Изумруды Урала [Николай Петрович Сироткин] (fb2) читать онлайн

Николай Сироткин Изумруды Урала

Глава 1. Москва, Замоскворечье, май 1770 года. (Предыстория)

Теплым майским вечером, возле утопающего в свежей зелени, небольшого деревянного домика, остановилась роскошная двухместная карета. Сидевший рядом с кучером слуга соскочил на землю, открыл дверцу и откинул подножку.

— Вроде здесь, Савва Яковлевич — сказал он, помогая грузному, пожилому мужчине выйти из кареты.

Савве Яковлевичу Яковлеву (Собакину) было уже пятьдесят семь лет, и он по праву считался одним из богатейших людей России. Бывший сын крепостного, начавший свою трудовую деятельность простым посыльным у лавочника, он, благодаря упорному труду и природной смекалке к концу правления Елизаветы Петровны получил жалованную грамоту на дворянство, сменив свою неблагозвучную фамилию на Яковлев. Разбогатев на винных откупах, он к 1770 году купил девять уральских заводов, став крупнейшим промышленником в России, наряду с такими колоссами как Демидовы и Строгановы.

Выйдя из кареты, Яковлев окинул взглядом невзрачный домишко, тяжело вздохнул и, опираясь на массивную трость, которую держал в левой руке, медленно пошел по посыпанной песком дорожке. Он уже подходил к крыльцу, когда дверь вдруг открылась, из дома вышел молодой человек и, увидев Яковлева замер от неожиданности.

— Ну, здравствуй, Тимофей, — спокойным голосом произнес Яковлев, — вижу, что узнал.

— Что вам здесь надо? Вам мало, что меня уволили со службы по вашей милости, так вы решили еще приехать и позлорадствовать лично?

Голос молодого человека дрожал, казалось, еще немного и он перейдет на крик.

— Успокойся, Тимофей. Я понимаю твое состояние, а потому не обижаюсь. Поверь, никакого отношения к твоему увольнению я не имею и узнал об этом совсем недавно.

— Так я вам и поверил. Ваши земли, на которых обнаружили золото, должны были отойти в казну, но вы решили все оставить себе. Я лично проводил пробные работы и написал в отчете, что два месторождения из трех пригодны для промышленной разработки.

— Я видел твой отчет, у меня и сейчас есть копия, которую ты мне тогда дал.

— Но, в Горной канцелярии оказался совсем другой отчет. Там черным по белому написано, что золота на указанных землях нет! Вы единственный, кому это было выгодно.

— Ты имеешь право так думать, Тимофей, но поверь, я к этому непричастен. Клянусь! Вот тебе крест!

Яковлев развернулся влево, где за домами и зеленью садов сверкал на солнце золотой купол приходской церкви, совершил крестное знамение и низко поклонился. Со стороны было хорошо видно, что дается ему все это с большим трудом. Тут же подбежал слуга и помог Яковлеву сесть на узкую скамейку, стоящую возле крыльца.

— Извини, Тимофей, я присяду. Разговор у нас, похоже, предстоит долгий.

Жестом руки он отослал слугу назад к карете и когда тот удалился, продолжил.

— Год назад, я договорился с Прокофием Демидовым о покупке пяти уральских заводов и вот, когда осталось только поставить подписи на документах, всплывает эта история с золотом. Оказалось, что еще шесть лет назад, в 1763 году недалеко от Невьянского завода на реке Ельничной было обнаружено три золотоносных участка и сделку отложили до завершения пробных работ. Вот тогда и появился ты.

— Да, и все вам испортил.

— Чем?

— Я доказал, что золото есть и возможна промышленная разработка, а значит эти земли у вас заберут в казну.

— Ты говоришь все верно, забывая тот факт, что тогда я еще не стал владельцем заводов. Если земли и отберут, то не у меня, а у Демидова, но на самом деле ни он, ни я ничего не теряли.

— Зато могли приобрести.

— Здесь ты тоже ошибаешься. Прокофий, безусловно, человек умный, наделенный недюжинными способностями, вот только предпринимательство в этом списке отсутствует напрочь. Ни производство железа, ни добыча золота его не интересовали. Именно поэтому он продавал свои заводы и продавал настолько дешево, что сама сделка была для меня чем-то вроде покупки золотой шахты.

— Тогда, кто все это подстроил?

— А ты до сих пор еще не догадался? Твой непосредственный начальник с твоим лучшим дружком Федей Забелиным.

— А, им это зачем?

— Когда дело идет о больших деньгах, чиновники должны обязательно получить свою долю, у них на это нюх. Вот и в нашем случае, нашли зацепку и остановили сделку. И ведь даже пожаловаться некому, все законно — горное ведомство печется о нуждах государства. На Урале тогда я был один, Прокофий остался в Петербурге, поскольку мы с ним все заранее обсудили, поэтому вопросы пришлось решать мне. Сначала мне объяснили, что до проведения пробных работ ничего определенного сказать не могут и прислали тебя. Ты обследовал участки и принес мне отчет.

— И вы предложили мне пятьсот рублей за то, чтобы я его переписал. Вас ведь не устраивало, что на этих землях найдено золото, вам нужен был прямо противоположный вердикт. Разве не так?

— Нет, Тимофей, не так. Еще в 1719 году Петр I издал горную привилегию, по которой всем разрешалось добывать и сдавать золото в государственную казну, как это было принято в странах Европы. В этом же документе, чуть ниже следовала оговорка, что прежде чем разрабатывать месторождение, нужно объявить о своей находке. По закону меня, как будущего владельца, можно привлечь к ответственности только за сокрытие данного факта, однако, о найденном на территории Невьянской дачи золоте было известно давно, и при этом никаких действий казна не предпринимала, и земли у Демидова не отбирала.

— А, за что же вы предлагали мне пятьсот рублей?

— За выполненную работу. Ты сделал все быстро, и это было главное. Мне расписали, что работы продлятся, чуть ли не до глубокой осени, а ты управился в три недели.

— И, кто же вам такое наговорил?

— Да, твой же начальник и просветил меня. Я грешным делом думал, что ты с ним в сговоре, но когда увидел, как ты работаешь, понял что ошибался на твой счет. Так, что те пятьсот рублей ты заработал честно. Ведь я же не просил тебя изменить отчет?

— Да, не просили, но я подумал…

— Ты подумал, что я хочу его изменить потому, что тебе это сказал твой начальник? Ты заранее был убежден, что тебе предложат взятку?

— Да, меня об этом предупреждали, но ведь вы сами признали, что мой отчет вам невыгоден?

— Это мне объяснили позже. Теперь, сказали мне, когда выяснилось, что эти месторождения пригодны для промышленной разработки, необходимо провести дополнительные изыскания — разведать прилегающую территорию, определить границы и согласовать с Берг-коллегией дальнейшую судьбу невьянского золота. Сколько на это уйдет времени одному богу известно.

— И тогда вам предложили заплатить?

— Нет, в канцелярии такие вопросы не решаются. Вечером этого же дня ко мне в номер пришел твой дружок Федор Забелин и предложил решить все мои вопросы в течение одного дня. Сумма сделки десять тысяч рублей.

— И вы заплатили?

— Да! Мне все это уже порядком надоело, и я заплатил, даже не поинтересовавшись, как будет решен этот вопрос. Эти пять заводов обошлись мне всего в восемьсот тысяч рублей, при условии, что все оформление и разборки с чиновниками я беру на себя. Учитывая, что чуть раньше на покупку шести заводов я истратил около полутора миллионов рублей, то сделка с демидовскими заводами была очень выгодной. Десять тысяч при таких деньгах, не такая уж большая сумма. Я не знал, что разменной монетой окажешься ты.

— Но ведь можно было пойти другим путем: купить часть заводов, или вообще отказаться от Невьянской дачи?

— Наверное, можно было, но я так намаялся за прошедшие полгода, что мне уже было не до поиска возможных вариантов. Доживешь до моего возраста — поймешь.

Собеседники помолчали.

— Савва Яковлевич, я приношу вам свои извинения — молодой человек подошел к Яковлеву — в знак примирения, вот вам моя рука.

Яковлев пожал протянутую руку.

— Я рад Тимофей, что мы поняли друг друга. Будем считать, что все обиды забыты. Теперь давай поговорим о тебе.

— А, что обо мне говорить?

— Ты лишился работы, у тебя на руках жена с двумя маленькими детьми. Что собираешься делать?

— Не знаю. Пока поживу у сестры, постараюсь найти работу, а там посмотрим.

— Все это долго и неопределенно. Послушай старика, возвращайся на Урал, будешь работать у меня. Ты можешь на некоторое время оставить жену и детей у сестры?

— Наверное, смогу, вот только они сами не богато живут.

— Как раз финансовый вопрос решить проще всего, главное это твое принципиальное согласие.

— Чем я буду заниматься?

— Сейчас у меня одиннадцать заводов, плюс еще четыре-пять я планирую купить в ближайшее время и примерно столько же построить на новых, уже разведанных местах. Мне нужен честный, грамотный человек, способный управлять всем этим хозяйством. Солидная, хорошо оплачиваемая должность! Что скажешь, Тимофей?

— Заманчиво, Савва Яковлевич. Я понимаю, что от подобных предложений не отказываются, но буду с вами честен — это не мое. Я инженер, а не администратор, толку от меня на этой работе — ноль. Может быть, годам к сорока я и созрею, а пока сам буду мучиться и вам никакого толка.

— Что ж, Тимофей, спасибо за откровенность, рад, что не ошибся в тебе.

— Вы, что заранее знали, что я откажусь?

— Уверен не был, но предполагал. Картина, которую я тебе нарисовал, это заманчивая перспектива на ближайшие десять — пятнадцать лет. Тебе сейчас двадцать четыре, так что к тому моменту, когда я закончу формировать свою империю тебе как раз и будет под сорок. Теперь давай поговорим о конкретных делах.

— А, о чем мы сейчас говорили?

— Это так, для полноты картины. Я хочу предложить тебе работать лично на меня.

— Не совсем понимаю.

— Не торопись, Тимофей, сейчас все объясню. Мне нужен грамотный инженер, но не для работы на заводе.

— Значит, я буду заниматься чем-то противозаконным?

— Жизнь сложная штука, Тимофей, иногда приходится и закон нарушать, а что делать? Вот ты поступил по закону, и чем все закончилось? То-то! В России суровость законов нивелируется необязательностью их исполнения. Пойми, Тимофей, если бы я все делал по закону, то так и остался бы на побегушках у лавочника. Ладно, продолжим. Так вот, твоя основная работа будет заключаться в разведке местности, составлении карт, поиске металлов и самоцветов, а начнем мы с разработки двух, хорошо знакомых тебе золотоносных участков.

— Но, ведь вы сами сказали, что не собираетесь этим заниматься?

— Раньше не собирался, а теперь, когда эти месторождения официально не существуют, можно и передумать.

— А, что скажет мой бывший начальник, когда узнает?

— Селиванов уже ничего не узнает и тем более не скажет, покойники не отличаются болтливостью.

— Он что, умер?

— Да, апоплексический удар. В его возрасте и с его комплекцией нужно быть более умеренным в своих желаниях: вино и женщины до добра не доводят. Правда, официально считается, что он умер дома, среди родных и близких, а не в борделе в компании двух голых шлюх. Не принесли ему счастья мои деньги.

— Но, ведь Федор Забелин тоже в курсе?

— Твой бывший дружок уже почти год живет в Петербурге. Дал кому-то хорошую взятку и сел на теплое место. Так, что с его стороны тоже не предвидится никаких осложнений.

— У меня много вопросов, Савва Яковлевич, но в принципе я согласен.

— Ну, вот и ладушки. Все вопросы утрясем позже, а пока разберемся с финансами.

Яковлев махнул рукой слуге, сидевшему рядом с кучером, и через минуту тот принес небольшой сундучок, поставил его на скамейку рядом с хозяином и тут же удалился. Подняв крышку, Яковлев достал пачку ассигнаций.

— Здесь пятьсот рублей, которые ты честно заработал, но по своей молодости (Яковлев хотел сказать «глупости», но вовремя передумал и заменил слово) не понял этого и не взял деньги. Теперь ты повзрослел, и я возвращаю их тебе.

— Спасибо, Савва Яковлевич.

— Подожди благодарить, это еще не все. Я нанимаю тебя на работу, значит, могу выплатить аванс. Вот еще пятьсот рублей — Яковлев протянул Тимофею вторую пачку ассигнаций. Жену с дочками пока оставь у сестры, когда обживешься, начнешь работать, тогда и они подъедут. Сколько тебе нужно времени на сборы?

— Думаю два дня должно хватить.

— Хорошо, через два дня, рано утром я за тобой заеду, и вместе отправимся. Дорога длинная, вот там и наговоримся.

Через два дня уютная четырехместная карета пылила по Сибирскому почтовому тракту, увозя компаньонов на Урал. Ехали не спеша, преодолевая за световой день верст по двести. Минуя почтовые станции и постоялые дворы, ночевали либо в приличных трактирах, либо в добротных частных домах. Яковлев оказался не только любопытным попутчиком, но и внимательным слушателем. Отсутствие системного образования он с лихвой компенсировал, чрезмерной любознательностью и природной смекалкой. Яковлев уважал профессионализм в любом его появлении и готов был часами слушать пояснения специалистов по интересующему его вопросу. Воспользовавшись случаем, он подробно расспрашивал Лачина о рудах, металлах и минералах Урала, но особенно его интересовала добыча золота.

— Золото часто находят в кварце. — Рассказывал Тимофей. Кварц — один из наиболее часто встречающихся минералов на земле. Внешне он бывает белого, серого, розового и коричневого цветов. Чаше всего золото встречается в сером и коричневом кварцах, образуя характерные прожилки, видимые невооруженным взглядом. Выходящая на поверхность кварцевая жила постепенно разрушается, высвобождая золото, которое дождями и снегом смывается в реки и ручьи, оседая на дне. Если находишь кусок кварца с вкраплениями золота, то где-то близко должна быть сама жила. Если золото обнаружили в ручье, то начинают двигаться вверх по течению и постоянно брать пробы, отмечая места. Как только золото перестает попадаться, значит, вы прошли месторождение. Тогда возвращаются назад, туда, где золото попалось последний раз, начинают обследовать оба берега и находят источник золота — жилу.

— Затем на этом месте копают шахту?

— Все зависит от того, как проходит жила. Начинают разработку с поверхности и постепенно углубляются, может быть строго вертикально, а чаще всего под углом. Проще углубится вертикально на пару саженей, тогда лучше будет видно. В тех местах, где явно обозначено наличие золота долбят штреки. Именно так я проводил пробные работы на тех двух участках, и результаты были обнадеживающие — выход золота около двух золотников на пуд породы. Конечно, это средние данные, ведь на всем протяжении жилы встречаются участки с разным содержанием металла.

— Насколько глубоко можно углубиться?

— Точную цифру назвать трудно, как правило, до появления грунтовых вод. Чтобы идти дальше, нужно создавать систему для ее откачки, а это сложно и дорого, при этом нет никакой гарантии, что все усилия окупятся.

— Хорошо, вырыли шахту, что дальше?

— Далее начинаем работать. В шахту спускаются один-два человека, киркой или зубилом и молотком откалывают куски золотоносной породы и подают ее наверх. Наверху породу раскалывают на куски, размером с сосновую шишку и пропускают ее через мельницу.

— Мельницу?

— Не волнуйтесь, Савва Яковлевич, это только так называется. Мельница для измельчения кварца это своеобразный вид гранитных жерновов, диаметром около сажени.

— Я вот почему завел этот разговор, Тимофей. Нам нужно тщательно скрыть свою деятельность, и я хочу замаскировать шахту и все работы под хозяйственные постройки.

— Это можно сделать, только откуда в глухом лесу возьмутся эти самые постройки?

— На месте рудника будет стоять старообрядческий скит. Я уже договорился кое с кем в свой прошлый приезд. Недалеко от Невьянска живут четыре семьи раскольников. В городе они бывают редко, приходят купить только самое необходимое, да и откуда у них деньги, если только продадут несколько шкурок. В общем, живут бедно. Они согласны работать на меня, взамен полного обеспечения их семей все необходимым и первое, чем ты займешься, это строительство жилья, чтобы к зиме их переселить.

Глава 2. Москва, 22–25 октября 1797 года (воскресенье — среда)

Дождливым осенним вечером 1797 года в ярко освещенном помещении игорного клуба «Червовый валет», располагавшемся на третьем этаже дома Зайцева в Охотном ряду, в самом дальнем углу, за отдельным столиком два молодых человека играли в шахматы. Одним из них был ювелир Генрих Штейнберг, а вторым, его друг художник Семен Ушаков. Если Генрих Карлович Штейнберг уже приобрел некоторую известность среди московской публики, то имя Семена Ивановича Ушакова было им абсолютно незнакомо. Состоятельные люди предпочитали иметь дело с иностранцами и очень неохотно обращались к соотечественникам, соглашаясь при этом платить втридорога за картины, только из-за подписи. В этом отношении Штейнберг, будучи уроженцем Восточной Пруссии, явно выигрывал у своего русского друга. Впрочем, это никак не отражалось на их отношениях, а Семен Ушаков, был вполне удовлетворен тем, что расписывал вывески трактиров и магазинов, рисовал портреты бородатых купцов и дородных купчих. Оба были молоды, не обременены семьями и, поскольку спешить им было некуда, после обильного ужина в трактире Зайцева, они решили провести вечер за игрой в шахматы. Для этого им нужно было просто подняться с первого этажа на третий и заплатить двадцать копеек за вход. Ушаков не прочь был попытать счастье в карты, что он периодически и делал, правда, заканчивалось это всегда одинаково — художник оставался без денег, а вот Штейнберг начисто был лишен этой пагубной страсти. Фортуне и ловкости рук, он предпочитал состязание умов, поэтому друзья и сидели в этот вечер за шахматной доской. Проиграв вторую партию подряд, Ушаков встал из-за стола.

— Давай сделаем перерыв. Пойду, пройдусь, посмотрю, как спускают состояния.

Штейнберг огляделся вокруг, подозвал официанта и закал чашку кофе. Когда он повернулся, то увидел, что на месте Ушакова сидит незнакомый человек, внешне выглядевший, как купец средней руки.

— Извиняйте, что невольно нарушил ваше одиночество. — Сказал незнакомец, нервно ерзая на стуле. — Вы ведь ювелир?

— Я не помню, чтобы имел честь знать вас. — Резко ответил Штейнберг, надеясь, что непрошеный гость уйдет.

— Мы не знакомы. Мне только что показали вас и объяснили, что вы известный ювелир. Это правда?

— Насчет ювелира — да.

— Вот и отлично. — Сказав это, незнакомец положил на стол, между шандалом с горящими свечами и шахматной доской два камушка зеленоватого окраса.

— Что это? — Спросил Штейнберг.

— Именно это я и хочу у вас узнать.

Штейнберг достал их бокового кармана маленькую лупу и, взяв один из камней, внимательно рассмотрел его со всех сторон на фоне горящей свечи. Он совсем забыл, что буквально минуту назад, собирался отшить этого назойливого типа. Профессиональный интерес заглушил в нем волну негодования по отношению к бесцеремонному посетителю, можно даже сказать, что он на время вообще забыл о его существовании.

— Постой Игнат. — Остановил он проходившего мимо официанта.

Тот послушно застыл на месте, а Штейнберг взял с подноса пустую бутылку из-под шампанского и провел по ней камнем. Раздался неприятный звук, от которого у официанта побежали мурашки по телу, и на бутылке образовалась царапина длиной пару дюймов. Вернув бутылку на место, ювелир махнул Игнату рукой, разрешая продолжить свой путь.

— Вы хотите это продать? — Спросил Штейнберг у своего визави, уже более миролюбивым тоном.

— Совершенно верно. Только не эти два, а партию таких камней, весом около фунта. Если вас интересует мое предложение, я готов обсудить условия продажи.

— Все не так просто. Сначала мне нужно определить, что это за камни, а для этого необходимо оборудование и время. Если вы завтра зайдете ко мне в мастерскую, то я смогу уделить вам пару часов после полудня.

— У меня завтра есть другие дела, и я не знаю, когда освобожусь. Не могли бы вы исследовать камни без меня, а я подойду вечером?

— Если вы готовы доверить мне камни, то ваше присутствие необязательно.

— Я могу отдать вам один камень под залог, например, в пятьдесят рублей.

В боковом кармане у Штейнберга лежали две ассигнации, каждая достоинством в сто рублей.

— У меня только сотня.

— У меня нет сдачи, поэтому забирайте оба камня.

Штейнберг достал сторублевую купюру и отдал ее незнакомцу вместе с визитной карточкой. Они расстались, договорившись встретиться на следующий день в мастерской ювелира. Штейнберг еще немного посидел, выпил кофе и когда, наконец, появился Ушаков, он, сославшись на усталость, предложил отправиться домой. Жили приятели недалеко от Охотного ряда, на Кузнецкой улице, где снимали квартиры в доме Воронцова на первом этаже. Обычно они ходили пешком, но в этот раз дождь нарушил эту традицию и они воспользовались услугами извозчика.

Придя домой, Генрих первым делом хорошо вымыл камни в мыльной воде. Затем зажег свечи и при ярком освещении внимательно, через лупу осмотрел их. При сильном увеличении на поверхности хорошо были заметны темные вкрапления в виде полосок и небольших пятен. Камни явно отчищали от остатков основной породы — слюдита. Впервые, когда Генрих увидел камни, он решил, что ему пытаются продать дешевый зеленый кварц, или гранат, но проверка с бутылкой показала, что эти камни значительно тверже. С одной стороны цвет и твердость этих камней существенно сокращают количество возможных вариантов, а наличие следов сланца явно указывает на изумруд. С другой стороны, откуда у этого мужика целый фунт самых дорогих ювелирных камней в мире? Похоже на мошенничество и под видом изумрудов ему пытаются всучить, например, темно-зеленую разновидность хризоберилла. Определиться можно только огранив камень. Изумруды практически не бывают кристально чистыми и при хорошем увеличении можно рассмотреть многочисленные изъяны, неправильные узоры, пузырьки газа и даже посторонние включения. Растопив камин, Генрих достал старинное пособие по огранке ювелирных камней на немецком языке и, удобно устроившись в кресле перед ярко полыхающим огнем, стал внимательно изучать главу, относящуюся к изумрудам. За свою профессиональную карьеру Генриху приходилось всего пару раз заниматься огранкой изумрудов, да и не любил он это занятие. Его стихия это разработка ювелирных изделий, где полет фантазии ограничен лишь технологическими возможностями производства, а огранка требует внимания, усидчивости и полной концентрации на работе, что создавало для Генриха большие проблемы. Не любил он монотонную однообразную работу, предпочитая творчество ремеслу. Как правило, его терпения хватало максимум на огранку пары камней. Если это действительно изумруды, то придется попотеть, поскольку, как гласит руководство, это очень сложные для огранки камни. Изумруды содержат большое количество минеральных включений и трещин, которые необходимо убрать уже на начальном этапе, а ведь расколоть камень можно только один раз, поэтому и стоимость ошибки велика. Внимательно изучив советы старых мастеров, Штейнберг потушил свечи и отправился спать.

Рано утром Штейнберга разбудил настойчивый стук в дверь. Проклиная все на свете, он вылез из теплой постели и, набросив халат, пошел открывать. На пороге стоял городовой Сазон Бадейкин.

— Простите, ваше благородие, — замялся Сазон, — тут такое дело… купца ночью порешили у Зайцева в меблированных комнатах. Вас срочно просят в участок к следователю.

— А меня-то за что? — Искренне удивился ювелир.

— Говорят, вы вечером беседовали с убитым.

Городовой, сославшись на то, что ему нужно обойти еще четыре адреса, тут же ушел, оставив ювелира в полном неведенье. Штейнберг понимал, что если полиции известно о его беседе с убитым, то могут знать про камни и деньги. Не желая расставаться со своим приобретением, он решил заменить полученные камни, зеленым кварцем. Спрятав потенциальные изумруды в тайник под плинтусом, Генрих подобрал в коробке подходящие по размеру кристаллы зеленого кварца, положил их в карман и, одевшись, вышел на улицу. После часа томительного ожидания в узком грязном коридоре, Штейнберг, наконец, услышал свою фамилию.

В маленькой квадратной комнате, куда он вошел, из мебели были два стола, один большой по центру и второй поменьше, справа от входа и три стула. Возле единственного, давно не мытого окна стоял, уперев руки в бока, высокий, худой как жердь мужчина в потертом мундире. Услышав, как открылась дверь, он повернулся и внимательно посмотрел на сидевшего в углу секретаря.

— Штейнберг Генрих Карлович, ювелир. — Громко и четко произнес тот, уткнувшись в лежащую перед ним бумагу.

— Проходите, садитесь. — Стоявший у окна мужчина жестом указал Штейнбергу на пустующий стул, а сам подошел к столу и сел напротив. — Я следователь по уголовным делам Головин Павел Матвеевич. Вам уже известно, что этой ночью в номерах Зайцева произошло убийство?

— Только в общих чертах.

— Убит был уральский купец Протасов Демьян Емельянович. Вам что-нибудь говорит это имя?

— Абсолютно ничего, господин следователь.

— Странно, очень странно, господин Штейнберг. Свидетели утверждают, что вы беседовали с господином Протасовым и даже купили у него какие-то камни. Как вы это объясните?

— Я не отрицаю, что беседовал с неким господином, и речь действительно шла о камнях, но я не знаю его имени и ничего не покупал.

— А вот свидетели утверждают, что вы дали ему сто рублей.

— Это была не покупка, а залог. Неизвестный обратился ко мне с просьбой — провести исследование принадлежащих ему двух камней. Я согласился, взял камни, оставил ему в залог сто рублей и дал свою визитку. Сегодня вечером он должен был зайти за результатом и вернуть мои деньги. Вот, собственно и все.

— Что это за камни?

— Два необработанных камня зеленого цвета, но какие именно я не знаю. Сами понимаете, мне некогда было ими заниматься.

— Камни при вас?

— Да. — Штейнберг достал из кармана заранее приготовленные камни и положил на стол.

— Хорошо, господин Штейнберг, больше у меня к вам вопросов нет. Секретарь напишет расписку об изъятии камней, а потом вас отведут в морг на опознание. Нужно будет, подтвердить, что убит именно тот человек, с которым вы вчера говорили.

— Не будем забывать, господин следователь, что я отдал за них свои сто рублей.

— Я помню, господин Штейнберг. Как только закончим дело, камни вам вернут.

Штейнберг, у которого со вчерашнего вечера ни было, ни крошки во рту, собрался было зайти перекусить в трактир Зайцева, однако посещение морга и процедура опознания отбили у него охоту даже смотреть на еду. Он решил просто прогуляться, в надежде, что через некоторое время молодой организм избавится от неприятных ощущений и аппетит все-таки вернется. Несмотря на то, что день выдался пасмурным, было довольно тепло и прогулка на свежем воздухе, после затхлых помещений полицейского участка доставляла истинное удовольствие. Сначала он просто бездумно бродил по переулкам, но постепенно его мысли все чаще стали возвращаться к этому убийству. Убитым действительно оказался его неизвестный собеседник. Купца зарезали прямо в номере — видимо поджидали, а убийца ушел через окно. Шум поднял городовой, совершавший ночной обход — он увидел открытое окно, разбудил сторожа, прислугу и всех постояльцев. В номере не было найдено ничего, ни денег, ни ценностей, поэтому мотив убийства не вызывал сомнений — ограбление. Все это рассказал Штейнбергу квартальный надзиратель, которому ювелир нередко помогал описывать и оценивать похищенные драгоценности.

На первый взгляд, все ясно и понятно: убийца пробрался в номер, дождался, пока купец вернется, убил его и, прихватив награбленное, сбежал с места преступления через окно. Именно эту версию и выстраивает следствие, но здесь возникает много вопросов и главный — что конкретно взяли? Одет убитый был довольно скромно, ни перстней, ни браслетов, ни даже цепочки от часов у него не было, это Штейнберг, чисто профессионально, отметил еще во время беседы. Чем скромный уральский купец, мог привлечь внимание грабителей? Без ответа на этот вопрос раскрыть преступление и найти убийцу практически невозможно. Ограбление совершается с целью наживы. Если взяли деньги, то шансов на успех мало, другое дело, если вещи, тем паче драгоценности — тогда есть реальная возможность найти преступника, ведь рано или поздно он вынужден будет продать награбленное. В данном конкретном случае вообще не понятно, что искать, да и потом, убийство плохо вписывается в версию ограбления. Предположим, хотели ограбить, проникли в номер, но зачем убивать, достаточно было просто оглушить. Так и не придя ни к какому конкретному выводу, Штейнберг внезапно почувствовал звериный голод и быстрым шагом направился к трактиру, где столкнулся со своим другом Ушаковым и поведал ему о своих злоключениях в полиции. Сразу после обеда Ушаков взял извозчика и отправился в Замоскворечье, где он уже вторую неделю создавал портретную галерею трех поколений купцов Метелкиных, а Штейнберг побрел домой отсыпаться.

Проспав до вечера Штейнберг, сходил в трактир, поужинал и вернулся домой, прихватив с собой большой кусок кулебяки с мясом и четыре бутылки пива. Квартира, которую он снимал, состояла из двух смежных комнат, одна из которых была переоборудована под мастерскую, а вторая, дальняя, совмещала функции кабинета и спальни. Кухни не было, поэтому заваривать чай или разогревать пищу приходилось на маленькой плите в мастерской. Аналогичным образом была обустроена и квартира его друга Семена Ушакова, который жил напротив.

До полуночи Штейнберг занимался огранкой одного из камней, доставшихся ему таким странным образом, периодически отвлекаясь на то, чтобы съесть кусок пирога и выпить бутылку пива. Поздно вечером вернулся уставший и голодный Ушаков, зашел к другу на огонек, спросил как дела, доел остатки кулебяки, допил пиво и отправился спать. Штейнберг давно привык к подобной панибратской манере поведения своего друга и никогда не обижался, тем более что иногда он и сам поступал точно так же. Впрочем, сегодня он даже не заметил, когда за приятелем закрылась входная дверь. Причина подобной отрешенности была проста: занявшись огранкой камня, уже через час Штейнберг был уверен, что у него в руках изумруд. Ювелирных камней зеленого цвета достаточно много, даже если учитывать высокую твердость, все равно остается пара вариантов. Сомнения были и вот они рассеялись — прекрасные изумруды, очень высокого качества.

Камни, которые мы привыкли относить к драгоценным, те же алмазы, рубины, сапфиры и изумруды в своем естественном, природном виде, как правило, не производят никакого впечатления. Только труд, опыт и талант ювелира, отсекая все лишнее, придает им правильную геометрическую форму, заставляя грани камня играть и переливаться, увеличивая тем самым их стоимость в десятки раз. Два дня Штейнберг не вылезал из мастерской, занимаясь огранкой изумруда, пока невзрачный камень грязно зеленой окраски не превратился в изумительный по красоте шедевр ювелирного искусства. Ограненный изумруд лежал перед ним, на куске белого бархата искрясь, сверкая и переливаясь в лучах горящих свечей. Работа была закончена и азарт, захвативший ювелира, начал потихоньку спадать. Штейнберг почувствовал сильный голод и вспомнил, что последний раз ел сегодня утром — пил чай с давно засохшим печеньем. Он быстро оделся, спрятал свое сокровище в тайник под плинтусом и отправился в трактир.

Глава 3. Москва, 26 октября 1797 года (четверг)

Утром Штейнберг проснулся довольно рано, но чувствовал себя вполне отдохнувшим. Камин уже давно прогорел, и в комнате было прохладно, к тому же с вечера дул противный северный ветер и температура за окном явно опустилась ниже нуля. Срочной работы не было, есть тоже не хотелось, да к тому же он вчера принес домой целую кулебяку, на этот раз с рыбой, так что в трактир идти не нужно. Здраво рассудив, он решил, что может еще пару часов спокойно полежать в теплой постели. Мысли его невольно вернулись к недавнему убийству. Ограненный изумруд весил чуть больше трех карат, что резко повышало его потенциальную стоимость. Формула для определения стоимости драгоценных камней, была предложена еще двести лет назад. Она довольно проста: стоимость камня весом в один карат умножается на квадрат веса камня. Стоимость изумруда весом в один карат среднего качества примерно сто рублей. Умножив эти сто рублей на квадрат веса — девять, получим девятьсот рублей, это и будет средняя стоимость изумруда. Если купец не врал, и у него действительно была партия таких камней весом около фунта, то можно смело сказать, что он носил при себе целое состояние. Тогда мотив преступления налицо, даже убийство, которое еще не так давно казалось нелогичным, вполне объяснимо. Сами по себе изумруды не представляют для похитителя никакой ценности, их нужно обязательно продать и вот это самое уязвимое место, поскольку покупателем может быть только ювелир. Что делать? Обращаться в полицию фактически не с чем: кроме двух камней и крайне сомнительных доводов у него ничего нет. Изумруд довольно редкий камень и его месторождения можно пересчитать по пальцам одной руки. России в этом списке точно нет, тогда откуда у простого уральского купца оказался целый фунт изумрудов? Из Африки или Америки? Абсурд! Возможно, что и эта партия изумрудов бред его больного воображения, поскольку никаких подтверждающих фактов, кроме заявления самого убитого нет. Штейнберг понял, что он что-то упустил, что его знаний и опыта явно недостаточно для того, чтобы решить эту задачу. В свое время он немного работал с изумрудами, но сказать, что хорошо разбирался в них, было бы явным преувеличением. Ему нужна помощь опытного специалиста и лучше всего будет обратиться к своему бывшему хозяину и учителю Вильгельму Брандту — дяде Вилли, как называл его Штейнберг.

Брандта Штейнберг решил навестить в три часа пополудни, рассчитывая таким образом избежать встречи с его сыном Теодором, которого, мягко говоря, недолюбливал, впрочем, это чувство было взаимным. До двенадцати лет Генрих с родителями жил в Кенигсберге и работал вместе с ними на мыловарне, которую основал его дед по материнской линии. Благодаря разработанной дедом технологии их мыло отличалось высоким качеством и пользовалось большим спросом даже за пределами Восточной Пруссии. Стремясь сохранить секрет варки мыла, дед никогда не нанимал работников со стороны, поэтому работать на мыловарне приходилось всем членам семьи. Все было хорошо, пока на город не обрушилась эпидемия холеры. Из всей семьи в живых остались только Генрих с отцом. Им удалось миновать кордоны и добраться до Москвы, где их приютил старший брат матери ювелир Вильгельм Брандт. Они стали жить во флигеле, который им любезно предоставил родственник и работать в его мастерской. Через два года, когда умер отец, Брандты взяли Генриха в свою семью. У них с женой был сын Теодор, на два года старше Генриха и они рассчитывали, что дети подружатся, тем более что были близкими родственниками, однако этого не произошло — Генрих и Теодор сразу невзлюбили друг друга. Генрих оказался талантливым художником, ему все давалось легко, и было понятно, что из него получится первоклассный ювелир, в то время как Теодор оказался в этом отношении абсолютно бездарным. Многие отнеслись бы к этому совершенно спокойно, понимая, что не каждому дано, но только не Теодор, у которого эта «несправедливость» вызывала чувство обиды, злобы и зависти. Генрих занимался разработкой дизайна ювелирных изделий, изготавливал сложные восковые модели, в то время как Теодор выполнял самые простые операции, требовавшие минимального навыка. Оценив талант Генриха, Вильгельм Брандт никогда не ограничивал его фантазию и не загружал рутинной работой, что приносило пользу им обоим, но не могло продолжаться бесконечно долго, поскольку рано или поздно владельцем мастерской станет Теодор. Понимая, что с его смертью жизнь талантливого юноши может резко измениться, Вильгельм Брандт помог Генриху открыть собственную мастерскую. Он дал денег и договорился с Воронцовым об аренде помещения на Кузнецкой улице, почти в центре Москвы, среди модных французских магазинов, что вызвало очередную вспышку гнева и возмущения со стороны Теодора. Отношения отца с сыном и без того довольно натянутые, испортились окончательно. Год назад умерла жена Брандта, он решил отойти от дел и передал все Теодору, который продал мастерскую и открыл мануфактуру по производству пряденого золота и серебра. На удивление, он оказался довольно удачливым дельцом, стал брать казенные заказы и его дела пошли в гору. Отношения с отцом тоже постепенно наладились, тем более что Теодор женился и жил теперь отдельно, лишь изредка после работы заезжая проведать одинокого старика. Приходу Штейнберга Брандт явно обрадовался и после взаимных приветствий они расположились на старом удобном диване.

— У тебя какие-то проблемы, мой мальчик? — Спросил Брандт.

— Можно сказать и так, дядя Вилли, только причина этих проблем мое чрезмерное любопытство.

— Любопытство, сын мой, есть смертный грех — так говорят святые отцы. Нездоровое любопытство Генрих, может привести к очень печальным последствиям.

— Именно поэтому я и пришел к вам.

— Ты правильно сделал, мой мальчик, можешь доверять старому дяде Вильгельму. Все что ты скажешь, не покинет стен этой комнаты.

— Я хочу, чтобы вы посмотрели кое-что. — Штейнберг достал из кармана и положил на стол ограненный изумруд.

Надев очки, и вооружившись лупой, Брандт взял камень и, подойдя к окну, внимательно его осмотрел.

— Изумруд, вес около трех карат, высшего качества. Огранка выполнена безукоризненно, грани сведены идеально, ты прекрасный мастер Генрих, жаль твой отец не видит это чудо. Извини, я последнее время стал слишком сентиментальным. Все, что я сказал сейчас, тебе известно лучше меня, для этого не стоило беспокоить старика. Что не так с этим изумрудом?

— Я сейчас все объясню, дядя Вилли, только ответьте на один вопрос. Вы можете сказать, откуда этот камень: Азия, Африка или Америка?

— Нет, Генрих, не могу. — Покачал головой старый мастер.

— Почему? Ведь вы говорили, что опытный ювелир легко определит месторождение того или иного изумруда.

— Я не отказываюсь от своих слов, Генрих, просто этот камень не похож на те, с которыми я когда-то работал. Это не Египет, не Перу и уж точно не Индия. Ты спросил, откуда этот камень, но я этого не знаю, поскольку никогда изумрудов такого окраса не видел. Подожди минутку, я сейчас вернусь.

Брандт вышел и вскоре вернулся с небольшой шкатулкой.

— Вот, смотри. — Брандт выложил на стол два перстня с изумрудами. — Этот, травянисто-зеленого цвета с явно выраженным голубоватым отливом из Перу он прозрачен, хорошо пропускает и отражает свет. А второй из Египта, он имеет более насыщенный зеленый цвет с менее заметным голубоватым оттенком, но он не так прозрачен и не обладает такой игрой света, как перуанский.

Штейнберг взял оба камня и, подойдя к окну, внимательно их рассмотрел.

— Вы правы, дядя Вилли, их легко различить. — Сказал он, возвращаясь на свое место.

— А теперь вернемся к твоему изумруду. — Брандт взял камень. — У него такой же насыщенный зеленый цвет, как у египетского и он также прозрачен, как перуанский, но самое главное, камень абсолютно лишен голубизны. Он как бы сочетает все достоинства известных ранее изумрудов и устраняет их недостатки. С точки зрения ювелира он идеален.

— Может быть все-таки Азия?

— Нет, месторождение в Индии слишком незначительно, в противном случае практичные англичане и голландцы уже давно завалили бы Европу изумрудами. Нет, мой мальчик, твой камень из какого-то нового, еще не известного месторождения и я хотел бы знать, как он к тебе попал.

Выслушав историю о том, как его ученик стал обладателем двух прекрасных изумрудов, старый ювелир спросил:

— Ты пришел к выводу, что на Урале есть изумруды, но у тебя возникли сомнения и ты захотел, что бы кто-то их развеял?

— От вас ничего не скроешь, дядя Вилли. В тайне я надеялся, что вы не сможете определить месторождение изумрудов. Так и произошло, но, увы, мои сомнения никуда не делись

— Я понимаю Генрих. Тебя смущает тот факт, что в России до сих пор не было обнаружено ни одного месторождения драгоценных камней, однако это ничего не значит. До недавнего времени считалось, что и золота в России тоже нет.

— Золото добывают во многих местах, а вот месторождения изумрудов большая редкость.

— Абсолютно верно, мой мальчик, поэтому они и стоят так дорого. Полностью развеять твои сомнения я вряд ли смогу, но кое-что обнадеживающее скажу. Лет десять назад, один из моих знакомых купил по дешевке партию уральских самоцветов. Покупал он их на вес, поэтому и не особо рассчитывал найти что-то стоящее, однако несколько кристаллов аметиста оказались довольно приличного качества. Так вот, среди этого многообразия попались несколько образцов голубого окраса. Камни не особо качественные, да к тому же и бледноватые, но это определенно были бериллы. Аквамарин, или какая другая разновидность, не суть важно, главное, что они на Урале есть.

— Этого я не знал! — Воскликнул Штейнберг. — Oh main Got! (Бог мой)! То, что вы сказали сейчас, дядя Вилли, в корне меняет дело. Если есть бериллы, то могут быть и изумруды.

— Совершенно верно! Изумруд — это зеленая разновидность берилла, самая редкая и самая дорогая. Аквамарин — это голубая разновидность берилла, она значительно дешевле. Египетские и перуанские изумруды имеют голубой оттенок, и чисто теоретически представляют собой некий гибрид изумруда и аквамарина, в то время как твой чистого зеленого цвета. Именно поэтому я и сказал, что он идеален.

— И что теперь делать? — Задал вопрос Штейнберг, обращаясь, толи к самому себе, толи к своему собеседнику.

— Если ты спрашиваешь меня, Генрих, то я тебе скажу: забудь обо всем этом и живи дальше, как жил. Изумруд — это не только огромные деньги, но еще и реки крови. Пример у тебя перед глазами: обычное ограбление редко сопровождается убийством, но в твоем случае купца убили бы в любом случае, только за то, что он знал эту тайну. Теперь ее знаешь ты. Тебе неизвестно, где конкретно расположено месторождение, но это лишь вопрос времени, поэтому ты представляешь потенциальную угрозу для хозяев рудника.

— Вы серьезно считаете, что мне может грозить какая-то опасность?

— Думаю, пока тебеничего не угрожает. Судя по всему это уральские разборки, и к Москве они не имеют никакого отношения.

— Но ведь купец привез изумруды в Москву и предложил мне их купить, возможно, что это была первая партия?

— Это была глупость. Твой купец — дилетант, он никогда не имел дело с драгоценными камнями. Я допускаю, что он мог найти в тайге зеленые камешки, но в этом случае он отправился бы с ними к перекупщику, коих в Екатеринбурге пруд пруди.

— Но он приехал в Москву?

— Вот именно! Он знал, что у него на руках именно изумруды, но не знал, что с ними делать. Многие, найдя месторождение золота или драгоценных камней, считают, что схватили Бога за бороду и глубоко заблуждаются. Возьмем, к примеру, твоего купца. Допустим, что он нашел месторождение изумрудов и начал добычу. Вот у него на руках первая партия весом один фунт. Все хорошо, жизнь удалась, купец уже начинает подсчитывать барыши, однако вскоре понимает, что самое сложное только начинается. По предварительной оценке, в зависимости от качества и веса камней стоимость партии колеблется в пределах десяти — двадцати тысяч рублей. На Урале нет ювелиров, которые могут выложить наличными такую сумму, а перекупщики дадут в лучшем случае лишь четвертую часть. Вдобавок ко всему, твой купец вдруг осознает, что продажа камней связана с огромным риском для его жизни. Хорошо, допустим, ему удалось пристроить первую партию, но куда девать следующие? Опять нужно искать очередного покупателя, опять рисковать.

— Но ведь работают рудники в Южной Америке?

— Да, но Испания официально продает свои изумруды на Амстердамской бирже. Именно там отовариваются все Европейские ювелиры, так что у них нет проблем с реализацией. Правда, до меня дошли слухи, что рудник Мусо закрыли год назад.

— Так ведь и российские изумруды можно продавать на Амстердамской товарной бирже?

— Совершенно верно, Генрих, только для этого изумруды нужно добывать пудами, а не фунтами. Твой купец оказался в тяжелом положении. Понятно, что изумруды нужно продать, но кому и как? В России добыча камней такого класса это привилегия государства, поэтому, продавая незаконно добытые изумруды, твой купец тем самым совершал уголовное преступление. При попытке продать главный вопрос — как поведет себя ювелир, поняв, что ему предложили изумруды? По закону он должен сообщить об этом властям, но в этом случае все будет конфисковано в казну, а ювелир останется, с носом. Этот купец не зря сообщил тебе вес партии, но при этом сделал вид, что не знает какие именно это камни. Теперь вспомни, свои ощущения, когда ты понял, что перед тобой изумруды.

— Шок!

— Правильно, тебе предлагают купить партию самых дорогих камней в мире, причем высокого ювелирного качества. Как думаешь, много найдется ювелиров, способных устоять перед искушением, приобрести целое состояние?

— Думаю, что не много.

— Именно на это и был расчет. Тебе специально назвали общий вес камней, чтобы ты мог понять, что потеряешь в том случае, если обратишься к властям. Купец подстраховался со всех сторон: он сделал тебе предложение, от которого практически невозможно отказаться и в тоже время не сказал, что это изумруды. В случае чего, он якобы понятия не имел о том, что за камни нашел.

— И все-таки, его убили?

— Вот это самое странное. Возможно, что он уже к кому-то обращался до тебя? Убийство — обычное дело в подобных случаях. Зачем платить, когда можно получить даром?

— Он вселился только днем и до самого вечера не выходил из номера, а ночью его убили. Все это я узнал у коридорного, так что ни с кем кроме меня он не встречался.

— Может быть, он приехал в Москву раньше и жил в другом месте?

— Нет, он прибыл с Урала именно в этот день, я проверял на Почтамте.

— Тогда остается, только уральский след.

Медленно бредя домой по холодным осенним улицам города, Генрих мысленно опять вернулся к только что состоявшемуся разговору. Итак, дядя подтвердил уральскую версию. Однако в этом случае Москва должна быть завалена изумрудами, но о них никто ничего не слышал. Может быть, я прав был, когда утверждал, что Протасов привез первую партию добытых на Урале изумрудов? Тогда все сходится. Купец привез изумруды и попытался продать, но был убит. Кем? Можно попытаться выйти на убийцу, узнав, кто купил эту партию. Образец у него есть, поэтому нужно будет обойти все крупные мастерские и ювелирные лавки, якобы в поисках недостающих камней для ремонта колье. Придется посвятить этому два-три дня, впрочем, никакой срочной работы все равно нет, а его новые разработки могут и подождать. С другой стороны, что мне даст это расследование? Ну, знаю я, что где-то в уральской тайге, кто-то нелегально добывает изумруды, ну и что? Какое мне до этого дело? Нет, прав был дядя, утверждая, что излишнее любопытство может привести к самым печальным последствиям. Нужно забыть эти изумруды, как страшный сон, ведь жил же я раньше, не зная о них ничего, и был доволен.

Глава 4. Москва, 29 октября — 1 ноября 1797 года (воскресенье — среда)

Владелец игорного салона «Червовый валет» Алексей Васильевич Дулов стоял около окна своего рабочего кабинета и с высоты третьего этажа смотрел на вечернюю Москву уже погрузившуюся в кромешную темноту, на фоне которой желтыми пятнами мерцали редкие масляные фонари. Обычно его вечера проходили значительно веселее — под шелест игральных карт, звон бокалов и задорный женский смех, но сегодня предстоял серьезный деловой разговор со старшим братом, поэтому и обстановка была соответствующая. Полутемная, жарко натопленная комната — брат органически не переносил холод — была освещена всего одной свечей, а тишина нарушалась лишь потрескиванием горевших в камине поленьев.

Когда-то Дуловы могли похвастаться древностью рода и княжеским титулом, поскольку вели свою родословную от Ярославских князей (Рюриковичи), однако к моменту появления на свет братьев Александра и Алексея все это было уже в далеком прошлом. Род Дуловых настолько захудал и обеднел, что давно утратил княжеский титул, а его потомки едва сводили концы с концами. Родители братьев Дуловых были мелкопоместными дворянами, владельцами крошечного имения в Ряжском уезде и не могли дать своим детям, ни приличного образования, ни положения в обществе. Пришлось братьям самим пробивать себе дорогу. Старший — спокойный и рассудительный Александр выбрал гражданскую службу, а младший — вспыльчивый и резкий Алексей, стал военным. Александр к сорока годам занимал солидную должность в московской Сохранной казне, был женат, имел двоих детей и жил в собственном доме на Тверской улице. Алексей, начавший свою военную карьеру в армии Потемкина во времена покорения Крыма, закончил ее в 1792 году, выйдя в отставку в чине капитана после очередной русско-турецкой войны. К этому времени родители уже давно умерли, а имение было продано за долги, поэтому Алексей Дулов приехал в Москву к брату, которого не видел около десяти лет. Александр довольно тепло встретил своего младшего брата, помог найти жилье, дал денег на первое время и даже пытался пристроить на службу, подыскав ему теплое местечко, однако все его хлопоты оказались напрасны — работать Алексей не желал. За прошедшие десять лет, все чему он научился, это виртуозно играть в карты, а если называть вещи своими именами, он был шулером, причем очень квалифицированным. Ловкость рук в сочетании с удивительной выдержкой и прекрасной зрительной памятью гарантировали ему выигрыш, а искусное владение шпагой и меткая стрельба из пистолета удерживали горячие головы от попыток обвинить его в нечестной игре и вызовов на дуэль. За два года Алексей не только сколотил капитал, обыгрывая доверчивых простаков и опытных картежников, но и стал владельцем игорного салона «Червовый валет», где под его руководством работали самые виртуозные шулера. Александр, первое время скептически относившийся к деятельности младшего брата, со временем изменил свое мнение, стал вникать во все тонкости, давать советы и даже решать вопросы с администрацией и полицией Москвы. Занимая довольно значительный пост в таком солидном кредитном учреждении как Сохранная казна, Александр Дулов был знаком со многими богатыми и влиятельными людьми, которые часто пользовались его услугами при получении ссуд под залог. Именно его ведомство производило оценку недвижимости, от чего напрямую зависел размер ссуды, поэтому все старались сохранять с ним теплые дружеские отношения, чем старший Дулов беззастенчиво пользовался. Постепенно братья сблизились, и оказалось, что несмотря столь различные характеры у них есть и много общего. Главное, что их объединяло, это злоба и зависть: братья никак не могли смириться с тем, что они, потомственные Рюриковичи вынуждены были влачить полунищенское существование и пресмыкаться перед безродными выскочками. Немаловажным оказался и тот факт, что оба брата были абсолютно лишены совести, они не испытывали никаких нравственных колебаний, никакого раскаяния, а такое чувство как сострадание было им вообще неизвестно. Два умных, далеко не бесталанных, но совершенно беспринципных человека объединив свои усилия, могут представлять для общества серьезную угрозу. Александр, по роду своей деятельности обладал сведениями о движении серьезных сумм наличных денег и драгоценностей — ему отводилась роль информатора и наводчика, а Алексей, имевший вес и связи в криминальной среде был исполнителем. За последние два года в Москве были совершены пять дерзких ограблений на общую сумму почти в двести тысяч рублей, причем никаких шансов раскрыть эти преступления, и найти грабителей у полиции не было, поскольку свидетели бесследно исчезали. Сейчас, стоя у окна своего кабинета, Алексей поджидал брата для обсуждения срочного дела, поскольку Александр не любил афишировать их близкие отношения и никогда домой к себе его не приглашал.

— Зачем ты вытащил меня из дома в такую мерзкую погоду? — Удобно расположившись в кресле около ярко горевшего камина, Александр протянул руки к огню.

— Чтобы ты мне кое-что прояснил, — Алексей зажег свечи на маленьком столике, разделявшем братьев и, пододвинув свое кресло ближе к камину, сел. — Скажи, какие драгоценные камни имеют зеленый цвет?

— Только изумруды.

— А кроме изумрудов?

— Ничего. Тебя ведь интересуют деньги? Так вот, ничего дороже изумрудов нет, все остальные разновидности зеленых камней с ними и рядом не лежали. Брат, не темни, давай выкладывай, что произошло? В камнях ты не разбираешься, почему они тебя так заинтересовали?

— На прошлой неделе в одном из номеров убили уральского купца. Так вот, в тот вечер этот купец был у меня в салоне. Он не играл, ни в карты, ни на бильярде и пришел туда, судя по всему с одной единственной целью — встретиться с ювелиром Штейнбергом. Точнее, он искал ювелира, и ему указали на Штейнберга, так что эта встреча просто стечение обстоятельств. После короткого разговора купец предложил купить у него партию камней весом один фунт.

— У твоих шулеров хороший слух.

— Этот разговор слышал официант.

— Неважно. Перекупщики — обычное явление. За последние четверть века в Москву перевезли, наверное, не одну гору уральских камней. Уверяю тебя, брат, никакой реальной ценности они не представляют. Иногда попадаются приличные экземпляры, но не более того.

— Все это я прекрасно знаю, мог бы не распинаться. — Резко оборвал брата Алексей. — Я тоже не сразу понял, с чем мы имеем дело.

— Извини, брат. Я внимательно тебя слушаю.

— Купец показал Штейнбергу два небольших зеленых камня, по словам Игната, длиной не более полдюйма. Ювелир осмотрел их, подозвал крутившегося рядом Игната, взял у него с подноса пустую бутылку из-под шампанского и провел по ней камнем. Вот результат!

Алексей нагнулся, поднял стоявшую рядом с камином бутылку и поставил ее на стол. В отблесках горящих свечей была ясно видна глубокая царапина, длиной около двух дюймов.

— Факт примечательный, но пока мало о чем говорит. Аметист тоже царапает стекло.

— Хочешь попробовать? — Алексей достал из кармана небольшой кристалл аметиста и протянул его брату.

— Я думаю, ты это уже сделал.

— Совершенно верно. — Алексей положил камень на место и повернул стоявшую на столе бутылку другим боком. — Вот мой результат.

На боковой поверхности бутылки были еле заметны две небольшие царапины.

— Камень, который был в руках у Штейнберга, тверже аметиста. — Продолжил Алексей. — По словам Игната, ювелир просто провел по бутылке, как будто что-то подчеркнул на листе бумаги, а я даже приложив усилие, не добился подобного результата.

— Хорошо, брат, — согласился Александр, — но опять это мало что дает.

— Штейнберг забрал у купца эти два камня, отдав тому сто рублей. Как я уже сказал, они договорились встретиться на следующий день в мастерской ювелира. Когда Игнат рассказал мне об этой встрече, я не придал ей особого значения, но решил прощупать купца — хотел обыскать его номер, пока он будет беседовать со Штейнбергом. Я не разбираюсь в камнях, в этом ты прав, но считать я умею хорошо, особенно деньги. В партии, которую предлагал этот уральский купец, могло быть от ста пятидесяти до трехсот камней, а ее общая стоимость от семи с половиной тысяч до пятнадцати тысяч рублей — если считать по пятьдесят рублей за штуку, как платил Штейнберг. Вот почему меня заинтересовали эти камни.

— Камней естественно не нашли.

— Верно, но их никто и не искал. Никто не знал, что у убитого была какая-то партия камней.

— А Штейнберг?

— Штейнберг признал, что убитый дал ему два неизвестных камня на исследование, под залог в сто рублей. Я читал его показания — про партию камней там нет ни слова.

— Полиция обязана была изъять у него эти камни.

— Ты прав, полиция забрала камни. Я уже их смотрел.

— И что?

— Ничего. Этот козел подменил камни.

— Как ты можешь это утверждать?

— Те камни, что он сдал полиции, царапают бутылку примерно, как аметист. Внешне похожи, но менее твердые.

Тишину, воцарившуюся в кабинете, первым нарушил Александр:

— Слушай, брат, а из-за чего вообще этот сыр-бор? Что это вообще за камни?

— Я тоже хотел бы это знать. Подозрителен слишком маленький вес партии — всего один фунт, что при существующих расценках на уральские самоцветы не окупит даже поездку из Екатеринбурга в Москву. Я прошелся по ювелирным лавкам, по цвету и твердости подходят только изумруды, но, как мне сказали в России их нет.

— Если это не изумруды, тогда что?

— Теперь на этот вопрос может ответить только Штейнберг.

— Ты хорошо его знаешь?

— Я знаю, что он ювелир, он знает, что я хозяин салона, при встрече раскланиваемся, но никогда даже парой слов не перекинулись. Беседа по душам у нас с ним вряд ли получится, поэтому я хочу обыскать его мастерскую, в то время, когда он будет играть в шахматы в моем салоне. Но, здесь есть одна загвоздка — мои люди не знают, что искать. Для этого мне нужен твой протеже Золотов. Кстати, как он там себя чувствует?

Ювелира Золотова Александр Дулов подобрал полгода назад, причем в прямом смысле, поскольку тот валялся в одних рваных портках возле кабака. Когда-то он был хорошим специалистом, но после смерти жены запил и с тех пор трезвым его никто не видел. Как раз в это время братья планировали взять под контроль все крупные ювелирные мастерские Москвы, и им необходим был хороший специалист, не задающий лишних вопросов. Александр считал, что Золотов подойдет идеально, если только бросит пить.

— Прекрасно, уже три месяца не пьет, даже на дух не переносит.

— Как тебе это удалось?

— Есть такой гриб — навозник. Так вот, стали украдкой добавлять ему в еду, порошок этого сушеного гриба и он тут же бросил пить. Как только выпьет, хотя бы одну чарку, так его сразу начинает выворачивать наизнанку. Два раза попробовал, на второй раз вообще еле откачали, больше не хочет. Это меня бабка одна научила.

— Интересно, нужно будет запомнить, авось пригодится. Давай его в мое распоряжение на несколько дней, пусть каждый вечер сидит в салоне и ждет. Как только представится удобный случай и Штейнберг засядет за шахматы, так сразу и начнем.

Случай представился через два дня, когда Ушаков пригласил Штейнберга отметить окончание работ по созданию вернисажа купцов Метелкиных. Как только друзья уселись за праздничный стол, Алексей Дулов тут же отправил своих людей в мастерскую Штейнберга, который явно не учитывал такую возможность. Золотов не знал, куда именно его привезли. В семь часов вечера в ноябре, при полном отсутствии снега, Москва уже погрузилась в темноту, которую не могли рассеять редкие масляные фонари, да и ехали они в закрытой карете. Правда, их поездка оказалась непродолжительной и вскоре карета остановилась. Сидевший рядом с ювелиром молодой парень со странной кличкой Крючок сразу вышел, а расположившийся напротив Слон удержал ювелира на месте. Через несколько минут Крючок вернулся:

— Готово. — Тихо доложил он, открыв дверь кареты.

Слон подтолкнул Золотова и они вышли. Темень стояла такая, что разглядеть вывеску Золотову не удалось, да и времени ему на это не дали, быстро заведя в какую-то комнату. Слон зажег фонарь и подал его ювелиру:

— Давай ищи что нужно.

Комната, куда привели Золотова, была переоборудована под ювелирную мастерскую, и свободного пространства оставалось так мало, что втроем было не повернуться, поэтому Слон и Крючок вышли на улицу, оставив Золотова в одиночестве. Обрезки ограненного им изумруда совершенно открыто лежали в маленьком керамическом тигле на его рабочем столе. Опытный ювелир Золотов сразу понял, что именно это им и нужно. Взяв один из обрезков, он для проформы еще минут пятнадцать потолкался в мастерской, создавая видимость бурной деятельности, и вышел.

Очередная встреча братьев состоялась следующим вечером.

— Золотов исследовал обрезок камня, — начал разговор Александр, — материала конечно недостаточно, но скорее всего, что это изумруд.

— Именно так я и думал, теперь понятно, за что убили купца.

— И понятно, почему партия была такой маленькой. — Добавил Александр. — Изумруды высокого качества ценятся дороже алмазов.

— В таком случае мы должны признать тот факт, что на Урале есть изумруды, не ездил же купец за ними в Америку.

— И что нам с этим фактом делать?

— Хороший вопрос, брат, только ответа на него у меня нет. Для начала я бы хотел знать, насколько высоки ставки?

— Ставка в этой игре — жизнь! Пример купца у тебя перед глазами.

— Брат, даже в карточной игре ставкой часто является жизнь, этим меня ни удивить, ни напугать нельзя, вопрос в том, стоит ли игра свеч?

— В этом смысле ставки очень высоки.

— А если конкретнее.

— Это миллионы. Образно говоря, если получится захватить изумрудный рудник и отработать на нем хотя бы год, то станешь одним из самых богатых людей в России.

— В таком случае я не прочь ввязаться в эту авантюру.

— Ты совершенно правильно заметил, брат, именно авантюру! — Александр откинулся на спинку кресла и сладко потянулся. — По сути, у тебя на руках ничего нет. Да, ты знаешь, что где-то на Урале нелегально добывают изумруды, но где конкретно и кто этим занимается тебе не известно. У тебя нет ни единой зацепки для выхода на этот рудник.

— И что нам делать?

— Конечно, такой случай представляется раз в жизни и упускать его нельзя, но, во-первых, как я уже отмечал, у нас мало информации, а во-вторых, наступает зима — далеко не лучшее время, чтобы начинать поиски, тем более, вслепую. До мая следующего года у нас есть шесть месяцев и за это время нужно успеть собрать дополнительные сведения по этому делу.

— И как ты собираешься это сделать?

— Нужно нанять профессионала, человека, умеющего находить то, что скрыто от чужих глаз.

— Я не понимаю, кого ты имеешь в виду?

— Бывшего частного пристава Зотова, правда, его придется посвятить во все детали, но что делать, зато будет, хоть какой-то шанс.

— Ты серьезно считаешь, что этот старый козел сможет что-нибудь разузнать?

— Ты напрасно иронизируешь, он хороший следователь, к тому же у него большой опыт и связи в полиции. К его услугам и сейчас частенько прибегают в щекотливых ситуациях, да и язык за зубами он умеет держать. К тому же он одинокий, ни жены, ни детей, в случае чего можно убрать без всяких последствий.

— Ты меня убедил, брат, я согласен, только все дела с ним ты будешь вести лично.

Глава 5. Москва, ноябрь 1797 года (пятница)

Одно дела спросить совета и совсем другое — последовать ему. Несмотря на увещевание Вильгельма Брандта, любопытство одержало верх над осторожностью, и Штейнберг решил продолжить частное расследование убийства купца Протасова. Правда, несколько дней Генрих усердно работал, решив больше не заниматься изумрудами, но вскоре не выдержал и, выполнив очередной заказ, решил все же пройтись по ювелирным мастерским и лавкам. Начать свои поиски он решил с тех, где работали знакомые ему люди. Первым в его списке был Заботин Сергей Никанорович — именно он обучал еще совсем юного Генриха азам огранки.

— Генрих, рад тебя видеть. — Искренне улыбаясь, приветствовал Заботин бывшего подмастерья. — Давно собираюсь заглянуть к тебе в мастерскую, да все никак не выберу время. Ты по пути зашел, или дело, какое?

— Заказ получил от фрейлины Сурмиловой на ремонт колье, нужно подобрать несколько камней.

— Что за камни?

— Изумруды. — Штейнберг достал из кармана завернутый в бумажку ограненный образец. — Вот посмотрите.

— Хорош! — Заботин взял с руки камень и стал рассматривать его на фоне ярко освещенного осенним солнцем окна. — Не хочу тебя огорчать, Генрих, но таких камней ты в Москве не найдешь.

— Вы в этом уверены!

— Ручаться, конечно, не могу, но думаю, что именно так и будет. Ты только зря ноги собьешь. Я почти тридцать лет занимаюсь огранкой, и изумрудов такой окраски не встречал. В России вообще мало изумрудов, а таких красавцев днем с огнем не сыщешь. К тому же тебе нужен не один камень, а несколько. Рассуди сам, если бы у моего хозяина было два — три таких камня, стал бы он их продавать как сырье? Конечно, нет! Он бы тут же пустил их в дело, нехило заработав на этом. Сейчас под огранку можно купить только уральские самоцветы, да и то не лучшего качества. Самые ценные экземпляры ювелиры придерживают для себя, да ты это знаешь не хуже меня.

— И что же мне делать?

— Можно заменить изумруды другими камнями, например желтыми цитринами, или сочными аметистами, как это будет смотреться? Желтое и зеленое, довольно неплохое сочетание, как зеленое и фиолетовое.

— Хорошая идея, Сергей Никанорович, я об этом как-то не подумал.

Поговорив еще с полчаса, Штейнберг распрощался с бывшим наставником и отправился дальше. Заботин абсолютно прав в том, что никто не будет продавать необработанные камни высшего качества, да еще и в таком количестве. — Размышлял Генрих, шагая по залитой солнцем улице. — Хорошо, что я начал с него, теперь нужно будет смотреть и изделия, вполне возможно, что камни, украденные у купца, уже заняли свое место в изделиях.

Однако все его попытки найти хоть какие-то следы пропавших изумрудов ни к чему не привели. Необработанных изумрудов в продаже не было совсем, а ювелирных изделий — кот наплакал. Как и предсказывал его бывший наставник, он два с половиной дня промотался просто так, устав как собака. Последняя мастерская, куда он зашел, располагалась далеко от центра, в районе Дорогомиловской заставы. Там он неожиданно столкнулся со своим старым другом Артемом Свиридовым. Когда-то он тоже работал у Вильгельма Брандта, как и Генрих, правда, недолго. Свиридов был талантливым художником, специализировался на эмалях, и когда Брандт закрыл это направление, тот сразу ушел. Тепло, поприветствовав старого друга, Генрих около получаса рассматривал ювелирные изделия и беседовал с одним из мастеров. Когда, в очередной раз, испытав неудачу Штейнберг, направился на выход, Артем вышел вместе с ним.

— Не торопись, Генрих, думаю, у тебя найдется пять минут для старого друга?

— О чем речь, Артем, можем зайти в трактир, посидеть, я угощаю.

— Спасибо, как-нибудь в следующий раз. Что у тебя там за проблема с этими изумрудами?

— Заказ от фрейлины…

— Генрих, эту сказку ты можешь рассказывать кому угодно, только не мне. Я хорошо знаю Сурмиловых, у них деревня недалеко от Москвы, верст двадцать по Смоленской дороге.

— А я думал они из Петербурга, ведь дочь фрейлина одной из дочерей императрицы.

— Фрейлиной к Екатерине Павловне ее устроили дальние родственники, в надежде удачно выдать замуж, но, боюсь, это несбыточная мечта, поскольку никаких внешних данных у новоиспеченной фрейлины нет. Анна Степановна Сурмилова, которую я знаю с детства, не отличатся ни красотой, ни умом, да к тому же и бесприданница. Твоя идея с колье для фрейлины великолепна, только фамилию следовало бы изменить. У Сурмиловой никогда не было и не могло быть изумрудного колье.

— Черт, так глупо прокололся. — Улыбнулся Штейнберг. — Спасибо тебе друг, за подсказку, сегодня же доработаю свою версию.

— Мне, конечно, нет никакого дела до твоих проблем с изумрудами, но позволь дать один совет. Не носи с собой ограненные изумруды, либо никому их не показывай. Ты хоть знаешь, сколько стоит камень, что лежит в твоем кармане?

— Примерно тысячу рублей.

— В Москве за такую сумму тебя запросто порешат где-нибудь в подворотне.

— Спасибо тебе Артем за предупреждение, честно говоря, я об этом даже не думал.

— До свидания, Генрих, и будь осторожней.

Друзья простились, и Штейнберг отправился в обратный путь. Погода стояла хорошая, и он решил прогуляться, наслаждаясь последним теплом уходящего года, а заодно и подвести итоги своего расследования. Собственно говоря, подводить было нечего. Изумруды, если они действительно были у Протасова, испарились, правда, оставалась маленькая надежда на то, что они всплывут в Москве чуть позже, либо, что их увезли в Петербург, но скорее всего, дядя прав, и это чисто уральские разборки. В таком случае нужна дополнительная информация и Штейнберг решил по пути заглянуть в полицейский участок, обосновав свое любопытство тем, что ему нужно получить назад свои камни.

— Я по делу убитого купца Протасова. — Обратился он к секретарю.

— Вы хотите дать показания?

— Нет, показания мною уже даны, я хотел забрать изъятые у меня камни. — Штейнберг достал из кармана расписку и протянул ее чиновнику.

— Дело еще не закончено, господин Штейнберг. — Заявил секретарь, изучив расписку. — Придется вам еще немного подождать.

Никаких пояснений о ходе расследования он дать не мог, а может, не захотел и Генриху пришлось уйти из полиции несолоно хлебавши. Потерпев очередную неудачу, Штейнберг решил, что пришла пора подкрепиться, и из полицейского участка направился прямиком в трактир Зайцева. И вот на подходе к трактиру он понял, что получить нужные сведения он может только от земляков купца Протасова, приезжающих в Москву и трактир Зайцева в этом отношении представлялся идеальным местом, поскольку изначально был рассчитан именно на уральских гостей. Штейнберг, как постоянный посетитель трактира был хорошо знаком с персоналом, обслуживающим номера второго этажа, поэтому к его просьбе коридорный Степан отнесся с полным пониманием и не стал задавать никаких лишних вопросов. Всего и делов — сообщить ювелиру, когда у них остановится купец из Невьянска и за эту малость получить серебряный рубль.

Ждать пришлось более двух недель и вот однажды, когда Штейнберг в очередной раз пришел в трактир отобедать, к нему на всех парах подлетел Степан и шепотом произнес:

— Второй столик от окна — господин из Невьянска.

Получив обещанный рубль, Степан, мгновенно исчез, а Штейнберг стал внимательно изучать указанного ему человека. Крупный мужчина, примерно пятидесяти лет, судя по одежде среднего достатка, правда, среди провинциальных купцов редко кто следит за модой и одевается со столичным лоском, поэтому данное суждение могло быть ошибочным. Черты лица крупные, усы и густая черная борода с заметной проседью были аккуратно подстрижены, впрочем, как и редкие волосы обрамлявшие голову только с боков и сзади, а спереди блестела довольно широкая лысина, отчего лоб казался очень большим. Судя по всему, мужчина только что сытно пообедал и пребывал в некотором раздумье: закончить трапезу рюмочкой-другой, или отправиться в номер отдохнуть. Штейнберг решил избавить его от мучительных сомнений:

— Добрый день.

Купец, пребывающий в состоянии сытого блаженства, уставился на подошедшего ювелира, словно пытаясь сообразить, что нужно этому московскому франту, которого он первый раз видит.

— Чем обязан?

— Извините, что нарушаю ваше одиночество, но мне сказали, что вы с Урала.

— Да, из Невьянска. — Уральский гость явно начал выходить из полусонного состояния.

— Случайно купца Протасова не знали?

— Это вы про Демьяна? Знал я и Демьяна и отца его Емельяна, пусть земля им будет пухом.

— А что, отец тоже….

— Убили его, также как и Демьяна.

Штейнберг понял, что запахло жареным.

— Разрешите представиться: Штейнберг Генрих Карлович, ювелир.

— Толстиков Артамон Матвеевич, купец. — Отрекомендовался уралец, вставая и протягивая Штейнбергу руку. — Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.

— Артамон Матвеевич, — начал Штейнберг, удобно расположившись напротив купца, — я хочу знать, что произошло в Невьянске, и предлагаю маленькую сделку: вы мне расскажите, все что знаете, а я оплачиваю спиртное по вашему выбору. Что вы предпочитаете: вино, водка, коньяк?

— А какой у вас интерес в этом деле? — Поинтересовался окончательно проснувшийся купец.

— Демьян дал мне на исследование несколько камней и в качестве залога получил от меня некую сумму денег. Мы должны были встретиться на следующий день вечером, но той ночью его убили, а утром в полиции у меня изъяли и камни до окончания расследования. Хотел сделать доброе дело, помочь вашему земляку, а в итоге остался ни с чем.

— Много было денег?

— Сто рублей.

— Боюсь, что вернуть свои деньги у вас не получится.

— Речь не о деньгах, Артамон Матвеевич, в конце концов, по окончании следствия мне вернут эти камни, и я возмещу понесенные убытки. Вопрос только в том, когда это произойдет? В Москве полиция топчется на месте, может быть у вас в Невьянске дела идут лучше?

— Эка, молодой человек, вы хватили! Если уж в Москве ничего найти не могут, то у нас в глухом лесу и подавно не сыщут. Рассказать я могу, только и сам знаю не много, боюсь, Генрих Карлович, пользы от моего рассказа немного.

— Неважно. На чем мы остановились?

— Коньяк.

Штейнберг поднял руку, и, не оборачиваясь, щелкнул двумя пальцами. Тут же возле столика нарисовался половой в белых штанах и белой широкой рубахе навыпуск, подпоясанный кушаком.

— Василий, подай нам бутылочку коньячка, лимончик и ….

Штейнберг вопросительно посмотрел на Толстикова, предлагая тому дополнить заказ, сообразно своим вкусам.

— Севрюжки с хреном, — добавил купец.

Через пять минут заказ уже был на столе. Толстиков окончательно проснулся и быстро разлил коньяк по бокалам. Выпили за знакомство, закусили и вернулись к прерванному разговору.

— Темная это история, Генрих Карлович, таких дел натворил Демьян с этой своей охотой, что у нас почитай половина города до сих пор в себя придти не может.

— Что еще за охота?

— В конце августа Демьян Протасов с дюжиной своих людей ушел в тайгу, якобы на охоту, а вернулся через месяц, потеряв в лесу Тимофея Когтева. Через несколько дней, они опять отправились в тайгу, а в Невьянск Демьян вернулся только с двумя работниками. Сказывали вроде, что остальные в тайге ищут пропавшего Тимофея Когтева. На следующий день после возвращения Демьян уехал в Москву. Точнее, это сейчас мы знаем, что он уехал в Москву, а тогда этого никто не знал. Через день, или через два после отъезда Демьяна убили его отца — Емельяна Протасова и двух работников.

— Работники были убиты вместе с хозяином?

— Нет, все трое были убиты примерно в одно время, но в разных местах. С Емельяном был его приказчик, они вместе закрывали лавку поздно вечером, так вот, он остался жив. Хозяина зарезали, а его просто оглушили. Ну что, повторим?

Штейнберг не любил крепкие спиртные напитки, но отказаться было неудобно, ведь это была его идея. Выпили по второй, закусили. Понимая, что его собеседник на этом не остановится, а пить ему больше не хотелось, Штейнберг решил кое-что уточнить и на этом закончить разговор.

— А те люди, что остались в тайге?

— До сих пор так никто и не вышел, и что с ними случилось, никто не знает.

— А те два работника, что вернулись с Демьяном, они ведь знают?

— Если и знали, то теперь уже не расскажут, ведь это их убили вместе с Емельяном. Если и знали, то теперь уже не расскажут, ведь это их убили вместе с Емельяном. Представьте себе, что в таком маленьком городишке, в одночасье пропали и были убиты чуть ли не полтора десятка человек. Трагедия задела многие семьи и все винят Протасовых. Дошло до того, что обе вдовы — и Демьяна и Емельяна уехали из города к себе в деревню.

— А им-то чего бояться?

— Так стали в лавке стекла бить, грозились поджечь, вот они от греха подальше и уехали. Береженого, молодой человек, бог бережет. У нас же народ, какой: вроде тихо, пока не напились, а как попало в горло, так сразу за топор или вилы хватаются, натворят делов, а разбираться будут потом, когда уже ничего не исправишь.

Поблагодарив купца, и оставив его допивать коньяк, Штейнберг, захватив кулебяку и пиво, отправился домой. Стояла холодная погода, дул противный северо-западный ветер и сыпал мелкий колючий снег, однако грязи не было, что несколько улучшало настроение. Добравшись до мастерской, он растопил камин, заварил чай и расположился рядом с огнем в старом кресле, укрывшись пледом и согревая руки о горячую чашку с ароматным напитком. Пока ясно одно — Протасов не являлся владельцем рудника и изумруды, которые он привез на продажу в Москву, принадлежали кому-то другому. Череда убийств — не что иное, как банальная месть и прав дядя, утверждая, что это чисто уральские разборки. В таком случае сам собой напрашивается вывод, что за этим рудником стоят серьезные люди. Расправиться с дюжиной опытных, хорошо вооруженных местных жителей — задача явно не из простых, это не под силу одиночкам, но тогда поиск убийц абсолютно бессмысленное занятие. В этом случае убийца просто рядовой исполнитель чужой воли, никак не связанный с рудником, он может вообще ничего не знать про изумруды. Зачем вообще искать преступника или преступников? Чтобы восторжествовало правосудие, и виновный понес заслуженное наказание! Но это прерогатива полиции и судебных органов, а не ювелира Штейнберга. Тогда зачем он продолжает заниматься этим делом? Ему интересно, он хочет найти изумрудный рудник — вот ответ на все вопросы, но для этого достаточно знать то, что знали Протасовы и их люди. Да, вроде все погибли, но не может быть, чтобы никто из них не проговорился просто потому, что человек так устроен. "Was wissen zwei, wisst Schwein" (Что знают двое — то знает свинья). Получается, что ключ к разгадке тайны изумрудного рудника находится в Невьянске. Как ни крути, а если хочешь найти рудник, придется ехать на Урал, а для этого нужны деньги и свободное время. Ни того, ни другого у бедного ювелира нет, точнее, время выкроить можно, поскольку он не сильно загружен, но тогда не будет денег. Замкнутый круг! К тому же он никогда не был в тайге и даже не представляет, как там вообще можно ориентироваться на местности, если вокруг сплошные леса. Друзей, с которыми он мог бы отправиться на поиски изумрудного рудника у него тоже нет, да таких сумасшедших, наверное, вообще не найти. Зайдя в тупик мысли Штейнберга, потихоньку стали путаться и он мирно уснул.

Глава 6. Москва, 23 ноября1797 года (четверг)

Вернувшись после обеда, домой Штейнберг обнаружил записку, которая была засунута в ручку входной двери. Вильгельм Брандт просил его зайти, когда появится свободное время, а так как никакой срочной работы не было, Генрих решил не откладывать визит и отправился прямиком на Мясницкую улицу.

— Дядя Вилли, я обошел все крупные ювелирные мастерские Москвы и не нашел никаких следов уральских изумрудов. — Заявил он с порога.

— Ты серьезно рассчитывал что-то найти?

