Закат [Арсений Долохин] (fb2) читать онлайн

Арсений Долохин Закат

Она сидела на скамейке и пила пиво из стеклянной бутылки, когда дверь подъезда отворилась и показался он, совсем не похожий на все, что было во дворе. Почти все, кто его в тот момент увидел, сочли его забавным: он был в вязаном свитере, сильно растянувшихся домашних штанах и резиновых тапках. В каждой руке он держал по большому пакету с мусором; отыскав взглядом мусорный бак, который ранним утром кто-то зачем-то отодвинул на противоположный край двора, он направился к нему, не глядя ни на кого и ни на что. Дети, качавшиеся на качелях, о чем-то весело зашептались, пожилая женщина, сидевшая у подъезда, неодобрительно покосилась ему вслед. Человек в вязаном свитере выбросил мусор и пошел обратно к подъезду. Дети следили за ним, широко улыбаясь и совершенно не стесняясь своего любопытства. Человек шел, опустив голову, как будто боялся навредить кому-нибудь взглядом. Когда дверь подъезда захлопнулась за ним, пожилая женщина неодобрительно высказалась о человеке в вязаном свитере, заметив, что и без него у них в доме много таких как он.

Вскоре день пошел на убыль, дети разошлись по домам; она оставила пустую бутылку под скамейкой и медленно пошла вдоль двора, раскинув руки в стороны и воображая у себя под ногами узкую рейку, с которой в любой момент можно сорваться. Обойдя весь двор, она пошла вдоль дома, так же медленно и с раскинутыми в стороны руками, не обращая внимания на тех, кто обращал внимание на нее. Небо краснело, солнце понемногу становилось меньше; дойдя до конца дома, она опустилась на корточки и стала наблюдать за раскинувшейся над городом бесконечностью. Руку вдруг стало колоть; она отдернула рукав до плеча и умиленно всмотрелась в открывшийся ей узор, который давно знала наизусть. От самого плеча до запястья спускались нестройные ряды шрамов, многие уже почти исчезли, но некоторые были совсем свежие. Большинство из них она оставила себе с завязанными глазами или в темноте, не зная наверняка, куда именно попадет. Наиболее отчетливые шрамы формировали какой-то невнятный рисунок — то ли розу, то ли глаз, внимательно следящий за верностью ее движений каждый раз, когда она бралась за себя. Рисунок этот целиком помещался на запястье; в очередной раз убедившись в этом, она улыбнулась самой себе как в те моменты, когда кто-то уличал ее в какой-нибудь беззлобной лжи.

Придя домой, человек в вязаном свитере не стал раздеваться — его наряд был единым и для дома, и для улицы. Тихо, чтобы никого не разбудить, он прошел в свою комнату, где почти никогда не зажигал свет, и посмотрел в окно. Залитое алой краской небо было очень красивым. Человек в вязаном свитере задернул шторы и сел на кровать, задумавшись; затем он пересел за стол и включил компьютер, блок которого неуклюже приютился на полу в компании намертво вцепившихся друг в друга шнуров и кабелей. Экран загорелся, на нем была старая фотография; человек в вязаном свитере некоторое время смотрел на нее, потом стал узнавать, какие были новости. Мать писала из родного села, спрашивала, хорошо ли идут заработки и скоро ли приедет погостить. Он долго смотрел на письмо от матери и решил пока что ничего не отвечать; потом достал из ящика в столе маленький листок со своими личными записями и набрал адрес другого почтового ящика. Там тоже было письмо; прочитав его, человек в вязаном свитере не стал отвечать и на него, тем более в письме пока что ни о чем не спрашивали.

На следующий день она снова пришла к этому дому, гулять в других местах ей уже надоело. Скамейку, на которой она сидела вчера, заняли дети, поэтому она присела у двери подъезда, на то самое место, где вчера сидела пожилая женщина. Бросив крышку куда-то в сторону, она сделала большой глоток и посмотрела на небо. Небо было чистым как море, в котором она купалась когда-то в детстве, поэтому вид лазурного полотна не сильно ее воодушевил — ее давно перестали вдохновлять полотна, не испещренные хоть каким-нибудь замысловатым рисунком. Из-за железной двери подъезда послышались шаги, через несколько мгновений дверь отворилась, и из подъезда показался тот самый человек в свитере и резиновых тапках, который вчера выносил мусор. Она невольно взглянула на него. В его гардеробе не изменилось ничего, только вместо пакетов с мусором была пустая авоська. Человек с авоськой тоже заметил ее и замер — скорее всего, давно не видел ничего похожего так близко. Она не поняла, откуда он был родом; лицо его было таким же крепким и загорелым, как и руки, торчащие из рукавов свитера, большой нос как будто когда-то ломали, и он сумел вполне достойно срастись, или же так было с самого рождения, глаза не совсем понятного ей цвета смотрели честно и немного тревожно — человек с авоськой вряд ли слишком часто ощущал уют этого мира. Он был ощутимо старше ее. Она немного наклонила голову вбок и сощурила один глаз, чтобы человек с авоськой понял, что теперь она рассматривает его под совершенно иным углом. Человек с авоськой опомнился и пошел куда-то мимо площадки, где под присмотром родителей резвились на качелях беспечно смеющиеся дети. Она смотрела ему вслед, пока он не исчез. Что-то странное было во взгляде его не совсем обычных глаз; она вдруг поняла, что человек с авоськой не всматривался в нее, а лишь давал ей понять, что он одинаковый абсолютно для всех. Она снова запрокинула голову и снова взглянула на небо. На небе начинали появляться облака. Опустошив бутылку, она бросила ее в мусорное ведро и снова пошла вдоль дома, представляя, что идет над пропастью или уже летит в невесомости. Когда она дошла до угла дома, ее кто-то окликнул. Обернувшись, она увидела нескольких молодых людей, собравшихся вокруг недорогой с виду легковой машины с откинутым капотом; один из них, тот, который привлек ее внимание, спросил, не желает ли она сделать этот серый день немного ярче для них, остальные смотрели на нее с неприятными усмешками, очевидно, понаблюдав за ней, идущей с раскинутыми подобно крыльям руками, они решили, что она тоже чего-то ищет, как и они. Она постояла на месте, развернулась и пошла дальше. Ее снова окликнули, убеждая не ошибаться, но она больше не остановилась. Оказавшись вечером дома, долго наблюдала в окно за закатом, который был ничуть не хуже вчерашнего, потом легла на кровать и, согнув левую руку в локте, стала рассматривать свои письмена.

Человек с авоськой вернулся домой поздно, когда во дворе уже никого не было. Поднявшись на свой этаж, человек осторожно открыл дверь квартиры, вошел, не включая свет, пробрался на кухню, переложил содержимое авоськи в шкаф и холодильник, так же незаметно добрался до своей спальни. Человек в свитере выглянул в окно, там было темно, но при этом все равно красиво. Присев на кровать, человек в свитере задумался; потом включил компьютер. В почтовом ящике было новое письмо от матери, в котором она спрашивала, как идут его дела и прочитал ли он старое. Человек в свитере долго сидел, глядя в бледный экран, потом коротко ответил матери, что дела у него идут хорошо и переживать за него не нужно; ответив матери, он полез в ящик за маленьким листом с записями. Его, как и вчера, ждало еще одно новое письмо, правда, уже не от вчерашнего отправителя и не на его имя, но все равно предназначенное ему. Человек в свитере медленно и внимательно прочитал письмо; в отличие от вчерашнего, оно призывало его ответить. Подумав, он набрал на клавиатуре единственное короткое предложение, перечитал его много раз, изменил в нем половину слов и отправил в ответном письме. Выключив компьютер, человек в свитере снова сел на кровать и задумался; потом лег спать.

