Старость: Энциклопедия позднего времени [Василий Химик] (fb2) читать онлайн

Василий Химик Старость: Энциклопедия позднего времени

Vassily Khimik.

The Old Ages: An Encyclopedia of Late Times.. 2024.

The book is devoted to the problems of human old age. Using numerous literary sources, various memoir revelations, and elements from his own life, the author discusses Russian words denoting old age and old men, presents various aspects of old age and its typical signs, examine the stages of aging, writes about old age and diseases, describe the features of senile sleep and the specifics of the memory of elderly persons, wisdom and problems loneliness, and finally, examines an aging person's approach to death. The work is intended for the elderly and for those who communicate with them, as well as for all those who sometimes think about their inevitable future.

На обложке:

Рембрандт Харменс Ван Рейн. Портрет старика в красном. 1654.

Эрмитаж. Санкт-Петербург. Россия

Onthecover:

Rembrandt Harmenszoon Van Rijn. Portrait of an Old Man in Red. 1654.

Hermitage. Saint-Petersburg. Russia

1. ПРЕДЫСТОРИЯ, или «ОСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ»

Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.

Луций Анней Сенека

Существует интересное астрономическое явление: «осеннее равноденствие», когда в течение одних суток день становится равным ночи. В 2022 году это было 22–23 сентября. П

осле этого дня солнце начинает свой переход в южную часть земного шара, и на северном полушарии ночь становится длиннее дня.

Так и в жизни человека: наступает рубеж, после которого день, то есть время молодости, зрелости, постепенно уступает свой путь старости — «тёмному времени суток». Образ не слишком оптимистический, но мне он нравится как метафора перехода одной части человеческой жизни в другую. У человека тоже есть такой условный рубеж, «равноденствие» жизни: 50 лет. Красивая цифра, как говорят математики. Но если 50 лет — первая половина жизни, то, добавляя еще 50, получим 100 лет? Именно так, по В. Маяковскому: «Лет до ста расти нам без старости…». В этом заключается оптимистическая часть метафоры: столько, вероятно, будут жить люди в недалеком будущем. Хотя столетние старцы не такая уж редкость и сейчас, журналисты время от времени находят таких людей и рассказывают нам о них. Один из них — Ф. Г. Углов — петербургский врач-хирург, доктор наук, проживший 104 года и занимавшийся врачебной практикой, как об этом писали, до конца жизни.

Конечно, мы знаем немало людей, проживших больше 90 лет: 92, 96, 98… то есть почти до ста. Выходит, вторая половина жизни — это тоже 50 лет, или почти 50, которые мы можем или могли бы прожить…

Но есть и другая метафора, не менее интересная и даже более красочная. Кажется, Шолом Алейхем пустил в оборот шутливо-ироничное разделение человеческой жизни на две половины: путь на ярмарку — молодость, надежды на будущее, и с ярмарки — старость, движение к концу своей жизни.

При этом субъективное (а может быть, объективное?) восприятие каждого из этих движений, двух половин жизненного цикла, принципиально разное. Путь на ярмарку кажется очень долгим, именно так ощущает его «ездок», особенно в детстве, когда день от утра до вечера — это целая вечность. Молодость нетерпелива, она торопит, подгоняет жизнь, юному хочется поскорее стать взрослым, сделать карьеру, быть самостоятельным. Путь же с ярмарки, напротив, — стремителен: у взрослого состоявшегося человека дни проходят необыкновенно быстро, и чем ближе к концу, тем, кажется, пролетают они скорее. Академик Д. С. Лихачёв видел это соотношение несколько иначе: «С рождением человека родится и его время. В детстве оно молодое и течет по-молодому — кажется быстрым на коротких расстояниях и длинным на больших. В старости время точно останавливается» [Лихачёв 1995, с. 7].

Но прежде чем пуститься в рассуждения о второй половине жизни, я хочу специально задержаться на том, что разделяет молодость и старость, о рубеже между ними, о «равноденствии», или «ярмарке» жизни, к которой все мы так спешили смолоду, об удивительном периоде достижения желаемого, о зрелости и её плодах, которых мы так хотели и получили (или не получили?), и от которых потом начинаем стремительно удаляться.

Моя «ярмарка» сложилась именно к пятидесятилетнему возрасту, когда я достиг, в основном, всего, что следовало в избранном мной пути: ученые степени, научные звания, должности, лекционные курсы, публикации и прочее. Я даже стал уставать от всего этого благолепия, плодов зрелости, как вдруг оказался в Южной Корее, в столичном Университете Sungkyunkwan в должности приглашенного профессора.

В Корее всё было иначе, чем в моем Петербургском государственном университете: умеренная, вполне разумная учебная нагрузка преподавателя, несравнимо бóльшая зарплата, собственный просторный кабинет (чего в России у меня не было никогда, даже как у заведующего кафедрой) и масса свободного времени. Занятия, кажется, простые — обучение практическому русскому языку как иностранному, что обычно делают рядовые преподаватели, но корейским университетам подавай профессоров. Впрочем, эта учебная простота кажущаяся: такая работа требует специальных знаний, умений, методического опыта и даже определенных психологических навыков. Все это у меня было, но с годами порастратилось, подзабылось, и я вдруг снова почувствовал себя в начале пути, молодым наставником. Я приходил в аудиторию, увлекался и… забывал о своем реальном возрасте. Этому активно способствовали и мои студенты, особенно студентки — необыкновенно веселые, смешливые, кокетливые. Мы с женой (Ирина, как и всегда, была на этой нашей «ярмарке» вместе со мной) ласково называли

наших студенток «курочками»: забавные, подвижные, звонкие — именно такими я и запомнил юных кореянок. И вот я готовился к встречам со своими «курочками» (были в аудитории и «петушки», конечно, но их было меньше, и они не делали погоды), готовился тщательно, как молодой преподаватель, старался делать свои занятия эффективными, увлекательными, то есть как будто бы снова «отправился на ярмарку». Лекции, семинары, собрания, заседания — всё осталось где-то далеко, в Петербурге. Ну чем не ярмарка, и я на ней — знатный купец-продавец?!

Как и должно быть на ярмарке, всё в Корее, в корейском университете было для меня интересно, ярко, необычно, а порою и странно. Как, например, некоторые особенности речевого поведения корейцев. Так, студенты любили спрашивать меня: «Сколько вам лет»? Вопрос в подобных условиях не вполне корректный для русской речевой среды, да и вообще для западной. Я подумал было, что они таким образом реагируют на моё открытое, свободное поведение в работе с ними. Но оказалось, так молодые люди в Корее выражают уважение к человеку старшего возраста, спрашивают, чтобы услышать ожидаемый ответ и выразить восхищение: чем старше учитель, тем больше восхищения, то есть это своеобразный комплимент с учетом традиционно почтительного отношения корейцев к возрасту и общественному положению человека. Но я-то чувствовал себя молодым, а вопрос звучал для меня как напоминание «о ярмарке», которую скоро придется покидать. Как реагировать? И я, ломая местные стереотипы, с самым серьезным видом отвечал: «Девяносто!», «Сто!». Мои «курочки» на мгновение замирали, но быстро ориентировались в ситуации, легко принимали шутку, хохотали, и мы расходились, довольные друг другом.

Но корейский смех, как оказалось, несколько отличается от того, который мы обычно слышим и воспринимаем в европейской среде. Студенты довольно быстро привыкли ко мне, и я, казалось мне, привык к ним тоже. Но вот однажды, после выходных, вхожу в аудиторию, и меня встречают громовым хохотом. Несмотря на мой уже немалый педагогический опыт и самообладание, я внутренне оцепенел. Первая мысль: «Неужели не застегнул брюки?!» (такое случается иногда, особенно у стареющих мужчин). Незаметно опустил глаза — нет, одежда в порядке, всё остальное, кажется, тоже. Занятие началось, все сосредоточились, и я успокоился. А на другой день рассказал о «событии» доброй нашей приятельнице Татьяне — специалисту по корейской истории и языку. Оказывается, громкий общий смех был выражением радости встречи, своеобразным дружеским приветствием! Вот так-то.

А спустя несколько дней я споткнулся уже о другой смех: встречаю на улице своего студента, которого давно не видел на занятиях. Спрашиваю, почему не приходил и слышу: «У меня дедушка умер». Сказал он это с широкой улыбкой и даже со смехом, и друзья, которые были с ним, тоже засмеялись. Я слегка растерялся, не зная, как реагировать, пробормотал подходящие к случаю слова сочувствия, и снова к Татьяне. Оказывается, это в традициях конфуцианства: человек должен скрывать свою печаль, не навязывая ее окружающим, и смех — один из способов своеобразной маскировки. Такая вот традиционная корейская мудрость, исходящая не только от старцев, но даже от хорошо воспитанной молодежи. К понятию мудрости, особенно в связи с поздним возрастом, я еще вернусь…

Моя «ярмарка», или «осеннее равноденствие», продолжалась два года, и я, не скрою, наслаждался ею, несмотря на разные напоминания о возрасте, на «звонки» природы, которые я, впрочем, воспринимал легко и отстраненно. Охотно повторю вслед за древнеримским философом Сенекой: «Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть!», И, действительно, тогда я еще не катился к своей «пропасти».

Одно из распространенных развлечений корейцев, молодых и не очень, — походы в горы. Корея — страна небольшая, многонаселенная, горная, и поэтому восхождение к небесам — популярное и полезное развлечение, тем более что в финале подъема, на вершине горы, путника ждет огромное удовольствие видеть открытые живописные пространства. Я не раз пытался совершить такое путешествие, но довольно скоро останавливался и поворачивал назад. Не только потому, что моей спутнице, Ирине, это было не под силу с ее серьезным многолетним диабетом, но и сам быстро уставал: сбивалось дыхание. Конечно, возраст! И, видимо, не слишком хорошее здоровье к этому моему «ярмарочному» периоду жизни.

Однажды в университете, где я работал, устроили медицинский профосмотр для преподавателей — хорошее, полезное, дело. Пригласили и меня. Довольно быстро сообщили результат: все хорошо, все на уровне нормы, но очень высокий холестерин. Это был еще один серьезный звонок из будущего, но я не очень-то знал, что это такое и не придал ему особого значения.

Всё когда-нибудь кончается, подошла к концу и моя корейская «ярмарка», «осеннее равноденствие», я вернулся в Петербург, в университет к моим прежним обязанностям, к прежней моей российской жизни. Холестерин, о котором мне дали знать корейские врачи, скоро напомнил о себе и довольно быстро привел меня к стенокардии, или, по-старому, к грудной жабе (лат. angina pectoris). Любопытное, между прочим, название! Я много раз встречал его в русской художественной литературе: у Чехова, Бунина, Эренбурга, Трифонова… и подумать не мог, что эта самая жаба усядется однажды и на мою грудь, затруднит дыхание, создаст множество проблем и подведет к операции на сердце. Так постепенно начала разворачиваться вторая половина моей жизни, а за ней и старость, хотя я еще долго не чувствовал ее, не думал о ней и не представлял, что это такое.

2. ЧТО ТАКОЕ СТАРОСТЬ

Старение — странный процесс. Настолько странный, что часто нам трудно поверить в это.

А. Моруа. Старость (Из книги «Искусство жить»)

Что такое старость? На первый взгляд, всё как будто бы понятно. Но это только кажется. Всякий понимает старость по-своему, у каждого свое представление и отношение к ней. Врач-геронтолог скажет нам одно, социальный работник — другое, поэт — третье, философ — четвертое… И совсем не исключено, что ни одно из таких объяснений нас не устроит, что сами мы думаем о старости совершенно по-другому.

Надо разобраться. И начинать следует со слов, которые мы употребляем, в данном случае со слова «старый», от которого и образовалось отвлеченное существительное «старость».

Прилагательное «старый» — многозначное, но нас интересует главное его значение, которое характеризует возраст человека, и толковые словари современного русского языка (их около десятка) дают это значение примерно одинаково: «старый — достигший старости», то есть как раз через не совсем понятное, отвлеченное слово [см. словари Д. Н. Ушакова, С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой, БТС и др.]. Некоторые словари добавляют важное уточнение: «проживший много лет», что, как будто бы, приближает нас к истине, однако непонятно: «много» — это сколько? То есть заинтересованный пусть сам решает, сколько именно.

Вот и я, не как читатель и пользователь словарями, а как тот самый заинтересованный субъект, «проживший много лет», не знаю, не помню, когда, в каком своем возрасте мог сказать о себе: «я — старый». Французский писатель Андре Моруа писал в связи с этим: «Только когда мы видим, какое воздействие время оказало на наших ровесников, мы, как в зеркале, наблюдаем, что оно сделало с нами. Ведь в своих собственных глазах мы всё ещё молоды» [Моруа 1939]. В этом же признаются многие люди, с которыми мне приходилось разговаривать о старости. Вы скажете: «субъективное восприятие собственного возраста» — да, конечно, но должны же быть и какие-то объективные признаки?

Между тем само слово «старый» тоже довольно старое. Известный немецкий ученый Макс Фасмер, создавший лучший, пожалуй, словарь происхождения русских слов, свидетельствует:

Ста́рый стар, стара́, ста́ро́, укр. стари́й, др. — русск. старъ, ст. — слав. старъ γέρων, πρεσβύτερος (Супр., Остром.), болг. стар, сербохорв. ста̏р, ста̏ра, ста̏ро; ста̑ри̑, ста̑ра̑, словен. stàr, stára, чеш., слвц. starý, польск., в. — луж., н. — луж. stary. Родственно лит. stóras "толстый, объемистый", др. — исл. stórr "большой, сильный, важный, мужественный"… др. — инд. sthirás "крепкий, сильный"… [Фасмер Т. 3. 2006].

Поясню: «старый» — слово общеславянское, то есть используется во всех славянских языках с одним и тем же главным значением. Более того, оно встречается также и в неславянских древних языках: древнеиндийском, литовском, древнеисландском и многих других, хотя и в несколько иных значениях. Первоначально «старый/stary» не имело отношения к возрасту, оно произошло от праиндоевропейской основы *stāro — ‘большой, сильный’, которая, в свою очередь, сформировалась от корня *stā-/*stə — ‘стать, стоять’. Любопытно, и можно пофантазировать: ‘стоять’ → ‘большой/сильный’ → ‘старик’, в итоге возникает определенный ассоциативный образ: «возвышающийся, сильный, кряжистый старик».

У прилагательного «старый» есть около сорока «близких родственников», то есть слов, которые от него образовались [Тихонов 2003]. Например:

глагол «стареть»: «…Становиться старым, старее, старше. Отец заметно стареет…» [БТС 1998];

существительные «старик»: «…Мужчина, достигший старости. …Выглядит стариком. Мудрый с.», и «старуха»: «…Женщина, достигшая старости. Лицо старухи. Беззубая с. …» [БТС 1998];

и, наконец, отвлеченное существительное «старость», на которое так любят ссылаться словари, когда определяют значения «старый, «старик», «старуха».

Так что же такое старость, согласно словарям? И в этом словари русского языка более или менее едины: «…Наступающий после зрелости возрастной период жизни, в который происходит постепенное ослабление деятельности организма. С. не радость»… [БТС 1998].

Итак, старость — «возрастной период после зрелости». И что это значит? Вот достигли вы зрелости, и началась после этого ваша старость? То есть зрелость куда-то пропала либо стала уменьшаться, исчезать, и вы, таким образом, становитесь «незрелым», как в юности. Или, может быть, «перезрелым»… Дальше в словаре читаю: «период жизни с ослаблением деятельности организма». Да, возможно, так и есть, но хотелось бы всё-таки знать, ослабление какой именно деятельности, когда конкретно это происходит и как долго длится этот период?

Нет, словари русского языка не отвечают на все мои вопросы о старости, да и не должны отвечать, это не их задача. С их помощью можно разобраться только в значениях нужных нам слов.

А может быть, тогда перейти от слов к понятиям и смыслам? В русской Википедии нахожу:

Старость — период жизни человека от утраты способности организма к продолжению рода до смерти. Часто характеризуется ухудшением здоровья, умственных способностей, угасанием функций [https://ru.wikipedia.org/Старость].

Вот это да, ну и критерий! Все мы хорошо знаем, что «способность организма к продолжению рода» может внезапно прекратиться даже в молодые годы, такое, увы, бывает. И что же, с этого момента перед нами «старый человек», субъект, у которого «наступила старость»?

А с другой стороны, нередко бывает и так, что эта самая «способность организма к продолжению рода» сохраняется даже в весьма почтенном (мужском) возрасте. Льву Толстому было 60 лет, когда появился его последний сын Ванечка, актер Олег Табаков «родил» дочь в 73 года, у французского артиста Марлона Брандо последний ребенок появился в 75 лет. Примеры таких «молодых» мужских организмов можно продолжить.

Да и вторая часть определения Википедии: «часто характеризуется ухудшением здоровья, умственных способностей» не очень надёжная и убедительная: «часто» — значит не всегда. И главное — когда? С наступлением 60 лет, 70 или позже? Нет, меня это не устраивает и вас, думаю, тоже.