— Если причина убийства изумруды, то куда они делись? Вору от этих камней никакого проку, их рано или поздно придется продать, а покупателем может быть только ювелир. Партия весом один фунт довольно крупная — около двухсот камней, они не могли просто испариться.

— Генрих, если уральские изумруды продавать в России, то завтра об этом будет известно каждой собаке. Ни один здравомыслящий человек, этого делать не станет, именно поэтому я тебе сказал прошлый раз, что покойный купец совершил глупость, решив продать эти изумруды в Москве.

— Но ведь изумруды в любом случае нужно продать?

— С этим никто и не спорит, только продавать нужно не в России, а в Европе, куда стекаются ювелирные камни со всего света. Вывезти крупную партию изумрудов не составит никакого труда, ты сам видел, что в кармане у купца было целое состояние. Не трать время, ни в Москве, ни в Петербурге, ни вообще в России этих изумрудов нет. Еще раз повторю, что убийство купца это уральские разборки.

— В этом вы оказались правы, дядя Вилли, уральский след в деле убийства Демьяна Протасова подтвердился.

— Ты узнал что-то новое?

— Да, мне посчастливилось встретить купца из Невьянска. Оказалось, что у них в городке произошла целая серия убийств, а смерть Демьяна Протасова в Москве лишь завершила эту трагедию.

И Штейнберг пересказал Брандту свой разговор с купцом Толстиковым.

— Вижу, ты не внял моему совету, Генрих, впрочем, я и сам хорош, позвал тебя по тому же поводу. На прошлой неделе меня пригласил на обед мой старый друг Штольц. Мы никогда не были особенно дружны, и последний раз виделись лет пять назад, поэтому его предложение меня, мягко говоря, удивило. Я давно не у дел и ему это прекрасно известно, поэтому никакой реальной пользы от меня сейчас нет, но как оказалось, я заблуждался на этот счет. Ты знаешь, что он сейчас является одним из главных пайщиков «Алмазного цеха»?

— Про цех я слышал.

— Так вот, год назад у него уволились два опытных огранщика, и эта потеря не ощущалась до последнего времени, пока цех не получил заказ на огранку партии крупных алмазов. Вот тут и выяснилось, что у тех, кто остался недостаточно опыта и квалификации для выполнения этой работы. С мелкими алмазами проще, там не так заметны ошибки, а вот с крупными доверяют работать только самым опытным огранщикам, поскольку цена этой самой ошибки слишком высока.

— В таком случае, зачем ему понадобился ты?

— Ему нужен был не я, а ты, Генрих. Он откуда-то узнал, что ты хороший огранщик и хотел пригласить тебя на работу. Поскольку лично с тобой он не знаком, то решил действовать окольными путями — через меня. Он предлагает тебе контракт на очень выгодных финансовых условиях.

— Я даже не буду это обсуждать.

— Примерно так я ему и сказал, правда, в более мягкой форме.

— Он что не смог за целый год найти замену?

— Это не так просто, Генрих и ты это знаешь не хуже меня.

— Полагаю, что увольнение этих русских огранщиков было связано с деньгами.

— Этот вопрос мы не обсуждали, но думаю, что ты недалек от истины.

— Тогда можно попытаться их вернуть. Поговорить, предложить больше денег.

— Он бы с удовольствием сейчас это сделал, вот только разговаривать не с кем.

— Как так, не с кем?

— Их нет в Москве, они просто исчезли.

— Хорошо, но семья, родственники, знакомые. Наверняка кто-то знает, где они.

— Семьи исчезли вместе с ними, родные и знакомые ничего не знают, а может быть, просто не хотят говорить.

— Но ведь есть в других мастерских опытные специалисты, даже я могу назвать несколько имен.

— В лучшем случае, ты назовешь еще трех человек, но дело в том, что они тоже уволились и исчезли год назад.

— Вы хотите сказать, что пять лучших огранщиков Москвы одновременно уволились неизвестно куда?

— Именно так. На случайное совпадение это явно не похоже, но тогда мы должны признать тот факт, что исчезновение огранщиков это спланированная акция.

— Кому могли понадобиться сразу пять квалифицированных огранщиков?

— Обрати внимание, что зарабатывали они в среднем четыреста рублей в год, а это уровень восьмого класса — майора или коллежского советника. Чтобы их переманить, нужно предлагать, как минимум в два-три раза больше. Кто в России может платить огранщикам такие зарплаты? Никто!

— Думаете, они перебрались в Европу?

— Я не исключаю такой возможности. — Брандт внимательно посмотрел на Генриха. — Ведь, допускаем же мы, что российские изумруды уходят в Европу, почему по тому же пути не могут проследовать мастера. Однако, никому из европейских ювелиров мысль, нанять огранщиков из России, даже в голову не придет, а вот для тех, кто незаконно добывает уральские изумруды это беспроигрышный вариант.

— А вы хитрец, дядя Вилли, как тонко подвели исчезновение огранщиков к уральским изумрудам. Вы серьезно полагаете, что эти события взаимосвязаны?

— Генрих, я ничего не утверждаю, а лишь констатирую странный, на мой взгляд, факт, только и всего. Ты вообще знаешь, как проходит торговля изумрудами на товарной бирже в Амстердаме?

— Нет, никогда этим вопросом не интересовался.

— На первом этапе добытые камни сортируются по цвету, качеству и весу и комплектуют из них небольшие партии — лоты, которые и поступают в продажу. Это делается для того, чтобы продать все имеющееся сырье, независимо от его качества, по приемлемой средней цене. Кстати, наши уральские перекупщики, действуют точно также. Если раньше они разрешали выбирать и покупать отдельные понравившиеся экземпляры, то сейчас предлагают небольшие партии, где смешаны камни разного качества.

— Подобная практика создает большие проблемы мелким покупателям.

— Справедливое замечание, Генрих. Поставь себя на место ювелира, которому нужно подобрать небольшой комплект из трех камней, например, серьги и кольцо. Где гарантия, что в купленном тобой лоте ты их найдешь? Поэтому покупают эти партии изумрудов только крупные фирмы, занимающиеся огранкой камней. Именно они, после дополнительной сортировки и огранки подбирают комплекты и продают их ювелирам. Из практики могу сказать,что имея сто камней одного цвета и оттенка можно подобрать не более двадцати комплектов, по три камня в каждом. Что делать с остальными? Многие фирмы идут уже проторенным путем и продают ограненные изумруды мелкими партиями, где перемешены камни разного качества, реализуя, таким образом, всю продукцию по средним ценам.

— Все это интересно, дядя Вилли, но я не понимаю какая здесь связь с уральскими изумрудами?

— Я не говорил, что такая связь существует, я лишь наглядно показал тебе, как можно продавать изумруды в Европе. Существует два основных варианта. Первый — это продажа изумрудного сырья через Амстердамскую торговую биржу. Вариант всем хорош, кроме одного — слишком маленькая прибыль. Для того чтобы заработать приличные деньги нужно реализовывать крупные объемы, а это возможно только при промышленной разработке, но, увы, на Урале даже на государственных рудниках все работы ведутся кустарным способом. Второй — продажа уже ограненных камней, что явно выгоднее, особенно в том случае, когда объемы добычи не велики, и качество камней выше среднего. Возьмем, к примеру, твой изумруд, сколько он стоит после огранки?

— Если считать по формуле, то получается примерно девятьсот рублей, но на самом деле больше, поскольку его качество выше среднего.

— Видишь разницу: ты заплатил за этот камень пятьдесят рублей, а после огранки он стоит уже минимум девятьсот. Своим трудом ты увеличил цену в восемнадцать раз. Еще раз повторяю, Генрих, я не утверждаю, что уральские дельцы поступают подобным образом, я просто говорю, что такой вариант возможен.

— Можно напрямую продавать изумрудное сырье крупным ювелирным компаниям, минуя товарную биржу и тем самым повысить процент прибыли.

— Можно, однако, это повышение будет не таким значительным, как тебе кажется. Для того, чтобы продавать изумрудное сырье по хорошей цене, нужно иметь целый штат квалифицированных огранщиков, которые будут осуществлять сортировку, предпродажною подготовку камней и их предварительную оценку. Затем тебе придется каждый раз торговаться с покупателем, согласовывая цену практически каждого камня индивидуально. Учитывая, что ты работаешь нелегально, никто больше 15 % стоимости этих камней тебе не заплатит.

— Тогда уж проще произвести огранку и продать готовый продукт.

— Совершенно верно. Да, это дольше, но в этом случае ты получишь не менее 80 % стоимости, а если использовать специальную пропитку уже ограненных камней, то можно еще увеличить выход за счет повышения качества.

— Дядя Вилли, это уже обман чистой воды.

— На самом деле, Генрих, никакого обмана здесь нет. В процессе огранки на поверхности камня становятся заметны мелкие и крупные трещины, что портит внешнее впечатление и снижает цену. Чтобы убрать эти дефекты, сделать их невидимыми, ограненные камни пропитывают кедровым маслом. Пропитка никак не влияет на вес, цвет и прозрачность камня, а лишь облагораживает его внешний вид.

— Если на Урале действительно есть изумруды, то Россия может выйти на европейский рынок, и при правильной постановке дела, в казну будут поступать солидные суммы.

— Ты справедливо заметил, Генрих — «при правильной постановке дела», но российские чиновники, это особая категория людей, они способны опорочить любую, даже самую святую идею. Вспомни Московский воспитательный дом. В основе открытия подобных домов была заложена прекрасная идея любви к человеку, в данном конкретном случае, забота о российских детях, оставшихся без родителей или брошенных ими. Главный идеолог этого начинания Иван Иванович Бецкой полагал, что государство должно не только кормить и одевать, но также обучать и воспитывать этих детей, чтобы создать из них, «новую породу» людей, полезных для государства. Он хотел таким образом вырастить необходимое России третье сословие, тех, кто будет заниматься торговлей, промышленностью и ремеслом. Прошло тридцать лет! Каковы результаты? Из 65 000 детей, прошедших за это время через Московский воспитательный дом в живых осталось не более 7 000. Ужас, смертность на уровне 90 %, зато руководство настроило себе шикарных особняков на сиротские деньги. Впрочем, что я тебе все это рассказываю, ты и сам все знаешь лучше меня.

Три года назад Брандт был включен в состав комиссии по расследованию жалобы группы детей Московского воспитательного дома. Оказался он там не случайно, поскольку, был одним из главных благодетелей детского дома и жертвовал крупные суммы на его содержание. Однако Брандт заболел и Штейнберг принимал участие в работе этой комиссии как его представитель. То, что он там увидел и услышал, повергло его в ужас. По документам, деньги на содержание детей выделялись достаточные, однако реально до них доходило не более десяти процентов. Дети страдали от голода, были раздеты и разуты. По их словам нянечки забирали у них все и даже заставляли детей покупать хлеб, а учителя — платить за уроки. Начальство было занято только получением прибыли и вообще не интересовалось жизнью детей. Тут нужно было бить во все колокола и срочно исправлять ситуацию, но, к удивлению и негодованию Штейнберга дело закончилось тем, что жалобу детей объявили подложной, с формулировкой, что этого не может быть, потому, что не может быть никогда. При этом часть жалобы воспитанников, где были изложены сексуальные утехи и домогательства служителей вообще не рассматривалась, а то, что слышал Штейнберг в приватных беседах, невозможно было повторить даже в сугубо мужской компании. Когда Штейнберг все это рассказал Брандту, тот сразу же прекратил финансирование, а сотрудника, явившегося напомнить ему об очередном денежном взносе, просто спустил с лестницы.

— Извини, Генрих, — несколько успокоившись, произнес Брандт, — я уже говорил, что к старости стал слишком сентиментальным. К чему весь этот разговор? Я понимаю твое желание найти этот изумрудный рудник и нисколько не сомневаюсь, что тобой движет не чувство личной наживы, но давай не будем забывать, что мы живем в России. Крестьянин Тимофей Марков, первым нашел на Урале золото и знаешь, какую награду он получил?

— Нет.

— В 1745 году ему заплатили 42 копейки, правда, в 1747 году указом Сената доплатили еще 24 рубля 63 копейки. Хороша награда? О том, сколько получили чиновники горного ведомства, история скромно умалчивает. Вот ты хочешь найти этот рудник, но что ты лично будешь иметь с этого?

— Да мне, собственно говоря, ничего и не надо.

— Ты бессеребренник, я это знаю. Пойми меня правильно, я не говорю, что это плохо, просто нужно знать меру. Предположим, что ты, рискуя жизнью, найдешь этот рудник и сообщишь горному начальству. Думаешь, кто-нибудь из них вспомнит о тебе, докладывая в Петербург об этом важном историческом событии? Нет, более того, эти люди над тобой же еще и будут смеяться. Если уж браться за это дело, то нужно сразу оговаривать все условия.

— Но ведь по закону я обязан доложить о находке?

— Генрих, где ты видел в России законы? Последний раз свод законов принимали еще при Алексее Михайловиче в 1649 году, ровно сто пятьдесят лет назад и понятно, что он уже давно устарел и не отвечает требованиям времени. Все попытки Петра I и Екатерины II, как и других российских монархов, масштабом помельче, создать хоть какое-то подобие «Соборного уложения» благополучно провалились. Запомни Генрих, в России нет законов, даже про покрытое плесенью и изъеденное мышами творение Алексея Михайловича уже давно все забыли. В России прав не тот, кто прав, а тот, у кого больше прав. Вот тебе пример. В 1689 году из-за границы вернулся Христиан Марселис, юридический наследник Тульских и Каширских заводов, чтобы на законном основании вступить в права наследства, после смерти своего отца. К несчастью для этого молодого человека, на его заводы положил глаз дядя Петра I Лев Кириллович Нарышкин, возглавлявший в ту пору правительство.

— И чем же закончилось это противостояние?

— Молодой, шестнадцатилетний наследник «внезапно» умер, и заводы перешли во владение Льва Кирилловича Нарышкина.

— Но, может быть, смерть была случайной?

— А какая разница? Заводы принадлежат семье по праву частной собственности, а Лев Кириллович не имеет к Марселисам никакого отношения и наследником быть не может, ни по каким законам.

— А что, в Европе не так? Может быть, тогда приведете пример европейского отношения к частной собственности?

— Хорошо. Возьмем Саксонию, времен Августа Сильного. Знаменитый Мейсенский фарфор, изготовленный на основе белой глины, которая добывалась только в одном месте в Саксонии, а хозяином этой земли был простой дворянин. Так вот Август Сильный был вынужден покупать эту глину по ценам, устанавливаемым самим хозяином. Единственное, что он мог сделать, это издать указ запрещавший продавать глину конкурентам. Думаю не трудно догадаться, как поступил бы в этом случае Петр I.

— Получается, что лучше вообще не заниматься этими изумрудами, поскольку даже в случае успеха я все равно ничего не получу.

— Именно об этом я тебе говорил еще, когда ты мне только сообщил об этих изумрудах. Правда, тогда я заботился в основном о твоей безопасности. Сейчас, поняв, что ты никак не можешь расстаться с этой навязчивой идеей, я наглядно показал тебе, с чем ты столкнешься в реальности. Екатерина II в манифесте от 1782 года разрешила частную добычу золота, серебра и даже драгоценных камней, но только на своих собственных землях. Иначе говоря, если помещик найдет на принадлежащей ему земле золото или изумруды, то он может на законном основании добывать и продавать их. На Урале помещиков нет, следовательно, вся земля принадлежит казне. Даже крупные промышленники, такие как Демидовы, Яковлевы и Строгановы юридически не являются собственниками земли, лесов и приписных крестьян. Вот и получается, что если ты что-то найдешь, руду, золото или драгоценные камни, ты должен заявить о своей находке местной администрации и заключить с ними договор на право разработки. Твое право первооткрывателя на разработку открытого месторождения, вытекающее из принципа горной свободы, становится фикцией, поскольку все в руках местных чиновников. Как только ты доложишь о найденном месторождении, его сразу отберут в казну. Так было всегда, даже до 1782 года, когда действовала горная привилегия, принятая еще Петром I.

— Про опасность и алчных чиновников я понял, но зачем вы мне рассказывали про то, как можно продать изумруды в Европе?

— Хотел по мере моих скромных сил облегчить тебе работу, если ты все же решишь продолжать свои поиски, благо случай подвернулся с этими пропавшими огранщиками.

— Буду или нет, я и сам не знаю, дядя Вилли.

— Хорошо, тогда напоследок я дам тебе еще один совет. Если надумаешь продолжать это дело, заручись предварительно покровительством кого-нибудь из высших сановников государства, близких к императору и обладающих реальной властью.

— Но ведь вы только что сказали, что среди них порядочных людей нет.

— Везде и всегда бывают исключения, мой мальчик, например, в окружении нашего императора есть два кристально честных человека, которые не берут взяток и это, известно всем.

— Интересно кто?

— Ростопчин и Аракчеев.

— Фавориты императора?

— Совершенно верно. С Аракчеевым не знаком, поэтому ничего о нем сказать не могу, а вот Федю Ростопчина я знаю, правда, довольно давно его не видел, но думаю, он мало изменился. Так вот, если уж к кому и обращаться, то именно к нему. Он не только умен, но еще честен, что в наше время большая редкость и оценивает людей по их деловым качествам, а не по древности рода и толщине кошелька. Если его заинтересует это дело, то он обязательно доведет его до конца и, самое главное, никогда не забудет тех, кто ему помогал.

Глава 7. Москва, 1 декабря 1797 года (пятница)

Савелий Лукич Зотов, прослуживший в московской полиции свыше тридцати лет, отличался умением всегда находить компромиссное решение к обоюдной выгоде сторон. Его одинаково ценили и уважали, как обыватели, так и преступники. Он не гнушался брать взятки, мог закрыть глаза на мелкие проступки, но никогда не шел на преступление — не покрывал убийц и грабителей. Это был типичный служака, основательный и надежный, прекрасно знающий преступный мир Москвы. Даже после выхода в отставку к нему продолжали обращаться за помощью люди, находящиеся по разные стороны закона. Зотов жил одиноко: детей им бог не дал, а жена умерла незадолго до выхода в отставку и подобная работа несколько скрашивала его существование, да и деньги были не лишними. Платили ему хорошо, и не только за саму работу, но и за молчание, а молчать Зотов умел, это знали все. Правда, его молчание объяснялось не какими-то принципами, а простой житейской мудростью — длинный язык до добра не доведет. Несмотря на свои шестьдесят лет и излишнюю полноту, это был довольно крепкий мужчина, среднего роста. Его гладко выбритое лицо в сочетании с роскошной седой шевелюрой, пышные усы и бледно-голубые глаза, насмешливо смотревшие из-под кустистых бровей, оказывали магическое действие на людей — они сразу понимали, что этому человеку можно верить. Сам Зотов всячески старался оправдывать ожидания своих клиентов, тем более что это приносило ему солидный доход.

— Мы следили за господином Штейнбергом в течение тридцати дней, начиная с 1 ноября и по 30 ноября. Свои еженедельные отчеты я регулярно отправлял Александру Васильевичу.

— Мы их читали, Савелий Лукич, — Александр Дулов утвердительно кивнул головой, — но это всего лишь хронологическая последовательность действий Штейнберга: когда и куда пошел, с кем встречался, где обедал и ужинал.

— В этом и состоит работа филера, господа. Дотошно, буквально по минутам расписать каждый день своего подопечного. Ему некогда вникать в смысл того, что происходит, да и не его ума это дело. Вы заказывали слежку за ювелиром Штейнбергом, мы выполнили свою работу, но мы не знаем, зачем вам это нужно, а потому и не делаем никаких выводов. Анализировать полученную информацию это уже ваша забота.

— У нас нет претензий к вашей работе. Все изложено четко и подробно, но некоторые моменты мы хотели бы обсудить более подробно, для чего и пригласили вас на эту встречу. Вот, вы пишете, что с 8 по 10 ноября Штейнберг обошел все наиболее крупные ювелирные лавки и мастерские Москвы. Где он конкретно был?

Зотов раскрыл тетрадь, которую принес с собой и достал два листа бумаги, исписанных мелким красивым почерком.

— Вот список всех заведений, которые посетил Штейнберг в эти три дня, там же фамилии тех, с кем он беседовал.

Александр Дулов взял листы, мельком их просмотрел и отложил в сторону.

— Очень хорошо, Савелий Лукич, а теперь поведайте нам, что он там делал?

— Подбирал камни для колье.

— Какие именно камни?

— Его интересовали только изумруды. У него на руках был образец, на который он ориентировался в своих поисках. По его словам, он получил заказ от фрейлины императрицы Сурмиловой, на ремонт изумрудного колье, часть камней которого была толи утеряна, толи повреждена.

— Вы выяснили, есть такая фрейлина?

— Насколько я помню, Александр Васильевич, это не входит в мои обязанности.

— Извините, но за те деньги, что мы вам платим, можно было узнать и эту мелочь.

— Хорошо, если уж вы так ставите вопрос, то отвечу — в свите императрицы действительно есть фрейлина Анна Степановна Сурмилова, восемнадцати лет.

Зотов собрал сведения о Сурмиловой, но предпочел не выкладывать все карты на стол. Он знал, что фрейлина бедна и ей не по карману изумрудное колье, тем более старинное, но решил, что эта информация должны оплачиваться отдельно.

— Прекрасно, Савелий Лукич, стоило из-за этого ломаться? В результате, нашел Штейнберг, что искал?

— Увы, господа, его вояж по ювелирным мастерским не дал никаких результатов. Судя по тому, что нам рассказали мастера, у них никогда не было изумрудов подобной расцветки, более того они в своей практике вообще никогда не встречали подобных камней. В России вообще небольшой выбор камней такого класса.

— Пойдем дальше. Вы пишите, что 17 ноября Штейнберг беседовал в трактире Зайцева с уральским купцом Толстиковым. О чем конкретно шла речь?

— Мы выяснили, что Толстиков из Невьянска. Вам конечно известно, что ночь с 22 на 23 октября здесь был убит его земляк?

— Это знает вся Москва.

— Так вот, Штейнберг собирал информацию об убитом невьянском купце Демьяне Протасове.

— Что мог рассказать ему этот Толстиков?

Зотов подал Александру Дулову следующий лист.

— Мы это выяснили, вот запись нашей беседы. Если коротко, то за две недели до убийства Демьяна Протасова в Москве, в Невьянске был убит его отец Емельян Протасов и два работника. Если верить Толстикову, то Демьян уехал в Москву за день или два до этого, и о смерти отца не знал. Временной отрезок в две недели позволяет предположить, что убийцей отца и сына мог быть один и тот же человек.

— Московская полиция знает об этом?

— В деле нет упоминаний об убийстве Емельяна Протасова.

— Вы знакомы с материалами дела?

— Конечно, это не так уж сложно, тем более для меня.

— Уже поделились этой информацией со своими бывшими коллегами?

— Вы плохо обо мне думаете, Александр Васильевич. В этом деле я работаю на вас, все сведения, что я собрал, принадлежат вам, и только вы вправе распоряжаться ими.

— Похвально, Савелий Лукич, что вы это понимаете. Что еще сообщил Толстиков?

— В сентябре Демьян Протасов и с ним еще дюжина человек отправились в тайгу, якобы на охоту. В Невьянск вместе с Демьяном, вернулись только двое. Сразу после его отъезда убивают отца и тех двоих, что пришли с ним, а через две неделе в Москве та же участь постигла и самого Демьяна. Не нужно быть гением, чтобы понять — эти события связаны друг с другом и разгадку убийства Демьяна Протасова нужно искать на Урале, а не в Москве.

— Кто вел это дело?

— Следователь Головин.

— А если предоставить ему эти сведения, может быть, дело стронется с места? Как вы думаете, Савелий Лукич?

— Полиция все это знает, и даже гораздо больше.

— Вы только что сами утверждали, что полиции ничего не известно о смерти Емельяна Протасова.

— Это московская полиция не в курсе, а уездная и губернская знает больше нас с вами. Вполне возможно, что они уже сопоставили факты и отправили запрос в Москву, но, скорее всего дело так и останется нераскрытым.

— Хорошего же вы мнения о нашей полиции.

— Я реалист, господа, поскольку сам тридцать лет проработал в этой системе. В Москве вот выстроили версию ограбления, хотя никто не может объяснить, что вообще украли. Примерно в таком же положении, надо полагать, и расследование на Урале. Дело громкое — убиты три человека, а если считать Демьяна, то четыре, да пропало без вести в тайге еще с десяток, поэтому заниматься им будет не уездная, а скорее всего губернская полиция. От Перми до Невьянска сто верст до небес и все лесом, думаете, охота следователям мотаться туда-сюда, выясняя детали и сопоставляя факты. Так что никаких перспектив в этом деле нет, и не предвидится.

— С Толстиковым все?

— Да, подробный отчет беседы у вас в руках.

— Тогда пойдем дальше: 24 и 25 ноября Штейнберг опять ходит по ювелирным лавкам и мастерским.

— Думаю, это как-то связано с его дядей ювелиром Брандтом. Штейнберг приходил к нему домой 23 ноября, причем, инициатива встречи исходила от самого Брандта и, буквально на следующий день, он пошел по ювелирам.

— Чем он интересовался на этот раз?

— Только не чем, а кем — огранщиками.

— Ему нужны были огранщики?

— Этого я не знаю, могу сказать только, что его интересовали конкретные лица.

Зотов протянул последний листок Александру Дулову.

— Всего пять человек, все данные здесь.

— Вы выяснили, зачем он их искал?

— Нет.

— Считаете, что это не входит в ваши обязанности?

— Причина не в этом. Этих людей нет в Москве. Год назад все они вместе с семьями уехали в неизвестном направлении сейчас о них ничего не известно.

— Что могло объединять этих огранщиков?

— Только то, что все они специализировались на огранке бриллиантов.

— Вы хотите сказать, что в Москве кроме них никто не умеет этого делать?

— Судя по тому, что нам удалось узнать, это были лучшие специалисты. Как нам объяснили, чтобы подготовить квалифицированного огранщика, нужны годы и далеко не каждый способен стать хорошим мастером. Это высокооплачиваемые работники, таких нелегко переманить, поскольку нужно предлагать раза в два больше, чем он получает. Представьте на минуту, сколько нужно денег, чтобы переманить пятерых таких специалистов?

— Может быть, они подались в Петербург?

— Если нужно, мы проверим этот вариант, но думаю, их там нет. Уровень зарплат в Петербурге несколько выше, но не настолько, чтобы люди бросили свои насиженные места и сломя голову полетели неизвестно куда. Одного еще можно, но пятерых сразу — нет.

— Хорошо, Савелий Лукич, давайте рассчитаемся.

Александр Дулов выложил перед Зотовым пять сторублевых ассигнаций, которые тот положил в карман и с видимым облегчением покинул кабинет.

Когда за Зотовым закрылась дверь, Алексей достал из секретера початую бутылку коньяка, два стакана и тарелку с нарезанным дольками лимоном.

— Слушай брат, — начал Алексей, — я не понял, за что ты отстегнул этой жирной свинье пятьсот рублей?

— Не пятьсот, а семьсот пятьдесят, не забывай про аванс. Во-первых, таков был уговор — по двадцать пять рублей в день, а во-вторых, его информация стоит этих денег, я даже считаю, что он сильно продешевил.

— Ну-ка, сделай милость, просвети неразумного младшего брата, — смеясь, сказал Алексей, разливая коньяк, — что же такого важного содержала его информация?

— Он раскопал эти убийства в Невьянске и теперь у нас появился шанс выйти на изумрудный рудник. Невьянск город маленький, там все как на ладони, все друг друга знают, там трудно что-то утаить. Если постараться, то наверняка можно найти ниточки, которые приведут нас к руднику. Так что Зотов нам здорово помог.

— Подумаешь, догадался поболтать с уральским купцом, это мы и сами могли сделать.

— Могли, но не сделали, потому что не додумались, а вот Штейнберг додумался, и Зотов это не пропустил в отличие от нас. Почему-то никто из работников трактира не донес тебе, что ювелир беседовал с одним из постояльцев, а ведь многие из них состоят у тебя на довольствии.

Алексей решил пропустить упрек, поскольку сам уже понял, что это его недоработка. Чтобы как-то успокоить брата он предложил выпить, а после перевел разговор в другое русло.

— С изумрудами понятно, Штейнберг искал того, кто мог купить эту партию в Москве.

— И не нашел, потому что изумруды вернулись обратно на Урал. — Закончил его мысль Александр.

— А вот причем здесь эти огранщики? — Заметил Алексей. — Вот скажи, зачем мелкому ювелиру органщики, которых он не может нанять? Когда я чего-то не понимаю, мне становится до жути интересно и появляется желание во всем разобраться.

— Пока ничего не могу сказать, нужно переговорить с Золотовым, может быть он, что дельное подскажет.

Полтора года назад братья решили взять под контроль всех крупных ювелиров Москвы. После долгих споров остановились на двенадцати фамилиях, и в каждой из этих мастерских у них был свой, прикормленный осведомитель. Цель проста — обнаружить канал поставки ворованного золота и отслеживать крупные заказы. Именно для этой цели он подобрал и вылечил Золотова. Пока курировал работу по контрабандному золоту старший из братьев — Александр. Ежемесячные отчеты о деятельности двенадцати самых крупных ювелирных мастерских Москвы поступали непосредственно к нему. Сразу после того, как стало понятно, что купца убили из-за изумрудов, он дал соответствующую ориентировку своим агентам, однако, ни в одной из мастерских украденные камни не появились. Прошло чуть больше месяца, вполне достаточно времени, для того, чтобы их продать, однако полная тишина. Может прав этот старый пердун Зотов, заявляя, что ответы на все вопросы мы найдем на Урале?

— Брат, ты о чем задумался? — Алексей отработанным приемом плеснул в каждый бокал на два пальца коньяка. — Думаешь, как избавиться от своей мегеры?

— Оставь мою жену в покое. — Александр взял бокал и стал смаковать ароматный напиток.

— Слушай, есть великолепные вдовушки, хочешь, познакомлю?

— Такие же шлюхи, как и остальные твои пассии.

— Зато, какие мастерицы. — Загорелся от возбуждения Алексей. — Ты даже не представляешь, что они вытворяют в постели. У мертвого поднимут!

— Брат, когда я представляю, сколько мужиков на них залезало, меня мутить начинает.

— С каких это пор ты стал таким брезгливым? Помнится раньше, ты не прочь был заглянуть в публичные дома и никакого отвращения местные жрицы любви у тебя не вызывали?

— Молодой был, глупый. Сейчас поумнел. Да и какая это любовь за деньги?

— Насчет любви не в курсе, брат, а вот удовольствие доставят по полной программе. Твоя «доска» вряд ли на такое способна.

— От нее этого и не требуется. — Раздраженно ответил Александр. — Ее удел рожать детей и вести домашнее хозяйство.

— Так и я о том же говорю. Пусть себе рожает и ведет хозяйство, а удовольствие можно и на стороне получить. Есть одна вдова, правда не голубых кровей — купчиха, но хороша стерва, и самое главное, никаких тебе взаимных обязательств. Тебе даже платить не придется, она и так богата сверх меры. Купишь там шампанского, конфет и так кое-чего по мелочи, не с пустыми же руками идти в гости. Живет одна, приходить можешь в любое время, хоть днем, хоть ночью, ей без разницы.

— А как же эти… женские дела?

— Не забивай голову, она тебя так обслужит, что ты даже знать не будешь, что у нее там какие-то дела. Я же говорю — мастерица на все руки. Она давно ищет солидного, постоянного партнера. Замуж идти не хочет, сохраняет независимость, да и капитал, доставшийся от покойного мужа, целее будет. Решай брат, а то уведут, такие дамы на дороге не валяются.

— А сам чего?

— У меня и так две, не знаю, как с этими справиться, на третью не сил ни времени не останется.

— Ладно, подумаю. — Нехотя согласился Александр, чтобы только отвязаться от брата. — Лучше давай решим, что со Штейнбергом делать?

— Брат, чем тебе помешал этот нищий ювелир, у которого ни денег, ни связей, ни людей нет. Ты хоть представляешь, во что обойдется поездка на Урал?

— У него есть богатый дядя.

— Не смеши, Брандт кристально честный человек, он никогда не занимался темными делишками. Это знают все местные воры — никому из них и в голову не придет нести ему ворованное золото или ювелирные изделия. Так что с этой стороны можешь быть спокоен, Брандт никогда не одобрит незаконные действия своего племянника. Меня больше волнует это старый боров Зотов. Слишком много он знает и ведет себе очень независимо.

— Насчет Зотова ты прав, но убрать его сейчас мы не можем. Слишком рискованно, многим известно, что он работал на нас. Даже сегодня он приехал не один, в пролетке его ждали два бывших сослуживца. Впрочем, до тех пор, пока мы не найдем изумрудный рудник, никакой опасности он не представляет, ведь ничего противозаконного мы не делам. Так что с Зотовым разберемся позже. Сейчас главное — время. Наша задача опередить всех, и первыми выйти на изумрудный рудник. Вот тогда можно будет обрубать концы.

Глава 8. Москва, 11 апреля 1798 года (среда), Большая Лубянка. (Этот дом Ростопчин купил только в 1811 году, а в 1798 году он его снимал)

Генерал-адъютант императора Павла I Федор Васильевич Ростопчин, уволенный со всех должностей, правда, по его собственному прошению, возвращался из Петербурга в свое имение и, будучи проездом в Москве, задержался здесь на несколько дней. Известие о том, что некогда всесильный фаворит императора уже три дня проживает в первопрестольной, в доме на Большой Лубянке мгновенно облетело город. Однако никто за это время не только не навестил опального вельможу, но даже не удосужился хотя бы написать пару теплых слов. Впрочем, Федор Васильевич никого не винил и ни на кого не обижался. За свою жизнь он видел падение таких «монстров» как Орловы, Панины, Зубовы, по сравнению с которыми его собственная фигура казалась ему мелкой и незначительной. Все идет по кругу: еще вчера ты в зените славы, люди ловят твой взгляд, заискивают и пресмыкаются, а уже завтра от тебя шарахаются как от чумного, боясь не то что заговорить, даже поздороваться. Остановившись в своем московском доме, он не собирался разъезжать с визитами по друзьям и знакомым, ставя тех в неловкое положение и уж, тем более, устраивать приемы, он просто хотел отдохнуть. Последние полтора года были очень напряженными, отняли много сил и сейчас Ростопчин наслаждался тем, что с утра до вечера валялся на диване в своем кабинете, отвлекаясь только обед и ужин. Любой врач, не задумываясь, поставил бы диагноз — жесточайший приступ меланхолии, и был бы в корне, не прав. Никакой депрессии, а тем более апатии к жизни у Федора Васильевича не было, просто его энергичная, деятельная натура была выбита из привычного рабочего ритма, и требовалось время, чтобы это осознать и найти себя на новом поприще. Вынужденное безделье и одиночество Ростопчина были нарушены вечером третьего дня, появлением неожиданного посетителя.

— Штейнберг Генрих Карлович, ювелир. — Отрекомендовался незнакомец, подавая слуге шляпу и саквояж. — К его превосходительству по государственному делу.

Старый камердинер Ростопчина Петрович, был ошарашен подобным заявлением и, не зная, как поступить отправился к хозяйке.

— Барыня, там посетитель к Федору Васильевичу, прикажите доложить?

Екатерина Петровна, жена Ростопчина, молодая, смуглолицая брюнетка, стоя у стола, помогала кормилице пеленать недавно рожденную дочь.

— Кто такой? По какому делу?

— Ювелир, говорит по государеву делу.

— Петрович, какое государево дело? Всем известно, что …

Продолжать Екатерина Петровна не стала, просто махнула рукой.

— Ладно, иди, я сама сейчас доложу Федору Васильевичу.

Войдя в кабинет, Екатерина Петровна подошла к дивану, села рядом с мужем и стала гладить его кудрявые волосы.

— Федя, там к тебе пришли.

— Кто? — спросил Ростопчин, ловя руку жены и покрывая ее поцелуями.

— Какой-то ювелир, говорит по государеву делу.

— Странно, о том, что я в отставке знает уже, наверное, каждая собака в Москве, какой смысл обращаться ко мне, да еще с подобными вопросами?

— Тогда я скажу ему, что ты болен.

— Нет, Катюша это не вежливо, поскольку человек пришел, надо его хотя бы выслушать. Предупреди только, что мне нездоровится, и что я приму его у себя в кабинете.

Екатерина Петровна вышла, а Ростопчин встал с дивана, поправил бархатный халат и, взяв шандал с тремя свечами, стоявший в изголовье, перенес его на стол. Когда в дверях появился посетитель, Ростопчин уже привел себя в порядок и сидел за рабочим столом. Вошедшему было не более тридцати, чуть выше среднего роста, худощавый, довольно приятной наружности, одет был аккуратно, по последней европейской моде. Густые русые волосы волнами спускались на плечи — «никаких париков не надо» с завистью подумал Ростопчин.

— Разрешите представиться ваше превосходительство — Штейнберг Генрих Карлович, ювелир. Благодарю, что изволили принять.

— Приятно познакомиться, Генрих Карлович. Сразу хочу предупредить, что в настоящее время я нахожусь в отставке и никакого влияния на государственные дела не имею.

— Мне это известно, ваше превосходительство.

— Ну, если вас не смущает мое положение опального, то прошу садиться. И, поскольку я не занимаю никаких должностей, обращайтесь ко мне по имени отчеству.

— Спасибо, Федор Васильевич — произнес ювелир, усаживаясь в кресло напротив хозяина — учитывая состояние вашего здоровья, постараюсь быть краток.

— Да, пожалуйста.

— В конце октября прошлого года мы с другом засиделись в трактире Зайцева, что в Охотном ряду. Погода стояла плохая, дождь, слякоть, домой идти не хотелось и мы решили провести вечер в игорном салоне «Червовый валет», что располагается в этом же доме на третьем этаже. Карты я не люблю, поэтому мы играли в шахматы. В перерыве между партиями, когда мой друг решил немного размяться, ко мне подошел незнакомец и, уточнив, что я ювелир, выложил на стол два зеленых камушка, вот таких.

Штейнберг достал из кармана и положил на стол камушек в форме призмы, с полдюйма длиной, невзрачного травянисто-зеленого окраса. Ростопчин взял камень, покрутил его около горящей свечи, рассматривая со всех сторон, и положил обратно. По выражению лица опального фаворита было понятно, что это чудо природы не произвело на него никакого впечатления.

— Напоминает осколок бутылочного стекла — резюмировал он.

— Вы недалеки от истины, Федор Васильевич, поскольку ювелиры действительно используют стекло для имитации драгоценных камней. То, что передо мной камни ювелирного качества, пригодные для огранки мне было понятно, но какие? Камней зеленого цвета довольно много, от дешевого агата, до баснословно дорогих изумрудов и в необработанном, природном виде их легко спутать. Я решил, что он хочет продать эти камни, и как оказалось, не ошибся, вот только продавал он не два камня, а партию весом около фунта. Предложение меня заинтересовало, нужно было только определиться, что это за камни. Незнакомец согласился дать мне один камень под залог в пятьдесят рублей. У меня была только сотенная купюра, а у него не было сдачи и по обоюдному согласию я забрал оба камня. Договорились встретиться на следующий день вечером у меня в мастерской.

— Как я понимаю, встреча не состоялась?

— Вы угадали, Федор Васильевич. Той же ночью моего незнакомца убили. Оказалось, что он снимал номер в меблированных комнатах у Зайцева, тут же на втором этаже. Рано утром меня разбудила полиция, и до обеда я просидел в участке.

— Что показало следствие?

— Собственно говоря, почти ничего. Установили личность убитого — уральский купец Демьян Емельянович Протасов из Невьянска. Предположительный мотив убийства — ограбление, поскольку никаких денег и ценных вещей в номере не нашли.

— А они у него были?

— Деньги были, хотя бы та сотня, что я отдал ему в залог. Что касается каких-либо драгоценностей, то я не заметил на нем, ни перстей, ни браслетов, ни даже цепочки от часов.

— А камни? Вы сказали полиции про камни?

— Только про те два, что он отдал мне в залог.

— Камни конфисковали?

— Да, я отдал их под расписку.

— Тогда откуда у вас этот. — Ростопчин указал на камень, лежавший на столе.

— Каюсь, Федор Васильевич, я отдал полиции другие камни.

— С какой целью?

— Мне очень хотелось их исследовать, а в номере убитого никаких камней не нашли.

— И к какому выводу вы пришли?

— Изумруды, Федор Васильевич, очень высокого качества.

— Насколько мне известно, в России нет изумрудов, во всяком случае, до сих пор никто их не находил.

— В настоящее время изумруды добывают только в Перу и Египте. Я консультировался по этому вопросу у своего дяди, ювелира Брандта. Так вот, по его мнению, эти изумруды из неизвестного ранее месторождения.

— Вы намекаете на Урал?

— Не только я, Брандт тоже придерживается этой версии.

— Это просто догадки, или есть конкретные факты?

— Среди уральских самоцветов Брандт уже находил бериллы и аквамарины.

— Какая здесь связь?

— Изумруд, аквамарин и берилл — это один и тот же камень, только разной расцветки. Похоже на цветные стекла. Обычное стекло без примесей прозрачно, как горный хрусталь или берилл. Если мы при варке стекла в бесцветную массу введем минеральные добавки, например, соединения меди или железа, то получим стекла разных цветов. От количества этих добавок будет зависеть насыщенность цвета. Опытным путем можно создать широкий спектр разнообразных цветов и оттенков. Таким образом, Ломоносов изготавливал разноцветную смальту для своих мозаик. То же самое происходит и в природе, при образовании камней, с той лишь разницей, что здесь нельзя перемешать всю массу, чтобы равномерно распределить окраску. Поэтому на кристаллах, как правило, четко виден переход от области насыщенного цвета к бледной или даже бесцветной. Горный хрусталь по природе бесцветный, его фиолетовая разновидность — аметист, а желтая — цитрин. Берилл — бесцветный, его голубая разновидность — аквамарин, а зеленая — изумруд.

— Я знаком с Вильгельмом Брандтом, он опытный ювелир и его мнение это весомый аргумент. Хорошо, Генрих Карлович, допустим, у купца был фунт изумрудов. О каких суммах в таком случае идет речь?

— Здесь трудно говорить о конкретных цифрах, можно только предполагать. В партии могло быть две-три сотни камней и если за каждый платить по пятьдесят рублей, то вся партия могла стоить от десяти до пятнадцати тысяч рублей.

— Это за фунт изумрудов?

— Точнее, за фунт изумрудного сырья.

— И это выгодно?

— Судите сами — Штейнберг достал из кармана маленький бумажный пакетик, аккуратно развернул его, и выложил на стол ограненный камень прямоугольной формы — вот, что я получил из одного кристалла. Великолепный изумруд весом три карата. Реальная стоимость этого камня по самым скромным прикидкам девятьсот рублей серебром, а заплатил я всего пятьдесят и то ассигнациями. По официальному курсу это тридцать восемь рублей серебром.

— Да, впечатляет. А сколько может стоить вся партия?

— Вы имеете в виду, после огранки?

— Да.

— Учитывая, что при огранке камни потеряют три четверти веса, то и в этом случае стоимость партии будет не менее двухсот тысяч рублей. Причем, и это еще не все, Федор Васильевич. В природе изумруды ювелирного качества, как правило, редко превышают вес один — два карата. Именно о таких камнях я и говорил, но если среди камней будут экземпляры весом более двух карат, как тот, что лежит перед вами, то их цена может быть в десятки раз выше.

— Вы это серьезно?

— Вполне. Вы видели когда-нибудь бриллиант «Орлов»?

— Не только видел, но даже держал в руках скипетр.

— Вам известно, во что обошелся российской казне этот бриллиант?

— Да, четыреста тысяч рублей.

— Этот бриллиант весит двести карат, получается, по две тысячи рублей за карат. Понятно, что камень уникальный, соответственно и цена тоже, но не будем забывать — качественный изумруд дороже алмаза одинакового с ним веса, поэтому вполне допускаю, что эта партия после огранки могла стоить и миллион рублей.

— Фантастика! И это всего один фунт камней! Примите мои извинения, Генрих Карлович, честно говоря, я скептически отнесся к вашему заявлению насчет государева дела, особенно, когда увидел сам камень, теперь понимаю, что был не прав. Можно только догадываться, сколько теряет казна. Хорошо, Генрих Карлович, тогда у меня вопрос. Если в Москву прибыла такая большая партия изумрудов, то где она? Если купца ограбили из-за камней, то ведь их все равно должны продать, а покупателем может быть только ювелир.

— Я думал об этом, Федор Васильевич, к сожалению ни в Москве, ни в Петербурге их нет.

— Сведения точные?

— Да, появление такого количества изумрудов не останется незамеченным. Сейчас в России нет ювелирных камней такого класса. Партии грубо обработанных аметистов, гранатов и цитринов привозят в Москву из Екатеринбурга, но это мелочь, да и добыча этих камней официально разрешена. Совсем другое дело — изумруды.

— Но ведь их добывают именно для того, чтобы продать?

— Совершенно верно, только не в России, а в Европе. Фунт камней можно провести и в кармане, да так, что никто ничего не заметит. Вот там, на наплыв изумрудов никто не обратит внимания, да и продавать за фунты, талеры и гульдены предпочтительнее, чем за рубли.

— Если все обстоит именно так, то перекрыть этот канал будет очень сложно.

— Я бы сказал, Федор Васильевич — невозможно. Даже если очень повезет, и вы случайно возьмете курьера или посредника, реально это ничего не даст — на рудник вы все равно не выйдете.

Ростопчин надолго задумался, устремив взгляд мимо Штейнберга на входную дверь, расположенную за его спиной.

— Черт побери, — промолвил он, прервав, наконец, длительное молчание — а ведь вы, Генрих Карлович абсолютно правы. При малейшей опасности преступники могут в любой момент просто закрыть рудник, и тогда ищи ветра в поле.

— Именно поэтому, Федор Васильевич, я и не сказал ничего полиции насчет камней. Огласка может не просто навредить, а вообще погубить все дело. Как оказалось, убийство Демьяна Протасова в Москве было лишь последним звеном в целой череде преступлений, все нити которых ведут на Урал.

— Откуда вам это известно?

— Я случайно встретил купца Толстикова из Невьянска. Так, вот, он рассказал, что в начале сентября Демьян Протасов с дюжиной своих людей ушел в тайгу, якобы на охоту, а вернулся через месяц только с двумя. Сказывали вроде, что остальные в тайге ищут потерявшегося Тимофея Когтева. На следующий день после возвращения Демьян уехал в Москву. Через день, или через два после отъезда Демьяна в Невьянске убили его отца — Емельяна Протасова и двух работников.

— Работники были убиты вместе с хозяином?

— Здесь, ничего не понятно, Федор Васильевич. Все трое были убиты в разных местах. С Емельяном был его приказчик, они вместе закрывали лавку поздно вечером, так вот, он остался жив. Хозяина зарезали, а его просто оглушили.

— А те, что остались в тайге?

— До сих пор так никто и не вышел, и что с ними случилось, никто не знает.

— А те два работника, что вернулись с Демьяном, они ведь знают?

— Если и знали, то теперь уже не расскажут, ведь это их убили вместе с Емельяном.

— На случайное совпадение это мало похоже. Получается, что из тех, кто ходил с Демьяном Протасовым в тайгу, в живых не осталось никого.

— Именно, Федор Васильевич. Этих людей убили только за то, что они знали, где находится изумрудный рудник. Обратите внимание, что приказчик, который судя по всему, ничего не знал, отделался лишь шишкой на голове, его просто оглушили.

— То, что вы рассказали Генрих Карлович, представляет огромную государственную тайну, если наличие на Урале изумрудов подтвердится, это будет сенсация, не менее значимая, чем обнаружение золота. Вы поступили абсолютно верно, когда подменили камни и не все рассказали полиции. Вопрос в том, что нам со всем этим делать?

— Я понимаю, Федор Васильевич, вы сейчас в отставке…

— Дело не в отставке, Генрих Карлович, — перебил собеседника Ростопчин, — я сам подал прошение и император сохранил ко мне полноедоверие. В любой момент я могу просить аудиенции — он меня примет и выслушает. Поймите простую вещь — в России нет специальных служб для ведения подобных дел.

— А тайная канцелярия?

— Костоломы! — Махнул рукой Ростопчин. — Тайная канцелярия это орган политического сыска, их орудие — пытки и допросы с «пристрастием», они не занимаются расследованием и сбором доказательств, они их выбивают. Нет, Генрих Карлович, для такой работы как поиск изумрудного рудника никто из этих «следователей» не годится. Мне нужно все хорошенько обдумать, вы можете зайти завтра в это же время?

— Да, конечно. Моя мастерская здесь недалеко, на Кузнецком мосту. Так вы беретесь за это дело Федор Васильевич? — С тайной надеждой спросил Штейнберг.

— Уже взялся, Генрих Карлович, только вы напрасно думаете, что избавились от головной боли, переложив свои заботы на меня. Вы начали это дело, вы и доведете его до конца, разумеется, вместе со мной.

— Я с удовольствием, Федор Васильевич, боюсь, толку от меня будет мало.

— Не надо скромничать, Генрих Карлович, то, как вы провели начальную стадию этого дела, говорит о незаурядных аналитических способностях, какие редко встретишь у профессиональных следователей, к тому же мне в любом случае понадобится ювелир. Так что теперь мы с вами в одной упряжке и нам необходимо в общих чертах наметить план действий и понять, за что мы можем зацепиться. Например, те двое, что вернулись с Демьяном из тайги, они ведь несколько дней жили в городе, могли кому-нибудь рассказать?

— Справедливое замечание Федор Васильевич. Для такого небольшого городка как Невьянск, четыре убийства и дюжина пропавших без вести событие исключительное. Наверняка найдутся те, кто что-то видел или слышал. Именно там и нужно искать разгадку уральских изумрудов.

— Вот, видите, начало уже положено. Теперь подойдем к делу с другого конца, если изумруды уходят в Европу, то, как вы полагаете, куда конкретно?

— Скорее всего, Лондон или Амстердам, понятно, что Париж по известным причинам исключается.

— Хорошо, я напишу в Лондон Семену Романовичу Воронцову, и в Амстердам Степану Алексеевичу Колычеву, объясню ситуацию, не вдаваясь в подробности, и попрошу их проверить ювелирный рынок на предмет наличия интересующих нас изумрудов. У них наверняка есть знакомые ювелиры, через которых это не трудно будет выяснить. Надеюсь, что в память о нашей старой дружбе они не откажут. Кстати, мне потребуется профессиональное описание этих изумрудов и их характерные отличия.

— Я могу написать прямо сейчас.

— Только нужно два экземпляра. Садитесь и пишите, вот Вам перо, чернила и бумага, а я оставлю Вас буквально на пару минут.

Когда Ростопчин вернулся, Штейнберг протянул ему два наполовину исписанных листа.

— Вот, пожалуйте Федор Васильевич, надеюсь, ничего не упустил.

— Хорошо, Генрих Карлович, значит, как договорились, жду вас завтра в это же время.

После ухода ювелира Ростопчин встал из-за стола и начал расхаживать по комнате, что случалось с ним, как правило, в минуты интенсивной мыслительной деятельности. Итак, если этот ювелир прав, в России есть изумруды. Изумруды это деньги, а при правильной постановке вопроса — очень большие деньги. Если все сложится удачно, то на руках у него будет сильная козырная карта, позволяющая ему не только вернуться ко двору, но и занять там очень высокое положение, причем, вне зависимости от того, кто будет сидеть на троне. Деньги нужны всем — эту житейскую истину еще никто не отменял. Все это так, вот только с чего начать? Отследить движение камней невозможно, слишком мелкий груз. Оплата? Камни везут на продажу, значит, обратно повезут деньги, ведь банков в России нет, и вексель никто не оплатит, тем более на такую сумму. Чем будут платить? Золотом или серебром, уж, точно не ассигнациями. Допустим, сто тысяч рублей. Сколько это по весу? Если серебро, то получается около ста пятидесяти пудов, а если золото, то восемь пудов. Это только сто тысяч, а если миллион? Вот она, ахиллесова пята все этой аферы! Если понять, каким образом производится расчет, и как деньги попадают в Россию, то все остальное уже будет просто. Дело осложнялось тем, что в торговых и финансовых дебрях Ростопчин плохо ориентировался, здесь нужна помощь опытного человека и такой человек среди его знакомых есть — Воронцов Александр Романович, брат Семена Романовича. При Екатерине он занимал пост президента коммерц-коллегии и входил в состав «особого собрания», занимавшегося финансовыми делами империи. Сейчас он в отставке, впрочем, как и сам Ростопчин, так что, никаких препятствий для возможной встречи не предвиделось, но это пока в перспективе.

Начнем же с того, что будем искать ниточку в Европе, попытаемся оттуда размотать весь этот клубок, и здесь ему понадобится помощь Воронцова и Колычева. Правда, одно дело выполнять просьбу влиятельного человека, в надежде на ответную услугу, и совсем другое дело частная просьба отставника. Это Штейнбергу он сказал, что ему не откажут, но сам он в этом не был твердо уверен. Однако написать надо и обязательно мотивировать просьбу государственными интересами. Итак, с Европой решили, отправляем письма и ждем ответа из Лондона и Амстердама. Теперь Урал. С Уралом несколько сложнее, правда зацепка тоже имелась. Два года назад, еще во времена правления Екатерины II, не к ночи будь она помянута, в Екатеринбург был сослан капитан гвардии Соколов Виктор Алексеевич, бывший сослуживец Ростопчина, пьяница, ловелас и картежник — типичный гвардеец. После игры в карты, расплатился в трактире поддельной ассигнацией. Понятно, что за время игры деньги переходили из рук в руки и выяснить, кто подложил фальшивку, не представлялось возможным. Разбираться не стали, дали два года ссылки и отправили в Екатеринбург. Его срок заканчивается в мае этого года и он может вернуться в Петербург и даже в армию, вот только на карьере, которая и до того не была успешной, можно смело ставить жирный крест. Понятно, что путь в гвардию ему закрыт, максимум — будет прозябать помощником командира полка где-нибудь на окраине. Можно воспользоваться ситуацией и предложить своему бывшему сослуживцу работать на него, Ростопчина, взамен обещав полное отпущение грехов, генеральское звание и солидную должность в столице. Правда, Федор Васильевич не был уверен, что тот согласится, ведь ему придется искать само месторождение, а судя по тому, что рассказал Штейнберг, это огромный риск. И все-таки попробовать стоило! Виктор Соколов боевой офицер, участник штурма Очакова и битвы при Рымнике, где был дважды ранен, но не покинул поле боя, таких не так-то просто напугать, да, к тому же, он игрок до мозга костей, способный поставить на кон последнюю рубашку. Письмо в Екатеринбург нельзя отправлять почтой, придется кого-то послать. Кого? Лучше всего подходит Штейнберг, но согласится ли он? Впрочем, зачем гадать, завтра вечером все и обсудим. Попробуем начать сразу с двух концов: С Европы и Урала, глядишь, что-нибудь да зацепим.

Глава 9. Петербург, 23 апреля 1798 года (понедельник)

— А ты неплохо устроился в этой варварской России. В старой дорой Англии, насколько я помню, ты жил гораздо скромнее.

Ричард Скотт, глава русского отделения ювелирного дома «Alice» с неприязнью смотрел на своего гостя — Льюиса Барнса, по-хозяйски развалившегося в кресле. Еще не так давно, когда оба только начинали свою карьеру в ювелирной компании, они были закадычными друзьями, однако, эта идиллия закончилась довольно быстро. Причина проста и банальна — дочь главного акционера компании очаровательная Эллис Уитворт. Скотт так и не понял, почему она вышла замуж за Барнса, которого, по ее собственным словам терпеть не могла. В итоге Льюис Барнс стал зятем одного из самых состоятельных ювелиров Англии и членом совета директоров компании, а Ричард Скотт отправился в холодную Россию. Эта ссылка, как не без оснований полагал Скотт, была делом рук его, теперь уже бывшего друга. Прошло пять лет, и они опять, как в старые добрые времена сидят рядом у полыхающего камина, с наслаждением потягивают из высоких бокалов настоящий шотландский виски, только вот говорить им не о чем.

— Послушай, Ричард, я не виноват, что Эллис тогда выбрала меня. Я понимаю, что ты обижен, но моей вины в этом нет.

— Не думаю, что ты проделал этот долгий путь, только для того, чтобы обсудить со мной дела пятилетней давности.

— Нет, конечно. Будь моя воля, я вообще не поехал бы в эту богом забытую страну, тем более для разговора с тобой.

— Поэтому давай ближе к делу.

— Как ты уже знаешь, с недавних пор я занимаю должность одного из директоров компании, и только по одному этому факту можешь судить о важности и секретности моей миссии.

— Раньше ты не занимался демагогией.

— Слушай, я уже сказал, что не в восторге от этой поездки и от нашей встречи. Более того, там, в Лондоне, при обсуждении, я был против твоей кандидатуры, но у нас нет другого специалиста по России, кроме тебя. Так что давай работать вместе, поскольку речь идет о компании, а не о нас с тобой.

— Согласен, но ты еще, ни слова не сказал о деле.

— Ты помнишь свой отчет двухгодичной давности, относительно той ювелирной школы в Екатеринбурге.

— Чем собственно могла эта захолустная школа заинтересовать такую крупную фирму, как наша?

— Я понимаю твой скепсис, поскольку еще недавно сам рассуждал точно также.

— Ты хочешь сказать, что мы ошибались в своих оценках?

— Можешь назвать это как угодно — ошиблись, проявили близорукость или недальновидность, главное в том, что мы оказались в глубокой жопе, и все из-за этой долбаной школы. Компания уже потеряла четверть своих постоянных клиентов, а наши лучшие сотрудники разбегаются как крысы с тонущего корабля. Если это не остановить, то завтра мы станем банкротами.

— Ты извини, но я чего-то недопонимаю. Как такое вообще возможно?

— По пути сюда наш корабль три дня простоял на рейде в Амстердаме. Все эти дни я провел, наблюдая за работой магазина, продающего русские самоцветы.

— У этого голландца всего один магазин?

— Представь себе, и к тому же совсем небольшой. Располагается он в здании товарной биржи, только с внешней стороны. Внутри строгая деловая обстановка, никакого блеска и изобилия, к чему мы так привыкли в ювелирных лавках. Под стеклянными витринами выставлены образцы камней, рассортированных по виду, цвету, весу и форме огранки, а вдоль стен стоят высокие шкафы с множеством маленьких ящиков, снабженных ярлыками. В помещении царит идеальная чистота и образцовый порядок.

— Ты хочешь сказать, что этот магазин забит ограненными камнями?

— Именно так. Там, в Амстердаме произошла настоящая революция. Огромный выбор ограненных камней всех цветов и оттенков позволяет не только расширить ассортимент ювелирных изделий, но и значительно сократить сроки их изготовления. Раньше годами приходилось подбирать камни, чтобы закончить то же самое колье, а сейчас это вопрос нескольких дней. При мне один брюссельский ювелир сделал заказ на шестьдесят камней аметиста, при этом камни разного веса были еще и разной огранки. Представь себе, мое удивление, когда он получил свой заказ на следующий день!

— Но ведь это не драгоценные камни?

— Да, это не бриллианты, но смотрятся они ничуть не хуже. Там продавалась великолепная брошь в виде кисти винограда, а сами ягоды были выполнены из уральского аметиста. Самое интересное, что каждый ряд виноградин отличался от соседнего по тону и этот переход от темного к светлому придавал изделию объем, то, чего нельзя добиться, работая с бриллиантами. Они блестят, сверкают, завораживают взор, но холодны и безжизненны в отличие от уральских самоцветов.

— Честно говоря, я считал, что Европу не заинтересуют эти дешевые стекляшки.

— Не ты один так думал. Конечно, цена сыграла основную роль, но надо отдать должное и качеству камней, которые по окрасу и чистоте можно смело отнести к высшей категории.

— Теперь, я могу понять молодых талантливых ювелиров, у которых сейчас развязаны руки и они могут самостоятельно воплощать свои фантазии в металле, покупая уже ограненные камни в Амстердаме.

— Теперь я тоже понимаю, но мне от этого не легче. Мы теряем лучших работников и, если это не остановить, то скоро некому будет создавать новые коллекции ювелирных изделий.

— Думаю, ты сильно сгущаешь краски. Компания специализируется на алмазах и изумрудах — эти камни всегда будут пользоваться спросом, а художников и исполнителей вы всегда найдете.

— Твои слова, да богу в уши. К сожалению, с алмазами и изумрудами тоже возникли проблемы.

— Открылись новые богатые месторождения?

— Можно сказать и так, вот только нам от этого ни тепло, ни холодно. Рудник Мусо в Перу испанцы закрыли еще два года назад, и на европейском ювелирном рынке сейчас наблюдается явный дефицит изумрудов, в то время как магазин этого голландца забит ими до отказа.

— Если изумрудов нет на бирже, то где он их берет?

— В России.

— Но в России нет изумрудов?

— Я тоже так думал, пока не увидел своими глазами.

— В магазине ванн Дейка продают российские изумруды?

— Именно так, и ювелирная школа «Уральские самоцветы» имеет к этому самое непосредственное отношение.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих в камине поленьев.

— Ты в этом уверен? — Наконец прервал затянувшееся молчание Скотт.

— Да. Причем качество камней потрясающее: глубокий травянисто-зеленый цвет, идеальная прозрачность и минимум трещин. Никакого голубого отлива, присущего перуанским изумрудам нет и в помине. Если к этому добавить еще широкий ассортимент и большое количество крупных экземпляров, то, сам понимаешь, мы им не конкуренты.

— Странно, про изумруды господин Забелин мне не сказал ни слова.

— Вряд ли он вообще о них знал. Добыча драгоценных камней в России прерогатива государства, так что никто не будет это афишировать. Перевод школы в ведомство императрицы, заявленный объем продаж в сто пятьдесят тысяч рублей и щедрые отчисления это всего лишь спектакль, устроенный для отвода глаз и легализации предприятия. По моим личным подсчетам там крутятся миллионы талеров.

— Получается, что у нашей компании остались только алмазы?

— Здесь тоже возникла проблема, откуда не ждали. Мало того, что истощились бразильские месторождения, так еще и другая напасть приключилась. Ты слышал про ювелира Георга Штрасса?

— Нет.

— Так вот, это хрен стал изготавливать бриллианты из свинцового стекла. После соответствующей огранки, эти стекляшки невозможно отличить от настоящих бриллиантов, поскольку они обладают таким же блеском и красивой игрой цвета. Пока еще его технология сложна и он не может завалить Европу поддельными бриллиантами, но это только вопрос времени. Сам видишь, положение фирмы нестабильно и нужно срочно принимать меры для исправления положения. То, что я тебе рассказал нельзя доверить ни письму, ни посыльному, именно поэтому приехал сам, как один из директоров.

— Что вы решили предпринять?

— Нужно что-то делать с этой школой. Я хочу выслушать твое мнение.

— Можно довести сведения о незаконной деятельности школы до императрицы.

— А какие доказательства ты предъявишь? Реально у нас ничего нет, мы не сможем доказать даже завышенные объемы продаж, не говоря уже об изумрудах. Ты забываешь, что магазин находится в Голландии и за ним стоит Эдвин ванн Дейк — один из самых влиятельных людей этой страны.

— Тогда нужно направить поток уральских камней в английское русло.

— Хороший вариант. Собственно к этому мы стремимся, однако есть одно небольшое препятствие — изумрудный рудник. Тесть полагает, что он работает отдельно от школы и о нем известно лишь узкой группе лиц.

— Для этого есть основания?

— Нам известен случай, когда один ювелир сделал заказ на огранку партии уникальных изумрудов для колье. Все камни были весом более трех карат, к тому же отличались размером и формой огранки. Так вот, его заказ выполнили в течение месяца. Сам понимаешь, даже дорога до Урала и обратно займет больше времени. По нашим предположениям, где-то в Европе у них крупная мастерская по огранке камней и все изумруды обрабатываются именно там. Мы работаем в этом направлении, но пока похвастаться нечем.

— В таком случае, что ты предлагаешь делать?

— Для начала нам необходимо собрать как можно больше сведений. Нужно четко представлять, как организована вся цепочка нелегального сбыта изумрудов, и кто конкретно стоит за этой аферой. Когда будут конкретные имена, тогда не составит большого труда договориться. Как я понимаю, твой Забелин работает в ведомстве императрицы?

— Да, он директор одного из отделений Сохранной казны.

— Он может организовать инспекционную проверку этой школы?

— Не знаю, но думаю, что сможет.

— Переговори с ним на эту тему, обещай, что все расходы мы возьмем на себя.

— Слушай, он не дурак и сразу догадается, что дело не чисто.

— Тогда скажи ему про изумруды.

— По-другому не получится.

— Хорошо, тебе виднее, ты у нас специалист по загадочной русской душе, тебе и карты в руки. Только предупреди — основная цель это сбор сведений об этой школе. Структурная организация, штатное расписание, построение учебного процесса, количество рудников и все в таком духе. Не нужно копаться и искать недостатки, так мы только их насторожим. Ты лично отправишься в Екатеринбург — будешь курировать работу этой комиссии и параллельно заниматься поисками изумрудного рудника. Да, чуть не забыл, — Барнс раскрыл принесенную с собой папку и положил на стол два рисунка, — нужно спросить, не узнает ли он кого-то из этих людей?

На первом рисунке был изображен круглолицый, чисто выбритый мужчина, с лукавой улыбкой на лице. На втором — серьезного вида мужчина с пышными усами и жестким, колючим взглядом. Под рисунками стояла дата — 1791 год.

— Кто это? — Спросил Скотт, возвращая рисунки на место.

— Русские, которые приезжали в Лондон со своими предложениями. Как видишь, еще семь лет назад наша компания могла с ними договориться.

— Ты думаешь, что это именно они?

— Не знаю, я тогда еще не работал в фирме. Тесть вспомнил тот случай и откопал в архиве эти рисунки. Как он сказал, на этих переговорах посадили двух секретарей, один вел протокол, а второй делал зарисовки. Во всяком случае, эти люди точно в курсе всех махинаций с изумрудами, вот их и нужно искать в первую очередь.

После ухода Барнса, Скотт вылил остатки виски себе в стакан и вернулся в кресло. Он знал, что дела компании в последнее время идут неблестяще, но подобного провала и представить себе не мог. Предстоящие трудности и возможное банкротство компании совершенно не волновали молодого англичанина. Похвастаться своей родословной он, в отличие от Барнса, не мог — его отец был торговцем шерстью, но в материальном плане семья Скотта не испытывала никаких проблем. Семейное дело процветало, и отец в письмах постоянно напоминал сыну, что годы идут, что пора единственному наследнику вернуться домой и взять бразды правления в свои руки. Собственно, Скотт мог вообще не приезжать в Россию. Когда прекрасная Эллис выбрала себе в мужья обнищавшего аристократа Барнса, он собирался уйти из компании, предварительно высказав своим надменным работодателям, все что он о них думает, но, почему-то отказался от этой идеи и покорно отправился в ссылку. Тогда Скотт не мог объяснить, почему так поступил, но сейчас, сидя в кресле и потягивая виски, уже знал ответ — он ювелир, а не торговец шерстью. Уже в раннем детстве у него обнаружились художественные способности: он мог часами рисовать цветы в саду, насекомых и домашних животных, а приходя домой, воплощать в глине свои зарисовки. Когда ему было десять лет, он впервые с отцом зашел в ювелирную лавку, и это определило всю его дальнейшую жизнь. Он стал искусным ювелиром, но всегда работал на кого-то, фактически, продавая свой талант. Отец много раз предлагал ему открыть свою мастерскую, благо деньги были, но Скотт постоянно отказывался. Он был художником, хотел творить, воплощать свои многочисленные идеи в жизнь, но вопрос всегда упирался в камни. Ты можешь разработать великолепное ювелирное изделие и даже изготовить его из серебра или золота, но без завораживающего блеска камней это просто красивая кучка металла. Подбор камней всегда был ахиллесовой пятой ювелиров. Скотт сам был свидетелем, когда к уже готовым изделиям годами не могли подобрать нужных камней. С бриллиантами проще, они бесцветны, там только размер и форма огранки, а вот с цветными камнями, из-за большого количества оттенков, всегда были проблемы. Если все, что рассказал Барнс, правда, то эти русские действительно произвели революцию в ювелирном деле. Теперь изготовить колье на пятьдесят или даже сто камней не такая большая проблема, что высвобождает фантазию ювелира и расширяет его возможности. Это хорошо, но почему он, опытный ювелир, не понял этого еще два года назад, когда консультировал Забелина, ведь эти камни были у него в руках?

Как работали раньше? Алмазы и изумруды, добытые в Южной Америке, поступали на Амстердамскую товарную биржу. Там их сортируют по цвету, качеству и весу и комплектуют из них небольшие партии — лоты, которые и поступают в продажу. В каждом таком лоте собраны камни самого разного достоинства. Это делается для того, чтобы продать все имеющееся сырье, независимо от его качества, по приемлемой средней цене. Крупные ювелирные компании, занимающиеся огранкой камней, покупают это сырье, и после обработки продают более мелким. Таким образом, камни распыляются по сотням компаний, и подбор становится нереально сложной проблемой. Что сделали русские? Они убрали посредника — товарную биржу, объединили рудники непосредственно с предприятием по огранке и заполонили рынок уже готовой продукцией в одном единственном месте. Это не только резко снижает цену, но и расширяет ассортимент. Он мыслил старыми схемами, а потому и просмотрел то новое, что было в русском проекте.

Что делать сейчас? Можно бросить все и вернуться в Англию, любой нормальный человек именно так бы и поступил. Зачем Скотту эта головная боль с идущей на дно компанией, пусть сами решают свои проблемы.

— Интересно посмотреть на рожу этого самовлюбленного осла Барнса, когда он объявит ему о своем отъезде. — Подумал Скотт.

Вероятно, он так бы и поступил, но тут на горизонте замаячили изумруды. Месторождения этих камней можно пересчитать по пальцам одной руки и появление нового, ранее не известного — событие мирового масштаба. Только ради этого стоило остаться, но не простым зрителем, или исполнителем чужой воли, а реальным игроком. Он хорошо изучил своего бывшего друга и знал, что Барнс не способен к напряженной умственной работе, а значит пойдет самым простым путем. Его пафосное заявление о плане, якобы разработанном ими в Лондоне приводило Скотта в тихое бешенство. Что могли придумать эти бараны? Максимум их, так называемый план, состоит из двух частей: первая — найти владельцев, вторая — захватить их и с помощью угроз и побоев принять их условия. При этом раскладе он нужен Барнсу лишь на первом этапе. Как только тот получит все нужные сведения, за свою жизнь Скотт не даст и ломаного гроша. Скорее всего, наемные убийцы и мастера заплечных дел уже прибыли в Петербург вместе с Барнсом. Пока их можно не опасаться, и сосредоточится на деле. План, изложенный Барнсом плох по двум причинам. Первая — владелец школы может быть вообще не в курсе всех этих махинаций и вторая — при малейшей опасности рудник просто закроют и тогда, как говорят русские, его днем с огнем не найдешь. Так что пусть Барнс претворяет в жизнь свои бредовые идеи, а он пойдет другим путем. Каким? Пока не ясно, нужно срочно встретиться с Забелиным, это и будет первым этапом его личного плана.

Глава 10. Петербург, 24–25 апреля 1798 года (вторник — среда)

Скотт появился в Петербурге пять лет назад. Основная задача, которая ставилась перед ним руководством компании — войти в число придворных ювелиров императорского двора. С тех пор, как великий Позье в 1774 году бежал из России, ювелиров такого масштаба при русском дворе не было. Скотт решил ничего не выдумывать, а действовать по примеру своего соотечественника барона Вольфа. Назначенный консулом при дворе русской императрицы Елизаветы Петровны, Вольф прибыл в Петербург и с удивлением узнал, что сукно для всей русской армии поставляет Пруссия. Понятно, что англичанина подобное положение дел сильно возмутило и Вольф начал поставлять в Россию сукно по более низким ценам. Он потерял на этом двести тысяч рублей, но своего добился: Пруссия лишилась российского рынка. Когда конкурент был устранен, Вольф без зазрения совести вернулся к прежним ценам. За этот «подвиг» английское правительство наградило Вольфа серебряным сервизом с королевским гербом. Таким же образом решил действовать и Ричард Скотт. Правда, здесь были свои сложности, поскольку Вольф был официальным представителем своей страны, а Скотт всего лишь служащим частной ювелирной компании, но это только подстегивало молодого энергичного англичанина. Он стал налаживать связи при дворе и вскоре в поле его зрения попал один из директоров Сохранной казны Федор Афанасьевич Забелин, который был в хороших отношениях с молодым фаворитом императрицы Платоном Зубовым. За ужином в трактире у Демута они быстро нашли общий язык, правда, по мнению Скотта, директор явно переоценил свои услуги, но вспомнив о затратах барона Вольфа, англичанин решил не обращать на это внимание и тогда же передал Забелину красочные эскизы изделий ювелирного дома «Alice» с сильно заниженными ценами. Началось хорошо: эскизы попали к Платону Зубову, правда, фаворит в своем плотном графике не нашел время для личной встречи и Скотту пришлось довольствоваться аудиенцией у его сестры — Ольги Жеребцовой, что отнюдь не расстроило молодого ювелира. Помимо красоты и образованности Ольга Александровна также отличалась умением тонко вести переговоры: она искусно обходила острые углы и легко находила компромисс в спорных ситуациях, так что стороны быстро пришли к соглашению. И вот, когда Ричард Скотт уже праздновал победу и мнил себя новым Вольфом, внезапно скончалась императрица Екатерина II. Эта смерть разом перечеркнула все результаты его трехлетней работы. Финансовые потери были не велики, и с этим еще можно было примириться, но утрата с таким трудом налаженных при дворе связей, была невосполнима. Из всех, кого Скотт за глаза уже называл «своими людьми», сохранить место удалось лишь возрастному Забелину. Он по прежнему занимал должность директора одного из отделов Сохранной казны, но от былого влияния не осталось и следа: в ведомстве новой императрицы правили бал совсем другие люди. Политика экономии, проводимая Павлом I, вынудила англичан умерить аппетиты и отложить на неопределенное время свои амбициозные планы, но ювелирный дом «Alice» решил сохранить представительство в России. Примерно за полгода до смерти императрицы и произошла та встреча, которой Скотт не придал тогда никакого значения.

Встреча состоялась как обычно в трактире Демута за ужином, только на этот раз все оплачивал Забелин. К разочарованию ювелира, речь шла о консультации по поводу ограненных уральских самоцветах, которые какая-то периферийная школа собиралась поставлять в Голландию через ведомство императрицы. Забелин даже предложил деньги за эту консультацию, но англичанин категорически отказался. Камни, были обычной дешевкой: разновидности горного хрусталя, гранаты, турмалины. Они были красивы, но не более того, и никакой реальной ценности собой не представляли, что Скотт и поспешил озвучить своему визави, однако, к его удивлению Забелина этот вердикт вполне устроил. Вот и пойми этих русских!?

Прошло два года, ситуация изменилась и уже Скотт вынужден искать встречи с Забелиным по поводу этой самой школы, о продукции которой он еще недавно высказывался с таким вызывающим пренебрежением. Понятно, что столь резкое изменение взглядов и оценок в отношении провинциальной ювелирной школы со стороны англичанина, не может не насторожить Забелина и неизвестно, как он отнесется к просьбе предоставить всю необходимую информацию. Конечно, можно предложить деньги и пообещать в отдаленном будущем должность директора школы, но только вряд ли он на это клюнет. Два года назад Скотт сам, буквально на пальцах доказал ему, что заработать на этом нельзя, что Европа никогда не будет покупать эту дешевку, и вот сейчас он должен с не меньшей убедительностью доказать обратное. Если бы Скотт оказался на месте Забелина, поверил бы он в подобную метаморфозу взглядов? Скорее всего, нет. Ведь и он сам скептически отнесся к рассказу Барнса, но только до тех пор, пока тот не выложил на стол свой самый главный козырь — изумруды! Чтобы добиться сотрудничества Забелина, придется посвятить его во все детали, а это огромный риск. Нет никаких гарантий, что Забелин, имея на руках эти сведения, не начнет свою игру, лично Скотт так бы и поступил. Чтобы добиться от Забелина лояльности необходимо иметь нечто большее, чем пустые обещания, напыщенные клятвы и уверения в вечной дружбе и верности. Еще в самом начале их сотрудничества Скотт стал собирать сведения о директоре и выявил один интересный эпизод в его биографии. Осенью 1769 года, никому не известный молодой человек Федор Забелин приехал в столицу из Екатеринбурга и через месяц занял ответственный пост в Петербургском отделении Сохранной казны. Обеспечить провинциалу такой гигантский скачок в карьере мог только один человек — граф Валуев Павел Игнатьевич, именно он в тот период заправлял всеми делами в Опекунском совете. Скотт пожалел, что не продолжил тогда свои изыскания в этом направлении, глядишь, что-нибудь, да и раскопал. Поскольку все рано ничего другого у него не было, он решил с утра навести справки о престарелом графе, не питая впрочем особых надежд на его счет.

В этот раз фортуна оказалась на его стороне. Граф, которому было уже за семьдесят, давно отошел от дел, жил в Петербурге на Невском проспекте и практически все свободное время проводил за карточным столом. Эта пагубная страсть сильно подточила его финансы, на чем и решил сыграть Скотт. Он предложил Валуеву двести рублей только за то, что тот вспомнит один эпизод тридцатилетней давности. Увидев перед собой, две сторублевых ассигнаций, граф тут же все вспомнил, как будто это было вчера, и просветил любопытного англичанина насчет того, как делают карьеру в России. Забелин дал Валуеву взятку в пять тысяч рублей. Отказаться от такого подарка могут только идиоты, а граф себя к таковым не относил. Когда Скотт уже собрался уходить, граф его остановил:

— Молодой человек, могу сэкономить ваше время и рассказать, каким образом у мелкого служащего горного ведомства оказалась на руках такая куча денег.

— А вы и это знаете?

— Конечно. Согласитесь, когда у человека с годовым окладом сто пятьдесят рублей в кармане случайно завалялась сумма равная его доходу за тридцать лет, это всегда вызывает интерес и желание узнать, как ему это удалось.