Той же ночью, когда человек, отправивший два коротких письма, видел во сне родной край, где не был уже очень давно, а она, стоя перед зеркалом в ванной, вытирала непослушной тряпкой покрасневшую раковину, в кабинете, находившемся на самом верхнем этаже одного неприметного дома, горел свет. За столом, на котором стоял компьютер, сидел человек и перелистывал какие-то бумаги. Делал он это совершенно бесшумно, ему не нравилось перекрывать звуки, доносившиеся извне. Он часто работал по ночам, в поздний час дела у него шли намного лучше. Бумаги были однообразными, но не скучными, поэтому ему было не тяжело перелистывать их часами напролет. Вдруг компьютер издал беспокойный сигнал, оповестив листавшего бумаги человека о новом письме; человек отложил бумаги и стал читать письмо. В письме был отчет одного из подчиненных человека, к нему прилагался ряд фотоматериалов, хотя на поверку это оказались не фотографии, а снимки с экрана компьютера. Ознакомившись со всеми материалами письма, человек ответил подчиненному, поделившись с ним в свою очередь некоторыми материалами из своей коллекции. Потом снова стал перелистывать бумаги.

Работа человека, листавшего бумаги, была весьма интересной и необычной — он изучал людей, которые писали другим людям.

На следующий день она решила, что сходит к дому со скамейкой и детьми на качелях в последний раз, а потом найдет какое-нибудь новое место для прогулок. По случаю прощания она взяла с собой целых три бутылки пива, которые еле поместились в маленькую торбу. Приблизившись к знакомому двору, она остановилась и огляделась по сторонам. В этот раз она пришла позднее, чем в предыдущие дни: солнце уже устало озаряло округу предзакатной позолотой. Детей во дворе в этот раз было совсем немного, за ними следили две угрюмо молчащие женщины, которых в это время, скорее всего, занимали совсем другие заботы. Она вынула из торбы первую бутылку и пошла к тому же подъезду, у которого сидела вчера. Когда она проходила мимо площадки с качелями, одна из женщин, следивших за играющими детьми, повернула голову и неодобрительно посмотрела на нее. Она могла бы просто пройти мимо, но все же остановилась и, улыбаясь, стала смотреть на женщину в ответ. Их разделяло не больше десяти шагов, женщина могла хорошо рассмотреть ее всю вместе с собранными в изящный хвост волосами, расстегнутой джинсовой курткой, черной футболкой, щедро изрезанными джинсами. Женщина, рассмотрев ее целиком, как будто захотела что-то ей сказать, но не стала и надменно отвернулась. Она пожала плечами и пошла дальше, чтобы тоже присесть на скамейку, как эти две женщины, но ни за кем при этом не следить. Скамейка у подъезда снова оказалась свободной, чему она немало обрадовалась; она давно привыкла наслаждаться жизнью в одиночестве. Сев на скамейку, она вдруг сама заинтересовалась своим внешним обликом, слишком уж подозрительным был взгляд той женщины на игровой площадке. Достав из кармана телефон, она внимательно рассмотрела свое отражение. Черный экран отразил то же лицо, какое всегда у нее было; некоторые люди говорили ей, что видели такое лицо только во сне. Она улыбнулась своему отражению точно так же, как улыбалась тем людям, когда они говорили что-то подобное, убрала телефон обратно в карман и сорвала крышку с бутылки.

Из подъезда послышались медленные шаги. Не обратив на них особенного внимания, она поднесла горлышко ко рту и сделала несколько долгих затяжных глотков. Шаги стали ближе, она поняла, что шедший за дверью был или почтенного возраста, или нездоров. К шагам вдруг примешалось что-то странное, какое-то неритмичное беспокойное шуршание, но и оно не отвлекло ее от привычных мыслей. Наконец железная дверь отворилась, и из чрева подъезда вышла на свет та пожилая женщина, которая сидела на этой скамейке позавчера. В руке пожилой женщины был поводок, к другому концу которого была привязана собака. Пожилая женщина хотела осмотреться по сторонам перед началом прогулки, но сразу заметила ее, и взгляд ее окаменел. Она тоже посмотрела на пожилую женщину, убрав бутылку ото рта. Пожилая женщина отчего-то смотрела не на нее саму, а на ее изрезанные джинсы. Чтобы не смущать пожилую женщину, она отвела взгляд и посмотрела на ее собаку. Собака была незнакомой ей породы, низкой, с широкой грудью и короткими лапами, очевидно, она родилась такой, чтобы ее было нелегко перевернуть на спину или хотя бы на бок. Морда собаки была совсем нелепой — нижняя челюсть мощнее верхней, глаза располагались слишком далеко друг от друга, поэтому ей показалось, что собака видит не ее всю, а отдельно левую половину ее тела и отдельно правую. Хвост собаки согнулся в кольцо с такой силой, что кончик хвоста касался спины собаки. Шерсть собаки была совсем короткой, уши сидели почти на затылке. Ростом собака была примерно ей по колено. Она рассматривала собаку без всяких лишних чувств — у нее самой животные были только в детстве, и она быстро поняла, что жить легче без них. Собака смотрела на нее, и в ее смешных черных глазах понемногу появлялось что-то непонятное. Грудь собаки вздымалась осторожно, размеренно, как будто собака знала цену своего существования и ничего не делала без лишней нужды. Потом она отчетливо увидела, как рука пожилой женщины поднялась вместе со сжатым в ней поводком и опустилась — и по всему поводку прошел какой-то незримый сигнал, который, дойдя до конца поводка, коснулся шеи собаки и что-то передал ей.

Она успела заметить, как глаза собаки изменились окончательно, после этого собака громко залаяла, подбадривая себя, и бросилась на нее. Выронив бутылку, она вскочила со скамейки, заранее зная, что собака приспособлена к жизни куда лучше, чем она. Собака ударила ее лапами в живот, но не растерялась и прыгнула снова. Нелепые челюсти собаки непонятно как сумели полностью вынуть ее левое запястье из-под рукава джинсовой куртки и резко сдавили его, вся ее рука до локтя словно вспыхнула изнутри. Едва устояв, она схватила собаку свободной рукой за несуществующую шкирку и стала отрывать от себя; ей сразу стало понятно, что у нее не получится. Собака злилась, глухо рыча и сжимая ее запястье еще сильнее. В попытке хотя бы стряхнуть собаку она развернулась на месте и встретилась взглядом с пожилой женщиной; на лице пожилой женщины сияла ликующая улыбка, пожилая женщина совсем не стеснялась своих редких, похожих на сухари зубов, в глазах горел какой-то озорной огонек, рука неустанно теребила поводок, посылая в мозг собаки все новые и новые импульсы. Поняв, что собака сможет висеть на ней вечно, она дотянулась правой рукой до задней лапы собаки, согнула собаку подобно коромыслу и ударила ее о стену предподъездной площадки, та взвизгнула, но не отцепилась. Вдруг она вспомнила, что у всех собак независимо от породы и размеров должно быть хотя бы одно уязвимое место. Сжав свободную ладонь в кулак, она изо всех сил ударила собаку по носу, та машинально разжала челюсти и, вырвав поводок из руки пожилой женщины, понеслась куда-то далеко, жалобно визжа. Пожилая женщина испуганно взглянула на нее, как будто ожидая, что она и ее ударит по носу, но изгрызенное собакой левое запястье стало занимать ее куда больше мыслей о дальнейшей расправе, и она осторожно села на скамейку, почувствовав начало каких-то странных процессов в своем теле; пожилая женщина развернулась и трусцой побежала за собакой, которая уже скрылась за соседним домом.

