Дерзкий доктор (ЛП) [Джесса Кейн] (fb2) читать онлайн

Переводчик: Юлия Цветкова

Редактор: Светлана Симонова

Вычитка: Светлана Симонова

Обложка: Екатерина Белобородова

Оформитель : Юлия Цветкова

Глава 1

Дин

Я стою в тени, отбрасываемой сценой, сцепив руки за спиной, и слушаю, как президент колледжа без умолку бубнит о дружбе и о том, как оставить свой след в мире. Самая несуразная речь, которую я когда-либо слышал. Почему я согласился выступить на этой церемонии вручения дипломов?

Да, я отлично умею читать лекции.

В основном объясняю ординаторам больниц, что они делают неправильно.

Подбадривать и вдохновлять молодые умы — не моя сильная сторона. Какого черта они попросили меня это сделать? Я хирург, а не лайф-коуч. Если бы не та громкая экстренная операция, которую я провел президенту, никто из студентов или преподавателей этого колледжа не знал бы моего имени — и я бы предпочел, чтобы так оно и оставалось.

В десятый раз за последние несколько минут мой телефон вибрирует в кармане пиджака.

У меня челюсть сжимается при мысли о том, чего мне не хватает в больнице, но я заставляю себя пропустить звонок на голосовую почту. Я оставил запись с несколькими номерами, по которым можно позвонить в больницу в мое отсутствие. Ради всего святого, я не единственный хирург в «Чикаго Дженерал», но я единственный, у кого хватило ума провести экстренную резекцию кишечника лидеру свободного мира без гипервентиляции, и, очевидно, это сделало меня востребованным, как никогда раньше.

— Доктор Флетчер?

Я даже не успеваю обернуться, как от этого женского голоса у меня по спине пробегает волна жара. Он низкий, заговорщический и приглушенный, как будто ему место в спальне. В темноте. На самом деле это красивый голос. Это почти как одна из тех записей ASMR (прим. Автономная сенсорная меридиональная реакция — это как психологическое, так и физическое переживание. Оно включает в себя чувство покоя, радости и сонливости, а также ощущение покалывания на коже головы, на задней части шеи и в области позвоночника), которые слушают резиденты, когда хотят снять стресс. Близко и хрипло. Успокаивающе.

Что-то подсказывает мне, что нужно обернуться с осторожностью. Почему? Почему у меня такое чувство, что тот, кто назвал мое имя, будет… важен?

Нахмурившись, что является моим обычным выражением лица, я оглядываюсь через плечо, и слова, произносимые на сцене, становятся отдаленными, приглушенными. Мой рот теряет всякий намек на влагу, язык тяжелеет. Девушка… она не просто красива. Стоя там в своем черном выпускном платье, она сияет. Ее рыжевато-каштановые волосы длинными волнами ниспадают на плечи, огромные зеленые глаза смотрят на меня с выражением, которое можно описать только как беззастенчивое преклонение перед героем.

Начинающая студентка-медик.

Я уже знаю, что это так, и без того, чтобы она сказала больше ни слова.

Тысячи выпускников медицинских колледжей каждый год подают заявки на участие в моей программе, и я отклоняю все, кроме двадцати. Эта девушка, очевидно, только что закончила магистратуру, потому что это не медицинская школа. Это государственный университет. Однако в далеком будущем она почти наверняка поступит в ординатуру в «Чикаго Дженерал», одно из самых престижных учреждений в стране. И я чувствую, как мой желудок сжимается от разочарования, что мне придется ждать шесть чертовых лет, чтобы увидеть ее в своих залах. Даст бог, у нее все еще будет этот блеск в глазах.

Хотя, кто сказал, что я должен ждать, чтобы провести время с этой девушкой?

Если она фанатка медицины, как я подозреваю, я мог бы отвезти ее домой после моего выступления.

Черт, я мог бы отвести ее на парковку. Пусть она прикусит выпускную шапочку, пока я буду трахать ее сзади. Мой член уже зашевелился в трусах, наливаясь давлением. Прошло так много времени с тех пор, как я вообще кого-то хотел, не говоря уже о такой… силе. Но внезапно возникает настоятельная необходимость сбросить тяжелую ношу между моих бедер.

Что такого в этой девушке?

— Да? — Я, наконец, отвечаю, полностью повернувшись к ней лицом, все еще сцепив руки за спиной.

Ее полные губы приоткрываются на вдохе. Она двигается справа налево, заметно нервничая. Я привык к такому воздействию на… ну, на всех. В свои тридцать два года я человек, склонный к раздражению, и это проявляется в глубоких морщинах вокруг моего рта, в складках между бровями.

— Я не должна была сюда приходить, — шепчет она, поправляя шапочку и теребя ее в беспокойных, изящных руках. — Но я не могла не выкроить минутку Вашего времени. Я должна была сказать Вам, что статья, которую Вы опубликовали о машинной перфузии, была… невероятной. Действительно новаторской. Я прочитала ее шесть раз. Я думаю, что Ваш метод мог бы спасти много жизней.

— Спасибо, — говорю я удивленно. Застигнутый врасплох впервые за… возможно, впервые за все время. — Ты еще даже не студент-медик, а уже читаешь хирургические журналы?

— В основном статьи о трансплантациях. — Она на мгновение отводит глаза, и у меня внутри что-то сжимается, подсказывая, что за ее интересом к этому конкретному виду хирургии стоит история. И я нахожу, что… Я хотел бы узнать эту историю.

Очень сильно.

Однако, прежде чем я успеваю попросить ее объяснить, она продолжает.

— Возможно, пройдет некоторое время, прежде чем я стану студенткой медицинского факультета, но… определенно когда-нибудь. — Надевая шапочку обратно, она начинает пятиться. — Я больше не буду отнимать у Вас время. Скоро Вас вызовут на сцену, и я не хочу пропустить речь.

Речь? Ее внезапное отступление заставляет меня забыть, зачем я вообще здесь. Куда, черт возьми, она так быстро собирается? Обычно я тот, кто убегает.

— Я, э-э… — Я с трудом прочищаю горло, доставая сложенный лист бумаги из внутреннего кармана пиджака. — Да, моя речь. Теперь, когда я знаю, что в аудитории есть кто-то, знакомый с машинной перфузией, она внезапно кажется неполноценной.

Она хихикает.

Все с придыханием и легко. По-девичьи.

Мой член пульсирует, упираясь в молнию.

— Если бы мне пришлось угадывать… — говорит она, прикусывая нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку. — Я бы сказала, что Ваша речь — это холодная доза реальности, и это никогда, никогда не бывает лишним. Мир — суровое место, верно? По крайней мере, так мы не сможем сказать, что нас не предупредили заранее.

Несколько мгновений назад я мысленно назвал эту девушку фанаткой медицины.

Боже. Она гораздо, гораздо больше, чем это.

За несколько минут она доказала, что умна, проницательна, загадочна и возбуждает. И мне не нравится тот факт, что она продолжает пятиться от меня, готовясь вернуться на место перед сценой.

— Ваше имя, пожалуйста.

Девушка останавливается, брови взлетают вверх.

— Зачем? Вы собираетесь сдать меня службе безопасности за то, что я пробралась сюда тайком? Я не хотела Вас беспокоить, доктор Флетчер.

Ты меня действительно побеспокоила.

— У тебя нет проблем. Я просто хочу знать, как тебя зовут.

— О, — говорит она на выдохе, расслабляя плечи. — Шарлотта Бек.

— Шарлотта Бек.

Она напевает в подтверждение, и каждая клеточка внутри меня откликается на этот звук. Он теплый. Интимный. Я хочу услышать это у себя в животе. В угасающем свете моей спальни, среди потных, смятых простыней. Эта девушка младше меня на десять лет. Как ей удается оказывать на меня такое ошеломительное давление? Мне даже люди не нравятся. И все же я беспокоюсь, что она ускользнет от меня.

Ускользает от меня.

— И… Мисс Бек. — Я возвращаюсь к тому, что она сказала ранее. — Почему пройдет некоторое время, прежде чем Вы станете студенткой медицинского факультета?

На ее лбу появляется морщинка замешательства, как будто вопрос не имеет никакого смысла.

— Ну… это стоит целое состояние. У меня точно нет такого под рукой. Моя мать едва смогла отправить меня в государственный колледж. — Она слегка краснеет после этого признания. — Но не волнуйтесь, когда-нибудь я поступлю туда.

Тайна Шарлотты Бек становится еще глубже. Почему бы ей просто не взять кредиты, как многим другим студентам-медикам? Как она собирается «попасть туда» в противном случае? Если эта девочка уже читает такие же подробные статьи по хирургии, как моя, ей сейчас нужно быть там.

Деньги никогда не были для меня целью. Не в юности и, конечно, не сейчас.

Возможно ли, что, пользуясь своей привилегией, я чего-то упускаю?

— Шарлотта —

— Пожалуйста, поаплодируйте нашему первому оратору, человеку, который в одиночку спас жизнь президента, доктору Дину Флетчеру.

У сцены раздаются аплодисменты и свист.

— Мне пора, — говорит Шарлотта. — Спасибо, доктор Флетчер.

— Подождите.

Но она уже проскользнула за занавес и исчезла. Аплодисменты стихают, и меня ждут на сцене. Моя сущность хирурга приказывает мне незамедлительно выполнить свои обязательства, но в основном я наполнен — поглощен — этой девушкой.

Я хочу, чтобы она снова была здесь, стояла передо мной. Только в этот самый момент я осознаю, что напряжение, которое я обычно испытываю в шее, исчезло. Минуты, которые я провел, разговаривая с Шарлоттой, — самые долгие за все время, что я провел, не думая о больнице, отделении неотложной помощи, моих растущих обязанностях. Я просто был здесь, присутствовал, завороженный ее голосом.

Мне нужно увидеть ее снова. Нет, я увижу ее снова.

И если деньги — это препятствие, стоящее между ней и медициной, мне просто придется устранить его.

Глава 2

Шарлотта

Я останавливаюсь возле клинингового агентства и прислоняюсь спиной к зданию, переводя дыхание, прежде чем зайти внутрь, чтобы получить задания на неделю. Солнце начинает опускаться низко между небоскребами, бизнесмены спешат домой по улицам Чикаго. Технически, я одна из них. Я провожу свои дни, работая помощником руководителя у подающего надежды технического мастера, что требует от меня повышенной сосредоточенности с девяти до пяти, и я бы с радостью отпилила руку в обмен на то, чтобы прямо сейчас пойти домой и съела ведерко мятного мороженого, но меня ждет вторая работа.

Смирись, милая.

Если достаточно пристально вглядываться вдаль, то можно увидеть силуэт Чикагского госпиталя.

Теперь это то место, где я хочу проводить свои дни. По-настоящему менять мир. Спасать жизни. Помогать людям пережить трудную минуту. В данный момент в моих наушниках звучит медицинский подкаст. В заднем кармане лежит медицинский журнал Новой Англии. Я ем, сплю и дышу хирургией. Но у меня впереди долгий путь, если я хочу однажды пройтись по коридорам Чикагской больницы в белом халате.

Что это значит? Это значит работать на двух работах полный рабочий день.

Техническое обслуживание днем. Уборка домов и офисных зданий ночью.

Я ни за что не закончу медицинский институт, задолжав правительству более двухсот тысяч долларов. Я лучше подожду, пока мне исполнится сорок пять, чтобы начать практиковать, чем позволю им высасывать из меня проценты в течение двух десятилетий. Я видела, как это происходит воочию. Как просто поначалу, кажется взять кредит. Свободные деньги, которые не нужно возвращать годами. Это так увлекательно. А потом приходит срок. Это обрушивается на голову заемщика, как падающее пианино. Погашать кредит — все равно, что бросать деньги в черную дыру. Число никогда не уменьшается. И это не просто число на странице. Для некоторых людей это означает страх, стресс и голодание.

Моя семья усвоила этот урок, в том числе, на собственном горьком опыте.

Итак, в течение последнего месяца после получения степени бакалавра я работала на двух работах и откладывала деньги, сохраняя веру в то, что однажды я получу удовлетворение от окончания медицинского без долгов, привязанным к моему имени.

Время от времени, однако, я не могу не задаваться вопросом, что, если…

Что, если бы я приняла подарок от доктора Дина Флетчера? Воспоминание о том, как он возвышался надо мной, вызывает легкий трепет, который пробирает до кончиков пальцев ног, пульс учащенно бьется в запястьях. Мне приходится закрывать глаза всякий раз, когда ощущение его присутствия захлестывает меня, потому что его образ требует моего внимания. Вот он. За кулисами моего выпускного. Высокий, подтянутый и задумчивый. Насыщенные карие глаза. Жестко очерченный рот. Великолепен в старомодном стиле. Как будто ему следовало бы прогуливаться по вересковым пустошам Шотландии в развевающемся на ветру пальто и с деревянной тростью в руке. Вместо этого он одет в медицинскую форму. Белый халат. И с вечной усталостью. Господи, но он пахнет, как лес после дождя.

Долгие годы я думала о нем как о сверхчеловеке.

Не типичный мужчина, который становится жертвой человеческих слабостей. Сексуальное влечение.

Но если я чему-то и научилась у своей матери, так это тому, что мужчина не делает женщине ничего хорошего, если не собирается получить от сделки власть. Власть от секса. Власть принимать решения за женщину. Подавлять и контролировать.

Я планирую провести свою жизнь, избегая любых подобных неприятностей. Точно так же, как я поступила, когда получила электронное письмо от доктора Дина Флетчера с предложением оплатить мое обучение в медицинском. В ответ я отправила короткое «нет, спасибо», и продолжила жить своей жизнью. Жизнью, которая включает в себя работу почти по двадцать часов в день.

Кстати, о ней…

Я смотрю на экран своего телефона и вижу, что опаздываю на минуту в агентство. Со вздохом я поворачиваюсь и проталкиваюсь через стеклянную дверь, присоединяясь к очереди других уборщиц, ожидающих своих заданий. Может быть, на этой неделе мне повезет, и они отправят меня в отель. Однажды такое уже случалось, и мне понравилось. Быстро выполняю свою работу, а потом притворяюсь, что я гость. Усаживаюсь в одно из плюшевых кресел и смотрю вдаль, как будто мир — это моя раковина, и мне просто нужно ее вскрыть.

— Мисс Бек! — Один из сотрудников подзывает меня к началу очереди, к понятному смятению всех, кто стоит передо мной. — Подойдите сюда, пожалуйста. Для Вас особый заказ.

Кто-то фыркает.

— Полагаю, она обеспечивает нечто большее, чем просто чистоту в доме.

— Послушай, если бы за это хорошо платили… — говорит другая женщина, — я бы тоже согласилась.

— Клиент должен сначала захотеть твою костлявую задницу, — бормочет первая женщина.

Следует пиханье, за которым следует смех.

— Иди к черту, Памела.

Я останавливаюсь рядом с двумя женщинами, которые разговаривают.

— Я… ничего не предлагаю. Серьезно. Это не так.

— Никто тебя не осуждает, милая. — Памела многозначительно оглядывает мое тело. — Работай с тем, что у тебя есть, и у тебя определенно все получится.

Даже не стоит тратить на них время и убеждать, что я не сплю с клиентами за деньги, поэтому продолжаю подниматься к стойке регистрации, принимая листок бумаги от агента по найму.

— Поздравляю, Вы выиграли золотой билет. Ночная работа на полную ставку по уборке таунхауса в Голд-Косте. — Она наклоняется ближе. — Если я узнаю, что моешь клиентов, вместо окон, я уволю тебя так быстро, что у тебя голова закружится.

— Я не такая, — бормочу я, мое лицо пылает, как печь. — Я бы не стала.

Она вздыхает.

— Послушай, ты молода и очень привлекательна. У многих мужчин есть фантазии на этот счет. У порно с участием горничных есть своя чертова категория.

Дрожа, я складываю листок бумаги и прячу его в сумочку.

— Я постоянно разочаровываюсь в человеческой расе.

— Мы обе, девочка. — Она машет мне рукой. — Следующий!

Сорок минут спустя я перетаскиваю свои чистящие средства на красную линию и выхожу на остановке «Дивизион-стрит». Иду к таунхаусу, указанному на листке бумаги. В заказе на работу нет имени, кроме набора инициалов — Д.Д. Что-то в этой работе настораживает меня, но я ни за что не упущу шанс на случай, если это действительно окажется работой мечты. Приходить постоянно в одно и то же место — заветное желание каждой уборщицы, потому что это означает гарантированный доход. Это означает, что вы в безопасном месте, где вас не будут постоянно дергать, что увеличивает вероятность оказаться в небезопасном месте. Помимо очевидных преимуществ, мне всегда нравился Голд-Кост с его величественными домами, зеленью и близостью к озеру Мичиган.

Уже почти стемнело, и ветер дует с озера, развевая мои волосы. Проходя по тротуару мимо двух мамаш, толкающих коляски — которые легко обходятся дороже, чем моя арендная плата, — я собираю волосы в высокий хвост и разглаживаю дорожные складки на своей униформе. Черная юбка, практичные туфли, белая заправленная блузка. Не совсем удобная одежда для уборки в домах, но агентство позиционирует себя как «уборщицы для элиты».

И этот клиент определенно подходит под описание.

Я останавливаюсь перед таунхаусом и насвистываю сквозь зубы.

Вау. Я почти ожидала, что это фальшивый адрес, но нет. Он настоящий — и впечатляющий.

Дом построен из белого известняка. Высотой в четыре этажа. По обе стороны широкого крыльца мерцают фонари для прохожих. Виноградные лозы взбираются по стенам, огибают окна, доходя до богато украшенной крыши. В этом доме живет миллионер, или я миссис Клаус.

Сглотнув, поднимаюсь по лестнице и вешаю на плечо сумку с чистящими средствами.

Ожидая ответа владельца дома своей мечты, я поворачиваюсь и оглядываю окрестности. Дети возвращаются из парка, парочки прогуливаются по ресторанам, мамочки, занимающиеся йогой, сгрудились над чашками кофе на вынос. Я бы хотела обеспечить своей маме такую безопасность. Вот такой вид. Наш нынешний — заброшенная заправочная станция.