— Сколько?

— Доложите сюда еще три такие же бумажки.

— Скотт отсчитал еще три сотенных ассигнации и положил их на стол.

— Так вот, сопоставив даты, я понял, что Забелин составил свой «капитал» на сделке между Демидовым и Яковлевым летом 1769 года — только там можно было отхватить такой куш. Я был хорошо знаком с обоими, поэтому мне не составило никакого труда это выяснить. Демидов подписал все документы в Петербурге и на Урал не ездил, поэтому я его беспокоить не стал, а сразу обратился к Яковлеву. Савва честно признался, что вынужден был заплатить десять тысяч рублей начальнику отдела, а деньги передал через Забелина.

— А как фамилия этого начальника?

— Савва называл, но я сейчас уже не вспомню.

— Получается, Забелин с начальником разделили эти деньги?

— Не получается, молодой человек, этот начальник умер вечером в день передачи денег.

— И десять тысяч достались Забелину?

— Скорее всего, что так. Вы верите в случайные совпадения?

— В такие нет.

— Вот и я не верю. Сразу скажу, что я не дал этому делу ход по личной просьбе Саввы Яковлевича. Ему, по какой-то причине не нужна была шумиха вокруг этой сделки. Сейчас все умерли и эти сведения уже никому повредить не могут.

— А Забелину?

— Этот прохвост меня не интересует. Хотите прищемить ему хвост?

— Нет, хочу быть уверен, что он выполнит свое обещание.

— Не верите в «честное благородное слово» дворянина?

— Нет, не верю.

— И правильно делаете. Предусмотрительность — похвальное качество, особенно у молодых.

Приехав в Берг-коллегию, Скотт быстро нашел общий язык с секретарем, который за десять рублей согласился ему помочь. Через два часа в его руках был небольшой листок серой дешевой бумаги, на котором четким почерком было написано всего две строчки

— сделка оформлена 12 августа 1769 года,

— Селиванов Сергей Семенович, умер 12 августа 1769 года.

Вторую половину дня Скотт потратил на визиты и вернулся домой поздно вечером, уставший, но довольный. Теперь он был готов к предстоящей встрече с Забелиным.

Встреча, по уже заведенной традиции состоялась в трактире Демута.

Когда официант принес заказ, Скотт разлил коньяк и предложил тост:

— Мистер Забелин, по старому русскому обычаю предлагаю выпить за нашу встречу.

— Взаимно, мистер Скотт.

После того, как бокалы опустели, Скотт внес предложение:

— Мистер Забелин, я никак не могу привыкнуть к манере русских вести деловые разговоры во время еды. Разговоры сильно влияют на аппетит, а иногда вообще отбиваю его. Вы не против, если мы сначала поужинаем, а уже потом обсудим, интересующие нас вопросы?

— Никаких возражений с моей стороны, мистер Скотт.

Ужин прошел в полном молчании. Только после того, как официант убрал посуду и подал кофе Ричард Скотт, решил начать разговор:

— Мистер Забелин, вы помните нашу последнюю встречу?

— Собственно говоря, я бы назвал это консультацией.

— Не важно, как это расценить и назвать, важно, что вы обратились именно ко мне. Это значит, что вы мне доверяете.

— В противном случае, я бы к вам не обратился мистер Скотт. Вы опытный ювелир и пользуетесь заслуженным уважением высших сановников Петербурга.

— Значит, моя консультация вам помогла?

— С моей стороны было бы глупо это отрицать. Именно на основе вашей оценки этих камней мы и заключили договор с Екатеринбургской школой. Я предлагал вам деньги за консультацию, но вы отказались

— Я это помню, мистер Забелин. Речь идет не о деньгах, речь идет о доверии.

— Доверие вещь хорошая, мистер Скотт, но я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать?

— Речь пойдет как раз об этой школе.

— Чем скромная российская школа могла заинтересовать столь солидного ювелира, как Ричард Скотт?

— Берите выше, мистер Забелин. Эта школа заинтересовала не меня лично, а моих хозяев в Лондоне, руководство ювелирного дома «Alice».

— Насколько я помню, два года назад вы лично доказывали мне бесперспективность этой школы и ее деятельности, а сейчас ваши шефы в Англии, вдруг проявляют к ней интерес. Согласитесь, мистер Скотт, что это немного странно. Должно быть, случилось что-то серьезное, что заставило вас поменять свои взгляды.

— Сейчас объясню, мистер Забелин. Вам известно, куда идут камни с Екатеринбургской школы?

— Да, в Амстердам.

— Совершенно верно, покупатель — фирма Эдвина ванн Дейка. А вам известен общий объем продаж?

— Если я не ошибаюсь, сто пятьдесят тысяч серебряных рублей в год.

— Эта сумма проходит через Сохранную казну?

— Да. Курьер из Екатеринбурга доставляет ограненные камни в Петербург и сдает в Сохранную казну по описи. Стоимость камней соответствует тому, что мы согласовывали с вами год назад. Курьер из Голландии привозит деньги и забирает камни. Уверяю вас, здесь все чисто.

— Я в этом и не сомневался, господин Забелин. Здесь не может быть никакого подвоха, именно для этой цели и создавался данный канал. Дело в том, что объем продаж в магазине ванн Дейка значительно выше. Если более конкретно, то этот объем исчисляется миллионами.

— Там настолько высоки цены?

— Цены здесь не причем, там значительно больше камней, чем проходит через вашу контору.

— Вы можете это доказать мистер Скотт?

— Да, конечно. — Не моргнув глазом соврал англичанин.

— А если я попрошу вас выдать мне официальную бумагу?

— Я этого не сделаю, мистер Забелин. Более того, я откажусь от всего, что сейчас сказал.

— Тогда, что вы хотите от меня? Я думал, что вы хотите закрыть эту школу, потому, что она вам создает проблемы?

— Проблемы действительно есть, но речь идет не о закрытии школы, а о смене владельца.

— Что это даст вам?

— Не мне, мистер Забелин, а ювелирному дому «Alice». Если нам удастся сменить владельца и поставить во главе школы своего человека, то поток уральских самоцветов пойдет не через Амстердам, а через Лондон. Не буду скрывать от вас, что на место нового хозяина школы мы рассматриваем вашу кандидатуру.

— Тогда почему вы отказываетесь представить все необходимые доказательства нелегальной деятельности школы. На этом основании школа может быть закрыта, или будет отобрана в казну, а точнее в ведомство Марии Федоровны, ведь именно этого вы добиваетесь.

Скотт немного задумался, затем взял бутылку и разлил коньяк по бокалам:

— Если вы не против, выпьем за доверие, от которого до дружбы всего один шаг.

Забелин взял свой бокал и кивнул в знак согласия.

— Здесь не все так просто, мистер Забелин. Дело в том, что среди камней, которые продаются в Амстердаме, есть изумруды, причем очень высокого качества.

— Ну и что? Какое мне дело до того, что там продает этот голландец?

— Вы не поняли, мистер Забелин, ванн Дейк продает российские изумруды.

Скотт, как опытный актер, сделал паузу, давая собеседнику обдумать только что услышанное.

— Вы в этом уверены? — Наконец прервал затянувшееся молчание Забелин.

— Абсолютно.

— Но, в России нет изумрудов.

— В России есть изумруды, мистер Забелин и эта уральская школа имеет к ним непосредственное отношение. Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему нам не выгодно затевать всю эту возню вокруг школы и ее нелегальной деятельности. Как только всплывут изумруды, ни нам, ни вам ничего не достанется. Как говорят у вас в России — мы останемся с носом.

— Именно изумруды и дают миллионные обороты, мистер Скотт?

— Совершенно верно.

— Если не секрет, как вы определили, что это уральские изумруды?

— Месторождений изумрудов не так много и опытный ювелир всегда определит происхождение того или иного камня. Изумруды, которые продает ванн Дейк, никогда ранее не встречались, это признают все ювелиры. Эти камни из неизвестного источника. Их именуют «саксонскими» лишь потому, что привозят из Саксонии, но их там не добывают. Это секретная информация от наших агентов в Европе. Как видите, мистер Забелин, я с вами вполне откровенен.

— Хорошо, мистер Скотт, допустим, я соглашусь, каков будет наш план?

— Для того чтобы составить план действий, нам нужна информация. Согласитесь, что ведь мы практически ничего не знаем об этой школе? Кто конкретно обращался к вам два года назад?

— Это был мой старый знакомый.

— У него есть имя?

— Лачин Тимофей Иванович.

— Кто он по профессии?

— Тогда он занимал должность обер-штейгера.

— А если простыми словами?

— Горный инженер.

— Вы вместе работали в Горной канцелярии в Екатеринбурге?

— Откуда вам известно про Екатеринбург?

— Не будем отвлекаться, мистер Забелин. — Скотт выложил на стол, полученные от Барнса рисунки. — Посмотрите внимательно, здесь нет вашего знакомого?

— Это он. — Забелин пододвинул к англичанину рисунок с изображением усатого мужчины.

— А второй?

— Второго я не знаю. — Директор одним махом допил свой коньяк. — Вы не ответили на мой вопрос.

— По поводу Екатеринбурга?

— Я другого не задавал.

— Не буду скрывать, что наводил кое-какие справки. Я должен был убедиться, что могу доверять вам.

— И как, убедились?

— Да, господин Забелин, доверять вам нельзя!

— Тогда к чему весь этот спектакль?

— Это не спектакль, а реальное деловое предложение.

— Но ведь вы только что заявили, что не доверяете мне?

— Могу еще раз повторить, чтобы развеять все ваши сомнения. Судите сами: в 1769 году вы получили от промышленника Яковлева десять тысяч рублей, для вашего начальника. Конечно, вам бы тоже что-нибудь перепало, но вряд ли много. На ваше счастье начальник в этот же вечер внезапно помер, так и не успев получить причитающиеся ему деньги. Скажите честно, можно ли доверять такому посреднику?

— Роковое стечение обстоятельств.

— Вы сами в это верите?

— Какая разница, во что я верю. Вы думали повязать меня по рукам и ногам этой древней историей, но ничего у вас не выйдет. Прошло тридцать лет, никого уже нет в живых и доказать мою причастность к деньгам и смерти Селиванова невозможно.

— Валуев получил от вас взятку в размере пяти тысяч рублей, так что денежный след остался.

— Он никогда не сознается в этом, да и кто поверит выжившему из ума старику.

— Зачем вы так о своем благодетеле. Несмотря на его почтенный возраст, он в полном порядке, с памятью у него проблем нет, да и покидать этот бренный мир в обозримом будущем он похоже не собирается.

— Мистер Скотт, не тратьте напрасно время, ни один суд не примет ваши измышления за факты.

— Бог с вами, мистер Забелин, я и не думал обращаться в суд.

— Тогда к чему все эти угрозы?

— Никто вам не угрожал. Мы должны быть уверены в вашей преданности, а компромат это лишь необходимая гарантия.

— И куда вы с этим компроматом пойдете? События тридцатилетней давности могу заинтересовать разве что историков.

— А вот здесь вы заблуждаетесь, мистер Забелин.

— Вы о чем?

— Говоря, что эти события никому не интересны, вы забываете про двух маленьких мальчиков, которых вечером 12 августа 1769 года вы в одночасье сделали сиротами.

— Не понимаю.

— Я о сыновьях Селиванова. Сейчас один из них генерал и член Сената, другой полковник, ответственный работник Генерального штаба. Если эта информация попадет к ним, то я вам не завидую. Что сделают с вами два боевых заслуженных офицера, можно только гадать, но в суд они точно не пойдут.

В кабинете опять установилось гробовое молчание. Забелин сидел,опустив голову, нервно сжимая и разжимая кулаки. Наконец, видимо приняв какое-то решение, он поднял голову.

— Что я должен делать?

— Давно бы так мистер Забелин, — с облегчением произнес Скотт, — поймите, мне безразлично, кого вы обманули, обокрали или лишили жизни в этой стране, важно лишь, чтобы со мной вы себе этого не позволяли. Теперь у меня есть гарантия вашей лояльности, так давайте вместе работать ради нашего общего будущего, поверьте, никто кроме нас не предложит вам таких условий. Вы уже в солидном возрасте, на ваше место наверняка есть молодые кандидаты с деньгами и связями, которые могу повторить ваш путь. Думаете, господин Вилламов будет сильно упираться, когда ему предложат солидную взятку?

— Какие у меня гарантии?

— Никаких, только ваше безупречное поведение. Поверьте мне на слово, нам нет никакого смысла топить вас, пока вы с нами. Если все выгорит, мы поставим вас директором этой школы и сытая спокойная старость вам обеспечена.

— Как вы можете это сделать, если школу отберут в казну?

— Мы хотим избежать подобного развития событий. Школа частная, и мы планируем, просто перекупить ее у настоящих владельцев, но для этого нам надо знать, с кем конкретно предстоит иметь дело — хозяева, совладельцы, наследники.

— Вряд ли хозяин согласиться продать столь доходное предприятие?

— Это не моя и не ваша забота. В Россию прибыл один из директоров компании, именно он и будет заниматься этим вопросом. Наша задача, как я уже говорил, лишь предоставить все требуемые сведения.

— Я могу завтра принести данные нашей картотеки, но там только имя владельца и финансовая отчетность за два прошедших года.

— Этого недостаточно. Нужны более подробные сведения: структурная организация, штатное расписание, построение учебного процесса, количество рудников и все в таком духе. Вы можете инициировать проверку работы этой школы?

— Конечно, ведь эта школа находится под попечительством Марии Федоровны. Однако ювелиров в нашем ведомстве нет.

— Специалиста мы вам дадим, ваша задача лишь подготовить документы.

— Услуги придется оплачивать мистер Скотт, я не смогу все расходы провести по своему ведомству.

— Об этом не беспокойтесь, мистер Забелин, финансовые вопросы фирма берет на себя. Все услуги, в том числе и ваши, будут щедро оплачены.

Глава 11. Москва, 12–25 апреля 1798 года (четверг — среда)

Когда Штейнберг вышел из особняка Ростопчина, было уже около девяти часов вечера. Идти ему было недалеко, и он уже представлял себя сидящим в любимом кресле у полыхающего камина с книгой в руках. Потрескивание горящих поленьев, наполняющий комнату легкий запах дыма, приятное тепло, разливающееся по всему телу от выпитой чашки ароматного китайского чая, что может быть лучше прохладным апрельским вечером. Увы, его мечтания были прерваны самым неожиданным образом, когда он уже стоял перед дверью своей мастерской.

— Штейнберг Генрих Карлович? — голос раздался откуда-то сзади.

Штейнберг повернулся и увидел, как от стены соседнего дома отделилась неясная тень. Фонарь находился довольно далеко и лица двигавшегося к нему человека он не видел, да и голос был не знакомый.

— В чем дело?

— Полиция! Вам придется проехать с нами.

— Вы из какой части?

— А вам не все равно?

— Конечно, нет.

В это время за спиной Штейнберга раздался хруст ломающегося льда, и кто-то цепко схватил его за левую руку.

— Хватит, с ним церемонится, и так целую неделю мерзнем здесь из-за этого козла.

Штейнберг хотел развернуться, но в это время, стоявший рядом с ним вцепился в его правую руку, сковывая его движения. Нужно закричать мелькнула запоздалая мысль, и все померкло перед глазами.

Очнулся Штейнберг в незнакомой комнате. Он лежал на кровати, на правом боку, лицом к единственному окну. Яркий солнечный свет, заливавший всю комнату, наводил на мысль, что уже давно наступил день. Он захотел встать, но как только оторвал голову от подушки, в глазах все поплыло, и резкая боль пронзила затылок. Наверное, он на какое-то время потерял сознание, потому что когда снова открыл глаза, то взгляд его уперся в сидящего напротив в кресле, дородного мужчину с роскошной седой шевелюрой на голове.

— Как вы себя чувствуете, молодой человек? — спросил тот, увидев, что Штейнберг открыл глаза.

— Где я? — Еле шевеля губами, спросил Штейнберг.

— В особняке Федора Васильевича Ростопчина. Все не так плохо, могло быть и хуже. Вас ударили чем-то тяжелым по голове, но, слава богу, только рассекли кожу. Сотрясение мозга средней тяжести, и все, что вам сейчас нужно, это полный покой в течение нескольких дней. Лежите спокойно, старайтесь не делать резких движений и не трясите головой. Вы все поняли?

— Да. — Прошептал Штейнберг.

— Вам что-нибудь нужно?

— Нет.

— Прекрасно, тогда спать, сон это лучшее лекарство для вас.

Через пять минут после ухода врача Штейнберг уже спал.

Через два дня ему стало значительно лучше, он уже мог вставать с кровати и ходить по комнате.

— Как вы себя чувствуете, Генрих Карлович? — Вошедший Ростопчин был бодр и весел, — Врач сказал, что есть определенный прогресс, даже аппетит появился. Он разрешил поговорить с вами, правда, всего десять минут, не больше.

— Да, спасибо за заботу, Федор Васильевич, сегодня гораздо легче. Как я здесь оказался?

— Так, вы ничего до сих пор не знаете?

— Увы, все эти дни я видел только моего ангела-хранителя Ивана Семеновича, а он не слишком разговорчив.

— Семеныч у нас известный молчун, а насчет ангела-хранителя это вы верно подметили. Именно он отбил ваше бесчувственное тело у грабителей, когда они пытались затолкать его в карету. Вы что-нибудь помните из событий того вечера?

— Только то, как я дошел до своего дома. Там меня ждали двое.

— Что собственно они хотели от вас?

— Не знаю. Сказали что из полиции, схватили меня и дальше я ничего не помню.

— Они больше ничего не говорили?

— Мне нет, только этот второй заметил, что ему все надоело, поскольку они торчат здесь уже неделю.

— Почему неделю?

— Я ездил в Петербург, отвозил заказ для фрейлины императрицы Сурмиловой, заодно хотел встретиться с вами, он вы уже были в отставке, и так получилось, что неделю не был дома.

— Вот, теперь кое-что проясняется. Выходит, охота на вас была объявлена в день отъезда в Петербург. Судя по тому, как с вами обращались, ничего хорошего эта встреча не предвещала.

— Федор Васильевич, а как Иван Семенович там оказался?

— Это я его попросил «проводить» вас до дома, мы ведь теперь партнеры. Пока вы описывали изумруды у меня в кабинете, я инструктировал Семеныча. Он должен был всего лишь убедиться, что вы благополучно добрались до дома, только и всего. Я не всевидящий и не мог даже предположить, что возникнут какие-то трудности, просто перестраховался.

— И что он с ними сделал?

— Ничего. Когда они начали грузить вас в карету, он подошел сзади и оглушил их буковой дубиной, которую всегда носит с собой. Затем вывернул их карманы и отволок с проезжей части в ближайший переулок. Любой представитель закона не усомнится в том, что это банальное ограбление, однако я уверен, что в полицию они обращаться не будут.

— Никаких документов при них не было?

— Ничего, кроме денег. Правда, насколько Семеныч разбогател в тот вечер, я не интересовался.

…

Следующую неделю Штейнберг провел в одиночестве, если не считать редких визитов лечащего врача. Ростопчин куда-то срочно уехал по делам, и Генриху пришлось довольствоваться обществом своего молчаливого ангела-хранителя Семеныча, который состоял при нем вроде слуги или адъютанта. За это время он окончательно поправился, его перестали мучить головные боли, наладился сон, появился здоровый аппетит. Одиночество его несильно удручало, тем более что к его услугам была обширная домашняя библиотека, больше волновали вынужденное безделье и неизвестность. Как-то вечером, после ужина, когда Генрих, сидя в кресле перед горящим камином читал комедию Фонвизина «Бригадир», раздался стук, дверь отворилась и вошел Семеныч, толкая перед собой сервировочный столик на котором стояла открытая бутылка шампанского, два бокала и ваза с фруктами. Вслед за слугой вошел сам Ростопчин в домашнем халате.

— Рад вас видеть в добром здравии, Генрих Карлович. — Приветствовал он Штейнберга.

— Здравствуйте, Федор Васильевич. — Штейнберг встал, отложил книгу и пожал протянутую Ростопчиным руку. — Я тоже рад вас видеть.

Семеныч пододвинул к камину второе кресло, убрал со столика книгу, аккуратно поставил вино с фруктами и, поклонившись, удалился.

— Итак, Генрих Карлович, выпьем за ваше выздоровление, — произнес Ростопчин, на правах хозяина разливая шампанское, — врач сказал, что один бокал вина пойдет только на пользу.

— Я доставил вам массу хлопот Федор Васильевич, — Штейнберг с удовольствием отпил маленький глоток превосходного французского вина, посмаковал вкус на языке и проглотил.

— О чем вы говорите, Генрих Карлович, — Ростопчин поставил свой бокал на стол, — наоборот, вы излечили меня от безделья и я опять почувствовал вкус к работе. Это нападение неприятно, но, слава богу, все обошлось, и теперь мы знаем, что изумруды интересуют не только нас с вами.

— Вы полагаете, что здесь есть какая-то связь?

— Несомненно! Пристав Городской полицейской части по моей просьбе провел внутреннее расследование и выяснил, что ваши показания по делу и изъятые камни очень интересовали некоего Дулова Алексея Васильевича.

— Хозяин игорного салона?

— Именно. Со слов пристава — довольно темная личность. Он несколько раз попадал в поле зрения полиции в связи с ограблениями, но каждый раз не хватало доказательств, поскольку свидетели просто исчезали, а предположения и слухи к делу не пришьешь.

— А этот пристав, надежный человек?

— Кузьмин Василий Федорович мой сослуживец, вместе были под Очаковом. Во время штурма он был ранен и после излечения вышел в отставку. Так получилось, что исполняющим обязанности обер-полицмейстера Москвы тогда был назначен герой штурма Очакова и его непосредственный командир полковник Павел Михайлович Глазов. Именно он и пристроил Василия Федоровича на место пристава. Человек он честный, что большая редкость в наше время, да и про изумруды он ничего не знает, так что с этой стороны все чисто. Генрих Карлович, вы имели какие-либо дела с Дуловым?

— Мы даже ни разу не разговаривали. Вы уверены, что за этим нападением стоит именно Дулов?

— Да, дело в том, что Семенович опознал одного из нападавших — это местный «Иван» по кличке Слон, довольно известная личность и по сведениям пристава — правая рука Князя, или в просторечии Алексея Дулова.

— Он что, действительно князь?

— Когда-то его предки действительно были князьями, но все это в далеком прошлом, а сейчас «Князь» это всего лишь кличка, не более того.

— Федор Васильевич, я допускаю, что Дулова могли заинтересовать камни, тем более один из его подручных, официант Игнат крутился рядом во время моего разговора с Демьяном Протасовым и мог слышать наш разговор. Сейчас я вспоминаю, что даже брал с его подноса пустую бутылку из-под шампанского.

— А это зачем?

— Проверял твердость камня. Оказалось, что он свободно царапал стекло.

— Это так важно?

— Да, все драгоценные отличаются высокой твердостью и легко царапают стекло.

— А те камни, что вы сдали полиции, они тоже царапают стекло?

— Нет, Федор Васильевич, бирюза довольно мягкий минерал.

— Вот и ответ, Генрих Карлович, — Ростопчин допил остатки шампанского, — Дулов понял, что вы обвели вокруг пальца полицию и, что более существенно, «его сиятельство» тоже.

— Хорошо, Федор Васильевич, но ведь он это понял еще полгода назад. Почему решил заняться мной только сейчас?

— Похоже, что вы чем-то его вспугнули. Припомните, чем вы занимались перед самым отъездом в Петербург?

— Работал над заказом фрейлины Сурмиловой, а когда закончил, уехал в Петербург.

— Эта работа никак не связана с изумрудами?

— Нет, обычный ремонт старого колье и замена нескольких поврежденных камней из горного хрусталя. Смотрится красиво и солидно, поскольку внешне камни очень похожи на бриллианты, и отличить подделку может только специалист. Вполне возможно, что это колье и выдавали за бриллиантовое, а чтобы избежать нежелательной огласки обратились к московскому ювелиру.

— Пожалуй, фрейлина здесь не причем, — нехотя согласился Ростопчин, — ладно, оставим пока этот вопрос открытым и вернемся к нашим делам. Незадолго до моей отставки мы с императором обсуждали проект создания специальной службы, которая могла бы решать дела государственной важности в основном экономического характера. Император хотел искоренить казнокрадство, а поручить следствие по этим делам фактически было некому: сложно было найти не только специалистов, но даже просто неподкупных людей. Вот тогда и возникла мысль создать «Тайную полицию», подчиняющуюся непосредственно императору. Был разработан проект, одобренный императором, о чем свидетельствует его личная подпись, изготовлены печати и даже десять жетонов, но конфликт между вашим покорным слугой и ведомством императрицы привел к моей отставке и поставил крест на этом проекте.

— Если бы вам удалось воплотить эту затею, то сейчас было бы кому поручить это дело.

— О том, что создание «Тайной полиции» не было доведено до логического завершения известно только мне и императору. Все документы и атрибуты у меня, так что никто не мешает нам воспользоваться ими на благо России.

— Как именно?

— Согласно разработанному нами плану, вам придется выехать в Екатеринбург, но поедите вы туда не как частное лицо, а как чиновник «Тайной полиции», следователь по особо важным делам, в чине надворного советника.

— Но ведь это обман!

— Никакого обмана здесь нет: во-первых, вы защищаете не свои частные, а государственные интересы, а во-вторых, эти действия согласованы с императором.

— Вы виделись с императором?

— Четыре дня назад в Гатчине. Я инкогнито ездил в Петербург и при содействии Кутайсова имел свидание с императором. Моя поездка и наша беседа держатся в строжайшей тайне, об этом знают всего несколько человек, но цель встречи им неизвестна. Император был в восторге, узнав об уральских изумрудах, мне едва удалось уговорить его не рубить с плеча и не поднимать шума. Немного успокоившись, он одобрил все наши действия по сохранению государственной тайны и разрешил использовать в своей работе проект «Тайная полиция», без официального утверждения.

— Это совсем другое дело. Я думаю, Федор Васильевич, что император мог бы вернуть вас ко двору.

— Именно это он и предложил, но мне удалось убедить его, что в качестве частного лица я буду более полезен в этом деле. Письма в Лондон и Копенгаген я отправил, правда ответ придет только в середине лета, а пока мы можем спокойно заняться Уралом. Ехать, как я уже сказал, придется вам, Генрих Карлович, так что излагайте свой план, не будете же вы ходить по Екатеринбургу и спрашивать у каждого встречного, не знает ли он, где здесь добывают изумруды?

— Конечно, нет — улыбнулся Штейнберг, — мы уже вкратце обсуждали этот план, с тех пор никаких новых фактов не появилось, поэтому единственная зацепка, которая у нас есть, это убийство купца и двух его людей. Я не верю, что никто ничего не видел и не знает. Здесь, в Москве нам известно лишь общее положение дел, и то с чужих слов. Может быть, там следствие было более плодотворным, ведь Невьянск небольшой город, где практически все друг друга знают. Собрать всю информацию на месте, вот с этого и нужно начинать.

— Хорошо, начнете с Невьянска, но вы совсем не знаете местных условий и, как я понимаю, никогда не были в тайге. Как ни крути, вам просто необходим помощник и лучше всего, если это будет кто-то из местных.

— Но, у меня нет знакомых на Урале.

— У вас нет, а вот у меня, есть. Два года назад, еще при Екатерине, упокой господь ее душу — Ростопчин перекрестился — в Екатеринбург был сослан мой товарищ по Преображенскому полку, гвардии капитан Соколов Виктор. Срок ссылки два года и он истекает в мае, так что к вашему приезду он будет практически свободен. Виктор человек общительный, думаю, за это время он пообтерся в Екатеринбурге, знает город, окрестности, людей. Найдете его и передадите письмо, правда, на всякий случай, я его не подписал, да и сам текст довольно туманный, но он догадается кто автор, а вы его посвятите в детали.

— Федор Васильевич, если он ваш друг, то почему вы не выручили его раньше, когда были при дворе?

— Статья, Генрих Карлович, он был осужден за распространение фальшивых ассигнаций, подобные приговоры император даже не рассматривает. Вам нечего опасаться, уверяю вас, Виктор не имеет к этому никакого отношения. Его взяли в трактире, когда он расплатился фальшивой ассигнацией, но купюра была всего одна. По его словам, он выиграл в карты около двухсот рублей, а там, сами понимаете, деньги переходят из рук в руки и определить, кто подложил фальшивку практически невозможно. Следствие ничего не доказало, однако для острастки дали два года ссылки.

— Хорошо, Федор Васильевич, а если он откажется?

— От таких предложений не отказываются, я обещал ему генеральские эполеты и доходную должность, так что можете считать, что нас уже трое. Кстати, я навестил вашего дядю, Вильгельма Брандта, сообщил ему, что с вами все хорошо и что скоро вам предстоит поездка на Урал. Не скажу, что он сильно этому обрадовался, однако совершенно справедливо напомнил мне, что вы очень скромный человек и просил позаботиться о вашем вознаграждении.

Заметив, как покраснел собеседник, Ростопчин улыбнулся и продолжил:

— Я как мог, успокоил его и пообещал, что ваш труд будет вознагражден по заслугам. Итак, что бы вы хотели получить в случае успешного завершения дела?

— Это как делить шкуру еще не убитого медведя, поэтому о вознаграждении я как-то не думал.

— Примерно это мне и сказал ваш дядя. Я придерживаюсь другой точки зрения. На мой взгляд, каждый из партнеров должен четко знать, ради чего он рискует и что получит в случае успеха. Это позволит в дальнейшем избежать недоразумений и взаимных обид. Я предлагаю вам монополию на огранку уральских изумрудов для казны. Думаю, это будет справедливо! Устраивает?

— Я на это даже не рассчитывал.

— Тогда будем считать, что договорились! Вернемся к вашей предстоящей поездке в Екатеринбург. Какие дела вам нужно завершить в Москве?

— Заказов сейчас нет, поэтому проблема только с мастерской. Неизвестно, сколько мне придется отсутствовать, поэтому нужно решить вопрос с арендной платой. Мне нравится мое новое жилище, и я не хочу его потерять.

— Не забивайте себе голову, я лично договорюсь с Воронцовым, квартира останется за вами, сколько бы вы не отсутствовали. Одежду закажем у моего знакомого портного, а все необходимое для путешествия купим в магазине. Я не хочу, что бы вы возвращались к себе домой, не исключено, что вас там будут ждать. Сядете в почтовую карету, но не в Москве, а во Владимире. Я как раз собираюсь навестить Александра Романовича Воронцова, у него именье под Владимиром, заодно подвезу и вас.

— Зачем, я же не в розыске?

— Затем, Генрих Карлович, что все пассажиры отмечаются на каждой почтовой станции. Если вас ищут, то наверняка будут проверять списки, выясняя, куда вы направились. Я человек осторожный и предпочитаю перестраховаться, даже, если опасности нет. В Екатеринбурге найдете Виктора Соколова, именно к нему вы официально и едите. Пока все ясно?

— Да, Федор Васильевич, найду капитана Соколова, передам письмо и введу его в курс дела.

— Далее будете действовать по обстоятельствам. Главная задача — выйти на след изумрудного рудника. На тот случай, если придется обращаться к властям, у вас будет особый документ за подписью императора, где служащим предписано оказывать вам любую посильную помощь в выполнении дела государственной важности. Не нужно лезть на рожон, пока просто собираем информацию.

— В общих чертах мне все понятно, Федор Васильевич.

— Ну, вот и хорошо, детали мы еще успеем обсудить, а пока отдыхайте, набирайтесь сил. Отправитесь на Урал, только когда разрешит доктор.

Через несколько дней вопрос с отъездом был решен.

Глава 12. Усадьба «Андреевское» 26 апреля 1798 года (четверг)

В конце апреля установилась хорошая погода, и Ростопчин решил, что самое время навестить Александра Романовича Воронцова. Екатерининский вельможа, уже четыре года находившийся в отставке, жил затворником в своем поместье «Андреевское» во Владимирской губернии, в ста верстах от Москвы. Ростопчин подвез Штейнберга до Владимира, а на обратном пути заехал к Воронцову.

— Здравствуй Федор, рад тебя видеть.

— Здравствуйте, Александр Романович, вы, наверное, единственный, кто рад меня видеть?

— Это ты про отставку? Не обращай внимания, я вон уже четыре года в отставке и ты знаешь, даже как-то спокойнее. Местные меня избегают, да и черт с ними. Я собственно и сам никого не приглашаю, живу тут как сыч.

— Я помню, Александр Романович, даже занимая высокие посты, вы всегда держались вдали от двора.

— Да, Феденька, был такой грех. Не люблю я выскочек и подхалимов. Нарядятся как павлины, нахватают званий, увешаются орденами, а в голове ни одной толковой мысли. Как только доходит до дела от них толку, что с козла молока. Покойный отец рассказывал: когда императрица Елизавета объявила войну Фридриху, то оказалось, что некому командовать армией! В России официально пять фельдмаршалов, а командовать некому!

— Как такое могло быть?

— А вот так! Трубецкой Никита Юрьевич пережил восемь царствований и при всех монархах был в чести. Участвовал в двух войнах и даже получил звание генерал-лейтенанта, при этом ни разу не был, ни в одном сражении.

— А что же он там делал?

— Занимался снабжением армии.

— А как же он стал фельдмаршалом?

— Елизавета Петровна постаралась, уж больно натурально он рыдал, стоя рядом с ней на коленях во время церковных церемоний. Сам понимаешь, когда дошло до выбора главнокомандующего, то его кандидатура даже не упоминали.

— Ну, это только один, а другие?

— Хорошо, пойдем дальше. Бутурлин Александр Борисович — красивый, статный, даже неплохо образованный, но трус, каких свет не видел. Так, что этот тоже не годился.

— Но, насколько мне известно, Бутурлин командовал русскими войсками во время Семилетней войны.

— Да, это случилось в самом конце войны. Он сменил заболевшего Салтыкова. Имея в два раза больше войск, чем у Фридриха постоянно избегал встречи с ним, объясняя свою трусость тем, что он якобы заботится о жизни и здоровье солдат! Каково! Даже Елизавета пришла в бешенство от подобных действий своего бывшего любовника.

— Это два, кто третий?

— Розумовский Алексей Григорьевич, фаворит Елизаветы Петровны — «Ночной император». Этот, как ты сам понимаешь, кроме члена, прости господи, ничего в руках держать не умел. Оставался последний, Апраксин Степан Федорович, вот его и назначили. Огромный, толстый, большой любитель роскоши он меньше всего напоминал военного, да к тому же посредственные способности сочетались у него с патологической ленью.

— Это четыре, Александр Романович, а вы говорили о пяти?

— Был и пятый, заслуженный человек, настоящий фельдмаршал, командовавший армией и побеждавший турок — Бурхард Христоф Миних. Я понимаю, что он был лишен звания и находился в ссылке, но он был жив, здоров и мог возглавить русскую армию, однако его кандидатура никак не устраивала императрицу. К сожалению, Феденька, у нас судят о людях не по их способностям, а потому, насколько гибок их позвоночник и сладкоречив язык, забывая о том, что лесть и низкопоклонство редко уживаются с умом и талантом. Впрочем, все это ты знаешь не хуже меня.

— Не нами это заведено, Александр Романович.

— Не нами, Федя, не нами, здесь ты прав, но нам приходится жить по этим правилам и если не прогибаться и не льстить, то долго на своем месте не просидишь. Ладно, если человек достойный, там не грех лишний раз и поклониться пониже, а, ведь, как правило, ослы, типа последнего фаворита матушки Екатерины, упокой господь ее душу — Платошки Зубова. Ведь дурак дураком, а гонору столько, что на хромой козе не подъедешь. Нахапал должностей, сидит за столом, обложился бумагами, а у самого ни одной мысли в пустой голове. Сколько раз я докладывал ему, что нужно прекратить чеканить из пуда меди шестнадцать рублей, поскольку, реально пуд меди стоит уже двадцать рублей. Простой народ быстро сообразил и вместо того, чтобы покупать медь для изготовления посуды, стал переплавлять медные монеты, уменьшая тем самым объем денежной массы в государстве. Казна несет огромные убытки, а этот осел, прости господи, ничего не делает. Уже после моей отставки он представил на «Высочайшее усмотрение» проект перечеканки монет из расчета тридцать два рубля из пуда. Добро бы сам додумался, а то ведь раскопал в архиве изъеденный мышами проект покойного Петра Ивановича Шувалова, тридцатилетней давности, переписал и выдал за свое детище.

Павел I отменил проект Зубова, подписанный Екатериной, и вернулся к прежней системе, но Ростопчин решил не устраивать диспут на столь щекотливую тему, а воспользовавшись ситуацией развернуть разговор в нужное ему русло.

— Я слабо разбираюсь в этих вопросах, Александр Романович, собственно говоря, именно поэтому я и решил, побеспокоить вас, вы уж извините за прямоту.

— О чем ты, Федор, какие извинения? Понятно, что ты приехал по делу, неужели думаешь, я поверю, что ты отмахал сто верст, просто для того, чтобы справиться о моем здоровье. Но, все равно я рад, что твоему визиту. Давай так, сейчас пообедаем, чем бог послал, а уж потом и поговорим о твоих делах. Разносолов не обещаю, но сыт будешь.

После сытного обеда собеседники вернулись в кабинет хозяина и за бокалом французского шампанского, привезенного Ростопчиным, продолжили беседу.

— Так, какие у тебя там трудности, Федор?

— Есть вероятность, что из России в Европу уходит товар на очень большую сумму.

— Минуя таможню?

— Да, именно так.

— Это всегда было, тут ничего нового нет. О какой сумме идет речь?

— Трудно назвать точную сумму, будем считать, что речь идет о миллионе рублей.

— Поверь мне на слово, Федор, вывезти из России товар на один миллион рублей минуя таможню невозможно.

— Этот товар возможно.

— Сделай милость, просвети старика, что это за товар такой?

— Изумруды! Один фунт ограненных камней может стоить миллион рублей и больше!

— Но, в России нет изумрудов!

— Официально считается, что их нет, но ведь до недавнего времени считалось, что и золота в России нет. У меня пока что нет неопровержимых доказательств, поэтому рассмотрим эту ситуацию чисто гипотетически.

— Согласен, но сразу скажу, что дела твои плохи — отследить этот груз ты не сможешь.

— Это я прекрасно понимаю, Александр Романович, и не собираюсь зря тратить силы и время. Я хочу зайти с другой стороны — попробовать проследить оплату и именно поэтому обратился к вам. Камни товар удобный, в кармане помещается целое состояние, но вот вопрос: как это самое состояние переправить в Россию?

— Приятно иметь дело с умным человеком!

— Вы мне льстите, Александр Романович.

— Это не лесть, Федор, а констатация факта. Теперь к твоему вопросу. Ты не допускаешь, что деньги просто оседают в европейских банках?

— Часть денег, может быть, и остается в Европе, но основная масса должна вернуться в Россию, поскольку, именно здесь добываются и обрабатываются камни, а содержание предприятий, даже подпольных обходится дорого.

— Ты представляешь, Федор, сколько весит миллион рублей серебром?

— Полторы тысячи пудов.

— Правильно. Увести такую тяжесть можно только на корабле.

— Контрабанда?

— Именно, но как только экипаж узнает, что находится в трюмах, я не поставлю и ломаного гроша на то, что груз будет доставлен по назначению.

— Тогда, как?

— Не знаю, Федор, что придумали твои дельцы, но могу рассказать, как поступали русские и польские купцы в схожих ситуациях.

— Очень интересно послушать, Александр Романович.

— Так, вот, мы тогда обсуждали падение рубля на Амстердамской бирже. Курс рубля в 1787 году равнявшийся тридцати девяти стюйвертам вдруг, в течение шести лет упал до двадцати двух стюйвертов, что вызвало сильное беспокойство, как среди купечества, так и в правительственных кругах. Одной из причин называли отрицательный торговый баланс, но, официально по ведомостям баланс был положительный. Уже тогда я заявлял, что все эти ведомости обычная туфта, что импорт России значительно превосходит экспорт.

— Я что-то не совсем улавливаю связь?

— Не торопись, Федор, сейчас все поймешь. Итак, первое, на что я указывал это мздоимство на таможне, где за взятку занижались объемы ввозимых товаров. Это понятно?

— Да, это я понял.

— Хорошо, пойдем дальше. Ты когда-нибудь слышал о том, что из России сухопутным путем постоянно ходят купеческие караваны в Европу, в основном в Силезию?

— Первый раз от вас слышу.

— Вот, а на самом деле это так. Русские купцы везут в Европу наши товары: юфть, сало, меха, мед и воск, а обратно в Россию европейские товары. Самое интересное, что русские купцы продают в Европе не только товары, но также повозки и лошадей.

— А, на чем же они везут товар в Россию?

— Сами купцы возвращаются домой пешком, а оплаченные товары им отправляют морем. Поверь мне, схема отработана десятилетиями и работает безотказно.

— Если я правильно вас понял, Александр Романович, то в моем случае, продавец изумрудов получает не наличные деньги, а товары на означенную сумму, которые морем доставляются в Россию.

— Абсолютно верно, Федя. Смотри: из России ушли изумруды на миллион рублей, но об этом никто не знает, это нигде не отражено и таможенные пошлины не уплачены. Зато в Россию пришло товаров на этот миллион, вот тебе и отрицательный торговый баланс. Однако это ошибочное мнение! Данный товар никто официально не оплачивает и миллион российских рублей остается в стране, а не уходит на Запад, плюс уплачены все обязательные пошлины с товара. Фактически, получается, что этот самый товар как бы произведен в России. Если все действительно так, то твой любитель изумрудов не преступник — он гений. Такие люди на вес золота, ему бы руководить коммерц-коллегией, вместо нашего поэта-алкоголика Державина. Наша главная беда, Федор — непрофессионализм. Мы много кричим на всех углах, какие мы великие, а как доходит до дела, получается пшик! Возьмем того же Державина, ведь прекрасный поэт, ну так и слагай вирши, зачем тебе лезть в президенты Коммерц-коллегии, если ты в этом ни черта не смыслишь? Ратовал за развитие внешней торговли, не понимая простой истины, что прежде чем что-то продать, нужно это что-то иметь. В России не развита обрабатывающая промышленность, нам нечего предложить Европе, кроме даров леса и продуктов сельского хозяйства. Посмотри на список экспортных товаров, там сплошь одно сырье, в лучшем случае полуфабрикаты, а где продукция? То, что производят на наших заводах и мануфактурах по качеству значительно уступает европейским аналогам, и никому там не нужно даже задаром.

— Не могу согласиться с вами Александр Романович, ведь внешняя торговля развивается, по отчетам мы имеет стабильный рост объемов по году.

— Федор, ты никогда не занимался торговлей и сейчас повторяешь то, что написано в отчетах. Чтобы не быть голословным, приведу один пример из собственной практики. Матушка Екатерина, захватив Крым и Северное Причерноморье, загорелась идеей создать черноморскую торговлю. Изучив тему, я пришел к выводу, что никаких перспектив у этой торговли нет. Суди сам: ни в Турции, ни в России нет национальной промышленности, а значит, страны могу предложить друг другу только сырье, которое никому не нужно. Турки предлагают транзитные товары из Индии и Китая, но все это Россия может взять в Персии вдвое дешевле. Вот и получается, что предложение есть с обеих сторон, а спроса нет ни с одной. Законы экономики, Федор, они и в Турции законы! На одном из заседаний я так и доложил императрице, но, думаешь, она мне поверила? Сама взялась за дело, приказала открыть все черноморские порты и объявила, что корабли всех стран могут беспрепятственно торговать с Россией.

— И каков результат?

— Никакого! Даже имея новороссийскую пшеницу и уральский металл, черноморская торговля не сдвинулась с места. По последним данным она составляет всего два процента от общего объема внешней торговли России.

— Но ведь товары из Индии и Китая, тот же шелк и специи всегда были востребованы в Европе.

— Когда-то именно так и было, но в середине XVIII века ситуация изменилась. Баснословные доходы Ост-Индских компаний остались в далеком прошлом. Голландская, Французская и Датская компании обанкротились, осталась только Английская Ост-Индская компания, которая удержалась на плаву только благодаря государственной поддержке. И вот представь себе, что наш поэт Державин в этой ситуации призывает российское купечество все свои силы обратить на Индию и Китай.

— На мой взгляд, Александр Романович, в его призыве есть рациональное зерно, ведь для торговли с Азией нам достаточно пересечь Каспийское море, в то время как европейцам — океан.

— Ты правильно рассуждаешь Федор, забывая, что мы живем в России, где государство никак не поддерживает свое купечество. Вот Державин бросил клич и что дальше? Как простому купцу попасть в Персию?

— На корабле по Каспийскому морю.

— Правильно, только для этого нужно иметь корабль. Многие наши купцы могут позволить себе такую роскошь?

— Единицы.

— Вот именно! Однако и это еще не все. Кроме корабля нужна надежная охрана, поскольку на море и дорогах хозяйничают разбойники и казаки, а по приезде в чужую страну купцу нужно где-то остановиться, куда-то сложить товар, где-то торговать. Добавь сюда незнание законов, обычаев, языка и ты поймешь, в какое тяжелое положение попадает наш купец. Он все должен делать и решать сам. Наш великий пиит должен был не призывами заниматься, а составить четкую программу действий правительства по налаживанию торговли с Азией. А сделать нужно много: построить корабли, создать фактории на территории той же Персии, где государственные чиновники будут помогать нашим купцам, осуществлять торговые операции и отстаивать их права, обезопасить торговые пути. Все это должно сделать государство и только потом с чистой совестью можно предлагать купцам торговать с Азией. Уверяю тебя, когда все будет организованно, купцы поедут, и торговля будет развиваться, но наши чиновники предпочитают заниматься чем угодно, только не созидательным трудом на благо страны. Это относится не только к торговле, но также к производству и сельскому хозяйству. Государство должно сначала создать условия для плодотворной работы, и только тогда в казну потекут деньги. В любом деле, чтобы получить доход, сначала нужно вложиться, а вот на это у нас никогда нет денег. На содержание двора уходит десять процентов бюджета, а на строительство дорог, больницы и образование всего три процента! При таких раскладах никогда не возродится ни промышленность, ни торговля.

— Но ведь показатели растут.

— В сравнении с той же Голландией наши показатели просто смехотворны.

— Император пытается навести порядок в финансах. Он уже сжег несколько миллионов ничем не обеспеченных бумажных денег, навел порядок в финансировании двора, сократил расходы даже императорской семьи. Заявил, что Россия больше не будет воевать, сократил армию на тридцать процентов, уволил триста генералов и более двух тысяч офицеров.

— Все это правильно, Федор, только боюсь, что выдержать этот курс он не сможет. России нужно лет двадцать мирного созидательного труда, чтобы заняться своими внутренними проблемами и не влезать ни в какие конфликты, но это проще сказать, чем сделать.

Глава 13. Москва, 30 апреля 1798 года, (понедельник)

Алексей Дулов сидел в кресле, возле камина с бокалом коньяка, а его старший брат метался по комнате, словно зверь в клетке.

— Твоим людям ничего нельзя поручить. Они могут только лохов в карты дурачить, вкусно жрать и сладко спать. Я бы им коров пасти не доверил.

— И был бы абсолютно прав, — согласился Алексей, — шулера, это особая каста. Представь, какая ловкость рук и выдержка требуется для того, чтобы обмануть человека сидящего перед тобой. Причем не просто обмануть, но еще и избежать подозрений в нечестной игре. Если тот же Валет будет постоянно обыгрывать всех подряд, завтра салон просто придется закрыть. Вот поэтому, каждый вечер приходиться разыгрывать целый спектакль, следить за тем, чтобы выигрыши и проигрыши чередовались, а деньги переходили из рук в руки, чтобы лохи, ставшие на короткое время обладателями целого состояния, потом не смогли внятно объяснить, как они остались с пустыми карманами. Поверь мне брат, шулерство это такой же зрелищный вид искусства, как и театр, а шулера, такие же актеры и ничем другого они делать не умеют.

— Да, от них, собственно говоря, никто ничего и не требует. Целую неделю пасти этого ювелира, чтобы так обделаться.

— Штейнберга мы найдем.

— Когда? Прошло уже три недели, такими темпами, мы не найдем изумрудов и за десять лет.

— Хорошо, брат, — неожиданно спокойно согласился Алексей, — что ты предлагаешь?

— Понимая, что от твоих козлов мы ничего не дождемся, я опять обратиться к Зотову. Он должен подойти к десяти часам, — Александр посмотрел на стоявшие в углу часы, — уже через пять минут.

— Ты мог бы выслушать его и без меня.

— Я знал, что тебе не понравится мое решение, поэтому тайно нанял его, как только узнал о том, что вы упустили Штейнберга, и сегодня он придет доложить о результатах своей трехнедельной работы.

Их разговор был прерван появлением камердинера Ильи:

— Ваше благородие, к вам господин Зотов пришли.

Савелий Лукич вошел в кабинет, сняв шляпу, легким поклоном поприветствовал братьев и, расположившись на предоставленном ему стуле, выложил на стол потрепанную тетрадь.

— Штейнберг действительно ездил в Петербург, но пробыл там самое большее один-два дня. По словам его друга, Семена Ушакова, он отвозил заказ фрейлине Сурмиловой, вот только колье не изумрудное, а бриллиантовое.

— Мы предполагали, что изумруды не имеют отношения к этому колье. — Заметил Александр.

— Штейнберг вернулся в Москву в воскресенье 11 апреля, примерно в семнадцать часов. Причем, он доехал до самого Почтамта, что подтверждает служащий, хорошо знающий ювелира. С 18.00 до 19.00 Штейнберг ужинал в компании с Семеном Ушаковым в трактире на Мясницкой улице. Инцидент, с неудачным задержанием ювелира, о котором поведал мне Александр Васильевич, произошел в 21.30 на Кузнецкой улице. Где был Штейнберг и что он делал в эти два с лишним часа, мы не знаем, но шел он с Лубянки, это подтверждают ваши люди. Получается, что он все это время крутился в треугольнике между Мясницкой улицей и Лубянкой, и эти два часа провел где-то здесь.

— Вы считаете, что это важно, Савелий Лукич? — Спросил Александр.

— Это решать вам, господа. Передо мной стояла задача найти Штейнберга, определить, где он находится в настоящее время.

Зотов лично беседовал с художником Ушаковым и по полочкам разложил весь разговор друзей во время ужина. Правда, ничего стоящего там не было, кроме одной фразы — Ушаков рассказал Штейнбергу, что во время его отсутствия в Москву приехал опальный фаворит императора Ростопчин и сейчас проживает в доме на Большой Лубянке — это в двух шагах от трактира, где они ужинали. Сопоставив факты, Зотов пришел к выводу, что за Штейнбергом сейчас стоит именно бывший генерал-адъютанта Павла I, вот только делиться своими соображениями с братьями он не спешил. Зотов выполнил свою задачу — нашел ювелира, как и было, оговорено в заказе, а строить версии и делать выводы он не подряжался, за это нужно платить отдельно по специальному тарифу.

— И вы определили? — Язвительно спросил молчавший до этого Алексей.

— Да, определил. Сейчас он медленно движется по Сибирскому почтовому тракту в сторону Урала. Думаю, не слишком ошибусь, если предположу, что конечной точкой его путешествия будет Екатеринбург.

После этих слов в кабинете наступила тишина — братья лихорадочно анализировали сложившуюся ситуацию. Наконец, Александр прервал затянувшееся молчание:

— Откуда вам это известно?

— Из почтовых книг.

— И когда же он выехал? — Опять язвительно спросил Алексей.

— Четыре дня назад, в четверг 26 апреля.

— Но мы проверяли все ближайшие к Москве почтовые станции не далее как два дня назад. — В голос Алексея явно звучало раздражение. — Его имени в списках пассажиров не было.

— Он сел во Владимире. — Спокойно ответил Зотов. — А теперь, если позволите, я закончу.

— Пожалуйста, Савелий Лукич, — Александр жестом руки остановил брата, который хотел, что-то сказать, — мы вас внимательно слушаем.

— То, что вы ищите, находится на Урале, вот туда и надо отправляться. Ответы вы найдете, распутав убийство купцов Протасовых, других зацепок у вас нет.

— А Штейнберг? — Не удержался Алексей.

— Вряд ли ему известно больше чем вам господа, во всяком случае, я бы не сильно обольщался на его счет. Перетрясите окружение Протасовых, родных, знакомых, работников, — уверен, что-нибудь да всплывет.

— Спасибо за совет, Савелий Лукич. — Александр встал, подошел к Зотову и сел рядом на край стола. — Как вы смотрите на то, чтобы заключить новый контракт на очень выгодных условиях?

— Вы про Урал, Александр Васильевич? — Зотов улыбнулся и покачал головой. — Это ж почитай две тысячи верст в один конец, с ума можно сойти. Я для поездок в Петербург и Владимир людей нанимал, что бы только самому не трястись по нашему бездорожью. Нет, Александр Васильевич, здесь я вам не помощник, возраст уже не тот.

— Хорошо, Савелий Лукич, вот ваши деньги.

Дулов выложил на стол пять сотенных ассигнаций, забрав которые, Зотов, откланявшись, удалился.

— Он сам признал, что Штейнберг знает не больше нас. — С видимым облегчением признал Алексей. — Так зачем он нам тогда нужен?

— Я не об этом. Меня интересует, где Штейнберг провел эти два часа, на которые намекал Зотов.

— Нес старый хрен какую-то ахинею про треугольник, про Мясницкую и Лубянку.

— Это не ахинея, Алексей, начто-то старик намекал, вот только я не могу понять, что он имел в виду. Суди сам: Штейнберг приезжает в Москву в 17.00, встречает друга и в 18.00 они уже сидят в трактире. Расстались они примерно в 19.00, а появился он у своей мастерской в 21.30 и тут следует нападение на твоих людей, в тот момент, когда они грузили бесчувственное тело в карету. Неделю ждали ювелира, и ничего не происходило, а стоило ему появиться, как следует нападение. Ты веришь в такие совпадения?

— Согласен, все это странно, но я не понимаю, к чему ты клонишь? Думаешь, он был не один?

— Другого объяснения у меня нет. Кто-то шел за ним, толи следил, толи охранял и вмешался только тогда, когда возникла угроза. Обрати внимание, этот неизвестный дождался, пока подгонят карету и начнут грузить тело. Он понял, что это не банальное ограбление, а похищение, которое никак не входило в его планы. Воспользовавшись тем, что нападавшие были заняты телом, он вырубил их и отвез Штейнберга туда, где тот и провел следующие две недели.

— Почему ты не допускаешь, что ювелир не очнулся и не ушел сам?

— Ювелира брал Слон, именно он его и приложил «слегка» кастетом. Любой нормальный человек после такой процедуры придет в себя как минимум через сутки, да и потом еще несколько дней будет находиться в прострации. Вспомни купца Ларионова, тот вообще целый месяц провел в постели с сотрясением мозга.

— Всякое бывает брат, Слона ведь тоже огрели чем-то тяжелым по голове, так он через полчаса был уже на ногах и даже притащил полуживого Игната. Так вот, никакого сотрясения у него не было.

— У Слона мозгов нет, там просто нечему сотрясаться, — Александр допил коньяк и продолжил, — вернемся к Штейнбергу. Появление телохранителя, неизвестное убежище, где ювелир провел две недели после нападения и его тайный отъезд на Урал говорят о том, что у него появился очень серьезный сообщник.

— Думаю все гораздо проще. Штейнберг мог провести это время у своего дяди ювелира Брандта, ведь тот живет на Мясницкой.

— Ты забываешь, что мы проверяли этот вариант и не нашли никаких следов.

— Это ничего не значит, мы могли просмотреть, как в случае с его отъездом из Владимира.

— Ты думаешь, что его отъезд на Урал организовал Брандт?

— А почему бы и нет? Ювелир Брандт состоятельный человек, может позволить себе подобный каприз.

— В этом нет никакого смысла. — Александр налил себе коньяка и отпил пару глотков. — Зачем Брандту на старости лет заниматься контрабандой? Нет, брат, он здесь не причем. Поэтому вопрос о тайном влиятельном сообщнике Штейнберга остается открытым. Думаю, именно на это и намекал Зотов.

— Почему намекал, почему не сказал прямо?

— Ты не внимательно его слушал. Он отчитался только за то, за что получил деньги, но дал понять, что знает гораздо больше и готов нам предоставить эту информацию, естественно, за отдельную плату.

— Чертов крохобор, — Алексей взял бутылку и разлил остатки коньяка, — он так и будет нас доить?

— Нет, платить мы больше не будем.

Раздался стук в дверь и в комнату опять заглянул камердинер Илья.

— Тут к вашей милости человек пришел.

— Пусть войдет. — Сказал Алексей, допивая коньяк.

Илья посторонился и пропустил в кабинет невысокого широкоплечего мужчину в темно-сером казакине.

— Савелий Лукич сказал, что вам нужен следователь. — Мужик стоял на пороге и мял в руках картуз.

— А ты кто такой? — Спросил удивленный Алексей.

— Бывший следователь по уголовным делам Тверской части Малахов Федор Степанович.

— Ты вроде еще молод для выхода в отставку? — Засомневался Александр.

— Я сам ушел. Савелий Лукич платит втрое больше, да и работа не пыльная.

— Понятно. — Констатировал старший Дулов. — Ты в курсе, что нужно делать?

— Найти того, кто убил купцов Протасовых. Я помогал Савелию Лукичу осенью прошлого года и сейчас, так что знаком с делом.

— Для этого нужно ехать на Урал.

— Я готов выехать хоть сейчас, если договоримся об оплате.

— Хорошо. — Александр встал напротив бывшего полицейского. — Работа займет месяц, а делать будешь только то, что велят, не задавая никаких вопросов.

— Оплата?

— Пятьсот рублей плюс полное содержание.

— Согласен, когда выезжать?

— Завтра с вещами к семи утра придешь в трактир Зайцева, это на первом этаже. Там тебя познакомят с напарником, получите инструкции, деньги и отбудете на Урал.

— Все понял, буду завтра к семи утра.

Малахов откланялся и вышел.

— Зачем ты его нанял, брат, да еще за такие деньги? — Возмутился Алексей.

— А кто будет заниматься сбором информации? Мне что, самому по горам мотаться? Твои ослы могут только водку жрать, да морды бить. К умственной работе эти дебилы не способны.

— Ладно, не заводись, я все понял.

Глава 14. Екатеринбург — Билимбай, 11 мая 1798 года (пятница)

Весна не самое лучшее время для путешествия по российским дорогам и ювелир Штейберг в полной мере почувствовал это за те пятнадцать дней, что провел в пути, добираясь из Москвы до Екатеринбурга. Столица промышленного Урала встретила его пронизывающим ветром и нудным моросящим дождем. Писарь гарнизонной канцелярии заявил, что никакого ссыльного Соколова у него в списках нет и он понятия не имеет, где того искать. Проблему удалось разрешить только с помощью серебряного рубля, правда, это не сильно приблизило встречу Штейнберга со своим адресатом. Оказалось, что ссыльный Соколов Алексей Викторович проживает в Билимбае, который ювелир покинул только сегодня утром. Проклиная российскую безалаберность, промозглую погоду и безобразные дороги, по которым придется тащиться назад еще пятьдесят верст, Штейнберг вернулся на почтовую станцию. Узнав о том, что ему нужно срочно попасть в Билимбай, смотритель, точно также как недавно писарь, сообщил, что ничем помочь не может, лошадей сейчас нет. Штейнберг, уже наученный горьким опытом, не стал препираться и размахивать своей бумагой, а достав из кармана серебряный рубль, протянул его смотрителю. Взяв рубль, и немного помявшись, смотритель наклонился к ювелиру и почти шепотом сказал:

— Ваше благородие, лошадей действительно нет, но во дворе стоит двухместная коляска — управляющий из Билимбая приехал. Он сейчас в горное правление пошел, скоро должен вернуться. Попробуйте договориться, может быть, он вас возьмет, тем более что Вы один и место свободное есть. Все веселее будет.

— Как зовут управляющего?

— Ремизов Семен Ильич.

— Хорошо, я запомню.

Штейнберг вышел на задний двор и действительно увидел под навесом коляску, запряженную парой сытых, ухоженных лошадок, на козлах которой восседал здоровенный бородатый детина неопределенного возраста в длиннополом армяке. Пока он стоял на крыльце и решал что лучше: подойти и поговорить с кучером, или ждать прихода управляющего, в воротах появился крупный мужик в утепленном сюртуке синего цвета, в просторечии называемом «сибиркой», хромовых сапогах и черном картузе. Он направился к коляске широким размашистым шагом, как ходят обычно сильно занятые люди, привыкшие ценить свое время. Штейнберг замешкался и подошел к коляске в тот момент, когда она уже трогалась.

— Извините, пожалуйста, мне нужен Ремизов Семен Ильич.

Коляска остановилась, и сидевший мужчина повернулся к ювелиру.

— Я, Ремизов. Чем могу служить?

— Штейнберг Генрих Карлович, послан из Москвы по срочному делу к ссыльному капитану Соколову в Екатеринбург, но оказалось, что его здесь нет.

— Правильно, Виктор Алексеевич у меня помощником на Билимбаевском заводе. Какое у Вас к нему дело?

— Я должен передать ему письмо.

— Никаких проблем. Давайте Ваше письмо, я сегодня же его передам, а Вы можете спокойно отправляться по своим делам.

— Семен Ильич, никаких других дел у меня нет. Я должен доставить письмо капитану Соколову лично и ответ, тоже лично, доставить в Москву. Это очень важно, и в первую очередь для него.

— Хорошо, тогда садитесь. Мне нужно по делам в ювелирную школу, это займет с полчаса, и потом сразу отправимся в Билимбай.

Штейнберг разместился рядом с Ремизовым и коляска тронулась.

— Извините, Семен Ильич, а что это за школа такая?

— Недавно открылась. Собирают со всей округи талантливых детишек и обучают их обрабатывать камни.

— Насколько мне известно, этим занимаются на гранильной фабрике.

— На гранильной фабрике обрабатывают в основном поделочные камни, такие как малахит, родонит, яшма. Там делают вазы, табакерки, статуэтки, а эта школа готовит огранщиков драгоценных камней.

— Вы хотите сказать, что дети здесь получают профессию огранщика?

— Сам я в школе ни разу не был, но слышал, что дело обстоит именно так.

— И кто все это придумал? Кто владелец этой школы?

— Этого я не знаю. Слышал, что школа находится под патронажем императрицы Марии Федоровны. Что-то типа пансиона.

— На полном государственном обеспечении?

— Этого не скажу, на государственном, или на частном — не знаю. Вот мы и приехали. Вы тут посидите, я ненадолго.

Коляска остановилась возле нового двухэтажного каменного здания серого цвета, выстроенного в виде квадрата со стороной примерно 25 саженей. Кованые решетки на окнах и огромные двухстворчатые дубовые двери, напоминающие скорее ворота, делали здание школы больше похожим на средневековый монастырь или даже на тюрьму. Вначале Штейнбергу показалось странным такое архитектурное решение, но вспомнив, чем здесь занимаются, он решил, что подобные меры безопасности не лишены смысла. Вернулся Ремизов действительно быстро, правда, в довольно мрачном настроении. Забравшись в коляску, он некоторое время сидел в раздумье, как человек, не знающий на что решиться.

— Какие-то проблемы, Семен Ильич? — Решился задать вопрос Штейнберг.

— Да, вот, заехал к старому знакомому, хотел проконсультироваться, а он как назло заболел.

— Ваш знакомый здесь работает?

— Да, он ювелир, директор школы Густав Файн..

— Может быть, я смогу вам помочь?

— Да, нет Генрих Карлович, мне нужен ювелир.

— Так я и есть ювелир.

— Как ювелир? Вы же сказали, что вы государственный служащий.

— Я этого не говорил.

— Но у вас дело к капитану Соколову, я подумал, что вы служащий какого-либо ведомства.

— Я действительно прибыл к капитану по государственному делу, у меня есть официальная бумага, подписанная самим императором. Хотите взглянуть на мои документы?

— Да бог с ними с бумагами! Вы меня не разыгрываете, Генрих Карлович, вы действительно ювелир?

— Моя юность прошла в мастерской среди блеска золота и драгоценных камней.

— Прекрасно! Степан трогай, назад в Билимбай.

Коляска развернулась и под нудным моросящим дождем, поскрипывая рессорами, направилась в сторону почтового тракта.

— Неделю назад — начал свой рассказ Ремизов — один охотник манси Иван Елгозин предложил мне купить небольшой мешочек с камнями. По его словам, прошлой осенью, верстах в двадцати от Екатеринбурга он обнаружил труп мужчины. Труп охотник закопал, а лежавшую рядом котомку забрал себе, где и обнаружил эти камни. Не зная, что с ними делать он принес их мне и обменял на старое ружье. Консультацию по поводу этих камней я и хотел получить у Густава. Вот они.

Ремизов достал из кармана потертый замшевый мешочек темно-вишневого цвета и протянул его Штейнбергу. Ювелир взял белый носовой платок расстелил его на коленях и, развязав поданный Ремизовым мешочек, высыпал на него камни. Быстро рассортировав камни по цветам на четыре неравные кучки: бесцветные, желто-оранжевые, бледно-зеленые и фиолетовые он начал внимательно рассматривать их, явно получая огромное удовольствие от работы. Минут через двадцать, закончив осмотр, он отложил в сторону два камня: один лимонно-желтого, а второй сочного фиолетового цветов.

— В походных условиях, при отсутствии необходимых инструментов и хорошего освещения трудно что-либо утверждать, но вот эти два камня: цитрин и аметист довольно высокого качества и даже после огранки их вес будет не менее двадцати карат, так, что ружье вы отдали не зря. Что касается остальных камней, то ответ смогу дать только после тщательного осмотра при более благоприятных условиях.

— Оставьте их себе, будет возможность, займетесь.

— Хорошо, Семен Ильич, я тогда передам камни капитану Соколову.

Всю оставшуюся часть пути они мирно дремали под монотонный шелест дождя и ритмичное поскрипывание рессор. Возница ехал медленно, оберегая покой седоков, стараясь объезжать колдобины и ямы, да и раскисшая от дождя дорога не располагала к быстрой езде, так, что в Билимбай прибыли уже затемно. Коляска остановилась напротив трактира Сомова.

— Вот, Генрих Карлович, в этом уютном трактире, на втором этаже, в комнате номер четыре и проживает ваш адресат. Обычно к восьми часам вечера он спускается ужинать, и торчит там до десяти, после чего идет спать.

— Спасибо, Семен Ильич, вы меня здорово выручили — сказал Штейнберг, вылезая из коляски — я здесь задержусь на некоторое время, так что думаю, еще увидимся.

— Непременно, Генрих Карлович. Всего хорошего.

Коляска развернулась и поехала обратно, а Штейнберг вошел в трактир. Слева вдоль всей стены, которую украшали висевшие рядами колечки домашней колбасы, распространяя в зале приятный аромат, протянулась стойка, на которой стоял большой медный самовар, а рядом на подносах были разложены: бублики, сухари, печенье и несколько видов пирогов. Стоявший за стойкой высокий молодой малый с добродушной улыбкой на лице, увидев вошедшего Штейнберга, сразу обратился к нему:

— Что господину угодно?

— Мне нужна комната, и еще у меня дело к капитану Соколову.

— Вот ключ, ваша комната номер шесть. — Работник снял с гвоздика ключ и протянул его новому постояльцу. — Что до господина офицера, то они сейчас изволят ужинать. Столик в дальнем конце под лестницей. Кушать будете?

— Да, только переговорю с капитаном.

— Ваш багаж?

— У меня один саквояж я сам его отнесу в номер, пусть приготовят постель.

— Все уже готово. Баньку с дороги не желаете?

— Что, можно прямо сейчас?

— Минут пятнадцать подождать придется, пока подтопят.

— Прекрасно, пусть начинают топить. Я скоро.

— Не извольте беспокоиться. Все будет в лучшем виде.

Обрадовавшись, что скоро смоет с себя дорожную грязь, Штейнберг, в приподнятом настроении отправился в дальний конец зала, где за четырехместным столиком в старом потертом мундире без погон сидел красивый молодой мужчина, лет тридцати с шикарными гусарскими усами. Перед ним на столе стояли несколько бутылок пива и медная кружка.

— Штейнберг Генрих Карлович — представился ювелир — имею дело до капитана Соколова Виктора Алексеевича.

— Я, бывший капитан Соколов, можете изложить ваша дело.

— Письмо.

— Хорошо, давайте.

Штейнберг поставил на стул саквояж, извлек с самого дна письмо и протянул его Соколову.

— У вас все?

— Нет, вы должны прочесть письмо в моем присутствии и дать ответ.

— Хорошо, тогда садитесь за стол. Ужинать будете?

— Буду, но позже. Через пятнадцать минут мне обещали баню.

— Баня это хорошо, тогда может пива?

— Это с удовольствием.

— Иван — крикнул командирским голосом Соколов — где там застрял мой пирог?

— Уже несу Ваше Благородие.

— Захвати еще пива и чистую кружку.

— Сейчас все будет.

Через минуту на столе появилось еще четыре бутылки пива, чистая кружка и дымящийся мясной пирог, аромат которого напомнил Штейнбергу, что он с утра ничего не ел. Пока Соколов читал письмо, ювелир успел выпить две бутылки пива и аппетит его разыгрался не на шутку.

— Я полагаю, Генрих Карлович, нам нужно поговорить, но только не здесь.

— Согласен с вами, Виктор Алексеевич, через час я в вашем распоряжении.

— Нет, нет, не будем спешить. После длительной дороги и хорошей бани вам будет не до разговоров. Так, что мойтесь, кушайте, пейте пиво и отдыхайте. Поговорим завтра.

Следующие два часа Штейберг провел в бане, смыл дорожную грязь, съел два больших куска мясного пирога, выпил полдюжины бутылок пива и где-то около полуночи с помощью трактирного слуги добрался, наконец, до своей комнаты. Спал он хорошо и проснулся поздно. Солнце стояло высоко, и даже не глядя на часы, можно было утверждать, что за окном уже наступил полдень. Провалявшись еще минут пятнадцать, он встал, накинул халат, и подошел к висевшему на противоположной стене зеркалу. Растрепанные волосы и трехдневная щетина делали его похожим на бродягу, а потому обед откладывался по объективным причинам, до приведения личности ювелира в надлежащее состояние. Отловив в соседнем номере молодую симпатичную горничную, где та занималась уборкой, Штейнберг объяснил, что ему срочно нужна горячая вода, мыло и полотенце. К немалому удивлению, буквально через минуту в его номере появился цирюльник со всеми необходимыми принадлежностями и за полчаса привел Штейнберга в божеский вид. Отблагодарив цирюльника серебряным рублем, ювелир подошел к зеркалу. На сей раз отражение его удовлетворило и, переодевшись, он отправился на обед. Спускаясь по лестнице, Штейнберг столкнулся с той самой горничной, что прислала к нему цирюльника. Он жестом остановил ее, объяснил, где лежит одежда, которую нужно отправить в стирку, а затем, достав из кармана серебряный полтинник, показал его девушке, сказал спасибо и опустил монету в карман ее передника. Улыбнувшись, девушка сделала книксен по всем правилам этикета и, проскочив мимо ювелира, застучала каблучками по ступеням лестницы. Отобедав и выяснив у трактирщика, что капитана Соколова не будет до вечера, Штейнберг решил заняться камнями.

Глава 15. Невьянская дача — Екатеринбург, март 1784 года. (Предыстория)

Сквозь сон Лачину послышался лай собак. Он открыл глаза. Лай не прекратился и звучал уже непрерывно, переходя в злобное рычание. «Зверь или человек» — подумал Лачин, и быстро соскочив с теплой печки, подошел к единственному окну. Избушка, была маленькой и хорошо протапливалась, поэтому окно за ночь не замерзло, но сквозь грязное стекло можно было различить лишь мелькание неясных теней на снегу. Раздались выстрелы, и округа огласилась предсмертным визгом собак. Теперь у Лачина не осталось никаких сомнений — это нападение на рудник. Быстро одевшись, он открыл люк, ведущий в заброшенную шахту, затем взяв в каждую руку по пистолету, встал сбоку возле окна, прислонившись правым плечом к стене. Избушка, в которой ночевал Лачин, была поставлена над старым шурфом, и стояла в стороне от жилых домов, чуть выше по слону. Дома для семей староверов, работавших на прииске, были выстроены с учетом возможного нападения, и взять их не так-то просто, тем более что ночью они всегда запирались. Мужиков в семьях не так много, всего семь человек, но даже бабы и девки могут обращаться с оружием, так что с этой стороны Лачин был спокоен. Взять штурмом эти два дома никакая банда не сможет. Вдруг ночную темноту осветило яркое пламя. Лачин невольно зажмурился и когда открыл глаза, то на месте стоявших внизу жилых домов увидел два огромных костра. «Вот почему напали ночью, они не собирались рисковать своими жизнями, штурмуя никому не нужные дома», — мелькнула запоздалая мысль. Внезапно перед окном мелькнула тень, и кто-то прильнул к окну. Не раздумывая, Лачин выстрелил. Раздался звон разбившегося стекла, предсмертный хрип, крики и кто-то стал настойчиво ломиться в дверь. Лачин быстро закрыл ставни, которые специально были приспособлены внутри, достал из-под скамьи маленький бочонок с порохом и поставил около двери. Приладив к бочонку обрывок фитиля, он пожег его и кинулся к люку. Юркнув вниз, он закрыл крышку люка, спустился по вбитым в стену скобам на две сажени и, нырнув в левую штольню, быстро пошел вперед. Он успел пройти не более десяти саженей, когда раздался взрыв, и сверху посыпались камни. Лачин невольно присел, но старая крепь выдержала. «Фитиль штука непредсказуемая» — подумал он на ходу. Штольня выходила на поверхность в глухом овраге, саженях в тридцати от скита. Рядом с выходом была оборудована небольшая ниша, где хранили добытое золото. Здесь же имелось оружие, порох и небольшой запас продовольствия. Лачин заткнул за пояс два пистолета, взял в каждую руку по ружью и вышел наружу. Спустившись ниже по оврагу, он поднялся по пологому склону и вышел к скиту. Дома уже разгорелись, освещая окрестности, и Лачин хорошо видел одиночные фигуры людей, расставленных по периметру этих жутких костров. С его стороны стояли двое на расстоянии восьми саженей друг от друга, еще по одному он видел справа и слева. «Все оцепили», — подумал Лачин, — «но, похоже, что людей у них мало». Он взял в руки ружье, прицелился в ближайшего к нему бандита и выстрелил. Увидев, как тот дернулся, Лачин понял, что попал и тут же схватил второе ружье. Стоявший чуть дальше, едва успел повернуться в сторону оседавшего на снег напарника, когда раздался второй выстрел. «Минус три» — успел подумать Лачин, когда услышал крики и увидел бегущих в его направлении людей. Укрывшись за сосной, он достал пистолеты и стал ждать. К лежащим на снегу трупам подбежали четыре человека. Бурно жестикулируя и громко споря, они начали озираться по сторонам. В это время со стороны горящего дома прозвучали два выстрела. Двое бандитов упали, а двое оставшихся залегли, повернувшись лицом в сторону дома. Теперь они лежали к нему спиной, и их внимание было сосредоточено на горящем доме. Лучшего нельзя было и желать. Лачин вышел из своего укрытия и, подойдя почти вплотную, выстрелил им в спину. «Минус семь», — мозг автоматически продолжал пополнять траурную ведомость. Лачин взял ружье убитого бандита, убедился, что оно заряжено и уже собрался идти, когда увидел бегущего в его сторону человека. Тот махал руками и что-то кричал. Слов было не разобрать, но по голосу Лачин узнал одного из работников — Потапа Маврина.

— Это я Тимофей Иванович, — сказал Потап, подбегая к Лачину, — сын пошел в обход с другой стороны. Сейчас должен подойти.

Буквально тут же появился Семен Маврин в компании с Иваном Дроздовым.

— Все, Тимофей Иванович, похоже, что больше никого нет.

— Что с нашими людьми, — задал волнующий его вопрос Лачин, — есть погибшие?

— Павла Колесова убили, — ответил Потап, — он вышел на крыльцо, когда собаки залаяли. Это мне Марфа сказала, а про остальных не знаю. Сейчас трудно сказать, Тимофей Иванович, еще не всех из погребов вытащили. Многие дымом надышались, особенно детишки, неизвестно как оно обернется.

— Тогда за дело. Здесь шесть трупов и один возле моей избушки.

— И у нас трое, — подхватил Семен Малахов, — один мертвый, а двое ранены. Мы их связали для надежности.

— Странно, что вы их не добили, — удивился Лачин.

— Я подумал, что может вы, захотите допросить злодеев, — степенно сказал Потап Малахов, — а смерть от них не уйдет.

— Хорошо, в первую очередь займитесь нашими людьми, все остальное потом. Потап, узнай у раненых: сколько человек принимало участие в нападении?

Серый мартовский рассвет медленно рассеивал ночную тьму. Свежий лесной воздух был пропитан дымом и гарью. Дома давно догорели, но развалины еще продолжали дымиться. В живых осталось только трое бандитов один из которых еле дышал. Они лежали на снегу возле амбара, куда их бросили, не оказав никакой медицинской помощи. Лачин подошел к ним, когда уже достаточно рассвело и внимательно осмотрев, остановился напротив лежащего в середине бородача. Снег под его левой ногой был густо пропитан кровью, которая продолжала медленно сочиться из раны.

— Не зря говорят Никита, что горбатого только могила исправит, — устало произнес Лачин, — как был ты подлецом, так подлецом и подохнешь.

— Откуда ты меня знаешь? — Прохрипел раненый.

— Теперь уже не важно. Вот пришел, думал дать вам шанс спасти свои шкуры, а увидел тебя и понял, что попусту трачу время.

— Подожди, может, договоримся, ты ведь не знаешь, кто нас послал. Я все расскажу, только помоги.

— Не смеши Шерстов. О том, что ты работаешь на Севрюгиных, знает каждая собака в Невьянске.

— Есть кое-что, чего ты не знаешь, — раненый с трудом поднял голову, — им известно, где ты хранишь добытое золото.