Сев на скамейку, она посмотрела под ноги и увидела вылившееся из выроненной бутылки пиво, оно текло к ее кроссовкам; потом дрожащей правой рукой задрала левый рукав. Собачьи клыки попали прямо в центр того рисунка, в котором она в зависимости от своего внутреннего состояния видела розу или следящий за ней глаз. Роза начинала наливаться, собираясь предстать перед в ней в наилучшем свете. Она вдруг ощутила какой-то властный толчок внутри себя, толчок этот приказывал ей подчиниться и не пытаться ничему помешать. Роза цвела, становясь краше с каждым мгновением, потом достигла пика своего буйства и стала литься по ее запястью ей на джинсы. В глазах ее тоже стало что-то цвести, и ей стало неуютно сидеть на скамейке, поэтому она медленно опустилась и легла на поверхность предподъездной площадки, чтобы взраставшее в ней цвело ближе к тому месту, откуда все начиналось.

Вдруг где-то за ее спиной послышались шаги; кто-то остановился сзади нее, а потом медленно обошел ее изогнувшееся тело, чтобы увидеть ее со всех сторон. Она медленно повернула голову и увидела того же человека в вязаном свитере, с каким встретилась на этом же месте вчера и который выносил позавчера мусор, он настороженно смотрел на нее, держа в руке ту же авоську, что и в прошлый раз. Она напряглась и широко улыбнулась, глядя на человека с авоськой; ей почему-то захотелось, чтобы человек знал, как она умеет улыбаться, тем более сама она знала, что это всегда получалось у нее хорошо. Человек в свитере посмотрел на ее руку и понял, откуда на ее одежде и на площадке, на которой она лежала и стоял он, появился этот всегда немного тревоживший его цвет. Человек подошел к двери и набрал на пульте домофона номер квартиры; когда ему ответили на не слишком знакомом ей языке, он на том же наречии предупредил говорившего о чем-то, затем открыл дверь, сунув под ее край специально припасенный для этого кем-то булыжник, и наклонился к ней. Ощутив беспокойное дыхание человека в свитере, она улыбнулась еще шире, цветущая в ее глазах краснота побуждала ее улыбаться всему сущему; человек в свитере поднял ее, не ожидая, что она сможет идти, хотя она вдруг почувствовала, что сможет и еще как, и понес во чрево подъезда, она тут же отблагодарила его, положив руку ему на шею и сделав красным весь ворот его свитера. Человек понес ее по лестнице, стараясь идти осторожно, но не слишком медленно, очевидно, не хотел, чтобы привыкшие к нему обитатели подъезда вдруг узнали о многогранности его спрятавшегося под свитером сердца. Каждый шаг человека отзывался в ее теле новым глухим толчком, эти толчки по-прежнему призывали ее смириться. Подняв ее на непонятно какой этаж, человек в свитере остановился у двери и, вытянув согнувшуюся под тяжестью ее тела руку, нажал на кнопку звонка. За дверью послышался суетливый топот, взбудораженные голоса; она закрыла глаза, чтобы понимать как можно меньше, так было интереснее. Дверь вскоре отворилась, тот, кто открывал дверь с той стороны, не был уверен в правоте своих действий до самого последнего щелчка тяжелого стального замка. Человек в свитере внес ее в квартиру, ему что-то сказали на том же не совсем знакомом ей языке и торопливо закрыли за ним дверь.

Оказавшись в незнакомом помещении, она вдруг перестала слышать толчки внутри себя и поняла, что силы еще не покинули ее окончательно. Открыв глаза, она бесцеремонно соскочила с рук все еще державшего ее человека в свитере, но приземлилась неудачно и упала на гору пустых стеклянных банок, приютившихся в углу у двери; банки с оглушительным звоном разлетелись в стороны и покатились по полу, но ни одна из них не разбилась. Сидя на полу, она смогла сконцентрироваться и увидела в темном коридоре квартиры еще двоих людей, которые стояли перед ней, раскрыв рты от изумления. Человек в свитере снова наклонился над ней и уже не слишком осторожно взял ее за запястье, запястье среагировало моментально, излив на пол небольшую лужицу теплой жидкости, в темноте коридора неотличимой от машинного масла. Человек в свитере потянул ее к себе, заставив встать, и повел мимо людей с раскрытыми ртами в ванную комнату.

Ванная комната оказалась тесной, лампочка под обшарпанным потолком горела тускло, тусклый свет порождал в ее глазах расплывающиеся подобно ряби на воде круги. Человек в свитере с красным воротником стал стягивать с нее джинсовую куртку, она вдруг оттолкнула его и сняла ее сама, оставшись в футболке, джинсах и кроссовках; человек в свитере что-то громко сказал оставшимся за дверью обитателям квартиры и снова взял в руки ее запястье, на что она согласилась уже с большим удовольствием. Роза больше не стекала с ее запястья, но человек в свитере все равно поднес ее ближе к своему лицу, чтобы насладиться ее пышным цветом; потом вдруг взгляд его резко переменился, он отпустил ее руку, чтобы увидеть ее целиком. Она отвернулась, чтобы человек в свитере видел только необходимое. Через несколько мгновений дверь отворилась, в проеме появился один из двоих оставшихся снаружи людей, на вид он был немного старше человека в свитере, в руках он держал какую-то маленькую сумку. Человек в свитере вырвал сумку из рук вошедшего человека, не дав ему узнать ничего лишнего, и захлопнул дверь, которая не слишком ровно вошла в раму проема, оставшись полузапертой. Человек в свитере стал копаться в сумке, ища в ней что-то важное; поняв, что он больше не будет ничего разглядывать, она опустила руку и стала ждать дальнейших событий. Достав из сумки маленькую банку коричневого цвета и пучок неряшливо смотанных бинтов, человек в свитере жестом попросил ее руку обратно, она подчинилась, расслабленно улыбнувшись.

Человек в свитере подошел к ней ближе и стал разматывать бинты. Чтобы не мешать ему, она снова закрыла глаза и стала прислушиваться к себе, в глазах все равно уже ничего не цвело, в ванной комнате также не нашлось ничего, на что приятно было бы смотреть. Вскоре она ощутила аккуратно обнявший ее запястье бинт, смазанный чем-то очень едким, она насмешливо прикусила губу, стараясь противостоять не слишком приятным ощущениям. Человек в свитере действовал уверенно, но очень осторожно, в некоторые мгновения ей даже казалось, что он не дышит, однако запах его не пропадал ни на миг: пахло от него чем-то терпким и очень сильным, тем, чего он не скрыл бы даже при большом желании, что было с ним, скорее всего, с самого рождения. Наконец человек в свитере оторвал ненужный конец последнего бинта и сказал ей уже на ее родном языке, что все закончено; на этом языке он говорил с заметными изъянами, но при этом совсем не смешно. Она открыла глаза и посмотрела на забинтованную руку; бинты скрыли ее запястье почти целиком вместе с немалым числом украшавшего руку орнамента, однако самое главное дополнение к нему, появившееся прошлым вечером, они скрыть никак не могли: через всю ее руку, от кисти до самого плеча тянулась по изящной диагонали непрерывная полоса, оставленная глубоко и надежно; вздувшиеся края пореза слепо смотрели друг на друга. Человек в свитере не стал снова изучать причудливую поверхность ее руки, вместо этого он посмотрел ей в лицо, но взгляд его уже не был настороженным; он смотрел на нее примерно так же, как вчера, когда они увидели друг друга впервые. Чтобы прервать неясное мгновение, она достала из кармана лежащей на полу куртки телефон и внимательно осмотрела себя; закончив осмотр, сказала человеку в свитере, что ей лучше дождаться темноты, чтобы не пугать никого на улице своим видом. Человек в свитере внимательно всмотрелся в ее глаза и молча кивнул; она вспомнила про торбу, оставленную внизу на скамейке, и спросила у человека в свитере, не трудно ли ему будет сходить за ней. Человек в свитере снова молча кивнул и вышел из ванной комнаты, оставив ее одну; воротник его свитера напомнил ей огромную подкову насмерть лягнувшей кого-то лошади.