Когда-нибудь, Шарлотта. Когда-нибудь.

Я поворачиваюсь обратно к двери, мой желудок подпрыгивает от звука открывающегося замка.

Это будет богатая вдова. Таково мое предположение. Но нет. Я не права.

Большая деревянная дверь распахивается, и появляется очень мрачный, очень раздраженный доктор Дин Флетчер.

— Еще раз здравствуйте, мисс Бек, — натянуто произносит он.

Мой рот отвисает примерно на уровне колен. Внезапное появление мужчины, о котором я мечтала весь последний месяц, конечно, шокирует. Я остолбенела от его абсолютной мужественности. Он настоящий бог в области медицины. Они буквально называют его Мессией. Пациенты действительно выходили из наркоза после того, как побывали в его операционной, и задавались вопросом, живы они еще или нет, потому что они думают — по-настоящему верят! — что смотрят в божественный лик своего создателя. Он такой могучий, властный и… разрушающий мои, к сожалению, нетронутые женские части.

— Что… это Ваш дом? — Наконец-то спрашиваю я. Как долго я стою здесь, уставившись на него? — Вы ДД?

Он скрещивает руки на груди и прислоняется к дверному косяку, изучая меня из-под своих темных бровей с беззастенчивой пристальностью.

— Да. Доктор Дин. Как только я оплатил Ваши услуги авансом за месяц, они с радостью оформили заказ так, как я хотел.

— В смысле… Вы намеренно не назвали свою фамилию, чтобы я пришла.

— Верно. — На его щеке вздрагивает мускул. — Ты хочешь поиграть в кошки-мышки, Шарлотта, я поиграю. Связаться с тобой по общим каналам не получается.

Мой пульс бешено бьется на шее. Прошел месяц после выпуска, и он предпринял несколько попыток после того первого электронного письма. Какими бы соблазнительными ни были его предложения — билеты в оперу, шарфы от Шанель, орхидеи — я ни разу не клюнула.

— Может быть, тебе стоит сдаться.

Эти проницательные глаза скользят по моему телу, прежде чем снова остановиться на моем лице.

— Это не вариант.

Не дожидаясь ответа, он отталкивается от дверного косяка и отходит в сторону, указывая на интерьер своего дома, который, как я уже вижу, великолепен. В задней гостиной разожжён камин. Звучит классическая музыка. Здесь декадентский стиль. Бьюсь об заклад, в этом до глупости идеальном месте есть глубокие ванны и встроенные шкафы. — Пожалуйста, входи. Ужин скоро будет готов.

— Ужин? — Я бормочу. — Я здесь для уборки дома.

— Здесь уже чисто.

— Тогда у меня нет причин быть здесь, — говорю я, вздергивая подбородок и поворачиваясь на каблуках, готовясь спуститься обратно по ступенькам. Не успеваю я сделать и шага, как чья-то рука обхватывает меня за талию, и меня поднимают прямо с земли, вместе с чистящими средствами и всем барахлом, через порог в таунхаус. Моя спина прижата к груди, изваянной ангелами, и его дыхание согревает мою макушку. Я должна быть сосредоточена на том факте, что меня похищают. Я должна звать на помощь. Но я слишком ошеломлена изгибами его мышц, прижимающихся к моему позвоночнику, чтобы сделать что-то большее, чем помахать ближайшему прохожему. — П-помогите? — Слабо говорю я.

Вау. Ты жалкая.

— Не устраивай сцен, Шарлотта, — бодро говорит доктор Флетчер, неся меня через фойе и дальше по нетронутому коридору к потрескивающему камину. — Смирись с тем фактом, что ты будешь проводить здесь вечера, и мы сможем сблизиться.

— Я не одна из Ваших ординаторов. — Наконец, я набираюсь смелости и начинаю сопротивляться, не то чтобы это принесло какую-то пользу, поскольку он сложен как супергерой Marvel. — Вы не можете мне приказывать.

— Поверь, я это знаю. — Его заросший щетиной подбородок задевает мою шею, и он прерывисто выдыхает мне в ухо. — Боже, помоги нам обоим, если бы это было так. Искушение снять твои трусики посреди смены было бы слишком велико. Если бы у меня была такая власть над тобой, я бы лишился лицензии, не так ли? И я бы этого заслуживал.

— Как… — Шепчу я, ошеломленная его заявлением. — Как ты смеешь так со мной разговаривать.

Это то, что я говорю вслух. Даже несмотря на то, что я покрываюсь мурашками. Даже несмотря на то, что мысль о том, что этот мужчина в белом халате, с его очень умелыми руками, приказывает мне снять трусики, делает меня ужасно влажной. Мой живот переворачивается и сжимается самым обескураживающим образом, и этот мужчина. Этот мужчина — единственный, кто когда-либо возбуждал меня. Это одна из причин, почему я так стараюсь избегать его. Власть, которую он имеет над моим телом, пугает. Пара резко произнесенных реплик, и мне хочется встать на колени, умолять, чтобы мной командовали.

Умолять о вещах, которых я не понимаю.

— Ты права. — Мы останавливаемся посреди гостиной. Он все еще держит меня в объятиях, мои ноги в нескольких дюймах от королевского синего обюссонского ковра, огонь согревает мои голени. Медленно он позволяет мне соскользнуть вниз по его телу. И когда моя задница натыкается на огромную выпуклость в его штанах, я задыхаюсь, мои колени превращаются в желе, когда я пытаюсь встать. Однако доктор Флетчер ловит меня. Забирает у меня из рук чистящие средства и кладет их на ближайший столик. Затем притягивает меня к себе и поворачивает так, что я смотрю в его суровое красивое лицо, эти карие глаза изучают мои черты с восхищенной интенсивностью. — Из-за тебя трудно держать себя в руках, Шарлотта.

— Как? — Я выдыхаю, неразумно позволяя ему провести большой рукой вниз по моей спине, останавливаясь прямо перед изгибом моей попки, кончики его пальцев чуть-чуть заправляются за пояс моей юбки. — Что я такого сделала?

— Существуешь, — хрипит он, между его бровями появляется морщинка. — Ты для меня аномалия. Я не могу тебя понять. Я предлагаю заплатить за твое медицинское образование, а ты отказываешься от денег в пользу уборки домов? Твои действия не имеют смысла. Ты отказываешься встречаться со мной достаточно долго. Я хочу понять причину: почему ты сопротивляешься своему призванию, когда я бы так легко его осуществил?

Я нахожу невозможным отвечать на его вопросы, потому что кончики его пальцев опускаются все ниже и ниже под пояс моей юбки, его рот оказывается в опасной близости от моего, его близость держит меня в плену. Как будто он ввел мне анестезию, чтобы ослабить мое сопротивление.

— Ты отправляешь мне короткое электронное письмо, чтобы отклонить мое предложение, и все. Ты меня отшиваешь. Ты отказываешься от подарков, которые я присылаю. Ты игнорируешь мои звонки. И все же… — Эта рука продолжает свое путешествие под мою юбку, сжимая мою правую ягодицу, грубо притягивая меня к себе, так что я чувствую его эрекцию своим животом. И я стону. Моя голова откидывается назад, и я издаю самый неистовый звук, когда-либо издававшийся в истории. — И все же, ты хочешь, чтобы тебя трахнули так же сильно, как я хочу трахнуть тебя, не так ли, Шарлотта? — Его учащенное дыхание омывает мое лицо. — Мне это не почудилось.

Не отвечай на этот вопрос.

Как девственница, я даже не знаю, как заниматься сексом. И нравится ли мне это вообще. Еще одна причина, по которой это влечение к доктору Флетчеру так сбивает с толку. Как будто мое тело знает что-то, в чем мой мозг еще не был посвящен.

— Сколько… — Я останавливаюсь, чтобы облизать внезапно пересохшие губы. — Сколько у тебя денег? Ты что, просто так тратишь почти триста тысяч на каждую женщину, с которой хочешь переспать? — Я качаю головой. — Это безумие.

— Нет, — выдавливает он сквозь зубы, прижимаясь своим лбом к моему. — Нет. Только для тебя, Шарлотта.

Затаив дыхание, я шепчу:

— О. — Да. Я никогда не утверждала, что одарена красноречием.

— Я предложил оплатить твою учебу, потому что ты явно выдающийся человек. Я прочитал несколько твоих статей в журнале, начиная с того времени, когда тебе было всего шестнадцать. Поговорил с твоими профессорами. Ты любишь медицину. И я хочу, чтобы в моем окружении работали такие люди, как ты. — Под моей юбкой его пальцы скользят вверх и вниз по полоске моих стрингов там, где они расположены в ложбинке между ягодицами. — Тот факт, что я хочу оттрахать тебя в собачьей позе, — это отдельная проблема.

Мой мозг лихорадочно работает. Качает головой.

— Ага! — Мне удается, неровно, каким-то образом высвободиться из его объятий и отступить назад, защищаясь от его большого тела дрожащей рукой. — Видишь ли, это невозможно. Разделять эти две вещи. Секс и финансовые обязательства. Я не дура.

— Я прекрасно понимаю.

— Тогда не жди, что я поверю, что ты предложил бы мне полную оплату обучения, если бы не хотел переспать со мной.

— Ты веришь, что мое предложение было взяткой. Чтобы ты легла со мной в постель. — На его щеке играет мускул. — Проще говоря, это полная чушь, Шарлотта. Я случайно встретил эту красивую, одаренную девушку и… — Он проводит рукой по волосам. — Господи, ты, блядь, околдовала меня. Это правда. И я ничего не могу с собой поделать — я хочу заботиться о тебе всеми способами. В постели и вне ее. Я никогда не хотел, чтобы это было принуждением.

Странно, но я… в некотором роде верю ему.

В тот день на выпускном между нами возникло сумасшедшее притяжение. Если бы он поцеловал меня за сценой, я бы ни за что не смогла устоять. Поцелуй, может быть, даже намного больше. Я определенно не произвела на него впечатления, и не думала, что он должен заплатить, чтобы заполучить меня. Он сделал это предложение без подсказки. И когда я отказалась, он продолжил преследовать меня. Нет никаких сомнений в том, что он хочет меня. Физически. Глядя ему в глаза, я также ясно вижу, что он не собирался меня подкупать.

Почему сейчас у меня еще более непреодолимое желание бежать к выходу?

Из-за одной вещи, которую он сказал.

Я хочу заботиться о тебе всеми способами.

Если бы у меня были отношения с этим мужчиной, он бы не позволил мне убирать в домах. Он бы не позволил мне работать на такой работе, для которой у меня слишком высокая квалификация. Он бы подавлял мое сопротивление, пока я не согласилась бы принять оплату за обучение. Он баловал бы меня в этом уютном таунхаусе. Я бы устроилась поудобнее когда бы я была с ним. Я бы застряла, контролировалась, отчаянно пыталась сохранить статус-кво, потому что внезапно стала полагаться на его добродушие, всю мою независимость высосали через соломинку. В некотором смысле, мужчины во многом похожи на кредитные компании. Они — единственный вариант. Это все, что нужно человеку, чтобы удержаться на плаву. И они пачкают тебя, засасывая процентами. Ну, не меня.

— Ладно, — говорю я. — Я верю тебе. Верю, что твое предложение не было взяткой.

— Хорошо, — говорит он с явным облегчением. — Теперь…

— Но я все еще здесь только для того, чтобы убрать в твоем доме. Это все, — справляюсь я, мое тело все еще подавлено осознанием. Я стойко игнорирую желание, покалывающее каждое мое нервное окончание, и беру свои чистящие средства. — С чего мне начать?

Глава 3

Дин

Эта девушка станет моей погибелью.

Она чертовски упряма. Трудолюбива. Великолепна. Умна.

Ад замерзнет прежде, чем она начнет мыть мои полы.

За последние четыре недели я узнал о Шарлотте Бек все, что мог. В Интернете мало что доступно, поскольку она редко пользуется социальными сетями. Ничего, кроме статей из медицинских журналов о прорывных трансплантациях, причем многие из них написаны мной. Я бы солгал, если бы сказал, что мне это не понравилось. После месяца, когда она избегала меня, как чумы, мое эго нуждается во всем, что только возможно, для поднятия.

Я влюбился в нее в тот день на выпускном. Сильно.

Но в течение последнего месяца Шарлотта стала моей навязчивой идеей.

Боже, помоги мне, я стал одержимым преследователем этой красивой, умной девушки, которая на целых десять лет моложе меня. Во время моих редких перерывов в операционной я ловлю себя на том, что блуждаю к зданию своего офиса, наблюдая из ресторана через дорогу, как она бегает туда-сюда с подносами кофе. Этот блестящий ум — девочка на побегушках, и это раздражает. Я каждую ночь теряю сон из-за того, что она не реализует свой потенциал. Мне нужно помочь. Решить проблему с помощью денег, которых у меня предостаточно, а она отказывается их брать.

Отказывается поддаваться и этому животному влечению тоже. Хотя одно сжатие ее упругой задницы делает ее податливой и возбужденной. Заставляет ее стонать так, будто я в ней по самые яйца.

Эта девушка отказывает себе во всех своих желаниях. Во всем, что ей нужно.

Каждый раз, когда я приближаюсь к разгадке ее тайны, появляется новая.

И она не покинет этот дом, пока я не получу ответы, да поможет мне Бог.

Традиционные подходы не сработают с Шарлоттой Бек. Она не хочет иметь ничего общего с розами на длинных стеблях. Ее не интересует стоимость обучения в триста тысяч. На мои телефонные звонки никто не отвечал. И, возможно, порядочный человек — я когда-то был таким — сдался и ушел. Но я никак не могу этого сделать. Я каждый день думаю только о ней. По ночам она является мне во снах. Я трахаю свою руку в фантазиях о том, как овладею ею. За сценой выпускного, все еще в шапочке и мантии, с длинными ногами, обхватывающими мои бедра. Господи. Никогда в жизни я не хотел никого так сильно, как ее.

Я не воображаю, что ей это тоже нужно. Нужен я.

Так что у меня нет другого выбора, кроме как удвоить свои старания. Если мои традиционные попытки добиться ее не сработают, мы пойдем нетрадиционным путем. Зная, что я знаю о ее железной воле и увлечении медициной, возможно, именно так мне и следовало поступить с самого начала.

— Ты хочешь заняться уборкой, Шарлотта? — Говорю я, зажимая рукой затылок, чтобы не повалить ее на диван и не задрать юбку до бедер, чтобы я мог попробовать на вкус киску, о которой мечтал неделями. — Отлично. Нужно прибраться в моем офисе. Следуй за мной.

Ее зеленые глаза настороженно прищуриваются, но она следует за мной вверх по лестнице на второй этаж таунхауса. Когда я открываю дверь и вхожу внутрь, я поворачиваюсь, чтобы понаблюдать за ее реакцией. Отчаянно желая увидеть хоть какую-то радость на ее лице.

Она останавливается прямо в дверях, ее внимание останавливается на стопках папок.

— Что это? — спрашивает она, затаив дыхание, придвигаясь ближе.

— Это мои личные записи. Я веду записи обо всех своих процедурах, не связанных с больницей. Что-то вроде моих собственных многолетних наблюдений.

— О… — Интересно, осознает ли она, что уронила свою сумку с чистящими средствами. — Вау.

Мне не удается сдержать улыбку. Или биение моего сердца. Господи, эта девушка такая чертовски особенная. Почему она просто не позволит мне помочь ей? Неужели она не понимает, что это было бы честью?

— Я бы хотел, чтобы они были каталогизированы в алфавитном порядке, в соответствии с типом процедуры. Ты ведь знаешь соответствующие медицинские термины для каждого вида хирургии, не так ли?

— Да, сэр, — шепчет она, пребывая в блаженном неведении, что только что превратила мой член в сталь.

Сэр.

Мне слишком нравится это слово из ее уст.

Я собираюсь услышать его снова сегодня вечером, в виде сдавленного женского стона, даже если мне придется перевернуть небо и землю ради удовольствия. Однако, очевидно, мы начинаем с уборки документов.

Я провожу рукой по лицу.

— Один час, Шарлотта. — Я сокращаю расстояние между нами, становлюсь перед ней, беру ее за подбородок и приподнимаю его. — Один час уборки. Это все, что я смогу выдержать.

Ее веки трепещут, зрачки расширяются среди ярко-зеленых радужек.

— А что потом?

— А потом… — Я прижимаюсь губами к ее губам. Но не целую ее, не важно, как сильно я жажду попробовать ее на вкус. Не важно, сколько часов я мечтал о том, чтобы погладить ее язык своим. Внушить ей свою волю не получится, пока мне не удастся прорваться через ее защиту. Тогда, что-то подсказывает мне, она будет рада моей воле. Что-то в том, как она покачивается на ногах, ее пульс подскакивает, просто от того, что я приподнимаю ее подбородок. Как отец. Как ответственный мужчина. Нужно ли ей это? — Потом я узнаю твою историю.

Ее пульс учащается.

— Если ты узнаешь меня, что я получаю от тебя?

— Чего ты хочешь?

— Я не знаю, — шепчет она.

— Я думаю, ты знаешь. — Я снова прижимаю наши влажные губы друг к другу, слушая, как в результате из ее горла вырывается хныканье. — Но я начинаю понимать, что все физическое между нами должно быть на твоих условиях. По крайней мере, для начала. Так что, пока я пытаюсь узнать тебя, Шарлотта, почему бы тебе не бросить мне вызов? — Я провожу пальцем вниз по пуговицам ее блузки, останавливаясь на пупке, чтобы подразнить ямочку костяшками пальцев. — Осмелюсь ли я сделать все, что ты захочешь, с этим непослушным маленьким возбуждающим телом, хм? Таким образом, мы четко осознаем тот факт, что никакого принуждения нет. Ты просто попросишь.

— Итак… — Она наклоняет свое прекрасное лицо, приподнимается на цыпочки, чтобы прижаться ближе к моему рту — и с этим движением воздержание от поцелуя становится настоящей пыткой. — Итак, ты позволишь мне прибраться в твоих медицинских файлах. А потом мы сыграем в «правду или действие»?