— Не забивай себе голову пустыми надеждами, лучше помолись. Если Севрюгины сунулись в Екатеринбург, считай что они уже на том свете и с нетерпением ждут, когда ты к ним присоединишься. Если еще не совались, то завтра их труппы будут болтаться на центральной площади Невьянска, возле демидовской башни, так что скучать в аду в одиночестве тебе не придется. Лачин развернулся и медленно пошел вниз по склону. Сзади раздались три выстрела.

Взяв с собой двух крепких молодых мужиков, Лачин поспешил в Екатеринбург. Шерстов подтвердил его опасения — Севрюгины знали о доме на Луговой улице, поэтому Кирпичниковым грозила реальная опасность. Золото они не найдут никогда, за это Лачин не волновался, а вот выместить злобу на стариках могут. Если Севрюгины никого больше не привлекли и поехали втроем, то Файн с ними разберется, в противном случае он вмешиваться не будет. Думать о плохом не хотелось, поэтому Тимофей сосредоточился на дороге. Не доезжая саженей за двадцать до дома Файна, Лачин остановился и повернулся к своим спутникам.

— Я подъеду к дому и войду внутрь, а вы дождетесь, пока меня пустят внутрь, перемахнете через забор и подстрахуете меня.

— Все ясно, Тимофей Иванович. — Ответил Степан.

Лачин поехал вперед, остановился перед воротами, спешился и постучал. Через минуту калитка открылась, и в образовавшуюся щель выглянул старший сын Файна Томас. Увидев Лачина, он кивнул, отвечая на приветствие, открыл ворота и впустил гостя. Войдя в комнату Лачин увидел сидящего в кресле Файна. Его серое, осунувшееся лицо и усталый вид свидетельствовали о сильном переутомлении и бессонной ночи. Лачин хотел подойти и поприветствовать старого друга, когда в спину ему уперлось дуло пистолета.

— Стойте спокойно, Тимофей Иванович. — Тихо произнес стоявший у него за спиной Томас.

В это время из соседней комнаты вышел младший сын Вернер и вопросительно посмотрел на отца.

— Проверь. — Файн кивнул в сторону Лачина.

Вернер подошел к Лачину и быстро ощупал его сверху донизу.

— Ничего нет, отец. — Доложил он, повернувшись к отцу.

— Ты что задумал, Густав? — Лачин, наконец, стал догадываться о причине подобной встречи. — Думаешь, я пришел за золотом?

— Опусти пистолет, Томас. — Приказал Файн. — Извини, Тимофей, но золото часто превращает друзей во врагов.

В это время в комнату ворвались помощники Лачина. Степан выбил у Томаса пистолет и, схватив его за ворот рубахи, поставил лицом к стене. Семен продела тоже самое, с Густавом, и для пущей надежности еще приставил к спине пистолет.

— Вот, видишь, Тимофей, я оказался прав. — Файн горько усмехнулся. — Ты тоже мне не доверяешь.

— Ты ошибаешься, Густав, я приехал, чтобы спасти тебя, а не убивать. — Лачин прошел в комнату, и устало опустился в кресло, рядом с Файном. — Уберите пистолеты и заведите лошадей во двор.

— Вернер, помоги ребятам. — Приказал Файн. — Томас, подай нам коньяк и два бокала.

— Извини, Тимофей! — Файн протянул руку Лачину. — Ночь выдалась слишком тяжелой, нервы у всех на пределе. Что там на руднике?

— Ночное нападение. Подручный Севрюгиных Шерстов и с ним еще десять человек. К утру положили всех и я тут же поспешил к тебе на помощь. Шерстов перед смертью сказал, что Севрюгины отправились в Екатеринбург.

Неслышно вошел Вернер, поставил на стол бутылку коньяка, два бокала и удалился.

— Были они здесь, вломились ночью в твой дом, Павел Афанасьевич успел дать сигнал, мы прибыли вовремя, но Анну Ивановну спасти не смогли.

— Севрюгины были втроем? — Лачин плеснул в каждый бокал немного коньяка.

— Да, все трое тут и нашли свой конец. Труппы мы вывезли и выбросили версты за две от города по дороге на Невьянск. Ночью шел снег, их немного запорошило, так что сразу не найдут. На руднике есть потери?

— Дома сожжены, двое убито и трое ранено, много людей отравилось дымом, в основном старики и дети. Я приказал похоронить всех убитых и уходить в зимовье, пока не решим, что делать дальше.

— Ты правильно поступил, Тимофей. — Файн повернулся, и его лицо исказила гримаса боли. — Пуля старшего Севрюгина слегка задела левое плечо. — Пояснил он, беря здоровой рукой свой бокал. — Давай выпьем за нашу дружбу!

Друзья выпили до дна и одновременно поставили бокалы.

— Вернер. — Позвал Файн младшего сына и когда тот вошел в комнату продолжил. — Как только ребята закончат, отведи их на кухню и накорми, да и нам подай что-нибудь.

— У нас есть только пирог с мясом и котлеты, но все холодное. Может сбегать в трактир?

Файн вопросительно посмотрел на сидевшего рядом Лачина.

— Неси пирог с мясом, а котлеты оставь ребятам.

Наскоро перекусив, Лачин наполнил бокалы, но тост предлагать не стал.

— Давай решать, Густав, сам понимаешь, от этого разговора нам с тобой не уйти.

— Ты про золото, Тимофей, так оно лежит в мастерской, все сорок пудов. Наша доля двадцать процентов, или восемь пудов, остальное принадлежит Хозяину.

— Но Саввы Яковлевича нет.

— Это ничего не меняет, есть духовное завещание — его доля должна пойти на устройство школы для бедных детей.

— Это я прекрасно помню. Хозяин сразу сказал мне, что не возьмет из добытого золота ни грамма для себя и все пустит на благотворительность.

— И он сдержал свое слово! Теперь наша очередь.

— Я тоже сдержу свое слово, Густав, и не буду претендовать на его долю, пусть все пойдет на школу. Вопрос, как ты это собираешься сделать? Раздел наследства займет несколько лет, вся его «империя» будет поделена на семь или восемь частей, кому из наследников ты собираешься передать золото и духовное завещание Саввы Яковлевича?

— Над этим вопросом я думал последние два года, с тех самых пор, как Хозяина постиг первый удар. Насчет наследников ты прав, если он сам не смог выбрать душеприказчика среди своих детей, то мы и подавно не сможем этого сделать. Остается одно — самим выполнить последнюю волю великого русского промышленника Саввы Яковлевича Яковлева. Во всяком случае, для себя я это твердо решил, теперь дело за тобой. Если откажешься, никто тебя не осудит, просто заберешь свою долю и пойдешь своей дорогой.

— Пятнадцать лет назад я был нищим горным служащим, который едва сводил концы с концами, а сегодня я богат, моя семья ни в чем не нуждается и все это благодаря Хозяину. Сейчас он смотрит на нас с небес, ждет и надеется, что мы исполним его мечту и создадим школу для крестьянских детей. Я буду последней свиньей, если откажусь в этом участвовать. За добро принято платить добром! Я с тобой, друг Густав, вот моя рука!

Файн крепко пожал протянутую Лачиным руку.

— Я рад, Тимофей, что мы поняли друг друга. Теперь перейдем к обсуждению плана нашей будущей работы, который я набросал за эти два года. Золотые рудники практически иссякли, но у тебя есть полтора десятка разведанных месторождений ювелирных камней, поэтому предлагаю создать ювелирную школу.

— По типу гранильной фабрики?

— Только там обучают художников-резчиков, а мы будем выпускать ювелиров-огранщиков. Дети получат не только общее образование, но еще и специальность.

— Но ведь далеко не каждый способен стать органщиком?

— А этого и не требуется. В процессе обучения произойдет естественный отбор, те, у кого обнаружится талант и способности, станут художниками, скульпторами, ювелирами, а те, кого эта стезя не прельщает, тоже смогут хорошо устроиться в жизни. Дети получат образование на уровне гимназии, а это дает право на получение классного чина при поступлении на государственную службу, право занять должность управляющего, приказчика или бухгалтера.

— Та картина, что ты нарисовал, мне нравится, но сразу возникает вопрос: на какие средства будет существовать наша школа, ведь золота хватит максимум на строительство здания и закупку оборудования.

— Мы будем разрабатывать разведанные тобой месторождения, и продавать ограненные уральские самоцветы в Европе.

— Не слишком ли буйно разыгралось твое воображение? Кому в Европе нужны наши стекляшки?

— Здесь все зависит от того, как поставить дело. Попробую объяснить. Представь себе, что ты ювелир и создал изумительное по красоте колье, осталось только подобрать и закрепить камни. Как думаешь, сколько времени у тебя уйдет на поиск и подбор этих камней?

— Я не знаю, может месяц или два.

— Годы, мой друг, годы! Мне известны случаи, когда изделия десятилетиями не могли закончить, только потому, что не было подходящих камней.

— Я и не знал, что существует такая проблема.

— Это не проблема, Тимофей, это трагедия, которая сдерживает и ограничивает полет фантазии художника. Ювелирное изделие без блеска и сверкания камней — просто кусок металла.

— И что ты предлагаешь?

— Мы завалим Европу ограненными уральскими камнями, всех цветов и оттенков, включая, естественно, и изумруды. Все будет рассортировано по цветам, оттенкам, размерам и видам огранки. Ювелирам не нужно будет годами подбирать камни к своим изделиям, не нужно заниматься огранкой, достаточно приехать в магазин и купить. Если чего-то нет в наличии, можно сделать заказ, который будет выполнении в течение месяца. Уверяю тебя, это произведет настоящую революцию среди ювелиров Европы. Именно эти деньги позволят нам не только содержать школу, но еще и поддерживать талантливых детей, оплачивая их дальнейшую учебу в университетах и академиях.

— Ты что-то сильно размахнулся, Густав. — Недоверчиво покачал головой Лачин. — Давай лучше от фантазий к реальности.

— Хорошо. Первое, что нужно сделать, это продать золото и получить наличные деньги. Продавать в России рискованно, да и цену нормальную здесь не дадут, поэтому воспользуемся моими европейскими связями. Золото переправим в Европу с торговым обозом, в этом нам поможет твой шурин, а там я быстро его пристрою. На все вырученные деньги закупим товар и морем отправим в Петербург, а здесь распродадим по оптовым ценам и получим наличный капитал.

— С капиталом могут возникнуть проблемы. Нас с тобой в Екатеринбурге хорошо знают, как знают и то, что таких денег у нас с тобой никогда не было. Это породит нездоровое любопытство и желание выяснить происхождение этого капитала.

— Я все учел. Мы оформим школу на имя сибирского промышленника Струмилина Сергея Александровича.

— Это тот, которого ограбили на Сибирском тракте три года назад?

— Да, он две недели проболел и помер у меня в доме. Его тихо похоронили на деревенском кладбище, в десяти верстах от города, а документы остались у меня. Родни у него нет, поэтому в духовной наследниками школы будем числиться мы с тобой. На тот случай, если им кто-то заинтересуется, мы отправим его на длительное лечение в Европу.

Глава 16. Билимбай, 12 мая 1798 года (суббота)

Соколов появился в четыре часа пополудни. Перекусив на скорую руку, он поднялся на второй этаж в номер к Штейнбергу.

— Итак, Генрих Карлович, я вас слушаю.

— Собственно говоря, Виктор Алексеевич, я не знаю с чего начать. Вы ведь читали письмо?

— А вы что не знаете содержания?

— Только в общих чертах.

— Так вот в письме практически ничего нет. Мне кое-что обещают там, — указательным пальцем правой руки Соколов показал на потолок — за мою помощь вам здесь, — указательный палец уперся в крышку стола. Все остальное должны объяснить мне лично вы при конфиденциальном разговоре.

Целый час Штейнберг пересказывал Соколову изумрудную эпопею, и когда закончил, понял, что все его доводы собеседника не убедили. В течение всего этого времени выражение лица бывшего гвардейца выражало полное безразличие к тому, что говорил ему его визави, порой Штейнберг даже сомневался, что он его вообще слышит. В заключение Штейнберг выложил на стол два массивных жетона, два удостоверения и «грозную» бумагу.

— Про убийство купца в Невьянске слышал, — произнес Соколов после некоторого молчания, когда понял, что его собеседник рассказал все, что знал — а вот об изумрудах никто при мне ни разу не упоминал. Впрочем, это ничего не значит. Я не специалист, поэтому со мной такие вопросы никто не обсуждал, да и сам не интересовался.

— Это понятно, Виктор Алексеевич, сейчас для меня важно ваше принципиальное согласие на сотрудничество.

— Я согласен, но вряд ли чем-то могу быть полезен. Я ведь военный и в этих вопросах вообще ничего не понимаю.

— В этих, как вы выразились вопросах, разбираюсь я, для этого меня сюда и прислал Федор Васильевич. На первых порах вы должны просто помогать мне. В ближайшее время нам нужно попасть в Невьянск и заняться убийством купца Протасова и его людей. Сложность в том, что прошло довольно много времени и в том, что у нас нет никаких зацепок в Невьянске.

— Насчет Невьянска можете не волноваться, найдем с кем поговорить. Насчет всего остального, — Соколов сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, — жетоны и бумаги, это конечно хорошо, но здесь, Генрих Карлович, тайга, глушь, до Петербурга две тысячи верст, поэтому нужен более солидный аргумент.

— Я вас не понимаю, Виктор Алексеевич, какой аргумент может быть солидней того, что есть у нас?

— Деньги!

— Деньги? Совсем упустил из виду. С этим, Виктор Алексеевич, все в порядке. Наличными у меня с собой тысяча рублей.

— Дорогой вы мой, с этого и надо было начинать, вот теперь я уверен в успехе. Теперь нам точно расскажут все, даже то, чего не знают. Кстати, Генрих Карлович, вы произвели хорошее впечатление на Семена Ильича, он даже пригласил нас с вами на ужин к семи часам вечера.

— Хорошо, что вы напомнили, Виктор Алексеевич, он ведь дал мне свои камни для экспертизы.

— Вряд ли там есть что-нибудь стоящее.

— Ну, это как посмотреть. Камней представляющих большую ювелирную ценность там действительно нет, но есть несколько штук, которые могут заинтересовать именно нас.

Штейнберг стал из-за стола, подошел к шкафу и достал из него небольшой мешочек. Вернувшись на место, он выложил на стол несколько бледных камней неопределенного оттенка.

— Что это? — Спросил Соколов. — Неужели изумруды?

— Сложно сказать, слишком бледный окрас, либо изумруды, либо аквамарины. Никакой ценности они не представляют, но сам факт их появления говорит о том, что мы на правильном пути.

— Получается, что вы только приехали, а уже решили часть задачи — получили подтверждение того, что на Урале есть изумруды.

— Собственно говоря, я знал это еще в Москве. Просто здесь случайная встреча с Семеном Ильичем может направить наши поиски по новому руслу, но сейчас, как я уже сказал, нам в первую очередь нужно заняться невьянскими убийствами.

— На этот счет не волнуйтесь, Генрих Карлович, думаю, Семен Ильич нам поможет. Он несколько лет работал на Невьянском заводе, знает людей и наверняка подскажет к кому нам обратиться. И, вот еще что, Генрих Карлович, поскольку мы с вами теперь партнеры, то давайте перейдем на «ты» и будем обращаться друг к другу по именам.

— Согласен, Виктор Алексеевич, так будет проще.

— Вот и хорошо. До семи еще много времени, так что, можешь заняться камнями, или отдохнуть, а я пока закуплю шампанское и что-нибудь из деликатесов, не идти же нам в гости с пустыми руками.

— Постой, Виктор, вот возьми — оживился Штейнберг, протягивая Соколову сторублевую ассигнацию.

— Помельче ничего нет?

— Есть десять рублей.

— Вот, ее и давай.

Дом управляющего Билимбаевским заводом Ремизова располагался недалеко от завода на улице с говорящим названием Начальственная. Солидное двухэтажное деревянное здание выделялось на фоне более мелких построек разве что своими размерами, поскольку внешне было таким же серым. Идти от постоялого двора, где проживали Штейнберг и Соколов, было недалеко и новоиспеченные партнеры отправились в гости пешком, о чем скоро пожалели. Прошедшие дожди превратили грунтовые дороги в непролазную топь и как только они свернули с трассы на Начальственную улицу, тут же увязли. Пришлось осторожно пробираться по краю улицы, там где зеленела молодая трава, постоянно скользя и рискуя упасть. Наконец они подошли к дому, вытерли о сырую траву сапоги и, открыв дверь, вошли внутрь. Семен Ильич Ремизов проживал в большом доме вдвоем с женой, поскольку их сын учился в Горном училище в Петербурге и приезжал к родителям только летом во время каникул, а сейчас он вообще был дома один — жена уехала в Екатеринбург к матери. Ремизов радушно встретил гостей и сразу усадил за накрытый стол.

— Господа, не обессудьте, но вся еда из трактира. Сами понимаете, живу сейчас один, поэтому ничего не готовлю.

— Семен, о чем ты говоришь? — Возмутился Соколов, выставляя на стол коньяк и шампанское. — Мы оба холостые, всю жизнь питаемся в трактирах.

Выпили за знакомство, плотно поужинали, пропустив в промежутках между блюдами еще пару стопок и убрав посуду, приступили к чаепитию. Ремизов притащил большой медный самовар и водрузил его на стол. Как только разлили заварку, Штейнберг почувствовал приятный аромат качественного китайского чая.

— Генрих Карлович, Виктор сказал мне, что камни, которые я купил у Ивана Елгозина, представляют для вас какую-то ценность.

— В определенном смысле это действительно так, Семен Ильич. Вы своей случайной покупкой оказали нам большую услугу и сэкономили уйму времени. Теперь нам точно известно, что на Урале есть изумруды, осталось только определить где именно.

— Вот для этого я и пригласил вас на ужин. У меня дома мы можем говорить спокойно, не опасаясь чужих ушей. Я все прекрасно понимаю, господа, а потому не задаю никаких вопросов, просто хочу помочь. Вам известно, что я купил у Ивана Елгозина камни, но там было еще кое-что.

Ремизов отставил свою чашку, встал, вышел в соседнюю комнату и, вернувшись положил на стол лист бумаги с рисунком и четыре кожаных мешочка.

— Судя по всему это примитивная карта, сказал Штейнберг, рассматривая рисунок, — вот река, вот горы, а эти крестики с обозначениями из двух букв, по всей видимости, места нахождения камней. Всего четыре вида камней и семь крестиков, причем два из них стоят прямо на реке. Непонятно только, что это за квадрат возле реки и цифры от единицы до четверки.

— Ответ я думаю, находится в этих мешочках — вставил Ремизов — на них те же цифры.

Штейнберг взял один из мешочков с номером два, развязал его, и высыпал содержимое на стол.

— Напоминает речной песок, только серого цвета — заметил Соколов.

— Похоже на шлих, — уточнил Штейнберг, — осадок после промывки золотоносной породы.

— Вы хотите сказать, что в этом песке есть золото? — задал вопрос Ремизов.

— Во всяком случае, тот, кто бил шурфы и промывал породу, надеялся на это.

— Значит, цифры это номера шурфов?

— Скорее всего, так, Семен Ильич

— Вас что-то смущает?

— Мне не совсем понятно, почему шурфы идут вертикально, вверх по горе, а не горизонтально, вдоль подножия.

— А что, есть разница?

— Теоретически да, но на практике всегда бывают исключения.

— Хорошо, что дает нам эта карта.

— Пока ничего. Без привязки к местности она бесполезна. На самом деле это не карта, а скорее, просто план местности, даже без указания сторон света. Тот, кто ее рисовал, делал это лично для себя, и только он сможет ею воспользоваться.

— Жаль, — Ремизов сокрушенно покачал головой, — я думал, карта вам чем-то поможет.

— В смысле поиска камней и золота она действительно пока бесполезна, но кое-какую информацию получить все-таки можно. Среди тех камней, что вы купили, всего четыре разновидности: аметист, цитрин, изумруд и горный хрусталь и буквенных обозначений тоже четыре: «SZ», «AM», «CY» и «RH».

— Но это явно не русские буквы.

— Совершенно справедливо, Семен Ильич, буквы латинского алфавита. Вполне вероятно, что наш неизвестный составитель карты европейский житель, вот, только какой страны?

— А это так важно?

— Пока не знаю. Виктор, ты, кстати, какими языками владеешь?

— Только французским и немного немецким, ну и русским естественно.

— А, вы, Семен Ильич?

— Увольте господа, только русский.

— Учитывая, что мои познания так же ограничиваются французским и немецким, — заметил Штейнберг, то шансы решить эту задачу у нас невелики, однако, попробуем. Будем исходить из того, что «АМ» это аметист. На французском и немецком написание различается, но первые две буквы одинаковы — «АМ». Дальше становится сложнее. Можно предположить, что «CY» это цитрин, но по-немецки это слово пишется «ZITRIN», а по-французски «CITRIN». Если брать первые две буквы, то не подходит ни то, ни другое. Про изумруд и горный хрусталь можно даже не упоминать, поскольку там вообще ничего похожего.

— Может быть, он использовал свои, национальные названия, ведь называют рубин яхонтом.

— Вполне возможно, Виктор. Тогда нам эту задачу вообще не удастся решить.

— А, может быть нам и не надо ее решать. Какая разница, был он немцем, французом или поляком?

— Как вы сказали — поляком? А, знаете, Семен Ильич, вы абсолютно правы, наш неизвестный друг, наконец, обрел свою национальность — он поляк.

— Почему вы так решили?

— Виктор, ты случайно не знаешь, как по-польски будет изумруд?

— Наверное, «SMARAGD» (смарагд).

— Похоже, но это по-немецки, а по-польски будет «SZMARAGD» (шмарагд). Вот откуда на карте «SZ», означающее изумруд.

— Ну, хорошо, Генрих Карлович, мы знаем, что погибший был поляком, но что нам это дает?

— Сейчас объясню, Семен Ильич. Когда вы покупали камни, они были в этом мешочке?

Штейнберг достал из кармана мешочек с камнями и положил его на стол.

— Да. А в чем собственно дело?

Штейнберг перевернул мешочек и показал пальцем на тесненный маленький овал внутри которого, стояли две буквы G.W.

— Видел, но буквы настолько мелкие, что я не обратил на них внимания. А, что это вообще такое?

— Это клеймо. Каждый серьезный мастер старается помечать свою работу, вот и придумали ставить на изделия клеймо. Что-то вроде подписи.

— И вы можете назвать имя?

— Теперь, когда мы установили национальность — да! Это известный польский ювелир Гжегош Войновский, точнее, это его клеймо.

— Может быть, случайность — усомнился Ремизов — потерял, украли или продал кому вместе с камнями, не мог же сам ювелир бродить по нашим лесам.

— Конечно, случайность исключать нельзя, но если мне не изменяет память, лет пять назад было громкое уголовное дело, где как раз и звучала эта фамилия. Я точно не помню, в чем там суть…

— Генрих, я ценю твою тактичность — прервал его молчавший до этого Соколов — но давайте не будем ходить вокруг, да около и назовем вещи своими именами. Действительно, только не пять, а шесть лет назад два брата Войновских были осуждены по той же самой статье, что и ваш покорный слуга — изготовление и сбыт фальшивых ассигнаций. Доказать, как и в моем случае, ничего не смогли, но на пять лет в Сибирь все же отправили, уж слишком много у них было этих бумажек. Год назад, я, чисто случайно, оказался вместе с ними в одной компании, где и познакомились. Обоим уже под сорок, высокого роста, худощавые, но довольно крепкие, в том числе и на выпивку.

— Так они были здесь? — Спросил Штейнберг.

— Нет, это случилось в Екатеринбурге. Я был в гостях у гарнизонных офицеров и в трактире Рязанова мы столкнулись с поляками. Как это часто бывает, кто-то, кого-то раньше знал, и вот, таким образом братья оказались за нашим столом.

— Они что, проживали в Екатеринбурге?

— Насколько я понял, они там оказались проездом. Их ссылка закончилась, и они возвращались домой, а в Екатеринбурге задержались на несколько дней, толи у знакомого, толи у дальнего родственника, сейчас уже не вспомню. Времени много прошло, да и выпили мы тогда изрядно.

— Получается, что поляки не уехали? — Задал вопрос Ремизов.

— Причем, с большой долей уверенности сказать, что одного уже нет в живых — подвел итог Штейнберг. Можно попытаться найти второго, но не исключено, что братья были вместе и второй разделил участь первого.

— Генрих Карлович, вы говорили, что камни и этот песок не представляют никакой ценности, тогда зачем убивать поляка?

— Все дело в том, что среди образцов есть изумруды. Они бледные, все в трещинах и практически ничего не стоят, но, как я полагаю, это всего лишь отходы. По нашим предположениям в тайге есть рудник, где нелегально добывают изумруды, причем очень высокого качества. Поляк каким-то образом вышел на след этого рудника, за что и заплатил собственной жизнью.

— Вы считаете, что причиной смерти поляка были изумруды?

— Да, Семен Ильич, я думаю, что дело обстоит именно так и, скорее всего, это не единственная жертва, ведь поляк наверняка в тайге был не один. К тому же мы точно знаем, что и трагедия в Невьянске, осенью прошлого года связана с этими изумрудами.

— Так ведь там было убито и пропало без вести полтора десятка человек!

— Это только то, что нам известно на сегодняшний день, в реальности жертв может быть значительно больше. Рудник нужно найти и вернуть в казну, только так можно остановить этот поток смертей. Именно этим нам с Виктором и предстоит здесь заниматься.

— Господа, вы играете со смертью!

— Мы это знаем, Семен Ильич, поэтому не хотим никого вовлекать в наши дела, но без вашей помощи нам не обойтись.

— Со всей душой господа, но про изумруды я действительно ничего не знаю.

— Изумруды, это наша проблема, и для ее решения нам нужно в первую очередь разобраться с тем, что произошло в Невьянске осенью прошлого года. Городок небольшой, все люди на виду, наверняка местным известно больше, чем той же уездной полиции, но с незнакомыми людьми, вроде нас с Виктором, они откровенничать не будут.

— Я вас понял, Генрих Карлович, вот только не знаю чем помочь. В Невьянске я пробыл недолго, да и было это довольно давно, так что никаких особых знакомств у меня там нет. Единственный, с кем я много общался и кого хорошо знал, это горный инженер Лонгинов Савва Игнатьевич. В прошлом году я случайно столкнулся с ним в Екатеринбурге. Сейчас он уже не у дел, но в добром здравии и живет как раз в Невьянске.

— Если я правильно вас понял, то он давно там обосновался.

— Точно не скажу, но в 1768 году, когда я был назначен шихтмейстером на заводы Демидова — Невьянский, Быньговский и Верхне-Тагильский, он уже работал.

— Бог мой, это почитай тридцать лет. Как думаете, Семен Ильич, он согласиться откровенно, поговорить с нами?

— Мы хорошо заплатим. — Добавил Соколов.

— Поговорить, тем более за хорошие деньги он, конечно, согласится, но может статься, что он ничего не знает по интересующему вас вопросу.

— Это уже наши проблемы, — успокоил Ремизова Штейнберг, — главное, чтобы он рассказал все местные сплетни.

— Думаю, это будет не сложно, ведь после смерти жены он остался совсем один и вечерами, как я понял, частенько засиживается в трактире, так что сплети это как раз по его части.

— Тем более что случай для провинциального городка исключительный, наверняка версий и предположений было предостаточно.

— То, что случай неординарный, здесь я с вами, Генрих Карлович, согласен, но вот, что касается исключительности…

Ремизов ненадолго замолчал, словно вспоминая, или собираясь с мыслями.

— Нечто подобное в Невьянске уже было, правда довольно давно, если мне не изменяет память, это произошло в начале восьмидесятых годов. Тогда в тайге бесследно исчезла большая группа работников Невьянского завода, а управляющий Севрюгин и два его брата были убиты. Подробностей я не знаю, поскольку к тому времени уже лет десять жил в Билимбае, но Лонгинов тогда еще работал на заводе, так, что должен хорошо помнить этот случай.

— Семен Ильич, а вы не припомните, в связи с этим делом, тогда никто не упоминал изумруды.

— Нет, господа, про изумруды я вообще впервые услышал от вас сегодня, а тогда все разговоры крутились вокруг невьянского золота.

— Вы знаете, где живет Лонгинов?

— Его дом на Малой Московской улице, это рядом с плотиной. Спросите, там любой покажет.

Штейнберг записал все данные в тетрадь и, отложив перо, обратился к Ремизову.

— Спасибо Семен Ильич, вы нам здорово помогли и с изумрудами и с этой картой.

— О чем речь, господа, можете забрать все, мне оно без надобности.

— Как раз наоборот, это нам они уже не нужны, а вам могут еще пригодиться.

— Зачем?

— Сами того не желая, вы засветились в этом деле с изумрудами.

— Когда это я успел?

— Когда купили камни и карту у Ивана Елгозина.

— Я просто решил помочь старому другу.

— А вы не подумали, почему он продал камни именно вам?

— Черт, мне это как-то не пришло в голову. Действительно, в Екатеринбурге полно перекупщиков, зачем он обратился ко мне, ведь я никогда не интересовался камнями.

— Скорее всего — вступил в разговор, молчавший до того Соколов, — Елгозин что-то знал, или кого-то опасался и поэтому не решился продавать камни в Екатеринбурге.

— Может быть, он сам его и убил? — предположил Штейнберг.

— Нет, нет, господа, — Ремизов энергично замахал руками, — я давно знаю Ивана, он на такое не способен. Конечно, за этим что-то кроется, но думаю, к убийству он не имеет никакого отношения. Обещаю вам, что как только увижу его, сам все выясню.

— Хорошо, Семен Ильич, только не упоминайте про изумруды.

— Это я уже понял, Генрих Карлович.

— Если кто-то выйдет на вас, и будет интересоваться камнями и картой, спокойно отдайте все, как будто вы ничего не знаете, и это вас вообще не интересует.

— Вы думаете, так будет лучше?

— Во всяком случае, позволит вам сохранить жизнь.

— Я сделаю все, как вы сказали, Генрих Карлович.

— Вот и отлично, думаю уже поздно, пора и честь знать.

Глава 17. Невьянск, 13–15 мая 1798 года (воскресенье — вторник). Начало

На следующий день, наняв местного извозчика, новоявленные компаньоны отправились в Екатеринбург. По предложению Соколова решили остановиться в трактире купчихи Казанцевой, где он некоторое время проживал в свой первый приезд. Покойный муж Казанцевой владел большим участком земли в центре города, между улицами Вознесенская и Водочная. Здесь он выстроил целый комплекс зданий: трактир с номерами и два жилых дома. Трактир — длинное двухэтажное здание, протянулся вдоль Главного проспекта, фасад одного жилого дома выходил на Вознесенскую улицу, а второго на Водочную. Штейнберг и Соколов приехали в город около полудня.

— Пан офицер! — Невысокий худощавый старик с гладко зачесанными седыми волосами и отвислыми усами, устремился навстречу, как только они переступили порог трактира. — Никак опять к нам?

— Привет, Каземирыч, католическая твоя душа. — Соколов пожал протянутую поляком руку. — Познакомься Генрих, это местный цербер, Войцех Каземирович.

— Все шутите, пан офицер. — Улыбнулся старый поляк, здороваясь со Штейнбергом. — Вам две комнаты рядом?

— Да, и побыстрее, а то мы обед пропустим. Все запишешь на наш счет, чаевые тоже туда можешь включить, что бы мне каждый раз в карман не лазить. Как только появятся деньги, мы сразу расплатимся.

— Два года прошло, а он все такой же шутник. — Посмеиваясь в усы, пробурчал поляк, поднимаясь вслед за гостями на второй этаж. — Вот ваши ключи, господа, номера комнат пять и семь.

Устроившись, друзья спустились в трактир, где в спокойной обстановке, никуда не спеша, сытно отобедали, отдав дань наваристому борщу и жаркому из телятины, запив все это несколькими бутылками пива. Затем они нашли управляющего и заказали на утро коляску запряженную парой лошадей для поездки в Невьянск. Спать улеглись сразу после ужина и проснулись рано. Наскоро позавтракав, друзья отправились в путь. Вместо кучера на козлы сел Соколов. Погода стояла хорошая, дорога сносная и в час пополудни они уже въехали в Невьянск. Дом бывшего инженера Лонгинова они нашли быстро. Стоявший на крыльце сухонький старичок внимательно осмотрел непрошеных гостей.

— Лонгинов Савва Игнатьевич? — Толи спросил, толи уточнил Соколов.

— Он самый. А вы кто такие будете?

— Тайная полиция. — Штейнберг отвернул левую полу камзола и показал золотой жетон.

— Никогда не слышал про такую.

— Тем лучше для вас Савва Игнатьевич, поскольку знакомство с нами особой радости не приносит. Сейчас мы не по вашу душу, так что можете быть спокойны. Нам посоветовал обратиться к вам Ремизов Семен Ильич.

— Семен кого не надо не пошлет. Проходите в дом, господа, чего глаза мозолить на улице.

Пройдя через сени, друзья оказались в маленькой комнате, большую часть которой занимала русская печь, а из мебели были только стол и две лавки. Старик уселся на лавку около окна, а Штейнберг и Соколов расположились напротив.

— Что нужно таким солидным господам в нашем богом забыто городишке?

— Нас интересует все, что связано с убийством купцов Протасовых.

— Господа, по этому вопросу вам нужно в полицию, а не ко мне.

— Нам известны материалы дела, Савва Игнатьевич, нас интересует, что говорят в городе.

— Сейчас уже ничего не говорят.

— Это понятно, поскольку прошло уже полгода, но ведь говорили и обсуждали. Вот все эти сплетни нам и нужно знать. К тому же, мы готовы заплатить вам за ваши сведения.

Штейнберг выложил на стол десятирублевую ассигнацию.

— Первый раз вижу, чтобы платили деньги за городские сплетни.

— У нас свои методы работы, — сказал Штейнберг, — а за деньги вы должны благодарить Семена Ильича, это его идея.

— То, что знаю я, знает весь город. Вы можете спросить у первого встречного, обойдется дешевле.

— Для нас Савва Игнатьевич, важно сохранить в тайне наш визит и интерес к этому делу. Ремезов сказал, что вы из тех, кто много знает, но мало говорит и кому можно доверять.

— Хорошо, господа, только из уважения к Семену. Однако сразу предупреждаю: известно мне немного и если думаете, что я назову вам имя убийцы, то вы ошибаетесь, никто этого не знает.

— Мы не ищем убийцу, у нас совсем другая цель — Штейнберг внимательно посмотрел на собеседника, сделал небольшую паузу, чтобы сказанное дошло до оппонента, и продолжил, — вы должны просто рассказать все что знаете. Будет проще, если я стану спрашивать, а вы будете отвечать. Итак, сколько человек отправилось с Демьяном Протасовым в тайгу?

— В первый раз, или во второй?

— Так они ходили два раза?

— Два. Первый раз с ним было одиннадцать человек.

— Все работали у Протасовых?

— Только десять, одиннадцатым с ними ходил бывший горный инженер Глотов.

— Долго они пробыли в тайге?

— С месяц, наверно. Вернулись они без Тимофея Когтева. Говорили вроде, что потеряли его в тайге, когда преследовали раненого лося.

— Зачем они ходили в тайгу? Какие-то другие версии были, кроме охоты?

— В основном говорили только про охоту, правда, кое-кто упоминал какие-то камни, но этим здесь никого не удивишь. Через два дня они опять отправились в тайгу, на этот раз вроде как искать Тимофея. Дней через пять назад вернулся только Демьян и с ним еще двое. Ходили слухи, что остальные продолжают поиски. Демьян тут же уехал в Москву, а те двое, что пришли с ним, стали собираться обратно в тайгу, но уже с Емельяном. Вроде как и день уже назначили — понедельник, а в субботу их и того…

— Вы числа случайно не помните?

— Нет, где-то в начале октября, а точно не скажу.

— Из тех, кто остался в тайге искать Тимофея, никто не вернулся?

— Нет, как в воду канули, а вот Тимофей, сам пришел.

— Вы хотите сказать, что Тимофей Когтев жив и здоров? — оживился Штейнберг.

— Он жив, но вот со здоровьем у него не все в порядке. Когда он преследовал раненого лося, то случайно провалился в заячью нору и сломал ногу. Его подобрали охотники-манси, благодаря чему он остался жив и вернулся домой через полгода.

— Сейчас он здесь, в городе?

— Был здесь, у него дом на 2-й Фокинской улице, это с другой стороны пруда. Спросите, вам любой покажет.

— Еще что-нибудь можете добавить по этому делу?

— Да вроде больше нечего.

— Хорошо, с этим закончили. Перейдем к следующему вопросу. Семен Ильич вспомнил, что в начале восьмидесятых годов в Невьянске произошла подобная трагедия. Вы ведь жили тогда здесь, может, что вспомните?

— Это вы про братьев Селивановых?

— Именно про них.

— Семен прав, та история 1784 года, действительно похожа на то, что произошло прошлой осенью.

— Тогда тоже были убиты и пропали люди?

— Да, трое были убиты и десять человек бесследно исчезли в тайге.

— Хорошо, Савва Игнатьевич, мы готовы выслушать вас.

— Началось все в 1782 году, когда пришло известие о том, что хозяина, Савву Яковлевича Яковлева разбил паралич, и он находится при смерти. Управляющий Севрюгин срочно начал наводить порядок на заводе, и приказал заняться документацией, ведь предполагалась смена владельца. Я тогда занимал должность инженера, и на мою долю выпало разбирать старые бумаги и планы, в том числе связанные непосредственно с определением границ Невьянской дачи. Среди этих бумаг я нашел один странный документ, это было заключение горной экспедиции от 1769 года в котором …

— Дед, — не выдержал Соколов, — сначала ты говорил, что твоим сплетням четырнадцать лет, теперь оказывается, уже почти тридцать. Ты что, собираешься нам пересказать всю историю Невьянского завода?

— Не кипятись, Виктор, — остановил друга Штейнберг, — извините его, Савва Игнатьевич, продолжайте, пожалуйста.

— Так вот, там было сказано, что на двух участках на реке Ельничной, что протекает по территории Невьянской дачи, обнаружены месторождения золота, пригодные для промышленной разработки.

— И в этом странного? — Спросил Штейнберг.

— Именно в это время Яковлев покупал Невьянский завод у Демидова.

— Какая разница, когда он покупал этот завод? — Вмешался в разговор Соколов. — Прошло уже тридцать лет.

— Разница есть, Виктор, — задумчиво произнес Штейнберг, — если на территории Невьянской дачи было обнаружено золото, то Яковлев не мог ее купить, земли должны были отойти в казну.

— Совершенно верно, молодой человек, — продолжил Лонгинов, — в этом случае сделка не могла состояться.

— Но она все-таки состоялась!

— Именно, и самое загадочное, что к документам купли-продажи был приложено совсем другое заключение, где черным по белому написано, что никакого золота на территории Невьянской дачи нет.

— Савва Игнатьевич, вы на дату не обратили внимание?

— Дата на обоих документах была одна и та же, 1769 год, а вот число сейчас уже не вспомню.

— А подпись, вы помните? Чьи подписи стояли под этими документами?

— Подпись была одна — унтер-штейгера Лачина, но документы написаны разными людьми, это сразу бросалось в глаза.

— Хорошо, и что вы сделали с этим документом?

— Отдал управляющему. Через день или два он сам пришел в архив и копался там довольно долго. Что он искал, не знаю, я был занят по службе. Слышал только, что он разыскивал каких-то крестьян из окрестных деревень. Зачем искал, нашел или нет, не знаю. Дело в том, что наш хозяин, Савва Яковлевич Яковлев выздоровел, и вся эта история постепенно забылась.

— С 1782 годом мы закончили? — Спросил Штейнберг.

— Да, это была предыстория всех последующих событий. В 1784 году у Яковлева случился второй удар, и на этот раз он уже не выкарабкался. Как только пришло известие о смерти хозяина, Севрюгин сразу отправил в тайгу своего помощника Шерстова и с ним еще девять человек. Никто из них назад не вернулся. Самого Севрюгина и двух его братьев нашли убитыми недалеко от Екатеринбурга, на обочине дороги, идущей на Невьянск.

— Что тогда говорили в городе?

— Ходили слухи, что золото все же было. Сами знаете, как это бывает, кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал. Ничего конкретного, только слухи, но вы ведь сказали, что именно это вам и нужно.

— Кто-нибудь из местных был в тех местах?

— Так многие после ходили, только нет там ничего. Речушка всего верст десять в длину будет, ее не раз прошли из конца в конец — только два раскольничьих скита, один старый, давно заброшенный, второй сгоревший. Лучше всех те места знает охотник Матвей Сорокин, если надумаете, обратитесь к нему.

— Севрюгины похоронены на местном кладбище?

— Да у них там три или четыре поколения лежат, все в одном месте, спросите у сторожа, он покажет.

— Когда убили Емельяна Протасова, с ним ведь был приказчик.

— Да, Димка Савосин.

— Как нам его найти?

— А чего искать-то? В лавке он с утра до вечера торчит, в трактир только на обед отлучается.

— Где эта лавка?

— На Торговой улице, как плотину переедите, так справа будет вывеска «Протасов и сын».

— С этим ясно, — сказал Штейнберг, записывая данные в тетрадь, — а как нам попасть на кладбище?

— Чуть дальше Торговая улица пересекается с Могильной, вот там повернете налево, проедете до конца и упретесь в кладбище. Вы давайте свою тетрадочку, я вам все разрисую, чтобы не плутать, ведь как-никак бывший инженер.

Штейнберг пододвинул тетрадь Лонгинову и дал ему карандаш.

— Вот, сейчас поедите прямо, выедете на Торговую улицу, повернете направо. Сразу за плотиной, как я и говорил, справа будет лавка Протасовых, там найдете Димку Савосина.

— Как его отчество?

— А кто ж его знает? Слишком молод он для того, чтобы его величали по отчеству.

— Ладно, с этим разберемся. Затем нам нужно поговорить с Когтевым.

— Это дальше по Торговой улице до пересечения с 1-й Фокинской, опять повернете направо и проедите до 2-й Фокинской, она будет слева. Там спросите, любой покажет дом Когтева, он после своего возвращения стал знаменит.

— И напоследок мы хотим посетить местное кладбище.

— Чуть дальше 2-я Фокинская пересекается с Могильной улицей, в конце которой и находится кладбище.

Лонгинов провел последнюю прямую линию, нарисовав в конце православный крест.

— Кстати, с Могильной улицей пересекается и Нижняя Пеньковка, там живет охотник Сорокин. — Бывший инженер провел еще одну и слева поставил маленький кружок.

— Спасибо, Савва Игнатьевич, вы нам здорово помогли. — Поблагодарил старика Штейнберг, забирая тетрадь.

После ухода непрошеных гостей, Лонгинов смахнул со стола оставленную ассигнацию.

После ухода непрошеных гостей, Лонгинов смахнул со стола оставленную ассигнацию.

— Куда сейчас? — Спросил Соколов, который исполнял роль возницы.

— Поедем к приказчику. Сейчас прямо, а на перекрестке направо на Торговую улицу.

Невьянск, хоть и занимал по численности населения третье место на Урале (после Екатеринбурга и Оренбурга), городом все же не считался и именовался в документах не иначе как поселок «Невьянский завод», а главной его улицей была Торговая. Именно здесь располагались основные торговые лавки и селились самые богатые люди поселка. Переехав плотину, друзья увидели справа вывеску «Протасов и сын», которая протянулась по всей длине двухэтажного деревянного дома. На первом этаже располагалась торговая лавка, наружные двери которой были открыты, а второй этаж, судя по всему, был предназначен для проживания. Свернув на обочину и привязав лошадь, друзья вошли в лавку, о чем сигнализировал резкий звон колокольчика, привязанного к внутренней двери. Прилавки и шкафы с выставленным товаром были расположены «покоем» (буквой П) по трем сторонам. Чего здесь только не было: чай и табак, пряности, москательные и бакалейные товары, мануфактура, скобяные изделия, знаменитые невьянские сундуки и конечно самовары всех сортов и размеров. Лавка, несмотря на довольно значительную площадь, была явно тесновата для такого количества товара. Кроме того, присмотревшись можно было увидеть написанные от руки объявления о продаже дров, сена, свежего мяса и рыбы на заказ. Посреди всего этого изобилия восседал молодой человек лет двадцати пяти с ярко рыжей шевелюрой и простоватым лицом, усыпанным веснушками.

— Нам нужен Савосин Дмитрий.

— Это я, чем могу служить?

— Тайная полиция. — Штейнберг привычным жестом отвернул левую полу кафтана и показал жетон, закрепленный на камзоле.

Соколов стоял рядом, но показывать жетон не стал и в разговоре не участвовал.

— Здесь какая-то ошибка, господа, я верный слуга императора.

— Вас никто ни в чем не обвиняет, господин Савосин, по делу об убийстве вашего хозяина Емельяна Протасова вы проходите как свидетель.

— Да, но я уже все рассказал уездной полиции.

— Нам это известно, просто нужно уточнить некоторые детали.

— Хорошо, господа, я к вашим услугам. Может лучше пройти в контору? Там гораздо удобнее, да и чайку можно сообразить.

— Не стоит беспокоиться, мы ненадолго, всего пару вопросов. Сразу предупреждаю, что мы знаем почти все, осталось только уточнить, как я уже сказал, некоторые детали, поэтому вам нет никакого смысла врать и запираться.

— Да, я и не собирался.

— Вот и хорошо. Нам известно, что Демьян Протасов отправился в тайгу не на охоту, а на поиски камней. Вопрос простой: как он узнал про эти камни?

— По этому поводу я могу повторить только то, что слышал от поварихи Авдотьи Смирновой.

— Хорошо, мы тоже не прочь послушать, что сказала повариха.

— Летом прошлого года хозяин, Емельян Протасов, купил у охотников-манси дюжину гусей. Когда Авдотья стала их потрошить, то в зобах двух птиц нашла какие-то камни. Емельян ходил с ними к бывшему инженеру завода и тот якобы сказал, что камни эти стоят больших денег.

— Про то, что камни стоят больших денег тебе тоже Авдотья поведала?

— Нет, это я сам, — стушевался приказчик, — слышал разговор хозяев. Они потом еще разыскивали этих охотников, хотели узнать место, где те на гусей охотились.

Глава 18. Невьянск, 13–15 мая 1798 года (воскресенье — вторник). Продолжение

— Хорошо, с этим разобрались, пойдем дальше. Демьян ходил в тайгу два раза. Вспомни, в каком настроении он был после возвращения.

— Первый раз, когда потеряли Тимофея Когтева, ходил хмурым и угрюмым, а второй раз, перед самой поездкой в Москву был весел и прямо светился от счастья.

— Хорошо, Дмитрий, пока у меня больше вопросов к тебе нет, если появятся, то мы еще заедем. Когда у тебя в лавке самая горячая пора?

— Так нет ее этой горячей поры. За весь день не больше десятка покупателей зайдут и все.

— Это при таком-то огромном выборе товара?

— Товара много, это вы точно пометили, только народ специально стороной обходит нашу лавку.

— И давно они так делают?

— Да, почитай уже полгода, сразу после той трагедии. Бесследно пропали десять местных жителей, а ведь у каждого родственники, друзья, знакомые. Люди считают, что в этом виноваты Протасовы, вот и сторонятся. Сейчас вроде все утихло, а поначалу даже стекла били, приходилось ставни держать постоянно закрытыми.

— А раньше торговля шла бойко?

— Не то слово. Вместе со мной подручным работал Ванька Колбанов, да двое мальчишек было на побегушках.

— А хозяева помогали?

— Так у них своих дел невпроворот. Отец — Емельян Иванович с утра до вечера пропадал на заводах, а сын — Демьян Емельянович постоянно в разъездах — занимался закупкой и продажей.

— А проживали они здесь?

— Нет, у них дом недалеко от Невьянска в деревне.

— А здесь второй этаж для кого?

— А это меблированные комнаты для приезжих.

— И много комнат?

— Всего восемь.

— Виктор, — обратился Штейнберг к Соколову, — может нам здесь остановиться?

— Я не против, надо же где-то переночевать. — Подал голос Соколов.

— Так что, Дмитрий, найдешь комнату для двух постояльцев?

— Не извольте беспокоиться, сделаем в лучшем виде.

— Значит так: подготовишь комнату и на ужин что-нибудь сытное, например мясной бульон с расстегаями и кулебяку.

— Водка, коньяк, шампанское?

— Лучше дюжину бутылок пива.

— Две дюжины пива и две мясные кулебяки. — Поправил его Соколов.

— Хорошо, две дюжины пива и две кулебяки. Ну и на десерт чего-нибудь сообрази.

— Может господа желают пригласить на ужин местных мадам, — приказчик лукаво улыбнулся, — так сказать, скрасить одиночество и приятно провести вечер?

— У вас что и «веселые девки» есть? — Оживился Соколов.

— А чем Невьянск хуже того же Екатеринбурга? Выбор конечно поскромнее, однако и мы не лыком шиты. Есть светленькие, черненькие, рыжие — особо рекомендую, очень страстные, просто огонь. Есть стройные, в теле и пышные. Есть сисястые и толстозадые.

По мере того, как Дмитрий расписывал достоинства местных женщин легкого поведения, с лица Соколова не сходила озорная улыбка, а в конце его буквально распирало от смеха.

— Напрасно вы смеетесь, многие любят сисястых и толстозадых.

— Дмитрий, ты не обижайся, — успокоил приказчика Соколов, с трудом подавив приступы безудержного смеха, — я не против, вкусы у всех разные. Ты все прекрасно расписал, и мы непременно воспользуемся твоим предложением, но только в следующий раз. Сейчас у нас много дел и нам просто необходим реальный отдых, а с «веселыми девками», сам понимаешь, разве нормально выспишься?

— Да уж, какой там сон.

— Вот и я о том же. Так что готовь постель и ужин.

— А это тебе задаток, — добавил Штейнберг, выкладывая на прилавок десятирублевую ассигнацию. Мы будем часа через три, не раньше. Успеешь все сделать за это время?

— Не извольте беспокоиться, все будет в лучшем виде.

Покинув помещение лавки, друзья вышли на свежий воздух.

— Ты что ржал как сивый мерин? — Спросил Штейнберг.

— Представил, как ты обхаживаешь сисястую толстозадую крестьянку.

— Почему обязательно крестьянку, здесь наверняка есть и купчихи и мещанки. И потом, с чего ты взял, что мне нравится именно такой тип женщин?

— Не обижайся, это я так — солдатский юмор.

— Да я не обижаюсь, просто многие судят по себе, вот я и подумал, что в данном случае ты приписал мне свои тайные желания.

Друзья остановились, посмотрели друг на друга и дружно рассмеялись.

Дом незадачливого охотника им показали местные мальчишки, за что получили серебряный полтинник и шумной толпой отправились в ближайшую лавку. Дом был обнесен высоким забором, а калитка оказалась запертой. На стук вышла высокая худая женщина в полинявшем сарафане, подпоясанная грязным фартуком. На приветствие Штейнберга она просто кивнула головой.

— Чего надо?

— Тимофей Когтев здесь проживает? — задал вопрос Штейнберг.

— Ну.

— Ты не нукай, а отвечай, как положено, когда тебя спрашивают представители власти. — Не сдержался Соколов.

— Какие такие представители?

— Полиция! — спокойным голосом сказал Штейнберг, сглаживая накалившуюся атмосферу. Нам нужно допросить Тимофея Когтева, и мы можем вызвать его в Екатеринбург, но поскольку он не совсем здоров, мы приехали сами. Он ответит на наши вопросы, и мы оставим вас в покое.

Немного подумав, женщина посторонилась.

— Заходите. — Пробурчала она себе под нос, пропуская непрошеных гостей, и закрывая за ними калитку.

Штейнберг и Соколов гуськом двинулись за хозяйкой по узкой, выложенной битым камнем тропинке к дому. Поднявшись на высокое крыльцо и пройдя через заставленные всяким хламом сени, они попали в горницу. Вдоль правой от входа и дальней стене были закреплены широкие лавки, а с лева располагалась большая русская печь и дверь в соседнюю комнату, вероятно спальню, куда сразу удалилась хозяйка. Из мебели, кроме лавок был еще небольшой стол, возле которого, опираясь на суковатую палку, стоял высокий худой мужик. Штейнберг несколько растерялся, поскольку знал, что Когтеву чуть больше лет тридцать, а стоявший перед ними выглядел на все пятьдесят. Бледное изможденное лицо, глубоко запавшие глаза с темными кругами и впалые щеки, явно свидетельствовали о проблемах со здоровьем.

— Ты Тимофей Когтев? — Спросил Штейнберг у сидевшего на лавке мужика.

— Да. А вы кто такие? — Тихим голосом явно больного человека спросил Тимофей. Казалось, каждое слово дается ему с большим трудом.

— Полиция!

— Из Екатеринбурга?

— Нет, из Петербурга.

— А документы у вас есть?

Штейнберг подошел к нему и уже привычным жестом показал жетон.

— Этого достаточно, или бумаги предъявить?

— Зачем, — махнул рукой собеседник, — я все равно в них ничего не понимаю.

— Можете сесть, вам ведь трудно стоять с больной ногой.

— Вы тоже располагайтесь, — Сказал Тимофей и, придерживая левую ногу рукой, опустился на лавку, слегка завалившись на правый бок.

Штейнберг сел за стол и достал свою тетрадь, а Соколов продолжал стоять, внимательно наблюдая за Когтевым.

— Какой же интерес у столичной полиции к Тимофею Когтеву?

— К тебе лично, никакого интереса у нас нет, и благодари бога, что это так, иначе мы разговаривали бы с тобой в другом месте и другим тоном. — Штейнберг сделал небольшую паузу, чтобы сказанное дошло до собеседника. — Сейчас ты расскажешь, что произошло на той самой охоте, где ты якобы потерялся.

— Так я уже все рассказал тем, что приезжали из Екатеринбурга.

— Вот и хорошо, значит, тебе не придется ничего вспоминать.

— А там и вспоминать нечего, погнался за раненым лосем, оступился и сломал ногу. На следующий день, меня подобрали охотники манси. Полгода провалялся у них в зимовье, еле выжил.

— Как же ты так неудачно оступился? — Ехидным голосом спросил, молчавший до того Соколов.

— Очень просто. Бежал и влетел ногой в звериную нору.

— И в каком же месте ты ее сломал? — Продолжил наседать на него Соколов.

— Ну…

— Снимай портки! — Теряя терпение, рявкнул Соколов.

— Это еще зачем?

— Хочу посмотреть твою сломанную ногу.

Тимофей опустил голову, и его плечи сразу как-то поникли.

— Не надо, я все скажу.

— Вот так-то лучше. — Удовлетворенно сказал Соколов. — Так что там у тебя с ногой?

— Ранили меня.

— Это лось, которого ты преследовал, стрелял в тебя?

— Шутить изволите?

— Я не шучу, это ты нам тут сказки рассказываешь. Давай, говори, как все было на самом деле. — Соколов резко повышая голос. — Вздумаешь еще раз соврать, я тебе ноги переломаю, уже по-настоящему. Ты мне веришь?

Тимофей обреченно кивнул головой.

— Тогда начинай.

— Демьян собрал людей и объявил, что завтра мы все идем на охоту.

— Сколько вас было? — Задал вопрос Штейнберг.

— Десять работников и Демьян с инженером. Всего выходит двенадцать человек.

— Куда вы пошли?

— Куда-то в район Черного озера, я те места не знаю. Дошли до реки, ребята говорили, что это Большой Рефт, и пошли вдоль по течению.

— Чем вы там занимались?

— Мы, с ребятами охотились, ловили рыбу, собирали грибы и ягоды, а Демьян с инженером что-то искали, промывали в реке землю и песок, но мы к этому не имели никакого отношения.

— Они что-нибудь нашли?

— Они никогда не делились с нами своими находками, всегда держались вместе, и даже костер себе на отдыхе разводили отдельно.

— Хорошо, слушаем дальше.

— Пару недель мы двигались вдоль реки, иногда подолгу останавливаясь у притоков. Тогда разбивали лагерь, а Демьян с инженером уходили исследовать течение притока. Когда они заканчивали, мы шли дальше. Однажды мы остановились около впадавшего в реку ручья и стали устраиваться на ночлег, а они как всегда отправились исследовать ручей. Вернулись быстро и по их довольным лицам мы поняли, что они нашли то, что искали. Наутро, свернув лагерь, мы пошли вверх по течению ручья.

— Это был правый или левый приток? — вступил в разговор Штейнберг, — подумай внимательно, вы шли по течению реки, с какой стороны располагался ручей?

— С левой стороны, — после некоторого раздумья сказал Когтев, — точно с левой.

— Хорошо, продолжай.

— В этот раз Демьян сказал нам не расходиться, а идти вдоль ручья по пять человек с каждой стороны. Шли медленно, потому что они постоянно брали песок из ручья и промывали его.

— Что-нибудь находили? — просил Штейнберг, окончательно беря допрос в свои руки.

— Да, какие-то мелкие камушки. Так мы прошли версты две, пока Репа, это Митька Репин, он шел впереди в качестве дозорного, не подал нам знак остановиться. Оказалось, что на нашем пути стоит староверский скит.

— Скит, на каком берегу находился?

— Мы шли против течения, и скит находился слева от нас на высоком берегу ручья.

— Скит был заброшен.

— Нет, там жили люди. Вдоль ручья стояли большие дома, обнесенные высоким забором. Ворота были закрыты, но Репа сказал, что там есть люди. Он видел их, когда залез на дерево. Демьян решил обойти скит лесом с правой стороны. Мы сделали крюк версты полторы, и вышли к ручью довольно далеко от скита.

— Пока все сходится, можешь продолжать.

— Мы прошли еще версты две вверх по течению, и уже собирались, устраиваться на ночлег, когда Репа опять дал знак остановиться.

— Подожди, — прервал рассказчика Штейнберг, — ты кое-что упустил. — После того, как вы миновали скит, и вышли к ручью, Демьян с инженером продолжали брать пробы?

— Да, но ничего не нашли, я думал это не важно. Они еще о чем-то спорили, но я не обращал на это внимание. Когда нас остановил Репа, выяснилось, что на нашем пути, сразу за поворотом ручья кто-то уже разбил лагерь. Репа насчитал четырех человек.

— Это были охотники?

— Не знаю, Демьян сам ходил на разведку и, вернувшись, приказал готовиться к бою. Он объяснил, что там четыре человека, которых необходимо убить.

— Он не объяснил, почему их надо убить?

— Нет, только сказал, что от них надо, избавится, и что каждый получит за это по сто рублей.

— И что было дальше?

— Он предложил план: основная часть атакует вдоль ручья, а две группы обходят лагерь слева и справа, отрезая им путь к бегству. Я оказался в группе с Демьяном, мы должны были прикрывать левую сторону. Не знаю, что произошло, но мы еще не успели занять свою позицию, как раздались выстрелы. Демьян бежал впереди, я за ним и вдруг нам навстречу выскочил какой-то мужик. Увидев нас, он резко развернулся и скрылся за деревьями. Демьян выстрелил ему вслед и приказал мне преследовать его, а сам начал спускаться к лагерю.

— Демьян его ранил?

— Нет, не похоже, я шел за ним верст десять, но следов крови не видел. Судя по направлению движения, он уходил в сторону Екатеринбурга, а верст за двадцать до города начинается полоса болот, которые я хорошо знал, вот там я мог его достать.

— И что же тебе помешало?

— Выстрел. Меня ранили в ногу, и я скатился в овраг.

— Получается, что он тебя перехитрил?

— Нет, стрелял точно не он. Он был впереди, и я видел его спину. Скатившись в овраг, я отключился, а когда пришел в себя, то уже была ночь. Утром я выбрался из оврага, там один склон был менее крутой. Мне повезло, что меня нашли охотники-манси, перенесли в свое зимовье, и вылечили.

— Демьян сказал, что ты преследовал раненого лося, и ты в точности повторил это, вернувшись, домой. Странное совпадение.

— Ничего странного, манси ходили в Невьянск к моей жене за деньгами, она им и сказала.

— Хорошо, Тимофей, живи, — сказал, поднимаясь Штейнберг, — а это тебе на лечение.

Он подошел к кровати и положил рядом на подушку десятирублевую ассигнацию.

— Мой тебе совет: держи язык за зубами, как только ты откроешь свой рот и проболтаешься, про скит и этот приток с камушками, ты труп. Все понял?

Тимофей, молча, кивнул головой.

Тут же появилась жена Когтева, проводила друзей и закрыла за ними калитку.

— Виктор, давай заедем на Нижнюю Пеньковку к охотнику. Сейчас прямо до пересечения улиц, а там налево.

Полчаса потеряли, уговаривая Матвея Сорокина отвести их завтра на речку Ельничную, осмотреть заброшенный и сгоревший скиты. Сложность заключалась в том, что идти предстояло пешком. Старый охотник согласился, только когда Соколов пообещал заплатить двадцать пять рублей. Договорились встретиться в четыре часа утра на перекрестке Торговой и Нижней Пеньковки.

— Теперь на кладбище, — сказал Штейнберг, вдыхая полной грудью свежий воздух, — сейчас прямо, до пересечения с Могильной улицей, а там повернем налево и до самого конца.

Могилы братьев Севрюгиных, несмотря на прошедшие четырнадцать лет, содержались в образцовом порядке, и дата смерти на всех трех крестах совпадала — 10 марта 1784 года. На свежих захоронениях купцов Протасовых различие в датах составляло две недели: 9 октября у Емельяна и 23 октября 1797 года у Демьяна. Штейнберг аккуратно записал все даты в тетрадь, и друзья вернулись на Торговую улицу в лавку Протасовых. Савосин уже ждал их, сидя на лавочке возле входа и, увидев подъезжающую коляску, быстро встал и отрыл ворота.

— Не извольте беспокоиться, все сделаю в лучшем виде, — сказал Савосин, принимая вожжи у Соколова, — лошадок распрягу, устрою на ночь и накормлю. Вы проходите наверх, ваша комната номер четыре. Через пять минут будет ужин.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, друзья без труда нашли указанную комнату. Окна выходили на запад, и лучи заходящего солнца приятно освещали и прогревали помещение. Справа и слева располагались кровати, а посередине стол и четыре стула. Как и обещал Савосин, через пять минут на столе уже дымились две большие тарелки горячего мясного бульона, стояло огромное блюдо срасстегаями, две мясные кулебяки, каждая весом не менее пяти фунтов и дюжина запотевших бутылок холодного пива.

— Прошу к столу, — сказал расторопный приказчик, заканчивая сервировать стол и расставлять кушанья, — на десерт будут пироги с черничным и малиновым вареньем.

— Бог мой, Дмитрий, ты настоящий волшебник, — восторженно изрек Соколов, — организовать такой стол за столь короткое время в одиночку, это дорогого стоит. Теперь мне понятно, почему тебя так ценили Протасовы.

— Если меня и ценили, то я этого как-то не замечал, — с улыбкой на лице ответил Савосин, внутренне довольный похвалой. Вы кушайте, а пока по хозяйству — займусь вашими лошадками.

— Начнем, пожалуй, — сглатывая слюну, произнес Соколов, — а то у меня уже живот к спине прилип от голода.

— У меня тоже в животе урчит, — поддержал друга Штейнберг, — да и пить хочется.

— Вот с пивка и начнем. — Сказал Соколов, откупоривая бутылки и разливая пенистый напиток по бокалам. — Первый день нашего расследования, как я полагаю, прошел довольно успешно, вот за это и выпьем.

— Да, первый день оказался на редкость удачным, за это грех не выпить. — Поддержал друга Штейнберг.

За первым бокалом последовал второй, потом третий. Наконец, временно утолив жажду, перешли к бульону с расстегаями, а затем к кулебяке, не забывая периодически сдабривать все это изобилие очередной порцией пива. Поскольку поездка в Невьянск не предполагала поход в тайгу, то и одеты друзья были соответственно. Пришлось после ужина еще час проторчать в лавке, чтобы экипироваться надлежащим образом. Уставшие, но довольные они улеглись спать.

Глава 19. Невьянск, 13–15 мая 1798 года (воскресенье — вторник). Окончание

Дмитрий разбудил друзей затемно, сытно накормил, еще в дорогу дал узелок со всякой снедью и подвез до места встречи. Дед Матвей уже ждал их и, увидев, что они с транспортом предложил проехать еще версты две, до того места, где им нужно было сворачивать в тайгу.

— Дед, а ты почему без ружья? — Поинтересовался Виктор, увидев у охотника в руках только толстую суковатую палку.

— Старый я уже, мил человек, такую тяжесть на горбу таскать. Хватит и ваших двух ружей.

Отъехав примерно с версту от города, дед Матвей приказал остановиться. Путешественники спешились и гуськом направились в тайгу. Солнце еще не взошло, но видимость была хорошая, и маленький отряд, хоть и не так быстро, но все-таки продвигался вперед. Тут друзья поняли, почему старый охотник предложил идти пешком — густой ельник, молодой осинник и масса поваленных деревьев, где легко пройдет одинокий путник, создавали непреодолимое препятствие для лошадей. Оставалось удивляться, как старый охотник находит дорогу в этих дебрях. Часам к десяти дошли до реки и двинулись вниз по течению, идя левым, более пологим берегом. Речушка была неширока, максимум сажени две и глубиной не более аршина. Берега поросли ельником и путникам приходилось идти по узкой полоске между водой и зеленой стеной леса. Версты через три хвойный лес вдруг расступился, и справа их взору предстала большая поляна прямоугольной формы, заросшая молодыми березками.

— Вот здесь и стоял верхний скит. — Сказал дед Матвей, показывая рукой на поляну. — Видите, внизу, ближе к реке местность ровная и гладкая, а чуть правее и выше ряд продолговатых холмов заросших мохом. Там были два жилых дома и хозяйственные постройки. Еще один холмик выше и чуть повыше — это что-то типа амбара, а левее стоял какой-то маленький домик.

— Вы здесь бывали до пожара? — Спросил Штейнберг, внимательно рассматривая местность.

— Пару раз забредал, просто проходил мимо.

— Матвей Иванович, мы тут немного осмотримся.

— Только недолго, господа, нам ведь нужно засветло вернуться в Невьяск, а я пока отдохну, тут в тенечке. Ходите осторожно, на бугры не суйтесь, не дай бог провалитесь в погреб или в подклеть.

Дед Матвей расположился под ближайшей сосной, а друзья, оставив старику узелок с провизией, отправились осматривать территорию.

— Жилые дома нас не интересуют, пойдем сразу к амбару. — Предложил Генрих.

Поляна на месте сгоревшего скита заросла хвощом и чертополохом, а по земле изумрудным ковром расстилался густой пушистый мох. Холм на месте сгоревшего амбара был усеян зарослями молодой крапивы. Обойдя холм кругом, Генрих остановился возле дальнего угла и стал внимательно рассматривать торчавший из земли стержень.

— Что это ты там увидел? — Спросил Виктор и, сняв с плеча ружье, ударил стволом по стержню — Никак металл? — Удивился он, услышав металлический звук.

— Думаю, ты недалек от истины. — Согласился Генрих и стал подвернувшейся палкой расчищать мох возле стержня.

Виктор тут же присоединился к другу, и через пять минут совместными усилиями им удалось расчистить небольшой участок. Под обильным растительным покровом скрывалась гранитная глыба в виде плоской чаши, явно искусственного происхождения. Хорошо видневшиеся швы свидетельствовали, что чаша была собрана из нескольких гранитных плит.

— И что это такое? — Спросил Виктор, почесывая голову.

— Мельница для измельчения кварца.

— На мельницу это совсем не похоже.

— Принцип работы тот же самый, поэтому и называется мельница. Вот смотри: рабочая часть чаши углублена примерно на пядь, ее диаметр около сажени, а в центре расположен металлический штырь — это центральная ось. На эту ось одевается проушина горизонтальной оси, на которой крепится жернов в виде цилиндра, сделанного из того же гранита. Жернов приводится в движение бегающим по кругу осликом. На дно чаши тонким слоем насыпается кварцевая руда, а тяжелый жернов, прокатываясь по ней, измельчает ее в муку.

— А как же потом отыскать золото в этой муке?

— На дне чаши есть небольшое отверстие. — Генрих показал палкой на один из краев чаши. — В нашем случае оно будет в этой стороне. В чашу тонкой струйкой поступает вода и, смачивая кварцевую пыль, уносит ее с собой, вытекая через это отверстие. К отверстию чаши с небольшим наклоном приставлен желоб, по которому вся эта мутная медленно жижа стекает. На дно желоба через равные промежутки прибиты тонкие рейки. Золото значительно тяжелее, поэтому оседает на дно и задерживается в промежутках между рейками, а кварцевая пыль уносится водой.

Выслушав объяснения Генриха, Виктор стал усердно раскапывать то место, что показал Генрих. Вскоре его усилия увенчались успехом, и друзья увидели на дне чаши прямо на месте стыка двух плит небольшое отверстие, забитое землей.

— Откуда ты все это знаешь? — Виктор бросил копать и посмотрел на друга.

— В одной из старых книг было подробно рассказано, как получать золото из кварцевой руды, причем, все этапы сопровождались картинками, так что несложно было понять.

— Если здесь добывали золотоносную породу, то где-то поблизости должен находиться сам рудник?

— Думаю, вход в шахту находился в этом же помещении, только в противоположном конце. Возможно, было две шахты, по одной вниз спускались люди, а по второй поднимали добытую породу. Эту породу здесь же дробили на маленькие куски, которые затем пропускали через мельницу. Мельница, несмотря на свою примитивную конструкцию, отличается высокой производительностью и добытую за неделю руду, можно было промыть за один день. Так что мельница работала не постоянно.

— Может раскопать вход?

— А зачем? — Штейнберг задумался и посмотрел на солнце. — Теперь мы знаем все, нам даже не нужно идти ко второму скиту. Возвращаемся домой.

Друзья спустились вниз, где сидя под деревом и дымя самокруткой, их ждал дед Матвей.

— Матвей Иванович, поворачиваем домой. — Сказал Штейнберг, подходя к старику. — За деньги не волнуйтесь, мы заплатим полностью, как обещали.

— Воля ваша, господа, как скажите. — Старый охотник поднялся, затоптал брошенный на землю окурок и, взяв в руки свою палку, медленно пошел в обратном направлении.

— Дед, а почему тайга не загорелась? — Поинтересовался идущий сзади Соколов.

— Весна была, снег еще только начинал таять, вот и не случилось большого пожара.

В город вернулись в пять часов пополудни. Расплатившись, они тепло простились с дедом Матвеем и поспешили в лавку Протасовых. Несмотря на то, что гости вернулись значительно раньше оговоренного времени, у приказчика все было готово. Пока друзья раздевались, приводили себя в порядок и умывались, на столе появились миски с горячим наваристым борщом, жареный гусь с капустой, тонко нарезанная холодная телятина и соленые рыжики, а в центре красовалась бутылка шампанского. Путешественники настолько вымотались, что быстро поужинав, сразу завалились спать.

Утром проснулись довольно поздно, зато хорошо выспались и встали бодрыми. Позавтракав остатками ужина, заботливо разогретыми услужливым приказчиком, друзья собрались в обратный путь. Савосин и здесь подсуетился, собрав им в дорогу целую корзинку провизии, не забыв при этом положить в нее еще и дюжину бутылок пива. Оценив заботу приказчика еще одной десятирублевой ассигнацией, друзья отправились в обратный путь.

— Итак, не пора ли нам подвести итоги поездки? — Задал вопрос Соколов, обращаясь к сидевшему рядом Штейнбергу, когда коляска выехала за пределы Невьянска.

— Пожалуй ты прав, путь не близкий и жаль терять это время на пустые разговоры, тем более что нам есть что обсудить.

— Тогда начинай, чего кота за хвост тянуть.

— С Протасовыми практически все ясно. Теперь мы знаем, что на изумруды они вышли случайно, купив у охотников партию гусей, но им был известен только примерный район поисков. Поскольку сами они в этом не разбираются, то привлекают к делу бывшего горного инженера, думаю, именно он разрабатывал схему поиска. Они прочесывают реку, находят изумруды в одном из притоков и, поднимаясь вверх по течению, сталкиваются с конкурентами. По нашей версии это были поляки. Как поляки вышли на изумруды нам пока неизвестно, да и не имеет особого значения. Поняв, что добыча, ради которой затрачено столько усилий, вот-вот выскользнет из рук, Демьян решает расправиться с конкурентами. Так появился труп неизвестного поляка, камни и карта.

— Но кто убил поляка?

— Наиболее вероятной кандидатурой на роль убийцы является Тимофей Когтев, ведь именно с этой целью он его преследовал.

— Но ведь он тоже был ранен?

— Это ничего не доказывает. Если предположить, что была перестрелка, в ходе которой оба получили ранения, то все станет на свои места. В этом случае все ясно и понятно, а если мы примем версию Когтева, то должны признать, что был кто-то третий.

— Может быть, именно так и было?

— Тогда, почему этот третий не добил ни одного, ни другого. Почему не забрал карту и образцы, а ведь судя по всему, именно они и были целью этого преследования.

— Ты прав, Генрих, в этом случае вопросов больше, чем ответов.

— По большому счету нам все равно, как там было дело, и кто стрелял в Когтева с поляком. Наша цель — найти изумрудный рудник, и теперь мы знаем, где он находится.

— Ты имеешь в виду этот ручей?

— Ручей только промежуточное звено, а само месторождение расположено на территории скита.

— Почему ты так решил?

— Ты помнишь карту поляка? Теперь можно с уверенностью сказать, что основная река это Большой Рефт, и приток, на котором обнаружены изумруды, найти будет несложно. Помнишь прямоугольник на берегу? Так вот это обозначен староверский скит. Идя против течения, Протасов находил изумруды только до скита, выше по течению — ничего. То же самое отмечено и на польской карте. Получается, что рудник находится на территории скита. Обрати внимание, что добыча золота и изумрудов организована по одному и тому же принципу — раскольничий скит, где вся нелегальная деятельность скрыта от посторонних глаз хозяйственными постройками. Идеальная маскировка. Кержаки сами по себе живут обособлено и, зная это люди, как правило, обходят стороной их жилища.

— Хорошо, а как изумруды оказались в ручье?

— Вспомни, все изумруды, найденные поляком, были бледными и не представляли никакой ювелирной ценности. Скорее всего, это просто отходы, которые выбрасывали в реку. Непростительная оплошность: так хорошо замаскировать рудник и так глупо проколоться.

— Тогда непонятно, как у Протасова в Москве оказался фунт качественных изумрудов?

— Здесь мы можем только гадать. На тех двух изумрудах, которые я у него купил, явно видны остатки сланца, а это верный признак коренного месторождения. Возможно, в свой второй поход он захватил рудник и камни именно оттуда, или ему удалось перехватить курьера с грузом.

— В таком случае, где все его люди? Может быть они на руднике?

— Я думаю, что все они мертвы, в противном случае давно бы дали о себе знать, ведь прошло уже полгода. Вероятно рудник, даже если Протасову и удалось его временно захватить, вернулся к прежнему хозяину.

— Если мы знаем, где находится рудник, то мы можем его захватить.

— Протасовы уже захватили и где они? Сложность в том, Виктор, что мы не знаем тех, кто стоит за этим рудником.

— А тебе не кажется, Генрих, что ты все слишком усложняешь? Что, если это именно староверы — случайно нашли изумруды, поставили скит и работают.

— Именно так думали Протасовы, за что и поплатились. Эта афера с изумрудами очень хорошо продумана и отлажена, здесь крутятся миллионы — такое не под силу дремучим людям, живущим в тайге. На сегодняшний день, у нас слишком мало информации, ведь кроме месторасположения рудника мы практически ничего не знаем.

— Так это самое главное. Можно обратиться к властям, пригнать туда роту солдат и уже завтра рудник будет принадлежать казне. Тогда те, кто стоит за этими изумрудами, останутся ни с чем, весь их преступный план рухнет.

— И к кому ты предлагаешь обратиться?

— К главному горному начальнику.

— Хорошо. Вот ты пришел к главному горному начальнику и все ему рассказал. А вдруг, он сам в этом завязан? Что с тобой тогда сделают? Правильно — убьют. Нет человека — нет проблем. Нам нужно действовать очень осторожно, и в первую очередь попытаться вычислить тех, кто стоит за этой изумрудной аферой. В этом случае мы хоть будем знать, с какой стороны грозит опасность, и к кому можно обращаться за помощью, чего я всячески хочу избежать.

— Почему?

— Ты забыл, Виктор, что мы с тобой фактически работаем не на казну, а на Федора Васильевича Ростопчина. Угадай с трех раз: если сейчас ты прибегнешь к помощи местных чиновников, кому достанутся лавры?

— Черт побери, я совсем упустил это из виду.

— Вот именно. В этом случае ни с чем останутся не только подпольные владельцы изумрудного рудника, но и мы с тобой. Все сливки снимут местные чиновники, они же еще и посмеются над нами.

— Пожалуй, здесь ты тоже прав. Не только посмеются, а еще и пальцем у виска покрутят.

— Так что, Виктор, оплачивает все Федор Васильевич, значит, он и будет распоряжаться информацией по своему усмотрению. Только он может украсить твои плечи генеральскими эполетами, а мне выбить монополию на огранку изумрудов для казны.

— Тогда давай вернемся к Демьяну Протасову. Если он догадался, что рудник на территории скита, то почему не напал сразу, а лишь через неделю?

— Думаю, он не сразу это понял и, скорее всего, догадался не он, а инженер. Это одна из возможных причин.

— Была еще и другая?

— Ты забыл, про перестрелку с поляками. Жители скита наверняка слышали выстрелы, а возможно и наблюдали за ходом сражения. Понятно, что они были настороже и нападавшие теряли фактор внезапности.

— Слушай, Генрих, а тебе не кажется, что убийство поляка и ранение Когтева может быть делом рук староверов?

