Цвет цивилизации [Клод Фаррер] (fb2) читать постранично, страница - 3

которым он не мог бы, казалось, интересовать врача и любителя женщин.

Тем не менее, и несмотря на несходство между вкусами и образом жизни этих людей, между ними существовало что-то вроде дружеских отношений.

Многие удивлялись этому: Жорж Торраль представлял собою мало подходящий объект для дружбы. Это был инженер, математик, сама точность и логика – человек цельный, сухой и грубый, избравший своим культом эгоизм. Женщины относились с отвращением к его слишком большой голове, коренастому туловищу и злобно-ироническому взгляду сверкающих, как угли, глаз. Мужчины завидовали его светлому уму и обидному превосходству его познаний и таланта. Он презирал и ненавидел одинаково тех и других, не скрывая ни своего презрения, ни ненависти. Всегда независимый, благодаря способности становиться необходимым всюду, где бы он ни был, Торраль сторонился из гордости всех, проживая вдали от европейцев, в южном квартале Сайгона, – квартале китайских кули и проституток. Скороходы доктора Мевиля, люди, знавшие себе цену и не снисходившие до простого народа, всегда обнаруживали отвращение, пробегая по улицам с такой дурной репутацией. Впрочем, это были улицы чистые и обсаженные деревьями, как все сайгонские улицы, и ничто на них не шокировало глаз.

Дневная жара уже спадала, и Торраль с тяжелыми от долгого сна веками заканчивал вычисления на черной доске. Он работал в своей курильне опиума, потому что курил немного, в меру, как делал вообще все, будучи человеком уравновешенным и разумным.

Задняя стена комнаты представляла собой аспидную доску, и всю ее покрывали уравнения, написанные мелом. Поднимаясь на носках, чтобы быть выше, инженер писал с необыкновенной быстротой, интегрировал, дифференцировал, сокращал, подбегая по временам к краю доски записать результат своих вычислений. Кончив, он стер все ненужное одним взмахом губки, сел на складной табурет в четырех шагах от стены и стал созерцать свое решение, свертывая папиросу.

Мевиль вошел, предшествуемый аннамитским боем лет четырнадцати, который двигался вперевалку, как женщина.

– Ты работаешь?

– Я кончил, – сказал Торраль.

Они не признавали ни приветствий, ни рукопожатий; такие церемонии не имели места в ритуале их дружбы.

– Что нового? – спросил инженер, поворачиваясь на своем табурете.

Этот табурет являлся единственным сиденьем в курильне. Но по полу были разбросаны камбоджийские циновки и подушки из рисовой соломы, и Мевиль растянулся на них, подле лампы для опиума.

– Фьерс приезжает сегодня вечером, – сказал он. – Я получил от него телеграмму с мыса Святого Иакова.

– Прекрасно, – отвечал инженер. – Надо его встретить. Ты приготовил что-нибудь?

– Да, – сказал Мевиль. – Мы пообедаем в клубе, я пришел пригласить тебя. Нас будет только трое, разумеется.

– Отлично… Хочешь выкурить трубку?

– Никак невозможно, – заявил врач, имитируя туземный жаргон. – Это не годится для меня с некоторого времени.

– Правда? – сказал Торраль. – Твои подруги на тебя бывают в претензии после сеансов?

Таково известное свойство опиума – охлаждать пыл любовника.

– Да, бывают, – подтвердил философски очаровательный доктор. – И самое грустное то, что они правы. Увы! Мне уже тридцать лет.

– Мне тоже, – сказал Торраль.

Доктор окинул его взглядом, пожимая плечами.

– Это отражается не столько на наружности, сколько на мозге, – сказал он. – Каждый стареет по-своему. Жаль, все-таки жизнь стоит того, чтобы жить.

– Притом же, – отозвался инженер, – наши матери с нами не посоветовались, прежде чем зачать нас. Почему, собственно, Фьерс приезжает? Ведь еще не время.

– Его крейсер приходит из Японии; никто не знает, чего ради. Впрочем, нелегко разобраться в философии морских маневров. Возможно, что Фьерс знает об этом не больше нас, а этот старый дурак адмирал еще менее.

– Это естественно для цивилизованного человека, – сказал Торраль, – не знать куда идешь и не думать об этом. Под условием никогда не воевать – это слишком нелепо – я согласился бы быть морским офицером… Хотя «офицер» – звучит достаточно глупо.

– Фьерс – моряк, благодаря случайности.

– Нет, – сказал инженер, – он моряк из атавизма. В числе его предков был целый ряд людей сабли и зрительной трубы, и это отразилось на нем. Тем более чести для него не быть варваром, размышлять иногда и не носить шарфа.

– То, что ты говоришь, порадовало бы его мать, – заметил Мевиль, – хроника утверждает, что она никогда не знала с достоверностью, кто именно отец ее ребенка.

– У нее было много друзей одновременно?

– Она принадлежала всем и каждому.

– Женщина в твоем жанре.

– Это ее забавляло, – и меня забавляет тоже.

Они расстались. Торраль вернулся к аспидной стене, глядя на свою алгебраическую формулу, как художник смотрит на картину, которую создал.

Солнце скрывалось за горизонтом, описав вертикальную траекторию; сумерек в Сайгоне не бывает. Мевиль рассчитал, что было уже поздно ехать на