Наши губы сейчас друг напротив друга. Так близко, что мои слова заглушаются, когда я говорю:

— Это лучшая вечеринка с ночевкой, на которой ты когда-либо была.

— Я не говорила, что останусь на ночь, — раздается ее приглушенный ответ. — В любом случае, разве ты не на дежурстве? Или, по крайней мере, тебе нужно быть в больнице рано утром?

С усилием я отстраняюсь, чтобы посмотреть Шарлотте в глаза, проводя большим пальцем по уголку ее рта.

— Если разобраться в тебе означает, что я опоздаю, так тому и быть. И понять тебя — это именно то, что я намерен сделать. — Я засовываю большой палец ей в рот, двигая им туда-сюда, наблюдая, как ее глаза затуманиваются, когда я имитирую половой акт своим самым толстым пальцем. — Один час, дорогая. — Я засовываю большой палец так глубоко, как только могу, ее рыдание вибрирует у меня по руке. — Скажи — да, сэр.

Мой большой палец высовывается из ее чувственного рта, продолжая размазывать влагу слева направо.

— Да, сэр, — шепчет она, на ее щеках появляется румянец. — Один час.

Собрав всю свою силу воли, я убираю руку и отхожу к двери.

— Пересадки в левой стопке.

Она уже опускается на колени, протягивая руку к папке сверху.

— Спасибо.

***

ЧАС ТЯНЕТСЯ МЕДЛЕННО. Мягко говоря.

Я пью кофе на кухне. Разложил ужин по тарелкам и убрал в холодильник, накрыв пленкой. Переключил музыку с Шопена на Бетховена.

Довольно нелепо, но я смотрю в потолок, задаваясь вопросом, находят ли она мои записи настолько интересными, как она надеялась. Что нелепо. Конечно, да. Меня рассматривают для операции Папы Римского, черт возьми. Лучше меня никого нет.

Хотя она могла бы быть такой. Когда-нибудь.

Я не знаю, почему я так уверен в этом факте. Но уверен. Медицинское сообщество нуждается в ней, сегодня вечером я собираюсь выяснить, почему она предпочитает приносить кофе и убирать дома вместо того, чтобы реализовать свой огромный потенциал.

За время учебы в медицинской школе и моей карьеры я встретил очень мало хирургов, готовых помочь кому-то подняться до их уровня. Мой наставник был жесток — и он также был моим отцом. Властный, эгоистичный придурок, который до сих пор практикует медицину в Нью-Йорке. Иногда я даже был уверен, что он пытался удержать меня, чтобы я не превзошел его. Я поклялся не быть таким. Как мой отец и многие хирурги того же профиля. Ожесточен по отношению ко всем, чей талант близок к их таланту. По мне, так чем больше квалифицированных рук, тем лучше.

Мой телефон подает звуковой сигнал, оповещая об окончании часа, и я немедленно встаю, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Я распахиваю дверь в свой кабинет, ожидая увидеть ее стоящей на коленях перед папками. Вместо этого она сидит за моим столом, задрав ноги. Она поднимает взгляд от папки, которую держит в руках, и морщит нос при моем вторжении.

И это все. Вот так, блядь. Я бесповоротно влюбляюсь в нее.

Цепи обвиваются вокруг моего бьющегося сердца, сковывая меня навсегда, превращая в ее пленника на всю жизнь. Причем с полной готовностью.

— Прочитала что-нибудь интересное? — Я справляюсь с комком в горле.

— Да! — восклицает она. — Все эти исследования по ксенотрансплантации. Как я не прочитала об этом ни в одном из журналов? — Она переворачивает несколько страниц, широко раскрыв глаза. — И то, как ты описал отторжение аллотрансплантата. — Она откидывается на спинку моего стула, явно ошеломленная. — Это не должно было быть возможным, как только были активированы CD4 или CD8 Т-клетки.

Я приподнимаю бровь.

— Я думал, ты уже знаешь, что я гениален. — Мой бесстрастный ответ заставляет ее по-девичьи хихикнуть, и в этот момент я представляю, как она лежит лицом вниз на моем столе, обхватив руками мои бедра. — Здесь много чего интересного. Ты сможешь прочитать больше завтра, когда вернешься в… — Я осматриваю разбросанные листки. — Чистота.

Шарлотта поджимает свои красивые губки, глядя на меня.

— Ты же знал, что я не смогу прибраться здесь, не прочитав каждое слово.

— Виновен по всем пунктам. — Я обхожу вокруг спинки своего рабочего стула, наблюдая, как осознание овладевает каждым дюймом ее тела. Стоя позади ее сидящей фигуры, я тянусь вниз и беру ее за подбородок, откидывая ее голову назад, обнажая горло и открывая мне вид спереди на ее блузку. — Я начну игру, Шарлотта? — Я хриплю, изголодавшись по вкусу ее сосков. На самом деле, любой ее части. — Ничто из того, что ты мне скажешь, не покинет эту комнату. Мне просто нужно проникнуть в эту прекрасную головку.

— Отлично. Но… пожалуйста, не пользуйся скальпелем.

Это вызывает у меня неожиданный смех. Звук, ощущение смеха кажутся совершенно чужими, я так давно этого не делал. То, что эта девушка вдохновляет во мне, нельзя растрачивать впустую. Это то, чего нужно желать и защищать любой ценой.

— Почему трансплантация представляет для тебя особый интерес? — Я спрашиваю. — Это первая правда, которую я хочу услышать. Тогда ты можешь бросить мне вызов.

Несколько долгих мгновений она просто дышит, ее грудь быстро поднимается и опускается.

— Мой отец. Его организм отказался отпересадки печени. Мне было двенадцать. Я не знала, как спасти его, но собираюсь научиться. Так я смогу спасти чьего-нибудь еще папу.

Мне трудно говорить, у меня внезапно перехватывает горло. Я настолько не привык испытывать такую глубину эмоций, что несколько секунд не могу встретиться с ней взглядом.

— Мне жаль. Я нигде не нашел этой информации.

— Это понятно, поскольку у нас с отцом были разные фамилии. Мои родители никогда не были женаты, и я взяла фамилию матери. — Она закрывает глаза. — Но мы были семьей. И я любила его.

У меня такое чувство, будто в груди что-то сверлят. Все внутри меня требует, чтобы я поднял ее со стула, обнял, укачал. Злясь на мир вместе с ней.

— Я не хочу указывать тебе, как тратить твое время, Шарлотта, но я был бы очень признателен, если бы ты позволила мне поцеловать тебя прямо сейчас.

Ее горло сжимается. Проходит несколько секунд. Затем она шепчет:

— Я прошу тебя поцеловать меня, доктор Флетчер.

Я уже двигаюсь. Уже разворачиваю кожаное кресло и становлюсь перед ней на колени. Из-за разницы в нашем росте, даже стоя на коленях, мой рот оказывается на несколько дюймов выше ее, из-за чего приходится наклоняться, дыша в эти мягкие губы. И один взгляд на ее влажные глаза, и я погружаюсь в нее. Я запускаю пальцы в эти длинные, густые пряди волос и соединяю наши губы. Целую ее. Притягиваю ее язык к своему, ласково облизывая, а затем овладеваю этой восхитительной пещеркой с глубоким, захватывающим вкусом.

— Прости, милая. Мне так жаль.

— Если бы ты был тем, кто оперировал его, он был бы жив, — шепчет она мне в губы, ее пальцы сжимают ворот моей рубашки. — Я так долго мечтала, что смогу вернуться в прошлое и найти тебя раньше.

Боже, она разрывает меня на части.

— Шарлотта…

— Ты был бы моим героем, да? Пока я не смогла бы самой стать такой?

Ее глаза смотрят на меня так серьезно, так умоляюще, что я ничего не могу сделать, кроме как сказать ей то, что ей нужно услышать. Подарить ей эту мечту, которую она соткала. Мечту, в которую я просто достаточно самонадеян, чтобы поверить, что она могла сбыться.

— Я бы сделал все, что было в моих силах. — Она издает короткий звук, и наши губы снова смыкаются, на этот раз более неистово. Я нависаю над Шарлоттой, ее лицо запрокидывается, чтобы принять мой поцелуй, мои руки притягивают ее к краю кресла, мои бедра втискиваются между ее бедрами. Я двигаюсь слишком быстро. Я знаю это. Я едва начал разгадывать ее внутреннюю тайну, но, Господи, на вкус она как вечная жизнь.

Сладкая. Такая чертовски милая.

Когда я чувствую, как мои пальцы сжимают молнию, на грани того, чтобы выпустить мой твердый член, я приказываю себе притормозить, как бы мне ни было больно. Черт возьми, мне нужно знать еще кое-что. И я не могу избавиться от внезапной интуиции, что ей нужно, чтобы ее поняли. Я. Чтобы ее любили по-настоящему. Тронули так, чтобы она почувствовала это в своей душе — и это то, чего я добиваюсь с Шарлоттой. Всё. Каждую ее грань.

Вместо того, чтобы освободить свою эрекцию, я обхватываю ладонями ее лицо, мои легкие с трудом вдыхают и выдыхают.

— Ты можешь быть сама себе героем, Шарлотта. Вот почему мне нужно знать, почему ты не берешь деньги. Почему?

Наш поцелуй прерывается, но связь между нами, кажется, усиливается. Она уязвима, ее руки дрожат, когда она кладет их мне на плечи.

— После смерти моего отца мы были разорены. Он оставил все эти медицинские долги, и независимо от того, сколько часов работала моя мама, мы никогда не могли сократить это огромное количество. На выплаты уходило все, что у нас было. И она впала в отчаяние. — Шарлотта поджимает губы. — В конце концов, она встретила мужчину, и он ворвался в нашу жизнь, как рыцарь в сияющих доспехах, оплачивая счета и покупая нам новую мебель. Но через некоторое время он перестал быть приятным человеком — я этого не осознавала. Я была молода, и большая часть его жестокого обращения происходила за закрытыми дверями. Она скрывала это от меня. И она осталась с этим человеком, который ужасно с ней обращался, потому что она чувствовала, что она в долгу перед ним после всего, что он сделал. Он… выжал из нее жизнь.

Это облегчение, что общая картина этой девушки, наконец, предстает перед нами. Обретает смысл. Однако, в дополнение к облегчению, я также чертовски зол из-за того, что она прошла через все это. Я бессилен что-либо сделать с потерей ее отца. Я не могу вернуться в прошлое и исправить то, что случилось с ее матерью. Невозможность что-то исправить меня не устраивает. Это то, что я делаю.

— Прости, милая. — Я целую ее в лоб, в щеки, губы. — Это дает тебе право опасаться меня. Моих намерений.

— Я не хочу быть ни перед кем в долгу. Я отказываюсь, — тихо говорит она. — Когда я узнала, что этот мужчина причинял боль моей матери, я нашла для нее приют для женщин. Я переехала к своей тете на некоторое время, пока этот человек не перестал терроризировать мою маму. И когда мы, наконец, снова стали жить вместе, мы дали обещание друг другу. Платить за все самим, несмотря ни на что. Добиваться успеха тяжелой работой. Никаких коротких путей. Никаких запутанных паутин, сплетенных из обещаний.

— Я бы никогда не использовал деньги против тебя, Шарлотта, — говорю я дрожащим голосом.

Она долго изучает мое лицо.

— Я не могу взять деньги. Пожалуйста, не спрашивай меня больше, хорошо? — Ее пальцы скользят по моим волосам, ногти скользят по коже головы, и мне приходится подавить стон в горле. — Я так сильно хотела быть рядом с тобой. Я все еще хочу. Но ты представляешь собой эту… ловушку. Если ты продолжишь настаивать на моем обучении, я просто найду способы избегать тебя.

— Ты говоришь мне, что я могу заполучить тебя. Но должен терпеть, пока ты убираешь дома и тратишь годы на то, чтобы заниматься медициной?

Ее подбородок упрямо вздергивается.

— Да.

— Шарлотта, — рычу я, вытаскивая ее из кресла, поворачивая нас и укладывая на мягкий ковер моего кабинета. Мое тело опускается на нее сверху. Правой рукой я подхватываю подол ее юбки, пока наши губы соприкасаются, из стороны в сторону. — Я хочу дать тебе все.

— Я знаю, — шепчет она.

— Я хочу посмотреть, как ты ворвешься в мою профессию.

— И это я знаю. Но ты не можешь этого получить. У тебя могу быть только я. — Она протягивает руку между нами и начинает расстегивать свою блузку. — Если ты сможешь это сделать, я попрошу тебя…

— Что? — Хрипло спрашиваю я, наблюдая, как она обнажает самую нежную кожу на свете, две выпуклости ее сисек, приподнятых черным атласным лифчиком. — Скажи мне.

Ее застенчивость становится очевидной по румянцу, поднимающемуся по ее щекам. Закончив расстегивать блузку, она проводит пальцем по центру выреза, по передней застежке лифчика.

— Поцелуй меня… сюда. — Она добавляет шепотом: — Пожалуйста…

Желание бурлит в моих яйцах, мой член, как железо, прижимается к ширинке. Я не так представлял наш первый раз. На полу моего кабинета. Но с этой девушкой ничего не идет по плану. Я слишком очарован ею, чтобы делать что-либо, кроме как следовать прихотям своего тела. Моего сердца.

— Ты заставляешь меня снять с тебя лифчик, Шарлотта? Целовать и облизывать эти маленькие соски, которые я сделал такими упругими? — Мои пальцы тянутся к застежке, готовясь открыть ее. — Но, если я это сделаю, я соглашусь оставить тему денег. И медицинского колледжа. Это верно?

Она кивает, внимательно наблюдая за моим лицом.

Я проклинаю себя. Я знаю это. Я не из тех, кто в чем-то уступает. Когда-либо. Однако нет предела тому, что я бы сделал, чтобы заполучить Шарлотту Бек. В этот момент, глядя на ее прекрасное раскрасневшееся лицо, на подол ее юбки, задравшийся до середины бедер, я бы продал свою гребаную душу, чтобы оказаться внутри нее. Это так просто. Я не могу прожить и дня, не слушая, как она кричит от удовольствия, и зная, что я тому причина.

Я не могу сдержать этот мощный голод. С каждой секундой это становится все более невозможным.

Но как долго я смогу выносить этот ад, когда она будет на мели? Когда я так много могу ей дать? Это сведет меня с ума, это отсутствие контроля…

И тогда я понимаю, что она права. По крайней мере, частично. Я хочу, чтобы она преуспела в профессиональном плане, больше, чем мой следующий вздох. Но я также хочу заявить на нее права. Очень сильно. Финансовая поддержка была одним из способов, которыми я планировал сделать Шарлотту своей. Навсегда. У меня никогда не было серьезных отношений. Мое мастерство в операционной — вот что определяет меня. Деньги — это то, что я могу предложить, но она отвергает это — возможно, очень мудро, поскольку теперь я понимаю, что мои намерения не совсем чисты.

Но я не могу отрицать животный инстинкт предъявлять на нее права.

Он бьется внутри меня, как второе сердце, разбуженное только ею.

Уступки. Требования.

Если деньги не помогут стать ее мужчиной, я найду другой способ. Способ завоевать. Моя интуиция подсказывает мне, что это то, чего мы оба тоже хотим. Хотя она, возможно, еще не осознает, что хочет, чтобы над ней физически доминировали, она подавала мне сигналы. Я никогда не чувствовал необходимости управлять чьим-либо телом. Никогда не чувствовал такого собственничества. Свирепости.

Если она сможет привыкнуть к тому, что о ней заботятся физически, и довериться мне, возможно, я в конце концов смогу убедить ее доверять моим намерениям вне постели.

Может быть, в конце концов, она позволит мне платить за учебу.

— Очень хорошо, — говорю я, расстегивая переднюю часть ее лифчика, отчего у нее перехватывает дыхание. — Вопрос о деньгах за обучение пока закрыт.

Я отодвигаю атласные чашечки, чтобы освободить две очень упругие груди, соски малинового цвета, стоящие по стойке смирно в центре каждого бледного шарика. Вздымающиеся. Жаждущие. Боже. У меня слюнки текут при виде них — и я не могу отказать себе в том, чтобы лизнуть каждый бутон, мое желание усиливается от ее реакции. На вздрагивающий изгиб ее спины, на то, как ее губы складываются в букву «О».

— Ты называла меня «сэр» ранее, Шарлотта… — Я слегка посасываю ее соски, поглаживая большим пальцем влажную вершинку, в то время как ее дыхание начинает прерываться. — Ты когда-нибудь мечтала называть меня так, когда я буду на глубине в 23 см?

Глава 4

Шарлотта

Я правильно его расслышала?

— Ты назвала меня «сэр» ранее, Шарлотта… Ты когда-нибудь мечтала называть меня так, когда я буду на глубине 23 см?

Это еще мягко сказано. Я фантазировала об этом мужчине годами, лежа дома в постели. Я представляла, как вхожу в его кабинет, как он смотрит на меня из-за стола, делая паузу в процессе записи в медицинском листке. Солнечный свет проливается на плечи его белого халата. Я представила, как он остолбенеет при виде меня, потому что мы оба сразу поймем, что между нами есть что-то волшебное. Он разденет меня, прижмет к себе.

Завладеет мной. Жестко.

Как будто он главный, а я должна следовать его правилам.

Эти фантазии — горькая пилюля, которую трудно проглотить, ведь я поклялась никогда не быть в подчинении у мужчины. Но стыд лишь заставляет меня еще сильнее погрузиться в эти ужасно прекрасные мечты. Они — отход от стандартов, к которым я себя приучила. Побег.

Вопрос Дина повисает в воздухе между нами.

Здесь нет никакой лжи. Не между нами. Определенно нет, пока он теребит мои соски своими губами, проводя по ним языком долгими, слегка непристойными облизываниями.

— Да, я думала об этом, — хнычу я, мое лоно сжимается в такт признанию.

Его рот на мгновение замирает, пристальный взгляд заостряется на моем лице.

— Шарлотта, — выдыхает он, проводя большим пальцем взад-вперед по моему правому соску. — Я чувствовал это, но не был уверен. — Он поднимается выше по моему телу, его рот захватывает мой в долгом, затяжном поцелуе, от которого мои пальцы ног вжимаются в ковер. — Я буду твоим господином, милая. Я возьму власть над тобой, — говорит он в перерывах между приступами пожирания меня. — Ты доверяешь мне в том, что я точно знаю, что тебе нужно?