— Вполне допускаю такую возможность, но в данном случае это неважно. Продолжим. Демьян Протасов возвращается со своими людьми в Невьянск и через некоторое время опять уходит в тайгу, теперь уже точно для захвата рудника и, судя по тому, что в Москве у него были изумруды, ему это удалось. Вспомни, что, по словам приказчика Савосина, после того возвращения из тайги Демьян Протасов был весел и прямо таки светился от счастья. Он наивно считал себя хозяином рудника, не подозревая, что староверы всего лишь пешки, за которыми стоят более солидные фигуры. За свою халатность он заплатил жизнью. Сейчас мы оказались в положении Протасовых: мы знаем, где находится рудник, но не знаем, кто за всем этим стоит. Как только у этих хозяев появится малейшее подозрение, то за наши жизни я не дам и ломаного гроша. Поэтому сидим тихо и работаем дальше. Чтобы поднять тебе настроение скажу, что фактически мы с тобой выполнили задание — нашли изумрудный рудник. Именно эту цель и ставил перед нами Федор Васильевич. Осталось только проверить правильность наших выводов и можно возвращаться в Москву. Так что можешь уже примерять генеральские эполеты.

— Черт, я совсем упустил из виду, что мы достигли поставленной цели. — Воскликнул сидевший на козлах Соколов. — А зачем тогда нам заниматься поисками тех, кто замутил эту изумрудную аферу?

— Время у нас есть, почему бы не попробовать вычислить этих подпольных дельцов.

— Не знаю, как ты, а вот я даже не представляю, как это сделать?

— Есть у меня одна идея, но не хватает информации. Пока ты будешь оформлять бумаги, я наведу кое-какие справки, может, что и получится.

Глава 20. Екатеринбург, 16 мая 1798 года (среда)

На следующий день, сразу после завтрака Соколов ушел оформлять документы в гарнизонную канцелярию, а Штейнберг вернулся в номер и стал приводить в порядок свои записи. Ему не давала покоя трагедия 1784 года — убийство братьев Севрюгиных. Судя по тому, что они с Виктором видели, золото не реке Ельничной действительно было, это подтверждал и отчет унтер-штейгера Лачина, найденный Лонгиновым при разборе старых документов. Получается, что второй отчет, подшитый к бумагам о купле-продаже пяти заводов — подделка. Сколько человек знали о подмене? Пока можно назвать только двоих — промышленник Яковлев и унтер-штейгер Лачин, плюс, кто-то из горного управления. Нужно будет уточнить, кто именно оформлял эту сделку. Разработкой золотоносных месторождений занимался Яковлев, тут двух мнений быть не может. Идея скрыть все работы, поставив на месте добычи раскольничий скит — гениальна. Вот тут обращает на себя внимание тот факт, что при добыче золота в 1784 году и изумрудов в 1797 году использовалась одна и та же система маскировки. Случайность? Вряд ли, в обоих случаях похожие трагедии — исчезновение и убийство людей. Получается, что это дело рук одних и тех же людей, но тут есть маленькая нестыковка — Яковлев умер в 1784 году и не мог иметь никакого отношения к событиям 1797 года. Штейнберг почувствовал, что напал на след, вот только куда он приведет? Ему элементарно не хватает информации, но к кому обратиться?

Около одиннадцати часов в дверь постучали, и вошел Ремизов.

— Семен Ильич, какими судьбами? — Радостно воскликнул Штейнберг. — Вы не поверите, но я только что вспоминал вас. На ловца и зверь бежит.

— Здравствуйте, Генрих Карлович, — сказал Ремизов, пожимая протянутую руку ювелира, — был в управлении и решил заехать, посмотреть, как вы тут устроились.

— Да мы еще и не устраивались, только вчера вернулись из Невьянска.

— Быстро вы управились. Надеюсь, не зря съездили?

— Поездка была очень полезной, кое-что прояснилось, однако туман еще не рассеялся, и поэтому нам опять необходима ваша помощь.

— Всегда готов помочь. А где Виктор?

— Бумаги оформляет, ведь вчера официально закончилась его ссылка. Вы проходите, садитесь. Может заказать обед?

— Спасибо, я уже покушал.

— Тогда могу предложить холодного пивка.

— Не откажусь. — Сказал Ремизов, проходя к столу, и занимая место, справа от Штейнберга. Так какие у вас ко мне вопросы Генрих Карлович?

Штейнберг открыл бутылку и, вылив содержимое в большой бокал, пододвинул его к Ремизову.

— Семен Ильич, вы говорили, что одно время работали в Невьянске. Не вспомните, когда это было?

— В 1768 году я был назначен шихтмейстером на заводы Демидова — Невьянский, Быньговский и Верхне-Тагильский. — Ремизов с явным удовольствием ополовинил свой бокал. — Жил я тогда в Невьянске, так было намного удобнее, но по работе постоянно мотался с одного завода на другой.

— Если я правильно понял, вы тогда служили в горном управлении.

— Да, я был мелким горным чиновником.

— Когда вы уехали из Невьянска?

— Летом 1772 года, мне предложили должность помощника управляющего на Билимбаевском заводе у Строганова. Для молодого специалиста, который еще вчера был мальчиком на побегушках в горном управлении это хорошее предложение, поэтому отказываться я не стал.

— Получается, что в 1769 году, когда Яковлев покупал пять уральских заводов Демидова, вы жили в Невьянске. Вы хорошо помните эту сделку?

— Напрямую меня это не касалось, я был государственным чиновником, а не работником завода. Моя задача — контролировать действия администрации этих трех заводов. Чтобы в учетных книгах был отражен реальный объем выплавленного чугуна, десятая часть которого должна поступать в казну, чтобы лес для жжения угля пилили строго по инструкции и еще масса обязанностей по надзору, например: чтобы не беглых не брали на работу, чтобы платили двойной налог за работников — староверов, да много чего. Бывало, целый день мотаешься по вырубкам, замеряя диаметры пеньков, отмечаешь и посчитываешь количество деревьев, срубленных с нарушением инструкции. За день так намотаешься, что нет сил, преодолеть даже семь верст отделяющие Быньговский завод от Невьянска, не говоря уж о Нижнетагильском, дорога до которого занимала иной раз больше половины дня. Так что, я хоть и жил официально в Невьянске, реально проводил там только треть времени, поэтому вряд ли смогу вам чем-то помочь. А что конкретно вас интересует?

— Скажите, Семен Ильич, не было ли каких-нибудь препятствий для проведения этой сделки?

— Вы имеете золото?

— Да.

— Темная история, Генрих Карлович. О том, что на территории Невьянской дачи местные крестьяне нашли золото, было известно давно. Насколько я помню, было даже постановление провести пробные работы, но никто ничего не сделал. Спохватились только, когда Демидов решил продать свои заводы и прислали кого-то из управления.

— Кто именно приезжал от горного управления не помните?

— Нет, прошло столько времени.

— Я вам напомню: опытные работы проводил унтер-штейгер Лачин? Вы его знали?

— Мне ничего не говорит эта фамилия.

— Он также как и вы работал в горном управлении.

— Поймите, Генрих Карлович, в горном управлении я фактически только числился, бывал там очень редко и мало с кем был знаком.

— Хорошо, Семен Ильич, вернемся к сделке 1769 года. Что было дальше?

— Да, собственно ничего. Обследовали участки, написали заключение и сделка состоялась.

— Иначе говоря, золота на территории Невьянской дачи не нашли?

— Скорее всего, дело обстоит именно так, — Ремизов допил пиво, — в противном случае Невьянский завод не продали бы Яковлеву, а у вас есть какие-то сомнения?

— Дело в том, что при разборе архивов Невьянского завода был найден протокол проведения этих опытных работ унтер-штейгером Лачиным. Так вот в этом документе сказано, что два из трех обследованных им участков содержат золото в количестве, пригодном для промышленной разработки.

— Этого не может быть. В этом случае сделка не могла состояться.

— Правильно, но в документах Яковлева на покупку заводов, подшит совсем другой протокол и в нем сказано, что никакого золота на указанных участках нет. Причем должность чиновника, фамилия и даже дата, все совпадает, кроме одного — эти две бумаги написаны разной рукой.

— И как это объяснить?

— Я думал, что вы мне поможете в этом разобраться?

— По этому вопросу вам лучше обратиться в горное управление.

— Бесполезно, поскольку там все документы в полном порядке. Вот если бы поговорить с тем, кто работал в то время в управлении и мог иметь отношение к этой сделке.

— Даже не знаю, что вам посоветовать, Генрих Карлович, прошло почти тридцать лет, из старых работников, заставших то время, в управлении остался только Ян Красовский, но он всю жизнь проработал на должности секретаря в архиве — подшивал бумажки и к продаже заводов точно не имел никакого отношения.

— Неважно, Семен Ильич. Я хотел бы с ним поговорить, но только так, чтобы об этом никто не знал?

— Попробуйте через Войцеха Каземировича.

— Через здешнего управляющего?

— Да. Он живет в Екатеринбурге с незапамятных времен и наверняка знаком со всеми местными поляками.

После обеда Штейнберг вышел в город и прогулялся по главному проспекту до плотины и обратно. Вернувшись, он нашел управляющего. Ремизов оказался прав, Каземирыч прекрасно знал Красовского и без особого труда договорился со своим соотечественником о встрече, тем более что Штейнберг обещал ему за эту беседу десять рублей, вне зависимости от тех сведений, что сообщит архивариус. Встреча tête-à-tête состоялась этим же вечером.

— Господин Красовский, спасибо, что откликнулись на мое предложение. Как и обещал, ваши услуги будут оплачены, — Штейнберг достал десятирублевую ассигнацию и положил ее на стол рядом с поляком, — я ценю не только свое, но и ваше время.

— Я это понял, — пан Штейнберг, но мне хотелось бы знать — с кем я имею дело?

— Российская тайная полиция.

Рядом с купюрой на стол легла гербовая бумага с подписью императора и полицейский жетон.

— Не знал, что есть такая полиция, — сказал Красовский, внимательно рассматривая бумагу.

— Подчиняется лично императору, занимается расследованием особо важных государственных дел.

— Теперь буду знать.

— Будет лучше, если вы это забудете, когда выйдете отсюда.

— Я понял, пан Штейнберг, простите, не знаю вашего чина.

— Надворный советник, но это не важно, сейчас мы беседуем с вами, как частные лица. Меня интересует сделка купли-продажи пяти заводов Демидова в 1769 году.

— Вы можете посмотреть все документы по этой сделке в архиве, для этого я вам не нужен.

— Документы в полном порядке, господин Красовский, там комар носа не подточит, но есть один нюанс, который я хочу прояснить. За несколько лет до этого на территории Невьянской дачи обнаружили золото и согласно закону, сделка не могла быть оформлена.

— Насколько я помню, были проведены опытные работы, которые показали, что золота там нет.

— Вот с этого момента давайте и начнем. Сразу открою карты: во-первых, меня не интересует это золото, никто не собирается ворошить прошлое и отменять сделку и, во-вторых, я не копаю под ваше учреждение и ваше начальство. Вся эта история случайно попала в поле моего зрения, и вполне возможно, что не имеет никакого отношения к проводимому мной расследованию. Вот в этом я и хочу убедиться.

— Из того, что вы сейчас сказали, пан Штейнберг, я ничего не понял, но я вам, верю и потому расскажу все что знаю.

— Я рад, господин Красовский, что мы поняли друг друга. Итак, начнем: вы не помните, кто проводил эти опытные работы?

— Помню — Тимофей Лачин.

— А вы его хорошо знали?

— Мы не были друзьями, если вы это имеете в виду.

— Он что-нибудь рассказывал о своей работе в Невьянске?

— Нет. Сразу по возвращении из Невьянска он исчез. Я не знаю, что тогда произошло, Федя Забелин сказал мне, что он уволился и уехал к сестре в Москву, а другие говорили, что его уволил начальник. Приказа об увольнении не было, это я точно знаю, его подписал задним числом уже новый начальник.

— Почему новый, а старый куда делся?

— Селиванов Сергей Семенович умер сразу после оформления этой сделки по продаже пяти заводов Демидова. Число я не помню, но можно посмотреть на могильной плите, он похоронен на местном кладбище.

Штейнберг записал данные в тетрадь.

— А этот Забелин сейчас в Екатеринбурге?

— Нет, сразу после похорон Селиванова он уволился и уехал в Петербург. Я слышал, что сейчас Федор стал большим начальником в ведомстве императрицы Марии Федоровны.

— Чем дальше в лес, тем больше дров.

— Согласен с вами, пан Штейнберг, это очень темная история, именно поэтому она и отложилась в моей памяти.

— Хорошо, господин Красовский, вернемся к тем опытным работам, что проводил Тимофей Лачин. После смерти Яковлева, при разборе архивов был найден протокол, составленный Лачиным после проведения этих работ. Так вот, там сказано, что два из трех месторождений золота пригодны для промышленной разработки.

— Вы точно знаете, что этот документ написан именно Лачиным?

— Нет, я его даже не видел, более того сам документ пропал четырнадцать лет назад.

— Тогда к чему весь этот разговор? Без документа вы ничего не сможете доказать.

— Я и не собираюсь этого делать. Я знаю, что в архиве лежит протокол, где сказано, что никакого золота на землях Невьянской дачи нет. На нем стоит та же дата и та же подпись Лачина, но у меня есть сомнения, в том, что это именно тот протокол, что он составил.

— И как вы хотите доказать это через тридцать лет?

— Я уже говорил вам, что не хочу никому ничего доказывать и тем более вершить правосудие через тридцать лет. Все, что мне нужно, это знать: написан хранящийся в архиве протокол рукой Лачина, или нет, именно для этого вы мне и нужны. Естественно, что эти услуги будут оплачены отдельно.

— Думаю, что я смогу вам помочь, пан Штейнберг, но у меня есть один вопрос.

— Слушаю вас.

— Зачем такие сложности, почему просто не придти к главному горному начальнику. С вашими документами для вас будут открыты все двери.

— Господин Красовский, если я последую вашему совету, то завтра каждая собака в Екатеринбурге будет знать меня в лицо. Моя работа не терпит публичности, мне просто необходимо оставаться в тени, отсюда и своеобразные методы, в том числе и деньги. Так, будем считать, что мы договорились?

— Да, пан Штейнберг, я все сделаю. Если у вас все, то я хотел бы откланяться.

— Нет, еще пара вопросов. Скажите, Тимофей Лачин был хорошим специалистом?

— Лачин был не просто хорошим, пан Штейнберг, он был лучшим. Как практик он не имел себе равных в нашем управлении, он единственный, кто мог работать с золотом.

— А Забелин?

— Федя был типичным чиновником, его в лес, а тем более в горы на аркане не затащишь. Подвернулась возможность — он тут же укатил в Петербург делать карьеру и, судя по всему, преуспел. Впрочем, я не удивлен, этот человек способен найти общий язык даже с дьяволом в аду.

— Хорошо. Вернемся к Лачину. После того как он уехал из Екатеринбурга о нем было что-нибудь слышно?

— Собственно говоря, я не уверен, что он вообще уезжал.

— Поясните.

— Дело в том, что через какое-то время я столкнулся с ним в городе.

— Вы с ним разговаривали?

— Нет, я вам уже говорил, что мы не были друзьями. Он толи сделал вид, толи действительно не заметил меня, а сам я не имею привычки навязываться. Когда на работе я вскользь упомянул, что видел Лачина в городе, то один из сотрудников — Самохин Иван Сергеевич сказал, что Тимофей живет в доме на Луговой улице.

— А этот ваш сотрудник не объяснил, откуда у него эти сведения?

— Он сам жил на Луговой улице, а дом в котором, по его словам, жил Тимофей Лачин, располагался, напротив, через дорогу.

— Вы сказали жил?

— Да он умер, причем довольно давно.

— А Лачина вы больше не видели?

— Одно время я регулярно с ним сталкивался на улицах города, правда, последний раз это было лет десять назад.

— Скажите, господин Красовский, а друзей у Лачина в Екатеринбурге не было?

— Когда он работал в Горном управлении, то тесно общался только с Забелиным. В городе, когда я его встречал, он практически всегда был один, правда, два или три раза я видел его в компании Файна.

— Файна?

— Да, ювелира Густава Файна. Сейчас он директор ювелирной школы.

— А как давно Файн появился в Екатеринбурге?

— Давно, пан Штейнберг, лет тридцать назад.

— И чем он занимался?

— У него была ювелирная лавка, где он работал вместе со своими сыновьями.

— Почему была?

— Он ее закрыл и занялся этой школой.

— Вы знаете, где живет Файн?

— Это знают все — на Кузнецкой улице, на северной стороне города, там же, где и Луговая. Его дом легко узнать по красной черепичной крыше.

— Это все, господин Красновский, не смею вас больше задерживать. Деньги ваши, вы их честно заработали. Вторую такую же получите, когда принесете то, о чем мы договаривались.

Несмотря на все опасения Штейнберга, беседа с Красовским оказалась очень полезной, правда вопросов опять было больше, чем ответов, но зато появилась ниточка, за которую можно было ухватиться — Тимофей Лачин. Если он действительно длительное время проживал на Луговой улице в Екатеринбурге, то нужно обязательно поговорить с хозяином дома, у которого тот снимал комнату. Еще нужно будет собрать информацию по ювелиру Файну. Здесь опять придется обращаться к Ремизову. Штейнберг вспомнил, что при их первой встрече Семен Ильич приезжал именно к Файну, как к старому знакомому, за консультацией по поводу камней.

Глава 21. Екатеринбург, 17 мая 1797 года (четверг)

На следующий день погода резко испортилась: небо затянуло тучами, подул холодный северо-восточный ветер и временами моросил нудный мелкий дождь. Штейнберг проснулся довольно поздно и еще долго лежал и смотрел на оконное стекло, по которому ручейками стекала дождевая вода. Что-то было не так, но что конкретно он не мог понять, пока не стал одеваться — было тепло! На улице сыро и холодно, а в помещении тепло и сухо, хотя Штейнберг точно знал, что, ни печки, ни камина в номере нет. Решив выяснить этот казус у Соколова, он быстро оделся и вышел в коридор. В коридоре было так же тепло, как и в номере, что окончательно сбило его с толку, поскольку противоречило законам природы. Должен быть источник тепла, а его не было ни в номере, ни в коридоре. Дверь в номере Соколова оказалась закрытой, а на стук никто не отозвался. Решив, что компаньон уже ушел на завтрак, Штейнберг направился вниз, в трактир и на лестнице столкнулся с управляющим.

— Войцех Каземирович, вы случайно не видели Виктора?

— Пан офицер пришел только под утро в сильном подпитии и приказал его не будить, пока он сам не встанет. Еще приказал держать наготове бутылку холодного шампанского.

— Сразу после завтрака мне нужно будет отлучиться по делам, а когда вернусь, не знаю. Вы уж тут проследите, чтобы все было в лучшем виде.

Штейнберг сам не заметил, как заговорил фразами приказчика Савосина.

— Не волнуйтесь, Генрих Карлович, все сделаем как надо. Две бутылки французского шампанского уже в леднике, как впрочем, и холодный компресс для больной головы.

— Спасибо, Войцех Каземирович, все хлопоты запишите на наш счет. — Сказал, улыбаясь Штейнберг. — Кстати, вы не объясните мне, отчего, в номере тепло?

— А у вас есть претензии?

— Нет, не волнуйтесь, наоборот я очень доволен, просто не могу понять, откуда берется это тепло?

— А, вы об этом! Это наш доморощенный чародей Иван Акимов сделал воздушное отопление. Внизу, на кухне топится большая печь, на которой также и готовят, а нагреваемый этой печью воздух, поднимаясь, поступает по специальным каналам во все помещения. В вашем номере, в углу над шкафом есть квадратное отверстие, закрытое деревянной решеткой из которого и идет теплый воздух.

— Вот чудеса, такого даже в Европе нет!

— Так в Европе и с дровами худо, а на Урале, слава богу, пока хватает.

— Можно топить и углем.

— Можно, конечно и углем, только больно много от него копоти и грязи.

— А кто он такой, этот Акимов?

— Печник. Раньше он просто клал печи, потом додумался, как лучше использовать выделяемое тепло.

— Чудеса, — еще раз повторил Штейнберг, — в России обычный печник запросто решает сложнейшую инженерную задачу, над которой европейские светила бьются уже не одно столетие.

— Ну, не так уж и просто. Над этой идеей он работал несколько лет, но как видите результат просто отличный.

Расставшись с управляющим, Штейнберг отправился на завтрак, не переставая удивляться тому, сколько в России талантливых самородков, по достоинству никак неоцененных на родине. Тут сразу вспомнился соратник Петра I, выдающийся русский механик Андрей Константинович Нартов. Простой человек, не дворянин, который добился в жизни многого: стал статским советником (генеральский чин), членом академии наук, владельцем прекрасной усадьбы и все это благодаря только своему уму, таланту и трудолюбию. Однако, ни близость ко двору, ни личное знакомство с Петром 1 и другими монархами не помогли Нартову внедрить его многочисленные изобретения в жизнь. Удивительное дело, но в России, изобретенные им станки, приспособления и технологии, зачастую на десятилетия опередившие свое время оказались никому не нужны. Правда, его вклад в развитие российской артиллерии оценили и даже наградили — выдали премию пять тысяч рублей, но никто не стал внедрять эти новшества в жизнь. Труд всей его жизни, содержащий описание, подробные чертежи, инструменты и кинематические схемы более трех десятков оригинальных станков, внедрение которых в производство способно было произвести промышленную революцию, оказался никому не нужен в России и сгинул где-то в недрах придворной библиотеки. Подобного разгильдяйства Штейнберг не мог понять никогда. Сокрушенно качая головой, он уселся за столик и заказал на завтрак кофе с ягодными пирогами.

Покончив с завтраком, Штейнберг поднялся к себе, оделся потеплее и отправился на поиски дома Самохина. Он решил не брать извозчика, а пройтись пешком, чтобы проветриться и лучше изучить город. Екатеринбург получил статус города семнадцать лет назад, тогда же немногочисленные улицы стали получать свои первые названия. Город строился не хаотично, как Москва, а строго по разработанному плану, как Петербург, поэтому улицы не извивались и не петляли, а были ровными как стрела, что значительно упрощало поиски. Направляясь по Главному проспекту на восток, Штейнберг периодически останавливал редких прохожих, уточнял, как называется та или иная улица, и записывал все данные в тетрадь. Из пояснений Красовского он знал, что Самохин жил в северо-восточной части города, следовательно, ему нужны были улицы расположенные только слева по ходу. Луговая улица, где предположительно когда-то жил Самохин была четвертой по счету, куда Штейнберг и свернул. Ему повезло, поскольку второй дом справа оказался трактиром — самое лучшее место для сбора всевозможных сплетен и слухов, а также, незаменимый помощник при поисках. Правда, время было не совсем подходящее, поскольку местная публика здесь собиралась ближе к вечеру, а в утренние часы можно было встретить разве что редких постояльцев или таких же приезжих, как и он сам. Делать все равно было нечего, и Штейнберг, обтерев сапоги о мокрую траву, зашел в трактир. За стойкой стоял ражий детина с густой черной бородой, удивительно напоминавший былинных русских богатырей и полотенцем протирал глиняные кружки. Увидев посетителя, он бросил свое занятие и, изобразив на лице некое подобие улыбки, мягким грудным голосом спросил:

— Чего изволите?

Штейнберг окинул взглядом помещение: как он и предполагал было почти пусто, лишь за последним столиком сидели два мужика.

— Я хотел кое-что узнать. — Сказал Штейнберг, подходя к стойке и показывая зажатый между большим и указательным пальцем правой руки серебряный рубль.

— Что конкретно вас интересует?

— Лет десять назад на этой улице жил один человек, которого я ищу.

— Вряд ли я смогу вам помочь, — с сожалением признал детина, — сам я из Верхотурья, только три года, как переехал в Екатеринбург.

— Тогда подскажите, с кем мне лучше переговорить.

— Терентий! — Вместо ответа крикнул трактирщик, обращаясь к одному из сидевших в углу посетителей.

— Чего тебе.

— Ты на Луговой улице живешь?

— Да. А тебе какое дело?

— И как давно ты тут живешь?

— Как начали заселять, так и живу.

— Вот, — обращаясь на этот раз к Штейнбергу сказал детина, — можете поговорить с Терентием, только придется его угостить.

— Хорошо, — подвел итог Штейнберг и, положив рубль на стойку, ногтем указательного пальца подтолкнул его к трактирщику — это тебе, заработал.

— Премного благодарен. Если с ними ничего не выйдет, приходите вечером

— А это, — Штейнберг достал из кармана еще один рубль, — подашь полуштоф водки и что-нибудь на закуску, тебе лучше знать, что они предпочитают.

— Сей момент все будет исполнено.

Трактирщик оказался довольно расторопным, и уже через пару минут на столе перед мужиками стояла водка, две тарелки с дымящимся мясом и еще одна с нарезанным крупными ломтями хлебом.

— Чем обязаны? — Спросил сидевший с краю мужик, обращаясь к расположившемуся напротив Штейнбергу.

— Ничем. Всего два вопроса. Я спрашиваю, вы отвечаете.

— А если мы не знаем ответов?

— Ничего страшного, я поищу тех, кто знает. Да вы не стесняйтесь, пейте, ешьте, все уже оплачено.

Мужики боязливо помялись, однако желание выпить и покушать на дармовщину оказалось сильнее. Сидевший с краю мужик привычным жестом откупорил полуштоф и разлил водку по кружкам.

— А вы, господин? Извините, не знаю вашего имени. — Обратился он к Штейнбергу.

— Зачем вам мое имя? Я же не спрашиваю ваших имен. Что касается водки, то я не пью, это все вам.

— Ну, господин, вам виднее.

Мужики чокнулись, выпили и набросились на горячее мясо. Штейнберг терпеливо ждал. Наконец, когда те немного утолили голод, он решил, что пора начинать разговор, пока их окончательно не развезло.

— Я ищу дом Самохина, он когда-то жил на этой улице.

Мужики недоуменно посмотрели друг на друга.

— Это который Иван? — Толи спросил, толи уточнил сидевший у стены.

— Да, Иван Самохин.

— Так он давно помер.

— Точно, уже лет десять прошло, как помер. — Подтвердил тот, что сидел с краю.

— Я это знаю. — Спокойно сказал Штейнберг. Мне нужен не сам Самохин, а только дом, где он когда-то жил. Это понятно?

— Третий дом от трактира по этой стороне. — Быстро сосчитал крайний мужик. — Только там сейчас живет его дочь с мужем и фамилия их Шаврины. Ворота у них выкрашены светлой охрой их сразу видно.

— Прекрасно, с одним вопросом разобрались, теперь второй и последний. Чей дом расположен через дорогу, напротив дома Самохина?

Мужики опять переглянулись, напрягая затуманенные алкоголем мозги.

— Это Тереньтьевы — сказал тот, что сидел у стены.

— Нет, Тереньтевы ближе сюда, ктрактиру, — возразил сидевший с краю, — скорее всего это Кирпичников. Его ворота как раз напротив ворот Самохина.

— Да, точно. — Согласился напарник. — Это Кирпичников, только он тоже помер.

— И как давно он помер?

— Осенью прошлого года, вот число не скажу, не помню. Мы были на поминках, погода тогда стояла такая же слякотная, как и сейчас.

— А кто там сейчас живет? Жена, дети?

— Да не было у него, ни жены, ни детей. — Категорично заявил сидевший у стены мужик.

— Нет, — возразил крайний, детей точно не было, а вот жена, была. Такая высокая и худая как жердь, только умерла она. Давно это было, она еще раньше Самохина преставилась.

— Ладно, мужики, — сказал Штейнберг, вылезая из-за стола, — ешьте, пока мясо не остыло, свои деньги вы отработали.

Покинув трактир, он прошел дальше по улице и остановился около окрашенных охрой ворот. Все было так, как говорили мужики: прямо напротив бывшего дома Самохина шел высокий забор, за которым было видно только крышу дома, а возле калитки и ворот буйно росла молодая трава. Если тропинка к калитке еще просматривалась и возможно, хоть редко, но ее пользовались, то ворота в этом году точно не открывали, ни разу. По всему было видно, что дом стоит пустой уже давно. Штейнберг обладал хорошей зрительной памятью и был уверен, что вернувшись к себе в номер, сможет нарисовать этот пейзаж во всех деталях. Он не стал долго задерживаться, чтобы не привлекать внимание и, постояв пару минут, развернулся, и не торопясь пошел назад. Вернувшись на Главную улицу, Штейнберг прошел один квартал в западном направлении и свернул направо на Кузнечную улицу, где, по словам Красовского, проживал ювелир Файн. Кузнечная улица шла строго параллельно Луговой и была разбита на отдельные участки аналогичным образом, а дом Файна, который Штейнберг без особого труда узнал по красной черепичной крыше, был пятым от пересечения с Главным проспектом, точно так же, как дом Кирпичникова. Пройдя еще пару домов, Штейнберг развернулся и быстрым шагом пошел обратно.

Вернувшись к себе в номер, он первым делом проверил слова управляющего: встал на стул и над шкафом действительно увидел прямоугольное отверстие, закрытое деревянной решетной, а протянув руку, почувствовал, как ее обволакивает поток теплого воздуха. В Европе этот печник сколотил бы огромное состояние, а здесь в России всю жизнь проведет в нужде, или просто сопьется, — с горечью подумал Штейнберг, и стал раздеваться. Расположившись за столом и разложив письменные принадлежности, он быстро набросал эскиз дома Кирпичникова. Собственно изобразил он не дом, как таковой, а лишь высокий забор с воротами и калиткой, над которым виднелся фронтон крыши, а внизу подписал: Луговая улица, пятый дом от Главного проспекта по левой стороне. Немного подумав, сделал еще одну надпись: Кузнечная улица, пятый дом от Главного проспекта по правой стороне. На другой странице тетради он нарисовал план: две параллельные улицы, между которыми геометрически правильными прямоугольниками располагались усадьбы горожан. Длина застроенной части улиц составляла триста саженей (600 метров), а расстояние между ними — сорок саженей (80 метров). На этой площади размещались сорок участков размером пятнадцать саженей (30 метров) на 20 саженей (40 метров). Двадцать участков выходили на Кузнечную улицу и двадцать на Луговую. Дама Файна и Кирпичникова были смежными и располагались на пятом по счету участке от Главного проспекта, только выходили на разные улицы. Заборы, ворота, калитки и даже фронтоны были абсолютно одинаковыми на обоих домах. Сами дома Штейнберг не видел, но можно было смело предположить — строились они по одному проекту. Ясно, что участки покупались и застраивались, либо одним и тем же человеком, либо близкими родственниками, но имеет ли этот факт какое-либо отношение к тому делу, которым он занимается, этого Штейнберг понять не мог. Единственное, что привело его на Луговую улицу, это попытка найти дом, где когда-то проживал Лачин. Дом он нашел, вот только поговорить оказалось не с кем, и теперь оставался единственный человек, который мог что-либо рассказать о Лачине — ювелир Файн.

После обеда Штейнберга навестил Красовский.

— Извиняюсь, пан Штейнберг, я проходил мимо и решил зайти, доложить о результатах.

— Входите, господин Красовский. Вы что-то узнали?

— Да. Протокол о проведении опытных работ, подшитый к документам о продаже пяти заводов Яковлеву в 1769 году написан рукой Федора Забелина.

— А могло быть так, что Забелин просто переписал протокол Лачина, ведь нужно было несколько копий. Может быть, он просто помогал оформлять документы.

— Такое возможно, но не в этом случае

— Почему вы так решили?

— Я нашел заявку на имя генерала Вяземского, датированную 1763 годом, где местные крестьяне Третьяков и Сивков сообщают об обнаружении ими золота на территории Невьянской дачи и подтверждают это образцами золотоносной породы. К сожалению, сами образцы не сохранились, но судя по описанию, речь идет о кварцевых жилах. Так вот, в протоколе, написанном рукой Забелина, сказано: «из оных приисков, два железных, а не золотосодержащих, а третий ничего не содержащий».

— И что тут странного? Кварц часто имеет грязно-коричневую окраску из-за присутствия железа.

— Абсолютно справедливо, пан Штейнберг, вот только никто и никогда не называл залежи кварцевых пластов коричневого цвета железным прииском. Только такой невежда, как Забелин мог написать подобное. Я не горный инженер, пан Штейнберг, но по роду своей работы видел много руд и минералов, в том числе и кварцевых. Так вот, чаще всего золото встречается именно в коричневых кварцах и его хорошо видно невооруженным взглядом. Если простой крестьянин смог разглядеть золото, значит, оно там действительно было, вопрос только в каком количестве.

— Получается, что Забелин переписал протокол Лачина, изменив только результаты испытаний?

— Именно об этом я и говорю, будь он специалистом, то действовал бы гораздо тоньше.

— Как именно?

— Например, занизил содержание золота, что делало невыгодным добычу, или написал, что за золото приняли обычный пирит, что случается сплошь и рядом.

— Хорошо, господин Красовский, вы выполнили свою часть сделки, я выполняю свою. Вот ваши деньги.

Штейнберг положил на стол перед Красовским десятирублевую ассигнацию.

— И не в службу, а в дружбу, подскажите, пожалуйста — если я захочу купить дом в Екатеринбурге, куда мне нужно обращаться?

— По закону все сделки с недвижимостью совершаются в канцелярии уездного суда, но я бы посоветовал вам обратиться к адвокату Гринбергу. Вы избавите себя от процедуры хождения по кабинетам российских чиновников, унизительного ожидания в бесконечных очередях и повсеместных взяток.

— А где мне найти этого Гринберга?

— Здесь, на Главном проспекте, через два дома от вас. Его контора на втором этаже, над мелочной лавкой купца Кожина. Если я вам больше не нужен, то хотел бы откланяться.

— Да, господин Красовский, я вас больше не задерживаю.

Взяв со стола деньги, поляк удалился, а Штейнберг вернулся к прерванной работе.

Глава 22. Екатеринбург, 18–19 мая 1797 года (пятница — суббота)

Виктор опять куда-то исчез, и завтракать Генриху пришлось в одиночестве. Как и говорил Красовский, контора Гринберга располагалась через два дома от трактира купчихи Казанцевой, только на противоположной стороне Главного проспекта.

— Вы ко мне, молодой человек?

— Если вы Гринберг, то к вам.

— Совершенно верно, я Гринберг Исаак Соломонович. Можете смело изложить ваши проблемы, все, что вы скажете, останется в этих стенах.

— Штейнберг Генрих Карлович, ювелир. Я хочу купить дом в Екатеринбурге и мне посоветовали обратиться к вам.

— Вы желаете купить какой-то конкретный дом, или будете выбирать из того, что выставлено на продажу?

— Меня интересует конкретный дом, хозяин которого умер осенью прошлого года. Я разговаривал с соседями: дом стоит пустой уже полгода, и с кем договариваться о покупке не ясно.

— Для этого есть Гринберг, так что вы поступили абсолютно верно, обратившись ко мне. Итак, где находится интересующий вас дом?

— Улица Луговая, пятый дом от Главного проспекта по левой стороне.

Адвокат достал из стоящего в углу шкафа свернутый в трубочку лист плотной бумаги, на деле оказавшийся подробным планом города, и расстелил его на столе, прижав углы лежавшими на столе книгами.

— Итак, Генрих Карлович, посмотрим, что вы себе подобрали. Вот Главный проспект, вот Луговая улица, а дальше на север или на юг.

— На север пятый дом.

Улицы были четко разбиты на участки и, отсчитав пятый по левой стороне, Гринберг поставил на нем маленький крестик.

— Вам повезло, Генрих Карлович, в случае удачного завершения сделки вашим соседом будет коллега по профессии ювелир Файн.

— У вас все хозяева домов перечислены?

— Нет, у меня отмечены дома только самых известных людей города.

— Тогда здесь какая-то ошибка, — решил разыграть простака Штейнберг, — я разговаривал с соседями — никаких ювелиров там нет.

— Я говорю о вашем соседе по участку, фасад его дома выходит на параллельную — Кузнечную улицу. Впрочем, это сейчас не имеет никакого значения. Пока остановимся на том, что я наведу справки. Как фамилия умершего владельца дома?

— Кирпичников, а вот имени и отчества я не знаю.

— Неважно, я сам во всем разберусь, — сказал Гринберг, записывая фамилию в тетрадь, — с вас Генрих Карлович пять рублей за справки.

Штейнберг выложил на стол золотую пятирублевую монету.

— Еще, Исаак Самуилович, если можно, узнайте всех, кто вообще владел этим домом.

— Боитесь родового проклятия? — Сказал с улыбкой старый еврей. — Это всего лишь обычный дом, построенный максимум тридцать лет назад, а не фамильный замок с вековой историей, легендами и приведениями.

— А вдруг там кого-то убили или, не дай бог, кто-то наложил на себя руки? Сами понимаете, не очень-то приятно жить в таком доме.

— Согласен, Генрих Карлович, жутковато. Сделаю все, что могу, зайдите ко мне завтра в это же время.

После обеда Штейнберга навестил Ремизов.

— Семен Ильич, вы как-то говорили, что хорошо знакомы с ювелиром Файном.

— Хорошо, это громко сказано, но знаю я его достаточно давно.

— Когда и как вы с ним познакомились?

— Это было в середине семидесятых годов, я тогда уже работал помощником управляющего на Билимбаевском заводе. Верстах в трех северо-восточнее Билимбая наш горный инженер нашел залежи железной руды, но первые плавки дали отрицательный результат. Полученное железо при ковке крошилось, и мы не могли понять, почему это происходит. Однажды, находясь по служебной надобности в Екатеринбурге, я случайно встретил там уже известного вам Савву Игнатьевича Лонгинова и рассказал ему о наших проблемах. Вот тогда он и посоветовал мне обратиться к Файну.

— Какое отношение имеет ювелир к металлургии?

— Представьте, я задал ему тот же вопрос. Оказалось, что Файн не только ювелир, но еще и металлург. Яковлев нашел его где-то в Саксонии и уговорил приехать в Россию именно для того, чтобы решать различные технологические вопросы на своих заводах.

— Как вам удалось с ним договориться, ведь фактически он был наемным работником Яковлева?

— Договаривался управляющий, а на каких условиях и знал ли об этом его хозяин, я не в курсе. Мне известно только, что речь шла о деньгах и в договоре фигурировали две цифры: одна — фиксированная, за проведение опытных работ и вторая — премия в случае положительного результата.

— Ему удалось решить ваши проблемы?

— Далеко не сразу. Потребовалось три месяца напряженной работы, но он все-таки справился с поставленной задачей. Оказалось, что руда содержит большое количество серы и чтобы удалить ее, при плавке нужно использовать особый флюс, состав которого Файн разработал исходя из наших местных материалов.

— Вы сейчас работаете по технологии, разработанной для вас Файном?

— К сожалению, нет. Нам пришлось отказаться от использования того месторождения по чисто экономическим соображениям. Себестоимость получаемого железа оказалась слишком высокой, но к Файну никаких претензий у руководства не было, и деньги, насколько мне известно, он получил полностью, включая премиальные.

— Если Файн приехал в Екатеринбург как металлург, почему все называют его ювелиром?

— Одно время у него была ювелирная лавка на Главном проспекте, недалеко от того места где вы проживаете, там сейчас кондитерская Ларионова.

— Как долго он держал эту лавку?

— Сейчас уже и не вспомню, но лет десять точно. Вместе с ним там работали два его сына — очень талантливые ребята.

— Про талант это ваше личное мнение?

— Нет, так говорил сам Файн. По его словам сыновья значительно талантливее своего отца, а ведь Файн очень квалифицированный ювелир.

— Хорошо, оставим в покое детей и вернемся к отцу. Вам известно, где сейчас проживает Файн?

— Там же где и жил раньше, на Кузнечной улице, недалеко от Главного проспекта. Его легко найти — единственный в Екатеринбурге дом, крытый на европейский манер красной черепицей. Генрих Карлович, я могу спросить, чем вызван ваш интерес к ювелиру Файну? Поймите, я не лезу в ваши дела, просто хочу помочь. Как я уже говорил, мы давно знакомы, он прекрасный специалист и что самое главное — добрый и отзывчивый человек. В Художественной школе, которую он построил и возглавляет уже более семи лет, дети простых людей получают образование и специальность абсолютно бесплатно, более того, им еще выплачивают стипендию и заработную плату, причем каждый месяц и без задержек. Для многих эти деньги являются существенной прибавкой к семейному бюджету. Файн реально не может быть замешан ни в каких преступлениях, и вы напрасно тратите на него свое время.

— Поверьте, Семен Ильич, я прекрасно понимаю ваше беспокойство и очень ценю желание помочь. На самом деле у меня нет никаких претензий к ювелиру Файну. Я собирал сведения об унтер-штейгере Тимофее Лачине и Красовский, с которым я беседовал, вспомнил, что несколько раз видел его в компании Файна. Вот, собственно и все.

— Я помню, прошлый раз вы говорили, что Лачин проводил опытные работы на трех золотоносных участках Невьянской дачи, но если он в чем-то виноват, это не значит, что нужно подозревать всех, с кем он когда-либо встречался.

— Не нужно так волноваться, Семен Ильич. Еще раз повторюсь, что ни в чем не подозреваю ювелира Файна, скажу больше — у меня даже к Лачину нет никаких претензий.

— Тогда я ничего не понимаю.

— Вы удивитесь, но я тоже пока ничего не понимаю.

— Вы извините, Генрих Карлович, что я вот так лезу в ваши дела, просто хочу помочь.

— Я это ценю, Семен Ильич и большое вам спасибо за Красовского.

— Он вам чем-то помог?

— Беседа была довольно содержательной, правда, особыми результатами я похвастаться пока не могу. Кстати, вы не видели еще Ивана Елгозина?

— Вы по поводу продажи камней?

— Да. Почему он предложил камни вам, а не пошел к перекупщикам в Екатеринбурге?

— Я разговаривал с ним, дня два назад. Здесь все просто: на покойнике, вещи которого он забрал был красивый серебряный крестик. Иван человек крещеный и решил забрать крестик себе взамен своего медного, однако, священник, объяснил ему, что это не православный, а католический крестик. Он просто побоялся продавать эти вещи в Екатеринбурге, где много поляков, боясь, что кто-то их узнает и предложил мне.

— Действительно, все просто, как две копейки.

— Я еще тогда сказал вам, что Иван не причастен к этому убийству.

…

Утром Генрих опять не застал Виктора, а управляющий пояснил, что «пан офицер не появлялся со вчерашнего дня». Позавтракав, Штейнберг решил навестить адвоката.

— Я думал, вы не работаете в субботу. — Сказал Штейнберг, здороваясь и пожимая протянутую Гринбергом руку.

— Слишком накладно устраивать два выходных дня в неделю, так можно и разориться. Я навел справки, Генрих Карлович, правда, порадовать мне вас нечем.

— Дом не продается?

— Можно сказать и так. Все дело в том, что дом никогда не принадлежал умершему господину Кирпичникову.

— Но соседи говорили, что кроме него там никто не жил.

— Допускаю, что он там жил, вот только хозяином дома он не был. В 1769 году этот участок под номером 128 купил известный предприниматель Яковлев. Не тот, что сейчас является хозяином Невьянского завода, а еще его отец — Савва Яковлевич. В 1770 году он выстроил на этом участке два дома, а в 1771 году продал их. Один из домов, фасад которого выходил на Кузнечную улицу купил ювелир Файн, второй, с выходом на Луговую улицу, некто Лачин Тимофей Иванович. Вот он и является настоящим владельцем этого дома. Сразу скажу, что я не знаю, кто он такой и где его искать.

— Жаль, хороший дом, да и место мне понравилось. Я вам что-нибудь должен, господин Гринберг?

— Смотрю, вы не очень расстроены тем, что сделка сорвалась?

— Что, сильно заметно, Исаак Соломонович? — Улыбаясь, спросил Штейнберг.

— Я сразу понял, что дом вы покупать не собираетесь.

— Тогда почему вы взялись за это дело.

— Вы заплатили за справку, я вам ее предоставил.

— Плохой из меня актер, придется еще поработать над образом. Так я вам что-то должен?

— Если это все, что вы хотели узнать, то мы в расчете.

— А у вас есть что-то еще?

— Кое-что есть, правда, заплатить придется уже десять рублей и желательно золотом.

— Хорошо, я готов купить кота в мешке. — Сказал Штейнберг и выложил на стол две новенькие пятирублевые золотые монеты с крестом из четырех букв «П».

Гринберг выдвинул ящик стола, смахнул туда деньги и протянул Штейнбергу листок бумаги.

— Этим домом кроме вас интересовались еще два человека, фамилии и даты запросов у вас в руках.

На листке было всего две строчки: Севрюгин Сергей Семенович 2 июня 1783 года и Протасов Демьян Емельянович 2 октября 1797 года.

— Откуда у вас эти данные, ведь запрос Севрюгина был сделан пятнадцать лет назад.

— При обращении в магистрат в обязательном порядке предъявляется паспорт, а сам запрос фиксируется. В данном случае на обратной стороне личной карточки, которые заведены на каждый дом в городе. Это установлено было еще Татищевым и до сих пор его постановление никто не отменил.

— Нам остается только поблагодарить Василия Никитича за его предусмотрительность. Великий был человек!

— Полностью с вами согласен, Генрих Карлович. Извините, можно личную просьбу?

— Да, пожалуйста.

— Вы ведь ювелир?

— Да. Я сам вам об этом сказал.

— Прекрасно. Понимаете, я сейчас веду одно дело, где фигурирует кольцо с бриллиантом и у нас возникли разногласия по поводу его стоимости. Не могли бы вы провести независимую оценку, естественно неофициально, лично для меня.

— Кольцо у вас?

— Да, оно здесь.

Гринберг подошел к висевшей на стене картине и снял ее. За картиной находился небольшой сейф, вмонтированный в стену. Открыв сейф, Гринберг взял маленькую коробочку и, достав из нее кольцо, передал его ювелиру.

— Вы хотите знать его примерную стоимость, — спросил Штейнберг, доставая из кармана лупу и разглядывая кольцо, — сразу скажу, что оно практически ничего не стоит. Максимум, что вам за него дадут это десять рублей — золота здесь примерно на эту сумму.

— А как же бриллиант?

— Это не бриллиант, Исаак Самуилович, это обычный горный хрусталь, к тому же довольно низкого качества и плохой огранки.

— У меня нет слов, Генрих Карлович. Вы действительно ювелир, и очень квалифицированный.

— Вы в этом сомневались?

— Поймите меня правильно …

— Не надо оправдываться, Исаак Соломонович, у меня нет к вам претензий. Скажите лучше, как мне попасть на городское кладбище?

— Вы можете взять извозчика, и он вас быстро доставит до места.

— Сегодня хорошая погода и я хотел бы прогуляться.

— Далековато, там версты три будет.

— У меня есть время.

— Тогда пойдете по Главному проспекту в сторону плотины до пересечения с Московской улицей — это уже самая окраина города. Там слева увидите церковь, а за ней как раз местное кладбище. Хотел бы вас предупредить, Генрих Карлович, что все, кто интересовался этим домом…

— Были убиты. Я это знаю.

— Вейзмир! (бог мой) Выходит, что я продал абсолютно ненужные вам сведения? — Сокрушенно качая головой, вздохнул старый еврей.

— Не расстраивайтесь так, Исаак Соломонович, вы честно отработали свой гонорар и пусть ваша совесть успокоится.

— Я не знаю, молодой человек, кто вы и что у вас за дело, но вы мне понравились, и я искренне желаю вам удачи.

— Спасибо. Удача, это как раз то, что мне сейчас крайне необходимо.

Расставшись с Гринбергом, Штейнберг, следуя его указаниям, отправился на городское кладбище. После непродолжительного похолодания установилась по-летнему теплая, сухая погода и небольшая прогулка на свежем воздухе была не только полезна, но еще и приятна. Итак, сведения, полученные от Гринберга, документально подтвердили правильность его выводов. Конечно, все это косвенные доказательства и ни один суд их не примет, но стало понятно, что он на верном пути. Теперь нужно обязательно найти могилу Кирпичникова, и узнать точную дату его смерти. Дойдя до Московской улицы, Штейнберг увидел по левую руку за покрытыми свежей зеленью деревьями купол церкви. Решив не тратить понапрасну время, блуждая между могилами, он нашел сторожа, но тот не мог ему ничем помочь, и пришлось еще с полчаса ждать, пока появится смотритель кладбища. Серебряный рубль быстро решил все проблемы и через пятнадцать минут Штейнберг уже стоял перед свежей могилой: Кирпичников Павел Афанасьевич 1732–1797 гг.

— Стоило ради этого тащиться на кладбище, — подумал он с досадой.

Ему нужна точная дата смерти — день, когда оборвалась жизнь Кирпичникова. Именно за этим он и шел сюда, но удача, которую пророчил ему старый еврей, явно решила, что сегодня уже выполнила по отношению к нему свою норму. Штейнберг собрался уходить, как вдруг заметил то, на что раньше не обратил внимания: могила Кирпичникова была единственной свежей в окружении давно заросших бурьяном захоронений.

— Почему его похоронили здесь? — Задал он сам себе вопрос.

Вероятно, рядом похоронен кто-то из родственников, скорее всего жена, о которой говорил тот мужик в трактире. Действительно, соседняя могила выглядела вполне ухоженной, во всяком случае, не такой заросшей. Было понятно, что до недавнего времени за ней кто-то присматривал. Надпись на табличке стерлась, и только с большим трудом Штейнбергу удалось ее восстановить: Кирпичникова Анна Ивановна 1734–1784 гг. Похоже, удача все же вернулась. Он записал все в тетрадь и быстрым шагом пошел назад. Смотритель был на месте и Штейнберг показал ему листок с именами и датами.

— Мне нужно знать точную дату смерти этих людей. Вы можете сказать дату, когда проходили похороны?

— Здесь я ничем не могу помочь, мы не ведем такого учета. Зайдите в церковь, если их отпевали здесь, то запись обязательно должна остаться.

Поблагодарив смотрителя, Штейнберг, чуть ли не бегом, бросился к церкви. Старый дьячок, кряхтя и покашливая, долго копался в своих книгах, и наконец, выдал что требовалось: Анну Ивановну отпевали 8 апреля 1784 года, а Павла Афанасьевича — 4 октября 1797 года. Услуги дьячка облегчили карманы Штейнберга еще на два серебряных рубля, зато госпожа удача, как репей, прочно прицепилась к нему.

Глава 23. Екатеринбург 19–20 мая 1798 года (суббота — воскресенье)

19 мая (суббота)

В приподнятом настроении Штейнберг возвращался к себе в номер, неторопливо шагая по Главному проспекту. Задача, которая, еще совсем недавно в Москве выглядела, крайне сложной, была решена за несколько дней, но самое главное, что удалось сделать это тихо, не насторожив противника. Осталось лишь собрать все части мозаики в единое целое, что он и сделает, вернувшись в номер. Потребуется еще несколько дней кропотливого труда, чтобы составить грамотный отчет и ведомость по расходу денежных средств и можно возвращаться в Москву. Конечно, неплохо бы сходить в тайгу и подтвердить свои выводы личными наблюдениями, но, что там можно увидеть? Раскольничий скит? Мы и так знаем, что он там есть. Изумруды? Но, нам их никто не покажет, мы даже не сможем даже попасть на территорию скита и своим посещением только насторожим противника. Разведка местности? Зачем, мы не будем захватывать рудник, это сделают местные власти по команде из Петербурга. До сих пор им удалось сохранить инкогнито, зачем лишний раз светиться и рисковать. Он официально приехал к другу у которого закончился срок ссылки и сейчас, когда Виктор утрясет свои дела они могут спокойно уехать, не вызвав ни у кого никаких подозрений.

— Есть чем гордиться. — Без ложной скромности подумал Штейнберг, вспоминая страхи и сомнения, которые одолевали его те две недели, пока он добирался до Екатеринбурга.

Собственно говоря, единственное, чего он тогда боялся, это подвести Федора Васильевича Ростопчина. Он не представлял себе, как вернется в Москву ни с чем и предстанет перед своим покровителем, который верил в него и надеялся на успех, с пустыми руками. Теперь можно смело сказать, что он оправдал доверие Ростопчина и тот в скором времени сможет доложить самому императору об успешном завершении дела. Рассуждая подобным образом, Штейнберг вдруг осознал, что ни разу не вспомнил о себе, а ведь, согласно договора он становится монополистом по огранке камней для казны.

— Все, Генрих, ты теперь богатый человек. — Сказал он сам себе, однако никакой радости, а тем более эйфории не испытал. Почему?

Его размышления были прерваны громкими пьяными голосами и вульгарным смехом. Штейнберг повернулся и увидел, что на другой стороне проспекта, на крыльце булочной стоит молодая девушка с коробкой в руках, а из остановившейся рядом коляски вылезают пьяные молодые парни. Всего четыре человека — машинально отметил про себя Штейнберг и направился к булочной.

— Гляди, Вань, кого мы встретили! — Заорал на всю улицу самый высокий из них, размахивая, зажатой в руке бутылкой. — Твоя бывшая невеста, мадемуазель «Недотрога» собственной персоной.

Раздался очередной взрыв пьяного хохота.

— А чего я, — пьяно прогундосил Иван, — Никита тоже к ней свататься.

— И тоже получил от ворот поворот! — Не унимался длинный.

— Да больно надо, — это, по всей видимости, вступил в разговор Никита, — Федосьевна сказала, что у нее ноги кривые.

И окружившие девушку бугаи опять заржали.

— А вот это мы сейчас и проверим. — Заявил длинный, и направился к девушке, но тут на его пути встал Штейнберг.

— Господа, вам не кажется, что ваше поведение выходит за рамки приличия?

— А ты кто такой, чтобы нам указывать? — Спросил Никита и, отодвинув в сторону длинного, вышел вперед.

Он был немного ниже Штейнберга, но гораздо шире в плечах и значительно тяжелее.

— Что ты с ним церемонишься, Никита, — пьяно усмехнулся стоявший за ним Иван, — дай ему в рыло и все дела.

Никита замахнулся, собираясь ударить Штейнберга, но тот оказался к этому готов и, увернувшись, нанес прямой правой удар противнику в лицо. Штейнберг не обладал большой физической силой и крупногабаритный Никита наверняка бы устоял на ногах, будучи трезвым, но алкоголь сыграл свою роль и он как куль завалился на землю. Из разбитых губ и носа обильно потекла кровь.

— Ты что творишь, козел! — закричал длинный и бросился вперед, размахивая руками, но наткнувшись на резко выставленную Штейнбергом ногу, растянулся на земле рядом с Никитой. Дальнейшее Штейнберг помнил смутно: на него навалились скопом и удары посыпались со всех сторон. Некоторое время он еще отбивался, усиленно работая руками и ногами, но потом оказался на земле и потерял сознание.

Очнулся он в своем номере, на своей кровати, а рядом на стуле сидел Соколов и поправлял холодный компресс у него на голове.

— Ну что, очнулся, «донкихот» хренов? — К удивлению Генриха, Виктор был совершенно трезв — Как ты себя чувствуешь?

— Вроде ничего, только голова сильно болит.

— Еще бы ей не болеть, когда тебя огрели бутылкой по голове. — Возмутился друг. — Твое счастье, что она была почти пустая.

— Кто тебе это рассказал?

— Я сам все видел.

— А как ты там оказался?

— Случайно. Проходил мимо, смотрю четыре пьяных купчика метелят надворного советника тайной полиции.

— Так это ты меня спас?

— Не я один, еще мужик помогал.

В это время раздался стук в дверь.

— Войдите. — Нарочито громко скорее прокричал, чем сказал Соколов.

Вошел управляющий Войцех Каземирович и вместе с ним высокий молодой человек с небольшой сумкой в руках.

— Пан офицер, я вам доктора привел.

— Я вроде не посылал за доктором.

— Это Серафима Дмитриевна прислали.

— Так она уже вернулась?

— Да, только сегодня утром.

— Ладно, если пришел, то пусть осмотрит больного.

Доктор подошел к кровати и сел на стул, который специально для него освободил Соколов и приступил к осмотру.

— Ноги руки целы, ребра тоже. Небольшие ушибы, синяк под глазом, разбитая губа и шишка на голове — резюмировал он. Вы легко отделались, господин Штейнберг, два-три дня покоя и все само заживет. Кстати, откуда у вас свежий шрам на затылке.

— Случайно получил по голове чем-то тяжелым этой весной в Москве.

— У вас было сотрясение мозга?

— Да, средней тяжести, как сказал врач.

— Тогда дело серьезнее, чем я думал. Вам нужно как минимум две недели абсолютного покоя. Я опасаюсь рецидива, поэтому буду навещать вас через каждые два дня по вечерам. Полный покой, никаких резких движений и физических нагрузок. Старайтесь больше лежать, категорически запрещается читать и писать, а так же покидать вашу комнату. Никаких спиртных напитков и кофе, рекомендации по вашему питанию я передам Серафиме Дмитриевне. Еще раз повторяю: покой и только покой.

Собрав свои инструменты, врач собрался было уходить, но был остановлен Соколовым.

— Сколько мы должны за визит?

— Ничего, все уже оплатила Серафима Дмитриевна. Выздоравливайте, Генрих Карлович. Всего хорошего, господа.

— У тебя, оказывается, вошло в привычку получать по голове, — съязвил Соколов, когда за доктором закрылась дверь.

— Это случайность.

— Ладно, сейчас отдыхай, завтра поговорим.

Соколов вышел, а Штейнберг уже через несколько минут спал сном праведника.

20 мая (воскресенье)

Утром Штейнберг проснулся довольно рано, солнце еще не взошло, но было уже довольно светло. Голова не болела, разве только шишка, и то, когда до нее дотрагиваешься. Глаз опух, но особых неудобств не доставлял, а вот разбитая губа противно саднила. Страшно хотелось пить и осторожно, стараясь не делать резких движений, он сел на кровати. Его взгляд уперся во что-то темное, стоявшее на полу в изголовье. Присмотревшись, он понял, что это ведро с водой, из которой торчат горлышки трех бутылок пива.

— Это Виктор, — с теплотой подумал Штейнберг, — и как только догадался? Правда, доктор запретил алкоголь, но ведь его здесь нет, а пить очень хочется.

Поборов сомнения Генрих медленно нагнулся, потрогал воду и с удовлетворением отметил, что она была прохладной. Выпив залпом одну за другой, две бутылки пива он почувствовал явное облегчение и уже через пять минут, его снова сморил сон.

— Я хотел тебе сообщить прекрасную новость — я вычислил тех, кто стоит за изумрудами. — Штейнберг сидел на кровати и выглядел вполне здоровым, если бы не синяки и разбитая губа. — Мы выполнили задание быстро и главное, тихо, никого не насторожив. Теперь можно ехать в Москву докладывать результаты работы Ростопчину.

— То, что мы выполнили задание, ты мне уже говорил, вот только насчет тишины я не уверен.

— Ты об этом, — Штейнберг показал рукой на заплывший глаз, — это чепуха.

— Да нет, друг мой, я кое о чем другом.

— О чем? — Насторожился Штейнберг.

— О том, что тебя пасут уже четыре дня.

— Как пасут?

— Очень просто. За тобой постоянно ходит хвост.

— Какой еще хвост?

— Следят за тобой. Куда бы ты ни пошел, за тобой постоянно ходит их человек. Они регулярно меняются, правда, всего я видел пока только двух, но не исключено, что их гораздо больше. Кто-то очень интересуется твоей деятельностью в Екатеринбурге. Ты только приехал, еще не успел завести здесь любовницу и наставить кому-то рога, поэтому оскорбленный муж отменяется.

— Как давно ты это заметил? — Спросил Генрих, пропустив мимо ушей последнюю фразу друга.

— На следующий день после приезда из Невьянска. Возвращаясь из канцелярии, я увидел, что ты идешь по проспекту и уже хотел подойти, как вдруг заметил, что в двадцати саженях следом за тобой идет мужик, которого я утром видел возле нашего трактира. Я проследил за вами. Когда ты вернулся к себе в номер, он зашел в дом напротив и уселся у окна, продолжая наблюдение. Я узнал у Каземирыча — этот дом раньше занимала мелочная лавка, но вот уже более года он стоит пустой. Ты три дня бродил по городу, посетил трактир на Луговой улице, дважды наведался к адвокату Гринбергу, побывал на городском кладбище и везде за тобой следовал их человек.

— Виктор, ты что, следил за мной?

— А ты как думал? В письме Ростопчина прямо так и сказано — оберегать тебя, как зеницу ока.

— Но мне Войцех Каземирович сказал, что ты в загуле.

— Правильно. Мне нужно было выяснить все в спокойной обстановке. Моя личность их точно не интересует, они сосредоточены только на тебе. Поэтому мне нужно было сделать так, чтобы нас не видели вместе. Вот я и придумал этот ход с загулом, чтобы ты меня не искал.

— Но что им нужно? Если бы хотели убить, то могли это сделать еще в первый день.

— Думаю, убийство пока не входит в их планы. Увидев, что ты направился к булочной, следивший за тобой мужик остановился, а когда началась драка, сразу бросился на помощь. Честно говоря, я вначале подумал, что он с ними заодно, однако, быстро успокоился, увидев, как разлетаются в разные стороны твои противники. Вдвоем мы быстро их утихомирили, и пока он пытался привести тебя в чувства, я поймал извозчика.

— А что стало с этими пьянчугами?

— А я откуда знаю. Я повез тебя, мужик исчез, а они остались лежать там.

— Они хоть живы?

— Думаю да, во всяком случае, двое из них довольно громко стонали. Сам понимаешь, дожидаться полиции мы не стали.

— А девушка куда делась?

— Какая девушка?

— Та, что стояла на крыльце булочной.

— Так весь этот сыр-бор из-за дамы?

— Да, эта пьянь оскорбляла барышню, и пришлось вмешаться.

— И как зовут твою пассию?

— Я не знаю.

— Ты вступился за честь дамы, даже не зная, кто она такая? Ты хоть видел, что их четверо?

— Я умею считать.

— Считаешь ты, может быть и хорошо, но вот соображаешь явно неважно. Не окажись мы рядом, они бы тебя прибили, или в лучшем случае покалечили. Ты об этом подумал, Ромео хренов?

— Виктор, как только я ее увидел, сразу забыл все на свете. Не надо смеяться, она просто ангел.

— Где ты видел ангелов?

— Да, на картинках в книгах и в церкви.

— Хорошо, хоть так, а я грешным делом подумал, что у тебя уже глюки.

— Не смейся, пожалуйста, она действительно прекрасна. Такой бриллиант в этой уральской глуши, где теперь ее найдешь?

— Видно здорово тебя по башке двинули.

— Ты это о чем?

— Где твоя железная логика Ромео? Найти эту Джульетту не составляет никакого труда, достаточно обратиться в булочную.

— Виктор, ты гений! Завтра непременно зайду и спрошу, кто она такая.

— Ты сначала на себя в зеркало посмотри: глаз заплыл и посинел, губа разбита, и скула с этой стороны лица сильно опухла. Тебя в булочную с такой рожей даже на порог не пустят.

— Черт, я совсем забыл. Вчера, вроде было получше.

— Ага, а завтра будет еще лучше, — злорадно сказал Соколов, — поверь мне, я знаю, что говорю. Завтра твоя скула и глаз расцветут так, что для выхода в город придется пользоваться траурной вуалью.

— Спасибо, ты как никто умеешь успокаивать.

— Слушай, давай лучше вернемся к нашим делам. Ты вроде нашел тех, кто стоит за изумрудами.

— Это так, но сейчас я не готов озвучить свои выводы. Мне нужно привести в порядок собранные сведения и выстроить их в логическую цепочку, в противном случае ты ничего не поймешь.

— Это те сведения, что ты собрал за последние четыре дня?

— Да, все что я узнал после возвращения из Невьянска.

— За тобой следили четыре дня и им известны все твои контакты за это время. Не исключаю также, что они собрали те же сведения что и ты. Что им это даст?

— Ничего. Во-первых, им неизвестно, что меня дважды посетили Ремизов и Красовский. Они заходили в трактир, но я их не встречал и не провожал и вместе нас никто не видел. Во-вторых, все сведения, которые я собирал в городе разрозненные, и относятся к сделке 1769 года. Даже, если они что-то и узнают, все равно ничего не поймут.

— Уже легче. Что будем делать с этими наблюдателями?

— Думаю, ничего. Мне прописали две недели покоя, вот пусть сидят и ждут, когда я поправлюсь. Если нужно будет выйти в город, воспользуюсь черным ходом и через сад пройду на соседнюю улицу. А тебя что-то смущает?

— Скорее, настораживает. Откуда взялся этот хвост? Мы только приехали в Екатеринбург, и тут же за тобой началась слежка.

— Я не совсем понимаю ход твоих мыслей.

— Согласись, что сделка купли — продажи пяти заводов тридцатилетней давности их вряд ли интересует, значит, дело в изумрудах.

— Скорее всего, что так.

— О том, что мы занимаемся изумрудами, здесь знает только Ремизов, но он вне подозрений.

— А если это результат нашей поездки в Невьянск? Может быть, мы кого-то там вспугнули?

— Тогда пасли бы нас обоих, но пасут только тебя.

— И что это означает?

— Думаю, что хвост ты притащил за собой из Москвы. Вспомни, кто еще мог знать об уральских изумрудах.

— Федор Васильевич выяснил, что убийством Демьяна Протасова интересовался хозяин игорного салона «Червовый валет» Алексей Дулов. Это в том же доме, где и трактир, только на третьем этаже. Не исключено, что он что-то заподозрил, ведь именно его люди напали на меня в Москве, когда я возвращался домой после разговора с Ростопчиным.

— Шрам на голове это дело их рук?

— Да. Меня тогда спас один из работников Ростопчина.

— Если это они, то насколько все серьезно?

— Серьезно, Виктор, очень серьезно. По сведениям московской полиции Дулов, по прозвищу «Князь» причастен к серии разбойных нападений и грабежей. Общая сумма похищенного составляет более двухсот тысяч рублей.

— Если полиция знает, что за этими преступлениями стоит именно Дулов, то почему он не в тюрьме?

— Это только предположение. Доказать его причастность к данным преступлениям очень сложно, ведь сам он никого не грабит и не убивает, это делают другие люди. Тех, кто засветился, он просто убирает, так что никаких свидетелей нет.

— Если это они, тогда понятно, почему за тобой установили слежку — решили, что ты приведешь их к руднику.

— А я привел их на кладбище!

— Ты не очень-то обольщайся, думаю, терпение у них скоро закончится, и тогда они перейдут к радикальным методам. Риск получить по голове в третий раз довольно велик, и нужно что-то предпринять.

— Слежка им ничего не даст, они немного опоздали, поскольку мы уже завершили поиски.

Глава 24. Екатеринбург 21 мая 1798 года (понедельник)

Утром, сразу после завтрака Штейнберг и Соколов расположились за столом, решив обсудить сложившееся положение и решить, что делать дальше. Однако начатый разговор прервал осторожный стук в дверь.

— Входи, Казамирыч! — Крикнул, повернувшись к двери Соколов.

На пороге действительно появился Вацлав Каземирович.

— Там господа из полиции, пан офицер.

— Что им надо?

— Им нужен пан Штейнберг для дачи показаний.

— Скажи, что Генрих Карлович болен и врач прописал ему постельный режим. Как только врач разрешит, тогда он сам придет и даст показания.

— Это я уже говорил, но у них письменный приказ доставить пана Штейнберга немедленно.

— Кто подписал приказ?

— Частный пристав первого отделения Толстопятов.

— С этим не договоришься, придется тебе Генрих съездить на допрос. — Резюмировал Соколов. — Каземирыч, скажи этим церберам, пусть подождут десять минут, пока Генрих Карлович оденется.

Управляющий вышел, а Штейнберг начал одеваться.

— Конечно, можно поставить этого выскочку по стойке смирно, — рассуждал Соколов, — но для этого придется раскрыться, а это нам сейчас, ни к чему.

— Ничего, Виктор, я съезжу. Бог не выдаст, свинья не съест.

Штейнберг быстро оделся и вышел на улицу, где, развалившись в коляске его ждали два полицейских. Уже через десять минут они были на месте.

— Штейнберг Генрих Карлович?

— Да.

— Проходите, садитесь. Я помощник пристава коллежский секретарь Белавин Константин Александрович.

— Спасибо. — Поблагодарил чиновника Штейнберг, усаживаясь на скрипучий стул.

— На вас поступила жалоба от купца Мордвинова Елизара Яковлевича. Три дня назад, возле булочной вы избили его сына Никиту. Согласно справке, приложенной к жалобе, у него сломан нос и три ребра, выбиты четыре зуба, а на теле присутствуют многочисленные ссадины и ушибы. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Четверо пьяных мужиков, возле булочной приставали к девушке, и я просто заступился, вот и все.

— Речь идет только об одном человеке, господин Штейнберг, а вы мне рассказываете, что их было четверо.

— Точно, четверо.

— Кто-то может подтвердить ваши слова?

— Только девушка.

— Вы уже второй раз повторяете девушка. У нее есть имя и фамилия?

— Я думаю есть.

— Вы так говорите, словно не знаете, кто она такая?

— Но, я действительно не знаю. Три дня назад я впервые увидел ее около булочной.

В это время раздался стук в дверь и в комнату вошел адвокат Гринберг.

— Исаак Соломонович, вы же видите, что я занят, — раздраженно сказал помощник пристава, — посидите в коридоре, я скоро освобожусь.

— Извините, Константин Александрович, но я как раз по делу господина Штейнберга.

— Исаак Соломонович, никакого дела еще нет, мы пока просто беседуем. Вот когда закончим, я решу, возбуждать дело или нет.

— Так это хорошо. Значит, я успел во время. У меня показания невесты господина Штейнберга, мадмуазель Шторх, написанные собственноручно. Там сказано, что …

— Какая невеста, Исаак? — Зарычал чиновник. — Господин Штейнберг только что заявил, что он первый раз видит эту девушку.

— Джентльмен не могпоступить иначе, ваше благородие! Генрих Карлович, могу я попросить вас подождать немного в коридоре. — Обратился к Штейнбергу адвокат. Тот, молча, кивнул и вышел.

— Исаак, что все это значит? — Набросился на Гринберга полицейский.

— Ты о чем, Константин?

— Я про эту невесту.

— А что, мадемуазель Шторх не может иметь жениха?

— Нет, отчего же, она девушка приятная во всех отношениях, вот, только с женихом ты сильно переборщил. Ты знаешь, сколько мужиков к ней сватались?

— Не считал, но думаю много.

— Вот именно и всем она отказала. Какой дурак поверит, что этот молодой повеса, неделю назад приехавший в Екатеринбург, за столь короткое время добился ее расположения.

— Он не повеса, а ювелир, причем очень квалифицированный.

— Какая на хрен разница, Исаак, не надо придираться к словам. Этот твой номер с оскорбленной невестой и благородным женихом не пройдет.

— Чего ты так разгорячился? Сколько тебе заплатил Мордвинов?

— Если бы я не знал тебя двадцать лет, Исаак, то выкинул бы из кабинета за такие слова. Мордвинов мне ничего не платил, потому что знает — не возьму. Он заплатил приставу, а расхлебывать кашу, которую они заварили, приходится мне.

— Костя, ты извини, я не хотел тебя обидеть.

— Да, чего уж там. — Успокоившись, миролюбиво сказал чиновник. — Для того чтобы их отшить мне нужен более веский козырь, чем твоя липовая невеста.

— Слушай, ты же знаешь, как все было на самом деле.

— Об этом весь город знает.

— Вот и я о том же. Штейнберг никого не избивал и никому ребра не ломал.

— Но в таком случае, придется привлечь только бывшего ссыльного Соколова, потому что третьего никто не опознал. Этот вариант тебя устроит?

— Нет, Константин, мне нужно, чтобы никого не привлекали.

— И как ты себе это представляешь. Что я завтра буду докладывать начальнику? Кстати, кто тебя нанял?

— Наконец-то ты начал, немного, соображать. Подумай сам.

— Неужели Файн?

— Заметь, это ты сам догадался, я тебе ничего не говорил. Попробуй намекнуть своему начальнику, что за мадмуазель Шторх стоит ювелир Файн.

— Может быть, Файн как-нибудь сам договорится с Мордвиновым?

— Ты же знаешь, Константин, Файн с этим козлом, извини за выражение, на одном поле срать не сядет, а тем более говорить. Тебе не надо ничего делать, просто намекни и все.

— А что, Исаак, может быть, и прокатит. Мордвинов против Файна — ничто, вот только как обосновать его интерес.

— Мадмуазель Шторх и ее отец работают у Файна в школе.

— Слабовато будет. Это все знают, в том числе и Толстопятов, однако он взял деньги и приказал доставить Штейнберга.

— Тогда скажи, что она крестница Файна.

— А это действительно так?

— Константин, как ты можешь сомневаться в моих словах? Вспомни, я когда-нибудь тебе врал?

— Вот сколько я тебя знаю Исаак, ты никогда не краснеешь и способен любую чушь представить как истину в последней инстанции. Ладно, завтра появится начальник, попробую ему намекнуть. Он трус и вряд ли захочет связываться с Файном, тем более что тот в хороших отношениях с нашим полицмейстером.

— Будем считать, что договорились. Здесь благодарность моего клиента, — сказал Гринберг, показывая чиновнику конверт, — но она пока останется у меня. Как только вопрос будет решен этот конверт сразу перейдет к тебе.

— И много там?

— Вполне достаточно за те пять минут, которые тебе понадобятся, чтобы запугать своего начальника и заставить его отказаться от возбуждения дела.

— Тогда до завтра, Исаак. Смотри, не потеряй мои деньги.

Гринберг вышел из кабинета и, взяв под руку стоявшего в коридоре Штейнберга, повел его на улицу.

— Исаак Соломонович, я не согласен.

— С чем, Генрих Карлович?

— С тем, что имя честной девушки будет фигурировать в этом деле, и не дай бог в суде. Тогда придется повторить то, что они ей говорили, а это мерзость.

— Я с вами полностью согласен, а поэтому никакого дела не будет. Я сейчас отвезу вас в вашу берлогу, где вы будете спокойно отлеживаться до полного выздоровления под бдительным присмотром Серафимы Дмитриевны.

— Сколько я вам должен?

— Не стоит беспокоиться, все уже оплачено.

— Но я не привык, когда за меня платят, тем более дама.

— Если это вас успокоит, молодой человек, то платила не дама.

Они вышли на улицу, сели в коляску и через пять минут были уже около трактира, где уже стояли два извозчика, и царила непривычная суета.

— Новые постояльцы. — Догадался Штейнберг и, простившись с адвокатом, легко преодолел три ступеньки, но в дверях нос к носу столкнулся со старым знакомым — титулярным советником Булановым. Три года назад он был в составе комиссии по рассмотрению жалобы детей Московского воспитательного дома, где Штейнберг замещал своего заболевшего дядю Вильгельма Брандта.

— Ваше благородие, Иван Александрович, какими судьбами? — Ехидным голосом продекламировал Штейнберг заученную в юности театральную фразу.

— Здравствуйте, Генрих Карлович, могу задать вам тот же вопрос.

— Я приехал к другу, и в ближайшее время мы возвращаемся в Москву.

— А я по работе, опять с комиссией, только на этот раз в качестве главного лица.

— Рад за вас, вы делаете карьеру, ваше благородие.

— Растем понемногу, начальство ценит преданных людей. Если вас не затруднит, обращайтесь ко мне ваше высокоблагородие.

— Поздравляю ваше высокоблагородие. Вы в восьмом классе, или уже в седьмом?

— Пока в восьмом — коллежский асессор, но после этой командировки, вероятно, получу надворного советника. А что это с вами случилось?

— Вы про это, — Штейнберг уже привычным жестом показал на синяк, — некоторые господа были непочтительны с дамой.

— Вроде повзрослели, а все никак не успокоитесь? Помню, в Москве вы со своим дядей создали нам проблемы, впрочем, я не в обиде, все равно у вас ничего не вышло.

— Ну и вы тоже оказались в убытке.

— Вы про взносы вашего дядюшки? Чепуха, вместо одного выбывшего придет десяток новых, у нас все отлажено. До меня только сейчас дошло: вы тоже здесь остановились?

— Да. Прекрасное заведение.

— Спасибо за рекомендацию, думаю, мы еще увидимся.

— Всего хорошего, ваше высокоблагородие.

Штейнберг не нашел Соколова, который опять куда-то исчез, вернулся к себе в номер и собрался было отдохнуть, но тут опять появился Вацлав Каземирович.

— Собирайтесь Генрих Карлович, будем переезжать.

— Куда?

— В более надежное место. Серафима Дмитриевна приказала переселить вас в одну из гостевых комнат.

— Зачем?

— Для вашей безопасности.

Собрав вещи и документы Штейнберг, с помощью управляющего и молоденькой горничной перебрался в дом хозяйки. Гостевая комната, предоставленная в его распоряжение, была обставлена с претензией на роскошь, правда, по местным, провинциальным меркам, но для Генриха, привыкшего к спартанской обстановке, показалась очень уютной и комфортной. Разложив вещи, он сел за стол и принялся за работу. Незадолго до обеда его навестила все та же горничная и молча, протянула меню. Генрих не стал спорить, заказал обед и продолжил работу. Когда обед принесли, оказалось, что отсутствует самое главное — пиво.

— Барыня сказала, что доктор запретил вам пить пиво, и приказала заменить его клюквенным морсом.

Штейнберг несколько опешил от подобного заявления, поскольку уже давно в этой жизни решал все сам, что даже не стал спорить. Откровенно говоря, подобное проявление заботы о его здоровье было ему приятно, в чем он чистосердечно сам себе и признался. Быстро расправившись с обедом, Штейнберг продолжил свою работу.

Глава 25. Голландия, Амстердам, май 1794 года. (Предыстория)

Эдвин ван Дейк внимательно рассматривал вошедшего господина. На вид ему было около пятидесяти лет, как и самому ван Дейку. Одет был неброско: темно коричневый аби и такого же цвета кюлоты хорошо гармонировали с бежевым камзолом, белыми шелковыми чулками и темно- коричневыми ботинками. Дополняли картину шелковое жабо и манжеты. Простота одеяния могли ввести в заблуждение любого, но только не ван Дейка, который сразу понял, что позволить себе подобное мог только очень состоятельный человек. Это наблюдение несколько улучшило его настроение.

— Мне не назвали ваше имя, или я что-то пропустил? — спросил ванн Дейк по-голландски.

— Извините, если не трудно давайте перейдем на французский или немецкий. С голландским языком у меня небольшие проблемы.

— Хорошо, пусть будет французский.

— Мое имя на данный момент не имеет никакого значения. Я пришел к вам с конкретным деловым предложением и сейчас важно только это. Если договоримся, то будут и имена и адреса, если нет, просто разойдемся и забудем друг о друге.

