Возвращение «Викинга» [Петер Жолдош] (fb2) читать постранично, страница - 3

сторону речной поймы. Их предводитель Крири что-то кричит, похоже, приказывает нам остановиться. Недвусмысленный жест нельзя растолковать иначе как повеление переправиться на их сторону. Вот так. Оставить крокодилов и переправляться к ним. Чего выдумали! А меня между тем охватывает странное безразличие. В полуобморочном сознании мелькают какие-то обрывочные видения и неодолимо тянет ко сну. Я опускаюсь на песок и вытягиваюсь во весь свой рост, словно подражаю крокодилам, невозмутимо возлегающим вокруг нас. Ного в недоумении топчется рядом, опасливо косясь на пресмыкающихся. Дикари пытаются достать нас камнями, но для этого надо подойти поближе к реке, а там тоже крокодилы. Зато Ного не промахивается: брошенные им камни почти всегда находят цель. Один из дикарей, Зумби, подошел слишком близко к берегу и поплатился: упал среди крокодилов с окровавленной головой. Толпа дикарей отвечает взрывом воплей. За четыре года я так и не привык к тому, что они постоянно кричат. Сейчас их вопли меня не трогают. У меня такое чувство, будто мое тело становится воздушно легким, и стоит ветру подуть посильнее — оно тут же взовьется вверх и поплывет вдаль. Кажется, душа отделилась от тела и, зрячая, смотрит на меня и на все окружающее меня со стороны. Я медленно погружаюсь в туман полусна; успеваю заметить, что мои преследователи уходят вдоль берега в поисках переправы. Они не очень торопятся, — не зная, что со мной происходит, они тем не менее уверены, что никуда не денусь. Для них я — антилопа, загнанная в тупик. Она не может больше бежать, она почти в их руках, надо только переправиться к ней через Великую Реку, но при этом нельзя нарушить табу. Через небольшое время они возвращаются, уходят вверх по реке, полагая, что там легче будет переправиться. Они правы, но на это у них уйдет не меньше четверти часа. Будь у меня достаточно сил или хотя бы воли к жизни, я смог бы убежать.

Ветер все крепчает. Вожак дикарей предусмотрительно оставил на том берегу двух плоскоголовых, чтобы следить за нами. Ного изливает на них свою ярость, швыряя камни, которые со свистом пролетают рядом с ними. Сторожей, очевидно, раздражает то, что они выбыли из числа преследующих. Их глаза неотрывно следят за моим неподвижным телом. Изредка они бросают взгляды на заросли, в которых исчезли соплеменники. Всем своим видом они показывают, что хотели бы находиться вместе со всеми, в стае. Приказ вожака их не устраивает, когда дикари окружат нас, эти соглядатаи не смогут участвовать в растерзании несчастных жертв, вынужденно оставаясь на противоположном берегу. Хуже наказания и не придумаешь для кровожадных и, несомненно, трусливых существ. В конце концов они, видимо, решились пренебречь повелением вожака: угрожающе потрясая дубинками и кулаками, пятятся к зарослям. Мы остаемся одни, если не считать ленивых, разомлевших под солнцем крокодилов.

Ного вскакивает и пытается меня поднять. Я слабо сопротивляюсь. Двигаться, идти, бежать — выше моих сил, я не могу даже пошевелиться, хотя представляю себе в мельчайших подробностях, как все произойдет: заросли с шумом расступаются, появляется вожак. Он с торжествующим видом, не торопясь, идет к нам, за ним в определенном порядке шествуют остальные. Преследование закончилось, начинается обряд. Дикари смыкаются в круг и движутся, вихляясь, под заунывные вопли шамана, в ритуальном танце. Дикари медленно приближаются к своим жертвам, кольцо сжимается все плотнее; дубинки, нацеленные в наши головы, нервно подрагивают в потных, напряженных, грязных руках…

Сколько раз на протяжении четырех лет я наблюдал эти обряды! Ужасное зрелище! Вначале я пытался вмешаться, предотвратить расправу, но куда там! В следующую минуту я отворачивался, отступал под свирепое рычание вожака.

А сколько времени я потратил, чтобы приобщить их к зачаткам цивилизации! И все напрасно. К изготовлению луков и стрел они остались равнодушны (к счастью для меня в моем нынешнем положении, — это надо признать). Я убеждал их не окунать новорожденных вниз головой в грязные, кишащие разными насекомыми лужи, — бесполезно. Я показывал им, как с помощью двух кремней и сухого мха добыть огонь. Это ведь проще, чем все время таскать тлеющие головешки в обмазанной илом корзине. Да, зрелище добываемого мною огня их завораживало, но подобрать тлеющую на месте случайного лесного пожара головешку и затем следить, чтобы она не погасла, было для дикарей привычнее. Их не интересовали мои огненосные принадлежности. Их — это всех, кроме шамана. Шаман столько раз пытался стащить у меня маленький водонепроницаемый футлярчик, в котором хранились стальная пряжка, обломок кремня и пучок сухого мха, — единственное напоминание о моей прошлой жизни. Я прямо вижу, как этот сморщенный старичок шествует в ритуальном круге вслед за вожаком, и все дикари движутся в ритме его мерзкого подвывания. И когда пространство между дикарями и нами, их жертвами, сожмется на расстоянии вытянутой руки, скрюченные пальцы шамана