— Физически — да. Только. — Это опасно.

Какой-то шепот в глубине моего сознания говорит мне об этом. Говорит мне, что отдать свое тело в руки врача — это наркотик, который приведет туда, куда я и не предполагала. Но моя потребность доминировать над ним берет верх над этим голосом. Разбивает его в пух и прах. Он хочет моего доверия, и внутри меня звучит незнакомый призыв отдать его ему. Только этому мужчине. Полностью.

— Только… — Говорю я, когда он позволяет мне оторваться подышать воздухом. — Я не… Я даже не знаю, что мне нужно, Дин. Я никогда не делала этого раньше.

Сначала он кажется сбитым с толку, но через несколько секунд приходит понимание. За ним следует то, что можно описать только как хищническое удовлетворение.

— Ты девственница. — Он пробегает глазами по передней части моего тела, как будто видит его в первый раз, его грудь поднимается и опускается все быстрее. — Ты моя девственница.

— Да, сэр, — шепчу я, повинуясь инстинкту.

И это похоже на то, как если бы меня затянуло в наводнение, понесло по улице бурным потоком. Мое согласие в этот момент меняет все. Мускулистая фигура Дина, кажется, целенаправленно расширяется, его челюсть твердеет. Мое тело становится маленькой, хрупкой игрушкой. Жертвоприношением Мессии. В то время как я каждый день изо всех сил цепляюсь за свою власть и независимость, прямо сейчас я во власти мужчины. И от стыда за то, как сильно мне это нравится, я становлюсь влажной. Мои соски твердеют еще больше. До боли. Я тяжело дышу, всасывая кислород, но, кажется, не могу наполнить свои легкие. Я страдаю и обессилена, а Дин наблюдает, как изменения охватывают меня животным голодом, его руки начинают работать. Как будто он больше не может выносить тот факт, что я в одежде — и я тоже не могу.

Моя рубашка не заправлена в юбку. Я слегка выгибаю спину, чтобы он мог полностью снять ее, отбросив в сторону вместе с лифчиком. И затем он оказывается на мне сверху, его жадный рот прижимается к моему, требовательными руками задирает мою юбку, оставляя ее собранной на талии, вся его рука немедленно погружается в переднюю часть моих трусиков, чтобы грубо обхватить мое лоно. Так грубо и с таким чувством собственности, что я задыхаюсь, прерывая поцелуй. Всхлипываю в твердые губы, которые он продолжает прижимать к моим, его глаза сверлят меня.

— Это мое. Ясно?

— Да, сэр, — прерывисто отвечаю я, мои каблуки скребут по полу, когда он сжимает меня крепче. Сжимает меня в своей бесценной руке. Жестко. — Да, сэр. Да!

— Это мое, и я собираюсь взять это любым способом, который выберу сам.

О Боже. За всю мою жизнь у меня был только один, и то в полусонном состоянии. Может быть, потому что, когда я попыталась во второй и третий раз, я была слишком бодрой, слишком присутствовала в постоянном шуме своего сознания. Сейчас я сосредоточена только на этом мужчине и его хватке. Я существую для него. Я ограничена только им. Только нами.

— Да, — я отрываюсь от онемевших от поцелуев губ. — Пожалуйста.

Медленно, очень медленно он ослабляет хватку и раздвигает мои складочки своим длинным средним пальцем, скользя им по влажной ложбинке моей женственности, его веки тяжелеют от мужского возбуждения. Ноздри раздуваются.

— Мы собираемся оставить пятно твоей девственности на моем ковре, чтобы я мог видеть его каждый раз, когда буду работать. — Без предупреждения он вводит в меня два пальца, и я беззвучно кричу, мои пальцы царапают пол, искры танцуют по краям моего зрения. — Итак, я помню, что ты пришла ко мне хорошей девочкой, ни единого отпечатка пальца на этой маленькой тугой киске. Ты ждала. Ты знала, что папочка сорвет эту вишенку, не так ли?

Рыдание почти разрывает меня надвое.

Папочка?

Если раньше меня уносило наводнением, то сейчас меня просто засосало в затерянный город на дне океана. Это восхитительно незнакомо. Здесь нет никого, кто узнал бы меня, поэтому я могу делать все, что приходит само собой. Все, что кажется правильным. Я свободна.

— Папочка, — хнычу я, прижимаясь лоном к его руке, погружая эти нежно двигающиеся пальцы глубже. — Твои руки. Руки. Я люблю их.

Сдвинув брови, он смотрит мне в глаза, на его верхней губе блестит пот.

— Единственная процедура, которую я никогда не проводил. — Он прерывисто выдыхает. А затем говорит со мной голосом врача. Низкий гул, который, без сомнения, заставляет местных жителей благоговейно перешептываться, когда он проходит мимо. — Лежите спокойно, мисс Бек. Вы почувствуете боль лишь на мгновение.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу и чувствую, как он погружается, колеблется, затем толкается.

Его суровое выражение лица меняется от того, что он чувствует, его проклятия смешиваются с моим тихим вскриком. И на несколько секунд ощущается щемящее давление, но он держит пальцы высоко и крепко, его квадратная челюсть подергивается, глаза горят, пока боль не отступает.

И у меня не остается ничего, кроме неутихающей боли. Пустота, которую только он может заполнить.

Все, что мне нужно сделать, это пошевелить бедрами и немного поскулить, и он двигает пальцами. Быстрее, быстрее, пока он не имитирует половой акт. Быстрый, грязный половой акт, его пальцы хлюпают во мне и выходят из меня.

— Раздвинь бедра, — хрипло инструктирует он. — Нужно посмотреть, как проникают пальцами в эту тугую щелку. Она такая влажная и тугая, не так ли? Мне повезет, если я доберусь до половины.

— Н-нет, — жалуюсь я, моя голова мотается из стороны в сторону по ковру. — Я хочу тебя полностью.

— О, не волнуйся. Мы собираемся попробовать. Я буду входить снова и снова, пока ты не забудешь, каково это, когда мой член не входит в эту прелестную малышку. — Он наклоняется и по очереди целует мои груди, затем прокладывает дорожку вниз к животу, проводя языком по пупку. — Сначала я собираюсь принять приятную теплую ванну. Ты сохранила свою вишенку, чтобы я был единственным, кто узнал ее вкус, не так ли, Шарлотта? Дай папочке полизать ее сейчас.

Я на мгновение ослепла.

Я вижу, как его широкие плечи втискиваются между моими бедрами, розовая вспышка поднимается вверх, к центру моего лона — и затем я теряю сознание. Потерялась в пространстве. Звезды прямо там, в пределах моей досягаемости, но я почти парализована от удовольствия, чтобы пошевелиться. Почти. Мои бедра двигаются сами по себе, извиваясь на полу, так широко, как я только могу их раздвинуть, потому что, о Боже мой, о Боже мой, он использует свой язык, чтобы отодвинуть маленький кусочек плоти в сторону, а затем ласкает мой клитор. Гортанно постанывая, когда он делает это, его пальцы входят и выходят из моего киски. Ко мне возвращается зрение, и в то же время я вновь обретаю способность двигаться, мои бедра поднимаются вверх, пытаясь растереть эту всемогущую жемчужину плоти о его язык.

— Пожалуйста, не останавливайся, — задыхаюсь я, вцепляясь в пряди его волос. — Пожалуйста!

Проходит секунда. Две.

Удовольствие проходит сквозь меня, накапливаясь, притягивая, а затем оно взрывается.

Моя женственность сжимается, и из меня вырывается пронзительный всхлип, Дин прижимается лицом к моему центру, его язык сильно прижимается к пульсации между моих ног. И это продолжается и продолжается, нескончаемые импульсы удовлетворения, от которых у меня трещат кости и хочется уступить. Всему, чего он захочет. В постели. И вне ее. Я свернусь калачиком на блюдечке и буду потакать его прихотям. Мой папочка такой могущественный. Такой совершенный. Посмотрите, что он может сделать с моим телом. Превратить его в сосуд секса, греха, декаданса и облегчения. Я принадлежу ему.

— Время тебя трахнуть, — рычит он, скользя вверх по моему телу, одновременно расстегивая молнию на штанах.

— Д-да, сэр.

У меня есть всего доля секунды, чтобы заметить огромный, увесистый член, который он сжимает в трясущейся руке, прежде чем он прижимается к моему входу. Ворчание Дина окрашивает воздух, когда он вводит его, его теплое дыхание омывает мои губы.

— Я вхожу. Видит Бог, ты не можешь стать еще более влажной, сладкая, идеальная девочка. Истекаешь собственной спермой. — Его тело напрягается, стон застревает в горле, когда ему, наконец, удается погрузиться на пару дюймов, его бедра двигаются медленно, медленно, понемногу набирая силу. — Господи. Ты и десятицентовую монету в тебя не всунешь, не говоря уже о моем члене. Я сделаю тебе больно, черт возьми.

И он этого не хочет. Очевидно, что он жаждет меня, но находится в противоречии.

Я не буду врать, есть определенное давление, которое нарастает каждый раз, когда он погружается глубже, но я имела в виду то, что сказала, что хочу его полностью. Мне нужно, чтобы он был удовлетворен, чтобы я была удовлетворена сама. Единственный способ дать нам то, что нужно нам обоим, — это соблазнить его причинить мне временную боль.

Я поднимаю руки над головой, дразняще выгибая спину, привлекая его голодное внимание к моей груди. Я улыбаюсь ему, раздвигая ноги чуть шире.

— Он такой большой, папочка. — Я понижаю голос до шепота. — Я хочу почувствовать его внутри себя.

Дин издает хриплый звук.

Его рука, кажется, движется сама по себе, поднимаясь и обхватывая мое горло. Он наблюдает за происходящим почти ошеломленно, но когда его эрекция пульсирует во мне все сильнее, я знаю, что ему нравится контроль, который это ему дает. Держать меня за горло. И мне нравится беспомощная власть, которую это мне дает. Находиться под его физическим руководством, одновременно используя свое тело, чтобы заставить его принять решение.

— Кому принадлежит эта маленькая киска? — спрашивает он, скривив верхнюю губу.

— Вам, сэр, — шепчу я.

Он преодолевает оставшееся расстояние, опускаясь на меня сверху, как раз вовремя, чтобы я закричала ему в плечо. Его рука остается на моем горле, сжимая его все сильнее, пока он начинает двигаться. То, что он делает со мной, — это потное совокупление. Он использует меня, чтобы удовлетворить свои потребности. Чтобы кончить. И мне это нравится.

Мне нравится, что я довела его до этого, отправила его поиграть с моей дырочкой в море грубой, звериной похоти. Его массивный член входит и выходит из меня, его огромное тело — все еще полностью одетое, прямо как в моих фантазиях — скользит вверх и вниз по моему почти голому телу, его бедра неустанно двигаются вперед и назад, мои стоны борются за то, чтобы быть услышанными сквозь его рычание обладания.

— Черт, — ворчит он мне на ухо, движения бедер начинают становиться бессвязными, беспорядочными. — За этой киской стоит гоняться по всему Чикаго. Ты крепкая маленькая девочка, не так ли? Ты тугая маленькая девочка, не так ли? Бегаешь рядом, но ускользаешь сквозь пальцы. Больше нет. Когда солнце сядет, ты раздвинешь эти прелестные ножки и поприветствуешь меня. Или я выслежу тебя и сам раздвину их.

Я икаю, запаниковав от очередного прилива удовольствия. Это застает меня врасплох и колотит, сжимая мою плоть вокруг плоти Дина и превращая его в настоящего монстра. Красивого. Он рычит мое имя и опускается, толкаясь в последний раз, его рука крепко сжимает мою челюсть. Он прижимается ртом к моей повернутой щеке, рыча во время оргазма, его тело содрогается в конвульсиях и начинает избавляться от каждой горячей струи влаги.

Я ахаю, и ахаю, и ахаю, потому что это не что иное, как удовольствие.

Я крепко обнимаю его, купаясь в его удовольствии. В моем. Это темная цель, какой я никогда не знала, и не хочу, чтобы это заканчивалось. Завтра я снова стану самостоятельной и упрямой, но когда я подчиняюсь этому мужчине, я не что иное, как его падение. Я подчиняюсь его воле. И я уже знаю, что мне всегда будет мало. Я потеряна и найдена.

В Дине. В докторе Флетчере. В моем папочке. В моем господине.

— Я сделал тебе больно? — выдыхает он, с беспокойством вглядываясь в мое лицо, переворачивая нас на бок. — Шарлотта?

— Нет, — шепчу я, поворачиваясь в его объятиях. Позволяя ему прижать меня ближе, пока его сердце не начинает стучать у моего уха. — Я не могу… Я пока не могу выразить словами то, что я чувствовала.

Он тяжело сглатывает.

— Я тоже. — Он приподнимает мой подбородок и смотрит мне в глаза. — Но у нас есть вечность, чтобы разобраться в этом. Не так ли?

Вечность.

Взгляд его карих глаз говорит, что это не подлежит обсуждению. Его тело только что полностью завладело моим, этого нельзя отрицать. И мое сердце… оно всегда принадлежало ему издалека. Теперь, когда я узнала его, стала свидетелем его сострадания и готовности идти на компромисс, я падаю еще глубже. Сказать «нет» вечности с этим мужчиной — несбыточная мечта, но я не совсем уверена, что он сможет дать мне ту самостоятельность, за которую я держусь вне постели. После того, как я получила столько удовольствия под его началом, мне уже становится все труднее отказать ему. Чтобы держать его на достаточном расстоянии, чтобы я могла выполнить свое обещание самой себе сделать это самостоятельно.

— Давай начнем с завтрашнего дня, — говорю я, накрывая его рот своим, проводя языком по складке его губ, надеясь отвлечь.

Его рука сжимается на моем бедре, его разочарование очевидно.

— Завтра, Шарлотта, — напряженно говорит он. И прежде, чем я успеваю ответить, он снова переворачивает меня на спину и вонзается в меня всей своей толщиной, беря меня в неистовом рычании, пока я держусь изо всех сил.

Физически и эмоционально.

Глава 5

Дин

Я опираюсь руками о стену на крыше и смотрю на здание, где Шарлотта работает в технологической компании, в смятении качая головой, как я обычно делаю в эти дни. Капли воды из бассейна, в котором я плавал кругами в течение последнего часа, скатываются по моей спине, подбородку и волосам. Мои попытки избавиться от этой беспокойной энергии были бесплодны, но, по крайней мере, вид отсюда более приятный, чем из суровых белых больничных стен.

Мы с Шарлоттой официально встречаемся уже три дня, и каждый из них — это отчасти борьба, отчасти рай. Борьба, потому что я трачу каждый гребаный час, сопротивляясь желанию заявиться в ее офис, схватить ее и объявить всем, что она занята. И рай, потому что я знаю, что она придет ко мне ночью.

О, она заставит меня страдать, прежде чем пустит под юбку.

Неизбежно.

Моя Шарлотта твердо придерживается своих принципов, настаивая на «уборке» по крайней мере в течение часа, прежде чем позволит мне покормить ее.

Прежде чем она позволит мне завалить ее на любую доступную поверхность и доводить до оргазма, пока она не начнет тараторить себе под нос. Наверное, я должен испытывать облегчение от того, что ее уборка включает в себя только просмотр моих старых медицинских файлов. Если бы она когда-нибудь попыталась вымыть мой душ, думаю, я бы окончательно вышел из себя.

Я еще мгновение барабаню пальцами по стене, щурясь на здание Шарлотты, как будто смогу разглядеть ее сквозь сталь, стекло и бетон. Присутствие этой девушки в моей жизни — постоянное упражнение в самоконтроле. Я хочу больше. Я хочу ее всю. Каждую секунду своего времени, каждую каплю своего доверия, всевозможные обещания. Обязательства. Всё. Но она держит меня на расстоянии вытянутой руки — и, черт возьми, у нее есть на то веские причины, учитывая ее прошлое. Не говоря уже о том, что моя конечная цель — измотать ее, постепенно, шаг за шагом. Заставить ее уступить, понять, что я не тиранический мудак (большую часть времени), и принять помощь, которую я так отчаянно хочу ей оказать. Однако это займет гораздо больше трех дней, так что я здесь. Плаваю кругами в бассейне на крыше, пытаясь сохранить рассудок, который висит на очень тонком волоске.

Когда я вспоминаю о другой причине своего присутствия, мышцы моих плеч напрягаются, и я отталкиваюсь от стены, расхаживая по краю уединенного бассейна. Я готовлюсь нырнуть в прохладную глубину воды, чтобы проплыть еще несколько кругов, но резко останавливаюсь, когда мой телефон подает звуковой сигнал.

Наверное, это из больницы, хотя ближайшая операция только в два часа, а время только приближается к обеду. Когда я беру телефон и смотрю на экран, я с удивлением обнаруживаю, что мне пишет Шарлотта. Мой пульс учащается, член напрягается. Она никогда раньше не писала мне, и мое нелепое сердце колотится в беспорядочном ритме, желая верить, что это признак прогресса.

ШАРЛОТТА: Привет. Вскрывал кого-нибудь сегодня?

Ухмыляясь, я отвечаю.

ДИН: Пока нет. Пересадка легких в два часа.

Ш: Мечтательный вздох.

Д: Я бы хотел увидеть этот мечтательный вздох лично.

Ш: Увидишь. Сегодня вечером. Но… главное признание. Я скучаю по тебе. Сильно. Это немного раздражает.

Боже, моя грудная клетка сжимает сердце, душит его. Она скучает по мне. Это такой неожиданный подарок, что моей руке на мгновение становится трудно держать телефон. Ни за что на свете я не смогу дождаться сегодняшнего вечера, теперь, когда знаю, что она тоже думает обо мне. Достаточно, чтобы признать это, что для Шарлотты немаловажно. Наверное, мне следует принять это благословение, это доказательство прогресса и быть счастливым. Но довольствоваться полумерами не заложено в моей ДНК, поэтому я фотографирую уединенный бассейн, в котором плаваю, и отправляю ей снимок.