— Честно говоря, вы меня заинтриговали, а должен вам сказать, что сделать это, учитывая мой возраст, не так просто. Кстати, я, только, сейчас, обратил внимание на ваш необычный акцент и могу с уверенностью сказать, что вы русский.

— Я действительно из России, но это тоже не имеет пока никакого значения.

— Хорошо, хорошо, давайте перейдем к делу.

— Я хочу предложить вам заняться продажей ювелирных камней.

— Мне? Почему мне? Я никогда этим не занимался.

— Я это знаю, но вы единственный, кто мне идеально подходит.

— Странно, мне казалось, что я всегда могу не только прекрасно понимать своих собеседников, но и предугадывать их мысли, но вас я откровенно не понимаю. Ясно одно, что у вас есть эти камни, откуда, неважно, ну и идите к ювелирам, они с удовольствием купят у вас все. Зачем вам я?

— Именно так я и поступил. Я был в Лондоне, Антверпене и Амстердаме, смотрел, оценивал, разговаривал с ювелирами и пришел к выводу, что мне этот вариант не подходит.

— Интересно, почему?

— Мелкие ювелиры не в состоянии оплатить такие поставки, а крупные готовы брать только сырье — необработанные камни в любом количестве, даже за наличный расчет.

— Ну, вот, в чем проблема?

— Проблема в том, что меня это не устраивает. За необработанные камни я получу в лучшем случае лишь 10 % их реальной стоимости, а, как правило, даже меньше. Поэтому мне выгоднее продавать ограненные камни, но это не устраивает крупных ювелиров, имеющих свои мастерские. В этом случае их огранщики останутся без работы, а они потеряют существенную часть прибыли.

— Вы сказали 10 % стоимости, а вообще, о каких суммах идет речь?

— Общую сумму назвать сложно, скажу только, что речь идет о миллионах талеров.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно!

— Хорошо, а кто у меня будет покупать эти камни, если у всех, как вы говорите, свои огранщики?

— Во-первых, далеко не у всех есть свои огранщики. Во-вторых, даже тем, у кого они есть, будет выгоднее покупать у вас. Это и быстрее и дешевле. Правда, врагов у вас прибавиться.

— А вот это меня абсолютно не волнует. У меня их уже столько, что десятком больше, десятком меньше, не имеет никакого значения.

— Это одна из причин, почему я обратился именно к вам. Рад, что не ошибся.

— Хорошо, мне понятна ваша идея, но как вы себе представляете расчет между нами, ведь если речь идет о миллионе талеров, то это более 1500 пудов серебра. Насколько мне известно, в России нет частных банков, а доставить такую сумму даже на корабле очень сложно.

— Здесь вы абсолютно правы. Это еще одна причина, по которой я обратился именно к вам. Будем говорить прямо: ни мне, ни вам не выгодно расплачиваться наличными. Именно поэтому мы предлагаем бартер. Вы получаете камни, а расплачиваетесь за них своими товарами, отправляя их в Петербург.

— Если я вас правильно понял, то схема выглядит следующим образом: я получаю камни и расплачиваюсь за них товарами на означенную сумму, по своим оптовым ценам.

— Абсолютно верно. Вам не нужно искать покупателя на ваш товар, он уже есть и прибыль уже у вас в кармане. Ассортимент и количество будет согласованно отдельно в каждом случае. Что касается камней, то мы продаем их вам по строго установленным расценкам. Сколько вы будете иметь сверху, нас не касается.

— Я бы хотел взглянуть на товар.

— Никаких проблем.

Незнакомец достал из кармана небольшую плоскую деревянную коробочку и, открыв ее, пододвинул к ван Дейку. Внутри было двадцать пять ячеек, в которых, переливаясь всеми цветами радуги, на белом бархате лежали ограненные камни.

— Здесь образцы камней весом три-четыре карата. А это — он положил рядом с коробкой лист бумаги — перечень с указанием названия, веса и нашей цены.

— Мне потребуется несколько дней, чтобы все это изучить и обдумать. Вы можете зайти ко мне дня через три, в это же время.

— Да, конечно.

— Скажите, а вы не боитесь, что я вас обману?

— Каким образом?

— Например, получу камни, а товар в Россию не отправлю.

— И что вам это даст?

— Как что? Я стану богаче на миллион талеров.

— Зачем вам деньги, если вы не сможете ими воспользоваться?

— Это почему?

— На том свете деньги никому не нужны, ну разве, что одна — две монетки для Харона.

— Вы что, вот так сразу и убьете меня, даже не попытавшись получить свои деньги?

— Зачем зря тратить время.

— А, вы серьезный человек, незнакомец. Я совсем упустил из виду, что имею дело с русским. Ну, вы, конечно, понимаете, что я пошутил?

— Вы, может быть, и пошутили, а вот я нет.

Глава 26. Екатеринбург, 22 мая 1798 года (вторник). Начало

— Генрих, еле нашел тебя. Ты уже завтракал? — Задал вопрос Соколов, с завистью рассматривая новое жилище Штейнберга.

— Нет, еще.

— Тогда пойдем, а то я голоден как волк.

— Мне теперь еду приносят сюда, скоро зайдет горничная хозяйки и принесет меню.

— А ты шикарно устроился: отхватил прекрасную комнату, плюс индивидуальное обслуживание в придачу и все абсолютно бесплатно, за счет хозяйки.

— Комната действительно хорошая и обслуживание на высшем уровне, а вот насчет денег не знаю, еще не разговаривал с хозяйкой.

— А ты ее вообще-то видел?

— Нет, пока не удостоился чести. Хозяйка меня избегает и предпочитает заботиться о моем здоровье на расстоянии.

В это время раздался стук в дверь, и вошла горничная.

— Доброе утро, господа. — Она сделала книксен и, подойдя к столу, подала Генриху меню. Он быстро сделал заказ и передал меню Соколову. Тот, недолго думая, повторил заказ Штейнберга, и когда горничная уже закрывала за собой дверь, крикнул, чтобы принесли еще и бутылку шампанского.

— Так, что нам делать, Генрих?

— Пока не знаю. Давай, я изложу тебе свои выводы, а потом вместе подумаем, как быть дальше?

— Согласен, только сначала плотно покушаем и разопьем бутылочку винца.

Раздался очередной стук в дверь, и появилась горничная, толкавшая перед собой сервировочный столик. Когда все было расставлено, Соколов с недоумением заметил, что нет вина.

— А где шампанское?

— Доктор запретил господину Штейнбергу пить спиртные напитки.

— Но я заказал шампанское лично для себя.

— Барыня сказали, что если вы хотите шампанского, то идите завтракать в трактир.

Штейнберг засмеялся, увидев неподдельное возмущение приятеля, однако тут же схватился за разбитую губу, которая стала кровоточить.

— Нет, ты слышал? — Не унимался Соколов. — Я сейчас притащу сюда за шкирку этого эскулапа, и он разрешит не только выпить, но еще и культурно развлечься с веселыми девками.

Горничная зарделась и прыснула в кулачок, стараясь не рассмеяться.

— Барыня запрещает приводить девок в номера. — Сквозь смех сказала она.

— Ну, совсем, как в монастыре. — Притворно возмутился Виктор. — Скоро тебя переведут на монастырский рацион, будешь поститься и кашкой питаться.

— Виктор, успокойся и давай есть, а то все остынет. — Миролюбиво заметил Штейнберг, промокая салфеткой кровоточащую губу.

Видя, что конфликт улажен, горничная сделала книксен и удалилась. После того, как завтрак был окончен, а посуда убрана, друзья расположились за эти же столом, на котором Штейнберг быстро разложил свои бумаги.

— Давай, Генрих, поделись с другом своими открытиями, а то я сгораю от нетерпения.

— Тогда начнем. Летом 1769 года Яковлев покупает у Демидова пять уральских заводов. Неважно, какие страсти там кипели вокруг этой сделки, главное, что ему удалось решить все эти проблемы и в придачу к заводам получить еще и два золотоносных участка. Понятно, что Яковлев вынашивает планы по разработке этих золотоносных участков, а для этого ему нужны специалисты — в первую очередь инженер и ювелир. Инженер должен наладить работу, а ювелир — очистку, переработку и сбыт. Этим же летом, он покупает земельный участок между улицами Луговая и Кузнечная за номером 128 и строит два одинаковых дома, с выходом на разные улицы. Затем он подбирает для работы ювелира и горного инженера, привозит их в Екатеринбург и официально продает им эти дома. Архивная запись свидетельствует, что в 1771году дом Яковлев продал дом на Луговой улице горному инженеру Тимофею Лачину, а дом на Кузнечной улице ювелиру Густаву Файну. Именно эти двое и были помощниками Яковлева, именно они занимались незаконной добычей золота на реке Ельничная.

— Ты забыл, что еще нужны и рабочие.

— Совершенно справедливо, но я думал, что ты уже и сам догадался.

— Староверы?

— Именно! Прекрасная маскировка, никому и в голову не взбредет, что за хозяйственными постройками скрывается рудник. Староверы прекрасные работники, живут они замкнуто и никого постороннего в свою общину не допускают.

— Почему Яковлев был уверен, что староверы его не обманут?

— Я не знаю, на каких условиях они работали, но думаю, что выгода была обоюдная.

— Генрих, а зачем Яковлеву все это надо, ведь он очень богатый человек, владелец двух десятков заводов? Сколько реально может дать рудник, на котором работает максимум дюжина староверов?

— Хороший вопрос Виктор! Ты знаешь, что такое железные караваны?

— Это баржи, груженные уральским железом?

— Верно. Каждый год, огромный караван из 50–60 барж доставляет водным путем 500 000 пудов уральского железа в Москву и Петербург, поскольку другого пути просто нет. Так вот, общая стоимость этого груза максимум 500 000 рублей, а прибыль заводчиков составит не более 100 000 рублей. Из пуда золота, а это по объему примерно бутылка шампанского, можно отчеканить около 1300 монет достоинством 10 рублей, или в сумме 13 000 рублей. Даже если этот рудник даст всего несколько пудов за год, прибыль будет не меньше, чем от всех его железных заводов. Теперь понятно?

— Да, с цифрами оно как-то быстрее доходит. Хорошо, и что дальше?

— Так они работали до 1784 года, не подозревая, что о руднике уже два года знал управляющий Севрюгин. Все изменилось со смертью Яковлева. Посуди сам: единого наследника нет, и раздел всего имущества миллионера растянется на годы. Про золото никто ничего не знает, официально его вообще нет. Братья решают, воспользоваться представившейся возможностью — они посылают своих людей в тайгу для захвата рудника, а сами едут в Екатеринбург.

— Зачем им нужно в Екатеринбург?

— Затем, что в Екатеринбурге находится склад золота. Суди сам: захват рудника мало что дает, поскольку золота там немного, в лучшем случае месячная норма добычи. Совсем другое дело склад, где хранится основная часть добытого золота, причем уже очищенного и переплавленного в слитки.

— А как они узнали о складе?

— У них было два года на подготовку к захвату рудника, времени достаточно, чтобы все разведать.

— И ты можешь сказать, где располагался этот склад?

— Я могу сказать, куда они так стремились в Екатеринбурге, а вот насчет того, что именно там и хранилось золото, у меня есть большие сомнения.

— Я не совсем понимаю.

— Сейчас объясню. В архивах есть запись, что летом 1783 года Севрюгин интересовался одним из домов по улице Луговая.

— Тем, что Яковлев продал Лачину. — Догадался Соколов.

— Точно!

— Именно там и находился склад золота?

— Вот в этом я не уверен. Севрюгины наблюдали за рудником около двух лет и легко могли проследить, куда отвозят добытое золото. Они наверняка знали, что добычей золота занимается Лачин, так как могли видеть его на руднике.

— Тогда непонятно, зачем Севрюгин обращался в магистрат насчет этого дома?

— По этому поводу у меня есть только версия. Хозяином данного дома по документам числился Лачин, но он там появлялся редко, большую часть времени, проводя в тайге, а постоянно в доме проживала чета Кирпичниковых. Когда Севрюгины узнали, куда поступает добытое на руднике золото, они стали наводить справки о хозяине этого дома и все соседи в один голос называли Кирпичниковых. Вот тогда они и обратились в магистрат, а узнав, что официально владельцем дома является Лачин, поняли, что круг замкнулся. Они считали, что всем заправляет один Лачин и золото хранит у себя в доме.

— Получается, что про Файна они вообще ничего не знали?

— Про Файна они наверняка знали, возможно, даже были знакомы, поскольку он официально курировал заводы Яковлева, но вот о связи Файна с золотом они точно не имели понятия. Золото привозили на Луговую улицу и сдавали Кирпичниковым, а далее оно поступало в соседний дом, принадлежащий Файну. Участки смежные, наверняка между ними есть сообщение, например, в виде подземного хода, все шито-крыто, никто ничего не видел и не знает. Не удивлюсь, если и лаборатория по переработке золота находится там же под землей, замаскированная сверху каким-нибудь сараем.

— Генрих, а что там перерабатывать, просто переплавить и все.

— На самом деле, Виктор, это обывательская точка зрения. Золото высокой пробы имеет ярко-желтую окраску и в природе встречается крайне редко, а, как правило, содержит примеси других металлов. Например, зеленоватый или белесый оттенок указывает на примесь серебра, а красноватый на примесь меди. В каком бы виде не добывали золото, очистка нужна практически всегда.

— Это мог сделать и горный инженер?

— Ты забываешь, что золото нужно еще реализовать, а для этого необходим опыт и связи, которых у инженера нет. К тому же, как мы дальше увидим, Лачин много времени проводил в тайге, и заниматься переработкой золота он просто физически не мог.

— Получается, что все золото досталось Лачину и Файну?

— Сколько им досталось мы не знаем, но наследники точно не получили ничего. Зачем им с кем-то делиться?

— Ты считаешь, что добычей золота они сейчас не занимаются?

— Точно не знаю, но месторождения, которые обследовал в 1769 году Лачин, давно закрыты. Вспомни заброшенные скиты на реке Ельничной. Скорее всего, это произошло сразу после нападения в 1784 году. К тому времени у них уже был запасной вариант.

— Изумруды! — Опять догадался Соколов.

— В конце 60-х годов на Урале были найдены первые аметисты, а в 80-х началась настоящая «каменная» лихорадка. Вероятно, Лачин поддался всеобщей страсти и тоже занялся поиском месторождений ювелирных камней, в результате чего и были обнаружены изумруды.

— Если я правильно понял, то они завязали с золотом и занялись изумрудами.

— Нельзя исключать, что они продолжали и продолжают заниматься золотом. Вполне возможно, что кроме изумрудов в Европу уходит и российское золото, хотя выгода в этом случае не такая явная. Изумруды имеют большое преимущество перед золотом — высокая удельная стоимость единицы веса. Ты когда-нибудь слышал про бриллиант «Орлов»?

— Только в общих чертах.

— Так вот, Григорий Орлов заплатил за этот бриллиант, весом в двести карат фантастическую сумму — четыреста тысяч рублей. Это по две тысячи рублей за один карат.

— А карат, это сколько?

— Грубо говоря, это одна двадцатая часть золотника, а заплатил он за нее двести золотых десятирублевых монет. Опять же по грубым прикидкам это примерно шесть фунтов золота. Чувствуешь разницу?

— Колоссально!

— Конечно, бриллиант «Орлов» это уникальный камень, зато хорош, как наглядный пример.

— Да уж, куда нагляднее. — Резонно заметил Соколов. — Получается, что Протасов тоже считал, что в этом доме находится склад, только уже изумрудов.

— Думаю, схема осталась прежней, только вместо золота в дом на Луговой стали поступать изумруды. Каким образом об этом узнал Демьян Протасов, я не знаю, но в архивах есть запись, что 2 октября 1797 года он интересовался этим домом, точно так же, как за четырнадцать лет до него Севрюгин. Теперь самое интересное. Кирпичников, которого все считали хозяином этого дома, умер осенью прошлого года. На могиле были проставлены только годы жизни 1732–1797, но в церкви при кладбище я узнал, что отпевание проходило 4 октября 1797 года.

— Получается, что он умер 2 октября.

— Совершенно верно. Именно в этот день Протасов со своими людьми был в Екатеринбурге. Кирпичников не умер, он был убит при нападении на дом. Рядом с ним похоронена его жена Анна Ивановна, которая умерла в 1784 году.

— В этом году были убиты братья Севрюгины.

— Правильно, судя по датам на могилах, это произошло 8 марта 1784 года.

— А какая дата стоит на могиле жены Кирпичникова?

— Там стоят только годы 1734–1794, но в церковных архивах записано, что отпевание состоялось 8 марта 1784 года. Она, как и ее муж не умерла, а была убита во время нападения Севрюгиных 6 марта 1797 года. Скорее всего, что и братья были убиты тогда же, а 8 марта были найдены их тела.

— Генрих, ты гений! Если я когда-нибудь получу обещанные Федькой генеральские эполеты, то только благодаря тебе. Однако скажу прямо, при всей логичности твоих умозаключений, ни один суд не примет их в качестве доказательств. Более того, если они преступники — алчные и жестокие, то на кой хрен им сдалась эта ювелирная школа, эта возня с крестьянскими детьми и эти бешеные расходы?

— Ты прав, Виктор, это самое слабое звено в моей теории. Скажу сразу, ответа на поставленные тобой вопросы у меня нет. Семен Ильич отзывается о Файне, как о порядочном и честном человеке, а о школе говорит только в превосходных тонах.

— А у тебя есть какие-то сомнения?

— Три года назад, мой дядя, ювелир Вильгельм Брандт, сильно заболел, и мне пришлось вместо него заседать в комиссии по расследованию жалобы детей Московского воспитательного дома. Дядя был одним из главных благодетелей этого детского дома, жертвовал крупные суммы на его содержание. То, что я увидел и услышал на этом разбирательстве, повергло меня в ужас. По документам, деньги на содержание детей выделялись достаточные, однако реально до них доходило не более десяти процентов. Дети страдали от голода, были раздеты и разуты. По их словам нянечки забирали у них все и даже заставляли детей покупать хлеб, а учителя — платить за уроки. Начальство было занято только получением прибыли и вообще не интересовалось жизнью детей, в то время как реально в таких жутких условиях выживал только один из десяти.

— Я могу сразу сказать, Генрих, что вся эта комедия с разбирательством закончилась пшиком.

— Ты прав, Виктор, жалобу детей объявили подложной, с формулировкой, что этого не может быть, потому, что не может быть никогда. При этом часть жалобы воспитанников, где были изложены сексуальные утехи и домогательства служителей, вообще не рассматривалась, а то, что я слышал в приватных беседах, невозможно повторить даже в сугубо мужской компании. Именно поэтому я скептически отношусь к дифирамбам, которые Семен Ильич воздает этой школе.

— Ты что не протестовал против этого решения?

— Я был лишь представителем дяди и не имел право голоса. Я все ему рассказал, и он направил свой протест на имя императрицы, поскольку именно она была главным попечителем этого дома. По всей видимости, до самой императрицы этот документ не дошел, потому что разбираться к дяде пришел один из чиновников ведомства. Он с пеной у рта доказывал, что все написанное дядей лишь плод его больного воображения, а в реальности дети живут как у Христа за пазухой. Кончилось тем, что дядя не выдержал и спустил сладкоголосого чиновника с лестницы.

— И ведомство императрицы не подало на него в суд?

— Конечно, нет. Только представь, какой мог разразиться скандал, если бы в суде дядя начал трясти это грязное белье.

— Мне понятны твои сомнения, Генрих, но, честно говоря, я никогда не слышал в адрес этой школы ничего худого.

Разговор был прерван появлением горничной, которая принесла обеденное меню.

— Виктор, ты будешь обедать здесь?

— Нет, друг мой, уволь. Келья у тебя хороша, но монашеская жизнь не по мне, поэтому я буду обедать в трактире, как все нормальные мужики. Может быть, и ты со мной?

— Нет, Виктор, не хочу расстраивать хозяйку, она так заботится о моем здоровье. Я ее никогда не видел, но мне кажется у нее доброе сердце. Ты говорил, что она вдова и у нее нет детей, может быть, она воспринимает меня как сына?

На лице горничной заиграла озорная улыбка, а Соколова просто распирало от смеха и, зажав рот рукой, он поспешил удалиться.

— Чего ржет? — Задал неизвестно кому вопрос Штейнберг. — Только все настроение испортил.

Сделав заказ, он стал терпеливо ждать, когда подадут обед.

Глава 27. Екатеринбург, 22 мая 1798 года (вторник). Продолжение

Пришедший утром на службу частный пристав Толстопятов сразу вызвал к себе в кабинет Белавина.

— Я тебе вчера что сказал? Отправить этого столичного драчуна на съезжую. Почему не выполнено?

— Нет никаких оснований для возбуждения уголовного дела и задержания ювелира Штейнберга, ваше благородие.

— Костя, ты что, совсем спятил? Какое уголовное дело? Нужно было всего лишь найти предлог и отправить его на съезжую. Там бы его немного поучили уму-разуму, а утром выпустили на все четыре стороны. Пострадал сын уважаемого в городе человека, такое спускать нельзя.

— Ваше благородие, весь город знает, что этот пострадавший сам виноват.

— Поэтому и нужно было все сделать по-тихому. Нашел предлог, посадил на ночь в кутузку, где его немного помнут в отместку за содеянное, чтобы в следующий раз знал, как себя вести в чужом городе. Внешне это выглядит как недоразумение: ошибочно задержали, а там он что-то не поделил с сокамерниками. А ты что наделал?

— Так я и хотел сделать все, как вы сказали, но вмешался адвокат Гринберг.

Толстопятов вылупился своими лягушачьими глазами на помощника, пытаясь осмыслить только что сказанное. Его гладко выбритое круглое лицо приобрело пунцовый оттенок.

— А этому что здесь понадобилось?

— Он адвокат мадмуазель Шторх.

— Какой адвокат? Какой мадмуазель Шторх? — Перешел на крик частный пристав. — У тебя, что крыша поехала? Я же четко сказал: нет никакого уголовного дела, нужно было просто разыграть дурачка и по какому-то невинному предлогу отправить этого ювелира на одну ночь в камеру, а утром выпустить. Дело выведенного яйца не стоит, а ты сочинил на пустом месте целый роман, даже адвоката приплел.

— Ваше благородие, я именно так и поступил: пригласил Штейнберга для беседы, во время которой и собирался найти этот самый предлог, но тут появился Гринберг …

— И все тебе испортил! Я это уже слышал! — Съязвил начальник.

— Наоборот, Кондрат Филимонович, адвокат Гринберг оказал нам огромную услугу и уберег от крупных неприятностей.

Окончательно запутавшийся Толстопятов опять вылупился на стоявшего перед ним помощника.

— Какие еще неприятности? — Наконец выдавил он.

— Всем известно, что драка началась из-за мадмуазель Шторх.

— Это весь город знает.

— Вот! Как только я взялся за Штейнберга, тут же появился адвокат Гринберг, представляющий интересы мадмуазель Шторх с ее собственноручными показаниями. Там черным по белому написано, какими словами ее обзывали подгулявшие купеческие сынки.

— Ну и что? Она не княжна и не графиня, а всего лишь дочь учителя математики.

— Все это так, но не надо забывать, что она работает в школе у Файна.

— Это всем известно, мало ли кто работает у Файна.

— Но и это еще не все Кондрат Филимонович. Она крестница Файна.

— Ты что несешь? Какая крестница?

— Любимая. Он в ней души не чает. Вы что не знали? Все знают! Теперь представьте себе, что будет, если вся та грязь, что несли подвыпившие купчики в адрес мадмуазель Шторх, выльется на улицы города.

Частный пристав, уже красный как вареный рак сидел за столом, тупо уставившись в одну точку, пытаясь осмыслить ситуацию изложенную помощником.

— Собственно говоря, мы не собирались даже упоминать имя мадмуазель Шторх. — Промямлил он.

— Правильно! Однако Штейнберг сразу заявил, что зачищал честь и достоинство девушки, а тут еще и Гринберг подошел.

— Как она так быстро сообразила нанять адвоката?

— Не она, Кондрат Филимонович, а он. Адвоката нанял сам Файн!

— Так Гринберга нанял Густав Францевич?

— В том-то все и дело! Как я мог игнорировать этот факт? Никак! Пришлось извиниться, сказав, что вышла ошибка и отпустить Штейнберга. Гринберг обещал уладить все формальности с Файном. Вы не волнуйтесь так, Кондрат Филимонович, я все взял на себя, ваше имя даже не упоминалось, тем более что вчера вы были в отъезде по служебной необходимости.

Всем было известно, что вчерашний день Толстопятов провел в соседней деревне у своей давней любовницы, однако Белавин понял, что уже довольно застращал своего начальника, поэтому решил закончить этот спектакль на мажорной ноте.

— Так ты не сказал Гринбергу, что получил указание от меня?

— Как можно, ваше благородие. Когда я понял, что в деле замешан Густав Францевич, я сразу дал задний ход и, сославшись на якобы имевшую место ошибку, извинился и отпустил Штейнберга.

— С мадмуазель Шторх понятно, а какой интерес у Файна к Штейнбергу?

— Это секрет, но Гринберг мне все разъяснил. Штейнберг — ювелир двора Марии Федоровны, он обслуживает императрицу, ее дочерей и фрейлин и здесь он находится по вопросам закупки уральских самоцветов у Файна.

— Бог мой! Еще чуть-чуть и вляпались бы так, что хрен отмоешься.

— Это вас Мордвинов подставил.

— Наверняка знал подлец, что эта Шторх крестница Файна. Ну, погоди! Придет, я из него отбивную сделаю, чтобы в следующий раз неповадно было честных людей порочить. Ты правильно все сделал Константин. — Резюмировал Толстопятов уже спокойным голосом. — Закрой дверь и достань там из шкафа бутылочку и два стакана. Легко отделались, это надо обязательно отметить.

Одной стопкой не обошлось, пришлось повторить, но процедура явно помогла. Начальник полностью успокоился, его лицо приняло привычный цвет, а сам он опять стал наглым и самоуверенным. Поняв, что его миссия закончена помощник частного пристава поспешил удалиться с чувством выполненного долга.

Ближе к вечеру появился Соколов.

— Виктор, я вот о чем подумал: мы прибыли в Екатеринбург в воскресенье 13 мая и рано утром в понедельник 14 мая уехали в Невьянск. Вернулись во вторник 15 мая к обеду и нас уже ждали. Точнее, не нас, а именно меня. Как они могли так быстро узнать, где именно я остановился?

— Хорошо соображаешь, Генрих, но с большими задержками. Это, наверное, из-за травмы головы.

— Ты все шутишь, а я серьезно.

— Я не шучу. Ты совершенно правильно ставишь вопрос, только вот задать его нужно было еще неделю назад.

— А ты его себе задавал?

— Не только задавал, но и нашел ответ.

— Неужели? — Штейнберг с радостным видом присел на кровати. — Виктор, будь так добр, поделись с больным другом своими открытиями.

— Нашли тебя, через местную полицию. Сразу по приезду я отдал наши паспорта Войцеху Каземировичу для регистрации, что он и сделал в понедельник утром. Регистрировал нас он в канцелярии первого участка у письмоводителя Рябова.

— Нужно срочно потрясти этого Рябова.

— Именно это я и сделал.

— Каким образом?

— Я немного знаком с помощником пристава Белавиным, который тебя допрашивал. Как только вы с Гринбергом уехали, я прошел к нему, обрисовал ситуацию, и мы довольно быстро нашли общий язык. Он вызвал в кабинет секретаря Рябова и тот быстро признался, что за десять рублей помог одному из приезжих, некоему Малахову, найти его «друга» Штейнберга, с которым они якобы давно не виделись.

— Эти приезжие, как я понимаю, тоже регистрировались у Рябова?

— Совершенно верно, Генрих и проживают они в доме вдовы Котельниковой на Московской улице. Сама вдова там не живет, дом достался ей в наследство от родителей, и она сдала его на три месяца двум приезжим господам из Москвы — Малахову и Сидорову.

— Теперь нужно проверить, сколько их там проживает?

— Уже проверил — двое. Один из них, пока не знаю кто: Малахов или Сидоров и помогал спасать тебя от озверевших купеческих сынков.

— Вообще ничего не понятно! Может взять их и потрясти?

— Я тоже так думал, Генрих, но что это даст? Если они люди Дулова, то простые пешки. Им сказали следить за тобой, вот они и следят, а что и зачем им без разницы, никто не будет их посвящать в детали. Поэтому я предлагаю просто последить за ними некоторое время.

— Пожалуй ты прав, Виктор. У тебя есть шампанское?

— У меня нет, но есть у Каземирыча.

— Возьми у него бутылку, только чтобы никто не видел.

— Это мы сейчас устроим.

Через пять минут Соколов вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами. Открыв бутылку и разлив пенистую жидкость, он посмотрел на Штейнберга.

— Итак, за что будем пить?

— Я хочу извиниться перед тобой Виктор и заявить, что был не прав в отношении тебя.

— Честно говоря, я ничего не понял.

— Когда Федор Васильевич навязал мне твое общество, я был уверен, что все придется делать самому, а ты будешь лишь обузой в этом деле. Сейчас я признаю, что был не прав и приношу тебе свои извинения. Ты оказался не только толковым напарником, но и прекрасным другом. Я признаю свою ошибку, благодарю бога за то, что он свел нас в это непростое время и предлагаю выпить за тебя.

Штейнберг поднял свой бокал, но Соколов не поддержал его.

— Спасибо. Генрих, за эти слова. Не буду скрывать, что мне приятно их слышать, но уж если ты решил покаяться, то разреши и мне сделать, то же самое. Когда я впервые увидел тебя и прочитал письмо Федора, то был полностью уверен, что мне придется все делать самому, правда, очень быстро я понял, что ошибся. Поэтому я тоже хочу извиниться перед тобой за эти, не делающие мне чести мысли. Сейчас я рад, про провидение свело нас вместе.

— Это провидение вообще-то имеет конкретное имя — Ростопчин Федор Васильевич.

— Вот за него и выпьем!

Шампанское быстро закончилось.

— Как насчет ужина? — Спросил Соколов, посмотрев на часы.

— Согласен, вот только горничная что-то задерживается.

— Ты что, так и будешь на шее у хозяйки сидеть?

— Конечно, с моей стороны это наглость, здесь ты прав. Однако, приятно, когда о тебе кто-то заботится. Ты не находишь?

— Не знаю, поскольку последним, кто обо мне заботился, была моя мама. Это было так давно, что я даже не могу вспомнить ее лицо, не то, что какие-то ощущения.

— Вот и у меня тоже самое. Раньше я как-то не обращал на это внимание, а сейчас, когда наша сердобольная хозяйка проявила такое участие в моей судьбе, я вдруг понял, чего был лишен все эти годы. Ты говорил, что она вдова и не имеет детей?

— И что дальше?

— Ничего, я просто подумал, что она относится ко мне, как к сыну. Кажется, это называется нерастраченный материнский инстинкт.

В это время раздался стук в дверь, и появилась запоздавшая горничная, однако, на этот раз у нее в руках не было меню.

— Добрый вечер, господа, — прощебетала она, делая книксен, — барыня и барышня просили узнать, не откажитесь ли вы поужинать вместе с ними.

Соколов подошел к горничной и взял ее за руку.

— Дитя мое, как тебя зовут?

— Фрося. — Засмущавшись, ответила девушка.

— Прекрасно, а теперь Фрося объясни нам, кто такие барыня и барышня?

— Серафима Дмитриевна и ее компаньонка.

— Вот, теперь понятно. И куда конкретно нас пригашают?

— Ужин будет в комнате барыни на втором этаже, я вас провожу.

— Фрося, нам нужно полчаса, чтобы привести себя в порядок.

— Хорошо, я вернусь за вами через тридцать минут.

— Генрих, тебе не кажется, что неудобно идти в гости к дамам с пустыми руками? — задал вопрос Соколов, как только за горничной закрылась дверь.

— Что ты предлагаешь?

— Давай четвертной билет, сейчас сообразим. — Сказал Соколов и, получив ассигнацию, вышел в коридор. Вернулся он минут через пять, вполне довольный.

— Все уладил, сейчас доставят шампанское и торт из трактира «Париж».

К приходу горничной они успели переодеться и предстали перед дамами в полном параде.

— Серафима Дмитриевна, вы как всегда очаровательны! — Шедший впереди Соколов нагнулся, прильнув к протянутой руке и Штейнберг, наконец, смог воочию увидеть хозяйку дома. Увиденное им было настолько далеко от его представлений, что он застыл на пороге комнаты как каменное изваяние. Перед ним стояла красивая девушка лет двадцати с небольшим, в простом зеленом ситцевом платье, с лукавой улыбкой на полных губах и милыми ямочками на круглых щеках.

— Виктор Алексеевич, сколько раз я просила, чтобы вы оставили эти ваши дешевые комплименты. Вполне достаточно простого приветствия. Представьте, пожалуйста, вашего друга, а то он так и будет стоять на пороге.

— "Pardon, Madame". — Соколов посторонился. — Разрешите представить: Штейнберг Генрих Карлович, ювелир двора ее императорского величества.

— Рада познакомиться с вами, Генрих Карлович. — Хозяйка сделала два шага навстречу Штейнбергу и протянула ему руку.

Штейнберг продолжал столбом стоять на пороге, во все глаза, смотря на хозяйку, и казалось, он вообще ничего не слышал. Соколов двинул его в бок.

— Генрих, поприветствуй Серафиму Дмитриевну.

Штейнберг очнулся, энергично схватил руку хозяйки и трижды подряд приложился.

— Очень, очень рад знакомству. — Единственное, что он мог вспомнить из заготовленной заранее речи.

— Генрих, оставь руку Серафимы Дмитриевны в покое. — Соколов еще раз ткнул Штейнберга по ребрам.

— Господа, разрешите мне представить вам мою компаньонку — Анну Германовну Шторх.

Только тут друзья обратили внимание на стоящую в тени высокого фикуса молодую девушку. На вид ей было не более восемнадцати лет.

— «Oh mein Gott»! — воскликнул Штейнберг, чуть ли не бегом направившись к девушке. — Это вы?

— Что это с ним? — Спросил Соколов.

— Это девушка, ради которой он ввязался в драку.

Поскольку Штейнберг завладел левой рукой Анны Францовны и, судя по всему, не собирался ее отпускать, Соколову пришлось довольствоваться правой.

— Очень приятно познакомиться. Вы действительно ангел.

— Виктор Алексеевич, вы опять за свое. — Улыбаясь, оборвала словоизлияния Соколовахозяйка.

— Простите, но я только повторил слова, которыми Генрих описал свою незнакомку. Когда я спросил его, как выглядит девушка, ради которой он полез в драку, он так и сказал: Она — ангел! Генрих, отпусти Анну Францевну, ты ей руку сломаешь.

— Что? — Рассеянно спросил Штейнберг. — Ах да! "Pardon mademoiselle", очень рад познакомиться. — Приложившись, очередной раз к изящной ручке, Штейнберг с видимым сожалением отпустил ее.

— Господа, прошу всех за стол. — Хозяйка взяла маленький колокольчик и позвонила.

Тут же открылась дверь и вошла знакомая горничная с неизменным меню в руках.

— Мы не в курсе ваших гастрономических пристрастий, поэтому вам придется самим сделать заказ.

— А дамы? — Не удержался Соколов.

— О себе мы уже позаботились.

Видя, что Штейнберг не проявляет никакого интереса к происходящему, Соколов взял инициативу в свои руки, точнее меню.

— Генрих, как насчет консоме с мясными пирожками и бифштекса?

— Хорошо, я согласен.

Горничная удалилась выполнять заказ, а на пороге появился управляющий.

— Разрешите, Серафима Дмитриевна?

— Входите, Войцех Каземирович. Что там у вас?

Поляк боком протиснулся в комнату. В одной руке у него была корзинка, из которой выглядывали горлышки четырех бутылок шампанского, а во второй большая коробка с тортом, перевязанная шелковой красной лентой с пышным бантом на крышке.

— Вот, пан офицер, все как вы заказывали.

— Торт свежий?

— Только что изготовили. Специальный заказ купца Лопатина, француз ни в какую не хотел отдавать, но когда узнал, что это для пана офицера, тут же пошел на попятную и даже сделал скидку.

— Никогда бы не подумала, что Виктор Алексеевич пользуется такой популярностью в нашем городе? — С удивлением заметила хозяйка.

— А вы не знали? — Улыбнулся старый поляк. Все хорошо помнят, что случилось несколько дней назад, и никто не горит желанием провести месяц в постели с переломанными ребрами и ногами.

— Своеобразная у вас манера, Виктор Алексеевич, завоевывать сердца жителей нашего города.

— Это досадное недоразумение. — Категорично заявил Соколов, по-хозяйски устанавливая в центре большого стола торт и шампанское.

— Думаю, жертвы этого «досадного недоразумения» еще не скоро придут в себя.

— Эти жертвы, получили то, что заслуживали, или вы с этим не согласны?

— Согласна, тем более что пострадавшей и невольной виновницей случившегося оказалась моя лучшая подруга. Анна Францевна хотела лично поблагодарить вас, вот мы и решили устроить этот ужин. Правда, наше приглашение несколько нарушает правила этикета, но здесь мы полностью полагаемся на вашу порядочность.

— О чем речь, Серафима Дмитриевна, вы имеете дело с джентльменами.

— Мы уже в этом уже убедились. Кстати, откуда это изобилие, Виктор Алексеевич? До меня доходили слухи о ваших финансовых затруднениях.

— Это наглая ложь, Серафима Дмитриевна, — с наигранным возмущением заявил Соколов, — и я даже знаю, кто именно распространяет эти гнусные сплетни.

— Оставьте в покое, старого слугу, Войцех Каземирович только дословно передал ваши собственные слова.

— Он меня не правильно понял, я лишь имел в виду, что у меня нет мелочи.

Глава 28. Екатеринбург, 22 мая 1798 года (вторник). Окончание

Эта словесная перепалка была прервана появлением горничной. Когда стол был сервирован, и все расселись по местам, Соколов разлил шампанское. Первый тост, как и положено, выпили за знакомство, а вот со вторым произошла заминка. Когда Соколов начал разливать шампанское, хозяйка его остановила.

— Виктор Алексеевич, врач разрешил Генриху Карловичу только один бокал шампанского.

— Неправда, Серафима Дмитриевна, — возразил Соколов, — этот коновал сегодня обследовал Генриха, нашел его полностью выздоровевшим и ограничил потребление шампанского двумя бутылками. Вот справка. — Он достал из кармана мятый листок бумаги и подал его хозяйке.

Серафима Дмитриевна, не читая, скомкала бумажку и положила ее на край стола.

— Врач действительно сегодня приходил, но не для того, чтобы осмотреть пациента, а с жалобой на вас, Виктор Алексеевич. Он уверяет, что вы отловили его во время обеда в трактире и, угрожая переломать ноги, заставили написать эту липовую бумагу.

Произнося свой монолог, она внимательно смотрела на Соколова, а на ее губах блуждала все та же лукавая улыбка.

— Вот, вы сами признали, что он его даже не осматривал. Генрих лучше любого врача чувствует, что можно, а что нельзя.

— Сделаю исключение и соглашусь с вами, Генрих Карлович, действительно взрослый человек и может сам решать, сколько ему выпить.

Ты слышал, Генрих, — весело заключил Соколов, разливая шампанское, — твой ангел хранитель разрешает тебе сегодня напиться.

— Не надо переиначивать мои слова, Виктор Алексеевич, я этого не говорила.

Прерывая очередную перепалку, молчавшая до сих пор Анна Францевна встала и подняла свой бокал.

— Господа, я хочу лично поблагодарить присутствующих здесь мужчин за их благородный поступок.

Все встали, чокнулись, выпили и продолжили ужин.

— Генрих Карлович, как вам удалось так быстро разобраться с местной полицией?

— Тут нет никакой моей заслуги, Серафима Дмитриевна, все сделал этот адвокат Гринберг. Кстати, Анна Францевна, я хочу попросить вас забрать свое заявление.

— Мое заявление? Но я не могу этого сделать.

— Поймите, мне неприятно, что ваше имя будет фигурировать в деле, и весь город будет повторять эти гадости.

— Я все понимаю, Генрих Карлович, но я не могу выполнить вашу просьбу.

— Почему?

— Я не писала никакого заявления.

— Как так? Адвокат сказал, что у него на руках заявление, написанное вами собственноручно. Вы нанимали Гринберга?

— Нет, я вообще узнала о том, что вас забрали в полицию только от Серафимы Дмитриевны. У меня были занятия, когда появился посыльный с запиской, и я тут же пошла к директору. Он выслушал меня и сказал, что сам во всем разберется.

— Подождите! — Остановил девушку Штейнберг, — я ничего не понимаю. Какие занятия? Какой директор?

— Анна Францевна работает в ювелирной школе, — решила пояснить хозяйка, — она учитель математики. Директор школы — Густав Францевич Файн.

— Вы учитель математики?

— Вас это удивляет? — Анна, слегка прищурив свои карие глаза, внимательно посмотрела на Штейнберга. — Мой папа преподавал математику в Дрезденском университете, до того, как приехал в Россию. Здесь он обучает мальчиков, а я девочек. Наш директор, Густав Францевич очень щепетилен в вопросах морали и изначально полагал, что учителя и обслуживающий персонал в отделении для девочек должен быть женского пола. Когда возникла проблема с учителем математики, отец предложил мою кандидатуру и после небольшого экзамена меня приняли.

— Это поразительно, — искренне восхитился Штейнберг, — вы должно быть хорошо знаете математику?

— Господа, — опять вмешалась хозяйка, — вы можете проверить это, посостязавшись с Анной Францевной, например, в решении задач.

— Нет уж, увольте. — Открестился Соколов.

— А вот я с удовольствием приму вызов. — Возразил ему Штейнберг.

— Давайте лучше вернемся к этому адвокату, как его…

— Гринбергу. — Подсказал своему другу Штейнберг. — Получается, что его нанял Файн.

— А что вообще произошло в полиции? — Поинтересовалась хозяйка.

— Я и сам толком не понял. Во время нашей беседы в кабинет ворвался Гринберг и заявил, что он мой адвокат, хотя я его не нанимал. Затем он предъявил какие-то бумаги, утверждая, что у него на руках заявление моей невесты Анны Францевны Шторх…

— У тебя с головой все нормально, ты ничего не напутал? — Перебил его Соколов.

— Нет, он именно так и сказал.

— И что было дальше?

— Ничего. Гринберг попросил меня подождать в коридоре и о чем они там говорили, я не знаю. Он вышел через пятнадцать минут, сказал, что все уладил и отвез меня назад. От денег он отказался, сказав, что ему уже заплатили.

— Господа, давайте прекратим эту дискуссию. — Решительно заявила хозяйка. — У адвокатов свои методы работы и если Исаак Соломонович решил, что для дела Анна Францевна должна на время стать вашей невестой, значит, так было нужно. Не будем забывать, что и у него тоже не было времени на подготовку, он действовал экспромтом. Главное, что все утряслось.

— Вы забываете, Серафима Дмитриевна, что работа адвоката стоит денег. Получается, что Файн заплатил за меня, хотя никогда меня и в глаза не видел.

— Почему вас это так беспокоит?

— Понимаете, я с детства привык рассчитывать только на себя. Я всегда жил по средствам и никогда ни у кого не одалживался. У меня есть богатый дядя, который заменил мне отца, и помог отрыть свою мастерскую, но даже с ним я расплатился. Он понял меня и взял деньги, когда я объяснил ему свою жизненную позицию. А что получается сейчас? Вы, Серафима Дмитриевна содержите меня, а Густав Францевич платит адвокату, чтобы вызволить меня из полиции. Это не справедливо.

— Напрасно так разволновались, Генрих Карлович. Мне нравится ваша жизненная позиция, скажу больше — я разделяю ваши взгляды и придерживаюсь тех же принципов. После смерти мужа мне пришлось уволить управляющего и самой вести дела, правда, лучше от этого не стало, но я верю в свои силы, верю, что смогу исправить ситуацию. Если бы не эта вера и поддержка Анны, я бы, наверное, давно все бросила. Местные купцы смеются над нами, но мы не собираемся опускать руки и постараемся делом доказать, что женщины могут работать не хуже мужчин.

— Желание похвальное, но без мужчин все равно не обойтись. — Заметил Соколов. — Вам нужен грамотный инженер.

— Виктор Алексеевич, моя благодарность будет безграничной, если вы найдете мне такого специалиста. — Казанцева допила остатки шампанского. — Господа, мы совсем забыли про торт, давайте пить чай.

Наслаждаясь душистым напитком и нежным, таявшим во рту тортом компания продолжила беседу.

— Генрих Карлович, — начала слегка раскрасневшаяся от выпитого вина юная Шторх, — вы действительно ювелир двора ее императорского величества?

— Я на самом деле ювелир, а вот относительно двора императрицы, это явное преувеличение.

— Ну как же, — возмутился сидевший напротив Соколов, — ты сам рассказывал, что изготовил бриллиантовое колье для фрейлины императрицы.

— Не изготовил, а всего лишь отремонтировал. — Поправил друга Генрих.

— Какая разница? Если они не поленились ради этого заказа приехать к тебе из Петербурга в Москву, значит, слава о твоих способностях уже достигла столицы.

— Виктор, не надо преувеличивать. Колье на самом деле было изготовлено из обычного горного хрусталя. Вероятно, фрейлина выдавала его за «бриллиантовое» и, желая избежать разоблачения, обратилась не к местным ювелирам, а к московским, точнее ко мне.

— Вот учу тебя, учу…

— Генрих Карлович, — прервала наигранное возмущение Соколова хозяйка, — мне все-таки, кажется, что вы хороший ювелир, хоть вы это и отрицаете. Сомневаться в своих способностях в присутствии двух дам, пусть и провинциальных, может только очень уверенный в себе, квалифицированный специалист.

— Или глупец! — Возразил Соколов. — Любой ювелир раздул бы данный эпизод до невероятных размеров, создавая себе любимому солидную рекламу, а Генрих, в присутствии двух прекрасных дам, взял и все испортил своим прозаическим признанием.

— Не могу с вами согласиться, Виктор Алексеевич, — решила высказать свою точку зрения Анна, — ничего он не испортил, совсем наоборот. Генрих Карлович повел себя как честный человек и не стал вводить в заблуждение своих новых знакомых. Думаю, Серафима Дмитриевна, права, считая, что Генрих Карлович хороший ювелир.

— Сдаюсь. — Поднял вверх руки Соколов. — Я хотел как лучше, но в провинции все понятия перепутались.

— Это не в провинции они перепутались, а в столицах. — Назидательным тоном произнесла хозяйка. — Я вам все время об этом напоминаю, но вы никак не можете избавиться от своих пошлых фраз и дешевых комплиментов. Будьте проще, не надо видеть в нас только глупых провинциалок, способных лишь обсуждать местные сплетни и перемывать косточки соседям. Берите пример с вашего друга. Он ведет себя естественно, не выставляет напоказ и в тоже время не принижает достоинства женщин. Он удивлен тем, что Анна преподает математику и ведет у меня бухгалтерию, а я исполняю должность управляющего, но принял это как должное и готов помогать нам. Он видит в нас равноправных партнеров, а вы только женщин.

— Не просто женщин, а прекрасных женщин. Согласитесь, это огромная разница.

— Вы опять за свое, Виктор Алексеевич?

— Серафима Дмитриевна, неужели женщине неприятно слышать, когда ее называют прекрасной?

— Приятно! Только это как деликатес, чем реже его пробуешь, тем вкуснее он, кажется. Если вас кормить черной икрой три раза в день в течение месяца, то еда превратиться в пытку.

За столом воцарилось молчание, и даже Соколов вдруг как-то погрустнел, не пытаясь возражать. Видя, какое действие произвели ее последние слова, Серафима Дмитриевна решила несколько разрядить обстановку.

— Господа, давайте еще выпьем чаю. Виктор Алексеевич, вы не поможете мне подогреть самовар?

— Да. Конечно. — Соколов вскочил, будто его ошпарили, и занялся самоваром.

— Кстати, торт, который вы отобрали у несчастного Лопатина, оказался очень вкусным.

— Ну, наконец-то, хоть одна похвала за весь вечер. — С наигранной радостью в голосе произнес Соколов.

Все и даже Соколов с удовольствием приступили к чаепитию.

— Скажите, какие заведения в городе находятся под патронажем императрицы? — Задал вопрос Штейнберг.

— Насколько мне известно, только Художественная школа. — Ответила Анна. — А, почему вас это интересует?

— У вас ведь новые постояльцы, Серафима Дмитриевна? — Обратился Штейнберг к Казанцевой.

— Да, трое. Приехали из Петербурга.

— Это комиссия из ведомства Марии Федоровны, возглавляет ее коллежский советник Буланов Иван Александрович. Кто остальные двое я не знаю, но с Булановым мне уже доводилось сталкиваться. Тип, прямо скажем, довольно неприятный.

— Вы думаете, они будут проверять Художественную школу?

— Скорее всего, что так, поскольку, как сказала Анна Францевна, никаких других объектов, относящихся к ведомству императрицы в городе нет.

— Нужно будет срочно предупредить директора. — Заявила Анна.

— А ему есть, чего бояться?

— Нет, что вы! Просто комиссия — это всегда неприятно, создает массу хлопот и отнимает уйму времени. Как правило, весь распорядок дня безжалостно нарушается и лучше заранее к этому подготовиться.

— Вы как-то странно задали вопрос, Генрих Карлович, — заметила хозяйка, — как будто в чем-то подозреваете руководство школы.

— Нет, Серафима Дмитриевна, я ни в чем таком не подозреваю господина Файна, тем более что я с ним не знаком и в школе никогда не был. Просто у меня имеется довольно неприятный опыт работы в подобной комиссии. Тогда разбирали жалобу детей Московского воспитательного дома, так же относящегося к ведомству императрицы. То, что я увидел и услышал в ходе этого разбирательства, повергло меня в ужас: голодные раздетые и разутые дети, и холеные сытые руководители, безжалостно обирающие своих подопечных. Из выделяемых казной денег до детей доходило не более 10 %, поэтому неудивительно, что смертность среди воспитанников доходила до 90 %.

— Ужас! — Воскликнула Анна. — Надеюсь, императрица навела порядок?

— Мы с дядей тоже на это надеялись. Он жертвовал довольно значительные суммы на содержание этих детей, а оказалось, что на его деньги руководство построило себе шикарные особняки. Он пытался добиться справедливости, но его никто не хотел слушать. Комиссия признала жалобу детей необоснованной, и все осталось по-прежнему.

— Как такое вообще возможно, — возмущенно заметила Серафима Дмитриевна, — ведь члены комиссии все это безобразие видели своими глазами. Они обязаны были изложить императрице истинное положение дел, ведь именно за этим их туда и послали.

— Я разделяю ваше негодование, Серафима Дмитриевна, тем более что еще не так давно сам думал подобным образом. В своих докладах чиновники всячески приукрашивают реальность, стремясь показать свое рвение и незаменимость, а так как работать они не умеют, да и не хотят, то все их «достижения» и «успехи» находят отражение лишь на бумаге. Екатерина II сама часто пользовалась этим приемом, чтобы показать Европе, как хорошо живется народу в России при ее мудром правлении. Дядя рассказывал, как в своих письмах, адресованных к европейским корреспондентам, она расписывала, что русские крестьяне каждый день едят куриц и даже индюшек, одеты не хуже бюргеров и живут в двухэтажных домах.

— Но ведь это же, не правда! — Воскликнула Анна.

— Конечно не правда! А вы знаете, сколько труда, средств и времени нужно, чтобы нарисованная императрицей картина стала явью? Много, очень много, но, главное, нужно желание, а вот его-то и нет. Зато есть желание показать свое «величие» и тут на помощь приходит бумага, где можно все расписать не ограничивая свою фантазию и не жалея красок. Точно также действуют и чиновники, только у них масштаб скромнее. Императрица сама не желала знать правду, поскольку под ее «мудрым» руководством жители страны и дети в том числе, не могут жить плохо. Нынешний император пытается сломать эту порочную систему, однако на это тоже нужно время.

— Все, что вы рассказали об этом детском доме, это ужасно, однако ничего подобного в нашей школе нет и быть не может.

— Хотелось бы в это верить, Анна Францевна.

— Я могу поговорить с директором, уверена он разрешит вам посетить школу, чтобы вы убедились в моих словах.

— Буду очень благодарен вам за содействие, тем более что мне это интересно и в чисто профессиональном плане.

Разошлись в одиннадцатом часу, мадмуазель Шторх осталась ночевать у Казанцевой, оказалось, что здесь у нее была своя комната, а Штейнберг пошел проводить Соколова в его номер, а заодно и прогуляться перед сном.

— Виктор, а что это за проблемы, о которых упомянула Серафима Дмитриевна?

— Ты думаешь, я знаю? Серафима никогда не будет плакаться в жилетку мужикам, я сам удивился, что она сегодня за столом так разоткровенничалась.

— Если она не станет с нами обсуждать свои дела, то кто может прояснить ситуацию?

— Тебе зачем?

— Ты что, не хочешь помочь Серафиме Дмитриевне?

— Да, я бы с удовольствием, но сам понимаешь, единственное, что я могу, это держать в руках шпагу и пистолет. Ей нужен грамотный инженер, а не ссыльный капитан гвардии.

— Напрасно ты принижаешь свои достоинства, сильное плечо в качестве опоры никогда не помешает даже такой сильной женщине, как Серафима Дмитриевна. Ты говорил, что ее покойный муж был купцом первой гильдии, а это подразумевает определенный уровень влияния и достатка.

— Насчет достатка может быть и верно, а вот насчет влияния ты сильно ошибаешься. Вполне возможно, что покойный Казанцев и пользовался определенным влиянием среди уездных купцов и промышленников, но это не распространяется на его вдову. Серафима ясно сказала, что местные дельцы открыто, насмехаются над ней. Пойми, Генрих, здесь властвует «Домострой». Женщина — это хозяйка в доме и не более того. По всем вопросам она должна советоваться с мужем и подчиняться ему.

— Но у Серафимы Дмитриевны нет мужа?

— Поэтому, как только она овдовела, к ее дому выстроилась очередь местных свах от вдовых купцов и их непутевых сынков. Она всем отказала, чем нанесла местным воротилам смертельную обиду. Я не сильно удивлюсь, если они решили отомстить, чем, и вызвано ухудшение дел. Думаю, здесь мы вряд ли чем сможем помочь. Можно поговорить с Каземирычем, только тема довольно щекотливая, боюсь, он не станет с нами откровенничать.

— Это уже моя забота.

Глава 29. Екатеринбург, 23 мая 1798 года (среда)

— Войцех Каземирович, можно с вами поговорить? — Спросил Штейнберг, столкнувшись утром с управляющим.

— Я к вашим услугам, Генрих Карлович.

— Вчера за ужином Серафима Дмитриевна случайно обмолвилась, что ей пришлось остановить заводы. Мне не совсем удобно расспрашивать хозяйку, не могли бы вы мне прояснить эту ситуацию.

— У нас не принято обсуждать хозяйские дела, пан ювелир.

— Я все прекрасно понимаю, но мой интерес вызван не простым любопытством.

— Хотите помочь? — Удивился старый поляк. — Это невозможно, Генрих Карлович, даже директор Файн не смог ничего сделать.

— В математике многие задачи имеют несколько решений, так и в жизни — одну и ту же проблему можно решить разными способами. Я не умаляю достоинств и влияния господина Файна, тем более не собираюсь с ним тягаться, просто хочу попытаться найти другое решение.

— Я не совсем понимаю смысла того, что вы сказали, пан Штейнберг, но ваш уверенный тон вселяет надежду. Я расскажу вам все, что знаю, но с одним условием — хозяйка не должна знать о нашем разговоре.

— Прекрасно, только уж и вы со своей стороны обещайте не говорить ей о моем интересе к ее делам.

— Как ловко вы все повернули, пан ювелир, теперь мы оба повязаны одной тайной.

— Пытаюсь успокоить вашу совесть. Если вы не против, пройдемте в трактир, выпьем по бутылочке пива за мой счет.

В трактире народу было немного и они без труда нашли место в самом дальнем углу.

— Казанцев Павел Афанасьевич был купцом первой гильдии, — начал свой рассказ управляющий, — владельцем двух салотопенных, а также свечного и мыловаренного заводов. Кроме того он имел две мясные лавки и прекрасный трактирный двор на Главном проспекте. Все это по его духовному завещанию досталось жене — Серафиме Дмитриевне.

— Богатое наследство.

— Все решили, что молодая вдова не сможет управлять таким огромным хозяйством, и после смерти Павла Афанасьевича началось паломничество местных купцов желавших задарма скупить всю недвижимость. Особенно усердствовали Воронин, решивший расширить свое салотопенное производство и Рязанов, мечтавший откупить трактирный дом. Серафима Дмитриевна сразу дала понять, что ничего продавать не собирается, что фирма «Павел Казанцев» будет существовать и далее, изменится только название. К сожалению, фирма «Серафима Казанцева» продержалась только три месяца. Началось все с того, что новой хозяйке не понравился отчет управляющего Копытова, и она пригласила Анну Шторх. Ревизия выявила недостачу в четыреста семьдесят рублей, после чего Копытов был немедленно уволен без рекомендаций, а его место заняла Анна.

— В суд на Копытова хозяйка не подавала?

— Нет, они с Анной сосредоточились на деле. Все просчитали, улучшили условия работы, повысили плату работникам, пригласили инженера из Перми, однако работать им не дали. Воронин перекупил поставщиков, и те отказались поставлять скот Казанцевой. Сначала встали салотопенные заводы, а затем, работавшие на их продукции свечной и мыловаренный, закрылись мясные лавки. За какие-то три месяца рухнуло все, что с таким трудом создал Павел Афанасьевич и у Серафимы Дмитриевны остались только жилой дом и трактир. Кстати, в той драке из-за мадмуазель Шторх серьезно пострадал единственный сын Воронина — Никита, о чем в городе, мало кто сожалеет.

Штейнберг невольно улыбнулся.

— Заводы продали?

— Нет, заводы, все еще принадлежат хозяйке, она принципиально отказалась их продавать, хотя они и не работают, поскольку не оставила мысль о развитии собственного производства. Они с мадмуазель Шторх решили заняться варкой мыла. Серафима Дмитриевна уже ездила по этому вопросу в Пермь, теперь собралась в Оренбургскую губернию. Может быть со временем все и наладилось бы, да пришла беда, откуда не ждали. Неделю назад купец Толстиков предъявил к оплате вексель на десять тысяч рублей, выписанный от имени покойного Павла Афанасьевича.

— Получается, хозяйка не знала, что ее покойный муж занял такую большую сумму?

— Если вы хотите услышать мое мнение, то я скажу, что Павел Афанасьевич вообще никогда не занимал денег, ни маленьких, ни больших. Его любимое выражение: берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. Нет, я не верю, что он занял такую сумму.

— Он ничего не планировал, например, расширение производства или торговли, может быть какие-то новые проекты?

— Я ничего подобного не слышал.

— Может у него была любовница?

— Бог с вами, пан Штейнберг, он на Серафиму Дмитриевну надышаться не мог, а вы такое…

— Хорошо, этот вариант тоже отбросим. Что говорит сам Толстиков?

— Он приходил два раза, предлагал решить этот вопрос другим способом.

— Как это другим способом?

— Сначала предложил Серафиме выйти за него замуж, а когда она отказалась, предложил обменять вексель на трактир. Вроде предложение выгодное, поскольку трактир не стоит таких денег, но хозяйка не согласилась и просила ее больше не беспокоить по этому поводу, поскольку вексель подложный, сам купец — аферист.

— Она так и сказала — «подложный»?

— Да. Она заявила, что Павел Афанасьевич никогда не занимал денег у Толстикова. В итоге купец опротестовал вексель и послезавтра состоится суд.

— Дело сложное, Серафиме Дмитриевне нужен опытный адвокат.

— Она уже обратилась к Залесскому.

— Ваш соотечественник?

— Марек неплохой человек, вот только слишком осторожный, он хочет все решить миром, боясь вызвать неудовольствие богатых и сильных. Он не стремиться докопаться до истины, а старается убедить своего клиента, что худой мир, лучше доброй ссоры. Вот и в случае с Серафимой Дмитриевной он советует признать вексель и договориться о рассрочке платежа, тем более что Толстиков готов пойти на уступки и существенно снизить сумму долга.

— Купец готов отказаться от части долга? Это что-то новое, Вацлав Каземирович. Хорошо, я все понял, спасибо за откровенность.

Вечером за ужином Штейнберг изложил Соколову все, что узнал от старого поляка.

— Этому купцу, который перекупил поставщиков у Серафимы, нужно переломать ноги. — Вынес суровый вердикт Соколов.

— Ты уже его сыну все ребра пересчитал в той драке.

— Черт, знал бы ранее…

Что он собирался сделать, Соколов так и не озвучил, а Штейнберг не стал интересоваться.

— Оставим это, Виктор. Думаю, на сей раз обойдемся без радикальных мер. У меня есть план по запуску простаивающих заводов, но это может подождать несколько дней. Сейчас главное — разобраться с этим векселем.

— Я предлагаю набить морду этому Толстикову, и он сразу во всем признается.

— В этом случае ты прав, без принуждения нам пожалуй не обойтись. Завтра с утра я навещу адвоката Гринберга, узнаю все обстоятельства этого дела, а затем решим, как лучше поступить.

…

Ричард Скотт ехал на Урал в скверном настроении. Задача найти хозяина школы Струмилина Сергея Александровича, казавшаяся простой формальностью, обернулась полным фиаско. Указанный в документах петербургский адрес Струмилина на деле оказался пустым местом. Точнее, доходный дом на Невском проспекте стоял там, где ему и положено, даже квартира была, вот только там уже более трех лет проживали совсем другие люди. Владелец дома вспомнил, что года четыре назад квартиру снимал какой-то сибирский промышленник, даже заплатил за два месяца вперед, но, ни разу даже не переночевал. Оставался еще адрес имения Струмилина в Псковском уезде с романтичным названием «Чистые ключи», но и там дела обстояли не лучшим образом. Оказалось, что Струмилин уже насколько лет там не появлялся, и вообще был только один раз в 1794 году, сразу после покупки имения у прежнего хозяина. Беседа с управляющим не только не прояснила ситуацию, но еще больше запутала ее. С его слов Струмилин пробыл в имении всего четыре дня и уехал в Европу, якобы на лечение. На предъявленных управляющему рисунках он не смог опознать своего хозяина, поскольку прошло довольно много времени, к тому же тот был с бородой и усами, а люди, изображенные на рисунках, гладко выбриты. Единственным плюсом была небольшая записка, собственноручно написанная Струмилиным. Это был отказ нового владельца имения посетить уездное дворянское собрание, ввиду срочного отъезда за границу на лечение. Записка была написана по-французски в присутствии управляющего, но так и не была передана по назначению и ее покупка обошлась Скотту в десять рублей. Зачем Скотт купил эту старую записку он и сам толком не мог объяснить, но внутреннее чутье подсказывало ему, что с фигурой неуловимого владельца ювелирной школы что-то не так. Что конкретно, Скотт пока не мог объяснить, но на всякий случай решил, что образец почерка может ему пригодиться. На встрече с Барнсом Скотт ни словом не обмолвился о своих сомнениях относительно личности Струмилина, лишь сообщил своему коллеге, что тот уехал в Европу, предположительно в Карлсбад на воды. К удивлению Скотта Барнс никак не отреагировал на это сообщение, как будто вопрос о хозяине школы уже снят с повестки.

Скотт прибыл в Екатеринбург днем 23 мая 1798 года. По оставленному для него на почтовой станции сообщению он узнал, что комиссия разместилась на постоялом дворе купчихи Казанцевой. Наняв извозчика, он уже через десять минут был на месте и снял комнату под номером десять. Поздно вечером к нему в номер пришел ювелир Алдошин.

— Проходи Сергей Митрофанович, присаживайся к столу. — Сказал Скотт после взаимных приветствий. — Виски будешь?

— Только что в номере у Буланова пришлось выпить стопку коньяка, чтобы поддержать компанию, поэтому сейчас воздержусь.

— Зачем ты к нему пошел?

— Он сам меня вызвал, думал, будем обсуждать работу, а он предложил выпить и стал изливать душу. Ему, видите ли, не оказывают должного уважения в этой глухомани.

Скотт не совсем понял чисто русское выражение «изливать душу», но по последней реплике Алдошина сообразил, что Буланов на что-то жаловался и искал сочувствия.

— А на что он рассчитывал?

— Думал, как всегда его начнут ублажать: днем некая видимость работы, вечером банкет, а по ночам молоденькие девочки будут исполнять все прихоти важного московского чиновника.

— А что, раньше именно так и было?

— Откуда я могу знать, мистер Скотт — развел руками Алдошин — я в их системе не работал. Вообще в России так принято, что с проверяющего столичного чиновника сдувают пылинки и во всем ему угождают, да еще и взятки подсовывают. Ничего удивительного, ведь от того, что он напишет в своем отчете, во многом зависит судьба местных начальников.

— Это беда не только России, Сергей Митрофанович, это повсеместная практика. Чиновники смотрят на свою службу как на некую синекуру, отсюда и все беды. Их не интересует работа, ни своя, ни чужая, им важен только доход, который приносит занимаемая должность. Как я понимаю, руководство школы не пошло на поводу у Буланова?

— Директор, ознакомившись с бумагами, дал указание всем служащим оказывать помощь нашей комиссии в выполнении их служебного долга. Каково? Буланов уже губы раскатал, что будет сидеть в кабинете директора и попивать коньяк за его счет, пока кто-то там за него составит отчет, а тут такой облом!

— Буланов слишком переоценил свое значение. Эта школа заведение не государственное, а частное и за ней стоят очень богатые люди, для которых коллежский асессор, чиновник восьмого класса, просто мусор, который они могут выбросить на помойку в любой момент. Не беспокойтесь, Сергей Митрофанович, завтра я вправлю ему мозги и заставлю работать. Уверяю вас он забудет про пьянку и про девочек.

— Дай-то бог, мистер Скотт, а то все уши прожужжал про то, как он пользовал несовершеннолетних девочек в Московском воспитательном доме.

— Не любите сальные истории?

— Да, не люблю, если вы так ставите вопрос. — Алдошин повысил голос. — Поймите, у меня три девочки подросткового возраста, а тут старый, жирный и пьяный развратник, распустив слюни, в подробностях рассказывает мне как он с развлекался с детьми. Я готов был его задушить своими собственными руками.

— Извините, Сергей Митрофанович, я не предполагал, что Буланов мог опуститься до такого. Я прекрасно понимаю ваше негодование, но мы вынуждены работать с теми, кого нам дал Забелин, других нет. Собственно говоря, и сам Забелин недалеко ушел от своего подчиненного по части морали. Вы человек со стороны и в комиссии по личной просьбе начальника Канцелярии Императрицы господина Вилламова, для того, чтобы профессионально оценить учебный процесс и уровень подготовки выпускников школы, так что Буланову вы не подчиняетесь, и завтра я все это растолкую ему. Так что можете успокоиться, больше он вас донимать не будет. Теперь давайте перейдем к нашим делам. Что-нибудь уже удалось узнать?

— Начнем с портрета, который вы мне показывали — на нем изображен директор школы Густав Файн.

— Ошибки быть не может?

— Исключено, это точно он.

— Неплохо для начала, Сергей Митрофанович.

— А вот с посещением рудника возникли сложности. За школой числятся девять рудников, из которых шесть рабочих, а три пока законсервированы. Эти шесть рудников разбиты на пары по своему географическому расположению, и в тайге проложены три отдельных маршрута. При школе существует служба охраны из тридцати человек. Двадцать из них заняты непосредственно охраной, а из оставшихся десяти сформирован специальный отряд. Каждую неделю этот отряд посещает два рудника: доставляет туда продукты и все необходимое, а вывозит добытые камни. За три недели они посещают все шесть рудников, а затем получают неделю отдыха. Согласно инструкции, мы обязаны ознакомиться с работой хотя бы одного рудника, но директор школы категорически против этой поездки. Он предлагает ограничиться их отчетами, к которым приложить графики снабжения рудников и вывоза продукции.

— Чем вызванное его нежелание пускать вас на рудник?

— Дело в том, что все рудники обслуживают староверы.

— Ну и что?

Скотт плохо разбирался в вопросах религии. В его голове никак не укладывалось, что чисто обрядные моменты могут иметь принципиальное значение. Какая разница: креститься двумя или тремя пальцами, совершать крестный ход по часовой стрелке или против, произносить «аллилуйя» два или три раза? Он искренне не мог понять, почему такие, на его взгляд «мелочи» могли привести к расколу церкви?

— Понимаете, староверы в тайге живут очень замкнуто и никого посторонних к себе не пускают. Рудники, как мне объяснили небольшие и их обслуживают, как правило, три-четыре семьи староверов, которые построили на этой территории свои жилища — скиты.

— Но ведь к ним постоянно приезжают эти курьеры?

— Они не заходят на территорию скита. Рядом со скитом выстроен специальный гостевой дом, в котором они останавливаются и могут при необходимости переночевать. Общаются они только с тем, кого община выбрала главным. Он сдает продукцию, получает деньги, принимает заказанные товары и продукты.

— А как же происходит передача добытых камней?

— Охранники просто забирают запечатанный ящик, в котором находятся камни.

— Но ведь камни нужно пересчитать и взвесить.

— Охранники этим не занимаются. В сопроводительных документах указан общий вес камней и их количество и все это проверяет уже в школе кладовщик.

Скотт сам разрабатывал эту инструкцию, и пункт о посещении рудника одним из проверяющих вставил специально. Он правильно рассчитал, что связь между рудниками и школой будет осуществлять небольшая группа постоянного состава, лично он поступил бы точно так же, но вот староверов он в своих расчетах не учел. Собственно говоря, ему было плевать, как устроена работа на руднике, ему нужно было знать только состав этого отряда. Его человек, а отправить на рудник он планировал ювелира Алдошина, должен был за те несколько дней, что он проведет в поездке, составить список всех охранников, сделать их портреты и хотя бы примерно определить одного-двух человек, падких на выпивку и деньги. Именно через одного из охранников англичанин собирался выйти на изумрудный рудник. Конечно, существовал вариант, что этот рудник имеет свой отдельный канал снабжения, но в этом еще предстояло убедиться. Сейчас Алдошин, сам того не подозревая, разрушил этот план. Курьеры здесь просто пешки, они понятия не имеют, какие именно камни перевозят и вряд ли стоит тратить на них драгоценное время. Как же хитро все организованно. Существует схема рудников, официально приписанных к этой школе, но где гарантия, что вместо заявленного цитрина там не добывают изумруды?

— Если дело обстоит именно так, то поездка действительно не имеет никакого смысла. — Нехотя признал Скотт. — Завтра согласитесь с аргументами директора и откажитесь от поездки. Возьмите их отчеты и графики и закройте этот вопрос.

— Все сделаю, как вы сказали.

После ухода Алдошина Скотт достал из шкафа початую бутылку виски «Old Bushmills», плеснул немного в стакан и уютно устроился в кресле.

Глава 30. Екатеринбург 24 мая 1798 года (Начало)

Сразу после завтрака Скотт поднялся на второй этаж, подошел к номеру, где проживал Буланов и резким ударом ноги распахнул дверь.

— Какого черта! — Рявкнул было, сидевший за столом в одном халате Буланов, но увидев Скотта осекся.

На столе перед ним стояла початая бутылка коньяка.

— Почему ты не в школе?

— Я заболел.

— Вижу. — Скотт закрыл дверь, прошел в комнату, но садиться не стал. — Приведешь себя в порядок и немедленно отправишься в школу.

— Мистер Скотт, я не могу работать в таких условиях. Никакого почтения …

— Чего? — Взревел Скотт. — Почтения? А не слишком ли ты много о себе возомнил господин Буланов? Кто ты такой? Всего лишь чиновник восьмого класса, мелкая сошка. Ты забыл, что эта школа не казенное, а частное заведение и принадлежит очень богатым людям, для которых коллежский асессор не более чем половой в трактире.

— Напрасно вы так. — Примирительно сказал Буланов. — От того что я напишу в отчете зависит судьба этой школы.

— От того, что ты напишешь, ничего не зависит! Запомни это, а лучше запиши где-нибудь, не то завтра забудешь. Еще раз повторяю, школа частная, за ней стоят серьезные люди и очень большие деньги. Если ты будешь путаться под ногами, тебя просто закопают в тайге. Тебе что сказал Забелин — описать настоящее положение дел, не копаться и не искать недостатки. Так?

— Да, так. Только я не понял, мистер Скотт.

— Что ты не понял?

— Про большие деньги. Судя по финансовой отчетности там нет больших денег.

— А вот это, господин коллежский асессор не твоего ума дело. Чином не вышел. Тебе платят не за то, чтобы ты думал, а за порученную работу, вот ей и занимайся. Все ясно?

— Да.

— Вопросы есть?

— Только один. Здесь объявился мой старый знакомый, Штейнберг Генрих Карлович. Два года назад он нам создал много проблем при проверке жалобы детей Московского воспитательного дома.

— Это когда ты пользовал малолетних девочек?

— Все рассказал сука. — Не сдержался Буланов.

— Алдошин мой человек и тебе не починяется, так что оставь его в покое. Нужно быть идиотом, чтобы рассказывать отцу трех девочек подростков такие мерзости.

— Так я же не знал…

— А голова на что. Думать надо головой, а не тем, что между ног мотается. Про банкеты и девочек забудь и сосредоточься на работе. Теперь насчет этого Штейнберга. Кто он такой?

— Ваш коллега — ювелир.

— Я знаю практически всех ювелиров Петербурга, но …

— Он из Москвы, — перебил Скотта Буланов, — племянник Вильгельма Брандта.

— Брандта знаю, солидный ювелир.

— Сейчас он отошел от дел, а Штейнберг открыл свою мастерскую.

— Чем же он вам насолил?

— Вильгельм Брандт, жертвовал крупные суммы на содержание детей этого дома и поэтому был включен в состав комиссии. Сам он тогда болел и в качестве своего представителя прислал племянника. Так вот, договориться со Штейнбергом невозможно, впрочем, как и с самим Брандтом. Сколько крови они нам тогда попортили, даже бумагу императрице накатали. Слава богу, все обошлось.

— Хорошо, это я понял. Что он делает в Екатеринбурге?

— Говорит, что приехал к другу и скоро возвращается в Москву.

— Ну, тогда и беспокоиться нечего. Итак, у тебя час на то, чтобы привести себя в порядок и отправиться в школу. Время пошло!

Скотт вышел из номера и в коридоре столкнулся с управляющим.

— Войцех Каземирович, я слышал, что у вас остановился мой коллега, ювелир Штейнберг.

— Да, Генрих Карлович живет в шестом номере.

— Он сейчас у себя.

— Нет, он болен. Врач прописал ему две недели полного покоя и его перевели в гостевую комнату.

— Я хочу пригласить его на ужин, но не знаю, как это сделать.

— Я могу ему передать.

— Буду вам очень благодарен. — Сказал Скотт, протягивая управляющему визитку и серебряный рубль.

…

К десяти часам Скотт пришел в Канцелярию горных заводов. Сидевший на входе молодой канцелярский служащий вопросительно поднял на него глаза.

— Что вам угодно?

— Ричард Скотт, представитель английского ювелирного дома «Alice». — Отрекомендовался англичанин. — Прибыл в Екатеринбург для заключения договора с ювелирной школой, вот мои рекомендации из канцелярии императрицы.

Скотт положил перед обалдевшим чиновником гербовые бумаги с орлиной печатью.

— Так вам не сюда. Школа нам теперь не подчиняется.

— Это я знаю. — Спокойно сказал Скотт. — Мне нужен Главный горный начальник.

— Никита Сергеевич сейчас болен.

— Кто его замещает?

— Коллежский советник Иван Андреевич Леман.

— Он может меня принять?

— Подождите минуту, я сейчас узнаю.

Канцелярист действительно вернулся через минуту.

— Проходите, пожалуйста. Второй этаж, кабинет № 20.

В кабинет коллежского советника, по одной стороне которого располагались два окна, а три других были заняты шкафами с книгами и образцами всевозможных камней царил идеальный порядок. Рядом с массивным дубовым столом стоял мужчина лет сорока, в форме чиновника горного ведомства. Яркий красный мундир, сшитый из качественного английского сукна с зеленой отделкой, был идеально подогнан по его худощавой фигуре, а начищенные пуговицы блестели, словно драгоценные камни.

— Разрешите представиться, ваше высокоблагородие: Ричард Скотт, торговый агент английского ювелирного дома «Alice» и консультант ведомства ее величества императрицы Марии Федоровны.

— Рад познакомиться, мистер Скотт. — Леман пожал протянутую англичанином руку. — Только зачем так официально, для вас просто Иван Андреевич, вы ведь немой подчиненный. Присаживайтесь.

Хозяин кабинета занял свое законное место, а Скотт удобно устроился в кресле для посетителей.

— Как мне доложили, вы собираетесь заключить договор с ювелирной школой.

— Это официальная версия моего пребывания в Екатеринбурге. Для начала я хотел бы представить вам мои, если так можно выразиться, верительные грамоты.

Скотт положил на идеально чистый стол свои бумаги, которые Леман с немецкой педантичностью изучил.

— Я слушаю вас, мистер Скотт. — Сказал он, возвращая бумаги собеседнику.

— Иван Андреевич, я прибыл на Урал с особыми полномочиями по делу государственной важности, поэтому наш разговор будет сугубо конфиденциальным.

— Даже для Главного горного начальника?

— Думаю, не стоит пока беспокоить Никиту Сергеевича.

— Я понял.

— Речь пойдет о ювелирной школе. Вам известен общий объем продаж этой школы?

— Я занял свою должность недавно, школа тогда уже перешла в ведение императрицы, поэтому мне практически ничего не известно. Знаю только, что продукция уходит в Европу.

— Если быть точным, то в Голландию. Заявленный объем продаж, который проходит через Петербургское отделение Сохранной казны сто пятьдесят тысяч рублей. Недавно, ведомство императрицы получило сигнал, что реально оборот фирмы Эдвина ванн Дейка, в десять раз больше.

— Серьезное заявление, мистер Скотт. У вас есть доказательства?