Из коридора послышались тихие голоса, человек в свитере что-то объяснял своим сожителям; те слушали молча, ей показалось, что человек в свитере в чем-то существенно превосходит их обоих. Потом несколько раз огрызнулся тяжелый стальной замок, и кто-то вышел из квартиры; кто-то другой прошел на кухню, отделенную от ванной комнаты туалетом, и стал набирать воду в какой-то железный сосуд, потом вернулся в коридор и стал стирать с пола ее наследие. Прислушавшись к своему сердцу, она поняла, что оно бьется в прежнем темпе, как будто и не понесло никаких потерь. Вскоре в дверь квартиры осторожно постучали — кто-то принес ее торбу. Человек в свитере снова зашел в ванную комнату и сказал, что она может побыть на кухне, а потом позвать его, когда соберется уходить; он в это время будет у себя в спальне. Она кивнула ему, ничего не ответив.

Человек в свитере проводил ее на кухню, где ее уже дожидалась ничуть не похудевшая торба, сожители человека в свитере тем временем аккуратно расставили разлетевшиеся по всему коридору стеклянные банки по своим местам и ушли в глубь квартиры. Она по-прежнему была в кроссовках, но он ничего не сказал ей в связи с этим. Включив на кухне свет, человек в свитере повторил, что она может присесть на какой-нибудь стул и, если ей будет нужно, она легко может позвать его, а он пока будет в своей спальне. Выслушав его инструкции, она снова ничего не ответила; человек в свитере с красным воротником ушел, его приятелей тоже не было слышно, очевидно, они привыкли рано засыпать. Кухня оказалась не слишком тесной, на столе не было ничего лишнего; окно почему-то было заклеено газетами. Сверившись с часами, она поняла, что небо уже давно покраснело, но решила, что может обойтись даже без такого зрелища. Достав вторую за вечер бутылку, она загадала не увидеть ее содержимое разлитым по полу.

Зайдя в свою спальню, человек в свитере вдруг ощутил шеей странное тепло, но не удивился, поскольку сразу понял, откуда оно было. Сняв свитер и бросив его в угол комнаты, человек с обнаженным торсом сел на кровать, потом включил компьютер. Он знал, что мать написала ему и сегодня, но сразу же набрал адрес второго почтового ящика. В ящике оказалось очень длинное письмо, в конце которого был вопросительный знак. Человек с обнаженным торсом прочитал письмо быстро и всего один раз, после чего послал в ответ всего одно слово и снова сел на кровать. Компьютер выключать он не стал, поскольку знал, что его ответ прочитают очень быстро. Новое письмо пришло быстрее, чем он ожидал. Прочитав новое письмо, человек с обнаженным торсом достал из ящика в столе мобильный телефон и набрал номер одного из своих сожителей. Вскоре к нему зашли оба, у каждого из них был с собой ноутбук. Человек с обнаженным торсом жестом позвал сожителей к своему компьютеру и дал им прочитать новое письмо; потом они некоторое время так же молча смотрели друг на друга. Человек с обнаженным торсом посмотрел на окно — закат был в самом разгаре. Сожители сели на кровать, человек с обнаженным торсом сел к своему компьютеру и послал им обоим копии письма. В письме было много разных адресов. Обитатели квартиры распределили силы и стали посылать на эти адреса одно и то же сообщение.

В это же время в кабинете, находившемся в одном неприметном доме, за компьютерным столом сидел человек и быстро, но при этом бесшумно перетасовывал кипу давно изученных бумаг. Ему должны были прислать письмо, но все никак не могли, и поэтому человек за компьютерным столом листал бумаги все быстрее и быстрее. Наконец письмо пришло, человек отшвырнул бессмысленные бумаги и погрузился в процесс ознакомления. Ему прислали так много всего, что он даже не поверил сначала, но потом вспомнил, что без проделанной им лично работы ему не прислали бы вообще ничего. Человек внимательно изучал приложенные к письму материалы, при каждом новом снимке экрана чужого компьютера сердце его начинало стучать немного быстрее. Зазвонил телефон, человек, не отрываясь от монитора, ответил; звонили как раз по поводу материалов письма. Человек ответил коротко и не по существу, как давно привык; закончив разговор, продолжил перелистывать снимки. Не успел он изучить все, что было в письме, как на рабочий почтовый ящик пришло новое письмо с пометкой «продолжение». Человек торопливо поблагодарил отправителя и стал работать быстрее. Присланные материалы были самой разной свежести: некоторым было две недели, некоторым — двадцать минут. Человек не успел начать читать второе письмо, как получил третье.

Она сидела на кухне, неспешно потягивая пиво из бутылки, заранее зная, что не опьянеет к тому времени, как на улице стемнеет, хотя чем дольше она сидела в незнакомой квартире, тем безразличнее было ее отношение к людям, которых она могла встретить по пути домой. Внезапно она вспомнила, что может вызвать такси, и улыбнулась: идея впечатлить таксиста новыми деталями своего прикида показалась ей весьма недурной. Встав с шаткого стула, она сняла куртку и внимательно осмотрела ее: пятна были все еще внятными и отчетливыми, ничуть не хуже выглядели джинсы. Подойдя к заклеенному газетами окну, она попробовала рассмотреть укрывшийся снаружи мир сквозь слой перепачканной типографскими чернилами бумаги. Решив, что не навредит никому из обитателей квартиры, она порвала одну газету и посмотрела на озаренную алым маревом округу сквозь проделанную дыру. Детей у качелей больше не было, как не было и следивших за ними женщин. Она не ошиблась — закат был прекрасен как никогда. Она отошла от окна и села прямо на стол. Опутанное бинтами запястье почти не болело, но ей почему-то казалось, что в этом была заслуга не бинтов или пропитавших их жидкости, а человека в свитере, рвавшего эти бинты своими руками. В квартире было тихо. Она решила, что все-таки вызовет такси, но не раньше, чем закончится первая из двух уцелевших после околоподъездной конфронтации бутылок.

Человек в кабинете сидел у компьютера, продолжая изучать новые письма. Материалы из второго письма были все еще разной степени свежести, но все, что человек обнаружил в третьем письме, оказалось не старее получаса. Содержимое третьего письма являло собой кипу однообразных снимков экрана компьютера, которые можно было бы посчитать копиями одного и того же снимка, если бы они не различались всего в одной детали. Человеку снова позвонили. Закончив беседу, человек на мгновение задумался, потом сам стал набирать чей-то номер. И он, и все писавшие и звонившие ему давно ждали этого вечера. Ожидая ответа, человек обернулся и посмотрел в окно, находившееся справа от него. Он давно не видел такого заката.