Д: Я здесь пробуду час. Давай встретимся. Всего в нескольких кварталах от тебя.

Ш: Никогда еще не было так очевидно, что я встречаюсь с эксцентричным миллионером.

Ш: Я не могу просто бросить работу, чтобы пойти поплавать… Или?

Д: Или. Предписания врача. Я напишу тебе справку.

Ш: У меня нет купальника.

Д: Отлично.

Я пишу ей код от лифта в вестибюле, чтобы она смогла подняться на крышу — и затем жду, мой аппетит к ней с каждой секундой становится все более ненасытным. Дворецкий появляется из стеклянной двери в дальнем конце крыши, чтобы спросить, не нужно ли мне чего-нибудь, и я заказываю шампанское для Шарлотты и воду для себя, поскольку сегодня днем у меня операция. Ей требуется двадцать минут, чтобы прибыть, но, Боже мой, она стоит каждой секунды ожидания. Одетая в обтягивающий красный топ и джинсы, на высоких каблуках, удивительно, что она добралась до меня, и ее не украли прямо на улице. Но самое приятное — это то, как она улыбается и краснеет, когда видит меня.

— Ты не предупредил, что будешь в плавках. Так по-европейски, — говорит Шарлотта, заправляя свои длинные волосы за ухо. — Вау. Это просто… Я не видела тебя без одежды.

— Да, — отвечаю я, подходя к своей девушке. Беру ее за подбородок и приподнимаю ее лицо, простой акт власти заставляет ее глаза остекленеть. — Я слишком нетерпелив, чтобы возиться с одеждой, когда дело доходит до тебя.

— Ну… — Она облизывает губы, привлекая мое пристальное внимание. — Может быть, ты мог бы уделить этому время в следующий раз, сэр? Мне нравится на тебя смотреть.

Медленно я засовываю большой палец ей в рот, и она стонет, посасывая палец, слегка покачиваясь на каблуках. Дворецкий выбирает этот момент, чтобы вернуться с нашими напитками, и Шарлотта вздрагивает, пытаясь отстраниться, но я наступаю на нее, держа большой палец у нее во рту, притягивая ее ближе, обхватив другой рукой за бедра. И после нескольких секунд шока с широко раскрытыми глазами напряжение спадает с ее тела, и она позволяет мне втягивать его внутрь и наружу, внутрь и наружу, ее цвет лица становится все более розовым, ее плотное тело трется о мое.

— Здесь только ты и я, — бормочу я, поглощенный движениями ее пухлых губ. — Никогда не будет никого другого.

Когда дворецкий уходит, я убираю большой палец и заменяю его языком, целуя ее так, как мог бы, если бы мы трахались на полу моего офиса. Глубоко. Собственнически. Из ее горла вырывается прерывистое мычание, и за последние три дня я уже понял, что именно этот звук она издает, когда становится влажной. Моя рука скользит вниз по ее телу, по ее упругим титечкам, сжимая ее киску через джинсы.

— Это будет моим обедом, Шарлотта.

Ее веки трепещут.

— Да, сэр.

Несказанно довольный динамикой, которая развилась и расцвела между нами, я сжимаю ее идеальную маленькую щелку еще раз и отступаю назад.

— Раздевайся.

Положив сумочку, Шарлотта оглядывается по сторонам, явно нервничая. Мы находимся в одном из самых высоких зданий, и здесь более чем достаточно уединения, чтобы ее никто не увидел. Кроме того, у бассейна больше никого нет, не считая случайного дворецкого. Но средь бела дня в незнакомом месте, полагаю, есть небольшая порочность в том, чтобы полностью раздеться. Однако я не могу не расширять ее границы. Мы начали не спеша, она стала называть меня сэр, ласкать в постели, а потом звать «папочкой».

Это то, чего я никогда не мог ожидать от себя. Мое единственное объяснение — интуиция, что ей нужно расширить свои границы. Что это удовлетворяет ее тело, а также что-то глубоко внутри ее разума. Шарлотта — один из самых сильных людей, которых я когда-либо встречал. Если бы она не хотела того, что я делаю, говорю и приказываю ей, она бы остановила меня. Она бы ушла. Тот факт, что она продолжает, означает, что она хочет исследовать этот обмен властью так же сильно, как и я.

— Итак… — шепчет она, стягивая красный топ через голову и бросая его на ближайший шезлонг. Почему тот факт, что на ней черно-белый бюстгальтер в горошек, так возбуждает меня? В то же время это наполняет меня возбуждением. Так много это я с трудом перевариваю. — Это клуб… — Потянувшись назад, чтобы расстегнуть лифчик, она осматривает крышу. — Или у тебя здесь квартира?

— Пентхаус принадлежит хорошему другу. Это его бассейн. Исключительно. Он много путешествует и редко пользуется этим. — Я наклоняю голову. — А я частенько.

Губы Шарлотты дергаются, подбородок приподнимается.

— Дай угадаю, ты спас ему жизнь, и неограниченный доступ к бассейну — это его способ отплатить тебе.

— Это была жизнь его сына, — признаю я, сжимая челюсти, когда она сбрасывает лифчик.

Блядь. Эти дерзкие маленькие сиськи.

Они преследуют меня во снах своими сексуальными малиновыми сосками. Тот факт, что на мне обтягивающие плавки, не оставляет сомнений в том, насколько мне нравится смотреть на них. На нее. Господи, просто находиться рядом с ней делает меня твердым.

Затем она снимает туфли на каблуках, отставляет их в сторону и принимается расстегивать молнию на джинсах.

— И ты приходишь сюда только поплавать?

В моем горле возникает тупой комок, за которым следует волна дискомфорта. Я внимательно изучаю ее, между моими бровями образуется морщинка.

— Почему ты спрашиваешь?

Она пожимает одним плечом.

— Я не знаю… когда я вошла, до того, как ты меня увидел, я заметила некоторое… напряжение. Ты казался замкнутым.

Почему я вдруг запыхался?

У меня пересохло в горле и слегка подергивается за правым глазом. Надеясь скрыть реакцию на ее вопрос, я отхожу в сторону и беру свою воду, делаю большой глоток и ставлю ее обратно.

«Замкнутый» — идеальное описание того, что я испытывал до того, как она пришла на крышу. Должен ли я сказать ей причину? Я не доверяю людям. Нет. Особенно не о моей слабости. Эта девушка, я только хочу, чтобы она думала обо мне как о сильном, непобедимом.

Но я попросил ее полностью довериться мне — и в какой-то степени она доверилась. Она дала мне достаточно, чтобы я мог распоряжаться ее телом. Разве я не обязан ей и своим доверием, после того как она была достаточно храброй, чтобы довериться мне?

— Трансплантация легких, — наконец отвечаю я, с трудом прочищая горло. — Они, как правило, заставляют меня сомневаться в себе. Немного. У меня была только одна неудачная операция, и это была операция на легких.

— Ой. — Она немного отстраняется. — Ну, это кажется…

— Что?

— Абсолютно человеческим. И здоровым. — Она мгновение колеблется, затем стягивает джинсы, выходя из них, оставшись в трусиках в горошек в тон лифчику. Затем сокращает расстояние между нами, кладя руку мне на грудь. — Если бы ты делал мне операцию…

— Господи, не говори таких вещей, — хриплю я, на мгновение испытывая головокружение от ужасной мысли о ней на моем операционном столе.

— Если бы это был ты, — упорствует она. — Я бы хотела, чтобы ты пересмотрел свои предположения.

Я приподнимаю бровь, пытаясь умерить вспышку надежды, разгорающуюся внутри меня.

— Да?

— Конечно. Медицина — это постоянно развивающийся организм. Однажды метод, который, как тебе кажется, ты усовершенствовал, изменится. Успешный хирург всегда осознает новые возможности. Даже вероятность того, что он ошибается. Это самое важное. — Она приподнимается на цыпочки и целует меня в подбородок. — Теперь я еще больше уверена, что ты великолепен.

Она пытается отодвинуться от меня, но я обхватываю ее за талию и притягиваю к себе. Заключаю в объятия. По чистой необходимости, потому что меня переполняет благодарность, и это чувство мне незнакомо. Обычно люди выражают мне свою благодарность, но я никогда не обращаю на это особого внимания. Я просто выполняю свою работу. Но теперь я вижу, что они выражают что-то по-настоящему глубокое. И теперь я собираюсь уделять этому гораздо больше внимания. Из-за Шарлотты.

— Спасибо, — говорю я в ее волосы. — Мне нужно было это услышать. — Шарлотта поворачивает ко мне свое прелестное личико, поджимая губы.

— Посмотрите на меня, я говорю с мессией медицины.

Выражение моего лица на мгновение становится кислым.

— Я ненавижу это прозвище.

Ее хихиканье согревает меня до самых пят.

— Если бы это было мое прозвище, я бы сделала надписи на футболках. Даже наклейки на бампер!

— Когда-нибудь у тебя будут наклейки получше.

Блядь. Грудь сжимается, слова «Я люблю тебя» пытаются сорваться с моих губ.

Эта девушка возвращает меня к жизни, и это почти так же больно, как и прекрасно.

Может, мне стоит просто сказать ей. Что я прошел бы через ад ради нее. Что я бросил бы медицину и уехал жить в лачугу на другой конец света, если бы она просто смотрела на меня так каждое утро. Но, Боже, это не та граница, которую я должен переступать. Сегодня она впервые написала мне, призналась, что скучает по мне. Я должен быть доволен этим — пока.

— Да, — говорит она, вторя мне. — Когда-нибудь.

То, как она подчеркивает это слово, напоминает мне о безмолвной битве, происходящей между нами. Еще раз, своими словами о развитии медицины, она доказала, насколько она созрела для медицинской сферы. И часть меня хочет встряхнуть ее, потребовать, чтобы она позволила мне способствовать ее образованию. Однако выражение ее лица довольно ловко скрывает чувства. Я пока воздержусь от слов. Может быть, мне и не удастся легко переубедить ее…

Но я могу манипулировать ее телом.

Между нами нет физических барьеров, и я сгораю от желания быть так близко к ней сейчас.

Сейчас.

Потянувшись вперед, я наматываю ее волосы на кулак.

— Почему на тебе все еще трусики?

Это все равно, что наблюдать, как кого-то погружают в воду. За секунду она переходит от игривости к подавленности, ее дыхание прерывается.

— Я.… я…

— Может быть, ты хотела, чтобы я снял их с тебя. — Отпуская ее волосы, я кладу обе руки ей на бедра, обхватываю их один раз, затем грубо стягиваю с нее нижнее белье, подставляя солнцу ее обнаженную киску, оставляя одежду на ее дрожащих коленях. Хотя мой инстинкт подсказывает мне броситься вперед, обхватить ее руками и трахнуть ее рот языком, вместо этого я наклоняюсь вбок и беру ее шампанское, поднося его к ее губам. — Пей, малышка.

Она делает один глоток и отводит глаза, тяжело дыша. Проходит несколько секунд, пока она явно прикидывает что-то в уме. Судя по ее остекленевшему выражению лица, это что-то… новое.

— Этот напиток сделает меня более… сговорчивой, папочка?

Эти слова — эротический удар в живот.

Она намекает, что хочет поиграть в игру. Темную. Извращенную.

Как будто я мог отказать ей в чем-либо, когда она обнажена и сияет на солнце, ее веки отяжелели от возбуждения. Как будто я мог положить этому конец, когда она смотрит на меня серьезными зелеными глазами, ее соски напряглись. Я тоже этого хочу. Я хочу все, что ее возбуждает.

— Почему бы тебе не проглотить все до капли и не позволить мне позаботиться об этом? — Хриплю я,снова поднося стакан к ее губам, наблюдая, как двигается ее горло, когда она глотает жидкость. Затем я ставлю стакан и веду ее к мелкому концу бассейна, направляя вниз по ступенькам.

— Боже, как он нагрелся, — стонет она, скользя вниз, в прозрачно-голубую воду, ее бедра исчезают под поверхностью, за ними следует ее восхитительный зад. Я следую за ней, запоминая ее звуки удовольствия, каждое ее движение. Я чувствую, как одержимость овладевает мной, и мне приходится прилагать физические усилия, чтобы не зарычать, как зверь-собственник. Неужели она не понимает, что мои внутренности разрываются на части каждую секунду, когда я с ней?

Секс — это то, что я могу получить прямо сейчас. Эта игра.

И я, черт возьми, собираюсь сделать так, чтоб он имел вес.

Подплывая к Шарлотте, я направляю ее на глубину, оставаясь на краю бассейна. Ее движения вялые, немного замедленные, преувеличенные. Алкоголь придал ее щекам легкий румянец, скрывающий ее обычный румянец. Чем глубже мы погружаемся, тем больше ей приходится брыкаться, чтобы удержаться на плаву, хотя мои ноги легко достают до дна, благодаря моему росту.

— Я не могу коснуться дна здесь, — выдыхает она.

— Я могу, — говорю я, протягивая к ней руку. — Иди сюда.

Она обвивает руками мою шею и вздыхает с облегчением.

— Спасибо, папочка.

— Обхвати меня ногами, — говорю я, прижимаясь открытым ртом к пульсу у основания ее шеи.

— Мы должны быть осторожны, не так ли?

— Да… — Нерешительно она устраивается внутренней стороной бедер на моих бедрах, ее киска касается моей эрекции, и она втягивает воздух. — Не стоит ли нам вернуться на мелководье?

— Почему бы нам не остаться здесь ненадолго. Я рядом. — Она кивает, но хмурится.

— Я чувствую себя странно.

— Как именно?

— Немного сонной. — Она хихикает и кладет голову мне на плечо. — Ты такой теплый.

— Ммм — Я провожу ладонями вверх по внешней стороне ее бедер, обхожу вокруг, чтобы крепко обхватить ее за задницу, прижимая ее ближе к моему твердому члену. — Ты тоже. Теплая и тугая, уверен.

— Папочка, — шепчет она, быстро поднимая голову, пытаясь высвободиться из моих объятий. — Что ты делаешь? Что…

Я тихо шепчу ей в губы.

— Все, что происходит под водой, ненастоящее, малышка. Это просто притворство.

Она прикусывает губу.

— Типа… игра?

— Точно. — Возбужденный сверх моих самых смелых мечтаний, я медленно подтаскиваю ее к краю бассейна, зажимая между собой и бетонной стеной, грубо прижимаюсь бедрами к ее маленькому влагалищу, бесстыдно тру себя, когда ее взгляд начинает терять фокусировку. — Просто закрой глаза и позволь мне сделать то, что я должен сделать.

— Должен…?

— О да. Должен. — Я завладеваю ее ртом в непристойном поцелуе, и она целует меня в ответ, смущенная, хнычущая каждый раз, когда я трахаю ее — и я становлюсь грубым из-за этого. Настолько грубым, что ее шея начинает терять силу, веки начинают опускаться. Я прижимаю ее к себе чуть повыше, и ее сиськи шлепают вверх-вниз по поверхности воды. — Хорошая девочка, — шепчу я ей в шею. — Такая хорошая девочка для папы. Я знаю, ты хочешь спать, но ради меня подними ноги.

— Угу, — бормочет она, откидывая голову. — Устала…

Это начиналось как игра, почти флирт с темной стороной нашей похоти, но в этом нет ничего смешного. Не сейчас. Если я не войду в нее, я не доживу до следующей минуты. Я борюсь с резинкой своих плавок, опускаю ее ровно настолько, чтобы вытащить свой член, а затем засовываю его в ее уютную дырочку, проталкиваю глубоко и безжалостно бью ее о бортик бассейна, мое ворчание эхом отражается от поверхности воды. Медленно она как бы подается вперед, прижимаясь щекой к моему плечу, как будто отключается, но я чувствую ее учащенное дыхание у себя на шее и знаю, что она возбуждена, ей это нравится, она потерялась в этом ужасном/чудесном действии. Предательское сжатие ее киски говорит о том, что я точно знаю, как сильно ей нравится быть маленькой девочкой, обиженной мужчиной, которому она должна доверять.

И если это неправильно, так тому и быть. Я вытащу ее, как бы ей этого ни хотелось.

— Больно, — скулит она мне в шею.

— Бедная малышка. Еще несколько секунд, — тяжело дыша, тереблю я ее анус. Провожу средним пальцем вверх и вниз по заднему входу и, введя кончик, сильно нажимаю. Заставляя ее содрогаться и стонать. И тут ее мельчайшие мускулы напрягаются, застигая ее врасплох, и она отчаянно дергается на мне из стороны в сторону, скуля, впиваясь когтями в мои плечи. — Ааааа, черт возьми, — рычу я. — Теперь еще. Черт возьми. А вот и папочка, — ворчу я, сильно прижимая ее к стенке бассейна и стискивая зубы, издавая приглушенный крик, когда моя сперма начинает вытекать, заполняя эту киску до краев, остальная часть теряется в воде, но я все еще трахаюсь и трахаюсь, у меня свело челюсть, совершенство ее тела распаляло меня, провоцируя на еще один толчок. Ещё один. Ещё один. Пока мои яйца, наконец, не истощаются, и я не падаю на нее, мое тело сотрясается от ее меньшего. Я потрясен, точка.

Когда она поднимает голову и улыбается мне, совершенно ясная, с сияющими от удовлетворения глазами, становится совершенно очевидно, что я потрясен гораздо большим, чем чудовищная потребность, которую она во мне пробуждает. Это любовь. Это одержимость. Это запутанно, непреодолимо и навсегда. Да поможет мне Бог.

Теперь, если бы Шарлотта только согласилась на это и сделала меня самым счастливым человеком на свете, я, возможно, смог бы отдохнуть. А до тех пор я буду одержимым.

Глава 6

Шарлотта

Я сижу за своим рабочим столом, вдыхая аромат только что доставленных роз.

Прежняя Шарлотта отправила бы их обратно флористу, не задумываясь.

Новая Шарлотта? Нет.

Вид роз на моем столе заставляет меня думать о Дине. Все заставляет меня думать о Дине. Прошла неделя с тех пор, как я мы встретились с ним на крыше в бассейне. И если раньше я думала, что близость между нами зашкаливает, то теперь я знаю, что она была только на грани.