— Нет, Иван Андреевич, доказательств у меня нет. Как я уже сказал, получен сигнал из русского посольства в Голландии. Не имея опыта в этой области, ведомство императрицы обратилось за помощью к ювелирному дому «Alice». Наши сотрудники уже работают в Амстердаме, а мне достался Екатеринбург.

— Но ведь обвинения могут и не подтвердиться?

— Справедливое замечание, именно поэтому мы должны действовать инкогнито. Официально я прибыл, чтобы заключить договор со школой от имени ювелирного дома «Alice», а истинную цель моего появления здесь знаем только мы с вами.

— Я вас понял, мистер Скотт, но боюсь, что моего влияния не хватит. Вам нужно находиться внутри школы, работать с документами и людьми, а это частное заведение.

— Там официально уже работает комиссия.

— Комиссия тоже ваших рук дело?

— Это инициатива личного секретаря Марии Федоровны Григория Ивановича Вилламова. Комиссия изучает документы, но никто из ее членов не знает об истинной цели этой проверки.

— Чем я могу вам помочь?

— Мне нужно знать поименный состав отряда, который обслуживает рудники, желательно с адресами проживания. Дальше я сам как-нибудь разберусь. Вы же понимаете, я не могу обратиться с этой просьбой к руководству школы не вызвав подозрений.

— Думаю, с этим мы сможем вам помочь. Школа относится к департаменту, который заведует частными заводами, а там у меня есть надежный человек, к тому же он коренной житель Екатеринбурга и многих здесь знает.

— Буду вам очень благодарен.

В это время раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите. — Громко и четко произнес Леман.

Дверь приоткрылась и в проем просунулась голова канцеляриста.

— Ваше высокоблагородие, прибыло руководство Нижнетагильского завода.

— Хорошо, проводите их в кабинет Никиты Сергеевича, я буду через минуту.

— Извините, мистер Скотт, вынужден вас покинуть. Зайдите в кабинет номер десять, там коллежский секретарь Олышев Егор Евлампиевич, он занимался этой школой с момента ее создания. Покажите ему вот это.

Леман быстро что-то написал на листочке бумаги и подал его Скотту.

Скотт поблагодарил Лемана, поднялся по лестнице на второй этаж и остановился перед дверью с номером десять. На его стук раздалось непонятное мычание, которое Скотт расценил как разрешение и, решительно открыв дверь, вошел в кабинет. В дальнем углу располагались два стола, за одним из которых спиной к двери стоял высокий худощавый мужчина лет сорока и жадно пил холодную воду.

— Извините, мне нужен коллежский секретарь Олышев Егор Евлампиевич.

Мужчина вытер рукавом губы и повернулся к Скотту.

— Я Олышев. Чем могу служить.

Опухшее лицо, мутный взгляд и слегка дрожащие руки свидетельствовали о плачевном состоянии коллежского секретаря. Видно было, что разговор дается ему с большим трудом.

— Меня направил к вам Иван Андреевич. — Скотт протянул Олышеву записку.

Олышев мельком взглянул на бумажку и отложил ее в сторону.

— Я вас слушаю.

— Ричард Скотт, представитель английского ювелирного дома «Alice». — Без запинки повторил англичанин. — Прибыл в Екатеринбург для заключения договора с ювелирной школой, вот мои рекомендации из канцелярии императрицы.

В очередной раз на обшарпанный стол легли гербовые бумаги с орлиной печатью.

Опустив невидящий взгляд на бумаги, коллежский секретарь поднял взгляд на Скотта и молча, кивнул головой.

— Я понимаю, что мой визит в вашу контору носит частный характер, а поэтому готов заплатить.

Достав из бокового кармана, заранее приготовленную ассигнацию в десять рублей, Скотт положил ее перед собеседником, мутные глаза которого вдруг начали светлеть. Ассигнация исчезла со стола с такой быстротой, что взгляд Скотта не смог уловить этого момента. Несмотря на появившиеся проблески сознания, речь чиновнику давалась еще с трудом.

— Я к вашим услугам.

— Вы не против, если мы поговорим в трактире? Обед естественно за мой счет.

— Хорошо — с трудом смог вымолвит чиновник — когда?

— Да, хоть сейчас, выбор трактира за вами.

— Хорошо. Пошли.

Скотт сомневался, что коллежский секретарь вообще сможет встать из-за стола, но тот не только поднялся, но смог самостоятельно спуститься по лестнице на первый этаж.

— Я на обед. — Пробурчал он, проходя мимо канцеляриста.

— Так, куда пойдем, Егор Евлампиевич? — Спросил Скотт своего спутника, когда они оказались на улице.

— Туда. — Указательный палец правой руки коллежского секретаря вытянулся в направлении трактира, расположенного на другой стороне Главного проспекта.

Скотт выбрал столик в самом дальнем углу, подальше от окна.

— Выбирайте, Егор Евлампиевич. — Он протянул Олышеву меню. — Мне только кофе. — Сказал Скотт, обращаясь к официанту.

Чиновник быстро, не глядя в меню, сделал заказ.

— Что будете пить? — Спросил половой. — Водка, коньяк?

Коллежский секретарь вопросительно посмотрел на Скотта.

— Выбираете вы, Егор Евлампиевич, я только плачу.

— Тогда коньяк.

Когда принесли заказ, Олышев первым делом налил себе стопку коньяка, залпом выпил и принялся за еду. Минут через пятнадцать, когда чиновник пропустил еще одну стопку, его глаза заблестели, а худых впалых щеках заиграл слабый румянец.

— Так, что вы хотели узнать насчет этой школы? — Задал вопрос Олышев, вытирая о полотенце руки и внимательно глядя на Скотта. Голос коллежского секретаря окреп, его речь изменилась, было видно, что он вернулся в свое рабочее состояние и полностью контролировал ситуацию. Скотт уже пять лет жил в России и имел большой опыт общения с пьющими людьми. Он знал, что на этом его собеседник не остановится. Сейчас Олышев избавился от последствий тяжкого похмелья, но еще две-три стоки и наступит новое опьянение, когда он опять потеряет контроль и тогда может рассказать много интересного, если только знает. Скотт решил не форсировать ситуацию и начал разговор издалека.

— Как я уже говорил, я представляю интересы английского ювелирного дома «Alice». Мы хотим заключить долгосрочный договор с ювелирной школой на поставку уральских самоцветов.

— Это ясно. — Олышев налил себе очередную стопку и залпом выпил. — Что конкретно нужно от меня?

— За школой числятся девять рудников, из которых в настоящее время используется только шесть.

— И что?

— Нас интересует, насколько богаты эти рудники?

— Этого не знает никто.

— Но ведь ваше ведомство оформляло документы, выезжали на место, брали пробы.

— Зачем?

— Как зачем? Например, школа заявила, аметист, а на самом деле там добывают цитрин.

— Ну и что? Какая мне на хрен разница, что там добывают? На налогах это никак не сказывается. — Олышев налил еще стопку и тут же ее оприходовал.

— Получается, что эти рудники никто не проверял?

— Точно. Принесли заявку, зарегистрировали, нанесли на карту и все дела.

— И что, никогда не проверяли, что там добывают?

— Почему не проверяли? Очень даже проверяли.

— Каким образом?

— Проверяем поступающую в школу продукцию. Например, сегодня по графику должны привезти камни с рудников № 3 и № 4. Например, цитрин и горный хрусталь. Контролер приезжает утром в школу, вскрывает ящики и проверяет все по списку.

— Проверки проводятся выборочно?

— Да. При этом никто не знает, когда это будет.

По внешнему виду коллежского секретаря было заметно, что алкоголь уже начал оказывать свое действие и Скотт решил, что настала пора приступать к тому, ради чего и был затеян весь этот спектакль.

— Все это хорошо, Егор Евлампиевич, но никак не дает ответа на поставленный мною вопрос. Напомню, что наша фирма хочет заключить с этой школой долгосрочный контракт. Вот сейчас у них работают шесть рудников, а вдруг завтра они истощатся?

Олышев, которого уже прилично развезло, пьяно уставился на Скотта, пытаясь сообразить, что от него хочет это настырный англичанин. Так и не придя ни к какому заключению, он вылил остатки коньяка в пустой стакан из-под чая и одним махом опрокинул себе в глотку.

— Не шесть, а семь. — Олышев перегнулся через стол и помахал указательным пальцем правой руки перед носом у Скотта. — Только это тайна.

— Вот, видите, они уже начали использовать резервный рудник, значит, дела идут неважно.

— Ты не понял, мистер. — Запьяневший чиновник оперся двумя руками на стол и уставился на Скотта. — Это не резервный рудник. Все резервные у них в районе первого маршрута, там, где рудники № 1 и № 2, а этот на третьем, верст десять на восток от рудника № 6. Если знаешь, что искать, найти не так сложно.

— Сведения точные?

— Точнее не бывает. Мне дружок сказывал, Сенька Павлов, он у них в отряде, что обслуживает рудники.

— И как давно стали использовать этот рудник?

— С прошлой осени. — Олышев сыто икнул и откинулся на спинку стула.

— Принеси еще бутылку коньяка. — Обратился Скотт к половому. — Спасибо за обстоятельную беседу, Егор Евлампиевич, не смею вас больше задерживать.

Англичанин расплатился, оставив щедрые чаевые, и вышел из трактира.

Вернувшись в номер, Скотт разложил на столе карту и нашел рудник № 6. Бассейн реки Большой Рефт, которая течет сначала на юго-восток, а затем резко поворачивает на север, образуя немного наклоненную влево латинскую букву «V» и в середине этой галочки, недалеко от озера Черное и расположен рудник № 6. Если оттуда следовать строго на восток, то опять упрешься в реку большой Рефт, в тот ее рукав, что течет почти строго на север. По карте сложно судить, сколько тут верст, но вряд ли они переплавлялись через реку. Пожалуй, этот пьянчуга прав, если знаешь, что искать, найти несложно. Район поиска не так велик, а искать надо жилище староверов — скит. С другой стороны, почему именно осенью 1797 года? Изумрудный рудник, судя по данным из Амстердама, работает минимум четыре года. Вполне возможно, что раньше был отдельный канал сообщения, но тогда что произошло осенью прошлого года?

Глава 31. Екатеринбург 24 мая 1798 года (четверг). Окончание

С утра, как и собирался, Штейнберг навестил адвоката Гринберга.

— Что привело вас ко мне на этот раз, Генрих Карлович? — Сидевший перед Штейнбергом адвокат внимательно разглядывал своего визави.

— Мне нужна консультация, Исаак Соломонович.

— Что конкретно вас интересует?

— Одно судебное разбирательство, которое должно состояться завтра. Хозяйка трактира, где я остановился, оказалась в довольно сложном положении, о чем мне в приватной беседе поведал вчера ее управляющий. Сама Серафима Дмитриевна об этом не знает, как и о моем визите к вам, поэтому прошу сохранить все, сказанное здесь в тайне.

— Об этом можно было не напоминать. Госпожа Казанцева очень сильная женщина, которая никогда не будет жаловаться на свою судьбу, и я нисколько не сомневаюсь, что вы пришли по собственной инициативе. Чем продиктовано ваше желание помочь Серафиме Дмитриевне?

— Только желанием помочь одинокой женщине, попавшей в трудное положение. А вы что подумали?

— Не обижайтесь, Генрих Карлович, но если вы рассчитываете на мою помощь, то должны быть откровенны, только в этом случае мы сможем добиться успеха. Господин Соколов знает о вашем визите к адвокату?

— А причем здесь Виктор?

— Судя по всему, вам неизвестно, что год назад Соколов делал предложение госпоже Казанцевой?

— Я этого не знал, Исаак Соломонович! — Удивленно произнес Штейнберг.

— Получить отказ всегда неприятно, а уж рассказывать об этом, даже лучшему другу, далеко не каждый решиться.

— То, что вы мне сказали, Исаак Соломонович, безусловно, важно, однако не имеет принципиального значения, поскольку никаких видов на Серафиму Дмитриевну у меня и в мыслях не было.

— Охотно верю. Последний вопрос: кто вы, господин Штейнберг?

— Не верите, что я ювелир?

— В том, что вы квалифицированный ювелир у меня нет сомнений, меня смущает ваша излишняя осведомленность в некоторых сугубо местных давно забытых делах.

— Вам нужны гарантии, что моя деятельность не носит криминальный характер?

— Поймите меня правильно, у каждого человека есть свои моральные нормы и принципы.

— Справедливое замечание. — Штейнберг выложил пред адвокатом жетон и удостоверение.

— Это личная подпись императора? — Удивился Гринберг. — Первый раз вижу своими глазами. Господин надворный советник, вы могли не только избежать унизительного допроса в полиции, но и поставить их там всех раком, а пьяных купчиков, напавших на вас загнать в Сибирь.

— Сомнительное удовольствие для личного представителя императора наводить порядок в уездном городе. Моя деятельность требует всегда оставаться в тени.

— Простите, ваше высокоблагородие, а господин Соколов тоже из вашей конторы?

— Да, только он военный в чине подполковника. Вы все посмотрели, Исаак Соломонович? Ваша совесть успокоилась?

— Все в порядке, ваше высокоблагородие.

— Прекрасно, тогда тут же забудьте, про то, что видели и про «благородие» тоже.

— Я все понял, Генрих Карлович, спасибо за понимание и честный ответ, теперь мы можем приступить к обсуждению самого дела. Что касается заводов, то здесь я бессилен вам помочь, поскольку действия Воронина нарушают только морально-этические нормы. Мы можем осуждать его, но юридически никаких законов он не нарушал.

— Как раз с заводами мне разобраться легче всего, поэтому оставим их в покое. Меня беспокоит этот вексель на десять тысяч рублей, ведь суд должен состояться завтра. Такую сумму можно было оформить только через нотариуса, либо через канцелярию магистрата.

— Насколько мне известно, вексель был завизирован нотариусом Лопухиным.

— А что говорит Лопухин?

— Лопухин ничего не говорит, он уже больше года покоится на местном кладбище.

— Но ведь должны остаться какие-то бумаги, записи в книге об этой сделке?

— Контора сгорела вместе со своим хозяином, так что никаких документов, кроме этого векселя нет. Сам вексель, предъявленный Толстиковым к оплате, выписан на купца Коробкова, который помер три месяца назад. Как видите, ситуация там довольно сложная, поэтому и дело может затянуться. Единственная зацепка — это почерк, на что и ссылается Толстиков. Вексель вроде как написан рукой покойного Казанцева, но доказать это довольно сложно, точно также, как доказать обратное.

— На обороте есть запись о передаче векселя Толстикову?

— Наверняка есть, но кем она сделана я не знаю.

— Хорошо, подойдем к делу с другой стороны. Купец Коробков мог дать в долг Казанцеву такую сумму?

— Вам бы в адвокаты, Генрих Карлович. — Улыбнувшись, сказал Гринберг. — Коробков не бедный человек, но такой свободной наличности у него на руках никогда не было.

— Похоже на аферу?

— Согласен с вами, но как это доказать?

— Скажите, Исаак Соломонович, в городе есть специалисты способные подделать почерк?

— Конечно, вот только откровенничать они с вами не будут.

— Это я понимаю, мне нужны фамилии.

— Таким путем вы долго будете идти к истине, Генрих Карлович, а у вас на это просто нет времени, ведь суд состоится завтра.

— Тогда подскажите другой путь, собственно говоря, за этим я и пришел к вам.

— Вы хотите доказать, что вексель поддельный и таким образом спасти госпожу Казанцеву от разорения?

— Именно это я и хочу сделать.

— На мой взгляд, целью этой аферы была не Казанцева.

— А кто?

— Купец Толстиков! Он был влюблен в Серафиму Дмитриевну и даже делал ей предложение, правда с тем же успехом, что и господин Соколов. Мошенник, или мошенники решили воспользоваться ситуацией и неплохо на этом заработать. Толстиков клюнул, и купил по дешевке этот вексель, рассчитывая таким образом сломить сопротивление госпожи Казанцевой, но просчитался и сейчас не знает, как выйти из этой ситуации.

— Нужно начинать с Толстикова?

— Вы правильно меня поняли.

— Кстати, я вспомнил, что в Москве уже встречался с Толстиковым Артамоном Матвеевичем.

— Это старший брат Андрея Матвеевича, о котором мы говорим.

— Можно объяснить купцу, что его просто развели и будет лучше, если он признает это, смирится с потерей денег и отзовет свой иск.

— Таким методом вы от него ничего не добьетесь. Поверьте старому адвокату, он даже на порог вас не пустит, не то, что снизойдет до разговора.

— Тогда я вас не понимаю, Исаак Соломонович.

— С ним нужно разговаривать с позиции силы. Поскольку вексель выписан не на Толстикова, то он сам не уверен, что здесь все чисто и даже готов пойти на снижение суммы долга, лишь бы вернуть затраченные деньги. Нужно поставить его перед выбором: либо он отзывает свой иск и тогда отделается легким испугом и потерей денег, либо будет возбуждено дело о подлоге и тогда ему светит скамья подсудимых и каторга. Боюсь, для этого вам придется воспользоваться своими официальными бумагами, иначе вам к нему не подобраться.

— Не страшно, Виктор быстро заткнет ему рот. Сейчас мы отправимся на поиски Толстикова, и если нам удастся его «убедить», что делать дальше?

— Привезите его ко мне, я поеду с ним в магистрат и все официально оформлю. Кстати, сын Толстикова был среди тех, кто участвовал в драке, можете использовать этот факт, как дополнительный аргумент. Избиение должностного лица при исполнении им служебных обязанностей.

— Но я даже не знаю, какое наказание за это положено?

— Не беда, он тоже этого не знает. Обещайте двадцать лет каторги, думаю, будет достаточно.

Расставшись с адвокатом, Штейнберг поспешил в трактир, где его ждал Соколов. Всесторонне обсудив ситуацию, и выработав стратегию поведения, они взяли извозчика и поехали к купцу.

Коляска остановилась возле дома купца Толстикова. Штейнберг и Соколов вышли и, приказав извозчику ждать, направились к массивным воротам. На стук через минуту открылась калитка, и вышел высокий рябой малый в коротких портах и длиннополой рубахе. Прислонившись к столбу, он уставился на приезжих.

— Чего стучим?

— Мы к купцу Толстикову. — Едва сдерживая раздражение, сказал Соколов.

— Хозяин сегодня не принимает.

— Мы из полиции, — спокойно произнес Штейнберг, показывая жетон.

— Ну и что? Я же сказал, хозяин не при…

Договорить малый не успел, получив от Соколова в зубы он влетел внутрь и, ударившись о раскрытую калитку, завалился на посыпанную песком дорожку.

— Я тебя сука, в Сибири сгною. — Зарычал Соколов. — Говори, где хозяин?

— Отдыхает в саду, за домом в беседке. — Шлепая разбитыми губами, прошамкал малый.

Друзья обошли дом и увидели беседку, где развалившись на широкой скамье, дремал бородатый мужик.

— Толстиков Андрей Матвеевич?

— А, господин ссыльный пожаловал. — Ехидно улыбаясь, съязвил купец. — Прибежал спасать свою пассию? Напрасно, ведь тебе она тоже отказала, зато сейчас, когда останется с голой жопой, может быть и передумает. Так, что тебе на меня молиться надо…

— Мы непременно так и поступим, помолимся и свечку поставим. — Прервал словоизлияния купца Штейнберг, отстраняя Соколова и выходя вперед. — Вам задали вопрос, потрудитесь отвечать.

— Какой вопрос, господин побитый ювелир? — Толстиков зло уставился на Штейнберга и так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки пальцем. — По какому праву вы вламываетесь в мой дом и задаете вопросы?

— Тайная полиция! — Штейнберг положил на стол перед купцом жетон и удостоверение. — Если не будешь отвечать на вопросы, разговор продолжим в тюрьме, из которой ты уже вряд ли выйдешь.

Соколов стал рядом со Штейнбергом, и положил на стол свои документы. Глаза Толстикова забегали, а лицо приняло растерянное выражение. Купец медленно опустился на лавку, безуспешно пытаясь осмыслить произошедшее.

— Так я что… я ничего. — Промямлил он, вытирая ладонью вспотевший лоб.

— Толстиков Андрей Матвеевич? — Повторил вопрос Соколов.

— Да, это я.

— Когда разговариваешь с подполковником, нужно добавлять «ваше высокоблагородие». — Назидательным тоном произнес Штейнберг. — Это понятно?

— Да, ваше высокоблагородие.

— Вот и хорошо.

— Ты предъявил к оплате вексель на десять тысяч рублей…

— Это частное дело, господа, причем здесь полиция?

— Хватит! Собирайся, поехали в участок. — Рявкнул Соколов — Продолжим разговор там.

— Господа, зачем сразу в участок. — Залебезил пришедший в себя купец. — Я готов отвечать.

— Кто продал тебе этот вексель? — Наседал на испуганного купца Соколов.

— Купец Коробков, у него возникли финансовые проблемы, и он уступил мне его за полцены.

— Я так понимаю, правду ты говорить не хочешь. — Штейнберг сел напротив Толстикова. — Сейчас я обрисую тебе ситуацию, в которой ты оказался, если и дальше будешь запираться, отправишься в тюрьму, а оттуда на виселицу или на каторгу — это уж как повезет. Сам видишь, выбор у тебя невелик. Так вот, нам доподлинно известно, что вексель, предъявленный тобой к оплате, поддельный. Купец Казанцев никогда не занимал денег у Коробкова, что подтверждает и семья покойного. По личному распоряжению императора мы расследуем дело государственной важности о подделке ассигнаций достоинством в сто рублей на очень крупную сумму. Тот, кто продал тебе этот липовый вексель, имеет непосредственное отношение к нашему делу. Ты препятствуешь правосудию, укрывая государственного преступника, значит, сам становишься преступником и твое место на скамье подсудимых.

— Господа…

— Это еще не все. — Соколов прервал купца, которого уже колотила мелкая дрожь. — Твой сын в компании еще троих юных купчиков, избили государственного служащего седьмого класса, надворного советника Штейнберга, при исполнении им своих служебных обязанностей, о чем составлен соответствующий рапорт, с приложением свидетельских показаний и медицинского заключения, а это как минимум двадцать лет каторги каждому.

Купец сильно побледнел и тяжело дышал, хватая воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. Соколов думал, что его хватит удар, когда тот сполз на пол.

— Господа, не губите. — Завыл он в голос, обхватив руками ноги стоявшего рядом Соколова. — Я все скажу, только не губите!

— Вот так-то лучше. — Сказал Соколов, помогая купцу подняться и усаживая его на лавку. — Начинай, мы внимательно слушаем.

— Бес попутал, господа, — трясясь, словно в ознобе, начал Толстиков, — я не хотел, это все он. Эту бабу, говорил он, надо загнать в угол и тогда она согласиться на любые твои условия. Она такая красивая, господа, такая недоступная…

Толстиков разрыдался, размазывая руками слезы по лицу. Соколов не выдержал и отхлестал купца по щекам. На удивление, мера оказалась довольно действенной, и лицо купца приобрело осмысленное выражение.

— Хватит ныть! — Заорал Соколов. — Кто продал тебе поддельный вексель?

Из-за угла дома выглянули любопытные морды дворовых людей, но тут же, ретировались, увидев, как избивают хозяина.

— Бронислав Маркевич, бывший писарь нотариуса Лопухина. Он сказал, что у него остался вексель Казанцева на десять тысяч рублей, выписанный на купца Коробкова. Поскольку оба уже померли, он считал, что можно легко получить деньги по этому векселю, нужно только на обороте указать, кому Колпаков его перепродал. Маркевич хорошо умеет копировать любой почерк, ведь отбывал ссылку за подделку ассигнаций. Он сделал на обороте передаточную надпись рукой Коробкова и таким образом я стал владельцем векселя.

— Сколько ты ему заплатил?

— Тысячу рублей. Мы договорились, если Казанцева оплатит вексель, то поделим пополам, и тысячу он вернет, а если она согласится выйти за меня замуж, то он оставит эти деньги себе.

— Хорош гусь! Ничего не скажешь. — Возмутился Соколов. — Где нам найти этого Маркевича?

— Он пропал.

— Как пропал?

— Когда Казанцева отказалась выйти за меня замуж и признать вексель, я поймал Бронислава в городе, объяснил ему ситуацию и попросил вернуть деньги. Он согласился, и мы договорились встретиться на следующий день у него в номере. Однако когда я пришел в назначенное время, номер уже был пуст.

— И тогда ты решил опротестовать вексель?

— Видит бог, господа, я не хотел причинить вреда Серафиме Дмитриевне. — Взмолился купец, опять падая на колени. — Я хотел лишь возместить свою тысячу рублей и …

— Хватит! — Оборвал его Соколов. — Садись, бери перо, пиши.

— Все, что изволите. — Купец поспешно сел и взяв перо, которое ему подал Штейнберг, уставился на Соколова.

— «Сим объявляю, что вексель на сумму десять тысяч рублей, от имени купца Казанцева, который я предъявил к оплате, является подложным. Его написал по моей просьбе Бронислав Маркевич за одну тысячу рублей». Поставь дату и распишись. — Продиктовал Соколов.

— Господа, но это же, прямая дорога на виселицу. — Жалобно заскулил купец.

— Все правильно. — Уточнил Штейнберг, именно там тебе и место. Эта расписка будет гарантией твоего хорошего поведения в будущем. Как я уже сказал, ты нас не интересуешь, мы занимаемся совсем другим делом. Если окажется, что к фальшивым ассигнациям ты не имеешь никакого отношения, то поддельный вексель мы тебе простим, тем более что сейчас мы поедем в ратушу, и ты отзовешь свой иск.

— А что я скажу?

— Что вы уладили это дело между собой. Приведи себя в порядок, да не забудь штаны поменять. На все про все у тебя десять минут. Ждем тебя во дворе, время пошло.

Сконфуженный, но уже успокоившийся купец посеменил в дом, а друзья забрались в коляску. Вернувшись в город, они первым делом заехали к Гринбергу, который уже ждал их, сидя на лавочке под развесистой липой.

— Господин адвокат, — обратился к нему официальным тоном Штейнберг, выходя с Соколовым из коляски, — соизвольте проехать в ратушу и проследить, чтобы все необходимые формальности были соблюдены. Господин Толстиков отзывает свой иск к госпоже Казанцевой — они утрясли этот вопрос частным образом.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — Отрапортовал Гринберг и запрыгнул в коляску.

Ждать Гринберга пришлось более часа.

— А куда вы дели Толстикова? — Спросил Штейнберг, входя последним в кабинет адвоката.

— В нужнике сидит, — давясь от смеха, сообщил Гринберг, — сказал, чтобы его не ждали, сам доберется. Чем вы его так напугали, господа?

— Напугаешься, когда к тебе придут два подполковника из тайной полиции. — Улыбаясь, пояснил Соколов. — Предложили ему на выбор: виселица или двадцать лет каторги? Как там все прошло, Исаак Соломонович?

— Нормально. Суд отменили, вексель у меня. — Адвокат помахал бумажками в воздухе. — Уничтожим?

— Нет, вернем Серафиме Дмитриевне. — Заявил Соколов. — Пусть она сама его сожжет, так ей будет спокойней.

— Пожалуй ты прав. — Поддержал друга Штейнберг, забирая у адвоката вексель и постановление об отмене суда. — У вас есть конверт, Исаак Соломонович?

Взяв конверт, Штейнберг вложил в него вексель и постановление суда.

— Исаак Соломонович, сколько мы вам должны?

— Помочь беззащитной женщине это богоугодное дело, за которое денег не берут. Вы же не берете денег с Серафимы Дмитриевны, даже готовы платить свои, почему я должен поступать иначе?

— Спасибо. — Поблагодарил старого адвоката Соколов, пожимая ему руку. — Но отметить это событие лучшим в городе шампанским, за наш счет, надеюсь, вы не откажитесь?

— В такой компании и на таких условиях, готов гулять до утра.

— Только давайте сначала отправим эти бумаги Серафиме Дмитриевне. — Предложил Штейнберг, спускаясь по лестнице.

— Правильное решение. — Поддержал Гринберг. — Сейчас найду посыльного.

Через пять минут он привел мальчика из соседней лавки.

— Знаешь трактир купчихи Казанцевой? — Спросил его Соколов.

— Я здесь все знаю. — Уверенно сказал паренек.

— Доставишь этот конверт управляющему, скажешь, что передали из магистрата. Все понял?

— Управляющий, это который поляк?

— Совершенно верно, его зовут Войцех Каземирович. Запомнил?

— Да. — Мальчишка для пущей убедительности еще и утвердительно мотнул головой. — А деньги он будет платить?

Соколов улыбнулся, достал из кармана серебряный рубль и протянул его юному курьеру.

В ресторане «Париж» они сняли отдельный кабинет и просидели более трех часов. В трактир Казанцевой вернулись уже поздно вечером, где их встретил улыбающийся Каземирович.

— Добрый вечер панове. — Радостно приветствовал он постояльцев.

— Ты что это сияешь, как медный самовар? — Поинтересовался Соколов.

— Праздник у нас, пан офицер, у всех работников трактира.

— Никак, свершилось второе пришествие Христа? — Сделал изумленное лицо Соколов. — Генрих, с этой пьянкой мы пропустили эпохальное событие.

— Все шутите, пан офицер. — Ничуть не обидевшись, покачал головой старый поляк. — Вечером пришла бумага из магистрата, где сказано, что Толстиков отозвал свой иск и никакого суда не будет. Хозяйке даже вернули вексель.

— Что ты говоришь? — Воскликнул Виктор и так удивленно вытаращил глаза, что стоявший рядом Генрих, чуть не поперхнулся от смеха. — Это дело надо обмыть!

Выпив по бокалу шампанского за счастливое разрешение вопроса, троица разошлась по своим номерам.

Глава 32. Екатеринбург, 25 мая 1798 года (пятница)

За завтраком Соколов решил напомнить другу про заводы Казанцевой.

— Генрих, ты говорил, что у тебя есть план по запуску простаивающих заводов Серафимы Дмитриевны.

— Да, кое-какие мысли на этот счет у меня есть.

— Не поделишься с другом своими соображениями?

— У Казанцева было четыре завода: два салотопенных, мыловаренный и свечной. Понятно, что запустить салотопенные заводы нереально — Воронин перекупил поставщиков, которые раньше работали с Казанцевым.

— Получается, что пока Казанцев был жив, Воронин себе этого не позволял. Почему? Потому что мог и отпор получить. Нужно показать ему, что за Серафимой Дмитриевной есть реальная сила. Поговорить с ним по-мужски, припугнуть, как Толстикова и вернуть поставщиков.

— Согласен с тобой, Виктор, можно попробовать вернуть поставщиков таким манером, однако, на мой взгляд, это будет ошибкой. Салотопенное производство малоэффективно, проще говоря, на этом сложно заработать. Затраты высокие, технологический цикл довольно продолжительный и сложный, а сам продукт скоропортящийся, который нужно либо сразу продавать, либо создавать специальные условия для длительного хранения. Поверь мне, хлопот много, а денег мало. Сало — всего лишь сырье, примерно, как необработанные изумруды, за которые ты получишь максимум десять процентов реальной стоимости.

— С изумрудами понятно, там после огранки цена камня резко возрастает, а что с салом?

— Практически, то же самое. Прибыль тех, кто занимается переработкой сала, изготавливая, например, мыло или свечи, значительно выше в пересчете на единицу продукции. Так что решение Серафимы Дмитриевны заняться мыловарением абсолютно верное. Беда в том, что у нее нет в этом деле никакого опыта. Сегодня рано утром она уехала в Оренбургскую губернию, а до этого ездила в Пермь, с одной единственной целью — ознакомиться с работой мыловаренных заводов и найти партнеров.

— Здесь с ней никто не хочет работать, тем более делиться секретами, поэтому эти поездки вполне оправданы.

— Вопрос в другом, Виктор! Все мыловаренные заводы в России работают на щелоке, технология отработана веками и ничего принципиально нового она не увидит, даже в Москве.

— Откуда ты все это знаешь?

— Мой дед по материнской линии был известным мыловаром. Мы тогда жили в Кенигсберге, и я два года варил мыло у него в мастерской.

— А как же ты стал ювелиром?

— В городе разразилась эпидемия холеры, из всей семьи в живых остались только я и отец. Мы добрались до Москвы, где нас принял старший брат мамы ювелир Вильгельм Брандт. Вот так я стал ювелиром. Сейчас давай вернемся к моей идее. Варить мыло на щелоке невыгодно. Во-первых, качество получаемого продукта низкое, во-вторых, это слишком дорого. Суди сам, чтобы получить пуд щелока, нужно сжечь, как минимум, три кубических сажени древесины.

— Примерно такая же ситуация и с древесным углем для получения чугуна. Местность вокруг старых заводов напоминает пустыню. Жечь и возить уголь приходится за десятки верст.

— Совершенно верно, друг мой. Я совсем забыл, что ты два года работал на Билимбаевском заводе. Представляешь, какое варварское уничтожение лесов идет по всему Уралу.

— Это вынужденная мера, Генрих, другого пути нет.

— Позволю с тобой не согласиться. Англичане из-за нехватки лесов уже давно закрыли свои металлургические заводы и вынуждены закупать железо у России и Швеции, однако они ищут выход, например, пытаются заменить древесный уголь каменным и поверь мне, как только они это сделают, их промышленность пойдет вперед семимильными шагами, и они завалят Европу дешевым железом. Примерно, то же самое, и в мыловарении — если заменить щелок содой, то повысится качество, резко возрастет производительность и снизится себестоимость.

— Если все так просто, то почему все не работают на соде?

— Дело в том, что натуральная сода подходит для мыловарения даже хуже щелока, и только после дополнительной обработки приобретает необходимые свойства. Именно эту технологию в свое время разработал мой дед.

— Сколько лет прошло с тех пор, когда ты последний раз варил мыло?

— Почти тринадцать.

— И ты все помнишь?

— Я был способным учеником, уже через полгода дед доверил мне всю подготовку производства, так что в одиннадцать лет я свободно производил технологические расчеты. Основы я помню, а с мелочами разберемся по ходу дела, сейчас главное найти соду.

— Ты думаешь, она здесь есть?

— Должна быть, Урал богат всевозможными минералами. Еще нам потребуется помещение с печью.

— Во дворе есть летняя кухня, она сейчас все равно простаивает. Там и печь есть.

— Она в рабочем состоянии?

— Не знаю, нужно уточнить у Каземирыча.

Встав из-за стола, друзья пошли разыскивать управляющего.

Летняя кухня — квадратный домик со стороной в четыре сажени, был сложен из серого камня. На лицевой стороне входная дверь и окно, а внутри плита на четыре котла, стол и два ветхих стула.

— Войцех Каземирович, мы можем снять это помещение на несколько дней для проведения опытных работ? — Спросил Штейнберг.

— Это как-то связано с нашей тайной?

— Вы правильно угадали.

— Помещение ваше, господа. — Управляющий протянул Штейнбергу ключ.

— Спасибо. — Генрих взял ключ и жестом остановил, собравшегося уйти поляка. — Где здесь можно купить негашеную известь и соду?

— Нужно проехать на дровяной рынок, там продают строительные материалы. С известью проблем нет, вопрос будет только в качестве, а вот с содой несколько сложнее. Под этим названием, для стирки белья что только не продают.

— Это не важно, главное, что есть выбор. У вас не осталось бараньего или говяжьего сала?

— В леднике есть насколько бочек, еще с былых времен. Вам сколько нужно?

— Пусть принесут одну бочку в летнюю кухню, пока мы будем в отъезде.

— Сейчас распоряжусь.

Как и предсказывал старый поляк, с известью определились быстро, а вот с содой пришлось помучаться. Больше двух часов Штейнберг провел на рынке, переходя от одного продавца к другому, смотрел, щупал, нюхал и даже пробовал на вкус местную «соду», пока не остановил свой выбор на трех образцах, каждого из которых закупил по одному фунту, вызвав столь малым количеством искреннее неудовольствие продавцов. На обратном пути заехали в скобяную лавку, где купили весы и шесть медных кастрюль: три небольших, объемом примерно в два штофа, а три полуведерных, а затем наведались в столярную мастерскую, где заказали деревянный ящик с крышкой. На постоялый двор вернулись прямо к обеду.

На удивление Соколов проявил бурный интерес к предстоящим работам и буквально навязал свои услуги. Пока Генрих занимался расчетами, он перенес все покупки в летнюю кухню, установил на столе весы и растопил плиту.

— Все готово, Генрих. — Бодрым голосом заявил он при появлении Штейнберга.

— Прекрасно Виктор, прямо сейчас и начнем. Первым делом нам нужно исследовать местную «соду». У нас есть три образца, среди которых возможно находится то, что нам нужно.

— И как мы это определим?

— Опытным путем, другого способа нет. Для начала налей в каждую из трех маленьких кастрюль по два фунта воды и поставь их на огонь.

Когда кастрюли с водой оказались на плите, Штейнберг продолжил.

— Теперь пронумеруй все три образца и отвесь по полфунта каждого вида.

Виктор добросовестно выполнил задание, разложив на столе три листа бумаги с номерами, на каждом из которых горкой была насыпана «сода».

— Генрих, а почему именно полфунта?

— Сейчас поясню. Лучшее мыло получается, если вместо щелока использовать соду. Щелок можно использовать сразу после приготовления или растворения, а вот с содой так не получится. Содовый раствор сначала нужно нагреть и обработать негашеной известью. Чисто практически было установлено, что лучшие результаты дает 20 % состав соды. Поэтому мы берем одну пятую часть нашей «соды» и четыре пятых воды. Понятно?

— Понятно. Значит, теперь нужно все это растворить?

— Правильно, как только вода начнет закипать, можешь приступать, и не забудь проставить номера на кастрюлях, чтобы не перепутать образцы. Придется постоянно мешать, поэтому найди три деревянных палочки и тоже подпиши их.

Во всех кастрюлях после растворения на дне остался небольшой осадок.

— Что нужно делать дальше?

— Теперь растворы нужно довести до кипения и добавить в каждый по сорок золотников негашеной извести.

Когда растворы стали закипать, Штейнберг засыпал в каждую кастрюлю отмеренное количество извести и продолжил кипятить эту смесь, в течение двух часов на медленном огне, постоянно помешивая.

— Осадок не только не растворился, а вроде стал еще больше. — Разочарованно сказал Виктор.

— Ничего страшного, осадок нам не нужен.

Растворы процедили и взвесили. Получилось, что каждый весил примерно полтора фунта.

— Нам нужно, чтобы раствор соды весил половину от того, что мы закладывали — фунт с четвертью. Поставь кастрюли на огонь и выпаривай лишнюю воду.

— А зачем, ведь это просто вода.

— Нам неизвестно, как именно получается мыло, все наши знания опираются только на опыт. Мы знаем, что нагрев смесь жира и соды получим мыло, но мы понятия не имеем о том, какие процессы происходят внутри смеси, и не можем ими управлять. Поэтому мы должны строго соблюдать последовательность действий и пропорции, установленные опытным путем, только в этом случае можно рассчитывать на получение качественной продукции.

Через час, когда все растворы достигли нужного веса, приступили к финальной части эксперимента. На плиту установили три пронумерованные кастрюли и в каждую из них положили по два с половиной фунта жира. После того, как жир растопился, добавили горячий раствор соды, строго соблюдая порядковые номера кастрюль и, интенсивно помешивая, варили эту смесь на медленном огне. Через полчаса, когда растворы во всех кастрюлях сильно загустели, их сняли с плиты, закрыли крышками и, плотно укрыли подготовленными тряпками и овечьими шкурами.

— Вот, на сегодня все. Пора иди на ужин.

— А когда мы получим результат? — Разочарованно спросил Виктор.

— Завтра, сразу после завтрака.

…

Скотт решил, что пора заняться мифической фигурой официального хозяина Художественной школы Струмилина Сергея Александровича. С этой целью он снова отправился в Горное управление к коллежскому советнику Леману. Иван Андреевич радушно встретил Скотта и сразу поинтересовался, как продвигается расследование.

— Пока все идет хорошо, во многом благодаря вашей помощи, что я непременно отмечу в своем отчете. Сейчас у меня возникли сложности с фигурой владельца этой школы Струмилина Сергея Александровича.

— Честно говоря, я считал, что владельцем является Густав Францевич Файн.

— Официально владельцем является именно господин Струмилин и вот с его персоной возникает много вопросов. Начнем с того, что самого Струмилина практически никто не видел и не знает. Вроде бы в настоящее время он находится на лечении в Европе, но это ничем не подтверждено.

— А чем я могу вам помочь? Я никогда не слышал этого имени.

— У меня есть один документ, точнее записка, написанная якобы лично господином Струмилиным.

— Вы хотите сравнить почерк?

— Именно это я и хочу сделать, Иван Андреевич.

— Он что, когда-то работал в Горном управлении?

— Нет. Про Струмилина, как я уже вам сказал, практически ничего не известно.

— Тогда я ничего не понимаю, мистер Скотт.

— Я предполагаю, что за личностью Струмилина скрывается другой человек, и вот он тридцать лет назад работал в Горном управлении. Мне нужен любой документ, написанный его рукой.

— Кое-что начинает проясняться. Как звали этого человека?

— Лачин Тимофей Иванович.

— Пройдем в архив или мне вызвать заведующего сюда?

— Не хочу отвлекать вас от работы, поскольку эта процедура может занять много времени, давайте пройдем вархив. Вы представите меня и сможете заниматься своими делами.

— Хорошо, идемте.

Они спустились на первый этаж и прошли в самый конец длинного коридора до двери, на которой было крупными буквами написано «Архив». Леман постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь, пропуская вперед англичанина. За столом, заваленным бумагами сидел Красовский.

— Ваше высокоблагородие, я еще только приступил к поискам. — Виноватым голосом начал оправдываться поляк, вставая со стула.

— Успокойтесь, господин Красовский, я не по этому вопросу. Знакомьтесь, наш гость, английский ювелир мистер Скотт, личный консультант императрицы.

— Весьма рад знакомству. — Поляк слегка поклонился в сторону Скотта, получив ответный поклон со стороны англичанина.

— Так вот, мистеру Скотту требуется наша, а точнее ваша помощь. Суть дела он вам изложит лично, я лишь хочу сказать, что он имеет самые широкие полномочия. Вы обязаны приложить все усилия, чтобы помочь нашему гостю.

— Сделаю все, что в моих силах ваше высокоблагородие.

Сразу после ухода Лемана, Скотт взял стоявший в стороне стул и, подвинув его к столу сел напротив Красовского.

— Пан Красовский, лет тридцать назад в Горном управлении работал инженером некий Лачин Тимофей Иванович.

— Вполне возможно.

— Так вот, мне нужен любой документ написанный рукой Лачина.

— Вы можете точно назвать год, когда он здесь работал?

— Посмотрите 1769 год.

— Хорошо, только вам придется подождать.

— Ничего, я ни куда не тороплюсь.

Красовский был сбит с толку: с одной стороны Тайная полиция, с другой личный представитель императрицы. И там и там самые высокие полномочия. Что делать? Исконно русский вопрос, на который у поляка Красовского ответа не было. Для вида покопавшись, минут десять он принес Скотту документы купли продажи пяти Демидовских заводов от 1769 года.

— Вот мистер Скотт, здесь протокол проведения опытных работ подписанный обер-штейгером Лачиным. — Красовский положил перед англичанином раскрытые в нужном месте документы.

Скотт внимательно просмотрел весь протокол, уделив особое внимание подписи, и отодвинул бумаги в сторону.

— Ян Каземирович, это писал не Лачин.

— Как вы можете это утверждать?

— Это написано рукой Забелина Федора Афанасьевича одного из директоров Петербургского отделения Сохранной казны. Я знаком с ним довольно давно и хорошо знаю его почерк. Он ведь тоже работал у вас в Горном управлении примерно в то же самое время. Поищите еще какой-нибудь документ за подписью Лачина.

— Слушаюсь.

Нехотя Красовский пошел обратно к пыльным стеллажам и через некоторое время вернулся, держа в руках два пожелтевших листа бумаги.

— Нашел заключение по исследованию железной руды от 1768 года.

Красовский передал листы Скотту, который принялся внимательно изучать текст. Наконец, видимо решив, что на этот раз получил желаемое, он достал из кармана какую-то бумажку, развернул ее и стал сличать почерки. Сложность заключалась в том, что записка, проданная ему управляющим, была написана по-французски, однако характерный левый наклон букв, их одинаковый размер и несколько угловатый внешний вид, свидетельствовали, что оба документа написаны одной рукой.

— Благодарю вас, пан Красовский. — Скотт положил на стол десятирублевую ассигнацию. — Желательно, чтобы о моем визите в архив никто не знал.

— Я вас никогда не видел, мистер Скотт.

— Вот именно, пан Красовский.

Скотт мог быть доволен собой, интуиция его не подвела. Не зря он потратил десять рублей на покупку старой записки. Теперь ясно, что никакого промышленника Струмилина не существует — это мифическое лицо для отвода глаз, а за аферой с изумрудами стоят Густав Файн и Тимофей Лачин. Именно они были в Англии семь лет назад, и именно с ними придется иметь дело.

Глава 33. Невьянск — Екатеринбург, 26 мая — 1 июня (суббота — пятница)

26 мая (суббота)

Братья Дуловы прибыли в Екатеринбург ровно в полдень. Забрав оставленную для них на почтовой станции записку, они наняли извозчика и через пятнадцать минут были на Московской улице, где без труда нашли дом вдовы Котельниковой. Две маленькие комнатушки в одно окно с минимумом удобств, это все, что мог предложить Малахов своим московским хозяевам. Алексей, за время службы привыкший к спартанским условиям, спокойно отнесся к этому, а вот Александр поначалу порывался переселиться в приличный трактир, где-нибудь в центре города, однако, оценив удобное расположение, уединение и тишину окраины, нехотя согласился. Он выбрал себе комнату чуть больше размером, где и расположился вместе с ювелиром Золотовым. Кок только закончились дорожные хлопоты, братья решили заслушать отчет Малахова.

— Давай рассказывай, Федор, что удалось узнать? — Приказал Александр Васильевич.

— Сразу по приезде, мы с Данилой зарегистрировались в первом полицейском участке и договорились с письмоводителем первой части Рябовым относительно Штейнберга. Поскольку в Екатеринбурге две полицейских части, пришлось договариваться и со вторым письмоводителем. Уже в понедельник Рябов сообщил, что Штейнберг остановился трактире купчихи Казанцевой, в пятом номере, и мы начали слежку. Во вторник он прогулялся по городу до плотины и обратно. Никуда не заходил, просто гулял, к нему тоже никто не подходил. В среду он вообще никуда из номера не выходил. В четверг Штейнберг провел около двух часов, блуждая по Луговой улице. Сначала сидел в трактире, а затем крутился возле дома Шавриных.

— В трактире он наверняка наводил какие-то справки? — Задал вопрос старший Дулов.

— Совершенно верно, Александр Васильевич, он искал дом Кирпичниковых, который расположен прямо напротив дома Шавриных. Смысл его хождений непонятен, поскольку Шаврин умер более десяти лет назад, Кирпичников прошлой осенью. Далее он пошел на параллельную улицу, она называется Кузнечная.

— Что он там делал?

— Ничего, просто прошелся саженей сто и повернул обратно. Я нарисовал схему, где отметил обе улицы, трактир и дом Кирпичниковых. — Малахов положил на стол небольшой листок бумаги.

— Дата смерти Кирпичникова и убийство купца Протасова приходятся на октябрь прошлого года. — Заметил Александр Дулов. — Это простое совпадение?

— Трудно сказать, Александр Васильевич. — Я обратил на это внимание. Врач, выписавший заключение о смерти уверен, что это сердечный приступ. Никаких внешних повреждений на теле он не обнаружил. К тому же Кирпичникову было уже шестьдесят пять лет — возраст более чем солидный.

— С четвергом все?

— Да, Штейнберг вернулся в номер и больше не выходил. В пятницу, 18 мая он посетил адвоката Гринберга и к обеду вернулся назад. В субботу он опять был у Гринберга, а затем пошел на городское кладбище, где разыскал могилы Кирпичниковых, там похоронены муж и жена. В местной церкви он справлялся о дате отпевания обоих. Я все записал и нарисовал схему, как найти эти могилы. — Малахов положил на стол еще один листок.

— С какой целью он ходил к Гринбергу?

— Я не совался к адвокату, боясь вспугнуть Штейнберга.

— Ладно, мы можем это узнать в любой момент. Продолжайте.

— С кладбища Штейнберг возвращался по главному проспекту и возле булочной ввязался в драку с четырьмя подвыпившими купчиками. Что там произошло, не знаю, я был довольно далеко от места событий, но, когда началась драка, пришлось вмешаться, иначе его бы забили до смерти.

— Тебе сказали следить за Штейнбергом, а не охранять его. — Грубо прервал Малахова Алексей Дулов.

— Успокойся, Алексей, — примирительно сказал Александр, — Федор поступил абсолютно правильно. Какой нам толк от мертвого Штейнберга? Так что там с вашим подопечным сейчас?

— Доктор прописал полный покой в течение двух недель.

— Он больше не появлялся?

— Только один раз. Когда его вызывали в полицию по поводу драки.

— Со Штейнбергом пока ничего не понятно. — Подвел итог старший Дулов. — А что у нас с Невьянском?

— Здесь несколько лучше. Из всех, кто ходил с Протасовым в тайгу, обратно вернулся только Тимофей Когтев. Он был ранен и с полгода отлеживался в стойбище охотников-манси.

— Адрес, есть?

Малахов положил на стол еще одну бумажку.

— На всякий случай я нарисовал схему, чтобы лишний раз не спрашивать и не светиться.

— Он живет с семьей?

— Только жена.

— Хорошо, наблюдение за Штейнбергом можете снять, завтра утром выезжаем в Невьянск.

28 мая (понедельник)

Тимофей сразу понял, что от этих людей он так легко не отделается. Добротно одетые, холеные господа, обращаются вроде не грубо, но их поведение отчего-то внушало ему животный страх. Он сразу вспомнил предупреждение предыдущих «гостей», о котором за прошедшие две недели уже порядком успел позабыть. «Как только ты расскажешь про изумруды, твоя жизнь не будет стоить и ломаного гроша» — пронеслось у него в голове. Мысль лихорадочно заметалась в поисках выхода, но ничего подходящего на ум не приходило, и тут он вспомнил о труппе, который нашел Иван Елгозин. Об этом говорили охотники-манси в стойбище, где Тимофей отлеживался после ранения. Еще тогда он понял, что убитый мог быть тем, на кого охотился он сам, тем более что в его вещах были обнаружены камни и карта. Тимофей решил рискнуть и пустить этих людей по другому, более длинному следу, чтобы выиграть время.

— Сейчас ты нам расскажешь, зачем вы ходили в тайгу с Демьяном Протасовым, — сказал Александр, садясь рядом с братом, — если надумаешь врать, пожалеешь, что вообще родился.

Братья сидели за столом, напротив Тимофея, за спиной которого стоял Слон. Еще двое были снаружи дома, сторожили перепуганную жену Тимофея.

— А чего рассказывать-то? — Дрожащим голосом спросил Тимофей, пытаясь выиграть время.

— Все, с самого начала.

— Демьян велел все собираться на охоту и дал на сборы два дня. Всего нас было десять человек работников и Демьян с инженером.

— С каким еще инженером?

— Бывший горный инженер с завода, его оттуда выгнали за пьянство, а Протасовы подобрали.

— Понятно, продолжай.

— Мы дошли до реки Большой Рефт и пошли вниз по течению. Демьян с инженером копались в речном песке, что-то искали. Золото, или какие камни, не знаю. На этот счет мужики разное говорили. С ними оставались четыре человека: двое помогали копать, а двое охраняли. Оставшиеся работники охотились, ловили рыбу, собирали грибы и ягоды. Возвращались к вечеру, разбивали лагерь в указанном месте, готовили еду, а назавтра шли дальше.

— Они что-нибудь нашли?

— Не знаю, думаю, нет, — сказал уже более спокойным голосом Тимофей, — мы нигде не задерживались и постоянно шли вперед, пока наши охотники ниже по течению не наткнулись на группу из четырех человек.

— Они шли вам навстречу, против течения?

— Я не знаю, откуда они пришли. Когда мы с ними столкнулись, у них был разбит лагерь возле небольшого притока.

— Этот приток был справа или слева? — Спросил Александр.

— Если смотреть с нашей стороны, то слева.

Александр нарисовал на листе прямую линию, внизу под ней поставил стрелку, указывающую направо, и слева пририсовал еще одну линию. На стыке этих линий он поставил крест и обвел его.

— Продолжай дальше.

— Демьян сказал, что их нужно убить, и обещал каждому сто рублей. Мы на них напали, правда внезапно это сделать не удалось, началась перестрелка. Один бросился бежать, и Демьян приказал мне преследовать его. Я шел за ним верст десять, как вдруг раздался выстрел. Пуля попала мне в ногу, и я скатился в овраг. На следующий день меня подобрали охотники-манси и перенесли к себе в стойбище. Там я провалялся, полгода и только весной этого года вернулся в Невьянск.

— Кто в тебя стрелял?

— Я не знаю. Тот, кого я преследовал, бежал передо мной, я видел его.

— Получается, что ты его упустил?

— Я его действительно упустил, но тот, кто стрелял в меня, мог достать и его.

— Ты так думаешь, или знаешь точно?

— Через несколько дней после того, как я оказался в стойбище, один из охотников наткнулся на труп. Так вот, в вещах убитого он нашел какие-то камни и карту.

— Откуда тебе это известно?

— Подслушал разговор охотников, они решали, что делать с находками.

— Так прямо при тебе они и болтали? — Ехидно спросил Алексей.

— Они думали, что я сплю, да и говорили по-своему.

— А ты хорошо знаешь их язык?

— Достаточно, для того чтобы понять, о чем идет речь.

— Ты можешь доказать то, что сейчас сказал?

— Да. Труп нашел охотник-манси Иван Елгозин, а вот, куда он все это дел, не знаю.

— Как найти их стойбище?

— Вам проще найти самого Ивана Елгозина, он часто бывает в Екатеринбурге и постоянно заходит в трактир Хромова, что на северной стороне города.

— В какую ногу ты был ранен?

— В левую.

— Слон, посмотри.

Слон развернул Тимофея Когтева и закатал левую штанину, и, посмотрев на братьев, молча, кивнул головой.

— Ты ему веришь? — Спросил Алексей, когда братья сели в пролетку.

— Вопросов конечно много, но в целом похоже на правду.

— Если его хотели убить, то почему не добили?

— Он говорит, что скатился в овраг, так что его еще пришлось бы искать. Может быть, у того, кто стрелял, просто не было времени — тогда ушел бы второй.

— Но, если он убил второго, то почему не взял камни и карту?

— Я этого не знаю, брат. Еще раз говорю, вопросов много, но сейчас меня волнует только одно — подтвердит ли охотник его рассказ.

— Этого Когтева надо убирать.

— Согласен, но сначала мы должны убедиться, что он сказал правду. Наведем справки об этом Иване Елгозине. Если он действительно существует, то побеседуем с ним — вот тогда и решим.

Трактирщик Хромов, подтвердил слова Тимофея Когтева — охотник Иван Елгозин действительно часто заходит, приносит шкурки на продажу и выпивает две-три чарки водки, правда, когда он появится в очередной раз, не знает никто. За трактиром установили наблюдение и вернулись на Московскую улицу.

31 мая (четверг)

Манси появился на следующий день к обеду и тут же был доставлен к братьям Дуловым. Допрос, как и всегда, вел Александр, Алексей сидел в углу и внимательно слушал.

— Ты охотник Иван Елгозин?

— Да. — Манси утвердительно замотал головой.

— Нам известно, что осенью прошлого года ты нашел в тайге труп.

Охотник испуганно переводил взгляд с одного брата на другого и молчал.

— Ты не бойся, — успокоил его Александр, — ты ведь не сделал ничего плохого. Так?

— Я даже похоронил его по христианскому обычаю, правда, я не знал, что он другой веры.

— Как другой веры. Он что не христианин?

— Христианин, но не нашей веры.

— Католик.

— Да, так сказал отец Сергий.

— Как он это определил?

— У него на шее висел крестик.

— Хорошо, это мы поняли. Нас интересует карта, которую ты нашел в его вещах.

Иван боялся, что его примут за убийцу, а оказывается, этих людей интересует только карта. Он сразу успокоился, никто не собирается его ни в чем обвинять и отбирать ружье и охотничий нож, взятые им на месте убийства.

— Я продал камни и карту Семену Ремизову.

— Кто он такой?

— Управляющий на Билимбаевском заводе.

— Ну, вот и все. Ты сейчас идешь к себе в стойбище?

— Да, вот только муки куплю.

— Об этом можешь не беспокоиться, сейчас тебя проводят и заодно купят муки. Подожди пока во дворе.

Когда манси вышел, Алексей набросился на брата.

— Ты что еще удумал?

— Не заводись, Елгозин нам еще пригодится. Возьми Хорька, трех лошадей и проводите охотника до его стойбища. Заедите в лавку, купишь ему муки и еще каких-нибудь продуктов. Хрен его знает, что они там едят, да, и водки не забудь.

— Брат, я тебя не понимаю.

— Когда получим карту, этот охотник должен будет подтвердить ее подлинность, поэтому нам необходимо знать, где его искать, а не ждать неделю в трактире. Сейчас он нам нужен, но в будущем, его наверняка придется убрать, так что отправляйся в тайгу и постарайся запомнить дорогу.

— Я тебя понял, брат. Если будет нужно, мы и все стойбище завалим.

1 июня (пятница)

В Билимбае все прошло на удивление гладко. Как только Александр Дулов упомянул Ивана Елгозина и неопознанный труп, Ремизов тут же отдал братьям не только карту, образцы камней, но и пронумерованные мешочки со шлихом. Поездка в Билимбай в итоге обернулась приятной прогулкой, правда, довольно утомительной. Вернувшись в Екатеринбург, Александр Дулов потратил целый час, объезжая лавки в поисках подходящей бумаги, и только к ужину вернулся на Московскую улицу. Сразу по приезду он позвал Золотова и, вручив ему бумагу и карту, велел к полудню следующего дня нарисовать еще три таких же, но так, что бы они отличались друг от друга.

— На кой хрен тебе это надо? — Смакуя коньяк, поинтересовался Алексей, развалившись на диване..

— Хочу убедиться, что нас не водят за нос. — Александр взял свой бокал и устроился рядом с братом.

— Каким образом?

— Покажем завтра Елгозину четыре похожие карты, посмотрим, сможет ли он узнать ту, что нам всучил Ремизов?

— Боишься, что карту подменили?

— Есть такое опасение, уж слишком спокойно Ремизов согласился ее вернуть. Создалось впечатление, что он ждал нас.

— Именно нас?

— Не конкретно нас, а тех, кто рано или поздно придет за картой.

— Значит, опять придется, тащится к аборигенам.

— Лучше потратить время сейчас и убедиться, что карта подлинная, чем потом блуждать по тайге в поисках рудника, который находится совсем в другом месте.

— Ты умеешь убеждать, брат.

На столе были разложена карта Пермской губернии, рядом с которой Александр Дулов положил план местности, полученный от Ремизова. Вчера в стойбище охотник без труда опознал чертеж, который отдал им Ремизов, тем самым развеяв все сомнения.

— Если верить тому, что рассказал Когтев, то основная река это Большой Рефт. Протяженность этой реки, чуть более ста верст и фактически она состоит из двух прямых участков. От истока до середины она течет на юго-восток, затем делает резкий поворот и далее течет на север. Судя по этому наброску, убитый исследовал именно северный отрезок реки. Всего он отметил четыре притока: два слева и два справа, это совпадает с картой и рассказом Когтева. Судя по надписям, убитый был поляком, да и этот абориген упоминал католический нательный крестик. Золотов работал с поляками, он свободно говорит и читает по-польски. Буквы, как мы и предполагали, обозначают названия камней и проставлены, очевидно, в том месте, где их обнаружили. Конечно, для реальных поисков на местности этот шедевр топографии не годится, но в нашем случае подойдет.

— Что сказал Золотов по поводу камней? — Спросил Алексей.

— Типичный набор для Урала: горный хрусталь, цитрин и аметист. Бледные камни, обозначенные на схеме, как изумруды, могут оказаться и аквамаринами. Золотов пояснил, что твердость соответствует, но окраска слишком слабая и не понятно, толи в зелень, толи в голубизну.

— Но на карте они проставлены как изумруды?

— Да, видимо убитый знал, что искал. Надписи, означающие изумруд проставлены трижды, прямо по руслу притока, очевидно, их нашли прямо в реке. В этом отношении нам реально повезло. Будь эти обозначения на голой местности, без всяких ориентиров, например, как аметист, мы бы их и с собаками не нашли.

— Тут же, рядом с этими значками, справа по течению нарисован квадрат, но что он означает?

— Может быть, это и есть рудник?

— И как это определить? Отправиться туда на разведку?

— Почему бы и нет? Судя по карте, здесь напрямую не более пятидесяти верст.

— Нужно найти проводника.

— Завтра скажу Малахову, пусть ищет.

Глава 34. Екатеринбург, 27 мая 1798 года (воскресенье). Начало

— Серега!

Услышав свое имя, Алдошин положил на место взятый камень и повернулся. Перед ним стоял его бывший коллега Иван Золотов, который пропал в Петербурге около года назад.

— Иван?

— Да я это, я. Ты что, не узнал?

— Так ты вроде того….

— Да нет, — Золотов сплюнул через плечо три раза, — жив, здоров, как видишь.

— Черт! — В сердцах выругался Алдошин, обнимая приятеля. — Когда я видел тебя последний раз….

— Лучше не напоминай, самому противно. Дурак! Собственными руками чуть не выкопал себе могилу. Пойдем, где-нибудь посидим.

— Здесь за углом трактир, там неплохо кормят, можно пообедать, тем более, что время уже подошло.

— Пообедать можно, только скромненько, — Золотов немного замялся, — денег у меня всего рубль.

— Забудь про деньги Иван, сегодня я угощаю.

Алдошин заказал отдельный кабинет и шикарный обед.

— Пить что будем?

— Нет, Серега, ты пей что хочешь, а я свое уже отпил.

— Может пивка?

— Нет, я теперь спиртное в рот не беру.

— Тогда я тоже не буду.

Принесли обед, и приятели с аппетитом набросились на еду, благо готовили здесь действительно вкусно. Когда дошла очередь до чая и десерта, продолжили разговор.

— Как же ты бросил пить? — Поинтересовался Алдошин. — Ведь мы тогда что только не пробовали, все без толку!

— Спас меня Дулов Александр Васильевич. Он сам из Москвы, а тогда был по делам в Петербурге и проезжая мимо трактира, увидел меня, валяющимся в одних грязных портках. Возница возьми да скажи: Вот был уважаемый человек, ювелир, а теперь валяется в грязи, как свинья.

— И он тебя подобрал?

— Ты не поверишь, но это действительно так. На следующий день, когда я немного протрезвел, он мне объяснил, что если я еще выпью хоть стопку, то отдам богу душу. Меня отмыли, привели в порядок, приодели и поселили во флигеле.

— А что ты делал?

— Ничего.

— Так не бывает, зачем-то ты ему понадобился?

— Он объяснил мне, что занимает ответственную должность в Московском отделении Сохранной казны и ему по работе необходим опытный ювелир для консультаций. Моя работа будет заключаться в оценке драгоценностей, которые клиенты сдают на хранение и под залог.

— Он тебя устроил на работу?

— Можно сказать и так, только неофициально. Он объяснил мне, что мое спасение стоит денег, которые я должен вернуть, работая на него бесплатно в течение двух лет. По истечении этого срока я получаю на руки сто рублей и могу спокойно уйти на все четыре стороны, а могу остаться, но уже на новых условиях.

— Не нравится мне это, Иван. Такое ощущение, что из тебя сделали раба.

— Мне тоже не нравится, а что делать? Жена умерла, дом я пропил, детей забрала сестра.

— Ты же классный огранщик, тебя любой ювелир возьмет на работу.

— Это так, но тогда я был не в состоянии работать. Постоянная головная боль, бессонница, полное отсутствие аппетита, трясущиеся руки и единственная мысль — выпить! Через несколько дней я стянул на кухне початую бутылку водки и напился, точнее, успел выпить пару стопок. Ты не представляешь, как мне было плохо — вывернуло всего наизнанку.

— Так он же тебя предупреждал!

— Ты думаешь, я ему не поверил? Решил просто стращает, как малого ребенка, а когда спер водку вообще ни о чем не думал: скорее добежать до флигеля и выпить!

— И чем все закончилось?

— Когда я немного оклемался, он заставил меня лично вымыть всю комнату и еще раз предупредил, что пить категорически нельзя! Несколько дней я крепился, а потом опять сорвался. На этот раз было еще хуже, пришлось приглашать доктора, который и вернул меня с того света. Короче, промучился я так три месяца и постепенно стал приходить в норму. Теперь вот даже запах не переношу, меня сразу начинает мутить.

— Но сейчас ты выглядишь хорошо, наверняка уже можешь работать?

— Еще не пробовал, но думаю, что смогу. Недельку потренироваться, чтобы вернуть навыки и все будет в порядке.

— Тогда может быть попробовать договориться с твоим «рабовладельцем», пусть выставит счет за свои услуги, и ты постепенно с ним рассчитаешься?

— Нет, Сереге, не прокатит. Есть нужда во мне и потому я здесь.

— Да, а почему ты оказался в Екатеринбурге?

— Могу задать тебе тот же вопрос.

— Я здесь в составе комиссии из ведомства императрицы — проверяем работу Художественной школы.

— Уж не та ли это школа, о которой говорил мистер Скотт?

— Именно она, кстати, мистер Скотт тоже здесь.

— А он что тут делает?

— Пытается наладить поставку уральских камней в Англию.

— Так он сам два года назад высмеял идею создания этой школы.

— Был неправ, что сам же и признал. Теперь получил задание от руководства заключить с этой школой договор о взаимовыгодном сотрудничестве. Так что и я, и мистер Скотт здесь на вполне законных основаниях. Твой благодетель прибыл тоже в связи со служебной необходимостью?

— Вот в этом я не уверен. Думаю здесь они по своей личной инициативе.

— Они?

— Да, там их целая компания. Александр Васильевич Дулов, его брат Алексей и с ними еще шесть человек.

— И что же они забыли в этой глуши?

— Сергей, ты мой друг, поэтому врать не буду, а говорить правду опасно для нас обоих. Поэтому давай свернем этот разговор. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Все так серьезно? — Присвистнул от удивления Алдошин.

— Именно так. Алексей Дулов по кличке «Князь» очень серьезный мужик, в уголовной среде пользуется непререкаемым авторитетом, для него убить человека все равно, что зарезать скотину.

— Но ведь сейчас за тобой никто не присматривает, ты можешь спокойно сбежать.

— Далеко ли убежишь без денег и документов.

— Ну, допустим, деньги не проблема, с документами тоже как-нибудь разберемся. Мистер Скотт по старой памяти обязательно поможет, да и работой всегда обеспечит.

— А дети?

— Чьи дети?

— Мои дети, Серега. Они сейчас живут у сестры и братьям это известно. В случае малейшего неповиновения с моей стороны отвечать будут в первую очередь дети и сестра, а ставить на кон их жизни я просто не имею право.

— Может заявить в полицию.

— А что я им скажу? Меня никто пальцем не тронул и даже не угрожал. Одевают, обувают, кормят, даже от пьянства излечили. Вот сейчас я свободно хожу по городу без всякой охраны.

— А где братья?

— Они куда-то уехали рано утром со всей своей сворой.

— Что у них вообще за компания?

— Два брата, четыре уголовника из личной охраны «Князя» и бывший полицейский. Всего семь человек.

— Пестрая компания. А что им вообще от тебя нужно?

— Не знаю. Со мной никто на эту тему не говорил.

— Это плохо.

— Когда ты находишься в неведении всегда плохо. Скорее всего, когда я выполню свою работу, меня просто убьют, ведь «Князь» никогда не оставляет свидетелей.

— Он сам тебе это сказал?

— Нет, подслушал разговор его людей.

— Ситуация сложная, Иван, но и руки опускать рано. Я могу поговорить с мистером Скоттом, однако для этого мне нужно знать все и самое главное, зачем эти люди приехали в Екатеринбург. С тобой о своих делах они не говорили, а значит, уверены — ты ничего толком не знаешь. Именно поэтому тебе дают свободно ходить по городу без провожатых.

— Но я действительно ничего не знаю.

— Но ведь какие-то предположения у тебя есть?

— Догадки к делу не пришьешь.

— Как сказать, иногда можно и попробовать. Так что рассказывай все, а там разберемся.

— Судя по всему, братья ищут изумрудный рудник.

— Здесь? На Урале?

— А чему ты удивляешься?

— Да, если бы здесь были изумруды, об этом уже давно было бы известно. Ты видел, сколько камней продается на рынке? Только представь, сколько людей ежедневно рыщет по тайге в поисках уральских самоцветов? Да они уже сто раз перевернули все в округе.

— Сергей, не забывай, что изумруд очень редкий камень, чтобы перечислить его месторождения хватит пальцев одной руки. Берилл и аквамарин, которых на этом рынке достаточно, попадаются значительно чаще, а ведь это одно и то же, лишь расцветка разная.

— Я только пришел на рынок и еще толком ничего не видел до встречи с тобой.

— А я здесь уже больше двух часов торчу, так что поверь мне. Кроме того, я сам держал в руках уральский изумруд, точнее не изумруд, а обрезки, оставшиеся после огранки.

— Можно подробнее.

— Осенью прошлого года меня отвезли в одну ювелирную мастерскую, очевидно, выбрали время, когда хозяина не было дома. Я должен был найти два изумруда. Предварительно мне даже описали, как они выглядят — шестигранная призма примерно полдюйма длинной. Изумрудов я не нашел, только обрезки от одного камня. Материала было маловато, однако твердость и характерная сочная окраска указывали на то, что это был изумруд, причем очень высокого качества.

— Почему ты решил, что этот изумруд именно с Урала?

— Вот здесь от фактов переходим к домыслам. Незадолго до посещения этой мастерской в Москве убили какого-то уральского купца, об этом писали «Московские ведомости». Преступление так и осталось не раскрытым, но тогда я не обратил на него никакого внимания. Уже позднее подслушав разговор моих попутчиков, а ехал я на Урал в компании двух уголовников из банды «Князя», и сопоставив факты, я понял, что убили того купца из-за изумрудов. Правда, убийца не знал, что незадолго до своей смерти купец продал два изумруда ювелиру Штейнбергу. Именно эти камни я и искал в его мастерской.

— Откуда тебе известна фамилия ювелира?

— Здесь все просто. Правда, меня привезли тогда в темноте в закрытой карете, вывески над входом я видеть не мог, так же как не мог определить улицу, ведь я Москву практически не знаю. Так бы я и остался в неведении, но в одном из ящиков стола, в самом дальнем углу лежала стопка визиток, на которых значилось имя ювелира — Штейнберг Генрих Карлович.

— Действительно, все просто. Слушай, Иван, а не мог сам «Князь» убить этого купца?

— Нет, это исключено. Братья никогда не занимались ювелирными камнями и ничего в этом не смыслят. Тема изумрудов возникла внезапно, примерно через неделю после убийства купца.

— Этого Штейнберга, как я понимаю, убрали?

— Нет. Каким-то образом ему удалось уйти от головорезов «Князя», и мои попутчики, вероятно причастные к этому, всерьез опасались за свои жизни. Вот тогда и прозвучала фраза: «Князь» никогда не оставляет свидетелей и не прощает ошибок.

— У тебя все?

— Да, я рассказал тебе все, что знал.

— Где вы остановились?

— На Московской улице, это на восточной окраине, последняя улица за плотиной. По Главному проспекту до конца, а там направо, четвертый дом с большими резными воротами. Там дома расположены только с одной стороны, не ошибешься. Но это так, на всякий случай, не вздумай туда сунуться. Давай будем встречаться здесь же на рынке, например с десяти до двенадцати часов.

— Хорошо, сегодня постараюсь переговорить с мистером Скоттом, а завтра приду на рынок. Если не смогу, то послезавтра.

— Хорошо, я все понял.

Друзья простились и разошлись в разные стороны.

…

Поздно вечером Алдошин пришел в номер к Скотту.

— Есть что-то новенькое Сергей Митрофанович?

— Сегодня был на местном рынке, где продают уральские самоцветы.

— Насколько мне известно, смотреть там не на что. Все более-менее ценные экземпляры уходят в Москву и Петербург по давно налаженным каналам.

— Справедливое замечание, мистер Скотт, но зато я встретил там Золотова.

— Кого?

— Ивана Золотова, которого мы похоронили год назад.

— Ваня жив?

— Жив, здоров, и даже пить бросил.

— Садись, рассказывай. — Скотт указал Алдошину на кресло рядом с собой. — Выпьешь виски?

— Сегодня с удовольствием, надо же отметить второе рождение Ивана.

— Пожалуй, за это стоит выпить. Иван хороший специалист, жаль было его потерять.

После того как они выпили за это радостное событие, Алдошин пересказал Скотту историю чудесного исцеления Ивана и обрисовал сложное положение в котором тот оказался.

— Значит, выкупить Ивана мы не сможем?

— Он сам признал, что это невозможно.

— Тогда объясни, зачем он им нужен? Зачем они вообще приехали в Екатеринбург?

— Иван полагает, что братья Дуловы ищут изумрудный рудник.

Скотт на некоторое время замер, осмысливая услышанное.

— Только этого не хватало. — Наконец произнес он, задумчиво глядя куда-то в сторону.

— Так вы знали об изумрудах?

— Теперь уже не имеет никакого смысла это скрывать, Сергей Митрофанович.

— Получается, что школа занимается нелегальной добычей изумрудов?

— Скорее всего что так и есть, вот только доказать это невозможно.

— А если найти рудник?

— Как? Ты же видел, насколько хитро здесь все устроено, даже курьеры не знают, что именно они перевозят. Изумрудный рудник может скрываться под любым названием: цитрин, аметист, горный хрусталь, поскольку никто из горного ведомства никогда не выезжал на место и не проверял, что там конкретно добывают. Они просто получали взятку и тупо оформляли заявку.

— Однако про изумруды известно многим.

— Моя фирма вышла на эту школу через Голландию, где продают ее продукцию и в том числе изумруды. Как об изумрудах узнали эти московские бандиты мне неизвестно.

— Иван сказал, что осенью прошлого года в Москве убили одного уральского купца, у которого при себе была партия изумрудов. Самих изумрудов не нашли, но купец успел продать два камня ювелиру Штейнбергу…

— Кому?

— Ювелиру Штейнбергу. Вы что с ним знакомы?

— Нет, с ним я не знаком, его хорошо знает ваш начальник Буланов, но дело даже не в этом. Ты будешь смеяться, но ювелир Штейнберг Генрих Карлович проживает здесь, на этом постоялом дворе в комнате № 6.

— Тут не до смеха, мистер Скотт. «Князь» собирался расправиться с ним еще в Москве, однако не получилось, думаю, здесь он своего не упустит.

— Если только найдет.

— У него в банде бывший полицейский, так что при желании вычислят быстро. Надо бы предупредить коллегу.

— Тогда тебе придется рассказать ему все, ведь надо же объяснить, откуда у тебя эта информация.

— И что делать?

— Думаю, Штейнберг не хуже нас осознает свое положение и уже принял меры предосторожности, во всяком случае, в комнате № 6 его нет, хотя официально он там числится.

— И где же он?

— Управляющий даже за крупную взятку отказался сообщить мне его место нахождения, а может быть, просто не знает. Единственное, что мне удалось узнать — Штейнберг болен и ближайшие две недели ему прописан полный покой. Так что давай лучше подумаем, как помочь Ване Золотову.

— Тут все упирается в детей.

— На самом деле с его сестрой и детьми все не так сложно. Бандиты здесь, за две с половиной тысячи верст от Петербурга и пока они доберутся туда, мы всех успеем спрятать. Достаточно отправить письмо моему помощнику, и он все устроит. Завтра, когда встретишься с Иваном, узнай адрес сестры.

— Все сделаю мистер Скотт. Вот Ванька обрадуется.

— Только не забывай, что нам нужно выиграть время, хотя бы неделю, поэтому раньше о побеге даже не заикайтесь.

— А если они его за это время того…

— Не думаю. Поскольку они ищут рудник, то им без ювелира не обойтись, должен же кто-то сортировать и оценивать камни. Так что, пока его жизни ничего не угрожает.

Оставшись один, Скотт по привычке плеснул в стакан виски на два пальца и уселся в кресло. Появление банды «Князя» серьезно осложняло ситуацию, правда благодаря случайной встрече Алдошина и Золотова он знает о них и даже имеет своего человека в их рядах. Судя по тому, что рассказал Алдошину Золотов, братья Дуловы не знают о связи школы с изумрудным рудником и это вселяет некоторый оптимизм. Они идут каким-то своим путем и вот об этом Скотту пока ничего неизвестно — это плохо, поскольку всегда желательно знать планы противника. Смущает и малое количество людей в банде «Князя» — шесть человек явно недостаточно для захвата рудника. Впрочем, этот рудник еще нужно найти, а на это требуется время. Теперь Штейнберг. Что он забыл в Екатеринбурге? Неужели тоже ищет изумрудный рудник? Как бы там ни было, а судя по тому, что рассказал Золотов, Штейнбергу известно много и не мешало бы с ним серьезно поговорить, может быть даже предложить сотрудничество.

Глава 35. Екатеринбург, 26–27 мая 1798 года (суббота — воскресенье). Продолжение

26 мая (суббота)

Смесь во всех трех кастрюлях застыла и чтобы извлечь образцы, их пришлось предварительно нагреть. После того, как все три образца, по внешнему виду напоминающие головки сыра, были разложены на столе, Штейнберг их пронумеровал и, отрезав от каждого по небольшому кусочку, помыл ими руки. Мылились все три образца, но лучшие результаты давал номер два. Это мыло не только лучше пенилось, но и по твердости превосходило остальные.

— Дальше будем работать на «соде» под номером два. — Подвел итог Штейнберг. — Виктор, сегодня закупи у этого продавца, пудов пять для дальнейших работ.

— Будет сделано. — Строго по-военному ответил Соколов. — Еще указания будут?

— Да, мне нужна будет твердая сосновая смола, которая остается после отгонки скипидара.