Продолжая сидеть на столе и неспешно потягивая еще не успевшее остыть пиво, она стала осматривать кухню на предмет каких-нибудь новых необычных деталей интерьера. Такие нашлись — это была фотография, приклеенная к дверце холодильника, окруженная прямоугольником сувенирных магнитов, будто оградой. Она подошла ближе: на фотографии был человек в свитере, свитер на снимке был точно тем же, какой он носил в действительной жизни. Человек в свитере стоял рядом со старой женщиной, маленькой и сморщенной, ее голова доставала ему до плеча. Судя по пейзажу за спинами человека в свитере и старой женщины, снимок был сделан вдали от большой цивилизации, там, где нет многоэтажных домов и задушенной асфальтовыми или бетонными полями земли. Ей вдруг показалось, что старая женщина смотрит с фотографии на нее и думает, что она — невеста или уже жена человека в свитере. Человек в свитере, скорее всего, смотрел в будущее — и там было что-то, заслуживающее его едва заметной улыбки. Она рассмотрела окружившие снимок магниты: один изображал горный хребет, другой — водопад, третий — буйный поток, вьющийся меж крутых берегов. Рассмотрев все магниты и еще раз взглянув на фотографию, она вдруг захотела хотя бы один раз втянуть в легкие воздух тех мест — чтобы жидкость в ее венах достигла своего природного абсолюта. В квартире по-прежнему было тихо, только из комнаты в конце коридора доносились какие-то невнятные звуки, она поняла, что собравшиеся там обитатели квартиры во главе с человеком в свитере делали что-то молча, но сообща.

Вдруг она обратила внимание на старый кухонный комод с выдвижными ящиками. Подойдя к комоду, она очень медленно, чтобы никто не услышал, выдвинула наугад второй ящик сверху. Ящик оказался совершенно пустым. Она вдруг снова вспомнила, что по-прежнему находится в чужой квартире обутой, и осмотрела пол кухни — пол был чистым, она и не ходила ни по каким грязным местам. В следующем ящике оказались какие-то хозяйственные приспособления, совершенно бесполезные с виду. Она перестала гадать и выдвинула верхний ящик. Там были столовые приборы.

Человек в кабинете погасил экран компьютера и вылез из-за стола. Письма и звонки кончились, и человек решил увидеть что-нибудь, никак не связанное с работой. Подойдя к окну, он посмотрел на маленький кусок мира, распростершийся перед ним. По тротуарам шли люди, по дорогам ехали машины. Закат щедро орошал своими красками все, до чего мог дотянуться. У человека вдруг потеплело в груди; он вспомнил какой-то очень давний вечер, когда он так же смотрел в окно на залитую необычайно яркими красками площадь, только стоя на подоконнике — смотреть в окно по-другому у него тогда еще не получалось, а за его спиной стояли два больших человека, глядя на площадь вместе с ним. Человек посмотрел на часы, но не чтобы узнать время, а чтобы лучше запомнить хотя бы одно мгновение уходящего вечера. Откуда-то с нижнего этажа послышались торопливые шаги. Человек грустно улыбнулся — сегодня он сделал все, что от него требовалось. Человек успел слишком сильно привязаться к своей работе, чтобы радоваться даже кратковременным расставаниям с ней. Его никто никуда не гнал, и он решил постоять у окна еще немного и вспомнить еще что-нибудь давно забытое, если получится.

Она рассматривала открывшееся ее взору ассорти из длинных узких предметов, почти равнодушно поблескивавших в скупом свете единственной лампы. Большинства этих предметов не было у нее дома уже давно, но некоторые, очень похожие на эти, чужие, она знала очень хорошо. Затаив дыхание, она прислушалась ко всему, что было внутри нее. Там было тихо, не было ни единого протестующего или одобряющего сигнала. Осторожно коснувшись перебинтованного запястья, она как будто почувствовала ответный толчок из-под пропитанной уже не жгущей жидкостью ткани, как будто там, прижавшись всем крошечным телом к рельефу ее кожи, лежал кто-то очень маленький, боясь, что она столкнет его в щель, появившуюся на запястье прошлой ночью. На всякий случай она подошла к давно не мытой раковине и аккуратно повернула одну из ручек — вода исправно текла, она с нелепой усмешкой вспомнила, как кто-то совсем недавно сумел набрать здесь достаточно воды, чтобы заранее стереть ее со страниц истории этого жилища. На краю раковины лежала скомканная тряпка, грязная и изорванная, но зато большая. Сняв куртку, она еще раз осмотрела все, что успела оставить себе на память за прошедшие дни, недели, месяцы. Вспомнила вдруг анекдот про курс на ускорение, который рассказал однажды подвыпивший отец в детстве, тогда она не поняла, но теперь даже усмехнулась, потом снова — сначала себе, потом анекдоту. Железные предметы в выдвинутом ящике заблестели чуть более осмысленно — как будто ощутили признаки дыхания вечно молчащей вселенной.

Вдруг из-за окна, а точнее — из-под окна — донеслось едва слышное шуршание колес, ей даже сначала показалось, что машина ехала с заглушенным мотором. Дошуршав примерно до подъезда, в котором располагалась квартира с тремя обитателями, занимавшимися в спальне какими-то важным делами, и с ней, стоящей у раковины, колеса замолчали, и снова стало очень тихо. В ее груди вдруг заметно потеплело — шуршание колес передало ей несколько до боли знакомых образов. Вхождение твердого в мягкое. Успокаивающий ропот внутренних волн. Бережный шум воды в ее ванной, которая была готова литься хоть до самого утра. Закрыв кран, чтобы не обременять любезных хозяев квартиры лишними расходами, она осторожно подошла к окну и заглянула в недавно проделанную в газете дыру. Закат был уже не алым, а скорее бархатным, но не траурным, а совсем наоборот. Машина внизу и правда была — слишком немодная с виду, чтобы принадлежать одному человеку. Качели на детской площадке пустовали. Она сделала дыру шире, чтобы видеть больше. Людей во дворе не было совсем, были только машины жильцов и одна только что прибывшая непонятно чья. Вдруг снова послышалось аккуратное вкрадчивое шуршание, и во дворе появилась новая машина, подъехав к первой, она тоже остановилась и замолкла; с виду новая машина была немного другой, но тоже явно не с этого двора. Вспомнив про еще не успевшую опустеть бутылку, она взяла ее со стола и продолжила наблюдать за преобразившимся двором. Ничего не происходило; машины как будто приехали просто постоять. Она сделала большой глоток, чтобы немного скрасить томительное ожидание непонятно чего. Наконец боковая дверца одной из машин отъехала назад, и из машины выбрался человек. Человек старался казаться предельно серьезным, но все равно как будто немного из-за чего-то переживал, хотя пока что даже ничего не делал. Из второй машины тоже вылез человек. Посмотрев на них обоих, она угадала, что жизненные интересы у этих приехавших на разных машинах людей были примерно одинаковыми. Ей не нравилось подглядывать за людьми, когда они даже не догадывались о ее существовании, поэтому она решила не вникать в чужие тайны и отошла от окна. За порванную газету ей было немного стыдно, она решила, что извинится перед человеком в свитере, прежде чем уйти.

