Гроза [Назир Сафарович Сафаров] (fb2) читать постранично, страница - 2

не хватило сил, ноги стали вялыми и ватными, а в глазах затуманилось, поплыло, закачалось.

— Что это со мной? — невольно вслух прошептал суфий. В колеблющемся тумане над кладбищем появились как будто фигуры людей, худые, костлявые, над каждой могилой по человеку. Вон как будто покойный Мирхаджи, вон пастух Сарымсаквай, а этот еще справа от пастуха… о аллах!.. Суфий не только крепко зажмурил глаза, но и загородил их рукой. Так с закрытыми глазами он просидел довольно долго, когда же открыл их, то никакого тумана и никаких фигур над могилами уже не было. В мире царила тишина, только слышался отдаленный лай собаки да еще шел к мечети со стороны кладбища человек в обличии дервиша. Этого живого дервиша суфий испугался почему-то не меньше, чем туманных и расплывчатых фигур над могилами.

Он снова хотел подняться, но снова зашумело у него в ушах, а перед глазами пошли круги. Схватившись за голову, суфий зашептал:

— Защити меня, аллах! Что это происходит со мной? Горе, горе, кажется, настал мой последний час. Да, разумеется, все мы знаем, что жизнь преходяща, а смерть всесильна. И шаха и дервиша ждет на этом свете один конец. Слава аллаху, я честно хранил на этом свете вверенную мне душу. Неблагочестивых поступков старался не совершать, не лгал, одурманивающих и пьянящих напитков не пил, никого не обижал, не воровал, не развратничал. Прожили мы со старухой тихо, мирно и честно. Стыд был для нас сильнее смерти, а совесть — прежде всего. Судьба не наделила нас детьми, но мы не роптали на аллаха, — продолжали славить его за все, что он нам послал. Однако моя старуха состарилась быстрее, чем я, и если сейчас прервутся мои дни и закроются мои глаза, то как же она будет существовать без меня? Ведь мы были в жизни опорой друг другу. А теперь вот силы покинули мое тело, ноги и руки перестали слушаться меня, зрение меркнет… Ослабела и старуха. Как она будет скитаться в одиночестве и согбенной дряхлости?

Так суфий просидел некоторое время. Постепенно немного сил вернулось к нему. Удалось кое-как подняться на ноги. Многократно благодаря аллаха, он двинулся с места. Сначала ухватился за столб мечети, потом мелкими шажками добрался до ее стены и, держась за стену, словно ребенок, который только еще учится ходить, осторожно стал пробираться к двери. На пороге он снова присел. Человек в облике дервиша не выходил из головы. Суфий опять посмотрел в сторону кладбища и увидел, что незнакомец значительно приблизился к мечети. Суфий не мог оторвать от него взгляда. Кто это?

Между тем странник подошел к воротам, поднялся по ступенькам и оказался во дворе мечети. Под мышкой он держал что-то завернутое в синий платок, наверное, что-нибудь из одежды и лепешку, — предположил суфий, — сытый конь ведь никогда не устанет.

Оглядывая окрестную долину оазиса с высоты Дехибаланда, незнакомец от восхищения покачивал головой и прицокивал языком. Отчетливо были видны ему и все кишлаки и все пастбища, раскинувшиеся между Ак-тагом и Кара-тагом, пастбища, зеленевшие свежестью ярких трав.

Налюбовавшись прекрасными окрестностями, пришелец мельком, исподлобья взглянул на суфия, затем, не поприветствовав даже его, схватил стоявшие поблизости ведра и скорым шагом, перескакивая через ступеньку, направился в сторону родника.

Всех здешних людей суфий знал. Не похож он на здешнего. И как же это так — не произнести ни одного приветственного, доброго слова! Очень удивился незнакомцу Аймат-суфий. Он положил метлу на землю, сел на супу^[1] и стал наблюдать за странным человеком, рассуждая про себя: «Да, он похож на странствующего дервиша. Но ведь те ходят в рубище, в отрепьях, в то время как одежда этого человека вовсе не похожа на рубище. Такую чалму носят только хаджи, то есть те, кто совершил паломничество в Мекку и Медину. Так кто же он — хаджи или дервиш? И откуда он появился?

Между тем, зачерпнув два ведра воды, незнакомец снова поднялся по ступенькам и принялся поливать двор мечети.

«Ни приветствия, ни доброго слова, — продолжал удивляться про себя суфий, — брови, густые, черные, волосы лохматые, переносица низкая, губы толстые, глаза живые, веселые. Ему как будто любое море по колено».

Занятый этими мыслями, суфий и не заметил, что подошло время третьего намаза. Как бы очнувшись, он взглянул на тень от мечети и убедился по этой тени, что время третьего намаза приблизилось и наступило. Со словами «Ох, и глупец же я» он хотел проворно подняться, но не тут-то было. Немощность оставалась при нем. Кое-как, сначала на четвереньки, а потом уж в полный рост поднялся он, выпрямился, охая и морщась, с еще большими трудностями вскарабкался на башенку у правого крыла мечети. Надо было прокричать азан, призывая правоверных на молитву. Суфий отдышался после восхождения на высоту, распрямился как только мог, тронул пальцами мочки ушей и, подняв глаза к небу, возгласил:

— Аллах-и-акбар!^[2]

Услышав голос суфия, пришелец мгновенно опустился на