Дар Божий [Петр Семилетов] (fb2) читать постранично, страница - 2

тыкву, повернулся, скинул к носу солнцезащитные очки и взглянул опущенной головой.

— Что ты пялишься? — спросила другая тетка.

— И ты дура! — Миша припустил по тропке под акациями, между топинамбуром и забором.

Потом он придумал попадать в бостад сразу со своей усадьбы. Перекидывал через верх забора, что из металлических прутьев, завязанную в кольцо веревку. Получались две свисающие по обе стороны петли, на уровне груди. Ступал на бетонную опору, затем продевал ногу в петли и спокойно оказывался по ту сторону — уже на стыке березовой рощи и больших, раскидистых деревьев лещины в том углу ограды, что глядит на золотые купола Лавры и серебристую Мать-родину.

Лещина около березняка большей частью оказывалась пустой. За хорошей надо было идти на другую часть ботсада, к хоздвору. Зато среди березок водились сыроежки. Миша снаряжался кульком и перочинным ножом, рукоять коего украшали коричневые пластмассовые половинки, в них отлита была прыгающая белка.

Осенью Миша собирал в ботсаду, на склонах за участком хвойных, над котловиной с Выдубицким монастырем, кизил да боярышник. Свой кизил в усадьбе Гнутовых не приживался, был мелок и кисел до судороги. Миша продавал его в свернутых из газеты кулечках, на Пятачке, подносил к тамошнему стихийному базарчику.

Дальние и дерзкие налёты на дары природы, например в охраняемый питомник с алычой, Миша проворачивал с соседом дядей Колей — Николаем Власовичем. Лет шестидесяти отроду, тот проживал с ровесницей-женой Людмилой и часто приходил с нею ко Гнутовым в гости — вечерами вместе с мамой Миши, Татьяной, и самим Мишей они играли в обычного и переводного дурака, постоянно совершенствуясь в присказках.

Смеркалось, в саду забито скрежетал сверчок.

Картежные сражения разворачивались на деревянном, обитом клеенкой столе под домом, почти напротив кухонного окна, при деревянных же лавочках, сохранявших вековые следы отшелушившейся белой краски, под желтым светом закрепленной на стене лампочки в литровой банке. Распухшие, засаленные и мягкие по краям карты щелкали по столу.

— Восемь, — ложил карту Миша.

— Когда надо, тогда спросим, — говорила Людмила, хотя не ее была очередь ходить.

— А что козырь? — глядел по сторонам Николай Власович.

— Бубна, вот же, — Татьяна показывала на лежащую под колодой, поперек, даму. Сама она нисколько не походила на эту даму, а была стрижена соседкой Галей той особой круглой — домашней — прической под копну, которой матери награждают своих полных дочерей.

Бубновая дама с овечьим лицом щурила припухшие глаза и подносила к носу непонятный цветок, с плеча ее свисала маскарадная маска. Это была та колода атласных карт петербуржского художника Адольфа Шарлеманя, где трефовый валет похож на д'Артаньяна, пиковая дама выглядит испанской донной, король бубен — восточный шах в чалме, трефовый — европейский монарх, а пиковый — вылитый король Артур, только постаревший. Миша никак не мог решить, какая из дам красивее — трефа или чирва. Первая сдержанная, холодная, а последняя та, кажется, родная сестра бубновой — такие же глаза, но сонные.

— Беру, — дядя Коля присовокуплял карту к своим.

— Как, нечем бить?

— На погоны собираю.

— Ну тогда вот еще.

— И эту возьму.

Потом снова забывает:

— Так что у нас козырь?

— Крести.

— Сиди дурак на месте…

Темнеет, толстые ночные бабочки тихо и гулко бьются в банку с лампой. Игру расстраивают комары. Коваленки отправляются к себе ужинать, кушает и Миша с матерью, обычно на кухне, где тихо гудит синим пламенем газовая колонка. Стол в большой комнате накрывается редко. На стенах покойно висят фотографические портреты в рамках — родители отца Миши, Василия Дмитриевича, старший брат его — Виктор Дмитриевич, его супруга Алина Тимофеевна. Василий, на снимке черная ленточка наискось, намекая на Берцовецкое кладбище. А старики лежали ближе, на Зверинецком, что отсюда на другом холму, через овраг.

Дом Гнутовых развивался подобно раковине, с годами по спирали. До Великой Отечественной войны Дмитрий Гнутов выстроил здание о двух просторных комнатах с пристроенной сбоку кухней. Позже старший сын надумал жениться, для него приделали новую комнату, таким образом окна главной, «залы», одной стороной смотрели теперь в коридор между нею и новой комнатой. Возмужал Василий — и снова прибавили комнату. Около кухни образовался перекресток: в залу, кухню, к Василию да выдвижная лесенка на чердак. Дверь же комнаты Виктора была на полпути до кухни по коридору. В коридоре есть приступка, бордовых досок пол дальше идет немного выше, если об этом не знать — споткнешься.

Сейчас Миша стоит на крыльце, еще не прикрыв за собой дверь, и позади этот коридор, просторный, но темный. А зачем свет включать? И так всё знакомо. Обувь вдоль стен, платяной шкаф тоже, не мешает. На шкафу старый глобус, поставленный на веки вечные Виктором Дмитриевичем и доселе нетронутый, только пыльный очень.

Стук об