Надевая куртку, она услышала, как открылась дверь спальни, доносившиеся оттуда звуки на мгновение стали громче и отчетливее; дверь закрылась, и из темной прихожей показался человек в свитере, только свитер на нем был уже другим, темнее старого и с неиспачканным воротником. Зайдя на кухню, человек в свитере спросил, как у нее дела. Она улыбнулась и сказала, что хорошо. Человек в свитере посмотрел на ее обмотанную бинтами руку и поинтересовался, не болит ли рука и хорошо ли на ней лежат бинты. Она несколько раз согнула и разогнула руку, как будто занималась со спортивным снарядом, и ответила, что лучше и быть не может. Человек в свитере вдруг заметил выдвинутый ящик со столовыми приборами, о котором она уже забыла, и задвинул его, ни о чем на этот раз не спросив. Она протянула человеку в свитере бутылку и спросила, не хочет ли он сделать глоток. Человек в свитере покачал головой. Она сказала ему, что у нее есть еще одна такая же, только еще не открытая — на случай, если он брезгует. Человек в свитере снова покачал головой. Пожав плечами, она наконец осушила бутылку одним длинным глотком и спросила у человека в свитере, нельзя ли ей оставить бутылку у них в квартире, чтобы не уносить с собой ничего лишнего. Человек в свитере тоже пожал плечами и сказал, что можно. Некоторое время они молчали, потом она вспомнила про порванную газету и объяснила человеку в свитере, что ей хотелось посмотреть на закат и поэтому она проявила неуважение к жильцам, испортив часть интерьера. Человек в свитере взглянул на дыру в газете через ее плечо и сказал, что у них в запасе много газет и он сегодня же может повесить новую на место порванной; потом он сказал, что он тоже часто смотрит в окно вечерами. Где-то под окном хлопнула дверь машины, потом еще раз. Человек в свитере вдруг опустил взгляд, очевидно, его опять заинтересовали так никуда и не пропавшие пятна на ее куртке, лицо его стало обеспокоенным; ей показалось, что его все-таки тревожил этот цвет, не только на ее куртке и джинсах, но и во всех остальных местах, где его было много, кроме разве что вечернего неба. Она снова улыбнулась и сказала человеку в свитере, что ему не нужно переживать за нее саму и уж тем более за ее наряд. Человек в свитере посмотрел ей в глаза и молча кивнул. Она сказала, что ей, наверное, уже пора идти. Человек в свитере снова осмотрел ее с головы до ног, но беспокойства в его взгляде уже не было — он понял, что она и правда могла отвечать за себя. Повесив на плечо торбу, она предложила человеку в свитере угостить пивом хотя бы его сожителей, но он ответил, что им это тоже будет ни к чему. Она направилась к входной двери, человек в свитере последовал за ней, чтобы выпустить ее, свет в прихожей он зажигать не стал; в полумраке его очертания казались ей особенно загадочными, даже мифическими. Когда он крутил ручку, которой подчинялись толстые железные стержни, державшие дверь запертой, ей показалось, что издаваемые замком звуки причиняют ему настоящую боль, до такой степени сосредоточенным было его лишившееся в полутьме многих внятных черт лицо. Открыв дверь, человек в свитере еще раз посмотрел ей в глаза, о чем-то задумавшись; взгляд его совсем при этом не изменился. Она вдруг поняла, что человек сейчас видит примерно то же самое, что и на том снимке с холодильника, и оно все еще, по его мнению, чего-то заслуживало. Звуки, доносившиеся из спальни, стали громче; она поняла, что там очень быстро, не считаясь с заветами школьных скрижалей печатали на компьютере, точнее, на двух одновременно. Она немного сощурилась, как вчера, при их первой встрече, потом развернулась и вышла, ничего не сказав. Человек в свитере закрыл дверь и снова стал крутить ручку, возвращая железные прутья на место.

Покинув квартиру, она снова вспомнила про затею с такси и все-таки решила, что именно так она домой и доберется, но сначала спустится вниз, чтобы присесть на скамейку в последний раз и осушить последнюю, уже точно прощальную бутылку. Свет в подъезде был каким-то необычным; повернувшись, она поняла, что это закат прорывался в окно лестничного пролета, его густые краски и не думали сходить на нет. Внизу открылась дверь подъезда, коротко и очень тихо. Она не услышала ничьих шагов, но вдруг каким-то неведомым чутьем ощутила, как подъезд стал теснее. Вскоре послышались и шаги; она сразу поняла, что шедших было несколько, даже еще больше, и шли они вместе друг с другом, не порознь. Вдруг она что-то увидела на полу лестничной площадки, прямо у своих ног, в нескольких шагах от закрывшейся за ее спиной двери. Она опустилась на корточки, чтобы видеть ближе. Это был лепесток, сорвавшийся с ее запястья, когда человек в свитере принес ее сюда. Она подняла голову и увидела еще один, в двух шагах от первого. Поднявшись с корточек, она шагнула к лестнице и увидела целую вереницу оброненных ей лепестков, тянущуюся через ступени и пролеты вниз, туда, откуда доносились шаги; было похоже, что шедшие наверх были одержимы идеей найти букет или хотя бы один цветок, подаривший им начало сводящих с ума следов. Повернувшись назад, она поняла, что вереница алых частиц завершается слишком недвусмысленно: последний лепесток, который она не увидела сразу, лежал прямо у подножия закрытой на железные прутья двери. Шаги были уже ближе; она вспомнила звуки стучащих по клавиатурам пальцев, шедшие снизу приближались немного похоже — не так быстро, но все равно желая успеть раньше, чем станет поздно. Предвидя скорое появление шедших по ее следам людей, она решила узнать, может ли она ходить тише, чем они, и стала подниматься вверх, к лестничному пролету с окном, ступая аккуратно, но не слишком медленно. Когда она оказалась на площадке пролета, поднимавшимся снизу оставалось пройти последний ряд ступеней, чтобы оказаться там, где только что была она. Она решила подняться еще выше, чтобы никто не узнал о ней слишком рано, и дошла до середины следующей лестницы, ступая все так же тихо и осторожно, бутылка в торбе покачивалась в такт ее шагам, будто заботливый амулет; прямо под ней перемещались чьи-то тела, от их бессчетных шагов стены подъезда беззвучно завибрировали, отталкивая полученные сигналы, чтобы не треснуть и не обвалить вслед за собойвесь дом. Наконец шаги прекратились, и стало совсем тихо. Она стояла на обшарпанной ступеньке, дыша спокойно, без всякого напряжения, бутылка в торбе наклонилась к ее спине и поддразнила своим еще никуда не девшимся холодом; кокетливо оскалившись, она изогнула руку и осторожно коснулась дна бутылки сквозь торбу, обещая рано или поздно выпустить из нее застоявшийся пар. Снова послышались шаги, кто-то перемещался по лестничной площадке, но никакого хаоса в этих новых шагах уже не было; потом вдруг стало совсем тихо. Внезапно стало ныть обмотанное бинтами запястье, прося свободы; поднеся запястье ко рту, она надорвала бинты зубами и стала ожесточенно разматывать их, бросая прямо на лестницу. Когда рука полностью выбралась из пут, она внимательно присмотрелась к тому месту, откуда выронила цепочку, приведшую сюда тех, кто толпился за слоем лестничного камня под ее ногами; там не было больше ни розы, ни зоркого глаза, был только непонятный иероглиф, который ей неинтересно было расшифровывать. Обернувшись, она увидела, как краски заката льются сквозь зыбкое стекло на лестничный пролет, деливший отрезок между ее подошвами и головами стоявших внизу на примерно равные половины, но при этом не проникают слишком глубоко. Она поняла, что закат зовет ее попрощаться с ним.

