Грязь [Даниэла Торопчина] (fb2) читать постранично

Даниэла Торопчина Грязь

I

— Чтоб вы подохли все, суки! — ругалась Аничка, складывая вещи в большой коричневый чемодан. — Ненавижу!

Она чуть не плакала. Вылететь из колледжа было не так обидно, как потерять место в общежитии при нем; идти ей было некуда.

Дом в Рязанской области, в котором она была прописана с самого детства, давно уже развалился и служил теперь пристанищем для таких же бомжей, каким в скором времени могла стать и сама Анита; она там никогда не жила.

Найти свободную койку в одном из московских хостелов в преддверии майских праздников оказалось непросто, и в конце концов пришлось ехать в Реутов. Хорошо, что соседки разрешили оставить пока чемодан в общежитии — не пришлось тащиться с ним через весь город. Анита взяла с собой кое-какие вещи и поехала заселяться; времени было восемь часов вечера.

— Удостоверение личности и оплачивайте, — потребовала пожилая азиатка средних лет, не дав сказать девчонке и слова. Аничка послушно сняла рюкзак и, пошурудив в нем рукой, достала оттуда потрепанный паспорт и банковскую карту.

— Только наличка, — прищурилась администраторша. Девочка растерянно посмотрела на нее.

— Или перевод, — раздраженно добавила та.

Койка была на втором этаже двухъярусной кровати и стоила семьсот рублей в сутки. Анита оплатила себе проживание на несколько дней вперед и, уставшая, не став переодеваться, забралась на постель.

«Наконец-то, — подумала она, — на ближайшую ночь можно забыть о проблемах и просто поспать». Однако заснуть ей так и не удалось.

Переворачиваясь с боку на бок, Анита всю ночь размышляла о своей дальнейшей судьбе. Тех денег, что ежемесячно присылал ей брат, теперь уже почти не осталось; раньше десятого числа ждать от него ничего не стоило. Исфандияр зарабатывал хорошо, но был суров и каждый месяц выделял сводной сестре одинаковые суммы — ни копейкой ни больше, ни меньше. Просить у него помощи было бессмысленно, скажет: «Сама виновата, выкручивайся». Сама виновата. Выкручивайся.

Точно так же сказала бы и мама, если бы была жива. И отчим тоже. И другой отчим. А вот…

В голову Аничке пришла блистательная идея. Дед! Дедушка Женя может помочь.

По правде говоря, дедушка Женя не был ей родственником. Мать Аниты когда-то встречалась с его сыном Андреем — это были все узы, связывающие их. Но дед любил названную внучку и даже иногда баловал: брал к себе в гости и на работу в библиотеку, где вел литературный кружок. Дедушка Женя был писателем.

Аничка помнила: он жил в огромной квартире, полностью заставленной книгами и заложенной газетами. Там были большие окна со старыми пыльными шторами и электрический чайник, меняющий цвет подсветки. Она давно не была у деда и, казалось, даже немного скучала по нему; она знала, что он поможет.

II

Улица перед библиотекой была залита солнцем; на карте оставались последние три тысячи рублей. Шаркая и бормоча что-то себе в усы, из библиотеки вышел старый писатель Евгений Солнцев. Бесцеремонно взобравшись на каменные перила, на крыльце сидела худенькая белокурая девушка; дед Женя не узнал в ней Аниту.

— Дед! Дедушка!

Писатель, уже почти прошедший мимо, резко обернулся и удивленно приподнял густые брови.

— Ба!

Дедушка с внучкой поздоровались и обнялись.

— Как ты выросла, Аничка! Какая ты хорошенькая!

Девочка потупила взгляд и поджала губы; что-то темное зашевелилось внутри, когда она почувствовала неприятный запах старческого тела. «Фу, — подумала она, — почему старики не моются? Надеюсь, у него дома не пахнет так же, как я там буду жить?». Она не знала, как приступить к своей просьбе, так что решила спрашивать в лоб:

— Дедушка, мне нужна помощь.

— Конечно, Аничка, все что угодно, — засуетился писатель, и губы его почему-то задрожали.

— Мне негде жить. Можно я поживу немного у тебя?

Губы дедушки перестали дрожать, а выражение лица сменилось на какое-то мрачное. Он растерянно развел руками и медленно проговорил:

— Боюсь, Аничка, это невозможно.

Казалось, пояснять он не собирался, так что пришлось уточнять самой:

— Почему?

— Понимаешь, Аничка, мне… У меня негде.

Анита разочарованно вздохнула и отстранилась от старика.

— Ладно. Я пойду тогда. Пока.

Уходя, девочка не видела, как на глазах деда заблестели слезы. Впрочем, заплакать была готова и она сама — от обиды, несправедливости и злости. Как цинично и неблагородно! Оставить родную… Ну, или не родную внучку на улице, когда у самого шикарная двухкомнатная квартира почти что в самом центре Москвы.

— Вот сукин сын!

Разочарованная Анита вернулась к себе в гостиницу и горько расплакалась. Теперь вариантов точно не было: до тридцатки, которую брат пришлет десятого мая, еще больше недели; а, может, и не пришлет, узнав, что ее выперли с учебы. Если бы только дед согласился ее приютить или дал бы ей денег! У него их должно быть много, он же