Гораздо более осторожное объяснение для понятия, которое меня интересует (The Old Age), предлагает англоязычная Wikipedia (в русском переводе):

Старость относится к возрасту, приближающемуся к ожидаемой продолжительности жизни человека или превышающему ее, и, таким образом, является концом жизненного цикла человека.  [https://en.wikipedia.org/wiki/Old_age]

Деликатность этого определения заключается в том, что оно предлагает нам самим разбираться с фактором «ожидаемая продолжительность жизни», то есть надо узнать: «сколько именно лет?» и при этом учесть «где именно?», в какой стране, регионе, в каких условиях. Да и второй фактор — «конец жизненного цикла человека» при всей его мрачной категоричности тоже не очень ясный, так как этот «конец» может протянуться на два-три десятка лет, если пожилая (старая?) личность (старик или старуха) проживет долго, что сейчас не такая уж редкость. Опять-таки, всё очень субъективно: Д. С. Лихачёв, к примеру, считал, что «из всех трех периодов человеческой жизни… старость — самый длинный период…» [Лихачев 1995, с. 7]. Об этом же и петербургский писатель Самуил Лурье: «Старость — самая продолжительная часть жизни…» [Лурье 2006].

Впрочем, пора обратиться к профессионалам, хотя бы самым доступным. Так, «Большая медицинская энциклопедия» сообщает:

Старость — закономерно наступающий заключительный период возрастного развития, заключительный период онтогенеза. Старение — биологический разрушительный процесс, неизбежно развивающийся с возрастом, приводящий к ограничению адаптационных возможностей организма, характеризующийся развитием возрастной патологии и увеличением вероятности смерти. [БМЭ]

«Заключительный период», «разрушительный процесс», «развитие патологии», «вероятность смерти»… Конечно, у медиков своя объективная правота, но, кажется, они слишком категоричны и по понятным причинам не всегда учитывают ментальные особенности возраста старого человека и тем более переживания им процесса старения, а это самое важное для думающего пенсионера и самое интересное для нас с вами.

У каждого из нас был опыт общения со старыми людьми. Сначала это могли быть дедушки и бабушки, и если вам посчастливилось их иметь, то вы многое помните и что-то о них знаете. Но это воспоминания и представления ребенка или подростка — особый ракурс восприятия старых людей детьми. Затем это родители, которые когда-то «вдруг» стали старыми, нуждающимися в помощи, и вы, общаясь с ними, узнали от них о старости уже гораздо больше. Ну а потом, конечно, и другие «старики», которых вокруг нас всегда было много. И все равно мы, и я в том числе, многого не знали, не видели, не догадывались о сущности и переживаниях старости, потому что это был чужой опыт, не наш, не мой. Но рано или поздно у каждого появляется отличная возможность понять и разобраться в старости уже и на своем собственном опыте. И если такое желание возникает, то следует поторопиться. Почему?

Потому что, во-первых, старость — неустойчивое состояние, она, как шагреневая кожа, постоянно меняется, сокращается и исчезает вместе с самим человеком.

Во-вторых, неизбежно меняется, ухудшается наша способность наблюдать и анализировать: мозг стареет.

И, наконец, третье и главное, о чём напоминают нам почтенные знатоки. Мудрый Игорь Губерман: «Старость… это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние» [Губерман 2012]. Весьма пожилой учёный-философ Игорь Смирнов: «Старость, дается только один раз. Молодость многими переживается дважды, разыгрывает, пусть и на короткий срок, свое возвращение. Но старость неповторима…» [Смирнов 2012], а потому, продолжает он: «Старость — время самонаблюдений» [там же]. Конечно, всё это для думающего «старца», писатель Александр Генис, тоже совсем, увы, не молодой автор, пишет: «В старости… к внешней смене декораций прибавилась — слишком ощутимо — внутренняя эволюция. Следить за ней так же интересно, как читать газеты. Старость для меня… способ познания» [Генис 2021]. Интересно в связи с этим отметить, что для читающих людей в старости самым интересным жанром литературного чтения оказываются мемуары, то есть воспоминания о событиях прошлого. Так во всяком случае говорят многие их моих ровесников.

3. ТАКАЯ РАЗНАЯ СТАРОСТЬ…

В шестьдесят начинаешь понимать, что твой дедушка, доживший до 80-ти, умер не таким уж и старым.

Вуди Аллен

И всё-таки в словарных и понятийных определениях старости и ее природы чего-то не хватает. Дело в том, что старость у разных людей разная, и описывают, оценивают ее по-разному, в зависимости от целого ряда обстоятельств, условий и позиций «оценщика». А кроме того, старость — это не какое-то устойчивое состояние, а постепенное изменение, процесс, у которого есть определенные стадии.

Возможно, больше других знают об этом геронтологи — специалисты, занимающиеся медицинскими проблемами людей после 60 лет (обратим внимание на эту цифру!). Обычно они называют четыре измерения старости: хронологическое, биологическое, психологическое и социальное.

Хронологическоеизмерение старости — это сколько нам лет, по паспорту, конечно, или ID (Identity Document). И в соответствии с этим хронологическим достижением жизни человека устанавливают обычно пенсионный возраст. Но и он тоже разный в разных странах, в разных культурах и в разное историческое время. Как и представление о возрасте в целом:

Из записок 16-летнего Пушкина: «В комнату вошел старик лет 30-ти» (Это был Карамзин).

У Тынянова: «Николай Михайлович Карамзин был старше всех собравшихся. Ему было 34 года — возраст угасания».

Маме Джульетты на момент событий, описанных в пьесе, было 28 лет.

Марья Гавриловна из «Метели» Пушкина была уже немолода: «Ей шёл 20 год».

«Бальзаковский возраст» — 30 лет.

Ивану Сусанину на момент совершения подвига было 32 года (у него была 16-летняя дочь на выданье).

Старухе-процентщице из романа Достоевского «Преступление и наказание» было 42 года.

Анне Карениной на момент гибели было 28 лет, Вронскому — 23 года. Старику-мужу Анны Карениной 48 лет.

Старикану кардиналу Ришелье на момент описанной в «Трёх мушкетерах» осады крепости Ла-Рошель было 42 года. [Коппел-Ковтун 2017].

Что же касается современных представлений о старшем возрасте, то еще не так давно в России это были 55 женских лет и 60 — мужских. Старость? Ну что вы, считал я, да и, наверное, многие, добравшиеся до этого рубикона, ощущали то же самое: «Нет, я не готов, я не чувствую себя старым…». Но было и есть, наверное, в этом возрасте хронологической старости, в её официальной российской версии и нечто удобное, даже желанное, связанное исключительно с назначением государственной пенсии, пусть ничтожной, жалкой, несправедливой, но все-таки некоторой добавки к личному/семейному бюджету, который у большинства рядовых россиян был и остается очень ограниченным. Конечно же, 60 — это еще не начало «возрастной патологии», как пишут медики о пожилом возрасте, не старость в ее психологическом понимании, но получать пенсию уже в 60 лет было приятно и мне, даже при моей профессорской российской зарплате, тоже, кстати, довольно низкой. Поэтому мне и моим ровесникам нетрудно было понять протесты народа в России против пенсионной реформы 2018 г., а на самом деле против фактического повышения пенсионного возраста для экономии государственного бюджета. У этих народных протестов были определенные основания и причины: бедность и неустроенность населения, болезни и низкая продолжительность жизни, довольно распространенное пьянство, полная зависимость от чиновника — всё это старило среднестатистического россиянина довольно рано, потому и пенсия была нужна ему чем раньше, тем лучше.

В большинстве развитых западных стран средний пенсионный возраст около 65 лет (а в некоторых и того выше), и именно этот хронологической рубеж обычно считается формальным переходом от среднего возраста к старости. Может быть, 65 лет и есть математический порог старости? Я, впрочем, этого не почувствовал или, если честно, почти не чувствовал в свои 65.

А есть еще и биологическаястарость — период увядания организма, состояние, которое делает человека более слабым, уступающим по своим физическим возможностям молодым людям, и этот биологический параметр возраста представляется гораздо более убедительным, чем возраст по паспорту. Хотя, надо отметить, бывают слабосильные, болезненные молодые люди, а с другой стороны, довольно крепкие, даже силачи — старые. Но это всё же нетипично.

Стареют люди по-разному, в этом нет стандарта. Юная красавица с завидной фигурой в старости может превратиться в невзрачную согбенную старушку. Прославленный спортсмен, рекордсмен с атлетической фигурой и кажущимся крепким здоровьем оказывается иногда на пенсии слабым больным человеком, нуждающимся в помощи и уходе. Некоторые журналисты любят такие истории, особенно в интернете, демонстрируя любопытному обывателю, какой красивой была известная артистка, певица, спортсменка в молодости, и какой она стала на шестом-седьмом десятке лет. Это необычайно льстит «простому» человеку, особенно неудачнику, «уравнивает» его с теми, кто смог добиться успеха в молодые годы, а сейчас, как и все другие, — старик или старушка.

Случается, однако, и наоборот: человек вполне обычной, неприметной внешности к старости вдруг преображается и приобретает привлекательные, а то и благородные черты. Так, например, случилось с Ириной Александровной Антоновой, красивой женщиной в 60–70 и далее лет, многолетним директором Государственного музея изобразительных искусств имени А. Пушкина. Фаина Раневская, известная актриса, не обладавшая в молодости выразительной внешностью, в поздние свои годы стала, благодаря особому уму и обаянию, необыкновенно привлекательной дамой. И в самом деле, одних седина портит, других красит, это уж кому как повезет, хотя дело не в седине и даже не в состоянии кожи лица и рук, а в состоянии внутреннего мира человека! Примеров немало, но я воздержусь от их продолжения.

Биологическая старость самый верный идентификатор нашего возраста прежде всего по внешним данным человека: морщины, волосы, кожа лица и рук, зрение, слух, голос, походка, память и т. д. Вот это и есть, пожалуй, самые подходящие сферы возрастного «вычитания» [Генис 2021], и они же предметы изучения стареющей личности, сравнения, оценки, самоанализа и… самоиронии, если, конечно, у этой личности хватает ума и чувства юмора.

Мой первый сигнал надвигающейся старости был задолго до рубежного возраста. Я, как и многие, любил читать в дороге (в метро, автобусе, поезде…): время летит быстрее и с пользой. Как вдруг однажды почувствовал, что читать стало трудно: текст расплывается, теряет чёткость. Отправился к врачу. Окулист оказался разговорчивым и объяснил, что у меня пресбиопия — возрастное снижение зрения, или, как еще говорят, «старческая дальнозоркость», «старые глаза». Определения «старый, старческий» меня тогда слегка удивили, а вот необходимость надевать для чтения очки огорчила. Это какое же неудобство! Особенно, если читаешь стоя (не всегда в общественном транспорте удается сесть): надо освободить руки, извлечь (из кармана, сумки, портфеля) футляр, вынуть и надеть очки, спрятать футляр, потом только достать книгу/журнал и так читать! А затем в обратном порядке. Двух рук явно мало — катастрофа!

Но… «привычка свыше нам дана», постепенно я освоился, приспособился, про офтальмологические характеристики («старые», «старческие») забыл и стал жить дальше, ощущая себя до поры вполне еще молодым и энергичным.

Оказывается, всё дело в ощущениях, а вместе с ними и еще в одном измерении старости — психологическом, связанном с самоощущением человека, самосознанием и поведением. Психологическая старость — это когда человек ощущает свою старость, чувствует себя старым, старше своего хронологического возраста и, что еще хуже, возраста биологического: замечает морщины на своем лице, которых, по его представлению, быть пока не должно, седые пряди, лысеющую голову и бог знает что еще. Особенно драматично это бывает для женщин, и некоторые из них (или многие?) начинают предпринимать серьезные, часто дорогостоящие и даже опасные усилия, чтобы приостановить, задержать, скрыть процесс своего старения.

У меня старение проходило как-то незаметно — для меня, конечно — но не для окружающих. А если и было заметно, то огорчений особых не вызывало. Помню, пришел как-то в парикмахерскую, еще в Петербурге, сел в кресло к мастеру, ответил на обычные вопросы как стричь и в процессе стрижки попросил немного поднять волосы на голове сверху. «А что тут поднимать, тут и поднимать-то нечего!», — отреагировала с некоторым раздражением молодая парикмахерша. Хамство я переношу плохо, пришлось встать и уйти («А что я такого сказала?!»). Хотя, наверное, по факту она была права: тех пышных волос, которые я носил в молодые годы, давно уже не было. Но и старости не было! Не чувствовал я ее и в зеркале до поры не наблюдал.

Вообще-то довольно тонкий вопрос: реальное старение и личное его самоощущение, а вместе с ним и манера держаться немолодого (или старого, пожилого) человека на фоне своего реального возраста. С одной стороны, довольно забавно, смешно и даже иногда неловко видеть явное несоответствие возраста и стиля поведения, манеры, когда немолодая особа жеманничает, представляет себя капризной девочкой, да еще и подчеркивает это своим внешним видом: резким макияжем, бантиками, молодежными украшениями, коротковатым платьицем и т. п. Или пожилой господин с причёской, которую у нас называли «внутренний заём» (отращенные сбоку волосы, начёсанные поверх лысины, чтобы «никто не видел»), да еще порой с разного рода юношескими аксессуарами (брелоки, цепочки, покемоны и т. п.). Так думал я, когда был гораздо моложе.

Но, с другой стороны, а почему бы и нет? Особенно, когда это не нарочито, естественно, не на показ и без страха вызвать чье-то осуждение, как это нередко бывает в некоторых обществах и странах. В Калифорнии довольно часто встречаю пожилых людей, которых издалека или сзади можно принять за молодых: шорты, майки, кроссовки, распущенные волосы (если есть, что распускать). И я рад за них: они не растворяются в своей старости, сохраняют что-то от молодых лет, чувствуют себя раскованно, свободно. Да, не всегда это бывает с хорошим вкусом, не всегда в соответствии с комплекцией или состоянием кожи, но это уже дело только вкуса, который не всегда бывает и у молодых.

И еще одно, четвертое, измерение позднего возраста: социальная старость. Социальная старость не соотносится напрямую с хронологическим возрастом, никак не связана с возрастом психологическим и совсем не обязательно с биологическим. Так, люди иногда начинают считать себя старыми, когда у них появляются внуки и они становятся дедушками и бабушками, когда выходят на пенсию или когда по состоянию здоровья начинают выполнять по месту службы меньший объем работы либо более легкую работу.

И как называть таких людей? Пожилые? Старики и старухи? Замечу, кстати, что два эти слова, называющие немолодых лиц по полу, в русском языке совсем не симметричны, то есть они содержат не только гендерное различие «мужчина» и «женщина», но и нечто бо́льшее. Слово «старик» трудно представить в качестве обидного, более того, оно обладает даже некоторой положительной окрашенностью, или позитивной коннотацией, как говорят языковеды, «старик» довольно часто положительный персонаж художественной литературы, а иногда и название, или часть названия, художественных произведений: «Старик и море» Э. Хемингуэя, повесть Ю. Трифонова «Старик», пьеса М. Горького «Старик».

Писатель Станислав Рассадин рассказывал, что он и его молодые в то время товарищи за глаза почтительно называли Константина Паустовского «старик», а всё старшее поколение писателей и поэтов, с которыми они общались или могли общаться, — «старики» [Рассадин 2004].

Любопытно, что слово «старик» встречается в неформальной речи молодых людей в качестве шутливо-фамильярного обращения:

Вместо ответственных казенных документов — фамильярный звонок по телефону: — Здорово, старик! Должен тебя огорчить — не пойдет! [С. Довлатов. Ремесло. Повесть в двух частях. (1976)]; Слово «старики» я употребляю исключительно в том значении, которое оно получило в последнее время, когда вчерашние школьники, встречаясь друг с другом, говорят: привет, старик! [Юрий Авдеенко. Ахмедова щель (1982)].

И гораздо реже, притом уже с вульгарной окраской, звучит в такой же функции обращение «старуха»:

«Привет, старуха», — сказал он по правилам московского жаргона, который еще так недавно восхищал пионерку гуманитарной помощи, а сейчас вызвал лишь легкую тошноту. [Василий Аксенов. Негатив положительного героя (1996)].

Не знаю, результат ли это исторического андроцентризма (‘мужчина в центре’) в русской культуре или особенности суффикса — ух-(а) (ср.: молодуха, крикуха, развалюха, толстуха…), но факт налицо. Если именование пожилого мужчины словом «старик» вполне обычное и по меньшей мере нейтральное, то «старуха» не понравится ни одной пожилой женщине.

Случаются, правда, и некоторые как будто бы исключения, в основном художественные. Так, замечательный российский журналист Феликс Медведев написал книгу «Мои Великие Старухи» (СПб., 2011) о знаменитых женщинах, судьбы которых совпали с драматическими разломами XX века (Нина Берберова, Клавдия Шульженко, Франсуаза Саган, Анастасия Цветаева, Анна Ахматова и многие другие). Негативная оценочность слова «старухи» как будто бы нейтрализуется, смягчается и даже возвышается убедительным определением «великие», да еще и местоимением «мои», то есть дорогие автору. И все же эта контрастность не кажется удачной, в целевом употреблении слова «старухи» остается некоторая фамильярность, возможная, вероятно, в актерской среде среди близких, хорошо знакомых людей и даже допустимая пожилой женщиной как самоирония по отношению к самой себе, но не в данном случае. И я не уверен, что это может нравиться всем героиням авторского описания.