Неожиданно воцарившаяся в подъезде тишина прервалась — кто-то из стоявших на лестничной площадке постучал в дверь, она сразу поняла, в какую именно. Когда стук замолк, в подъезде стало еще тише, чем было. Несмотря на давление, которое оказывало на нее сузившееся пространство подъезда, она чувствовала, как ее сердце с каждым мгновением бьется все спокойнее и спокойнее, транслируя ей какую-то незыблемую правду мира. Стук повторился, в этот раз стучали куда требовательнее и доходчивее. Ей показалось, что она услышала какой-то шум, приглушенный дверью со стальным замком, толстые штыри которого теперь, скорее всего, очень хотели стать пластилиновыми; потом по ту сторону двери стало намного тише, чем на застывшей лестничной площадке, и она вдруг непонятным образом поняла, как звучала разрубленная на куски тишина подъезда для тех, кто был сейчас в темной прихожей.

Сквозь красноту неба вдруг прорвался какой-то слепящий луч, достигнув окна, он аккуратно преодолел стекло и, превратившись в маленькое дрожащее пятно, остался лежать на подоконнике; она ощутила что-то похожее на это теплое пятно и у себя в груди, но не попавшее туда только что, а бывшее там все время. Ей стало немного жарко, она аккуратно сняла торбу с плеч и бесшумно опустила ее на ступеньку рядом со своими ногами, затем сняла джинсовую куртку, пуговицы которой, как обычно, не пришлось расстегивать, и накрыла ей торбу, будто одеялом.

В дверь постучали в третий раз, с явным намеком на то, что у стучавшего уже не будет сил на четвертый. Тишина за дверью наконец переросла в шаги, которые она скорее ощутила, чем услышала, затем скрежетнули прутья замка, но глухо, всего один раз, она закрыла глаза и представила себе руку, державшуюся с той стороны за маленькую черную ручку; потом прутья отъехали в сторону еще два раза, и дверь, судя по ее тихому стону, стала медленно открываться. Потом звуков стало много; кто-то рванул дверь, чтобы она открылась как можно быстрее, затем раздался странный глухой шлепок (у себя в голове она отметила этот шлепок как «столкновение противоположных полюсов»), что-то с силой упало на пол площадки, снова послышались хаотичные торопливые шаги, кто-то сдавленно вскрикнул в утробе квартиры с распахнутой дверью, его с большим успехом перекрыли другие голоса, ей так неинтересно было понимать, о чем говорили те, кому эти голоса принадлежали, что она не разобрала ни единого слова, снова что-то упало, но уже во чреве квартиры, потом как будто что-то громко разбилось. Тишина настала снова, но теперь была какой-то взбудораженной, волнистой, ей показалось, что рельеф, которым она покрыла левую руку, улавливал эти волны безошибочно, вычисляя предел частоты каждой из них. Она снова посмотрела на подоконник: маленькое пятно перестало дрожать, смиренно дожидаясь своего исчезновения. Постояв на ступеньке еще мгновений двадцать, она аккуратно, чтобы никому не помешать, ступила на пол лестничного пролета и подошла к окну. Небо горело будто в последний раз. Она подняла левую руку и развернула запястье к окну, чтобы впитать что-нибудь на память. Ощутив вливающееся в борозды на коже тепло, она на мгновение зажмурилась, потом открыла глаза и повернулась к окну спиной, а лицом — к раскинувшейся внизу лестничной площадке.

На лестничной площадке было очень тесно, поскольку ее заняло немалое количество людей. Люди эти очень сильно были похожи друг на друга, поскольку были одеты почти одинаково, и самое большое сходство собравшихся на площадке людей состояло в том, что их наряды оставили от их лиц только глаза, смотревшие сквозь прорезанные в черной ткани кружки. Схожи люди без лиц были и в другом — каждый из них держал в руках или руке какой-нибудь блестящий черный предмет причудливой формы. На полу у распахнутой двери лежал человек в свитере, неестественно изогнутые руки он держал за спиной. Лицо человека в свитере было наполовину красным. Один из безликих людей придерживал тело человека в свитере ногой, чтобы оно не скатилось по лестнице или не переломилось вдруг пополам. Из квартиры с распахнутой дверью изредка доносились какие-то невнятные звуки, она догадалась, что там теперь тоже было тесно и неуютно. Человек в свитере вдруг изогнул шею, совершив для этого мучительное усилие, и, повернув голову вбок, увидел ее, стоящую над ними всеми. Она не поняла, догадался человек в свитере, что увидит ее там, или же просто повернул голову, ничего не надеясь увидеть. Их разделяла вереница ступеней и несколько шагов лестничного пролета. Взгляд человека в свитере на таком расстоянии был для нее слишком непонятным — она не могла разобрать, продолжал ли он видеть что-то впереди, как на том снимке, или оно уже успело потухнуть. Один из безликих людей тоже захотел узнать, что интересного мог таить лестничный пролет, и тоже повернул голову, остальные люди без лиц вразнобой, зато без единого слова повторили за ним и наконец увидели ее все вместе. Она стояла у подоконника, в окне за ее плечом горело что-то несбыточное. Она по-прежнему была без джинсовой куртки, но торба послушно лежала у ее ног. Ее не смущал пристальный взгляд как минимум двух десятков глаз, и она совершенно спокойно рассматривала однотонных людей, гадая, какими у них могли быть лица, голоса, был ли среди них хоть один ее возраста или младше. Человек в свитере, все еще придавленный ногой в высоком черном ботинке, попробовал пошевелиться еще раз, и у него вышло, настолько сильно отвлекло людей без лиц ее появление. Понаблюдав за замершими людьми без лиц еще несколько мгновений, она подняла вверх правую руку, давая всем возможность рассмотреть диковинный предмет, который она держала за одну из лямок, совсем недавно смыкавшихся на ее спине в области лопаток. Взгляды безликих людей оставались неизменными, никто из них не проронил ни единого звука и не пошевелился, кроме одного, переступившего с ноги на ногу. Отбросив в сторону ненужный предмет, она взялась обеими руками за край футболки и подняла ее вверх, значительно выше уровня сердца. Одновременно с этим небо за ее спиной пролило на землю все свои краски, каких ему было не жалко, значительная часть их затекла через окно в подъезд, обагрив ее почти полностью обнаженную спину, пролет, лестницу, людей без лиц, человека в свитере, чье лицо и так уже было слишком ярким. Она стояла и смотрела на замерших людей без лиц, завороженных процессом познания, и ощущала, как в каждом из них помимо их воли начинает произрастать что-то пока еще неявное, возможно, схожее с тем, что многократно сорвалось этим вечером с ее запястья и засохло на ступенях и лестничных пролетах.