Я больше не я.

Сидя в этом кресле, я чувствую себя голой. Открытой. Чувствительной. Каждый нерв оголен.

На открытке, которая прилагалась к цветам, кое-что написано. Веди себя хорошо.

Когда я прочитала это, у меня перехватило дыхание. Мой пульс все еще учащается, а они прибыли час назад, как только я переступила порог офиса. Он доминирует надо мной. И все же я сижу здесь, чувствуя себя могущественной богиней, у которой весь мир под рукой. Ликующая. Почитаемая.

Оглядывая офис, я замечаю группу коллег, которые перешептываются, оглядываясь на меня через плечо, и я не могу сказать, что виню их. В эти дни я вваливаюсь в офис в сексуальном ступоре, моя нижняя губа истерзана следами зубов, волосы растрепаны после того, как меня зацеловали до смерти, когда я выходила за дверь таунхауса Дина. Я очень хорошо осознаю свое тело каждую секунду. Даже то, что волосы касаются моей ключицы, может заставить меня вздрогнуть. Заставляют меня думать о нем. Дин. Доктор Флетчер. Сэр. Папочка.

Я ловлю свое отражение в мониторе моего компьютера, который потемнел, пока я грезила наяву — и, Боже мой, я едва узнаю сексуального котенка, смотрящего на меня в ответ. На мне серое платье-карандаш без бретелек, которое доходит до колен — но выглядит хорошо — и приподнимает мою грудь так, словно приглашает. Разрез доходит до моего бедра, и я уже представляю, как рука доктора скользит по открытой коже, поднимая ее все выше и выше.

Я уже представляю, как он будет командовать мной. Как грубо он войдет в меня.

Глядя на свое отражение, у меня нет другого выбора, кроме как признать, что я порчусь.

Быстро.

Я начала оставаться на ночь. Вчера я даже не делала вид, что убираюсь, за что мне платят. Я принимаю подарки. Когда он вызывает мне Uber, чтобы мне не пришлось добираться на работу на поезде, я охотно еду. С благодарностью.

Это скользкий путь, и я уже скатилась на полпути ко дну.

Через окно моего офиса я вижу больницу, маячившую вдалеке, и знаю, что это то место, где я должна быть. Чтение личных дел Дина разожгло во мне еще более сильный пожар, заставило меня пожевать кусочек, чтобы применить слова на практике. Узнать больше и стать хирургом, о чем я всегда мечтала. Было бы так легко принять подарок, который Дин хочет мне сделать. Если я начинаю сдаваться после такого короткого промежутка времени, где я буду через год? Жить в его доме? Испорченная до безумия и посещать медицинский колледж?

Обеспокоенно вздохнув, я откидываюсь на спинку стула, приказывая себе приступить к выполнению своих задач на день. Но как только я открываю необходимый справочный файл, на мой стол приходит еще одна посылка. На этот раз это орхидея. Она прекрасна. Яркая. Все еще покрытая влагой.

Мое сердце снова бьется как сумасшедшее.

Потому что я люблю его. Я абсолютно, на сто процентов, влюблена в Дина Флетчера.

Я всегда была без ума от него, но это? Это настоящее. Теперь я знаю его. Я ослабила бдительность, и он сделал то же самое со мной. Мы… соединились. Слились. Как пазл.

Внезапно в моем мозгу возникает образ. Голова Дина откидывается на подушку, он смеется над чем-то, что я сказала. Засыпает меня вопросами о себе, в то время как я делаю то же самое, в обратном порядке. Иногда мы разговариваем до самого утра, перешептываясь, как будто нас вот-вот поймают. Я думаю о том, как он притягивает меня в свои объятия, когда я начинаю зевать, прижимает к себе, словно защищая, поглаживая волшебными пальцами вверх и вниз по моей спине, пока я не засну. И не уверена, как я жила без него раньше. Я под его чарами и не хочу ничего менять.

Сжав губы, я тянусь к карточке, прикрепленной к орхидее, и читаю ее, ошеломленно затаив дыхание.

Операция по пересадке печени в 11. Я записал твое имя в галерею для просмотра.

Приходи посмотреть.

Д

Я уже вскакиваю на ноги, врезаясь бедром в стол и чуть не опрокидывая свою чашку. Я открываю нижнюю выдвигаю ящик своего стола и достаю сумочку, вешаю ее на плечо, пытаясь успокоиться, когда подхожу к кабинету своего босса. Хирургия. Я собираюсь посмотреть операцию вживую. И не просто пересадку. Эту операцию проведет сам Мессия. Однажды я прочитала в Интернете, что Дин допускает аудиторию студентов-медиков только раз в год — и они должны участвовать в лотерее, чтобы выиграть место. Я ни за что не могу отказаться от этого. Такой шанс выпадает раз в жизни.

Я легонько стучу в дверь моего босса и открываю ее, заходя внутрь.

Он наклоняется вбок, чтобы видеть меня за монитором своего компьютера, и бросает на меня откровенный взгляд, от которого мне хочется подавиться. Он ребенок по сравнению с моим парнем. Двадцатиоднолетний парень, который заработал миллионы на приложении, удаляющем неиспользуемые приложения, и носит футболки с надписью «Икона» или «Выкуси» и, как правило, он просто язвителен по отношению ко всем, кто его привлекает. Обычно я избегаю его как чумы, если только мне не дают задание, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

— Я неважно себя чувствую, — говорю я, потирая горло. — Першит. Лихорадит.

С ухмылкой он поправляет очки.

— Я так действую на женщин.

Внутренне я съеживаюсь, когда он смеется над собственной шуткой.

— У меня месячные, — вру я.

Он снова исчезает за монитором, как будто я только что вызвала дьявола.

— Иди.

Трус.

— Спасибо!

Я беру еще кофе внизу, мне нужно чем-то занять руки во всем этом волнении. Сегодня прекрасный день, поэтому я решаю пройтись до больницы пешком, и все еще прихожу немного раньше, свежая стерильность хирургического отделения дает мне ощущение возвращения домой. Чувство принадлежности. Есть группа студентов-медиков, ожидающих входа в смотровую перед операцией, и им явно очень любопытно посмотреть на меня, девушку, одетую, чтобы соблазнить своего парня. Одна из этих вещей не похожа на другую. И находясь здесь, видя их в медицинских халатах, я испытываю такую сильную тоску, что мне приходится сосредоточиться на своем дыхании, чтобы справиться с этим. Я хочу присоединиться к ним.

Соскальзываешь. Ты соскальзываешь.

В отчаянии я пытаюсь вспомнить, почему я обещала своей матери, что никогда не позволю мужчине содержать меня. Это только вопрос времени, когда они будут господствовать над тобой. Заставят тебя поверить, что ты была бы никем без них и их денег. Они хотят, чтобы ты была слабой, чтобы они могли чувствовать себя сильными, но они накажут тебя за эту слабость.

Повторение этих слов про себя обычно помогает, но, похоже, я больше не могу применить их к Дину. Они не подходят. Но моя мама тоже попала в подобную ловушку, не так ли? Оправдывая своего парня? Может, я закрываю глаза из-за наших интенсивных физических отношений?

Дверь в смотровую галерею открывается, и студенты-медики заходят внутрь, я замыкаю шествие. Я нахожу место справа, на один ряд позади, и пытаюсь охватить все сразу. Хирургическая бригада готовит пациента, следит за тем, чтобы их инструменты были разложены в ряд, каждый готов. И затем Дин входит в операционную, держа руки в перчатках поднятыми перед собой, чтобы ни к чему не прикоснуться и не испачкать их. Нижняя половина его лица скрыта маской, голова покрыта шапочкой, темные волосы торчат сзади.

Он возвышается над всеми. Главенствует.

— Это он, — шепчет один из студентов-медиков. — Мессия.

— Срань господня, он пугающий, — говорит студент с красной резинкой для волос.

— Я не могла в это поверить, когда появилось объявление о лотерее — второй в этом году. Обычно он проводит только одну.

— Интересно, что изменилось?

— Может, у него появилась девушка, которая смягчила его, — предполагает «Красная резинка для волос».

— Да, — автоматически отвечаю я, а затем быстро краснею до корней волос.

И в этот момент Дин поднимает на меня взгляд через стекло галереи, его проницательные карие глаза скользят по длине моего бедра, так тщательно обнаженного разрезом. Он танцует вдоль моих обнаженных плеч, опускаясь к груди. Его голова слегка качается, всего лишь слегка наклоняется, и все мое тело наполняется невероятным теплом. Потому что я знаю, что означает этот наклон. Это значит, что позже я заплачу за то, что надела это платье. Оно, вероятно, в конечном итоге превратится в лохмотья.

В течение следующих четырех часов я почти уверена, что не пошевелила ни единым мускулом, мои глаза сосредоточены на руках Дина, на методичных движениях скальпелей и зажимов.

Это операция, которая должна была дать моему отцу еще пятьдесят лет жизни.

Это причина, по которой я хочу стать хирургом.

Я могу осуществить эту мечту, и лучше раньше, чем позже. Это то, что он пытается мне показать?

Этот вопрос исчезает по мере того, как я все больше погружаюсь в работу вместе со студентами. И меня привлекает не только операция, но и человек. Его авторитет, его уверенность, сосредоточенность. Гений. Этот человек — гений, спасающий жизни. Он мой любовник. Сила, которую он проявляет в операционной, детализирована и сосредоточена, в то время как он высвобождается, когда мы вместе. Когда он накладывает швы донору, завершая операцию, все, о чем я могу думать, — это собранная энергия Дина. Его контроль.

Я слушаю, как студенты шепчутся о нем с благоговением… и, Боже, помоги мне, я возбуждена — в этой страстной, благоговейной манере, которую я чувствую повсюду. В моем горле, груди и внутренностях. Он Мессия, а я его девушка. Я та, кто вольна вознаградить его, похвалить, как он того заслуживает. Мое тело уже готовится к этому, становясь влажным и податливым внутри, каждый дюйм моей кожи лихорадочно нагревается.

Приходит больничный интерн, чтобы очистить галерею, и студенты-медики выходят первыми, все еще бросая на меня любопытные взгляды. Прежде чем я успеваю выйти за дверь, меня останавливает интерн, который говорит:

— Пожалуйста, следуйте за мной, мисс Бек.

— О… — В моих венах бурлит кровь. — Хорошо.

У меня нет сомнений, что меня ведут к Дину — и я права.

Когда я вхожу, его просторный офис пуст, интерн быстро закрывает за мной дверь. Я провожу пальцем по полированному краю его стола, по золотой табличке с именем владельца. По другую сторону окна горизонт Чикаго вырисовывается силуэтом на фоне оранжево-розового заката, окутывающего офис сказочным сиянием. Медленно, закрыв глаза от нахлынувшего на меня вожделения, я стягиваю лиф своего платья, пока моя грудь почти не выпирает наружу, и прислоняюсь спиной к его столу, чтобы подождать.

Пять минут спустя ручка поворачивается, и Дин заходит внутрь, только что принявший душ и одетый в уличную одежду, его челюсть напряглась.

Голод.

Ловкими движениями он со щелчком закрывает дверь и защелкивает замок.

И я не планировала этого. Я не планировала. Но повинуюсь своим инстинктам, когда дело касается моих отношений с Дином. Моя похоть не оставляет мне выбора. Поэтому я опускаюсь на четвереньки, подползая к нему, дыхание вырывается из моих легких. Добравшись до его ног, я становлюсь на колени, мои пальцы нетерпеливо возятся с пряжкой его ремня, с молнией. На мгновение он обхватывает ладонями мое лицо, затем собственнически сжимает мои волосы, вызывая всхлип у меня изо рта.

— Что это, Шарлотта? — Хрипит Дин.

— Я не знаю, — шепчу я, наклоняясь, чтобы потереться щекой о его эрекцию через черный хлопок его трусов. — Я хочу обслужить тебя. Мне н-нужно. — Я целую его упругий изгиб. Непристойные поцелуи с открытым ртом, от которых промокает материал его нижнего белья. — Мой папочка такой могущественный, — шепчу я, дрожа. — Позволь мне поклоняться.

Голова Дина откидывается назад со сдавленным стоном, его эрекция пульсирует у моих губ.

— Боже, да, малышка. Посмотри на себя. Ты умираешь от желания пососать его, не так ли?

— Да. Да.

— Продолжай. Займись. Трахни свой рот. Пожалуйста, — выдыхает он. — Но не делай этого из благодарности за просмотр. Мне не нужно, чтобы ты это делала. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я знаю, — шепчу я, имея это в виду. — Никакой благодарности. — Я целую его возбужденное тело. — Только преданность.

Его грудь вздымается, пальцы быстро расстегивают пуговицы рубашки, снимая ее, его грудные мышцы и пресс напрягаются в предвкушении. Я выдыхаю теплое дыхание вдоль его счастливого следа, дразня языком эти темные волосы. Не сводя с него глаз, я стягиваю его трусы по бокам, всхлипывая от его огромного вида, провожу губами вверх и вниз по гладким, испещренным венами бокам, потягивая кончик. Целую. Облизываю. Просто стремлюсь угодить ему любым способом. Я придвигаюсь на коленях как можно ближе, пока они не доходят до кончиков пальцев.

Затем я беру его в свой влажный рот, постанывая, поглаживая его руками. Я ощущаю ментол его мыла и отчетливую солоноватость Дина, когда он готов к сексу. Я никогда раньше не брала его в рот, но пробовала ароматы в других местах на его коже, и если бы я могла использовать их как духи, я бы это сделала. Я бы побрызгала им в трусики, на соски, на внутреннюю сторону бедер. Я бы наслаждалась его сущностью, как делаю это сейчас, двигая ртом вверх-вниз по его телу, борясь с тихими сдавленными звуками, чтобы протолкнуть его в свое горло, чтобы я могла подарить ему свой трепет, свое восхищение, свою капитуляцию.

— Господи, Шарлотта, — цедит он сквозь зубы, запуская кулак в мои волосы. — О Боже, ты… ты трахаешь меня в свое горло. Я больше не выдержу.

Я невинно моргаю, глядя на него снизу вверх, затем беру его еще на дюйм, его рычание звучит громко в освещенном закатом офисе. Я как раз поглощаю вибрацию его удовольствия, когда меня подхватывают и бросают на его стол. На спину. Моя голова свисает с кромки гладкого дерева, ближайшего к Дину, мои колени открыты для горизонта. И он снова у меня во рту, вгоняя свой пульсирующий член между моими губами, его пальцы обводят выпуклость, которую он создает в передней части моего горла.

— О боже мой, — хрипит он, его дыхание прерывается. — Посмотри, как сильно ты любишь папочку. Посмотри, какая ты хорошая девочка.

Я вскрикиваю от его вторжения, надавливая тыльной стороной ладони на холмик своего влагалища, пытаясь побороть горячее сжимающее ощущение. Это поражает меня снова, и снова, и снова, пока я не убеждаюсь, что испытаю оргазм от того, что Дин у меня во рту. От его восхитительного вкуса, от того, как он рычит, как животное, каждый раз, когда у меня в горле появляется комок. То, как он создает ритм толчков, занимаясь грязным сексом с моим ртом, его яйца напряжены, плотно прижимаясь к моему лицу.

Я в нескольких секундах от оргазма, когда Дин вырывается со сдавленным ревом, бросаясь на другую сторону стола, как разъяренный Бог.

— Если ты думаешь, что тебе не будут поклоняться в том же духе, Шарлотта, ты ошибаешься. — Он прижимает мой зад к краю стола, поднимая меня в сидячее положение за вырез моего платья, так что наши рты разделяют меньше сантиметра. — Ты хочешь почувствовать, что происходит, когда ты приходишь ко мне в операционную, одетая так, что мой член становится твердым?

— Угу, — выдавливаю я сквозь покалывающие губы, мои веки тяжелеют, все во мне горячо пульсирует. — Пожалуйста. Пожалуйста.

Дин направляет свой член мне между ног, отодвигая в сторону трусики и пронзая меня одним грубым движением, заставляя меня кричать с закрытым ртом, мои глаза слезятся от абсолютной полноты его присутствия внутри меня. Между его первым толчком и следующим нет паузы. Мне просто-напросто вышибают мозги на самом краю его стола, моя задница со скрипом поднимается и опускается на полированное дерево, мои высокие каблуки по одному опускаются на пол.

Это не хирург из операционной с безупречным самоконтролем.

Он возбужденный хищник, а я его добыча.

Его диплом врача из Гарварда — последнее, что я вижу, прежде чем запрокидываю голову, закрываю глаза и выгибаю спину. Я хнычу, когда он стягивает лиф моего платья, позволяя моей груди свободно подпрыгивать для его удовольствия. И почему-то при виде моей обнаженной груди он возбуждается сильнее. Быстрее. Грубее. Срываясь на поцелуи и укусы в шею. У меня будут отметины по всему телу, и мне все равно.

— Я хочу. Сожми меня, — ною я. — Сделай мне больно, папочка. — И он делает. Так хорошо. Так идеально.

Он отрывает меня от стола, разворачивает. Толкает лицом вниз, приподнимает на цыпочки и снова входит в меня сзади. После одного стонущего толчка он шире раздвигает мои лодыжки и входит до упора, впечатывая меня в стол. Он проводит зубами по моей шее и обратно вверх. Он оставляет синяки на моих бедрах своими всемирно известными кончиками пальцев. Он меняет меня изнутри, мое сердце впервые летит, воспаряет, оживает. Колотится от глубокого понимания этого мужчины, в то время как мое тело отдает дань уважения.

— Ты знаешь, что это делает со мной? Осознание того, что мокрая, возбужденная киска моей девушки находится на другом конце города, где я не могу заняться ей? — Он просовывает руку мне под бедра, находит мой клитор средним и безымянным пальцами, поглаживая бутон с захватывающей дух точностью. С такой точностью, что у меня начинает рябить в глазах, дыхание застревает в горле. О Боже. Мои ноги уже дрожат от приближающегося освобождения. На этот раз это убьет меня. Это уничтожит меня. — Чем скорее ты будешь здесь, со мной, тем лучше, Шарлотта. С оплатой обучения я разберусь. Я найду специальную стажировку. Главное, что ты будешь рядом со мной на протяжении всей учебы в медицинском колледже. Я не выношу разлуки с тобой. Ты всегда нужна мне здесь. Ты одержима мной. Ты и эта тугая киска сводите папочку с ума. Разве ты не видишь этого?

