Дерево Калмык [Лития Тахини] (fb2) читать постранично, страница - 2

болталось, лишь «Лети-лети лепесток…»

Прошло еще 500 с лишним лет.

Стоял обычный пасмурный день, который предвещал только непогоду и не более.

В этот ничем не примечательный день, наставница Гроза проводила практикум для новеньких подопечных — Грома и Молнии.

Но пока, увлеченно шумя осадками, она читала им нотации за своевольное поведение, Молния ускользнула куда подальше, в предвкушении блеснуть своим разрушительным великолепием.

— Ну здравствуй, милый, — лукаво усмехнулась Молния, целясь прямо в то самое дерево, что одиноко росло на краю обрыва.

А когда она целилась в кого-то, то не промахивалась.

— Наблюдайте грандиозное шоу блестящей поджигательницы-ломательницы! — проскрипела она, шандарахнув Калмыка прямо по темени.

— Какая виртуозная контузия! — восхитилась Молния собственным произволом и радостно ускакала прочь, даже не одарив тлеющего Калмыка пристальным вниманием.

Откуда было молодой молнии знать, что иногда заведомо злые поступки обращаются во благо и что её клин, перенастроит, наугад выбранной жертве, сенсорно-визуальную моторику.

После оглушительного удара, Дерево впервые в жизни услышал звуки вокруг себя, а чуть позже, его глаза залил ослепительный свет.

Но всё же, полностью слух и зрение к нему не вернулись — все посторонние звуки доходили до сознания с большим опозданием, и в итоге, почти до основания рассеивались, а перед глазами всё проносилось с такой огромной скоростью, что вычленить из этого темпа сформированные образы было невозможно.

Лучше всего реанимировалась чувствительность коры и ветвей — ощупывать утро, день, вечер и ночь, стало любимым занятием Калмыка.

Он безошибочно определял настроение каждого времени суток.

Еще он дружил с солнцем, дождем, морозом и снегом, казалось, что способность вчувствоваться в жизнеощущение каждой из стихий, было для него природным и теперь он много знал, об их тяготах и радостях.

Также, были у него и неприятели, о которых Дерево раньше не подозревал.

А еще, по непонятным причинам, его задирал Ветер, живущий в разломе горы за стеной водопада.

Калмык рос на самой вершине холма и Ветер не упускал случая растрепать в разные стороны его ветви или дать легкий пинок ему под ствол.

Еще Дерево недолюбливал прибегающих к нему диких кабанов, лис, медведей и зайцев, их иерархия в пищевой цепочке на какое-то время уравнивалась, когда те, поочередно обгрызали его и чесались о ствол, сплавляя на него своих блох.

Шли годы, но тоска Дерева не уходила — он дружил со всеми, даже с недоброжелателями, с ним же, не дружил никто.

Иногда, при безветренной погоде, он мог расслышать шепот других деревьев, растущих на другой стороне реки, но их наречие было ему незнакомо.

Калмык старился, Ветер согнул его почти вдвое, мысли о смысле жизни и собственном предназначении, вызывали лишь горечь и головную боль.

Он научился радоваться даже злым порывам ветра, радовался короедам щекочущим его кожу и уж немыслимым счастьем было, когда какая-нибудь залетная птица, раскинув лапы и клюв на изнанке своего крыла, находила в его ветвях ночлег.

И когда у него не осталось ни малейшей надежды встретить настоящего друга, вдруг к подножью его холма, быстрой рекой выбросило Змея.

Бедняга сорвался с горы и попал прямо в водопад, тот потрепал его о камни и чуть не утопил в себе, но Змей чудом зацепился за торчащие корни Калмыка, и спасся от неминуемой смерти.

С тех самых пор, у Дерева появился настоящий друг!

Каким-то невероятным образом, в своей безмолвности, оба смогли расслышать мысли друг друга.

Выяснилось, что Змей был очень веселым парнем и не терял чувство юмора, даже будучи неизлечимо покалеченным.

Он рассказывал невероятные истории о том, что их окружает, конечно же, изрядно приукрашивая свои рассказы.

Чтобы приободрить Калмыка, он говорил, что другие деревья считают его чужаком. Они сторонятся его, из-за мощных корней и странной формы ветвей, не узнавая в нем ни лиственницу, ни осину, ни какое-либо другое дерево растущее в округе.

Рассказывал о хозяевах планеты — людях, авторитетно заявляя, что люди — это будущие деревья. Что их скелеты и вены — это будущие стволы и ветки, и когда придет время, вместо кожи они обрастут корой и вуаля, в полку деревьев прибыло!

Говорил, что Калмык плохо слышит, из-за Реки, поедательницы слов и звуков, и прижимая хвост к сердцу, клялся, что та совсем припадочная и выжившая из ума старуха — карабкаясь по скалам, она забирается повыше и притворяясь водопадом, со всей своей водяной дури, бросается на зверей и птиц оказавшихся на водопое.

Еще Змей переводил Дереву песни, звучащие с мимо проплывающих теплоходов — о реке Волге, что течет издалека долго, о хлебах спелых и снегах белых, о рассветном гонце малиновом звоне и прочей непереводимо дискотечной любви и ненависти.

Говорил в основном Змей — Дереву нечего было поведать и он просто слушал, тихо радуясь этой дружбе, как ребенок —