Не менее фамильярным кажется мне название и другой подобной книги: «Три великие старухи: Фаина Раневская, Рина Зеленая, Татьяна Пельтцер». Сост. И. Смолин (М., 2018). Если «Великие старики» звучало бы как возвышающее, пафосное именование, то «Великие старухи», скорее, как панибратское и потому сниженное, несмотря патетическое определение.

Напоминаю читателю: я рассуждаю здесь о социальном измерении старости, о том, как ее воспринимают и обозначают в обществе. В русской речевой культуре именование старого человека — давняя проблема: коммуникативная и этическая, особенно в сфере официального общения, среди, например, социальных работников, когда они встречаются с пожилыми людьми, оформляют им пенсии, назначают разного рода пособия, организуют уход, обслуживание и т. п.

Русский язык, живая русская речь дают большой простор для выбора названий граждан, переживающих «заключительный период онтогенеза». Конечно, я имею в виду нейтральные общеупотребительные названия, но не сниженные и жаргонные, которых в русской речи тоже немало и которые несут в себе чаще всего негативный эмоциональный и стилистический потенциал. Вот ряд таких слов, некоторые из которых могут шокировать пожилого человека, хотя, на мой взгляд, эти слова должны вызывать у мудрого старца снисходительную иронию по отношению к плохому вкусу и вульгарной резвости говорящего, надо полагать, молодого:

фамильярные дедуля/бабуля (по отношению к незнакомым людям), а также сниженно-фамильярные: дед, дедок, старикашка, бабка, божий одуванчик, старушенция, старушонка; грубые и/или презрительные о мужчине: старый гриб/сыч/хрыч/хрен/пердун, старпёр, мухомор, кощей, хоттабыч… или о женщине: старая ведьма/грымза/карга/кочерыжка/хрычовка… о мужчине и женщине: старая калоша/перечница, песок сыплется, выжил/-а из ума, развалина и др. (Подробный анализ этих и ряда других именований пожилых людей см. в работе В. М. Мокиенко [Мокиенко 2007]).

Однако в дальнейшем я ограничусь нейтральными названиями и определениями лиц, которые используются в устной и письменной русской речи: старый, пожилой, престарелый, возрастной, преклонного возраста, пенсионер, долгожитель. Или о возрасте: преклонный, пенсионный, третий возраст (хотя правильнее было бы «четвертый»: после детства, молодости и зрелости). А есть еще и самое, скажу мягко, странное словосочетание — возраст (или срок) дожития. Это значит, сколько мне и моим ровесникам, младшим или старшим, отведено времени, чтобы дожить до «окончания онтогенеза». Понятно, что «возраст дожития» — производное от ОПЖ («ожидаемой продолжительности жизни»), понятно, что работникам социальных органов, органов СОБЕСА (не правда ли, весёлые ассоциации — «со бес» — рождает это популярное российское образование?), нужны специальные понятия и термины для формального решения вопросов социального обеспечения. И содержание бюрократического обозначения «возраст дожития» вроде бы подходящее: «возраст, с которого человек уходит на пенсию, и до момента смерти, то есть период, за который он/она будет получать пенсию», однако я, и, думаю, не только я, не могу не чувствовать в нем довольно бесцеремонное напоминание о том, что пожилые не живут, а доживают (ср.: доедают, допивают, досиживают…), а значит, не должны рассчитывать на что-то серьезное. Впрочем, это самый мягкий пример из общего традиционного отношения к человеку (всякому, не только старому!) как расходному материалу на «одной шестой части суши». И даже в популярной некогда песне на слова В. Лебедева-Кумача «Молодым — везде у нас дорога, / старикам — везде у нас почёт», помимо общей фальши, напрямую выражается дискриминация по возрасту: «дороги» старикам закрыты, они только для молодых, а для стариков — «почёт», чаще всего мнимый, как мы знаем.

Когда мы с женой много лет тому назад перебрались в США (штат Калифорния), то довольно быстро выяснили, что по возрасту мы «сеньоры» (Seniors). Было очень весело, я сразу же призвал дочь и зятя обращаться ко мне именно так: «Сеньор, не угодно ли вам/тебе прогуляться»? Жена заявила, что она теперь «сеньора», хотя ей больше нравится «сеньорита».

Пошутили, а потом разобрались: это слово буквально означает «старший» (выпускники High school тоже Seniors) — отличный и самый распространенный синоним среди прочих названий американских пенсионеров: pensioner, retiree… В содержании слова, несомненно удачного, отчётливо ощущается уважение к пожилому человеку, формально после 65 лет, ср. также Senior Citizen, или пожилой (старший) гражданин. Вот что значит «старость» в Америке…

Так что же такое в итоге «старость»? Увы (или к счастью?), «старость» не может быть определена универсально, установить однозначную характеристику понятия не представляется возможным, поскольку, как мы знаем, старость может быть разной: хронологической, биологической, психологической, социальной, может иметь разные ее измерения: по паспорту, по здоровью, по ощущению, по социальному статусу… К тому же сама старость конкретного человека бывает очень разной на разных этапах его жизни. Моя давняя мысль или, пожалуй, многолетнее наблюдение: один и тот же человек (по личным документам), в разные возрастные периоды его жизни фактически представляет собой разные личности, разных людей: меняется внешний облик, здоровье, психика, ум… Особенно серьезные изменения происходят при переходе к старости. Я давно об этом думал, а недавно прочитал: «ученый-правовед Ричард Познер [Richard Allen Posner] предполагает, что по мере того, как человек переходит в старость, его можно рассматривать как разных людей, «разделяющих время» одной и той же личности». [https://gid.wiki/wiki/ru/%F0%9F%91%B4].

Само протяжение старости, старение, — неоднородно, у старости есть свои определенные этапы, фазы. И я уже успел почувствовать это на себе. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) классифицирует мою (и нашу с вами) старость следующим образом: пожилой возраст, или ранняя старость (60–75 лет); преклонный возраст, или поздняя старость (75–90 лет), старческий возраст, или долгожительство (90 +). Значит, у меня уже (или пока?) преклонный возраст… Российские юристы, кстати, используют понятие «пожилой возраст» как универсальное и до недавнего времени давали ему такое определение:«граждане пожилого возраста — это женщины старше 55 лет и мужчины старше 60 лет».

Замечу, однако, что все эти русские именования и определения старости содержат в своей внутренней структуре нечто не очень приятное и даже унизительное по значению и окрашенности слов, например:

пожилой — «пожил, и хватит»;

преклонный — «к земле клонится или уже преклонился»;

старческий — значит слабый, ветхий, немощный (ср.: старческий голос, старческая походка, старческий склероз).

Лучше всего, пожалуй, звучит слово «долгожительство» — это мне нравится как по значению (очень оптимистично!), так и по нейтральной (или положительной?) стилистической окраске: «Долгожитель — звучит гордо!»

А как вписывается «старость» в основные периоды жизни человека в целом? Как правило, выделяют четыре главных периода: детство, молодость, зрелость, старость. Что же касается возрастных границ между этими периодами, то они тоже не очень определенные, подвижные, потому что, как и у старости, у них тоже могут быть разные свои измерения: хронологическое, биологическое, психологическое, социальное. И это отражается в русском языковом сознании некоторыми распространенными сочетаниями слов, например:

затянувшееся детство, или инфантилизм, то есть хронологический и психологический возраст несколько расходятся, так говорят о молодом человеке, который ведёт себя неадекватно возрасту, «как ребёнок». Вообще-то это серьезная социальная или социально-психологическая проблема, когда великовозрастные дети превращаются в безнадежных геймеров, бездельников, не желающих себя содержать, сидящих на шее слабохарактерных родителей;

вечная молодость — мифологическая, «сказочная» концепция нестарения, или в метафорическом смысле — оптимистический настрой бодрости, энергии: «буду вечно молодым». О старости, кстати, «вечная» не скажешь;

ранняя или поздняязрелость — смещение этапов созревания человека, опережение или запаздывание периода психологического развития личности; оба варианта, кстати, не слишком хороши: Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел (А. Пушкин. Евгений Онегин);

преждевременная старость — старение наступает раньше хронологического рубежа, обычно относится к биологической старости человека, раннему появлению ее физических или физиологических признаков. Наиболее часто встречается в возрасте после 40–50 лет. Преждевременное старение может привести к неполному использованию человеком отпущенного природой биологического предела жизни, и тогда проблема становится медико-социальной.

В английском языке один из возможных выходов за пределы возрастных границ получил название: super-agers — буквально, суперстарики. Русский перевод вводит в заблуждение, поскольку супер— привычно воспринимается как ‘лучший’, а старик как гендерное ограничение: только о мужчинах. На самом деле имеются в виду любые пожилые личности в возрасте от 70 до 80 лет, чьи умственные и/или физические возможности не уступают людям, которые на десятки лет их моложе. Именно таких людей и называют «super-agers». Это относительно новое и довольно популярное в психологии и геронтологии понятие, которое активно изучают сейчас американские и европейские университеты. Хотите замедлить своё старение и попытаться стать суперэйджером? Для этого специалисты предлагают несколько общих рекомендаций, следование которым хотя и не гарантирует, что вы станете super-ager’ом, но поможет улучшить свое здоровье и психологическое состояние:

— примите умственный вызов — займитесь какой-нибудь умственной и/или творческой деятельностью: изучение иностранного языка, репетиторство, освоение компьютерных программ, художественное творчество и т. п.;

— попытайтесь увеличить свою физическую работоспособность: продолжительность или интенсивность тренировок, ходьба, работа в саду…

— будьте готовы к разочарованиям, потребуется терпение, преодоление, ибо не всегда и не у всех это получается;

— не позволяйте своему возрасту сдерживать вас, но будьте благоразумны;

— действуйте, работайте в составе группы [https://www.health.harvard.edu/].

С удовольствием назову суперэйджером моего давнего товарища, проживающего ныне в Канаде, который вместо тихого сидения на пенсии поступил «на старости лет» в медицинский колледж и получает, как он говорит, огромное удовольствие от освоения совершенного нового для него вида деятельности, в кругу молодых студентов, кстати.

Старость довольно долгий этап жизни человека (если, конечно, судьба не прервет его преждевременно), который можно проводить по-разному, этап, имеющий, как мы убедились, свою периодизацию, а до наступления старости — разные её предвестники, первые звонки, предупреждения природы, подступы к ней, за которыми и идет постепенное (хорошо, если не обвальное!) наступление самой старости, развитие и, хотелось бы сказать, «расцвет» позднего периода жизни человека, хотя здесь больше подходит слово «закат»…

4. СТАРОСТЬ И БОЛЕЗНИ

Болезнь нам тихое дает уединенье, / И я ее сравню с усталым челноком, / Который спит в воде, без ветра, без движенья, / Привязан к берегу веревкою с кольцом.

Ж. Роденбах. Болезнь (пер. В. Брюсова)

Болеют, конечно же, не только в старости, но и в молодости, хотя старческие болезни имеют другую, пессимистическую окраску, связанную с ожиданием «заключительного периода онтогенеза»: страждущие старцы (и ста́рицы, конечно, тоже) не могут не думать о «конце жизненного цикла». Впрочем, некоторые проблемы со здоровьем заявляют о себе задолго до этого конца, просто нестарый еще человек обычно не обращает на это особого внимания. Увы, «путь с ярмарки» почти всегда сопровождают если не болезни, то, во всяком случае, звонки о них, предупреждения, потому что начинается, как отмечают специалисты, «ослабление деятельности организма», или совсем уж мрачно: «биологический разрушительный процесс».

Не миновало всё это и меня. Вслед за «осенним равноденствием», после 50 лет, то есть еще в период так называемой зрелости, прозвучали первые сигналы постепенного приближения того самого «заключительного периода онтогенеза», и мне пришлось обращаться к врачам-кардиологам, а позднее еще и к урологам с нефрологами.

Довольно быстро выяснилось, что мне не избежать кардиологической операции шунтирования (bypass surgery). Решение было принято, но прошло немало неприятного времени в поисках подходящей и доступной клиники, а потом и хирурга, который внушал бы доверие и при этом согласился мной заняться. Это были так называемые перестроечные времена в России, когда многое в медицине становилось платным, доступным далеко не каждому, зато проявилось актуальное «измерение возраста старости», совсем по анекдоту: «Старость начинается тогда, когда на сохранение здоровья вы начинаете тратить больше, чем на его разрушение».

Не сразу, но подходящий вариант нашёлся, я попал в очередь (как же в России без очередей?!), не без труда (университет помочь отказался), но нашёл необходимую денежную сумму (помогла своим скромным заработком дочь) и, наконец, дождался. Операция прошла, я перенёс ее и весь послеоперационный период как-то легко, без стрессов и переживаний: всё-таки был еще не старым, не достиг статистического рубежа в 60 лет, и как-то интуитивно чувствовал, что всё обойдется. А может быть, легким это показалось задним числом, на фоне судьбы совсем еще юной девушки, рядом с которой я оказался в реанимации. Я был в полусознании после наркоза, но вынужденно слышал и слушал всё, что происходило рядом (такое, оказывается, в российской больнице, не худшей, кстати, вполне возможно). Бедная девочка умирала, всё понимала, отчаянно звала медсестер, просила позвать оперировавшего ее хирурга. Но его не звали. Возможно потому, что безысходность ситуации была очевидна всем, кроме, конечно, самой девочки. Моё сознание постепенно прояснялось, мозг стал работать, и я поневоле начал сравнивать, думать о несправедливости жизни: вот юное существо умирает, а я, совсем уже немолодой, живу и, чувствую, жить буду…

Оправился я довольно быстро, и через несколько дней меня отправили для реабилитации в санаторий (тогда так было принято, притом бесплатно!), где я провел около двадцати, кажется, прекрасных дней: ранняя весна, голубое небо, солнце, за окном простор оттаивающего после зимы Финского залива. Прогулки, чтение, ненавязчивый медицинский сервис, а в довершение радости еще и почти постоянное присутствие жены.

В детстве, помнится, когда случалась какая-нибудь простуда, меня укладывали в постель, ухаживали, жалели, давали лекарства и кормили чем-нибудь особенно вкусным. Я лежал, читал книжки, думал о приятном и наслаждался уединением и некоторой свободой: не надо идти в школу, выполнять домашние задания, нет никаких забот, можно даже покапризничать, если захочется. И вот спустя почти 50 лет я снова оказался в таком же благолепии: не надо идти на работу, готовиться к лекциям, руководить кафедрой — всё как-то идет без меня, своим чередом, и ничто при этом не рушится! Более того, где-то внутри была тихая радость преодоления, освобождения, даже какая-то гордость: справился, всё позади, вот поправлюсь, и можно жить дальше.

А не было ли это репетицией будущей жизни пенсионера? Такое же, хоть и краткое, ощущение свободы от забот, от служебных обязанностей, от ответственности, как в стихах Ж. Роденбаха: «Болезнь нам тихое даёт уединение, / И я ее сравню с усталым челноком…» (перевод В. Брюсова). При этом появляется некоторая возможность выбора: отправиться на прогулку или почитать, посмотреть фильм или поработать в саду? Конечно, пожилой человек на пенсии не так свободен, как кажется («Привязан к берегу веревкою с кольцом»), у него появляются новые заботы, обязанности и никуда не девающаяся ответственность: за близких, друзей, за дела, которые приходится делать у себя дома. И всё же какое-то освобождение есть. Если бы не одно серьезное обстоятельство: нарастающая слабость, утрата энергии, болезни…

После операции прошло несколько лет, всё было неплохо, хотя потом два или три (уже не помню) раза понадобилась коронарная ангиопластика и стентирование всё тех же сосудов сердца (холестериновые бляшки не оставляли мои артерии), но в итоге я преодолел и это, притом, к удивлению докторов, без всяких инфарктов! Конечно, везло с врачами: моя жена помнит большинство из них по именам. А еще повезло с возрастом: я только подбирался к рубежу официальной старости с её «ослаблением иммунитета и ограничениями адаптационных возможностей организма». Но особенно повезло с местом, потому что мы жили в Петербурге, а не в российской глубинке.

«В России надо жить долго», — сказал когда-то Виктор Шкловский и потом не однажды повторял Корней Чуковский. А я добавлю: и лучше в центре, но не в провинции. Только в Москве или Петербурге, да еще, может быть, в двух-трех самых крупных городах страны можно было рассчитывать на квалифицированную медицинскую помощь в серьёзных случаях. Что это за случаи, могу перечислить для убедительности: сердечно-сосудистые заболевания, инфаркты, инсульты, онкология, перелом шейки бедра, болезнь Паркинсона, сахарный диабет… Список можно продолжить!

Думаю, и сейчас ничего не изменилось, если не стало хуже. Не раз убеждался в этом, когда нужна была врачебная помощь моим близким и знакомым, особенно в пожилом возрасте. Моей матери, которая жила в областном городе, не сделали операцию по замене тазобедренного сустава, и она, генетически расположенная к долгой старости, мучилась на костылях весь свой «заключительный цикл жизни». Сестре с подобным диагнозом повезло больше: после нескольких безуспешных попыток добиться помощи в своём городе и своей стране она оказалась за рубежом, в польской провинции (!), где эта проблема была успешно и своевременно решена. Моя жена с ее многолетним сложным диабетом 1-го типа выжила в период нашей периферийной российской жизни только благодаря молодости и природной рассудительности, но продлить уже немолодую часть своей жизни смогла в Петербурге, а уж спасти свои преклонные годы ей удалось только в Америке.