Произнося эти слова, он входит и выходит из меня, его прикосновения опьяняют мой нервный узел, одурманивают меня, сводя мои мысли к завершению. Это все, о чем я могу думать, несмотря на предупреждающее покалывание в затылке. Мне просто нужно притупить похоть. Сейчас, сейчас, сейчас. Или это разорвет меня в клочья.

Я хватаюсь за край стола и всхлипываю его имя, всемогущая дрожь, наконец, зарождается внизу моего живота и распространяется подобно лесному пожару, лишая меня воздуха, напрягая мышцы, снова, снова, мое тело дрожит как осиновый лист. Я замочила член, который продолжает входить и выходить из меня, хлюпанье эхом разносится по комнате, когда Дин в последний раз входит глубоко, двигаясь вверх и заливая меня жидким огнем, мы оба стонем во время оргазма, руки нащупывают, хватаются и цепляются за опору.

— Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта, — повторяет он мне в шею, в конце концов оттаскивая меня от стола, я прижимаюсь спиной к его груди, его сильные руки обнимают меня. Я все еще спускаюсь с той огромной высоты, на которую он меня поднял, но его слова возвращаются ко мне по частям, напрягая мышцы по совершенно другой причине.

Чем скорее ты будешь здесь, со мной, тем лучше, Шарлотта. С оплатой обучения я разберусь. Я найду специальную стажировку. Главное, что ты будешь рядом со мной на протяжении всего обучения в медицинском колледже. Я не вынесу разлуки с тобой. Ты всегда нужна мне здесь.

Вместо того чтобы чувствовать себя любимой в его объятиях, я испытываю ощущение, что попала в ловушку. Намеренно. И негодование, обида, предательство проносятся по моей уязвимой системе, подкашивая меня под колени. Все это время он только притворялся, что уважает мои стремления самостоятельно заработать деньги на обучение. На самом деле он никогда не собирался мириться с этим. Да?

— Ты знаешь… — Я натягиваю платье обратно, освобождая его руки. — Ты можешь играть в Бога со своими пациентами, но не со мной, Дин.

Он разворачивает меня, выражение его лица становится настороженным.

— О чем ты говоришь?

— О твоих словах. О том, что ты заберешься с оплатой обучения. Чтобы я была здесь, рядом. — Я смотрю на него сквозь пелену слез. — Ты просто притворялся, что тебе небезразличны мои желания?

Он колеблется долю секунды, прежде чем ответить.

— Нет.

— Ты лжешь, — шепчу я.

И он не утруждает себя отрицанием.

— Я подумал, что как только ты поймешь, что можешь мне доверять, мы могли бы снова начать дискуссию.

— Зачем? Ты планировал добиться своего, несмотря ни на что.

— Шарлотта, — говорит он, потянувшись ко мне, явно обеспокоенный.

Потрясенный обидой в моем тоне.

Я отхожу от него, становясь вне его досягаемости как раз перед тем, как он успевает прикоснуться ко мне, ставя стол между нами. Потребовалось столько доверия, чтобы делать то, что мы делали вместе в постели. Власть, которую я дала ему надо мной, контроль над моим телом, даже титулы, которыми я к нему обращаюсь. Теперь все это кажется украденным.

Он никогда не уважал мои чувства. Он просто подшучивал надо мной.

Если я позволю этому продолжаться, я в конечном итоге буду сломлена, как моя мать после ее болезненных отношений.

— Не уверена, что хочу тебя больше видеть, — шепчу я, вслепую нащупывая свою сумочку. — Я попрошу клининговое агентство вернуть тебе деньги. Не присылай мне больше никаких подарков. Пожалуйста. Это будет достаточно тяжело… — Я срываюсь на рыдание.

Пока я говорила, Дин застыл как вкопанный, но его глаза — это совсем другая история. Они подобны пожару в зданиях, целые города сгорают дотла в их недрах.

— Ты не это имеешь в виду, Шарлотта. На самом деле ты не положишь этому конец.

— Да, — дрожащим голосом отвечаю я, вытирая влагу со щек.

— Нет, — твердо говорит он, медленно обходя стол. Бог, спускающийся с небес, чтобы обратиться к своим подданным. — Ответ — нет.

Я вложила немного стали в свой позвоночник.

— Не тебе решать. Мне. Точно так же, как я сама решаю свое будущее. Не ты.

Проходит мгновение.

— Я признаю, что у меня были планы убедить тебя…

— Это то, что ты делал все это время. Отвечал за меня. Был моим папой. — Его глаза дико вспыхивают при этом слове. — Ты позиционировал себя как лицо, принимающее решения, чтобы использовать наши отношения против меня.

— Чушь собачья, — выдавливает он. — Наши уникальные отношения не имеют ничего общего с моим отказом позволить твоему потенциалу быть растраченным впустую. Этого никогда не было.

Я приподнимаю бровь.

— Так что, если я захочу практиковать в другой больнице, когда закончу учебу?

Дин начинает с этого, скрежеща челюстями.

— Так я и думала. Все дело в контроле. Именно об этом предупреждала меня моя мама.

— Нет, — выдыхает он, его грудь поднимается и опускается быстрее. — Шарлотта, дело в том, что я безумно влюблен в тебя и умираю от шанса сделать тебя счастливой. И да, чтобы ты была рядом. Я бы никогда не использовал деньги против тебя. И если ты думаешь, что я бы это сделал, ты меня не знаешь.

— Может, и нет, — шепчу я, задыхаясь. Он любит меня. Он сказал, что любит меня.

Больше всего на свете я хочу снова встать на колени и подползти к нему. Мое тело жаждет его даже сейчас, спустя всего несколько минут после того, как мы были вместе. Мое сердце жалобно воет в груди, нуждаясь быть ближе к мужчине, который заставляет его биться. Но я не могу. Не могу. Он обманул мое доверие. Если я уступлю в этот раз, он сделает это снова. Это закономерность. Разве не это всегда говорит моя мама?

Сдерживая новый всхлип, я устремляюсь к двери, но он опережает меня, обхватывая руками. Притягивая меня к себе и укачивая.

— Останься. Мы пойдем домой вместе. Я снова прочту тебе свои медицинские записи в ванной, — бормочет он, соблазняя меня прикосновениями своих губ к моим, его любимые глаза умоляют. Уговаривая. — Я использую свой ремень, чтобы привязать тебя к изголовью моей кровати, и буду медленно трахать часами. Помнишь, как сильно тебе это нравилось? Помнишь, мне пришлось дважды вытирать нас полотенцем, мы так сильно вспотели?

Я стону, наклоняясь вперед, потому что мои колени просто становятся бесполезными.

Но я родилась упрямой. У меня есть это качество в избытке, поэтому я призываю его сейчас, призываю сквозь туман вожделения, в котором была поймана в течение нескольких недель.

— Нет. — Я вырываюсь из его объятий, отводя глаза, чтобы не смотреть на него и не сдаваться. — Все кончено.

Он хрипло вздыхает и приподнимает мой подбородок, не оставляя мне другого выбора, кроме как встретиться с ним взглядом — и они уничтожены. Руины их прежнего «я». Я убила его, и от этого на глаза наворачивается новая порция слез, чувство вины пронзает меня насквозь.

— Я собираюсь дать тебе немного времени подумать, но пойми меня, малышка, это будет очень короткий промежуток времени. Мое здравомыслие не выдержит большего — если вообще выдержит. Я позволяю тебе уйти отсюда прямо сейчас только потому, что мои отметины по всему твоему великолепному телу. Ты захвачена мной — укусы и синяки прямо здесь, чтобы доказать это. Ты вся во мне. — Он прижимает меня к двери, сильно, заставляя меня хныкать. — Ты идешь прямо домой и думаешь о том, как сильно я тебя, черт возьми, люблю. Как я живу ради тебя. А потом возвращаешься домой к папочке навсегда. Это ясно?

Я не могу ответить на этот вопрос. Не могу.

Я протягиваю руку и нащупываю дверную ручку, изо всех сил вырываясь в коридор, взгляд Дина прожигает мне спину, пока я не поворачиваюсь в конце больничного коридора и не срываюсь на бег, слезы текут по моим щекам.

Глава 7

Дин

Я не знаю, что делать. Не знаю, как удержаться от того, чтобы не последовать за Шарлоттой, поэтому я иду на крышу и плаваю. Мои руки бьют по воде, создавая течение благодаря настойчивой инерции моего тела. Я плаваю так долго, что мышцы начинают ныть, в горле першит от тяжелого дыхания. Но ничто, ничто не может избавить меня от паники. Или воспоминания о предательстве, отразившиеся на ее лице. Ее потеря веры в меня.

И она имела полное право.

Она имела полное гребаное право бросить меня — это самая горькая пилюля, которую можно проглотить.

Я не собираюсь позволять ей уйти, но ее действия были оправданы. Теперь я вижу это с некоторой отстраненностью и абсолютной ясностью, которая приходит, когда у человека вырывают сердце из груди. Одна из многих миллионов причин, по которым я влюблен в Шарлотту, — это ее проницательность. Ее интеллект. И все же я почему-то думал, что мне сойдет с рук потакать ей. Позволяя ей играть в то, что я считал труднодоступным, пока она, наконец, не сдалась и не позволила мне поддержать ее. Как глупо с моей стороны.

Я стал именно таким врачом, каким клялся никогда не быть.

У меня действительно комплекс Бога, не так ли?

На протяжении всего обучения и моего прихода в хирургию я, молча, посмеивался над высокомерием своих коллег. Их превосходство было превзойдено только моим отцом и его современниками. Их эго было огромным. Они никогда не могли признать, что совершают ошибки. Я сказал себе, что никогда не буду таким, как они. Что я буду рассматривать каждый случай индивидуально, что я сохраню свою скромность. Все это время я думал, что так и есть. Но я ошибался.

Я думал, что знаю, что лучше для Шарлотты. Даже больше, чем она.

Я не буду тревожить ее. Я даже не могу трезво мыслить в течение дня, если у меня нет плана увидеть ее, прикоснуться к ней, услышать ее голос ночью. Как бы то ни было, если я хочу, чтобы она была счастлива со мной, я… я думаю, мне нужно измениться. Я должен быть мужчиной, которому комфортно, когда его упрямая девушка делает все по-своему. Даже если это означает, что она убирает дома по ночам, чтобы сэкономить деньги, что, честно говоря, может убить меня. Это благородная профессия, но я просто сойду с ума, увидев ее измученной. Еле сводя концы с концами, когда я могу так легко исправить ситуацию.

Тем не менее, это то, чего хочет Шарлотта.

Я притворился, что принимаю ее условия для отношений, и эта самонадеянная ошибка оставила меня ни с чем. Без нее. Одиноким. Так что теперь пришло время вложить мои деньги туда, куда я их вкладываю. Выбора нет. Нет другого способа удержать человека, который наполняет мои легкие воздухом, придает целеустремленность моим шагам. Девушка, которая заставляет меня гореть двадцать четыре часа в сутки.

Черт возьми, как я могу уже скучать по ней до боли?

Мои ребра вот-вот треснут.

Я останавливаюсь на краю бассейна и скрещиваю руки на выступе, мои бока вздымаются от напряжения. Прошло два часа с тех пор, как она вышла из моего кабинета, и у меня раскалывается голова. Я чувствую тошноту. Как будто мое сердце бросили в машину для колки дров. Прошло ли достаточно, чтобы она поняла, что я совершил ошибку, но что я никуда не денусь? Скорее всего, нет. Она, наверное, все еще чертовски зла, но я больше не могу этого выносить. Моя судьба висит на волоске, и не в моем характере сидеть, сложа руки и позволять событиям плыть по течению. Быть пассивным.

Но я появляюсь не с пустыми руками. Да. Я удваиваю ставку.

Она бросает меня? Я сделаю предложение.

Потому что там, где дело касается этой девушки, логика отсутствует. То, как я ее люблю, невозможно аргументировать или кратко объяснить. Это необъезженный жеребец, который мчится по открытому полю без надежды быть пойманным. Я просто должен молиться изо всех сил, чтобы она почувствовала хоть каплю этой неразбавленной одержимости. Я просто должен надеяться, что она даст мне еще один шанс оправдать ее ожидания. Я не подведу ее снова. Я отказываюсь. Но могу ли я заставить ее поверить в это?

Шарлотта

Я вхожу в парадную дверь своей квартиры, мои ноги весят по две тонны каждая. Как только я закрываю ее за собой, прислоняюсь к ней спиной и сползаю на пол, тупо глядя перед собой.

Всю дорогу домой я была как призрак. Прозрачное, медленно движущееся образование, просто преследующее систему общественного транспорта Чикаго.

Каждые несколько секунд мне приходится протягивать руку и дотрагиваться до горла, чтобы убедиться, что дыра, которую я там чувствую, ненастоящая. Как и та, что у меня в груди. Я чувствую только пулевые ранения, их не видно. Эта боль. Я не могу с этим справиться. Люди на самом деле не могут выжить, когда в их венах столько боли, не так ли?

Я роняю голову на поднятые колени, из моего рта вырывается пронзительное рыдание.

О Боже, я скучаю по нему. Я уже скучаю по нему, даже после всего. Как мне держаться подальше? Как мне удержаться от того, чтобы не сдаться и не появиться у него на крыльце, умоляя помочь мне почувствовать себя лучше? Пожалуйста, пожалуйста, вылечи меня.

С трудом сглотнув, я качаю головой. Нет, я не буду этого делать. Не буду.

Я с головой уйду в работу. Я найду третью работу. Я так сосредоточусь на экономии денег и вкладе в домашнее хозяйство, что у меня не будет времени переживать этот ужас…

— Шарлотта?

Я вскакиваю на ноги, когда моя мама заходит в комнату, и следующий всхлип застревает у меня в горле.

— Мама. Я не знала, что ты дома.

Моя мать, Присцилла, подходит ко мне с озабоченным видом.

— Запись на стрижку и окрашивание перенесли. — Она мгновение колеблется, изучая меня, затем подходит, берет меня за локоть и ведет к дивану. — Расскажи, что случилось.

Я ненавижу обременять свою мать проблемами. У нее своих проблем хватит на всю жизнь, и ей не нужно добавлять мои к списку.

— Ничего. На самом деле, все в порядке.

— Шар. — Она наклоняет голову, легкая ухмылка играет в уголках ее рта. — Ты где-то провела ночь. Теперь ты взрослая женщина и можешь делать все, что захочешь. Проблема не в этом. Я просто предполагаю, что… эта истерика имеет отношение к мужчине.

— Он не мужчина. Он Мессия. Разве ты не слышала? — С горечью говорю я, вытирая щеки. — Прости, я веду себя как дура. Мне просто больно… везде. Везде.

Присцилла издает сочувственный звук и начинает круговыми движениями растирать мою спину.

— О, милая. Я никогда не видела тебя такой. Пожалуйста, поговори со мной.

Я смотрю вниз на свою руку, которая сжимает центр моей груди, и опускаю ее на бок, прерывисто вздыхая.

— Ты права. Я встречалась кое с кем… — Если это то, как можно назвать притворство уборки в его доме, прежде чем провести остаток ночи на сексуальном и эмоциональном подъеме. — Он хирург. Ты помнишь его — он выступал на моем выпускном в колледже.

Моя мама слегка вздрагивает.

— Не…Дин Флетчер? Человек, который оперировал президента?

— Да. — Несмотря на то, что я злюсь на него, я не могу не испытывать гордости за него из-за этого. — Мы встретились за кулисами в тот день на выпускном, и он преследовал меня. Мягко говоря. После некоторых перипетий я, в конце концов, согласилась встретиться с ним и… — Я прерывисто выдыхаю. — Я влюбилась в него, мам.

Она поджимает губы, явно разрываясь между сочувствием и интересом.

— Значит, это он все испортил?

Я не могу не рассмеяться над этим.

— Если спросишь его, то нет. Но он ошибается. — Произнося эти слова, нервные окончания у меня за глазами начинают пульсировать. — Он богат. Семейные деньги плюс доход, который он получает как востребованный хирург. И он хотел потратить часть из них, чтобы отправить меня в медицинский колледж.

Моя мама медленно убирает руку с моей спины, уходя в себя.

— Я понимаю.

— Я отказалась брать их, — быстро говорю я. — Как и обещала. Я никогда не позволю мужчине управлять мной за деньги. Никогда не позволю себе быть обязанной мужчине. Я бы так не поступила, мама.

Ей требуется несколько мгновений, чтобы заговорить.

— Шарлотта, расскажи мне об этом человеке. Дине.

— Я же говорила. Он уважаемый хирург. Люди расступаются, как Красное море, когда он проходит мимо. Они говорят о нем, как о втором пришествии, и на самом деле, он… он такой блестящий. И вдумчивый, и страстный. — При этих словах мое лицо вспыхивает, но я заставляю себя продолжать, потому что разговор о нем немного уменьшает агонию. Это отсрочка от необходимости забыть его. — Он заботливый и… щедрый. Во многих отношениях. — Я думаю о том, что он рассказал мне о трансплантации легких, когда мы были в бассейне на крыше. — Он скрывает свой стресс, но открывается мне, когда мы одни. Он решительный, амбициозный и сострадательный, — заканчиваю я шепотом, вспоминая, как он обнимал меня, как нежно целовал, когда я рассказывала ему о своем отце. — На самом деле, он такой хороший человек. Он просто слишком привык получать то, что хочет, и…

— Он упрямый. — Моя мать наклоняется так, чтобы оказаться в поле моего зрения, чтобы поймать мой взгляд. — Я знаю кого-то вроде него. Когда она формулирует план, он высечен вкамне.

— Да, — вздыхаю я. — Но я бы не стала пытаться вмешиваться в чей-то чужой план.

— Нет, моя девочка так бы не поступила, — говорит мама, похлопывая меня по руке. На мгновение она кажется задумчивой. — Почему Дин хотел заплатить за колледж, Шар?

