Пожар [Евгения Александровна Александрова] (fb2) читать постранично, страница - 3

вздохнул Пашка и побрёл к калитке.

Зима шла своим чередом. Скоро закапали с крыш радостные капели, дороги развезло снежной кашей. На Пасху напекли куличей, выварили в луковой шелухе яйца, и бабы потянулись к церкви освящать угощения.

Прасковья стояла с зажжённой свечой в руке, глядела на подёрнутые пылью и паутиной высокие своды, на тёмные самописные иконы, вспоминала последнюю Пасху с мужем. Так же стояли они пред образами с корзинками, с пушистыми ветками вербы. Коля то и дело шептал на ухо жене непристойности, а она прыскала в ладошку, как девчонка-пятиклассница, румяне́ла щёками и била небольно мужа по руке.

Сейчас она стояла одна-одинёшенька посреди толпы и не смахивала набегавшие крупные слёзы.

Перед Троицей решила Прасковья сходить на кладбище, прибрать к празднику могилку мужа. Ребятню распустили на каникулы, и они, ошалев от свободы и долгожданного тепла, носились ватагой по округе. Ольга затеяла стряпню, месила крутое тесто на пироги, варила прошлогодние сушеные грибы да малину. Все были при деле, и Прасковья отправилась одна.

Поля́ наливались уже душистым разнотравьем, запоздалым из-за долгих холодов. Курчавые облака спешно неслись по умытому небу. Прасковья закрыла глаза и жадно вдыхала в себя воздух, напоённый запахами клевера и тысячелистника.

На кладбище чивиркали редкие птички, где-то переговаривались негромко деревенские, пришедшие проведать усопших родственников.

— Здравствуй, Коля. — присела на скамеечку Прасковья.

«Крест менять пора, памятник заказывать,» — буднично мелькнуло в голове.

— Вот, Коленька, как, — начала она рассказывать мужу новости. — Зиму пережили, значит опять жить будем. Анютка первый класс уж закончила, вытянулась вся, худющая, как жердь. Мы с Ольгой работаем, ребят-то подымать надо. Председатель обещал помощь нам выбить по потере кормильца, крышу, глядишь, перекроем. А то прохудилась совсем. Всю вёсну с вёдрами про́жили. А крышу крыть, сам ведь знаешь, мужик нужён. А какой мужик задарма работать станет. Тому бутылку поставь, этому рубля дай. Ох, Коленька, не сладко нам, бабам, без мужика-то. Был ты один, да и то нас покинул.

Прасковья и сама не заметила, как разжалобила себя до слёз и зарыдала по-бабьи, от души, чтоб выплакать давнюю боль до самого дна да и наполняться ей снова, постепенно, неторопливо.

— А ведь, знаешь, зазноба ж твоя вернулась. — Вдоволь наплакавшись, вдруг вспомнила Прасковья. — Не сложилось, видать, в городе-то. Да не одна, с дитём вернулась. Нагуляла с кем-то. В магазине работает, да я туда и не хожу. Ольга говорит, всё такая же фифа раскрашенная. Какой мужик не зайдет, все с ним хи-хи да ха-ха. Тьфу, шалава. Нисколечки не изменилась. И правильно, Коленька, что бросил ты её. Уж сколько старики её слез выплакали, пока она по парням местным бегала. Да и в городе ничуть не лучше, видать, себя показала.

Наговорившись, Прасковья принялась за уборку. Свалив в кучу чёрный сухостой, что остался ещё с Покрова, начала дёргать сорную траву. Среди сочных стеблей обнаружила увядший букет ландышей и удивлённо уставилась на крест, словно требуя от мужа немедленного ответа.

— А это кто это, Коленька, цветы тебе на могилку носит, а?

Подумала с минуту, ничего дельного не придумала и бросила цветы к остальному мусору.

Когда уборка была завершена, Прасковья ещё повздыхала у могилки, перекрестилась, поклонилась кресту и двинулась на выход. Внезапно взгляд её запнулся о два букетика ландышей в стеклянных баночках.

«Дергачёв Степан Матвеевич. Дергачёва Евдокия Кузминична — прочитала она на чёрных табличках. — Так вон оно как. Родителей навестила, решила и к мужику чужому заглянуть. Ах ты, курва. Живому прохода не давала и мёртвого в покое не оставишь!»

Злость накатила на Прасковью, клокотала внутри, как картофельное варево в чугунке, душила и не находила выхода.

Закинув инструменты в сени и не заглядывая в избу, Прасковья направилась прямиком в магазин.

В магазине было тихо. Муха билась в пыльное окно, Ирина за прилавком читала книгу и громко щёлкала семечки.

— Ты чего это у чужих мужиков на могиле топчешься, шалава, а? — С порога накинулась на неё Прасковья.

Ирина оторопела, отложила книгу и сплюнула шелуху в ладонь:

— Ты дурная чёль? Чего на людей кидаешься? Совсем осатанела!

— Это я осатанела? Чего неймется тебе, дрянь! Чего ты приперлась сюда с щенком своим? Крутишь тут задом перед всеми, так тебе и того мало? Умер Колька! Умер! Хоть от мёртвого от него отцепись! — Сорвалась на крик Прасковья

— Так от тебя-то убудет ли чё? — Внезапно полушёпотом зашипела на нее Ирина. — К кому хочу, к тому и хожу, и прав у меня на него поболе, чем у тебя. Ты хоть знаешь, сколько раз он ко мне в