Да, в России жить надо долго, чтобы добиться признания, чтобы обрести в итоге какое-то удовлетворение, радость в старости, но при этом жить, конечно, предпочтительно в центре и непременно быть здоровым. Ну как тут не вспомнить старую шутку: «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным».

Эта шутливо-ироническая фраза принадлежит русскому поэту, известному в свое время юмористу и сатирику, автору многих афоризмов Дону Аминадо (псевдоним Аминада Петровича Шполянского, 1888–1957), впервые она была опубликована в газете «Шанхайская Заря» (12 ноября 1931 г.). В записных книжках писателя Леонида Пантелеева отмечается как «афоризм Даниила Хармса» (1905–1942). Известный композитор, дирижёр, пианист, писатель Никита Владимирович Богословский (1913–2004) использовал ее в несколько иной версии: «Лучше быть больным, но богатым, чем бедным, но больным».

И никто при этом не шутит: «лучше быть молодым, чем старым», так как болезни и бедность иногда все-таки преодолеваются, а старость нет. И пугает людей не столько сама старость, сколько немощность — неизбежная спутница глубокой старости. Великий философ и оратор древности Марк Туллий Цицерон сурово предупреждал: «Упадок сил сам по себе вызывается пороками молодости чаще, чем недугами старости: развратно и невоздержанно проведенная молодость передает старости обессиленное тело…» [Цицерон. О старости]. Но, думаю, как в древние времена, так и в новые, это назидание едва ли могло кому-нибудь помочь: одним следовать мудрым советам было рано, другим поздно. Молодость закономерно наслаждается своим легкомыслием и не склонна обременять себя подготовкой к старости, а старости такая мудрость уже бесполезна. Да и наступает этот «упадок сил», немощь и возрастная зависимость у всех без исключения, даже при неплохой наследственности. Если, конечно, человек доживает до старости. А всё дело в том, что старость — это тоже болезнь, как считал известный российский биолог и нобелевский лауреат И. И. Мечников. Как трезво мыслящий пациент добавлю: болезнь неизлечимая, то есть с совершенно определенным ее завершением. И всё же И. И. Мечников был уверен, что эту болезнь «нужно лечить, как всякую другую» [Мечников 1913]. Понятно, учёный имел в виду профессиональную помощь таким больным, прежде всего, медицинскую.

Если старость — это болезнь, то у нее, как и у любого другого заболевания, должны быть свои признаки и проявления (симптомы), совокупность различных расстройств (синдромы), причины (этиология), осложнения и всё такое прочее, приводящее к нарушению нормальных функций человеческого организма. Медицинской науке известны сотни различных гипотез биологической сущности старения. Всем этим занимается специальная область медицины — гериатрия (от греч. γέρων ‘старик’ + ἰατρεία ‘лечение’), шире, — геронтология, а также врачи соответствующего профиля — гериатры, геронтологи. Известно, что заболевание под названием «старость» обычно сопровождается и рядом других не обязательно «смертельных» болезней: атеросклероз и сердечно-сосудистые проблемы, рак, артрит, катаракта, остеопороз, диабет 2 типа, гипертония и многое-многое другое. И тут было бы интересно узнать, приходят ли все эти заболевания к пожилому человеку из его прежних молодых-зрелых лет и начинают влиять на старение, или наоборот: старость сама порождает разные дополнительные недуги как «осложнения» болезни, именуемой «старостью»? Догадываюсь, что ответить на этот вопрос невозможно, что решается он врачами для каждого пациента индивидуально и что в каждом случае возможно и то и другое.

Симптоматика (признаки, проявления) старости — проблема, которая выходит за пределы исключительно медицины, о ней должен иметь представление и сам пациент — стареющий субъект, даже если он в этих симптомах не признаётся. Лучше знать, предвидеть, видеть и по возможности самому контролировать своё состояние. Тем более, что врачи обычно не рассказывают нам о типичных симптомах старости, чтобы не вызвать отрицательный психологический эффект, но они всё видят, знают и делают соответствующие выводы. Я не врач, но все-таки попробую перечислить некоторые наиболее известные признаки прогрессирующей старости — результат собственных моих наблюдений за престарелыми людьми и в том числе за самим собой.

Ухудшение зрения: понадобились очки, хотя раньше, может быть, кто-то из нас не носил их, либо стали нужны более сильные очки, а может быть, уже и очки не очень помогают.

Ухудшение слуха: приходится просить наших собеседников говорить громче (некоторых из них это раздражает), а кое-кому из нас нужен даже слуховой аппарат.

Увядание кожи: кожа становится у нас дряблой, морщинистой, особенно вокруг глаз, на лице, на шее, кистях рук. На теле (на лице, на руках) появляется пигментация (коричневатые пятна) и разного рода бородавчатые образования, наросты.

Физическое ослабление: мы уже не можем столь же успешно делать то, что могли раньше: быстро бежать, а то и просто бежать, поднимать тяжести, без остановок идти вверх по лестнице и т. п.

Изменение голоса, или пресбифония: быстрая голосовая утомляемость, хрипота, осиплость, смена тональности, добавочные звуки в речи.

Замедленность или даже затрудненность движений, некоторая неустойчивость, шаткость походки.

Снижение скоростиреакций, они уже не такие быстрые и точные, как это было раньше: мы предпочитаем паузы, нам надо подумать, переспросить, сосредоточиться.

Дрожание (тремор) рук, головы, возможно, незначительное (в спокойном состоянии этого может и не быть), но с годами усиливающееся, особенно в ситуациях волнения, стресса; сначала это замечают окружающие, а потом и мы сами.

Головокружения, головные боли: они могли быть у нас и раньше, но теперь усиливаются, становятся чаще, длятся дольше.

Метеоризм, или недержание газов, отсюда грубые, презрительные прозвища пожилого человека: «старый пердун», «старпёр», «старая пердунья».

Плохой сон, бессонница (см. подробно: Глава # 5).

Ухудшение памяти, даже если в молодости она у старого человека была хорошая (см. подробно: Глава # 6).

Трудности с концентрацией: стало сложнее сосредоточиться, особенно на новой, необычной информации.

Повышенная раздражительность, обидчивость, ранимость, регулярно плохое настроение, особенно с утра.

Недовольство окружающим, постоянное брюзжание.

Настойчивое требование внимания, участия, присутствия.

Упрямство: предпочтение рутины, укоренившихся привычек.

Тревожность, повышенное беспокойство, страхи.

Чрезмерная разговорчивость или даже болтливость у одних старцев, либо напротив, безучастность, молчаливость — у других.

Сниженная социальная активность, сужение круга общения.

Депрессивность, мрачный пессимистический настрой, многое представляется исключительно в серых или чёрных красках.

Стремление советовать, особенно молодым, навязывать своё мнение (см. [Губерман 2012, с.9]).

Равнодушие к своему внешнему виду, снижение требования к гигиене и собственной ухоженности, а в некоторых случаях и неопрятность.

Повышенный, чрезмерный аппетит — чревоугодие, либо, напротив, резкое снижение аппетита.

Проявления скупости, скаредности, особенно в мелочах.

Разумеется, вовсе не значит, что все перечисленные симптомы непременно должны сопровождать вашу и мою старость. Совсем не обязательно. У каждого из нас свой собственный набор физиологических и психологических проблем, которые характеризует именно нас, именно наш поздний возраст. У меня, к примеру, это ухудшение памяти, плохой сон, небольшое дрожание рук и головы, увядающая кожа, некоторое физическое ослабление, иногда головокружение, рассеянное внимание, упрямство и, кажется, не очень приятная готовность давать советы, которая обнаруживается в этой моей книжке. Согласитесь, немало.

Еще одно важное обстоятельство: часть симптомов мы легко замечаем у самих себя, а значит, можем анализировать и даже контролировать процесс собственного старения: зрение, слух, состояние кожи, физическая слабость, тремор, плохой сон, ухудшение памяти…

Другая группа симптомов бывает заметна больше окружающим, чем нам самим: замедление движений и скорости реакций, трудности с концентрацией внимания, раздражительность, капризность, тревожность, болтливость или безучастность, пессимизм, скаредность, навязывание собственного мнения. Как можно видеть, симптомы старости второй группы имеют в основном поведенческий, психологический характер, поэтому обычно не ощущаются самим престарелым субъектом и гораздо труднее поддаются самоконтролю, а следовательно, могут приносить определенные неудобства не только самому пожилому человеку, но и окружающим: не все и не всегда готовы терпеть рядом с собой не вполне адекватного и надоедливого старого человека. Вот почему нам так необходимо самонаблюдение, изучение собственной старости!

Если продолжать анализировать перечисленные выше признаки старости, то следует иметь в виду, что каждый из них имеет свою определенную мотивацию, причинно-следственную связь: медицинскую, личностную, наследственную.

Медицинскиепричины «заболевания старостью» очень часто порождаются проблемами, которые отмечали (или не заметили?) у нас врачи еще в молодости или в зрелом возрасте: не очень хорошее зрение, что-то со слухом, желудком, кишечником, нервной системой и т. п. Иначе говоря, у каждого такого недомогания в старости была до этого какая-то своя «история болезни» в молодости.

Личностные мотивы — это наша предшествующая жизнь (тяжелый физический труд, профессиональный спорт, сидячий образ жизни, постоянные стрессы) или пагубные привычки (переедание, курение, алкоголь, наркотики, сексуальная неразборчивость…) и… плохой характер.

И, наконец, наследственность как источник старческих проблем. Недаром врачи при осмотре и выявлении у нас какой-нибудь хвори спрашивают: не было ли такого заболевания, таких симптомов у наших родителей, других родственников? Иначе говоря, очень многое в течении болезни под названием «старость» может быть результатом генетической предрасположенности.

Но вы скажете: если многое или даже вс` в нашей старости предопределяется прожитой жизнью и наследственностью, и повлиять на физическое состояние поздних лет уже невозможно, то стоит ли тогда углубляться во все эти причины старческих недомоганий? Для чего в таком случае нам нужны эти симптомы старости и зачем было их перечислять?

А затем, что лучше знать, чем не знать, лучше быть готовым, чем застигнутым врасплох, лучше заранее насторожиться и, возможно, принять какие-то меры, поддержать самих себя и ограничить окружающих от связанных с нами неприятных впечатлений! Вот почему мудрые люди считают, что старость должна быть объектом познания, хотя она и есть объект познания специалистами, например геронтологами. Но я имею в виду самопознание, самоанализ, изучение самого себя до глубокой старости.

Но что я могу сделать в результате такого изучения и самопознания? Многое.

Я могу, например, заранее приспособиться к аудированию — восприятию звучащей речи других людей, разговора с ними: сесть по возможности ближе, повернуться, включить слуховой аппарат, если мне его прописали.

Я не только могу, но и должен (!) следить за своим внешним видом, за состоянием своей одежды, это не только проявление самоуважения, но и уважения к окружающим. Пожилой человек, в том числе и мужчина, должен следить за собственной гигиеной, состоянием своего тела, кожи и стараться, по возможности, не обнажать их, не демонстрировать, слишком близко приближаясь к партнеру по общению (говорят, у старости есть свой особый запах…).

Мои родственники постоянно напоминают мне, что я обязан соизмерять свои силы в любой физической деятельности. И они правы: конечно, неприятно обнаруживать собственную слабость, неспособность в каком-нибудь действии, но еще хуже оказаться в положении, когда нужна срочная помощь окружающих.

Мне и особенно старшим моим коллегам следует учитывать и скрывать замедленность наших движений и неоперативность реакций. Как? Вы удивитесь — отказом от действия, недействием! (Об этом см.: Глава # 7). Главное, в чем престарелая личность может помочь самой себе во многих жизненных ситуациях: воздержание. Воздержание не только от некоторых физических действий, но и, самое главное, от психологических проявлений своей личности, которые обычно так раздражают окружающих, особенно нестарых: разговоры о болезнях, жалобы на нездоровье, плохое настроение, а также обидчивость, капризность, беспокойство, тревожность, болтливость. Я, как и все мои ровесники, должен знать некоторые неприятные особенности поздней старости и уметь их скрывать, подавлять в себе неаккуратность, неопрятность, жадность, привередливость в еде. Соблюдение всех перечисленных пожеланий, советов, рекомендаций, требований можно, кажется, назвать мерами по «самолечению» старости.

Итак, существует болезнь под названием «старость», есть система симптомов и проявлений старческого недуга, возможны рекомендации разного «самолечения» старости, но должно же быть у нашей болезни и лечение! Именно так считал авторитетный ученый И. И. Мечников.

Но что это за лечение, и вообще, как можно лечить старость? Наверное, возможно какое-то медикаментозное лечение, которое может назначить врач, но что-то не верится, что существуют специальные лекарства «от старости». Игорь Губерман вспоминал «

мудрого Зиновия Ефимовича Гердта, который на склоне лет мечтал, чтоб наконец изобрели лекарство под простым названием — “отнетусил”» [Губерман 2012]. Но, если серьезно,

главное и специализированное лечение старости, это, как я подозреваю, внимание к пожилым, помощь, профессиональный уход за немощными. Людям преклонных лет, разумеется, были бы полезны контакты с профильным специалистом — гериатром. Но кто из вас видел когда-либо гериатра, кто имел удовольствие общаться с геронтологом? Ни я, ни мои близкие, ни раньше в России, ни теперь в США с такими врачами не встречались. Поискал в интернете и выяснил, что в России гериатры бывают составе медицинского персонала государственных домов для престарелых. Может быть, но как-то не верится. В моей прошлой петербургской жизни, когда это было так важно для моих родственников, я даже считал, что геронтологов вообще нет в системе здравоохранения. Не существовало, впрочем, и какого-либо организованного ухода, профессионального внимания к моим престарелым близким и знакомым, если они не в специальных домах или пансионатах. Как и все прочие пациенты, пожилые люди должны были обычным путем записываться к терапевту, добиваться записи к врачам-специалистам, высиживать, если удастся сесть, в общей очереди, а еще хуже — выстаивать огромные очереди в аптеки за льготными лекарствами… То есть стариков у нас как бы и не было!

Справедливости ради надо сказать, кое-какая социальная служба (купить продукты, лекарства, помочь с уборкой) в России была, хотя и ограниченная, не очень надежная, требующая множества документов для назначения. Есть она, видимо, и сейчас: моя весьма пожилая приятельница, живущая под Петербургом, пишет, что им с мужем «иногда помогает социальная служба», которая у них в городе «хорошо организована и недорогая». Я очень рад за свою приятельницу, хотя подозреваю, что как скромный человек, она довольствуется тем, что есть, и хорошо, что это у нее есть.

Но когда мы с женой оказались в Калифорнии, довольно быстро выяснилось, что профессиональное внимание к пожилым людям все-таки существует. Не проработавшие на благо Америки ни одного дня, мы немедленно и бесплатно получили специальную страховку для «синьоров», нам назначили семейного врача, направили на все необходимые анализы и обеспечили каждому врачебное наблюдение и лечение.

Самуил Лурье, оказавшийся на старости лет в маленьком калифорнийском городке США, потрясенно писал своему адресату: «… Медицина здесь — человечна. Я ведь в университетской клинике, принимающей больных любого уровня достатка со всей округи… И здесь всё заточено на одну идею: чтобы человеку было как можно легче, потому что он — каждый — заслуживает сострадания и заботы. Так жаль наших родителей. И всех, всех…» [Лурье 2016].

Не знаю, всегда ли и везде ли так в США, но мы долго пребывали в изумлении от совершенно непривычного отношения к нам медицинского персонала. Медсестра встречала меня в кардиологическом отделении с такой теплой и ласковой улыбкой, что я тут же поделился с дочерью: «А не должен ли я теперь жениться на ней?». «Не волнуйся, — успокоила дочь, — их всех здесь так учат». Я не волновался, но с непривычки чувство неловкости не покидало меня, особенно когда мне помогали встать с кушетки, пытались надеть и зашнуровать мои ботинки, хотя я вполне был в состоянии делать всё это сам.

А на наш домашний адрес мы с женой периодически стали получать разного рода сообщения «Департамента социальных услуг», явно рассчитанные на старых людей: о нашем законном праве хорошо слышать (а значит, получить слуховой аппарат), о возможности ухода по возрасту, о транспортировке при необходимости к врачу, о разных способах преодоления одиночества, о местах организации досуга пожилых людей (с адресами и телефонами) и даже об обучении на каких-то курсах — всё бесплатно!

Может быть, именно это и есть «лечение старости», о котором писал И.И. Мечников?

5. СТАРЧЕСКИЙ СОН

Сон разума рождает чудовищ (El sueño de la razón

produce monstruos).

Испанская пословица

Сон бывает разный на разных этапах нашей жизни. И это даже отражается в языке. Есть «младенческий сон» («спит как младенец»), то есть глубоко, спокойно, беззаботно, хотя на самом деле младенцы часто просыпаются. Встречается выражение «молодецкий сон» — долгий, глубокий, беспробудный. А еще мы знаем по сказкам «богатырский сон» — крепкий, без пробуждений сон сильного здорового человека, да еще и с громким храпом.

