Время ангелов [Катрин Колом] (fb2) читать постранично, страница - 2

думаю, что за доктор его консультировал? Кто посмел разрешить ему не спать по ночам, ходить в театр? Невероятно! Да еще в канун Нового года!

— Давненько он нас не огорчал своими… глупостями, уже лет десять как, вы помните?

— О! Надо отдать вам должное, вы моментально приняли меры.

— Вы помните его крики?

Гастон в отчаянии проводил взглядом удалявшуюся коляску. Не лучше ли просто прогуляться по набережной? Грустное зимнее озеро баюкало лебедей и город в каменных объятьях дамб. Нет, Годфруа узнает, у него ведь глаза на затылке; сколько раз видя торчащий из-за бархатной спинки кресла лысый череп, похожий на овальное лицо без носа и губ, Гастон совал руку в карман и нервно крутил цветной мелок: сейчас подойду и дорисую все, что надо, и нос, и рот… Но тут он встречался взглядом с тетей Урсулой, тетя Урсула — слишком шустрая в свои девяносто лет, похудевшая на миндалины, матку, желчный пузырь, в серебряном гвозде, фиксировавшем шейку бедра, тоже весу немного — бывало резко подхватывалась и, опершись на палки с резиновыми наконечниками, спешила прочь из гостиной. Два Бородача продолжали беседу.

— Малерб, — сказал Гюстав, помахивая «Фигаро литтерэр»…

Тетушка Урсула вернулась в гостиную.

— Обратите внимание, Гюстав, на ваш французский. В милой Франции произносят не Малерб, а Мальзерб.

— О! Вы полагаете, тетя?

— Я не полагаю, я знаю точно. Перестаньте качаться на стуле, Гюстав, вы сломаете прекрасную спинку-лиру, такой же стул, кстати, стоит в Малом Трианоне. Вот что я вам скажу: ваш отец знал этого Мальзерба, прятавшегося в наших краях во время революции. У него и яхта имелась, и собаки, и лошади, и машины. Неплохой был человек…

Она с мечтательным видом — палка над полом — замерла на секунду.

— Хотя, наверное, в школах теперь разрешают произносить Малерб.

Сливовые шторы с кремовой сатиновой подкладкой приглушали шум, доносившийся с улицы, но сегодня перед Новым годом дом наполнился громкой барабанной дробью и звуками труб.

— Скоро кончится этот их карнавал? разве не одинаковы все дни? и ночи? и годы?

— А где же Гастон? Как? Он не вернулся с вами?

Она кричала, что это, черт побери, крайнее безрассудство. В цирке! У него хотя бы есть деньги? Он уже перед тем несколько раз заявлялся в библиотеку: Я хочу получить свои деньги! Имею право так же, как и вы.

— Конечно, Гастон, кто тебе отказывает в деньгах? Бери, если хочешь купить конфет.

— Нет, нет, я имею в виду много денег. Чтобы ходить в банк. Платить кучеру. И все такое.

— Но послушай, мой маленький Гастон, разве ты не пользуешься коляской? Ты не обогрет? Не накормлен? Тебе темно?

Тебе, бедному маленькому Гастону, отдали самую красивую комнату! на южной стороне, как у тети Урсулы: она часами смотрела в лорнет на озеро, лебеди качались в порту, а детям на берегу казалось, что качается весь мир. А Оноре уже построил корабль со стеклянным дном? Ну, помилуйте, какая глупость, конечно нет, он ведь еще не родился.

— У вас, у вас деньги в кошельке. А у меня пусто.

Годфруа открыл кошелек: один франк шестьдесят сантимов.

— Смотрите, Гастон, что у нас остается, мы же платим слугам, и налоги, и остальные расходы на нас.

Разве Годфруа не передал кое-что Гюставу, а Гюстав разве не сунул это кое-что себе под задницу?

— Встань, Гюстав.

— Зачем, мой друг, вы хотите, чтобы я встал? да не кричите так! Закройте дверь, ради Бога! опять он повалился на пол!

Гастон закатил глаза, наполовину, чтобы можно было разглядывать маленькие лепные пирожки по периметру потолка, отреставрированного в тысяча девятисотом году, когда уже вроде бы искоренили чуму и войны, а сбор винограда проходил гладко, как по расписанию, принося каждый октябрь сто тысяч литров под прессом.

— Бедный маленький Гастон! Мой бедный брат! от кого он унаследовал эту ужасную болезнь?

— Эту благородную болезнь? Не мне вам напоминать, Гюстав, что удары судьбы сыплются на голову… что нашего отца звали Николя… От него Гастону и передалось… ну в чем дело, малыш? ничего в кресле нет. Вам померещилось, Гастон.

Потом они шептались за ширмой, стоявшей рядом с его кроватью, за ширмой, которую, как они утверждали, поставили от сквозняков, а не для того, чтобы в любое время дня и ночи незаметно просовывать в дверь бородатые головы и морщинистые шеи и шпионить за дорогим братцем.

— Спрашивается, что он там так долго делает?

Гастон вошел в цирк, удивляясь собственной храбрости и шатаясь, как пьяная курица — курам дают пропитанные вином кусочки хлеба, потом мелом чертят круг, и те не смеют из него выйти, пока на террасах в первые дни мая идет пир горой: винодел рассчитался, прекрасный выдался год! Она тоже там, в последний раз, кутает плечи в черную шерстяную шаль, лебеди берут разгон, вытягивают шеи и, хрипло крича, гонятся друг за другом по волнам, словно белые кони. Гастон увидел отражение девушки в зеркале и обомлел. Никто так никогда и не узнал, как он осмелился подойти к ней, к ней такой, в дурацком пальто, с