Я поднимаю плечо и опускаю его, внезапно почувствовав себя немного нервозной.

— Он думает, что я одаренная. Он прочитал некоторые статьи, которые я отправила в медицинские журналы, и… ну, у нас много разговоров о различных методах, клинических испытаниях и процедурах. Я могу не отставать от него и даже оспаривать его теории. И что ж, он просто не может смириться с тем, что я откладываю становление врачом, когда, я думаю, это то, для чего я явно подхожу.

— Это то, что он сказал?

— Всего дюжину раз или больше.

Присцилла откидывается на подушки дивана.

— Когда я впервые разорвала единственные отношения, которые у меня были, помимо твоего отца, я не была в порядке. Я была разрушена. Я не заметила, что все комплименты, которые мне давал второй мужчина, были… напрямую связаны с его просьбами. Если ему понравился наряд на мне, это было только потому, что он его выбрал. Если ему понравилось блюдо, это было то, что он попросил меня приготовить. И так далее. Он никогда не поощрял меня — Боже, нет. Никогда не укреплял меня и не заставлял верить в себя. Я была никем без него. — Она делает паузу. — Дин заставляет тебя чувствовать себя так же?

— Нет, — выдыхаю я, энергично качая головой. — Нет, он говорит мне, что я нужна медицине. Он заставляет меня чувствовать, что я не самозванка. Как будто я важна для него. Он даже сказал… однажды он даже сказал, что я могу превзойти его. — Последнюю часть я произношу глухо, потому что у меня начинает странно болеть в груди. Больнее, чем раньше.

— Похоже, эти мужчины очень разные, — бормочет моя мама, внимательно наблюдая за мной. — Шар, у меня не было намерения разочаровывать тебя во всех мужчинах, когда я просила об этом обещании. Похоже, у Дина хорошие намерения. И, милая, ты в гораздо более сильном душевном состоянии, чем я была после смерти твоего отца. Если ты начнешь чувствовать, что деньги контролируют тебя, ты найдешь выход. Ты этого не потерпишь.

Я смотрю на нее в шоке.

— Мне позволить заплатить ему за обучение?

— Это тебе решать. — Она убирает мои волосы назад. — Я просто думаю, что тебе следует подумать о паре вещей. Во-первых, он должен верить в тебя. Ты заслуживаешь этого доверия. Если он думает, что ты нужна медицине, возможно, он прав, Шар. — Проходит мгновение. — И второе, если ты любишь его, он, должно быть, хороший человек. Иначе ты бы не испытывала к нему таких чувств. Не ты. Ты знаешь, я никогда не любила никого, кроме твоего отца. С другим мужчиной… мое нутро так и не успокоилось рядом с ним. Мое сердце тщательно охранялось. Если ты смогла позволить себе полюбить Дина, значит, на то есть причина. Трудно позволить себе доверять, но когда это правильный человек, бояться нечего. Как ни странно, доверие другому человеку часто может быть абсолютной свободой.

Как только она произносит эти слова, тучи в моей голове рассеиваются, и сквозь них пробивается свет. Конечно, бояться нечего. Не от Дина. Не от этого человека, который помогал развивать мою любовь к медицине на каждом шагу. Этот человек, который так сильно хочет, чтобы я была счастлива и раскрыла свой потенциал. Я могу понять его упрямство. Его неспособность избавиться от мысли, что он будет платить за обучение. Я все еще злюсь на него за то, что он меня успокоил, но… мой гнев и близко не сравнится с моей любовью.

Права ли моя мать?

Будет ли доверие Дину высшей свободой?

Видит Бог, я полностью доверила ему свое тело, и это решение доставило мне такое удовольствие, о котором я и не подозревала. Что, если бы мое сердце испытало такую же эйфорию?

Разве это не стоит того, чтобы попробовать?

Дрожа и запыхавшись, я встаю, облизывая пересохшие губы.

— Я… думаю, мне нужно увидеться с ним. Думаю, я действительно поторопилась все испортить. Н-нам следовало поговорить об этом. Я должна была…

— Доверять ему? — заканчивает моя мама с понимающей улыбкой.

— Да, — шепчу я. И именно тогда я понимаю, что уже доверяю.

Я уже доверяю ему. Косвенным образом. Я позволила этому соглашению с моей матерью и, да, моему упрямству встать на пути моего счастья с Дином. Боже, он делает меня такой счастливой. Что я делаю?

— Мне нужно идти, — бормочу я, направляясь к входной двери. Беру свою сумочку, которую оставила на полу, и дергаю за ручку…

Дин стоит перед дверью, занимая каждый дюйм дневного света своим крупным телом, упершись руками по обе стороны от входа. Его волосы мокрые.

— Шарлотта, — отрывисто произносит он, пожирая меня взглядом с головы до ног. — Мне жаль. Я был чертовым идиотом. Наличие скрытых мотивов было непростительно…

— Я люблю тебя, — выпаливаю я. — Я тоже тебя люблю. Это то, что я должна была сказать вместо того, чтобы уходить.

Кажется, он не дышит, но я слышу, как дверная рама скрипит в его хватке.

— Ты любишь меня? После того, что я сделал…

— Что ты сделал? — Я подхожу ближе и обвиваю руками его шею, выравнивая наши тела, заставляя его издавать низкий горловой стон, его огромные ладони ложатся мне на бедра. — Верил в меня? Укреплял мою уверенность и ободрял меня? Хотел отдать мне все, что есть под солнцем?

Его глаза закрываются, его рот в дюйме от моего.

— Я ничего не могу поделать с тем, чего хочу. Но ты нужна мне. Просто моя Шарлотта. Ты — мое желание. Я сделаю все, что должен, чтобы сохранить твою любовь. Чтобы ты была в моей жизни. Я приму твои пожелания, я буду охранять дома, которые ты убираешь, и отвезу тебя домой ночью. Все, что угодно, милая. Все, что угодно. — Он стонет, опуская свой рот на последний дюйм, соединяя наши губы, не целуя меня. — Боже, я так сильно тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, — шепчу я, играя с кончиками его волос. — И… я думаю, что не менее важно то, что я доверяю тебе, Дин. — Я делаю глубокий вдох, глядя ему в глаза. — Я позволю тебе помочь оплатить обучение. Я приму, что ты хочешь для меня самого лучшего. Потому что я верю в это. — Влага застилает мне зрение. — И я верю в нас.

Дин прижимается своим лбом к моему, неровно выдыхая.

— Слава Богу. Слава Богу. — Я думаю, он собирается поцеловать меня, но вместо этого он отступает и опускается на одно колено. Позади меня раздается громкий вздох, напоминающий мне, что Присцилла была зрительницей всего этого воссоединения.

Я слабо смеюсь, когда Дин приподнимает бровь, глядя мимо меня и одаривая мою мать кривой усмешкой, от которой мое сердце превращается в кашу.

— Мисс Бек, я полагаю? — Моя мама, должно быть, кивает, потому что его улыбка становится шире. — Вы не против, если я попрошу Вашу дочь стать моей женой?

— Любой, кто может связать мою девочку узами, должен быть с достойной душой. — Смех Присциллы дрожащий. — Да, у Вас есть мое разрешение.

— Спасибо. — Пристальный взгляд Дина снова перехватывает мой, и он достает из кармана коробочку с кольцом, открывает ее передо мной, чтобы показать потрясающий бриллиант. И, о, у меня действительно отвисает челюсть, колени превращаются в желе. — Шарлотта, у меня был проблеск того, что я могу потерять тебя, и я не позволю этому случиться снова. Милая… ты моя вторая половинка, — хрипит он. — Ты прекрасный сон, от которого я никогда не хочу просыпаться. Возвращаться домой к тебе, просыпаться рядом с тобой, быть с тобой любым возможным способом… будет величайшей честью и привилегией в моей жизни, если ты возьмешь меня в мужья. Выходи за меня замуж, Шарлотта. Скажи «да».

Горло сжимается, сердце радуется, я киваю. Выразительно.

— Да. — С хриплым звуком он надевает кольцо мне на палец и вскакивает на ноги, заключая меня в отчаянные объятия. Наши губы сливаются воедино, моя голова откидывается назад и покоится на его бицепсе, его мощное тело склоняется над моим. Вибрируя от желания. Мои бедра зудят от желания обхватить его бедра, моя кожа начинает покрываться мурашками, осознание сгущается внутри меня, как влажность. Хочу его, страстно хочу его, всего.

Но он прерывает поцелуй, его дыхание касается моих губ.

— Шарлотта, твоя мама…

— Не обращай на меня внимания. — Позвякивая ключами, моя мама выходит за дверь. — Я направляюсь в магазин, чтобы купить все необходимое для праздничного ужина. Это займет не больше часа. Не делайте ничего, чего бы я не сделала, — зовет она, ее голос затихает, когда она заходит в лифт.

Дин, не теряя времени, подхватывает меня на руки и несет в квартиру, мои ноги обвиваются вокруг его талии, пальцы зарываются в его волосы. Цепляюсь, не собираясь отпускать.

— Моя комната справа, в конце коридора, — хнычу я, впиваясь зубами в мочку его уха и дергая. — Быстрее, папочка.

Дин издает гортанный стон и швыряет меня к стене коридора.

— Ничего не могу с собой поделать. — Он расстегивает молнию, отодвигает в сторону несколько слоев материала и вонзается в меня готовый член, мой крик удовлетворения отражается от стен. — Кроме того, малышка. Твоя комната теперь в моем доме, не так ли? — Он входит в меня. Яростно. Обнажая зубы и прижимаясь к моему уху. — Теперь ты ешь, спишь, моешься, учишься и трахаешься с папой. Не так ли?

— Угу, — причитаю я, когда он ускоряет темп, его кожаный ремень натирает внутреннюю поверхность моих бедер. — Я хочу делать с тобой все, — говорю я, затаив дыхание. — Все.

— Это очень хорошо, потому что я собираюсь стать твоим мужем. — Он входит, упираясь стволом своего члена в мой клитор, глядя мне прямо в глаза, когда делает это, наблюдая, как я разрываюсь на части, как будто запоминая мой задыхающийся оргазм. — И ты будешь моей женой. Моей умной, красивой, хорошо оттраханной женой. Каждый день до конца твоей жизни.

— Каждый день, — соглашаюсь я, двигая бедрами, приближая его к собственному освобождению, мои ягодицы прижимаются между ним и стеной, создавая трение, которое доводит нас обоих до исступления, мы трахаемся, трахаемся, извиваемся и кусаемся. — Каждый божий день. С тобой, Дин…

Он замирает, его жар расцветает внутри меня, он стонет от удовольствия мне в ухо.

— С тобой, Шарлотта.

Эпилог

Дин

7 лет спустя

С одного конца больничного коридора я наблюдаю, как моя жена инструктирует группу ординаторов, и моя грудь переполняется гордостью. Их открытое преклонение перед ней меня не удивляет. Я почти уверен, что именно так я смотрю на нее — звезды в глазах, а язык высунут изо рта. Она чертово чудо, и я каждый день возношу благодарственную молитву за то, что она вошла в мою жизнь. Наполняя ее красками, любовью и счастьем. Не говоря уже о… благоговении. Как я и подозревал, Шарлотта — вундеркинд. Гений с невероятной интуицией в медицине. Хирург, чья слава не имеет ничего общего с моей.

По крайней мере, сейчас это так.

В начале наших отношений, когда она проходила сложный путь в медицинском колледже, она была известна как жена Дина Флетчера — и все.

Больше нет. Теперь мы оба доктор Флетчер. Недавно Chicago Sun Times опубликовала статью о нас под заголовком «Самая горячая пара в медицине», и с тех пор Шарлотту окружают толпы в перерывах между операциями. Слава Богу, все по-прежнему по-настоящему боятся меня, так что основное внимание достается ей. Что меня вполне устраивает. Если только это не исходит от слишком нетерпеливого мужчины. В такие моменты я против любого внимания. После того, как я обращаюсь к какому-то идиоту, пытавшемуся подцепить мою жену, меня еще больше успокаивает то, что она медленно оседлывает меня в офисе, который мы теперь делим, наша медицинская форма кучей валяется на полу, шепот наполняет мое ухо.

Наблюдая за ней сейчас, она заставляет смеяться группу обожающих ее медиков, и ее улыбка становится шире, превращая мое сердце в барабан. Боже, она такая красивая. Она — моя жизнь. Моя жена. Моя коллега. Та, кто бросает мне вызов и держит меня в узде. Она моя маленькая девочка, когда она голая. Я так чертовски счастлив, что трудно представить свою жизнь до того, как в ней появилась она. Меня пугает мысль о том, какое скучное, серое существование я бы вел, если бы она никогда не вышла в тот день за сцену, чтобы встретиться со мной.

Ее глаза встречаются с моими в другом конце коридора, и выражение ее лица становится теплее, губы слегка приоткрываются. И я знаю, что она думает о сегодняшнем утре. Как мы добрались до больницы на работу, припарковавшись в подземном гараже. Когда я помог ей выбраться с пассажирской стороны, ее сиськи восхитительно смотрелись в вырезе ее топа, и я стал твердым, как скала. Дал ей почувствовать это, прижав ее нижнюю часть тела к машине. Мы трахались на парковке, как похотливые подростки, черт бы побрал камеры и всех, кто мог проехать мимо.

Господи, вот что она делает со мной.

То, что она всегда делала со мной и всегда будет делать.

Мы по-прежнему живем в таунхаусе на Голд-Косте, в то время как ее мать сейчас живет в соседней квартире, куда Шарлотта может легко приезжать, но у нас также есть загородный дом на Багамах и завтра мы планируем отправиться в двухнедельный отпуск. Нам обоим не терпится сесть в самолет, чтобы провести время вместе без того, чтобы включился один из наших пейджеров.

В последнее время у меня есть одна фантазия, которую я не могу выбросить из головы. В моих фантазиях голая Шарлотта берет мой член, и все это крутится у меня в голове весь чертов день. Но в эти дни я представляю ее с беременным животом. На всех стадиях. От ранней до поздней. Маленькие, большие и все, что между ними. От одной мысли о том, что она носит моего ребенка, у меня сжимаются яйца, а член встает колом. Пока мы на Багамах, я решил обсудить возможность завести ребенка. Мы всегда планировали создать семью, но сначала ей нужно было закончить обучение и самоутвердиться. Сейчас она сделала это в полной мере. Определенно, пришло время вернуться к этой идее, и мне чертовски не терпится узнать, что она думает. И не хочет ли она начать, пока мы нежимся на солнышке.

Можем поиграть. Столько, сколько захотим.

Наконец, она отходит от группы ординаторов, которые смотрят ей вслед сияющими глазами. Я хмуро смотрю на мужчин, пока они не сглатывают и не убегают. После этого я могу уделить Шарлотте все свое внимание, что мне больше нравится.

— Здравствуйте, доктор Флетчер, — мурлычет она, поправляя свои новые очки в розовой оправе.

— Доктор Флетчер, — рычу я в ответ себе под нос. — Когда больница продлит мой контракт, я собираюсь поставить условием, что никому из ординаторов мужского пола не разрешается разговаривать с моей женой.

— Это звучит как забавный судебный процесс.

— Я с радостью буду представлять себя в суде. Моя защита надежна. — Я убеждаюсь, что в коридоре относительно пусто, прежде чем наклониться и поцеловать изгиб ее шеи, позволяя своим губам задержаться там. — Ваша честь, когда явно заинтересованные мужчины флиртуют с моей женой, я становлюсь немного похож на убийцу. Так на самом деле, я просто спасаю их жизни, запрещая им разговаривать с моей женщиной. В конце концов, это клятва, которую я дал как врач.

Она хихикает.

— Приятно, как ты исказил клятву под себя.

Я прижимаюсь губами к ее уху.

— Я бы хотел, чтобы настало завтра. Я хочу, чтобы ты была в купальнике и в полном моем распоряжении в течение двух недель.

— И я, — прерывисто выдыхает она, наклоняя голову, чтобы достать мой рот. — Я не уверена, что смогу дождаться завтрашнего дня, чтобы, эм… — По ее телу пробегает дрожь. — Я не смогу дождаться.

Прикрываясь нашими белыми халатами, я медленно сжимаю ее киску.

— Хочешь немного поиграть в правду или вызов?

Ее веки трепещут от моего предложения, дыхание учащается.

— Да.

Это наше любимое развлечение. Это напоминает нам о первой ночи, когда она пришла ко мне домой, переодевшись горничной, приготовившись убираться. Как я спросил у нее правду, и она позволила мне прикоснуться к ней.

Поцеловать ее.

Наши жизни никогда не были прежними.

Слава Богу, думаю я, затаскивая Шарлотту в ближайшую свободную комнату. Тихое помещение с двумя кроватями, никакого света, чтобы поприветствовать нас, за исключением послеполуденного солнца, заглядывающего сквозь жалюзи.

— На что ты решилась, малышка? — Хриплю я, закрывая за ней дверь. Я разворачиваю ее и прижимаю к входу, оттягивая пояс ее синего халата и защелкивая черные стринги на ее великолепной заднице. — Скажи папочке.

— Ты первый, — выдыхает она, кладя ладони на дверь. — Я выбираю правду.

— Очень хорошо. — Я провожу своим открытым ртом вверх и вниз по ее затылку. — Скажи мне, кого ты безумно любишь. Кто единственный мужчина, для которого ты когда-либо раздвинешь эти бедра?

Она тихо стонет, когда я стягиваю свои штаны и трусы, шлепая членом по выпуклости ее задницы.

— Мой муж. Мой Дин. — Она запрокидывает голову, и мы делим грязный поцелуй через ее плечо. Тот, от которого сперма капает с кончика моего члена. — Я люблю тебя сверх всякой меры.

— Я люблю тебя даже больше, — говорю я, увлекая ее в еще один поцелуй, переплетая наши языки, пока ее попка не начинает беспокойно ерзать у меня на коленях. — Теперь дай мне шанс.

— Очень хорошо, — шепчет она. Вторя мне. Смотрит мне в глаза с выражением, от которого я задыхаюсь, потрясен. — Я хочу, чтобы ты сделал меня беременной, муж мой.

КОНЕЦ