А «старческий сон» — каков он? Спросите у стариков, и большинство из них пожалуется: засыпать стало трудно, сон поверхностный и прерывистый, среди ночи просыпаешься с чувством тревожного беспокойства и потом невозможно уснуть опять. А еще пожилые люди просыпаются очень рано, раньше, чем им хотелось бы, и часто без ощущения бодрости и отдыха после сна. Вот что такое старческий сон. И я всем своим опытом вполне подтверждаю это.

Сон с древности воспринимался и рассматривался в культуре как нечто подобное смерти, так, в греческой мифологии бог сна Гипнос и бог смерти Танатос оба считались детьми богини ночи Никс. Отсюда и характерные для русской языковой культуры фразы и выражения: «заснул вечным сном», «уснул навеки», «покойся с миром», «спи спокойно, дорогой товарищ»… И эта традиционная аналогия сна и смерти в старости приобретает зловещий смысл.

Впрочем, пожилого человека начинает беспокоить и другое качество старческого сна — бессонница, непременный спутник его преклонных лет. Я подступаю к ней в продолжение разговора о болезнях, потому что, как считают специалисты, бессонница — тоже заболевание со своими собственными симптомами, синдромами, лекарствами и плохими последствиями.

Бессонница, или иначе инсомни́я (от лат.in- ‘не-’ и somnus ‘сон’), — это расстройство сна, когда вы спите слишком мало или плохо, либо когда у вас сочетаются оба этих неприятных обстоятельства на протяжение длительного периода времени. Думаю, вы и так это знали, но я пояснил специально для тех счастливых читателей, которые не знакомы с этой проблемой, если, конечно, таковые существуют. У бессонницы может быть много причин: бытовых, психологических, физиологических, прочих разных, но есть в большом списке нарушителей сна одна специфическая графа: пожилой возраст. Кто-то скажет, совсем не обязательно, но опыт показывает: если не всегда, то довольно часто: «в старости время оседает и скапливается, с рассвета до заката; в бессонницу — до четырех утра» [Генис 2021]. И, думаю, природой это «задумано» не случайно.

До семидесяти лет с небольшим я спал вполне благополучно, за исключением каких-то редких стрессовых ситуаций, нечаянного переедания и прочих случайных событий. И вот вступление в замечательный возраст «синьора» потребовало компенсации, платы за «удовольствие жизни в старости». Я по-прежнему засыпал легко и быстро, но просыпаться стал слишком рано, настолько, что не всегда чувствовал себя отдохнувшим. Терпел, приспосабливался, долго старался обойтись без снотворных, пока, наконец, не сдался где-то на рубеже 75 лет и стал использовать разные легкие лекарственные стимуляторы, снотворные. Но и с лекарствами далеко не всегда удается спать без долгих ночных пробуждений.

Зато появилось дополнительное время для раздумий. Удивительно, но в вынужденных ночных перерывах мой мозг обретает какие-то дополнительные способности. Иногда я мысленно веду с кем-то какой-то диалог по-английски, и так успешно, как не всегда получается в реальности. Бывало, я сочинял что-то, в том числе разные эссе для Facebook’а, а утром потом вскакивал и записывал, но при этом чувствовал, что ночью в мыслях было как-то лучше. Я и сейчас оставляю некоторые свои проблемы для ночного обдумывания, в том числе фрагменты этого моего текста о старости.

Между прочим, такие же причины (врачи скажут:

этиология

) плохого сна обнаружились и у моей жены, которая всегда спала очень хорошо, лучше меня. И тут, «внезапно», наступил и у нее почтенный возраст. Мы сравнялись в отношении качества сна и по утрам почти ритуально стали обмениваться впечатлениями: «как прошла ночь», «сколько раз и когда просыпалась/просыпался», «когда и как снова уснул/уснула» и т. д. Если оба спали плохо, значит, находились какие-то объективные внешние причины. «Перемена погоды, магнитная буря, метеозависимость…»

–

заключали мы с удовлетворением: главное, придумать причину, найти объяснение, пусть и не очень убедительное, все равно уже легче:

«с годами мы становимся весьма искусны в самоуспокоении» [Губерман 2012]

.

А еще плохой старческий сон стали сопровождать бесконечные сновидения, тяжелые фантасмагорические сюжеты, которые вполне могли бы претендовать на разные мистические толкования, если бы я ими увлекался.

Был, правда, у меня в студенческие годы, один любопытный сон с удивительными последствиями. Однажды приснилось мне, будто еду я на трамвае по городу Сан-Франциско. Яркий солнечный день, голубое небо, дорога по холмам, то спуск, то подъем, а по сторонам, сколько видят глаза, множество белых домов-домиков с красными крышами. Почему я запомнил этот сюжет? Уж больно он был необычный для того времени, странный, красочный, и я пересказывал его потом некоторым своим приятелям. Больше всего тогда меня поразило: почему Сан-Франциско? Я никогда не думал о нем, не знал и даже в кино, кажется, не видел, а интернета тогда еще и в помине не было. А может быть, после прочтения рассказа И. Бунина «Господин из Сан-Франциско»? Возможно, но в нем, кроме названия города, откуда путешествовал этот господин, нет ни малейшего присутствия самого города, тем более его описания. Странно. Но еще более странно, что спустя несколько десятилетий я оказался в Сан-Франциско и увидел именно то, что мне когда-то пригрезилось, а еще через несколько лет поселился неподалеку! Вот вам и «сон в руку».

Случались, конечно, в молодости и другие разные сны, но они в памяти не задерживались, как это и бывает со снами, но, по-моему, всегда снилось что-то хотя и странное, но лёгкое, положительное и даже забавное. В старости же стало всё наоборот: почти всегда снятся тяжкие несообразности, какие-то бесконечные преодоления, мучения. И такие сны резко участились у меня с приемом снотворных (в описании некоторых из таких лекарственных снадобий об этом даже предупреждают). Впрочем, надо признать, что даже в этих плохих снах случаются изредка своеобразные просветы, во всяком случае у меня, когда вдруг, без какой-либо мотивации или причинно-следственной связи снятся мне мама, бабушка, реже отец, которых давно уже нет на свете. Или в единстве времени и какого-то странного места вдруг оказываются вместе близкие и дальние родственники из разных поколений, разных жизней, от чего иногда остаются даже какие-то приятные ностальгические ощущения.

«У всякого возраста свои сны…», резонно заметил когда-то писатель Станислав Рассадин [Рассадин 2004]. И не являются ли все эти сны приметой своеобразного жизненного итога, «заключительного периода онтогенеза»? Я расспрашивал своих приятелей и знакомых близкого возраста, и все они, словно сговорившись, повторяли одно и то же: с годами сновидений стало гораздо больше и, как правило, они стали тяжелыми, абсурдными. Многие говорят о повторяющихся сюжетах снов, тоже часто неприятных. Меня, например, в начале периода моей старости регулярно преследовал сон об обмене моей квартиры в Петербурге на какую-то другую, гораздо более худшую. Возможно, пытался я объяснить, потому что мы с женой были довольным нашим жильем, лучшим за все предшествующие годы, и какое-то подсознание таким образом предостерегало меня, побуждало ценить то, что есть в реальности. Фаина Раневская говорила: «Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность» [Раневская 2019], у меня же было наоборот: беспокоят плохие сны при благополучной в целом (грех жаловаться!) действительности.

Так неполноценный, прерывистый сон с тягостными сновидениями и ранним пробуждением стал ночным фоном моей жизни на старости лет, главной проблемой. Хотя, надо признать, бывают в поздней жизни пожилого человека проблемы и похуже.

6. СТАРОСТЬ И ПАМЯТЬ

Старость… прокладывает путь в свой особый мир с помощью вычитания. С каждым днем мы забываем больше, чем узнаем. А. Генис

Должен признаться, я никогда не отличался хорошей памятью, и уже в молодые годы придумывал специальные способы запоминания разной нужной информации: заводил карточки, использовал записные книжки, вел всякие записи, раскладывал «напоминалки». Для подготовки к экзаменам готовил «шпаргалки» в виде ключевых слов: только с их помощью мне удавалось преодолевать трудности запоминания и достаточно успешно проходить разного рода испытания, студенческие и аспирантские. Прошли годы, и, к моей радости, появились компьютеры, за ними смартфоны, которые стали если не заменять мою неустойчивую память, то хотя бы поддерживать, помогать.

К старости с памятью стало еще хуже. Я много читал, особенно специальной литературы по своей профессии, обязательно вел записи, конспектировал прочитанное. Но проходило время, и я почти все забывал. Случалось даже, начинал знакомиться с каким-то интересным текстом и не сразу соображал, что я уже прочел его раньше и даже конспект храню! Меня это огорчало, но надо было приспосабливаться, бороться с самим собой. И это мне в основном удалось: несмотря на проблемы с памятью, я совершил весь свой профессиональный путь, который называют карьерой: стал вузовским преподавателем, защитил две диссертации, руководил кафедрой. Для чтения лекций и выступлений с докладами, а это была важная часть моей профессиональной деятельности, я по-прежнему прибегал к ухищрениям в виде всё тех же опорных слов и разных подручных записей, карточек, шпаргалок.

Появилась, впрочем, и еще одна неприятность. Лет десять назад я обнаружил у себя, в своем речевом процессе, да и в мыслительной деятельности вообще, небольшие словесные провалы: время от времени появлялись некоторые названия, около десятка, которые я регулярно не мог извлечь из своей памяти, вспомнить в нужный момент: какие-то участки моего мозга упрямо отказывались их принимать, сохранять и выдавать при необходимости! И такие названия, то есть слова/понятия, периодически менялись: одни я как бы затверживал и вспоминал уже быстро, но появлялись другие: опустевшие ячейки бывших «трудных» названий скоро заполнялись новыми. Загадка мозга! И опять мне помогали и сейчас помогают приготовленные загодя записки, списки уже не только опорных, но и таких «проблемных» слов, которые я не могу оперативно извлечь из памяти в нужный момент. Конечно, в своей профессиональной деятельности я более или менее легко выходил из положения и преодолевал свои затруднения: быстро находил синоним, подбирал другое слово, или менял фразу, подход к предмету разговора, то есть многолетний опыт преподавателя-филолога и мои личные приемы и навыки делали своё дело, и слушатели, студенты или преподаватели, вряд ли замечали все эти мои манёвры. Зато замечал их я и расценил, думаю, правильно, как развивающийся процесс моей мозговой деятельности. Вспомнил, что нечто подобное, только гораздо хуже, было у моего отца в его 70 лет: он тоже не всегда мог вспомнить какое-то бытовое слово и, более того, путал названия (не предметы!): вместо «ключи» говорил «очки», вместо«сумка» — «палка», «ложка» — «вилка» и тому подобные переключения названий, связанных некоторой пространственной смежностью. Я вспомнил об этом, подумал, что надо упредить развивающийся у меня процесс (а вдруг?) и постепенно стал склоняться к мыслям о завершении своей профессорской деятельности.

А поддерживала меня в этом старая история, которую я слышал в юности от учителя пения (некоторое время я учился вокалу). Я приходил к нему вместе с другими учениками, он распевал с нами разные упражнения («Caro Mio Vieni Da Me-e-e-e!..»), а в перерывах любил рассказывать о себе и о своей карьере лирического тенора. Хвалился, что пел партию Трике в опере Чайковского «Евгений Онегин» и был партнером Лемешева. А еще учился оперному искусству в Италии, стажировался в La Scala и там усвоил правило лучших итальянских мастеров bel canto: «уходить со сцены следует не в зените славы, а чуть раньше, чтобы публика запомнила тебя лучшим». И с придыханием произносил великие имена: Энрико Карузо, Марио Ланца, Франко Корелли… Наш почтенный учитель явно увлекался, намекал, что и он был заслуженным тенором, что бросил карьеру певца раньше, чем мог. Он волновался, краснел, что-то напевал, перерывы затягивались… Но история запомнилась, и я легко воспроизвожу ее, кстати, «без всяких опорных слов»!

Пришло время, и я принял решение уходить на пенсию, сообщил об этом кафедре и начальству, а когда коллеги стали меня отговаривать, в шутку рассказал историю с итальянскими тенорами, дескать, я тоже хотел бы остаться в памяти универсантов на достойном своем уровне «bel canto». Впрочем, это была не совсем шутка. В российской вузовской системе, и в Санкт-Петербургском государственном университете в том числе, не было и сейчас нет, верхнего возрастного порога для преподавателей. Особенно для профессуры. Хотя, если начальство очень хотело от кого-то избавиться, прежде всего по политическим причинам, то легко делало это, ссылаясь на пенсионный возраст жертвы. Но профессора по традиции оставались на службе долго, особенно заслуженные. Я наблюдал некоторых из моих старших коллег с грустью: прежнее лекционное мастерство куда-то исчезало, бросалась в глаза какая-то заторможенность, замедленность и даже порой неадекватность реакций и поведения в некоторых ситуациях. Самых почтенных из них приводили под руки аспиранты, пошатываясь, старцы шли в аудиторию и не знаю как, но чем-то там занимались с немногими уже учениками.

Мой приятель с восхищением рассказывал о своей родственнице, которая в 90 с лишним лет продолжала «с успехом» руководить лабораторией, и сотрудники не хотели отпускать ее на пенсию. Может быть, и не отпускали, но, полагаю, с какой-то скрытой целью. Скажу как Станиславский: «Не верю!». Вся физиология и психология поздней старости, вся ее симптоматика противоречит возможности успешной интеллектуальной деятельности престарелого человека. И понимать это должен прежде всего он сам.

Нет, я не хотел такого конца своей карьеры, пусть лучше мои коллеги и ученики помнят меня 70-летним энергичным и реально работавшим преподавателем.

Остатки своей энергии, способностей и любопытства мне хотелось отдать какому-то новому свободному (наконец-то!) творчеству. Мы с женой переехали в США, поселились в Калифорнии, рядом с семьей дочери. Довольно быстро освоились, и я почувствовал интерес к очень необычной, после российского северо-запада, окружающей флоре, прежде всего к деревьям. Стал активно фотографировать, коллекционировать, разбираться, систематизировать и даже описывать. Это большая радость — свободно, без принуждения, без жестких обязательств заниматься тем, к чему лежит душа. А душа моя стала склоняться к ботанике, любительской, разумеется, на этом этапе жизни. Конечно, и тут меня не покидали, и даже усиливались, проблемы с ускользающей памятью: я с огромным удовольствием узнавал названия местных цветов, кустарников, деревьев, читал о них и, спустя некоторое время, благополучно забывал. Вот оно «вычитание» по А. Генису! Появились новые «проблемные» слова: все время запинаюсь при необходимости вспомнить и произнести: «эвкалипт», «секвойя», хотя неплохо уже знаю эти виды. Это относительно новые названия моего активного словаря, но почему я с таким трудом, или с помощью жены, вытягиваю из памяти такие, например, давно знакомые названия цветов, как «петуния» или «гербера» и при этом без труда произношу совершенно новое для меня слово — «газания»? Загадка!

Ничего, говорю я себе, при мне остаются мои старые приемы письменного сохранения информации, а еще интернет, подручный смартфон, поисковые системы, любые словари — можно жить дальше, и не просто жить, но и получать радость от познания.

А еще я занялся, наконец-то, английским языком: по необходимости, ведь мы живем в Америке, а с другой стороны, с удовольствием — полезная нагрузка на стареющие мозги. Записался на бесплатные (!) курсы, снова стал студентом (как это порой приятно перейти в противоположное качество в учебном процессе: из учителя — в ученики…), учился, вспоминал забытое, улучшал имеющееся и до поры до времени «гарцевал» на фоне моих гораздо более молодых соучеников. Но, постепенно повышая свой языковой уровень, я скоро понял, что все-таки опоздал: то, что давалось мне более или менее легко в юности и даже в молодости, в старости стало требовать гораздо больше сил, а результатов оказывалось гораздо меньше. Днем я успешно запоминал десятка два-три новых слов или выражений, а наутро от них оставались немногие единицы. Да еще мои старые проблемы с извлечением нужного из памяти: есть несколько английских слов, хорошо мне знакомых, которые упорно не задерживаются в моей оперативной памяти и заставляют снова и снова отправляться за ними в словарь. Не то, чтобы я приуныл, нет, я спокойно и трезво оцениваю ситуацию и понимаю, что сделал, как и хотел, еще один шаг в познании своих возможностей, собственной своей старости. И, кстати, на такую же неспособность удерживать в памяти всё нужное жалуются и другие немолодые мои соученики, ровесники или даже более молодые, чем я. Значит, это типичная особенность памяти старых людей.

Если у вас появляются какие-то проблемы, тем более трудно преодолимые, то, как вы понимаете, очень важно находить причины таких проблем, объяснения, обычно это утешает и становится легче. Думаю, так происходит не только в старости, но и в молодости, такова психологическая природа личности. Но вообще-то я не искал и не ищу утешений, гораздо полезнее знание, познание и понимание проблем старости. И я пытаюсь найти эти знания не только в своем собственном опыте, но и в чужом: в откровениях родственников и знакомых, в устных и письменных воспоминаниях пожилых людей.