Вдруг из квартиры с распахнутой дверью раздался прерывистый треск, вслед за которым донесся сильно искаженный человеческий голос. В ряду застывших на площадке безликих людей произошла какая-то перемена — им напомнили о чем-то не менее важном, чем то, чем она с ними поделилась. Люди без лиц стали оглядываться, беспокойно взирая друг на друга; из квартиры снова донесся голос, только уже ничем не искаженный, в этот раз она расслышала все слова до единого и поняла, что этот вечер близится к своему концу, как и все сущее, и остаться в нем навеки она никак не сможет. Осознав это, она посмотрела на засуетившихся людей уже с презрительной насмешкой в глазах, однако не стала возвращать футболку на место; вместо этого она подняла послушно дождавшуюся ее торбу и, громко и задорно выкрикнув какие-то глупые, знакомые с детства и потому такие смешные слова, швырнула торбу в гущу безликих людей. Она не поняла, что именно заставило людей без лиц оценить всерьез ее поступок: вид ее джинсов, на которые они обратили внимание только теперь, или же деловая привычка. Люди без лиц бросились в стороны, ударяясь в запертые двери и сбивая друг друга, не сдвинулся с места лишь один — тот, который прижимал к полу человека в свитере ногой в черном высоком ботинке, очевидно, между ним и ей установилась какая-то особенная связь, которую безликий человек не захотел менять ни на что. Торба, описав в воздухе лихую дугу, приземлилась в середине лестничной площадки, издав дребезжащий шум, раскатившийся по всему подъезду — это разбилась последняя бутылка, которую она так и не успела открыть. Услышав дребезг стекла, приросшие к стенам и дверям лестничной площадки люди без лиц поняли, что над ними подшутили; безликий человек, прижимавший ногой человека в свитере, поднял на уровень своих глаз занятный черный предмет, который до этого бесцельно держал в своих руках, щелкнул какой-то важной деталью на нем, после чего подъезд огласил новый звук, звонкий, но тихий, почти застенчивый. Она ощутила резкое тепло в груди, намного мощнее того, которым поделилось с ней багровое небо, сделала несколько неуверенных шагов, но упала и скатилась по лестнице. Мгновенно опомнившись, она обнаружила, что лежит в двух шагах от человека в свитере, который неотрывно смотрел на нее, не зная, что выразить ей своим взглядом. Она улыбнулась ему, хоть и без особенной уверенности в том, что у нее это получилось. Из квартиры с распахнутой дверью снова послышался чей-то голос, и люди без лиц прошли внутрь, оставив на площадке лишь одного из них, поскольку наблюдать уже было особо не за чем. Задранная футболка по-прежнему находилась на уровне ее шеи; вновь ощутив внутри себя дурманящее цветение чего-то неведомого, она опустила голову, чтобы посмотреть на себя, и без особенного удивления обнаружила, что утратила свою симметричность; в том месте, которое нарушало симметрию ее тела, цвел даже не букет, целая поляна роз. Подняв взгляд, она снова посмотрела в глаза человеку в свитере, все так же лежавшего с заведенными за спину руками, и уже точно улыбнулась ему. Человек в свитере ничем не ответил ей и просто закрыл глаза.

Неожиданно распахнулась еще одна дверь, и она услышала какие-то знакомые звуки, беспокойные и сбивчивые. За ними последовал испуганный возглас, принадлежавший какой-то великовозрастной женщине, который прервал оставшийся на площадке человек без лица, попросивший женщину зайти обратно к себе и пока что не выходить, но женщина, очевидно, не могла спокойно внять просьбе, настолько сильно впечатлило ее открывшееся ей зрелище. Она не видела ни впечатленную женщину, ни пытающегося успокоить ее безликого человека, мир преисполнялся куда более интересными явлениями — цветами, контурами, образами. Лежавший в паре шагов от нее человек в свитере стал как будто понемногу отъезжать от нее, ничего при этом не делая, но с каждым мгновением становясь все дальше.

Вдруг она снова услышала знакомые семенящие звуки, и перед ее лицом неожиданно возникла собака, почти полностью закрыв собой человека в свитере. Присмотревшись сквозь пелену пока еще непонятных явлений, заполнявших ее изнутри, она вдруг поняла, что это была та самая собака, из-за которой она оказалась здесь, наверху. Собака, не шевелясь, смотрела на нее в упор, очевидно, припоминая их совсем недавнюю первую встречу. Что-то странное было в смешных, неестественно далеких друг от друга собачьих глазах. Она поняла, что собаке известно, что с ней происходит. Сделав какие-то выводы, собака развернулась и подошла к ее безвольно распластавшейся руке, к тому самому месту, где по-прежнему отчетливо были видны следы их недавней борьбы, это место уже не нужно было выковыривать ни из-под каких рукавов. Тщательно обнюхав запястье, собака вдруг ощутила что-то еще, развернулась и подобралась к другому месту на ее теле, наполовину представлявшее собой один большой след прикосновения. Новое открытие удивило собаку намного больше; осторожно изучив необычное явление, собака вернулась и снова стала смотреть на нее в упор. У собаки был такой озабоченный вид, что она не выдержала и широко улыбнулась собаке, улыбаться было по-прежнему легко, тем более она безошибочно чувствовала, что ничего другого делать она уже не может. У собаки не было секретов от нее, и взгляд черных нелепых глаз выдал ей последнюю истину из всех, что ей суждено было познать: собака не присваивала чужих заслуг.

Человек проверил, не получал ли он каких-нибудь новых писем, погасил свет, вышел из кабинета, запер его ключом и пошел к лестнице. Миновав бесчисленные ступени, вышел из тесного душного здания и очутился на улице. Небо все еще пылало, но уже более умиротворенно. Машина ждала его совсем недалеко от входа, но человек решил, что этим вечером он пойдет пешком. Недолго думая, человек пошел давно знакомым путем, каким не ходил с незапамятных времен. По пути он вспомнил, что измятая пачка в его кармане была почти пустой, и свернул к небольшому магазину, который всегда выручал его в подобные моменты. Выходя из магазина, он обнаружил двух юных особ крайне приятной наружности, сидевших на скамейке у входа. Сделав вид, что подсчитывает остаток сигарет в старой пачке, человек присмотрелся к юным особам. Одна была одета в футболку с коротким рукавами, на другой была клетчатая рубашка с рукавами чуть длиннее. Джинсы у обоих были порезаны, только у первой — совсем чуть-чуть, а у второй — многократно, под самыми разными углами. Юные особы увлеченно беседовали, исподтишка изучавший их человек был им совсем не интересен. Перетасовывая уже неоднократно пересчитанные сигареты, человек заметил, что внешность юных особ заслуживала большего внимания, чем ему показалось, когда он осмотрел их поверхностно. Запястье одной из юных особ украшал какой-то рисунок; присмотревшись, человек понял, что это была татуировка, передававшая какой-то фольклорный мотив, приправленный для остроты восприятия различными вульгарными деталями. На руке второй подруги тоже оказалась татуировка, не менее занятная — это был сплошной рисунок, тянувшийся от сочленения плеча с предплечьем до запястья, имитировавший многочисленные рубцы и следы порезов, причем и таких, после нанесения которых в действительности юная особа точно не разговаривала бы с подругой, сидя на скамейке у магазина. Неожиданно одна из подруг заметила, что на них смотрят, и обе резко повернулись к раскрывшему себя человеку с пачкой сигарет. Человек с укором улыбнулся, давая юным особам понять, что его как представителя чуть более старого поколения несколько удручает их внешний облик. Одна из подруг насмешливо закатила глаза и развела руками, имея в виду, что человек из канувшего в лету поколения ничего не сможет с этим сделать. Человек снова улыбнулся юным особам, давая понять, что они его ничем не обидели, развернулся и снова пошел давно знакомым путем, рассчитывая перед возвращением домой посетить места, о существовании которых он порой начинал забывать.