Моя мать очень любила рассказывать и была замечательным рассказчиком. А рассказывать больше всего любила о своем далеком прошлом, о детстве, юности, о своих близких и о тех, кого встречала в своей жизни. Иногда рассказывала о прочитанном. Конечно, для воспоминаний всегда нужен слушатель, а хороший слушатель, как и хороший читатель, встречается не часто, говорят, это тоже своеобразный талант. Я слушал рассказы моей матери много раз и думаю теперь, что в молодости был не самым внимательным ее слушателем, не все запомнил, не все расспросил и осознал это, увы, только с возрастом. И все же многое в моей памяти осталось, многим я проникся и даже успел убедить свою мать записывать эти ее воспоминания, что она в конце концов и сделала. После ее ухода, в столе нашлись две исписанные общие тетради — ее воспоминания, и мы с женой издали их в виде книги. Более всего в рассказах матери меня удивляли многочисленные подробности, детали, особенно из детской жизни. Когда она описывала поразившее ее в детстве птичье гнездышко с яичками и историю с этим гнездышком, мне казалось поначалу, что в ее рассказе была доля замечательного художественного вымысла, но потом я понял, что это были реальные воспоминания и умение их передать. Она часто называла имена детей, с которыми играла, подробно описывала обстановку, в которой жила, а в одном из своих рассказов о родителях перечислила фамилии одиннадцати (!) соседей в их многоквартирном доме, чему тогда и сама удивилась. А были еще и другие истории с яркой детализацией места, времени и событий, с именами подруг, соседей, дальних родственников, что только подкрепляло мое удивление.

Прошло время, и к моему пожилому возрасту я стал понимать, что это не только дар и опыт повествователя (мама — бывший школьный учитель), но и специфика памяти пожилого человека, у которого может быть слабая оперативная память, как говорят IT-специалисты, но очень хорошая долговременная, извлечения из глубокого прошлого, ее еще называют автобиографической памятью. Что-то похожее оказалось и у меня: при всех моих проблемах с оперативной, или, иначе говоря, эпизодической, рабочей памятью, о чем я уже рассказывал, я тоже хорошо помню множество подробностей из своего детства: имена и фамилии друзей, с которыми играл, дружка-первоклассника Борю Зелкина, многих одноклассников из начальной школы, хорошо помню наш дом, двор и все, что меня тогда окружало. Более того, до сих пор помню часть текста Программы XXII съезда КПСС… на английском (!) языке, который нас когда-то заставляли выучивать наизусть в школе. Зачем мне это? Эх, если бы можно было освободиться от подобных «файлов» долговременной памяти в моем престарелом мозгу и ввести на их место новую полезную информацию…

На это же сетуют многие немолодые люди. 69-летний Андрей Макаревич, известный певец и композитор, пишет: «Память начинает вытворять чудеса: услужливо вынимая из прошлого совершенно не нужные тебе фрагменты (причем украшенные микроскопическими деталями), она наотрез отказывается работать в коротком бытовом диапазоне…» [Макаревич 2019].

Такой, казалось бы, парадокс. «Интеллект возмещает потерю перспективы ретроспективным путем, возрождая пережитое личностью. Впадение в детство при постепенном расставании с жизнью — самое сильное доказательство того, что она — повтор, а не его прекращение» [Смирнов 2012, с. 204]. Впрочем, ученые находят этому и физиологическое объяснение. В научно-популярном источнике со ссылкой на исследования Дюкского университета США читаю:

По мере старения скорость, с которой человеческий мозг получает и обрабатывает изображения, постепенно снижается. Это приводит к временно́му несоответствию в воспоминаниях… Люди часто удивляются, как много информации они помнят в юности. Однако дело совсем не в том, что в прошлом их опыт был важнее, просто обработка данных происходила гораздо быстрее… По мере взросления человека в мозге также взрослеют нервы и нейроны. Они увеличиваются в размерах и усложняются. Следовательно, новые нейронные сигналы должны пройти более длинный путь, чем в молодости. [https://www.bagnet.org/news/society/].

Вас утешает это объяснение? Не очень? Меня тоже. Ну так это и не самое главное в нашей жизни. Главное, что мы, пожилые люди, справляемся с действительностью, кое-что все-таки помним и запоминаем (особенно, когда записываем), а если и забываем что-то важное, наш организм нам обязательно напомнит: пора, к примеру, отдохнуть, время поесть, надо прогуляться, заняться чем-нибудь интересным и полезным или отправиться спать.

Конечно, с актуальной памятью случаются и более серьезные, иногда очень серьезные проблемы, а именно разной степени тяжести расстройства памяти, которые называют специальными медицинскими терминами: склероз, разумеется старческий, старческий маразм, болезнь Альцгеймера или, не к ночи будь помянута, сосудистая деменция, то есть старческое слабоумие… Сплюнем три раза и будем жить дальше.

Кстати, некоторые из названных мной страшных терминов-диагнозов оказываются нередко поводами для шуток. Так, старческим склерозом или просто склерозом веселые люди называют иногда простую забывчивость:

А где же… ключ… от чемодана? Пардон. Он же у меня не закрыт. Вот проклятый склероз! [Леонид Гайдай, Владен Бахнов. Спортлото-82, к/ф (1982)]; Миниатюра «Веселый склероз» игралась на сплошном хохоте, она была поста-влена мною… [М. А. Захаров. Театр без вранья (2007)]

Конечно, такой юмор понравится не каждому, но, мне кажется, это нормальная защитная реакция большинства людей, в том числе и пожилых, которая привела к так называемому опрощению значений специальных названий, превращению серьезных научных терминов медицины в шутливые бытовые слова и выражения, типа Маразм крепчал (‘о нарастающей глупости, абсурдности, обычно в адрес властей’). Мои совсем не старые коллеги в пору моей работы на филологической кафедре то и дело вставляли в речь при неформальном общении разные такие «весёлые» словечки:

Ой, опять телефон дома забыла, вот склероз -то проклятый!

Ну вот, снова отчет требуют на пяти страницах, они что, с ума посходили, маразм какой-то.

У тебя альцгеймер , что ли, какой праздник?! Нам еще целую неделю работать!

А вот убедительный пример из «Национального корпуса русского языка»:

Если я не вспомню про эпизод с гороскопом, Оля не станет миндальничать, скажет просто: «У тебя маразм. Склероз. Альцгеймер». [Т. Г. Щербина. Аргус (одноклассницы) // «Волга», 2010]

Всё это шутки, но что делать моему ровеснику, вполне серьезно теряющему память? Жить! Разобраться в особенностях своей памяти, приспособиться и попытаться извлечь из ее состояния какую-то свою пользу, например, начать рассказывать. Ах, некому? Никто не хочет слушать? Ну тогда наговаривать на какой-нибудь плеер в своем телефоне-смартфоне, в компьютере или просто записывать в тетрадь. Никому не нужно? Ну, не будем решать за других: наши воспоминания кому-то обязательно потом пригодятся, кто-то ими воспользуется, ведь каждый из нас — «исторический персонаж», «ходячий документ», носитель какой-то важной информации об ушедшем времени. К тому же воспоминания и их фиксация могут быть полезным занятием одинокого человека и некоторым умственным напряжением в борьбе с усталостью нашего мозга: мозг должен трудиться до конца.

7. СТАРОСТЬ И МУДРОСТЬ

Зрелость — способность исправлять ошибки, старость — их избегать.

Из Законов Мерфи

Есть такой популярный стереотип: старость — возраст мудрости. Распространённый образ мудреца — человек преклонного возраста с длинными седыми волосами и бородой. Задайте слово «мудрец» поисковой системе, и вы получите галерею портретов пожилых старцев, как правило, древнегреческих или индуистских. Более широкое и подробное представление о мудрецах дает англоязычная Wikipedia: The wise men (‘мудрецы’) — это «библейские волхвы…; божества удачи, процветания и долголетия в китайском буддизме и даосизме, в философии — «человек, достигший мудрости». Здесь тоже речь идет именно старцах: «достигший долголетия». «The old wise man, — сообщает Wikipedia, — это архетип, описанный Карлом Юнгом, а также классическая литературная фигура, и его можно рассматривать как стандартный персонаж. Мудрый старик может быть глубоким философом, отличающимся мудростью и здравым смыслом».

Конкретные примеры можно найти в книге А. В. Волошинова «Мудрость Эллады», жизнеописание десяти античных мудрецов: Пифагор, Гераклит, Парменид, Зенон, Протагор, Демокрит, Сократ, Платон, Аристотель, Диоген — мудрейшие из мудрейших не только в древнегреческой философии, но и во всей мировой культуре.

Однако в бытовом сознании и в живой речи «мудрец» — это «Человек большого ума, умудрённый знаниями и опытом» [БТС 1998], хотя это слово нередко употребляется и в ироническом смысле, например, у Н. А. Островского в названии пьесы «На всякого мудреца довольно простоты». Такой же иронический «мудрец» представлен и у Ги де Мопассана (рассказ «Мудрец» в сборнике «Сестры Рондоли»). А в рассказе М. Горького с тем же названием «Мудрец» и в его же пьесе «Старик» «человек большого ума» изображается даже карикатурно.

Замечу попутно: «мудрец» — это только и исключительно мужчина, что кажется не вполне справедливым для современности, но такова история. Образ «мудрой пожилой женщины» никаких сомнений не вызывает, примеров множество, но специального слова для него русский лексикон не содержит — еще одно следствие устаревшего андроцентризма, традиционного для многих культур, не только русской.

Почему «старость» и «мудрость» кажутся взаимообусловленными, вполне понятно: приближение к концу жизни происходит как будто бы с накоплением опыта, знаний, а значит, ума и, вероятно, мудрости. Довольно часто в нашей речи встречаются претендующие на убедительность ссылки: «Старики говорят…», «Старики рассказывают…», «Спросите у стариков…» и т. п. Но о старых людях говорят и другое: выжил из ума, старая калоша, песок сыплется… Михаил Жванецкий справедливо иронизировал: «Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один».

Почему не всегда? Ответ опять-таки очевиден: разумность, мудрость в старости — это продолжение ума, заложенного в молодости и умноженного в зрелости. Если его не было прежде, не будет и в преклонные годы: «Как наглость и разврат свойственны молодым людям больше, чем старикам…, так старческая глупость, обыкновенно называемая сумасбродством, свойственна только пустым старикам, а не всем», — учил Цицерон. «К старости недостатки ума становятся всё заметнее, как и недостатки внешности», вторил ему спустя столетия Франсуа Ларошфуко. Иначе говоря, сама по себе старость никогда не гарантирует личности непременного уважения и почета, как это обещалось в знаменитой советской песне на слова В. И. Лебедева-Кумача: «…Старикам — везде у нас почёт». Старость может и должна рассчитывать только на внимание и заботу общества, всё остальное — в зависимости от заслуг личности.

И всё же, существует какое-то особое качества ума, если он у данного субъекта есть, которое отличает именно пожилых людей, это качество и принято считать мудростью, во всяком случае в бытовом представлении. Так что же такое мудрость пожилого человека, не мыслителя, не философа?

Среди симптомов старости (я перечислил их в Главе # 4), обратим внимание на замедленность, снижение скорости реакций, потребность подумать (не лишнее, кстати, качество для любого возраста). Пожилой человек не склонен торопиться, а иногда и отвечать, реагировать, действовать, когда этого можно избежать. Как тут не вспомнить хорошую украинскую пословицу: Не лізь поперед батька в пекло! Это значит, что батько, то есть старший, — умнее младшего, он не торопится, сдерживает младшего, а в иных случаях и вовсе не действует, воздерживается от принятия решения. Скупость старого человека, которую отмечают некоторые наблюдатели, может проявляться и в скупости на слова, движения, действия. Профессор СПбГУ Борис Аверин в одном из своих интервью утверждает: «Молодой человек должен быть нацелен в будущее, на созидание. А пожилой должен уклониться от деяния, потому что всякое деяние есть зло…». [Аверин 2021]. В этом высказывании, отчасти спорном, надо увидеть главное: «пожилой должен уклониться от деяния». И не только «должен», но обычно и уклоняется! Это характерное свойство старости: уклоняться, избегать, не действовать, воздерживаться — так экономятся силы, энергия, время, так продлевается жизнь.

Писатель Дина Рубина рассказывает: «Несколько лет назад услышала от Либединской: — Моя бабушка говорила: — В молодости надо делать то, что хочется, а в старости НЕ делать того, чего НЕ хочется)» [Рубина 2008].

Напрашивается вывод, итоговое заключение обо всех таких наблюдениях и высказываниях, и его довольно точно формулирует философ Игорь Смирнов: «То, что принято считать мудростью седовласых патриархов, есть не что иное, как их воздержание от прямого действия, как их осторожничанье и наложение на себя некоей аскезы» [Смирнов 2012].

Вот что такое старческая мудрость.

Люди старшего поколения должны помнить так называемых кремлёвских старцев, или геронтократию 1960-80-ых годов СССР, когда страной управляли престарелые и практически нетрудоспособные генеральные секретари ЦК КПСС (не стану перечислять их имена), которых трудно было заподозрить в мудрости. В стране царила глупость: сужу об этом не только по публичным речам властных старцев, но прежде всего по их действиям при моей жизни, государственным акциям разных лет, которые неуклонно заканчивались провалами:

— массовое внедрение кукурузы,

— запрет на разведение скота в личных подсобных хозяйствах,

— ввод войск в Чехословакию,

— преследование инакомыслящих,

— ссылка академика Сахарова в г. Горький (Нижний Новгород),

— ввод войск в Афганистан («интернациональный долг»),

— «укрепление трудовой дисциплины» (с помощью милиции),

— антиалкогольная кампания (с вырубкой виноградников!),

— сумбурные денежные реформы,

— военный штурм города Грозного и всей Чечни,

— «специальные военные операции» в Грузии, Украине,

и многое-многое другое, противоречащее не только мудрости, но и просто здравому смыслу. Скажу больше: всю жизнь мне, и не только мне одному, пришлось прожить в условиях бесконечной государственной глупости, нелепости, бездарности властей, и я, призна́юсь, устал жить в этой нездоровой атмосфере, когда к тому же приходилось скрывать свое отношение к происходящему в стране ради собственной безопасности и безопасности своих близких.

Геронтократы один за другим уходили, появлялись и старели новые властители, а глупость, даже несмотря на короткие просветы, оставалась. Хуже того, глупость престарелых правителей стала сопровождаться нарастающей жестокостью, а это наихудшее сочетание, особенно при неограниченной власти старца, когда у него с каждым годом усиливаются известные нам симптомы физического и ментального старения: повышенная раздражительность, обидчивость, недовольство окружающими, нездоровое беспокойство, страхи, а еще мания величия, характерное старческое властолюбие, «компенсаторно свойственное старости, от которой ускользает самообладание», «старческие сумасбродство и безрассудство» [Смирнов 2012, с. 206].

Я знаю, некоторые мои оппоненты тут же бросятся оправдывать «своих» господ излюбленным приёмом: «А везде так», «А в других странах то же самое». Нет, не везде и не то же. В большинстве развитых стран власть жестко ограничена сроками, и ошибки не так болезненны. В США за всю их историю бывали разные президенты: довольно молодые и старые, мудрые и глуповатые, порядочные и не очень, но еще с конца 18 века отцами-основателями была установлена в стране умная, даже, пожалуй, мудрая система сдержек, взаимообусловленных ветвей власти, которая предохраняет Соединенные Штаты от явных проявлений глупости. И эта система действует до сих пор.

Но теперь, когда я удалился от опасной вздорности власти бывшей моей страны на другой край света, меня гораздо больше стали занимать особенности ума не геронтократов, а обычных людей пожилого возраста, чьи действия или воздержания от действий могут отражаться на жизни своих близких и их самих, но, к счастью, не целой страны, не всего человечества.

Я задумываюсь, пытаюсь вспомнить: кого в моей жизни мог бы назвать мудрым? Их немного, но такие люди были, и среди них в моей памяти прежде всего моя мать. Только спустя годы я по-настоящему понял и оценил особенности ее ума.

В нашей семье в пору моего детства и юности было трое взрослых: бабушка, мама и отец. Все были совершенно разные. Бабушка, мамина мама, — строгая католичка до глубокой старости (молитвы, крестные знамения, апелляции к Богу и Деве Марии). Отец — тихий приверженец коммунистических представлений и советских традиций (доверие к партии, газета «Правда», партсобрания). Мама — внешне где-то посередине: она не без некоторой иронии вспоминала священнослужителей и была принципиально далека от партийных чиновников любых рангов. Казалось бы, в доме все условия для семейных конфликтов, споров, взаимных упреков. Но ничего этого не было, я бы заметил (от детей невозможно скрыть отношения родителей): никто не посягал на «ценности» каждого — мама не позволяла. Мама была фактически главной в семье, но всегда давала отцу возможность чувствовать себя ответственным мужчиной, умела поддерживать компромисс: с одной стороны, подсказывала отцу важные решения, а с другой — сама действовала по правилу мудрецов: «избегать, воздерживаться». Образованный и умный человек, она, как я понял спустя многие годы, была думающей, внутренне свободной личностью. Хотя, конечно, разумность ее действий и недействий в нашей жизни определялась в значительной мере двумя важными обстоятельствами: трое детей в семье и атмосфера постоянной опасности, всеобщего страха в стране.

Я был любопытным ребенком, меня интриговала твердая бабушкина вера, и время от времени я что-то спрашивал, вызывая у нее тем самым большую радость: она была очень одинока в своих религиозных чувствах, а удовлетворить их тогда было абсолютно невозможно. Когда родителей рядом не было, она охотно принималась рассказывать о польских костелах, о католических праздниках, о том, что была солисткой в церковном хоре, и даже пыталась иногда петь своим сипловатым старческим голосом какие-то гимны, один из которых я помню до сих пор: «Niech nam da Pokój Święty…». Однажды пришел из школы, подошел к ней и сообщил: «А нам сегодня на уроке говорили, что никакого бога нет». Ожидал гневной реакции, но бабушка спокойно ответила: «Они правильно говорят». «Как, — изумился я, — ты же так не считаешь?!» «Для них — бога нет, а для меня есть», — сказала она и сурово поджала губы. «А для меня?» — спросил я. «Это ты сам думай».

Возможно, бабушка почерпнула когда-то эту убедительную логику о Боге от своего ксёндза, или из католических проповедей, которые слушала в молодости, не знаю, но она не только сохранила эту разумную формулу до глубокой старости, но и так разумно воспроизвела ее в разговоре со мной, юным школьником. Не мудрость ли это простой женщины преклонного возраста?

В заключение этих размышлений должен сказать, что мудрость старости имеет, увы, преходящий характер. Даже очень умный, мудрый человек стареет, ухудшается его память, снижается интерес к окружающему и эмоциональная активность, нарастают апатия и безучастность, то есть все то, что специалисты называют биологическим разрушительным процессом, или завершением онтогенеза. Хорошо, если старый человек всё это осознает и учитывает, если у него хватает разума трезво оценивать свои уходящие возможности и воздерживаться от разного рода прямых действий, категорических суждений и поучений.

8. СТАРОСТЬ И ОДИНОЧЕСТВО

Одиночество — самое большое зло в старости; один за другим уходят старые друзья и родственники, и заменить эти потери нельзя.

А. Моруа. Старость (Из книги «Искусство жить»)

Одиночество — это когда ты один вопреки собственному желанию. От одиночества страдают не только старики, такое состояние или ощущение знакомо и молодым людям, и зрелым, но особенно часто его переживают подростки, как правило, из-за отсутствия близкого человека, друга, иногда это заканчивается даже самоубийством. Кстати, мне кажется, одиночество подростков имеет нечто общее с подобным состоянием пожилых людей: у тех и у других драматическая разобщенность с окружающим миром: первые еще не научились жить в нем, вторые начали терять связь с окружающей средой, когда тебя никто не понимает. У некоторых подростков реальные, значимые для них отношения с людьми пока не складываются, у стариков эти связи по разным причинам утрачиваются, уходят.

Одиночество бывает разным. Многое, конечно, зависит от типа личности, которая не имеет или лишается привычного общения и социального положения: кто вы в бо́льшей степени — экстраверт или интроверт? Экстраверт ориентирован на внешний мир, и пока вокруг него есть люди, он долго страдать не будет. Интроверт, напротив, сосредоточен в основном на своем внутреннем мире, на своих переживаниях, при этом ему очень важно иметь близкого друга, любимого человека, с которым можно не просто общаться, но и делиться сокровенным. Кажется, всё очевидно и объяснимо, но проблема в том, что большинство из нас соединяет в себе качества как экстраверта, так и интроверта, и в разных ситуациях у нас могут преобладать то экстравертные оптимистические ощущения, то интровертные пессимистические, поэтому испытывать чувство одиночества может каждый из нас, а в старости особенно.

Но и это еще не всё. Обычно мы говорим об одиночестве как о социальной изоляции, даже само слово «одиночество» имеет в этом смысле негативную окраску: «один» — это плохо, грустно, даже опасно. Однако у этого слова может быть и положительный смысл: одиночество как уединенность. Первого люди стараются избегать, а ко второму могут стремиться, во всяком случае некоторые из нас. У популярного в минувшие годы петербургского барда Александра Дольского есть замечательная песня:

Твоих речей виолончель

во мне всегда звучит, не гаснет…

С тобою быть — вот жизни цель,

но одиночество прекрасней.

В песне несколько куплетов — признаний любви к женщине, и каждый завершается рефреном «но одиночество прекрасней». Парадокс? Нет. Автор поет не о социальной изоляции и не об отгораживании от близкого человека, а об уединении — необходимом условии творчества. И если вынужденная изоляция — судьба человека в преклонном возрасте (не всегда, но довольно часто), то добровольное уединение бывает целью не только старости, но и молодости, и зрелости: оно необходимо человеку для сосредоточенной творческой работы, для художественного самовыражения:

Заветные часы уединенья!

Ваш каждый миг лелею, как зерно;

Во тьме души да прорастет оно

Таинственным побегом вдохновенья.

В былые дни страданье и вино

Воспламеняли сердце. Ты одно

Живишь меня теперь — уединенье.

В. Ходасевич, 1915.

Мне кажется, тот, кто всегда ценил уединение, стремился к нему, в старости гораздо легче воспринимает и социальную изоляцию. Во всяком случае я отношу это к себе, проверил на себе. Выход на пенсию в 70 лет, или то, что называют «разрыв социальных связей», не только не огорчил меня, но и доставил радость, я воображал: вот теперь-то у меня будет достаточно времени на уединение, на возможность свободно изучать, осваивать что-то новое, сочинять, придумывать. И хотя ожидания оправдались не полностью (появились новые обязанности), я все-таки могу наслаждаться одиночеством гораздо больше, чем прежде. Но, как и раньше, моё одиночество-уединение нуждается в особом, личном условии: рядом со мной, недалеко от меня, за стеной должна быть моя жена Ирина. Тогда мое чтение, изучение, освоение, сочинительство поддерживается и положительно окрашивается возможностью в любой момент выйти, поговорить, поделиться, обсудить. Иначе творчество теряет для меня смысл. Да и как можно творить, не имея хотя бы одного адресата? Вот почему я так понимаю и принимаю поэтические чувства Александра Дольского и с удовольствием читаю строки Владислава Ходасевича.

Но вернусь к одиночеству-изоляции. Именно такого одиночества больше всего боятся стареющие люди, когда уходят на пенсию, прекращают работать и большую часть времени проводят дома. Бывали случаи, когда кто-то выходил на пенсию и скоропостижно умирал. Врачи, впрочем, не склонны выстраивать такие события как причину и следствие, всё дело в реальном состоянии здоровья такого несчастного пенсионера к этому времени: сердечная недостаточность, закупорка сосудов мозга и т. п., то есть стресс был «подготовлен» болезнью, которая и привела к «завершению процесса онтогенеза». Но всё это исключительные события, а я рассуждаю о болезненном, но более или менее благополучном переживании некоторых стареющих людей в связи с переходом к «заслуженному отдыху» (на мой взгляд, фальшивое выражение, как и упоминавшееся ранее «старикам везде у нас почёт», в реальной российской действительности у наших стариков, если они не «ответственные работники» не было ни почета, ни отдыха, ни признания заслуг).

Переживание в связи с выходом на пенсию неизбежно для большинства пожилых, кто бы что ни говорил о себе, даже если это ярко выраженный экстраверт. Сначала исчезают сослуживцы: их круг незаметно, но довольно быстро сокращается. Да, первоначально сохраняются старые друзья и даже, может быть, появляется несколько новых, хотя в старости заводить друзей, сближаться с кем-то гораздо труднее, чем в молодые годы. Однако в силу возраста пенсионера и возраста его друзей, их число все равно постепенно уменьшается. Чем старше — тем быстрее.

Разумеется, у самых счастливых есть семья, и уж она-то никуда не девается. Но мы становимся всё старше и старше, наша зависимость от близких растет и растет. Нас, конечно, любят, но уже, похоже, больше жалеют. А иногда и тяготятся, если мы в состоянии это заметить. Тяготятся, потому что мы меняемся, и не в лучшую сторону: мы медленно вползаем в состояние детства (вспомним некоторые симптомы старости!), но только уже совсем без умиления со стороны окружающих. Не полностью, конечно, впадаем в детство, не до конца, хотя с кем-то бывает и так. Я уж не говорю о некоторых признаках прогрессирующей деменции, нет-нет — это не про нас с вами! Я рассуждаю только о тех (и о себе в том числе), кому удается сохранять свою личность и контролировать свои действия и мысли.

Но в любом случае в социальном одиночестве, то есть в изоляции, есть что-то грустное и даже унизительное: это не только зависимость одинокого человека от других, но и нарастающее чувство, что окружающие тебя не понимают. И это, действительно, так: разрыв поколений! Всё меньше реальных значимых отношений с другими людьми. Добавим к этому неизбежный уход из жизни близких ровесников, болезни, страхи и предрассудки, проблемы с памятью, а у кого-то еще и проблемы с жильем, финансовые трудности… Впрочем, если старость, особенно поздняя ее фаза, протекает рядом с близким человеком, супругой/супругом, все еще не так страшно. Я плохо понимаю мужчин старшего возраста, которые вступают в брак с юными особами при разнице возраста в 50 или около того лет. Примеры, притом не редкие, моему читателю, конечно, известны. Мне жаль юных дев, хотя они, безусловно, преследуют в таком супружестве какие-то корыстные цели и обычно получают в конце концов свой бенефит. Но еще больше мне жаль неразумных старцев, пренебрегающих фактором естественной и неминуемой «возрастной исчерпанности» [Губерман 2012, с. 7]. Воображаю, что их ждет: новое вино в старые мехи! И это уже настоящий экстракт старческого одиночества, сопровождающегося неизбежным унижением пожилого супруга — телесным, физическим, физиологическим, психологическим. Пусть никто из них даже не пытается убедить меня, что это не так.

Но, боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же чёрт возьмет тебя!

А. Пушкин. Евгений Онегин.

В годы поздней старости человек может чувствовать себя одиноко даже среди близких, даже в этой узкой и, казалось бы, комфортной среде незаметно происходит взаимное отторжение старых и молодых, поскольку у них разное всё: расписание и темп жизни, интересы, вкусы, психология, еда, перспективы жизни и многое другое. Свобода одних противоречит свободе других. Это грустно, но закономерно. И продолжение этого противоречия: пожилому человеку необходимы тишина и покой, но при этом он страдает, когда этот его покой никто не прерывает: «про меня совсем забыли».

А. Моруа писал: «Мир стариков — это особый мир; не следует бесцеремонно нарушать его границы и вторгаться на его территорию… Замкнутый мир стариков отличается от остального мира и физиологически, и психологически, подобно тому, как один вид животного мира отличается от другого. Старики существуют в нейтральной зоне, вблизи той черты, которая не без оснований, а вполне заслуженно получила название «последняя черта» и за которой уже ничего нет» [Моруа 1939]. По моему опыту, по моим личным наблюдениям очень немногие из нестарых еще людей понимают это. Молодые тем более.

«Чем дольше живешь, тем меньше любишь, в чем и заключается смысл смерти» [Лурье 2016]. «Меньше любишь» — это правда. Старики естественно погружаются в себя и всё меньше реагируют на окружающее или, во всяком случае, реагируют не так, как раньше. У матери моей жены было две сестры, все три были очень привязаны друг к другу, любили друг друга, эмоционально реагировали на семейные события каждой из них и очень любили встречаться. И вот они состарились, постепенно вошли в совсем поздний возраст, и когда умерла младшая, мы с волнением стали думать: как сообщить об этом средней сестре — матери жены, моей теще. К нашему изумлению, она отреагировала на печальное сообщение тихо, спокойно, едва ли не безразлично. Так же было и с кончиной старшей сестры. Действительно, не есть ли это какая-то защитная реакция, естественное предуготовление психики старого человека к завершающему этапу жизни?

Но такая же «защитная реакция» есть и с другой стороны, у молодых по отношению к пожилым: сначала мы устаем от окружающего мира, потом окружающий мир устает от нас. Старость обременяет мир, даже мир самых близких людей. Некоторые из читателей наверняка не согласятся со мной, бросятся разубеждать, рассказывать, как они любили и как заботились о своих дедушках-бабушках, о престарелых родителях. Немедленно соглашусь, сам был такой. Но одно другого не исключает. У нас работают два противоположных инстинкта: любовь и благодарность к нашим старикам, а с другой стороны, естественное и, как правило, глубоко скрытое желание преодолеть эту затягивающуюся связь. Давид Маркиш справедливо писал: «Производительное репродуктивное общество устает от стариков, как устают от всего на свете, даже от счастья. Каждый возрастной слой позитивно функционален, кроме старости» [Маркиш 2014]. Старики обычно это понимают, чувствуют, тяготятся своим положением, но, если они разумные и не эгоистичные, никогда в этом не призна́ются. Как и их близкие в своих сложных чувствах к ним, старым людям. Это и есть глубокое одиночество пожилого человека, особенно в поздний период его старости.

Так было всегда. Но в глубокой древности эта «нефункциональность» престарелого члена общества решалась иногда кардинальным образом. А. Моруа рассказывал: «Жители одного из островов Южного моря заставляли стариков залезать на кокосовые деревья, а затем трясли их. Если старый человек не падал, то получал право жить; если же он падал с дерева, то его приговаривали к смерти. Этот обычай кажется жестоким, но ведь у нас тоже есть свои кокосовые деревья!» [Моруа 1939].

Не менее драматично такая проблема представлена в замечательном японском фильме «Легенда о Нарайяме» (реж. Сёхэй Имамура, 1983). Суть «Легенды» — обычай, который испокон веков соблюдается в деревне: когда старику или старухе исполняется 70 лет, деревня и семья прекращают кормить бесполезный рот. Старший сын должен на своих плечах отнести пожилого человека на вершину горы Нарайяма умирать от голода и жажды. И такая участь в конце жизни считается достойной, поэтому выполнить свой долг пожилому человеку надлежит мужественно, а плач и лишние разговоры во время восхождения недопустимы [ru.wikipedia.org/].

Вот что что такое одиночество — абсолютное и безысходное.

9. СТАРОСТЬ И КОНЕЦ ЖИЗНИ

То, что молодость проходит — это ещё полбеды. Беда в том, что и старость тоже проходит…

Из еврейского юмора

О конце «жизненного цикла», «завершении периода онтогенеза», то есть о смерти, писать труднее всего, потому что действующие лица этого процесса (или мгновения?) не оставляют нам никакой информации, никаких описаний и репортажных впечатлений о самом моменте ухода. Известны, правда, некоторые свидетельства людей, переживших клиническую смерть, но все они крайне неопределенные, абстрактные («свет в конце туннеля»), и, главное, это другая смерть, очень часто предопределенная несчастным случаем или сердечной недостаточностью, тогда как я думаю и пытаюсь рассуждать о смерти по старости — ожидаемой, естественной, «философской», к которой пожилой человек, хочет он того или нет, готовится всей своей старостью. Конечно, такая смерть может быть осложнена разного рода заболеваниями, может быть ускорена и даже может стать в той или иной мере неожиданной, о чем говорил Воланд, герой романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»: «Плохо то, что человек иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!». Но если внезапно умер пожилой человек, то об этом могут объявить или написать: «после тяжелой и продолжительной болезни» и даже, не без фальши, назвать это «безвременной кончиной», как о каждом из кремлёвских геронтократов минувшего и нынешнего столетий. И все же суть от этого не меняется, смерть «по старости», даже внезапная — это другая, особая смерть, в отличие от действительно преждевременной кончины нестарого человека.

Впервые смерть впечатлила меня в подростковом детстве. В конце нашей улицы жил пожилой человек, совсем старик, как мне тогда казалось. Время от времени его приглашали в нашу школу, поскольку он «видел Ленина». Мы сидели в актовом зале, старичок рассказывал что-то малопонятное, учителя шикали на нас, добиваясь тишины, а потом гостя принимали в «почетные пионеры» — повязывали красный галстук, кормили в школьном буфете, и он возвращался в этом галстуке домой. Так было, как я помню, не один раз. И вдруг я услышал, что старичок умер, и это меня поразило. Как же так, ведь я совсем недавно его видел, он проходил мимо нашего дома, и теперь уже я его не увижу… Наверное, так всегда бывает, когда умирает кто-то, кого ты знал.

А вообще-то я, как и все мои сверстники и вся наша улица, смерть видел часто: мы жили бок о бок с военным госпиталем, и через его главные ворота время от времени медленно выезжал грузовик с открытым кузовом, обитым красной и чёрной тканью, в середине кузова был гроб с покойником, крышка стояла в изголовье. У ворот ожидал наготове военный оркестр, и как только грузовик показывался, воздух, по взмаху капельмейстера, взрывался рыдающими аккордами торжественной музыки Шопена. По улице разносился детский вопль«Хоронят!», и все мы сбегались к месту действия. Самые шустрые влезали на забор, чтобы увидеть сверху медленно проходящую процессию и, главное, разглядеть покойника в гробу. И что же? Взрослые наверняка переживали, женщины плакали, особенно если знали подробности смерти/гибели солдата или офицера, а мы, дети, просто глазели разинув рты и моментально всё забывали, как уже знакомое, почти привычное событие. Такова была действительность послевоенных лет.

Сущность смерти, кажется, всегда одинакова: был человек, и вот его уже нет, две физические, физиологические сущности разделяет всего мгновение. Хотя на самом деле умирают люди по-разному. Не буду пытаться рассматривать виды «безвременной кончины» молодых или не очень молодых людей по разным внешним (гибель) или внутренним (болезни) причинам, как это, например, описано в известной повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича»: каждая кончина, как и жизнь, всегда индивидуальна. Хотя есть и известные классификации типов и видов ухода из жизни, например исследование В. Янкелевича «Смерть» [Янкелевич 1999].

Смерть стала «модным брендом, навязчивой идеей», как пишет в Facebook’е мой сетевой знакомый В. Волков: «Растет интерес к смерти, трупам, открываются музеи погребальной культуры, стремительно растет количество посещений мест массовых захоронений, убийств, глобальных экологических катастроф, тюрем, концентрационных лагерей. Телевидение демонстрирует сериалы, в которых количество убийств, трупов, самых изощрённых умерщвлений человека просто зашкаливает». [ttps://www.facebook.com/vnvolkov.science/posts/]. Но я совсем не об этом, не о спекуляциях и корыстной игре на чувствах человека, меня занимает смерть по старости, то есть как естественный и ожидаемый финал жизни пожилого человека. И он тоже бывает разный.

В молодости я работал некоторое время в филармонии машинистом сцены (управлял занавесом, задниками, кулисами, освещением) и был знаком с интересным человеком, агентом по продаже театральных билетов. Должность у него была нелегкая: распространение билетов на концерты с разъездами по предприятиям и организациям, с выездами в сельскую местность, то есть постоянно в движении, все время на ногах. Но самое важное: ему было почти 90 лет! Это был невысокий крепкий старик с круглой лысой головой, всегда в пиджаке и галстуке и с постоянно дымящейся трубкой в зубах — вдовец и бывший моряк. Я тогда пробовал курить, купил красивый мундштук, вставлял болгарскую сигарету «Шипка», прикуривал и незаметно поглядывал на себя в зеркало. Старик увидел и резко раскритиковал меня: если уж курить, то трубку! И подарил мне из своих запасов замечательную курительную трубку вишневого дерева. Знакомство наше было не долгим, внезапно он умер, как раз за неделю до своего 90-летнего юбилея. И как умер: в какой-то районной гостинице рано утром, после завтрака, в кресле, аккуратно одетым и готовым к дороге. Конечно же, я не знал никаких подробностей его жизни и здоровья, но, не правда ли, завидная смерть?!

Недавно, совершенно неожиданно для всех родных умерла моя сестра. Ей было 82 года, не так уж много по нынешним меркам продолжительности жизни. С ней ушла и часть моей жизни: от раннего детства до моего подросткового возраста мы были вместе. Но я хотел сказать здесь другое: она умерла в своей постели, ночью, во сне!

Если бы можно было заказать свой конец, и Судьба благосклонно приняла бы мой заказ, то я, как, наверное, и каждый, выбрал бы именно такой конец: быстрый, легкий, без мучений. При этом я отважился бы и еще на одно дерзкое по отношению к Судьбе условие: вместе с моей женой. Но только не раньше ее: она не сможет без меня, я это знаю точно. Очень не хочу ей такого сокрушительного одиночества.

Однако смерть пожилого человека бывает и другой, не быстрой, то есть предшествующие ей часы, дни, недели (а иногда и месяцы!) могут быть мучительными, изнурительными, изматывающими, притом не только для уходящего из жизни, но и для окружающих. Так умирала моя бабушка: долго, тяжело, почти не выходя из беспамятства. «Потому что старость, как ни крути, всего лишь наиболее продолжительная часть смерти» [Лурье 2006].

Бабушка моей жены несколько месяцев до смерти бродила, пошатываясь, по квартире и явно страдала, томилась: она была уже полуслепая, плохо слышала, с мучениями ела, не спала. Однажды тихо подошла ко мне с просьбой, от которой я оторопел: «Сделай что-нибудь, чтобы я умерла. Я больше не могу так…». А потом, спустя несколько лет, я услышал уже от своей мамы неожиданное и шокирующее: «Человек не должен жить долго, это плохо и неправильно». И она имела право так сказать: ей тогда было за 90, ее мучали боли в тазобедренном составе, она перенесла два инсульта, не вставала, но при этом сохранила ясное сознание.

Разная бывает смерть. Но хуже смерти может быть только бессмертие, о котором люди, подозреваю, нестарые и достаточно здоровые, мечтали веками и воплотили эту мечту в сказках и мифах. Такие мечты воплощались христианством и исламом в утешительные религиозные обещания загробной райской жизни, в которой «все праведники непременно встретятся», а согласно исламской вере, мужчины (опять андроцентризм!) еще и получат в личное распоряжение «десятки девственниц», разумеется, при выполнении некоторых земных условий (и здесь спекуляция!). В юные годы я недоумевал: «где может поместиться такое количество людей, если они умирают уже несколько тысячелетий»?

Более практичной и увлекательной казалась мне тогда древняя идея переселения душ, или реинкарнация, воспринятая индуизмом и несколькими другими восточными религиями. И в самом деле: тело истлевает, а душа куда девается? Но даже тогда в моих юношеских размышлениях мне это не понравилось: значит, моя душа может переселиться в телесную оболочку какого-то негодяя, разбойника? Или животного, ладно бы, красивого, а если безобразного, вроде гиены?

Прошло время, я учился, читал, много думал, пока не понял окончательно: после смерти человека не остается ничего [об этом же: Вернадский 2007], если не считать памяти близких, тоже, по существу, недолгой, если не считать каких-то оставшихся вещей, могил, памятников, которые родственники, поклонники устраивают по многовековой традиции, но делают это фактически не для усопшего, а для себя, для сохранения и поддержки своей памяти или памяти некоторого круга людей.

В этом отношении мне очень нравится англо-американская традиция устанавливать памятные скамейки, обычно в парках, общественных садах, прогулочных зонах. На спинке скамейки крепится металлическая табличка, как на могилах, но без развернутого текста: чаще всего только имя и годы жизни. Это, мне кажется, лучше, чем кладбищенская могила: на скамейке могут присесть и отдохнуть путники, прочесть имя и, может быть, о чем-то задуматься. На кладбище ситуация совсем другая, более закрытая, там могила для узкого круга посетителей. Поэтому я бы предпочел кремацию и развеянный в открытом пространстве пепел (мой и моей жены вместе), где-нибудь вроде Shell Ridge и протекающего в низине Индейского ручья, куда родственником было бы удобно и приятно прогуляться и вспомнить нас, когда у них возникнет такое желание.

Конечно, уходящий или нацеленный на грядущее человек может создать и другую память — общекультурную, как это сделал Гораций («Exegi monumentum…») или А. С. Пушкин («Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»), память, которую оставили о себе великие творцы: писатели, живописцы, скульпторы, композиторы, инженеры, ученые всего мира…

Но я говорю об обычных людях, о себе и о таких как я. И думаю не о вечном, не о «месте в истории», а только о памяти близких, о жизни, которая будет без меня, и конкретно о самом процессе (или моменте?) перехода из одного состояния в другое. Вот это самое для меня непостижимое. Конец жизни и собственно материальное ее завершение никаких вопросов не вызывает: всё в биологическом мире имеет свое начало и, к счастью, свой конец. Умирает старое дерево, испускает дух животное, заканчивает свой жизненный цикл мотылек, и человек в этом отношении ничем от них не отличается. Непонятно другое — исчезновение сознания: вот я был на свете, что-то чувствовал, помнил, думал, представлял, и вдруг всего этого нет! Меня — нет, ничего нет…

Может быть, именно это, эта неизвестность и пугает стареющего человека в конце жизни? Цицерон успокаивает: «Все мудрейшие люди умирают в полном спокойствии, а все неразумные — в сильнейшем беспокойстве…». Ах так? Тогда я предпочитаю быть «мудрейшим», или просто «мудрым», или, по крайней мере, думающим и спокойным. Вот и А. Моруа сообщает мне из прошлого: «Страх смерти не очень велик в старости; все привязанности и интересы остались в прошлом и касаются тех людей, которые уже умерли» [Моруа 1939].

Но я ведь не о страхе, хотя от него тоже никуда не денешься. Академик В. И. Вернадский писал: «Мне страшны мучения, которым я могу подвергнуться, но только потому, что я их могу чувствовать и могу понимать: разрушение — смерть — страшной быть не может для меня, так как тогда ни чувствовать, ни понимать я не буду в состоянии» [Вернадский 2007]. А если я перестану чувствовать и понимать, то к этому не мешало бы подготовиться заранее. Я о том, что надо сделать в конце жизни, и нахожу для себя три таких «надо». Вы скажете: я только что рассуждал вслед за другими авторами о недействии, об отказе от действия как о выражении мудрости старого человека. Но это о том, что касается внешнего мира, о действиях, направленных за пределы своего мира, а вот внутренний мир престарелого человека, его мысли, сознание продолжают действовать и даже должны действовать до самого конца.

Первое «надо» в конце жизни — это необходимость привести в порядок все свои дела, если вы не позаботились об этом раньше. У одних дела большие (бизнес, наследство, завещание), у других камерные (порядок в вещах, личные документы, переписка, какая-то информация, творчество). Может быть, нам с вами уже всё безразлично на этом этапе жизни, но, уверяю вас, вашим близким безразлично это не будет: им важно знать, где, что и как можно найти, как с этим поступить.

Второе «надо» — позаботиться о «теле». В этом смысле очень интересна и показательна традиция русской деревенской жизни прошлого, во всяком случае на севере (на Урале эта традиция сохранилась вплоть до ХХ века.). В старину крестьянин заблаговременно запасался гробом как «последним пристанищем», делал его по мерке сам или заказывал. А до поры гроб хранился на полатях (‘нары, деревянный настил высоко над полом’), в сарае или на чердаке, причём, его могли временно использовать как ящик для зерна или сена. А в некоторых местах готовился еще и «смертный узел»: саван, белье, одежда, обувь для покойного, и этим чаще занимались женщины. Конечно, все такие приготовления имели мистические, религиозные причины, но помимо этого был у них еще и практический смысл — не обременять родственников: неизвестно, в какой день наступит конец и будут ли свободные руки или средства для таких забот. Только не ищите в моем рассказе совет тоже заготовить гроб и хранить его, допустим, на балконе. Это ведь только метафора: лучше заранее подготовиться, хотя бы в некоторых отношениях. У моих старших родственников пожилого возраста была предусмотрительно приготовлена специальная одежда и деньги на «печальное событие», как они говорили, и это, действительно, последняя забота не столько о себе, сколько об остающихся близких, а кроме того, проявление определенной независимости, самостоятельности в поздний период нашей жизни.

Но есть еще и третье «надо», уже не столько внешнее, сколько внутреннее: сосредоточиться на себе, на своих мыслях, чувствах, ощущениях. И я думаю, каждый должен, обязан продолжать наблюдать, изучать самого себя: ведь мы никогда раньше не проходили этот путь, а где еще и когда мы можем почерпнуть знание: «как это бывает»? Вот и Александр Генис в очередной раз мне помогает: «В старости… к внешней смене декораций прибавилась — слишком ощутимо — внутренняя эволюция. Следить за ней так же интересно, как читать газеты» [Генис 2021]. И действительно, что происходит в моем сознании, если отбросить такие банальности, как беспокойство, страх, депрессия, жалобы? Как и что меняется? Правда ли, что в смертный час «вся жизнь пролетает перед глазами» или это придумали живущие? А может быть, стоит записывать — другим пригодится, или хотя бы диктовать, рассказывать, как это делал великий учёный-естествоиспытатель Иван Петрович Павлов в последние минуты жизни: к нему рвались посетители, но их не пускали: «Академик Павлов занят, он умирает» [https://galimsky.livejournal.com/267007.html].

Всё это и многое другое вспоминаю я во время вынужденных ночных бодрствований из-за бессонницы: если я не могу уснуть, то надо попытаться потратить это время с какой-то пользой. Сон и сновидения, как утверждают мудрые люди, это состояния, близкие к смерти, особенно у престарелых людей. Конечно, приближение «последнего вздоха» тяготит человека, он испытывает естественный страх, пребывает в депрессии. И помочь нам никто не сможет, а вот помочь самому себе можно: наблюдением, изучением, познанием, это должно отвлечь от горестных переживаний, занять угасающий мозг. И, между прочим, неврологи считают, что слух — это, возможно, последнее, что теряет умирающий, даже когда человек без сознания и не подает никаких признаков жизни, он может слышать всё, что происходит рядом с ним вплоть до последнего вздоха. Поэтому совет близким у смертного одра: необходимо до самого конца находиться рядом с умирающим и говорить с ним [https://cursorinfo.co.il/society/].

Андре Моруа рассказывал: «Когда Герберта Уэллса чествовали по поводу его 70-летия, он произнёс речь, в которой заметил, что это событие воскресило его детские впечатления. Няня, бывало, говорила ему: «Генри, вам пора спать». Он обычно протестовал, но в глубине души знал, что сон принесёт ему отдых. «Смерть — это такая же добрая и одновременно строгая няня, и когда приходит время, она говорит: «Генри, вам пора спать». Мы немного протестуем, но хорошо знаем, что пора отдыхать, и в глубине души ждём этого» [Моруа 1939].

И в самом деле, приходит время — пора спать. И это будет уже не старческий сон, беспокойный и мучительный, с тяжелыми пробуждениями, а почти как в детстве: легкий, глубокий, без сновидений. Вечный сон.

БИБЛИОГРАФИЯ

Аверин Борис. «Если я попаду в рай, я буду там собирать грибы…». 2021. [https://www.facebook.com/notes/364544644970780/].

БМЭ: Большая медицинская энциклопедия. Ред. Б.В. Петровский. Т. 24. 3-е изд. 1974–1989 [https://xn–90aw5c.xn — c1avg/].

БТС: Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. [https://gufo.me/dict/kuznetsov].

Вернадский В. И. Пережитое и передуманное. М., 2007.

Волошинов А. В. Мудрость Эллады. М., 2009.

Генис Александр. Старость // Facebook: «Святцы культуры», 10.01.2021.

Губерман Игорь. Искусство стареть. М., 2012.

Коппел-Ковтун Светлана. «В комнату вошел старик лет 30-ти» 21/10/2017 https://koppel.pro/diary/v-komnatu-vosel-starik-let-30-ti-6969

Лихачев Д. С. Воспоминания. СПб., 1995.

Лурье 2006: Самуил Лурье. С чего начинается старость? Gaudeamus. 15.11.2006.

Лурье 2016: Самуил Лурье. Из переписки с Н. Крыщуком (Николай Крыщук. Теория точек: Литературное отступление из ненаписанных воспоминаний о Самуиле Лурье // Звезда, 2016, № 8).

Макаревич Андрей. О старости. 2019. [https://manma.livejournal.com/498228.html].

Маркиш2014: Давид Маркиш. Записки из Прошлого времени // Октябрь, 2014, № 11. С. 75–76.

Мечников И. И. Этюды о природе человека. М., 1913.

Мокиенко В. М. Гендерное равновесие в возрастной характеристике мужчины и женщины (гендерная пара старый хрыч — старая хрычовка) // Język. Człowiek. Dyskurs. Księga dedykowana prof. Zw. Dr. Hab. Michałowi Aleksiejence z okazji Jubileuszu 65-lecia urodzin. — Szczecin, 2007. — С. 123–133.

Моруа А. Старость (Из книги «Искусство жить»). Пер. И. Курдакова. Originally published: 1939. [https://shmu-el.livejournal.com/75185.html].

НКРЯ: Национальный корпус русского языка [https://ruscorpora.ru/]

Пропп В. Я. Дневник старости. 1962-196… с. 289–334. // Неизвестный В. Я. Пропп. / Научное издание. СПб., 2002.

Раневская Фаина: Все афоризмы Фаины Раневской. М., 2019.

Рассадин Станислав. Книга прощаний. М., 2004.

Рубина Дина. Ручная кладь. М., 2008.

Смирнов Игорь. Философский комментарий // Знамя, 2012, № 12. С. 200–211.

Тихонов А. Н. Словообразовательный словарь русского языка: В 2 т. М., 2003.

Цицерон Марк Туллий. О старости [https://reading-hall.ru/publication.php?id=20014]

Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. Т. 1–4. М., 2006. [https://lexicography.online/etymology/vasmer/]

Янкелевич Владимир. Смерть (Vladimir Jankelevitch. La Mort. Paris, 1977). Пер. Е.А. Адриянова и др. М., 1999.

Оглавление

1. ПРЕДЫСТОРИЯ, или «ОСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ»

2. ЧТО ТАКОЕ СТАРОСТЬ

3. ТАКАЯ РАЗНАЯ СТАРОСТЬ…

4. СТАРОСТЬ И БОЛЕЗНИ

5. СТАРЧЕСКИЙ СОН

6. СТАРОСТЬ И ПАМЯТЬ

7. СТАРОСТЬ И МУДРОСТЬ

8. СТАРОСТЬ И ОДИНОЧЕСТВО

9. СТАРОСТЬ И КОНЕЦ ЖИЗНИ

БИБЛИОГРАФИЯ