— Этого добра у смолокуров полно, они не знают, куда ее девать.

— Вот и хорошо, закупи для начала пуд. — Генрих подождал, пока Виктор запишет заказ и продолжил. — Еще нужна белая глина — каолин, ее, как правило, используют для побелки стен.

— Такую глину в виде порошка продают приезжие из Кыштыма, но она имеет желтоватый оттенок.

— Ничего страшного, пусть будет желтоватая, купи тоже пуд на пробу. Еще нужен краситель, возьми охру, только желательно чистого яркого оттенка. Купи двух цветов: желтую и оранжевую. Если найдешь, прихвати еще пару фунтов малахита.

— А охры сколько брать?

— Да, немного, фунтов по пять. На этом на сегодня все, пока ты будешь разъезжать, мне нужно в столярную мастерскую. Там оставишь меня, а заберешь на обратном пути, когда все закупишь.

Штейнберг провел в столярной мастерской около трех часов. За это время по его чертежам изготовили три одинаковых разборных ящика с толстыми стенками и крышками, приспособление для резки мыла на куски одинаковой формы, а также модели для матрицы и пуансона будущего штампа. Для улучшения внешнего вида и удобства пользования Штейнберг изменил геометрию кускового мыла, сгладив все грани радиусами, а добиться этого можно было только штамповкой. Кроме того, он разместил на лицевой стороне название мыла — «Хвойное», а на задней клеймо производителя: буквы «МЗСК» (мыловаренный завод Серафимы Казанцевой) в горизонтальном ромбе. Все свои расчеты он сделал исходя из веса куска мыла в одну четвертую фунта или двадцать четыре золотника. На обратном пути заехали в кузницу, где заказали ручной пресс, а также отливки матрицы и пуансона из бронзы по готовым моделям. Сразу после обеда Штейнберг приступил к продолжению опытных работ, тем более, что его помощник уже перенес все покупки в летнюю кухню и с нетерпением ожидал своего руководителя. Внимательно осмотрев смолу, глину и охру, Штейнберг остался доволен качеством.

— Сначала приготовим содовый раствор. Для омыления пяти фунтов жировой смеси нам понадобится сто тридцать золотников соды. Сколько нужно взять воды для растворения?

— В четыре раза больше, чем соды, то есть 520 золотников. — Подсчитал Виктор.

— Правильно. Начинай взвешивать, нагревай воду, растворяй, а я пока займусь своими делами.

Штейнберг уселся на край стола, чтобы не мешать, ретивому помощнику работать, и занялся расчетами жировой смеси, в состав которой кроме жира включил еще пять процентов сосновой смолы. Отдельно он добавил десять процентов каолина и один процент охры. Переведя проценты в золотники, он записал полученные цифры на отдельном листе бумаги и отправился пить чай. Когда Штейнберг вернулся, кастрюля с закипающим раствором уже стояла на плите.

— Теперь нужно добавить семьдесят золотников негашеной извести и кипятить два часа.

Пока Виктор занимался содовым раствором, Штейнберг приготовил остальные компоненты: жир, смолу, глину и охру. Он заложил жир в кастрюлю и когда тот растопился, добавил в него смолу, предварительно измельченную в порошок. После того, как смола разошлась, добавил глину и охру, при этом смесь стала ярко желтого цвета, а затем влил туда готовый содовый раствор. После получасовой варки смеси на медленном огне, когда она уже сильно загустела, ее вылили в ящик, закрыли крышкой и укутали овечьими шкурами.

— Запомни, Виктор, чем медленнее будет остывать эта смесь, тем более качественным будет наше мыло.

27 мая (воскресенье)

С утра Соколов занялся приготовлением жировой смеси для трех отдельных варок. Состав был одинаковым, менялся только краситель. В первых двух вариантах использовалась охра: желтая и оранжевая, в третьем — порошок малахита. Сам Штейнберг «колдовал» над содовыми растворами. К обеду им удалось провести все три варки, разлить все в отдельные деревянные ящики, закрыть их крышками и основательно укутать шкурами. Тут привезли ручной пресс и отливки для штампа.

Сразу после обеда они разобрали ящик и извлекли сваренное накануне мыло. Используя специальное приспособление, они разрезали монолит на ровные куски, весом в четверть фунта и приступили к штамповке. Соколов, обладавшей недюжинной физической силой приводил в движение ручной пресс, а Штейнберг закладывал в штамп заготовки и извлекал готовую продукцию.

— Зачем ты постоянно смачиваешь штамп водой?

— Это не вода, Виктор, а насыщенный раствор соли — предотвращает залипание заготовки.

Закончив штамповку, друзья вооружились ножами и принялись срезать облой, после чего Генрих собрал обрезки и скатал из них шарик. Этим шариком он вымыл руки и остался доволен обилием пены.

— Как быстро и хорошо отмывает руки. — Удивился Виктор.

— Это заслуга каолина. — Пояснил Генрих. — Мельчайшие частички глины равномерно распределяются по всему объему мыла и работают как абразив, легко удаляя грязь.

— А я все думал, зачем ты добавил в жир эту глину?

— Каолин не только улучшает моющие качества мыла, но еще и устраняет его прозрачность, именно поэтому цвета получаются яркими и насыщенными.

— Скажу честно, Генрих, мне нравится то, чем мы сейчас занимаемся.

— Тебе понравилось варить мыло?

— Не обязательно мыло, мне просто нравится созидать. До этого я два года работал на заводе у Ремизова, там мы варили чугун, и мне тоже нравилась моя работа. Когда видишь, как из камней получается металл, а из простого жира великолепное мыло, невольно испытываешь восхищение. Понимаешь, я половину своей жизни провел в боях и походах, занимаясь только разрушением. Я представить себе не мог, какое удовольствие испытывает человек, занимаясь созидательным трудом.

— Могу с тобой согласиться только частично. — Возразил Генрих. — Допустим я, сидя в своей мастерской и создавая ювелирные изделия,действительно испытываю удовольствие от работы. А, какое удовольствие может испытывать работник, десять часов вынужденный горбатиться в грязном, душном, зачастую холодном помещении за мизерную плату.

— Ты прав, но ведь создать хорошие условия для работы не так сложно.

— Хозяин должен сначала осознать, что производительность и качество напрямую зависят от организации труда, а это долгая история.

— Генрих, ты же хочешь запустить завод, значит, можешь показать пример. Если они увидят, что ты много зарабатываешь, начнут присматриваться, интересоваться, делать выводы.

— Ладно, посмотрим, что у нас получится.

— Уже получилось. Предлагаю по случаю удачного завершения опытных работ, распить бутылочку шампанского.

Пока Соколов бегал за шампанским, Штейнберг привел в относительный порядок помещение, убрал ручной пресс, а из готового мыла сложил на столе небольшую пирамиду и накрыл ее полотенцем.

…

— Рад приветствовать прекрасным дамам в моем скромном жилище. — Лицо Файна расплылось в добродушной улыбке, когда в дверях его кабинета появилась Серафима Казанцева в обществе Анны Шторх. — Ради бога, красавицы, извините старика, что принимаю вас сидя, подагра проклятая замучила. Проходите, присаживайтесь.

— Не стоит так беспокоиться, Густав Францевич, мы ненадолго. — Успокоила ювелира Казанцева, усаживаясь в кресло. — Я заехала поблагодарить вас за оказанную мне помощь и заверить, что обязательно верну вам эти деньги. Чтобы у вас не возникло никаких сомнений на этот счет, я возвращаю вексель. Теперь он ваш, передаточная надпись на обороте сделана моей рукой, что может подтвердить сидящая здесь Анна Германовна.

Казанцева встала и положила на стол перед ювелиром злополучный вексель. Файн внимательно рассмотрел его, перевернул, изучил обратную сторону и положил на прежнее место.

— Боюсь, уважаемая Серафима Дмитриевна, я не совсем понимаю, о чем идет речь, поэтому вам придется мне кое-что объяснить. Как можно догадаться, Толстиков явился к вам за деньгами.

— Он предъявил мне вексель и сказал, что пришло время платить по долгам. Я отказалась, так как мой покойный муж никогда не занимал денег. Наше финансовое положение было стабильным и не требовало таких огромных сумм.

— После вашего отказа он сразу опротестовал вексель?

— Нет, он приходил еще два раза, предлагал решить дело мирным путем и не доводить до суда.

— Что конкретно он предлагал?

— Он сказал, что готов забыть про долг, если я… — Серафима запнулась и опустила голову.

— Выйдите за него замуж. — Подсказал Файн.

Серафима кивнула и, взяв платок, заботливо поданный Анной, промокнула появившиеся слезы. Наконец, немного успокоившись, она продолжила:

— Через два дня он снова пришел, и предложил снизить сумму долга до пяти тысяч рублей. Я опять отказалась, и тогда он опротестовал вексель.

— Ему ничего другого не оставалось, поскольку истекал десятидневный срок. Вам нужно было не пытаться самой решить эту проблему, а придти ко мне. Ваша беда, уважаемая Серафима Дмитриевна в том, что вы слишком самостоятельны, вы считаете, что сама можете разобраться со всеми вопросами, а это далеко не так. Поверьте, я вас прекрасно понимаю, ведь как не крути, а обращаться за помощью придется к мужчинам и это делает вас уязвимой, зависимой от того, кто оказал вам услугу. Придет час и он может потребовать вернуть «должок», а что это означает по отношению к женщине, мы с вами хорошо знаем. Не надо смущаться, я старый человек и могу себе позволить некоторые вольности, иной раз это лучше, чем ходить вокруг да около. Давайте вернемся к этому векселю, как я понимаю было назначено судебное разбирательство.

— Да, я получила повестку в суд, однако, накануне вечером курьер доставил постановление, где сказано, что Толстиков отозвал свой иск и не имеет ко мне никаких претензий. В конверте, вместе с бумагой из суда лежал и вексель.

— Мне льстит, дорогие дамы, что вы сделали из меня этакого российского Робин Гуда, но, еще раз повторяю, я к этому не имею никакого отношения.

— Дядя Густав, — вступила в разговор Анна, — мне сообщили, что в магистрат вместе с купцом Толстиковым приезжал адвокат Гринберг, который якобы представлял интересы Серафимы Дмитриевны.

— И на этом основании вы решили, что именно я уладил это дело? — Удивился Файн.

— Но ведь Гринберг ваш адвокат. — Уже без былой уверенности в голосе сказала Анна.

— Исаак Соломонович грамотный специалист, к тому же, что немаловажно — честный человек, поэтому его услугами пользуется половина города и я в том числе. Ваши рассуждения милые дамы построены на песке.

— Но ведь кто-то же, оплатил вексель? — Возразила Казанцева.

— Скорее всего, Серафима Дмитриевна, у вас есть тайный покровитель, который и помог решить эту проблему. Обратите внимание, он не стал красоваться перед вами, бросать к вашим ногам пачки денег и тем более кричать на каждом углу о своем благородстве. Все сделано тихо, чтобы не дай бог не запятнать ваше имя. Как видите, среди мужчин тоже есть достойные люди, возьмите молодого человека, который вступился за Анну, он ведь рисковал своим здоровьем только чтобы защитить совершенно незнакомую девушку.

— Генрих Карлович порядочный человек, в Москве он защищал детей сирот от произвола чиновников. — Гордо заявила Анна.

— Когда это он успел тебе рассказать про сирот? — Улыбаясь, спросил Файн, но заметив, как покраснела девушка, немного смягчил тон. — Ладно, не дуйся, отцу ничего не скажу.

— А он и так знает! — Отрезала Анна. — Вчера он предлагал мне самой посвататься к Генриху и даже согласился на роль свахи.

Кабинет разразился дружным хохотом, даже Анна смеялась, заразившись общим весельем.

— Ну, насмешила, так насмешила. — Вытирая платком, выступившие слезы сквозь смех произнес Файн. — Скажу Герману, пусть и меня возьмет, вдвоем мы быстро его уговорим.

— Вам бы только посмеяться. — Обиделась Анна.

— А что в этом плохого? Кстати сказать, давно так не смеялся. Ты говорила, он ювелир и хочет познакомиться с работой школы?

— Я вам уже два раза напоминала, а вы все молчите.

— Просто момент не совсем удобный, сама понимаешь — ревизия. — Развел руками Файн. — Сейчас они уже закончили работу, так что можешь приводить своего «достойного человека».

— Спасибо, сегодня обязательно передам ему ваше приглашение.

— Так что мне делать с этим векселем, Густав Францевич? — Поинтересовалась Казанцева.

— Сожгите его и забудьте все, как кошмарный сон.

— А может, сначала обратиться к Гринбергу?

— Ох уж это женское любопытство! — Воскликнул ювелир. — Любезная, Серафима Дмитриевна, что это даст? Вы хотите узнать имя вашего благодетеля? Напрасный труд, адвокат никогда не раскроет своих секретов. Да и зачем? Ваш ангел спаситель решил остаться в тени, так будьте добры уважать его решение.

— Извините, Густав Францевич, я была не права.

— Вот так-то лучше!

Выйдя из школы подруги сели в поджидавшую их коляску.

— Как съездила? — Поинтересовалась Анна у подруги.

— Пустая трата времени. — Отмахнулась Серафима. — Везде одно и то же. Мыловаренные цеха снаружи похожи на старые сараи, а внутри на помойку, грязь такая, что ходит можно только в сапогах. Жуткая вонь и тучи жирных мух, а рабочие похожи на каторжников, только без кандалов. Выдержать в такой обстановке невозможно даже пять минут, так что я не стала смотреть сам процесс мыловарения.

— А качество?

— Какое качество может быть при таком подходе к делу? Безобразное! Мыло грязного цвета, куски кривые, разного размера, и отдает тухлятиной. Прости, что так грубо выражаюсь, но других слов, чтобы описать увиденное, у меня нет.

— Хотя бы данные для расчетов привезла?

— Думаешь, они у них есть? Я хотела узнать пропорции сала и щелока, но оказывается, что мастер закладывает все на глазок, без всякого взвешивания, опираясь только на свой опыт. Варят также, на опыте, ориентируясь на внешний вид смеси, постоянно мешая и периодически добавляя щелок. Никакой системы!

— Дядя Густав закупает мыло у московских купцов, качество неплохое. Может тебе съездить в Москву?

— Кто будет делиться своими секретами, да еще с провинциальной купчихой? Черт, нам бы хорошего инженера, да где же его найдешь?

— Дядя Густав тоже говорил, что хороший специалист это большая редкость.

Коляска въехала во двор и остановилась возле дома, где хозяйку встречал управляющий.

— Что у вас нового? — Поинтересовалась Казанцева, выйдя из коляски.

— Все по-старому. Деньги в сейфе, отчет на столе.

— Хорошо, Войцех Каземирович. — Серафима взяла под руку, стоявшую рядом Анну. — Прикажите подать ужин на двоих в мою комнату, потом займемся делами.

Тут она увидела, что над трубой летней кухни вьется дымок.

— А это что? — Спросила Серафима, указывая на дым.

— Пан ювелир с паном офицером арендовали летнюю кухню и уже три дня с утра до вечера там что-то месят и варят.

— Интересно! — Казанцева улыбнулась. — Их можно потревожить?

— Так они и не запирались.

— Как думаешь, Анна, не обидятся джентльмены, если мы их навестим?

— Заодно передадим приглашение дяди Густава. — С энтузиазмом поддержала подругу Анна.

— Вот, предлог у нас есть. Войцех Каземирович, чтобы не возникло неловкой ситуации, узнайте, принимают ли джентльмены гостей?

— Сию минуту.

Когда дамы вслед за управляющим подошли к летней кухне, из приоткрытой двери послышался громкий смех и хлопок открываемой бутылки шампанского. Поляк улыбнулся и постучал.

— Заходи, открыто! — Раздался зычный голос бывшего гвардейца.

— Добрый вечер панове. — Произнес Каземирович, выглядывая из-за двери. — Тут к вам гости.

— Пусть заходят, какие проблемы? — Соколов, сидя на крае стола уже собрался разлить шампанское по кружкам, когда увидел вошедшую Серафиму, за спиной которой угадывалась стройная фигурка Анны.

— Pardon, madame. — Соколов поставил бутылку на стол, проворно соскочил и кинулся целовать ручки гостьям. Штейнберг немного запоздал, и ему пришлось ждать своей очереди. В тесном помещении этикет приветствия несколько затянулся, однако это не вызвало никаких возражений ни с одой стороны.

— По какому поводу банкет? — Спросила Серафима, с удивлением осматривая помещение летней кухни, заваленное бочками, мешками, деревянными ящиками и какими-то шкурами. Над плитой в ряд висели медные котлы, а на единственном столе красовались торговые весы, и возвышалась непонятная горка, накрытая полотенцем, возле которой стояла открытая бутылка шампанского и две бронзовые кружки. Довершали картину Виктор и Генрих, в холщевых портах, длиннополых крестьянских рубахах и тапках на босу ногу, что вызвало невольную улыбку на лице хозяйки.

— Решили отметить окончание работ бокалом шампанского. — Поспешил внести ясность Штейнберг. — Приносим извинения, за беспорядок и наш внешний вид.

— Пожалуйста, осторожней, — заботливо предупредил Соколов, — можно ненароком испачкаться, мы только что закончили работы и еще не убирались. К сожалению, не могу вам предложить присесть, те два стула, что есть в наличии, не достойны такой чести.

— Господа, мы не хотели вам мешать, — подала голос Анна, — зашли только сказать, что Генрих Карлович может посетить ювелирную школу в любое удобное время.

— Спасибо. — Генрих отвесил легкий поклон в сторону Анны. — Вы нам не и могли помешать, поскольку мы уже закончили свои работы. Завтра приведем помещение в порядок и сдадим Войцеху Каземировичу в надлежащем виде.

— Если окончание работ отмечают шампанским, значит, вы добились определенных успехов. — Логично предположила Казанцева. — Не поделитесь с нами своими результатами, или это секрет?

— От вас никаких секретов нет. — Заверил дам Штейнберг. — А результат под полотенцем на столе.

— Можно взглянуть?

— Конечно.

Казанцева прошла к столу и аккуратно сняла полотенце, под которым скрывалась небольшая пирамида, сложенная из красивых ярко желтых кирпичиков. Сзади неслышно подошла Анна и взяла подругу за руку. Так они стояли некоторое время, заворожено созерцая гору «золота». Наконец, Серафима не выдержала и взяла в руки один «кирпичик». Она осмотрела его со всех сторон, прочитала надписи, понюхала, с удовольствием ощутив насыщенный сосновый аромат, и повернулась лицом, к стоявшим у двери мужчинам.

— Господа, это мыло? — Удивленно спросила она, не веря своим глазам.

— Самое настоящее. — Поспешил заверить ее Штейнберг.

— Я хочу помыть руки, но мне жаль портить такую красоту. У вас нет обрезков?

Мужчины засуетились, тут же появился тазик, кувшин с водой и шарик, слепленный из обрезков. Вымыв руки, она приложила их ладонями к лицу и, глубоко вздохнув, вновь ощутила чарующий аромат соснового леса.

— Господа, как вам удалось создать такое чудо?

— Это все Генрих…

В это время дверь открылась, и появился управляющий.

— Ужин будет готов через десять минут. — Доложил он с порога.

— Кое-что придется изменить, Войцех Каземирович. Ужин будет на четыре персоны. Господа, надеюсь, вы не откажитесь от приглашения на ужин?

— Помилуйте, Серафима Дмитриевна, — возмутился Соколов, разведя руки в стороны, — но не в этих же, лохмотьях? Нам нужно полчаса, чтобы привести себя в порядок.

— Думаю, полчаса мы можем подождать. — Заявила Анна, смывая намыленные руки и беря полотенце, заботливо поданное Германом.

— Надеюсь, на кухне уже знают гастрономические пристрастия наших постояльцев? — Обратилась Казанцева к управляющему.

— Так точно. — По-военному заверил хозяйку старый поляк. — Пиво тоже подавать, они постоянно к ужину заказывают пиво.

— Сегодня сделают исключение. — Отрезала Казанцева. — Пиво заменишь шампанским. Пошлешь кого-нибудь из мальчиков в «Париж», пусть доставят самого лучшего.

— Сколько бутылок?

— По этому вопросу обратись к Виктору Алексеевичу.

— Все понял. Сделаем в лучшем виде.

Пошептавшись с Соколовым, управляющий удалился.

— Господа, как и договаривались, ждем вас через полчаса. Вот там, за ужином, вы все нам и расскажите. Большая просьба, — Казанцева указала на пирамиду из мыла, — захватите всю эту красоту, я хочу, чтобы во время ужина она лежала на нашем столе.

Глава 36. Екатеринбург, 27 мая 1798 года (воскресенье). Окончание

Через полчаса вся компания уже сидела за накрытым столом, в центре которого возвышалась «золотая» пирамида.

— Вы уже успели выпить за удачное завершение работ? — Спросила хозяйка.

— Бог с вами, Серафима Дмитриевна, нам едва хватило времени помыться и переодеться.

— А куда вы дели открытую бутылку, Виктор Алексеевич? — Улыбаясь, спросила Казанцева.

— Ваш управляющий обещал о ней позаботиться. — С показным сожалением сказал Соколов.

— Тогда все в порядке, Войцех Каземирович всегда выполняет свои обещания. — Успокоила его хозяйка под всеобщий смех. — Разливайте господин гвардии капитан и приступим к ужину, пока все не остыло.

Выпив по бокалу шампанского и сытно поужинав, компания приступила к чаепитию, за которым велась неспешная беседа.

— Господа, прежде чем вы расскажите, как вам удалось за три дня создать такое чудо, я хотела бы спросить, почему вы занялись варкой мыла?

— Это идея Генриха, — сказал Соколов, — только он сможет ответить на этот вопрос.

— Мы вас слушаем, Генрих Карлович. — Обратилась к Штейнбергу Казанцева.

— В прошлый раз вы случайно обмолвились, что в делах возникли некие проблемы. Понимая, что вдаваться в подробности вы не будете, я самостоятельно навел справки и выяснил, что конкретно произошло. Конечно, Воронов поступил подло, но при этом никаких законов он не нарушал, кроме золотого правила морали, которое гласит: «не делай другим того, чего не желаешь себе». Я мысленно поставил себя на ваше место, Серафима Дмитриевна, и пришел к выводу, что лучшим ответом Воронову, да и всем остальным злопыхателям, будут вновь заработавшие заводы. Сало я никогда не вытапливал и свечи не делал, а вот мыло варить приходилось. В юности я два года работал на мыловарне у своего деда в Кенигсберге. Дед разработал интересную технологию варки, благодаря чему мы смогли резко увеличить объем и улучшить качество мыла. Вы не поверите, но мы зарабатывали хорошо, и жили не хуже крупных землевладельцев, несмотря на то, что на производстве работали только члены семьи — дед не хотел, чтобы секрет варки мыла узнали конкуренты. Правда, длилась эта идиллия недолго. В Кенигсберге разразилась эпидемия оспы, из всей семьи в живых остались только мы с отцом. Каким-то образом нам удалось проскочить через кордоны и добраться до Москвы, где жил мой дядя, брат матери ювелир Вильгельм Брандт. Он приютил нас, предоставил кров, дал работу. Вот так я и стал ювелиром.

— И вы не пытались больше варить мыло? — Поинтересовалась Казанцева.

— В окрестностях Москвы нет соды, а варить на щелоке не имело смысла. Здесь мы нашли соду и после нескольких попыток, нам удалось восстановить технологию, разработанную еще моим дедом. Результат перед вами.

— Результат просто великолепный, ничего подобного я еще не видела. Мы с Анной пришли к тому же выводу, что и вы Генрих Карлович — решили запустить заводы. Поскольку работники разошлись, нам пришлось начинать все с самого начала. Первым делом нужно было изучить технологию производства и сделать экономические расчеты. Прекрасно понимая, что здесь со мной никто откровенничать не будет, я поехала в Оренбург.

— На что вы рассчитывали? — Поинтересовался Соколов. — Почему вы решили, что оренбургские купцы и промышленники раскроют вам свои карты?

— В отличие от Екатеринбурга, где практически все салотопенное производство сосредоточено в руках Воронова, в Оренбурге есть три крупных промышленника. У каждого из них имеются свои свечные и мыловаренные заводы, однако они способны переработать лишь двадцать процентов производимого сала. Излишки промышленники вынуждены продавать по дешевке в Пермь местному магнату, который, пользуясь своими связями, перепродает это сало в Англию. Наш план состоял в том, чтобы скупать излишки сала у оренбургских промышленников и на этом строить свое производство.

— Тогда вам нужно было предлагать цену чуть выше, чем у пермского посредника. — Уточнил Штейнберг.

— Не обязательно. Путь до Екатеринбурга значительно короче, чем до Перми, поэтому цена могла быть такой же. Мы считали, что наше предложение должно заинтересовать оренбуржцев и они помогут нам создать собственное свечное и мыловаренное производство. Собственно так и случилось, они были не против того, чтобы нам помочь. Разрешили осмотреть производственные цеха и поговорить с мастерами, вот только действительность оказалась намного хуже, чем я могла себе предположить. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что ни грамотной технологии, ни четко отлаженного производства там на самом деле нет. В итоге я вернулась раньше, чем планировала, без технологий, без необходимых экономических данных, да еще и в скверном настроении. Теперь представьте себе мое состояние, когда я увидела на вашем столе это чудо. — Казанцева протянула руки к возвышавшейся в центре стола пирамиде. — Ездила за тридевять земель, хотела поймать синицу, а у самой под носом целый журавль ходит.

После этих слов, сидевшие за столом разразились задорным смехом.

— Генрих Карлович, почему вы не предупредили меня о том, что собираетесь делать?

— Я не знал, найду ли здесь все необходимые компоненты, поэтому решил раньше времени не афишировать свои опыты. Если бы ничего не вышло, я бы стал выглядеть в ваших глазах как жалкий хвастун, чего мне искренне не хочется.

— Причина более чем уважительная. Господа, давайте вернемся к сути нашего разговора. Генрих Карлович, не будет ли с нашей стороны наглостью, если мы попросим вас изложить основы вашей технологии доступным для непосвященных языком.

— О чем вы говорите, Серафима Дмитриевна, эта технология разработана для ваших заводов, о чем свидетельствует фирменный знак на обратной стороне каждого куска, поэтому я с радостью изложу вам ее суть.

— Да, совсем забыла спросить, что же означает это «МЗСК»?

— Мыловаренный завод Серафимы Казанцевой.

— Слишком пафосно и с большой претензией, хотя, может быть именно так и надо. Продолжайте, Генрих Карлович.

— Друзья мои. — Прервал всех Соколов. — Прежде чем мы окунемся в эти алхимические дебри, предлагаю выпить по бокалу шампанского. Считаю, что сие абсолютно необходимо, в противном случае мы рискуем утратить ясность ума и просто ничего не поймем.

Под дружный смех, звон бокалов и тост: «за светлую голову друга Генриха», все выпили и приготовились слушать.

— Мыло получается в результате взаимодействия жира с содой. — Штейнберг взял чистый лист бумаги и написал: Жир + Сода = Мыло. — Сам процесс несложен: растапливаем жир, добавляем горячий раствор соды, перемешиваем полчаса и после остывания смеси получаем мыло. Нам неизвестна природа сала и щелока, мы не знаем, какие процессы происходят внутри этой смеси во время варки, но точно знаем, что в результате получим новый продукт — мыло (1). Вот ты, Виктор, два года работал на заводе, где занимался выплавкой чугуна. Там рабочие знают, сколько нужно засыпать в домну руды и древесного угля, знают, что засыпать их нужно слоями и поддерживать определенную температуру, знают, как определить, когда чугун будет готов, но они понятия не имеют, что происходит внутри домны — все это установлено опытным путем. Так и при варке мыла нужно просто найти соответствующие пропорции, при которых получается качественный продукт. Сделать это можно только проведя серию опытных варок и оценивая результаты, чем мы и занимались эти три дня. Критерии оценки получаемого продукта просты — хороший внешний вид, приятный запах и обильная пена.

— Тогда почему у других так не получается? — Задала естественный вопрос Казанцева.

— Все дело в том, что они используют щелок, а не соду, но и это еще не все. Тот же раствор соды нужно дополнительно обработать негашеной известью, лишь после этого он приобретает необходимые свойства. Это сложно и малопонятно, все основано исключительно на опыте предыдущих поколений. Если бы я раньше этим не занимался, то никогда бы не смог создать ничего подобного.

— Мне кажется, — вступила в разговор, молчавшая до сих пор Анна, — что в вашем варианте сложнее, ведь нужно не только два вещества вместо одного, так еще и дополнительная операция.

— Внешне все выглядит именно так, однако, суммарная стоимость этих двух веществ — соды и извести значительно меньше, чем аналогичного количества щелока. Экономическую часть проекта, Анна Германовна, вы просчитаете самостоятельно, все данные я вам подготовил, вот они.

Штейнберг передал сидевшей рядом Анне два исписанных с обеих сторон листа.

— Теперь, перейдем непосредственно к производству. Мыловаренный завод будет состоять из четырех производственных цехов и склада. Первые два цеха будут вспомогательными: в первом готовят жировую смесь, а во втором содовый раствор. Эти цеха никак не связаны между собой и могут работать самостоятельно. Третий цех — основной, где непосредственно производится варка, а четвертый цех — механический, там будут разрезать, и штамповать мыло. Готовая продукция отправляется на склад. Вот так это будет выглядеть на практике.

Штейнберг положил перед слушателями лист бумаги, где было изображено все, что он сейчас сказал. Слушатели уставились на непонятную схему, где были вычерчены прямоугольники с номерами, соединенные между собой стрелками. Видя, что никто не собирается задавать вопросы, Генрих продолжил:

— Начнем с самого начала, а именно, со вспомогательных цехов. Первый цех будет готовить жировую смесь, которая состоит из жира, сосновой смолы, каолина и охры. Каолин можно заменить тальком, а охру любым другим минеральным красителем. Как видите, состав довольно сложный, к тому же, необходимо строго соблюдать пропорции. На практике это будет выглядеть следующим образом: рабочие взвешивают все компоненты по списку, затем растапливают жир, растворяют в нем сосновую смолу, потом каолин, охру и все это хорошо перемешивают до образования однородной массы, которую выливают в специальную форму, где она и застывает. Таким образом, получается готовый блок жировой смеси на одну варку. Примерно по такой же схеме работает и второй вспомогательный цех, который готовит содовый раствор и тоже порциями в расчете на одну варку. Это понятно?

— Ты продолжай, — ответил за всех Виктор, — вопросы будут потом.

— Переходим к третьему цеху. Чтобы сварить мыло нужно взять из первого цеха жировой блок, а из второго — содовый раствор. Все это нагреть, смешать, варить полчаса и слить в ящик. На следующий день в четвертом цеху рабочие разбирают ящик, режут и штампуют мыло. Вот собственно и все.

— Если я правильно поняла, то сварить мыло по вашей технологии сможет практически любой человек, для этого ему достаточно один раз посмотреть, как это делается.

— Не только варить мыло, но также готовить жировую смесь и содовый раствор могут люди без специальной подготовки и опыта, нужна только аккуратность и внимательность.

— Но в таком случае, завтра все смогут варить мыло таким способом.

— А вот здесь вы ошибаетесь, Серафима Дмитриевна. — Возразил Штейнберг. — Вы исходите из существующих реалий, когда один человек управляет варкой мыла, и достаточно его переманить, чтобы создать свое производство. Закупил жир и щелок, а все остальное он сделает сам. В нашем случае ситуация с одной стороны намного проще, с другой значительно сложней. Проще в смысле подбора персонала — вам не нужны опытные мыловары, которых днем с огнем не найдешь, а сложнее в том, что эту технологию невозможно украсть. Если внимательно посмотреть на схему, то станет ясно, что никто не знает процесса в целом. Одни знают, как готовить жировую смесь, другие — как готовится содовый раствор, третьи — как варить мыло, четвертые — как его обрабатывать. К тому же надо учесть, что рабочие не знают названия компонентов, поскольку у них все записано в закодированном виде. Например: вместо слова жир — 1, вместо смолы — 2, вместо каолина — 3. Плюс к этому еще надо знать, откуда именно берется материал, например, сода. Желая сохранить тайну производства, можно разместить вспомогательные цеха отдельно от основного производства, причем в разных местах, тогда вообще никто не сможет сложить эту мозаику.

— Браво, Генрих Карлович, — улыбнулась хозяйка, — у вас все предусмотрено. Сколько конкретно завод сможет производить мыла.

— Вы можете задать любую производительность. Как я уже сказал, сама варка занимает примерно полчаса, плюс еще полчаса на подготовку — разогрев жировой смеси и содового раствора. Итого, за один час бригада из двух рабочих сварит четыре пуда мыла.

— Почему именно четыре пуда?

— На мой взгляд, это самый подходящий вес для двух человек. За восемь часов работы они изготовят тридцать два пуда мыла, или пять тысяч сто двадцать кусков весом четверть фунта. Если вам нужно будет увеличить объем, то можно перейти на работу в две бригады, три, четыре. Конечно, придется соответственно увеличивать и число бригад и в остальных цехах.

— Почему именно восемь часов, сейчас рабочий день длится десять-двенадцать часов?

— Ведущие экономисты Европы придерживаются иной точки зрения: «Восемь часов — труд. Восемь часов — отдых. Восемь часов — сон». Если вы установите сдельную оплату труда и восьмичасовой рабочий день, никто не сможет перекупить у вас работников.

— А ведь вы совершенно правы, Генрих Карлович. — Согласилась Казанцева, — Никто не уйдет с такой работы, а с другой стороны, никто из наших заводчиков не предложит таких условий. Мы сможем не просто набирать работников, а выбирать самых трудолюбивых и ответственных. Сколько человек нужно для начала?

— Если брать за основу те цифры, что я назвал — тридцать два пуда мыла при восьмичасовом рабочем дне, то вам понадобится двенадцать человек. В механическом цехе на резке и штамповке — четыре человека, в остальных цехах, включая склад — по два. Все это я изложил в материалах, которые передал Анне Германовне. После того, как она сделает экономический расчет проекта, и у нас на руках будут конкретные цифры, мы сможем еще раз собраться и обсудить все более конкретно.

— Мне понравился ваш проект, Генрих Карлович. — Подвела итог Казанцева. — Через пару дней мы продолжим обсуждение, но мне бы хотелось, чтобы вы приступили к организации производства прямо с завтрашнего дня, не дожидаясь пока Анна закончит свои расчеты.

— Эти работы уже идут Серафима Дмитриевна — в голове и на бумаге, так что через пару недель, ваш маленький завод выдаст первую продукцию. Вы можете уже сейчас собирать заказы, чтобы не заниматься розничной продажей и не заваливать склад готовой продукцией.

— При том качестве продукции, что выдают наши конкуренты в губернии, набрать заказы будет не сложно. Мне приятно с вами работать, господа, думаю, сам бог привел вас в Екатеринбург.

1. Реакция омыления выглядит следующим образом:

Жир + Щелочь + температура (нагревание) = Мыло + Глицерин + температура (разложение жира)

На начальном этапе реакция проходит бурно, но через некоторое время (примерно полчаса) она резко замедляется и наступает устойчивое равновесие. Дело в том, что сама реакция омыления обратима и на каком-то отрезке наступает момент, когда количество образовавшегося мыла равно количеству разложившегося обратно на жир и щелочь. Чтобы сдвинуть реакцию вправо, как правило, увеличивают количество щелочи и проводят полное омыление всего жира. Затем отделяют твердое мыло и т. д. В книге описан более легкий и удобный путь. Чтобы сдвинуть реакцию вправо нужно просто прекратить нагревать смесь в тот момент, когда наступит равновесие и дать ей медленно остыть (вот почему ящики дополнительно укутывают шкурами), при этом произойдет практически полное омыление (принцип Ле-Шателье).

Глава 37. Невьянск — Екатеринбург, 28 мая (понедельник). Начало

После завтрака Штейнберг отправился в Художественную школу, а Соколов, которому в помощь выделили конюха Савелия, занялся обработкой сваренного накануне мыла. Нужно было разрезать и отштамповать двенадцать пудов мыла (3 варки по 4 пуда) трех цветов: желтого, оранжевого и зеленого. Общее количество кусков — 1920 штук. Трудная работа для двух человек, не имеющих никакого опыта.

Коляска остановилась возле Художественной школы ровно в девять часов утра. Охранник проводил Штейнберга на второй этаж в кабинет директора Файна. В центре просторной комнаты, по одной стороне которой располагались два окна, а три других были заняты шкафами с книгами и образцами всевозможных камней, за массивным дубовым столом сидел пожилой мужчина с круглым, гладко выбритым лицом в коричневом кафтане и роскошном старомодном парике, времен Екатерины II. При появлении Штейнберга он встал и сделал несколько шагов ему навстречу.

— Давно хотел с вами познакомиться, Генрих Карлович. — Сказал Файн, представляясь и пожимая Штейнбергу руку. — Не так часто в нашей глуши встретишь ювелира из Москвы. — Проходите, присаживайтесь.

Штейнберг удобно разместился в большом кресле напротив хозяина.

— Слишком громко сказано, по отношению к моей скромной персоне, Густав Францевич, — возразил он, — самостоятельно я работаю всего два года и пока еще не создал себе репутацию.

— Вы решили работать самостоятельно, значит, чувствуете свою силу, а это главное. — Если не секрет, кто был вашим учителем?

— Мой дядя, Вильгельм Брандт.

— Oh mein Gott! — Воскликнул Файн. — Вы племянник Вильгельма Брандта?

— Вы его знаете?

— Только по некоторым изделиям. Будучи проездом в Москве видел гарнитуры княгини Ливен и графини Орловой. Я был так восхищен, что сразу обратил внимание на клеймо мастера — две готические буквы «WB» в горизонтальном ромбе.

— Я помню эти изделия. Две большие парюры «Виктория» и «Изабелла» по шесть предметов в каждой: колье, серьги, брошь, браслет и кольцо. Правда, камешки были дешевые, гранаты и аметисты, так что их стоимость не столь невелика.

— Зато, какой внешний эффект. Вы принимали участие в их изготовлении?

— Я лишь разрабатывал эскизы.

— Так это самое сложное, Генрих Карлович. Ремесленников и копиистов полно, а вот творчески одаренных людей, способных создавать шедевры — единицы. Мне говорили, что вы очень скромный молодой человек, теперь я и сам в этом убедился. Кстати, мне принесли образцы изготовленного вами мыла. Что сказать? Я просто поражен! Качество европейского уровня, ничего подобного в России нет! Даже не зная цены, я готов хоть сейчас сделать заказ на большую партию мыла для нашей школы. Анна Германовна, сказала, что вы даже отказались от вознаграждения за свои труды.

— У Серафимы Дмитриевны возникли определенные сложности, а у меня появилось свободное время. В юности я работал в мыловаренной мастерской своего деда, так что опыт у меня был, оставалось только все вспомнить и найти соответствующие материалы. Денег за питание и проживание с меня не взяли, так что мой отказ от вознаграждения лишь ответный жест, хоть как-то ее отблагодарить. Вот вы, Густав Францевич, заплатили адвокату Гринбергу за мое освобождение и даже не напоминаете мне об этом долге.

— Вы заступились за дочь моего друга, и Гринберг, лишь ответная любезность. Я вас не знал, но сам поступок произвел на меня впечатление. Выйти в одиночку против четверых, защищая честь незнакомой девушки — на это не каждый решиться. Мне Анна рассказывала, что вы пытались помочь несчастным сиротам из московского воспитательного дома и даже обращались по этому поводу к императрице.

— Это не моя заслуга, я представлял в комиссии заболевшего дядю и не имел право голоса. Именно дядя Вилли был инициатором всех этих запросов и обращений.

— Но с вашей подачи.

— Вот этого я не отрицаю. Господин Буланов, который возглавляет сейчас работающую в вашей школе комиссию, тогда тоже представлял ведомство императрицы.

— Я знаю, что собой представляет Буланов. Уверяю вас, здесь никто не собирается потыкать его слабостям и прихотям.

— Он злопамятен и коварен.

— Меня это абсолютно не волнует. В Москве он инспектировал казенное заведение, где работают такие же жулики, как и он сам, а здесь частная школа, здесь другие правила игры.

— Хорошо, что напомнили, Густав Францевич, как у вас возникла идея создать эту школу?

— Долгая история, Генрих Карлович, скажу только, что идея и деньги принадлежат одному крупному промышленнику, увы, ныне покойному, чью волю я и исполнил.

— В России нет банков, а школа не носит имени своего благодетеля, значит …

— Вы правильно сообразили, деньги я получил наличными, а воля была выражена в устной форме.

— Вы ведь могли просто забрать деньги и жить в свое удовольствие.

— А вы бы так поступили?

— Нет, я бы так не смог. — Покачал головой Штейнберг.

— Вот и я не смог. Воля умирающего человека — закон.

— Только для тех, у кого есть совесть.

— Справедливое замечание.

В это время в дверь постучали. Вошедшему мужчине было лет пятьдесят, худощавый, высокого роста с копной седых волос.

— Познакомься, Герман, — обратился Файн к незнакомцу, — это московский ювелир Генрих Карлович Штейнберг, а это — он повернулся в сторону Штейнберга, — отец Анны и мой старый друг Герман Шторх.

— Рад познакомиться, Генрих Карлович, — Шторх крепко пожал руку Штейнбергу, — и лично поблагодарить за ваш благородный поступок.

Штейнбергу стало неловко от этого потока хвалебных слов в его адрес.

— Вы сильно преувеличиваете мои заслуги. — Скромно заметил Штейнберг и повернулся к Файну. — У вас, наверное дела, а я мешаю?

— Нет, что вы, Генрих Карлович. — Успокоил Штейнберга Шторх. — Я зашел лишь сказать, что Иван Петрович заболел и что его нужно будет кем-нибудь заменить.

Шторх поспешно раскланялся и удалился, а Файн и Штейнберг вернулись на свои места.

— Заболел кто-то из преподавателей?

— Иван Петрович Старков, — художник, ведет уроки рисования и литья.

Файн пододвинул к себе, лежавший на краю стола журнал и раскрыл его.

— Тема сегодняшнего занятия кольцо — создание эскиза и восковой модели. На прошлом занятии, судя по записям, они уже нарисовали эскизы, а сегодня должны их обсудить и заняться восковыми моделями для отливки.

— У меня сегодня свободный день, Густав Францевич, я могу заменить вашего преподавателя, тем более что тема мне хорошо знакома. Правда, мой внешний вид…

— Буду вам безмерно благодарен, Генрих Карлович. Не стану скрывать, что я и сам хотел просить вас об этом одолжении. Все ученики в курсе того, что произошло и ваш внешний вид вызовет только уважение. Для наших мальчиков, а тем более девочек вы настоящий герой, так что не стоит беспокоиться по этому поводу. Сейчас по расписанию общеобразовательные занятия — все выпускники обязаны получить объем знаний начальной школы. Специальные занятия начнутся в два часа пополудни, так что у нас есть время спокойно побеседовать. Вы ведь хотели познакомиться с работой школы, или Анна что-то напутала?

— Мой дядя, был хорошо знаком с Иваном Ивановичем Бецким и часто обсуждал с ним его идею создания людей «нового типа». На словах и на бумаге все было гладко: государство берет на себя все заботы о сиротах, от самого рождения до совершеннолетия, а что получилось в реальности, вы знаете не хуже меня. Поскольку вы идете тем же путем, мне интересно своими глазами увидеть, результат и сравнить.

— Я знаком с доктриной Бецкого, о нравственном воспитании детей на основе православной веры и приобщения к труду. Можно спорить по отдельным пунктам, но сама идея верна, однако, наши чиновники очередной раз все извратили, превратив воспитательные дома в личную кормушку. Вы справедливо заметили, что мы идем тем же путем, с одним существенным исключением, школа не казенная и существует на частные средства. Зачем частнику тратить деньги на создание школы, чтобы потом их красть? Абсурд! Хозяин никогда не будет красть сам у себя, и не позволит этого делать своим работникам. Впрочем, что я вам рассказываю, вы и сами все прекрасно знаете. Давайте, я лучше покажу наши мастерские, пока там никого нет.

Ограночная мастерская, как назвал ее Файн, располагалась на первом этаже и больше походила на производственный цех крупного завода. Вдоль длинного помещения с большими окнами были установлены пятьдесят станков для огранки. На всех рабочих местах стоял порядковый номер, под которым была написана фамилия.

— Здесь обучаются мальчики, — давал пояснения Файн, — в противоположном крыле, точно такая же мастерская для девочек. Всего сто рабочих мест, каждое из которых закреплено за определенным учеником. Везде царили идеальный порядок и чистота.

— Сколько всего учеников?

— Около двухсот. Мальчиков и девочек примерно поровну.

— Девочки тоже занимаются огранкой?

— Многие из них даже способнее мальчиков, а в полировке камней им вообще нет равных.

— Никогда бы не подумал. — Искренне удивился Штейнберг. — Я слышал, что дети даже получают деньги за свою работу?

— Конечно. Материальный стимул очень серьезный аргумент при обучении. Дети видят, кто, как работает и сколько получает. Расценки всем известны, они сами могут подсчитать не только свой заработок, но и соседа, друга или подруги. Это сделано специально, чтобы дети могли наглядно видеть — нет никакого обмана, все по-честному. Кроме того это создает здоровый дух соперничества: отстающие пытаются догнать и даже перегнать лидеров. Нередки случаи, когда наши ученики зарабатывают больше своих родителей.

— Это относится к старшим, но ведь младшие еще не могут сами зарабатывать.

— Младшим школа выплачивает пособие в размере четырех рублей в месяц, или сорок восемь рублей в год. Сумма довольно приличная, не каждый взрослый в наших краях получает столько. Когда ученик начинает работать самостоятельно и вырабатывает больше четырех рублей в месяц, его переводят на сдельную оплату труда.

— Честно говоря, Густав Францевич, все сказанное вами не укладывается у меня в голове. Это похоже на прекрасный сон.

— Это не сон, Генрих Карлович, а добросовестное отношение к делу.

— Неужели ваше предприятие окупается?

— Конечно, в противном случае мы давно бы прогорели.

— Но я не видел вашей продукции, ни в Москве, ни в Петербурге.

— Наши камни продаются в Амстердаме. Ежегодно мы отправляем в Голландию ограненных уральских самоцветов на сумму около ста пятидесяти тысяч рублей. Сделка проходит через Петербургское отделение сохранной казны. К сожалению, наши мощности еще слишком малы, и мы в состоянии обработать не более 20 % того, что добываем. Сейчас наши склады забиты сырьем, но в следующем году мы планируем построить фабрику и вот тогда разгребем все завалы.

— Школа будет готовить огранщиков для фабрики?

— Не только огранщиков, но и художников, ювелиров, литейщиков. Мы хотим наладить выпуск недорогих украшений из уральских самоцветов, что-то вроде ваших парюр «Виктория» и «Изабелла». Трехлетний опыт сотрудничества с Голландией показывает, что эта идея вполне перспективна.

— Вы собираетесь сотрудничать с ювелирами Москвы и Петербурга?

— Думаю, мы откроем свой магазин, так будет проще и дешевле для покупателей.

— Прекрасная идея, Густав Францевич, но где вы возьмете столько алмазной пыли для работы?

— Мы не занимаемся огранкой алмазов, поэтому нам достаточно наждака, который добывается на руднике № 2. После измельчения, промывки и отделения примесей железа с помощью магнита, остается практически чистый корунд, пригодный для обработки всех камней, кроме алмаза.

— То-то я смотрю, у вас какие-то странные круги для огранки камней.

— Бронза с большим количеством корунда. У нас своя мастерская по изготовлению шлифовальных кругов, отрезных дисков, полировочных паст и порошков, так что проблем с инструментом у нас нет.

Экскурсия продлилась до одиннадцати часов, после чего Файн и Штейнберг вернулись в кабинет директора.

— Каков срок обучения?

— Четыре года. В прошлом году был первый выпуск, сорок восемь человек.

— И куда вы дели такое количество огранщиков?

— Из них огранщиков было только десять человек, и все они работают сейчас в школе на постоянной основе. Двое поступили в Императорскую академию художеств, четверо вГорное училище, остальные устроились в Екатеринбурге: управляющие, бухгалтера, торговые агенты.

— Как могли дети простых крестьян поступить в эти учебные заведения?

— Вы сомневаетесь, что среди крестьян могут быть талантливые люди?

— Я не об этом, Густав Францевич! — В запале воскликнул Штейнберг. — Для учебы в Петербурге нужны деньги!

— За все платит школа, Генрих Карлович. У нас свое представительство в столице, вот оно и занимаются поступлением, проживанием, питанием, короче всеми бытовыми вопросами наших студентов, от которых требуется только прилежная учеба и безупречное поведение.

В коридоре раздался звон колокольчика.

— Разрешите пригласить вас на обед в нашу столовую. — Директор встал и направился к двери.

— Мне как-то неловко… — Стушевался Штейнберг.

— Неловко объедать детей? — Улыбнулся Файн, кладя руку на плечо Генриху. — У нас никто никого не объедает, хватит на всех, изысков не обещаю, но сыты будите. Мы придерживаемся правила: еда должна быть простой и вкусной. У нас в школе питаются не только дети, но и весь персонал, включая меня, а это лучшая гарантия того, что повара не будут халтурить.

Столовая, как и все помещения в школе была большой и светлой. Штейнберг очередной раз обратил внимание на безупречную чистоту и образцовый порядок. Как оказалось, для персонала школы был выделен отдельный кабинет, где они с Файном и разместились за небольшим столиком, рассчитанным на две персоны. Здесь же обедали и другие работники школы, среди которых Штейнберг заметил Германа Шторха. На обед подали наваристые щи с бараниной, мясные котлеты с тушеной капустой и компот из сушеных лесных ягод с пирогом.

— У вас всегда так кормят? — Спросил Штейнберг, когда они вернулись в кабинет.

— Сложный вопрос, Генрих Карлович, поскольку напрямую связан с постами. Во избежание недоразумений и ошибок, мы согласовываем меню с настоятелем Екатерининского храма. В постные дни, чтобы пища оставалась сытной, заменяем мясо рыбой или грибами.

— Здесь много старообрядцев, они не создают проблем?

— Как раз с ними все обстоит наилучшим образом — образцовые работники, да и разногласий по постам у них с православной церковью нет. Религия, Генрих Карлович, очень сложная и щепетильная тема, которую лишний раз лучше не затрагивать. Это не математика, где все ясно и понятно, где свою правоту можно доказать.

— Поэтому король Пруссии Фридрих-Вильгельм I запретил у себя в стране теологические диспуты.

— И правильно сделал! Многие подобные споры заканчивались взаимными оскорблениями, а частенько и драками, поскольку у противников иссякали словесные аргументы. Это пагубно влияет на слушателей, которые видят, что никаких реальных доказательств нет ни у одной из сторон. Невольно возникает естественный вопрос: как можно верить в то, что нельзя доказать? В результате, вместо укрепления веры, в сознание людей закрадываются сомнения. Раскол — это национальная трагедия России.

Таким образом, собеседники проговорили до начала специальных занятий.

— Уже почти два часа пополудни, Генрих Карлович, давайте пройдем в кабинет и я представлю вас ученикам.

Глава 38. Невьянск — Екатеринбург, 28 мая (понедельник). Окончание

Кабинет для занятий располагался тут же, на втором этаже и представлял собой небольшую светлую комнату, в которой были установлены полтора десятка парт для учеников и стол для учителя. Директор сообщил ученикам о болезни учителя и представил Штейнберга, не забыв упомянуть, что это тот отважный человек, который защитил Анну Германовну от пьяных купцов. На этом, посчитав свою миссию выполненной, он тихо удалился.

— На прошлом занятии вы приступили к изучению темы кольцо. — Начал свою лекцию Штейнберг. — В общем виде кольцо состоит из двух основных частей — нижней и верхней. Нижняя часть кольца представляет собой ободок, который надевается на палец, а верхняя часть кольца является декоративной. Ободок может быть разной формы: полукруглой, овальной или прямоугольной, но влияет это только на то, насколько удобно кольцо будет сидеть на пальце. Такое кольцо, даже довольно массивное и выполненное из золота самой высокой пробы, как правило, не привлекает внимание окружающих, а многие его просто не замечают. На самом деле это справедливо, поскольку назвать простой ободок, даже изготовленный из драгоценных металлов ювелирным изделием нельзя. Изготовить такое кольцо может любой подмастерье, никакого искусства, а тем более таланта здесь не требуется, это простая технологическая операция, предполагающая только наличие только практического опыта. Для того чтобы кольцо притягивало взоры оно должно сверкать и переливаться, а этой привилегией обладают только ювелирные камни. Просто закрепить камень на ободке конечно можно, но это будет некрасиво и не практично. Для этой цели нужно изготовить специальную площадку с зажимами для крепления камня, она называется кант. Если камень сильно выступает за ободок, то по краям необходимо создать дополнительную опору снизу в виде узкого ободка, у ювелиров он называется рант. Теперь обратим внимание, что у нас образовались два пустых пространства между камнем и ободком. Это не очень хорошо, поскольку создается впечатление, что изделие не закончено. Если мы заполним эти пустоты декоративными накладками, то наше кольцо примет, наконец, законченный вид.

Штейнберг просмотрел лежавшие перед ним рисунки, и выбрал один. На нем было изображено простое кольцо с закрепленным сверху ограненным камнем.

— Вот пример, когда кант для камня представляет собой лишь небольшое утолщение шинки в верхней ее части. Здесь нет ни ранта, ни декоративных накладок.

— Зато его можно быстро сделать. — Сказал сидевший слева белобрысый мальчик лет двенадцати.

— Как тебя зовут? — Спросил Штейнберг.

Мальчик тут же встал.

— Иван Сапогов, — бодро отчеканил он.

— Молодец, Иван Сапогов, ты правильно заметил, что изготовить это кольцо несложно. Подойди сюда.

Мальчик подошел к столу, за которым сидел Штейнберг.

— Давай представим, что у тебя есть десятирублевая золотая монета и ограненный бриллиант весом один карат. Представил?

В комнате раздался дружный смех.

— Я ее никогда не видел.

— Хорошо, сейчас мы исправим это досадное недоразумение.

Штейнберг достал из кармана монетку и положил ее на стол.

— Можно мне тоже посмотреть. И мне. И мне. — Раздались нестройные голоса мальчиков.

— Хорошо, подходите все сюда, к столу.

Толпа любопытных мальчишек обступила стол преподавателя, и золотая монетка пошла по рукам. Когда все насмотрелись, и монета вернулась на свое место, Штейнберг продолжил.

— Так вот, у тебя есть эта золотая монета и ограненный бриллиант весом в полкарата. Ты решил изготовить из них кольцо, но особо напрягаться тебе не хочется, и ты выбираешь вот эту простую модель. — Штейнберг взял в руки рисунок и положил его рядом с монетой. Вопрос: сколько ты сможешь на этом заработать?

Ребята стояли, молча, поглядывая друг на друга.

— Исходя из своего опыта, я скажу, что заработать тебе, Иван Сапогов, у тебя вряд ли получится. Цена такого кольца будет заключена только в стоимости материала: золота и камня. Золота здесь на десять рублей, а стоимость бриллианта, диаметром около двух точек среднего качества примерно сорок рублей. Больше пятидесяти рублей за это кольцо тебе никто не заплатит. Ты решил заработать, но при этом не захотел себя утруждать и пошел легким путем, в результате чего, в лучшем случае у тебя получится лишь вернуть свои затраченные деньги. Это всем понятно?

Обступившие Штейнберга ребята молчали, переминаясь с ноги на ногу, и посматривая друг на друга.

— Хорошо, тогда, приведу другой пример. У вас есть серебро и обычный ограненный цитрин. Для наглядности, серебра будет столько же, сколько было золота в предыдущем примере, а это примерно три золотника. Изготавливать мы будем вот это кольцо.

Штейнберг взял со стола еще один рисунок.

— Шинка та же самая, что и в предыдущем примере, но появляется большой овальный каст, для крепления камня и две декоративные накладки в виде дубовых листьев. Опять, исходя из своего опыта, скажу, что реальная стоимость этого кольца будет сто рублей. Почувствовали разницу: в первой случае золото и бриллиант и всего пятьдесят рублей, а во втором — серебро и обычный цитрин, но цена в два раза выше. Давайте подсчитаем наши затраты на изготовление этого кольца. Серебро в пятнадцать раз дешевле золота, следовательно, три золотника серебра будут стоить примерно шестьдесят семь копеек.

— Неправильно! — Выкрикнул стоявший в заднем ряду вихрастый мальчик лет двенадцати.

— Кто это сказал? — Спросил Штейнберг.

— Я! — Мальчик растолкал стоявших у стола товарищей и вышел вперед.

— Представься.

— Кириллов Степан.

— Ты говоришь, что я неправильно подсчитал стоимость серебра?

— Нет, я не о деньгах.

— А о чем, тогда?

— Если вы отлили такой же ободок для кольца, то из чего вы будете делать каст и накладки? Вам не хватит трех золотников серебра.

— Очень хорошо, Степан, я ждал, что кто-то из вас обязательно задаст этот вопрос. Кто знает, откуда взялось серебро, из которого мы сделали кант и накладки? — Обратился он к стоящим вокруг него ребятишкам.

— Золото тяжелее, чем серебро. — Тихо пробурчал себе под нос самый старший из ребят.

— Правильно, только почему так тихо. Выходи, представляйся.

— Сазонов Матвей.

— Ты правильно заметил, Матвей, что золото тяжелее серебра, но что из этого следует?

— Что серебра будет больше.

— Наконец-то мы разобрались. Золото в два раза тяжелее серебра, а это значит, что при равном весе его объем будет в два раза меньше. Вот золотая монета, которая весит три золотника, а вот те же три золотника, только уже серебром. — Штейнберг выложил на стол две екатерининские монеты по двадцать пять копеек. Поскольку диаметр всех трех монет одинаков, то мы наглядно видим, что серебра в два раза больше.

— Вы сказали, что три золотника серебра стоят шестьдесят шесть копеек, а здесь только пятьдесят? — Спросил Степан Кириллов.

— Все дело в том, что серебро в этих монетах находится в виде сплава с медью, вес которой мы тоже должны учитывать. Если ты сделаешь перерасчет на чистое серебро, то получишь именно шестьдесят шесть копеек. Итак, вернемся к нашему кольцу. Мы изготовили его, вставили цитрин овальной формы и продали за сто рублей. Наши затраты на серебро и камень не превысили десяти рублей, а получили мы сто, окупив тем самым свои расходы в десять раз. Это стало возможным только потому, что наше изделие имеет художественную ценность. Запомните раз и навсегда: любое украшение из драгоценных металлов является ювелирным только в том случае, если имеет художественную ценность.

— Получается, что наше золотое кольцо это не ювелирное изделие? — Спросил Матвей Сазонов.

— Совершенно верно. Грубо говоря, это просто кусок золота с камнем, именно так его и оценивают, в то время как серебряное кольцо — ювелирное изделие и та солидная прибыль это не что иное, как плата за его художественную ценность. Те из вас, кто обладает талантом рисовальщика и творческой фантазией как раз и будут заниматься разработкой таких ювелирных изделий.

— Это слишком сложно и долго. — Возразил Матвей.

— А почему ты так считаешь?

— Тут с одной восковой моделью промучаешься не один день, чтобы проработать все мелкие детали, да еще и при отливке настрадаешься. Чуть ошибся и все — начинай сначала.

— Ты прав, Матвей, изделие сложное, с большим количеством мелких деталей и поднутрений. Создание такой восковой модели и формы для отливки действительно очень сложный процесс, требующий от ювелира точности и аккуратности, что сильно растягивает процесс во времени, но даже при соблюдении всех этих условий, не всегда дает положительный результат. Создание ювелирного изделия начинается с эскиза, который выполняет художник, воплощая на бумаге свои фантазии. Затем опытный мастер смотрит, насколько сложно в изготовлении то, что он изобразил и вносит свои поправки, цель которых — упростить технологический процесс. Вернемся к нашему кольцу. Даже вам, ученикам понятно, что изготовить кольцо в таком виде, как оно изображено на рисунке сложно, но это не значит, что мы должны оказаться от хорошей идеи воплощенной художником в этом эскизе. Нам нужно лишь сделать его более простым в изготовлении. Как? Мы можем разбить это кольцо на четыре отдельных части: ободок с рантом, каст для крепления камня и две декоративных накладки в виде дубовых листьев. Смотрите сюда.

Штейнберг взял чистый лист бумаги и схематично изобразил кольцо с отделенными от него частями.

— Теперь мы можем все эти части изготовить отдельно, используя для этого многоразовые формы, а затем мастер просто спаяет их в одно целое изделие. Таким образом, вы упрощаете процесс изготовления, экономите время и самое главное, можете легко скопировать, понравившееся заказчику изделие.

— Но все кольца у нас будут одинаковыми.

— На самом деле, вариантов у вас будет много. Форма для отливки ободка кольца с рантом довольно проста и состоит из трех частей, а формы для отливки каста и декоративных накладок еще проще и состоят всего из двух частей. Предположим, что у вас есть двадцать форм для ободка, двадцать форм для каста и двадцать форм для декоративных накладок. Все эти формы отличаются внешним видом и размерами. В этом случае, меняя одну, две или три составные части кольца, вы можете получить восемь тысяч различных вариантов, а если учесть еще и большое разнообразие ювелирных камней, то вероятность того, что изделие повторится, будет ничтожно мала. Не будем забывать, что отдельные элементы кольца, например, каст или декоративные накладки вы можете использовать и в других ювелирных изделиях, таких как серьги, браслеты или колье.

— Так мы можем наделать много колец, а кто их будет покупать по сто рублей?

— Теперь, когда мы упростили технологию и сократили время на изготовление кольца, мы можем существенно снизить цену, например до двадцати рублей и это все равно будет выгодно. Ты правильно заметил, что покупателей на ювелирную продукцию не так много, по той простой причине, что у основной массы людей мало денег. Но ведь каждому человеку хочется выглядеть красивее и наряднее, особенно женщинам. Вам наверняка известно, что руководство школы, планирует построить фабрику по производству ювелирных изделий, где будут работать ее выпускники и все вы в том числе. Основная цель — использовать природные богатства Урала, в частности, для изготовления недорогих ювелирных изделий, доступных широким массам населения.

— Но двадцать рублей это тоже дорого. У меня отец получает всего сорок рублей в год.

— Согласен, дороговато. Можно пойти другим путем. Например, вместо серебра использовать медь, а потом покрывать кольцо тонким слоем золота или серебра. Цена в этом случае может снизиться до трех — пяти рублей. Конечно, назвать это изделие ювелирным можно только с натяжкой, однако на его внешнем виде это никак не отразится. Здесь в школе вас учат писать, считать, решать сложные задачи, не только математические, но и производственные и все это ради одной единственной цели — научить вас самостоятельно думать. Поэтому, если вам что-то не понятно, не надо стесняться, обращайтесь к учителю и пытайтесь разобраться. Вы никогда не решите задачу, если не знаете основ и не понимаете смысла. Эти два примера с кольцами я разобрал с вами именно для того, чтобы показать, как и в каком направлении должна работать ваша мысль.

После уроков, Штейнберг, сославшись на занятость, отказался от ужина и спешно отправился проверять, как продвигаются работы по штамповке мыла.

— Генрих, ты даешь нереальные нормы. — Набросился на Штейнберга Соколов, когда тот вошел в помещение летней кухни. — По твоим расчетам бригада из четырех человек должна за восемь часов разрезать и отштамповать тридцать два пуда мыла. Это невозможно. Сегодня, вдвоем с Савелием мы смогли обработать только двенадцать пудов за десять часов.

— Не нужно так расстраиваться, друг мой. Все дело в организации производства. Сейчас вы работали последовательно: сначала нарезали мыло на прямоугольные бруски, затем стали штамповать. Ваш производственный процесс был цикличным, и выдавать готовую продукцию вы начали только после обеда. Реально вы потеряли половину дня. На заводе, который мы сейчас перестраиваем, резка и штамповка будут производиться одновременно, а сам процесс станет непрерывным. Таким образом, мы исключим непроизводственные потери времени, и готовая продукция сплошным потоком потечет на склад.

— Мысль твою я понял, но вот ее практическое воплощение представить сложно.

— Хорошо, объясню на другом примере. Представь себе, что ты выплавляешь чугун.

— Да, это уже ближе к теме.

— Так вот, ты загрузил в домну слоями руду и древесный уголь, выплавил чугун. Затем вычистил домну, опять загрузил и выплавил чугун. Много ты так произведешь чугуна?

— Но, ведь домна работает постоянно?

— Вот именно! Одни работники следят за варкой, периодически выпуская готовый чугун, а другие засыпают новые порции руды и древесного угля, обеспечивая непрерывность процесса. Точно так же должно быть и на нашем заводе. Не нужно напрягать мозги, Виктор, положись на меня. Теория, как правило, всегда расходится с практикой, поэтому после запуска завода нам предстоит еще много дел по отработке нашего технологического процесса, хронометражу и согласованию отдельных операций.

— Ты меня успокоил, друг. — Соколов встал, и вытер руки о лежащую рядом тряпицу. — Пойдем ужинать, а то я сегодня толком и не обедал с этой работой.

— Пойдем ко мне, или в трактир?

— Давай лучше в трактир, а то нам в твоей келье опять пиво не подадут. Ты пока закажи, а я поднимусь в номер, переоденусь и буду через десять минут.

В трактире Штейнберг выбрал место в самом дальнем углу и заказал консоме с мясными пирожками, бифштексы и четыре бутылки пива. Как только Соколов спустился в зал, половой Иван тут же подал заказ. Ужин прошел в полном молчании, поскольку оба были голодны. Продолжить трапезу решили еще парой пива и свежим балычком.

— Как прошло знакомство со школой? — Спросил Виктор, открывая бутылку.

— Там все прекрасно, признаться, я такого не ожидал. — Генрих вылил пиво в кружку. — Скажу откровенно, я просто потрясен, тем, что увидел. Здесь в этой глуши простые люди, не обличенные властью, на свои средства воплотили в жизнь идею Ивана Ивановича Бецкого по созданию «новой породы людей». Представь себе, двести детей сыты, одеты, обуты, им дают начальное образование, обучают профессии и за все за это родители не только не платят, но еще и получают заработанные детьми деньги. Фантастика!

— Я тебе уже говорил, что на школу никто никогда не жаловался. Там обучаются дети и работников Билимбаевского завода и никаких нареканий от них я не слышал.

— Потому и не слышал, что там полный порядок. По просьбе директора я провел занятие для детей и был просто в восторге. Поверь, мне есть с чем сравнивать.

— Тогда почему у тебя такой удрученный вид?

— Помнишь, мы рассуждали о судьбе добытого нечестным путем золота?

— И пришли к выводу, что наследникам Саввы Яковлева ничего не досталось.

— В том, что наследники действительно не получили ни грамма золота, и все забрали партнеры Яковлева — Тимофей Лачин и Густав Файн, мы угадали, но ошиблись с мотивировкой, а потому не смогли понять, почему они создали эту школу. Мы считали, что в основе их действий лежит обычная человеческая жадность.

— А это не так?

— Конечно! Дело в том, что наследники и не могли претендовать на это золото. Согласно воле покойного Саввы Яковлевича Яковлева, все добытое на этих двух рудниках золото, точнее, его доля, должно было пойти на благотворительность. Он сам начинал простым рассыльным в лавке у купца и по собственному опыту знал, как трудно детям простых людей найти свое место в этой жизни. Понимая, какую важную роль в жизни играет образование, он мечтал создать школу для крестьянских детей. Своими душеприказчиками он выбрал не прямых наследников, а партнеров, которым всецело доверял. Выполняя волю покойного хозяина, они пустили все добытое золото на создание Художественной школы.

— Это невероятно!

— Вот именно! Представь себе ситуацию: у людей на руках гора золота, да еще изумрудный рудник в довесок. Живи и радуйся! Много найдется людей, которые в такой ситуации вообще вспомнят о последней воле умершего, тем более, высказанной приватно в устной форме?

— Думаю, на это способны единицы.

— А ведь они не только вспомнили, но и воплотили мечту Яковлева в жизнь, Кстати, вложив и свою часть золота. Вот истинно честные люди, которые могли бы служить примером для подражания, но…

— Они нарушили закон, не сообщив властям о найденных изумрудах и начав их тайную добычу.

— В том-то все и дело! Утаивание находки и незаконная добыча драгоценных камней! Говорить будут только об этом, а не о том, куда и на что конкретно пошли вырученные от продажи золота и изумрудов деньги. Получается, что даже ради благой цели, нельзя нарушать закон.

— Благими намерениями, Генрих, как известно, вымощена дорога в ад.

— Все так, Виктор, но давай посмотрим на эту ситуацию с другой стороны. Здесь, в частной школе дети простых людей имеют возможность бесплатно получить образование и специальность. Наиболее одаренные из них могут продолжить обучение в Москве и Петербурге, опять же за счет этой частной школы. Все организованно идеально, дети счастливы, родители довольны, но, оказывается, что создатели этого «Парадиза» — преступники, поскольку деньги на содержание школы они получили от незаконной продажи изумрудов. Теперь другая картина. Воспитательные дома, специально созданные государством для этих целей и существующие на казенные средства. Средств, как я уже говорил, выделяется достаточно, однако до самих детей доходит не более десяти процентов, остальное разворовывается чиновниками на разных уровнях. В результате этой «деятельности» из десяти детей умирает девять, но это никого не волнует. Руководители настроили себе особняков на сиротские деньги — вот тебе воровство в чистом виде.

— Получается воровство и там и там.

— Верно, только есть существенная разница. Владельцы Художественной школы воруют изумруды и направляют полученные от их продажи средства на благотворительность. Формально воровство есть, но ворованные изумруды возвращаются обратно в Россию в виде реальных денег, которые идут не на личные нужды, а на воспитание и образование будущего третьего сословия страны. Совсем другое дело с воспитательными домами. Налицо прямое воровство казенных средств, с какой стороны на это не смотри, поскольку ворованные деньги идут на удовлетворение личных потребностей чиновников. Все это видят, все это знают, включая вышестоящее начальство, однако никто не собирается наводить порядок.

— Это система, Генрих, а идти против системы, все равно, что ссать против ветра. Извини, что так грубо, зато доходчиво. Мне не совсем понятно, что тебя так волнует эта проблема.

— Сегодня я видел лица счастливых детей, и наряду с чувством радости испытывал горькое разочарование, поскольку был похож на Иуду. Вот сейчас вернусь в Москву, доложу Федору Васильевичу результаты работы, получу свои тридцать серебряников, а что будет со школой? Скорее всего, просто закроют, а в лучшем случае, сохранят, но переведут с частного на государственное обеспечение, а что это означает в реальности, мы с тобой уже знаем.

— Мне кажется, Генрих, что ты не совсем верно оцениваешь сложившуюся ситуацию и слишком идеализируешь фигуры Файна и Лачина. Я не так силен в области математики, как вы с Анной, но даже мне понятно, что доходы школы исчисляются шестизначными цифрами, так что это никакая не благотворительность, а чисто коммерческое предприятие. Кроме того, изумрудный рудник официально не принадлежит школе, если его и отберут в казну, то сама школа при этом никак не пострадает. Никто не будет ее закрывать или отбирать, для этого просто нет причины.

— Виктор, что Файн и Лачин не наивные романтики ежу понятно. Я удивился, если бы было иначе. Наверняка они очень богатые люди, иначе просто и быть не может. Но нужно понимать, что богатство вторично, это следствие их отношения к делу. Я видел мастерские, больше похожие на огромные цеха, где царит идеальный порядок и чистота. Я познакомился с великолепно отлаженной организацией производства, где, благодаря разделению операций, огранка камней поставлена на поток. Уверен, что и сбыт, организован не хуже. Сломав эту организацию, мы не сможем выстроить ничего подобного. Мы никогда не достигнем такой эффективности, просто потому, что у нас не хватит, ни опыта, ни таланта. Прав был Семен Ильич, уверяя меня, что Файн — прекрасный организатор.

— Из всего этого сумбура, я сделал вывод, что ты решил отказаться от монополии на огранку уральских изумрудов?

— Ты правильно понял, Виктор. Я не смогу заменить Файна, я ему в подметки не гожусь. Его вообще никто заменить не сможет.

— Ты хочешь сохранить и школу, и тайну изумрудного рудника?

— Совершенно верно. Я хочу оставить все, как есть.

— Хорошо, ты откажешься от монополии на огранку изумрудов — твое право. Я откажусь от генеральских эполетов — не велика потеря. Но, как мы все это объясним Федьке, ведь для него этот рудник единственная возможность вернуться ко двору?

— К тому же, именно я втянул его в эту авантюру.

— Слушай, ну кто знал, что все так обернется? Ты ведь хотел, как лучше.

— Ты думаешь, мне от этого легче? Виктор, я благодарен тебе за поддержку — далеко не каждый способен отказаться от генеральских эполетов с такой легкостью, но, ты прав, это не решит проблему. Поступлю, как велит гражданский долг — замучает совесть. Поступлю по совести — сам стану преступником. Замкнутый круг!

Глава 39. Екатеринбург 29 мая 1798 года (вторник)

Салотопенный завод Серафимы Дмитриевны Казанцевой был выстроен из местного камня и представлял собой прямоугольник размером десять на пять саженей с большой печью посредине. Штейнберг приказал сломать печь, расчистить помещение и поставить три перегородки высотой в две сажени. Руководить строительными работами вызвался Соколов. Он так энергично взялся за дело, что уже через два дня были готовы четыре отдельных помещения под цеха каждое размером две с половиной на пять саженей. В каждом цеху сложили печи на два котла. Теперь на заводе параллельно могли работать две бригады по двенадцать человек в каждой, что позволяло вырабатывать шестьдесят четыре пуда мыла за смену при восьмичасовом рабочем дне.

— Можно задействовать еще две бригады рабочих во вторую смену и тогда дневная производительность удвоится, а сто двадцать восемь пудов мыла это чуть больше одной тысячи рублей в день. — Мысленно размышлял Штейнберг, стоя возле перестроенного завода. — Совсем неплохо для начала. Если потребуется, можно переделать второй салотопенный завод, расположенный в двух верстах дальше на юг.

Долгосрочные перспективные планы Штейнберга были прерваны появлением управляющего.

— Генрих Карлович, а зачем в последнем цеху печь, ведь там будут резать, и штамповать мыло? — Поинтересовался управляющий.

— Это запасная печь, Войцех Каземирович, так, на всякий случай, если вдруг выйдет из строя одна из производственных печей, да и зимой она лишней не будет. Мастер сказал, что печи можно будет топить уже через пять дней, поэтому начинайте завозить материалы и оборудование по списку, который я вам дал.

— А куда все складывать?

— Что там у вас было раньше? — Штейнберг показал рукой на стоявший слева полуразвалившийся сарай.

— Это цех где забивали и разделывали овец.

— Необходимо будет все расчистить и построить каменный склад, а пока в небольших количествах разложим все по цехам, для этого надо привести доски и собрать в каждом цеху стеллажи вдоль глухой короткой стены.

— Так мы сарай разберем, а доски пустим на стеллажи, сколько не хватит, тогда довезем. Как только строители освободятся, так сразу и начнем.

— Вам виднее, Войцех Каземирович, делайте, как считаете нужным. Уже можно подбирать людей. Кстати, где мы их будем искать?

— Найти несложно, Серафиму Дмитриевну в городе уважают, к ней пойдут. Ко мне уже не раз обращались, интересовались условиями.

— Сегодня Анна Германовна представит нам экономический расчет, и к завтрашнему дню мы выработаем эти самые условия.

Обсудив еще с полчаса насущные проблемы, собеседники разъехались. Управляющий отправился закупать котлы и договариваться с поставщиками, а Штейнберг в кузницу, и столярную мастерскую.

Вечером вся четверка собралась на ужин, после которого приготовились слушать доклад Анны.

— Должна сразу признать, — начала она свой доклад, — что Генрих Карлович оказался прав. Себестоимость мыла, сваренного по разработанной им технологии значительно ниже, чем у конкурентов, примерно в два — три раза. Точную цифру смогу назвать, после того, как мы определимся с зарплатой наших работников.

— А что у нас по объему? — Спросила Казанцева.

— Генрих Карлович уже называл эти цифры, я их просто конкретизирую. При двенадцати работниках завод будет производить минимум 768 пудов мыла в месяц, или 122 880 кусков. Если цена одного куска будет пять копеек, то в денежном выражении месячный объем завода составит 6 144 рубля. Соответственно по году это будет 73 728 рублей. Если увеличить число бригад, то соответственно, прямо пропорционально будет расти и объем производства.

— Сколько бригад мы можем задействовать на этом заводе?

— Максимально восемь бригад по двенадцать человек при трехсменном графике. — Пояснил Генрих. — В этом случае цех будет работать непрерывно, а дневная выработка составит почти двести пудов мыла.

— В денежном выражении это полторы тысячи рублей в день.

— Честно говоря, я о таком даже не мечтала. — Призналась Казанцева. — Цифры на уровне средних уральских заводов. Какова по твоим расчетам прибыль предприятия?

— Больше пятидесяти процентов.

— Бог мой! — Воскликнула Серафима. — Можно даже снизить цену.

— Тогда весь верх снимут перекупщики. — Охладила благородный порыв подруги Анна. — Ниже пяти копеек за кусок весом четверть фунта никак нельзя.

— Извини, я об этом не подумала. Генрих Карлович — вы гений!

— Вы это уже говорили, Серафима Дмитриевна.

— Не грех и повторить. — Улыбнулась Казанцева. — Когда мы сможем начать производство?

— Через пять дней, как только высохнут печи. Начнем с одной бригады, обучим людей, отработаем технологию, проведем хронометраж операций и, когда все заработает как часы, добавим еще одну бригаду. За это время нужно будет подготовить капитальные склады, наладить поставку сырья и определиться с объемом заказов.

— Вы слишком много наговорили, Генрих Карлович, нужно оговорить, кто и за что будет отвечать. — Серафима взяла лист бумаги стала писать. — Виктор Алексеевич занимается строительством, это понятно, Генрих Карлович будет обучать рабочих и отрабатывать технологию, а мы с Анной возьмем на себя поставки сырья и сбыт. Подпор рабочих доверим Войцеху Каземировичу, у него уже там целый список. Какие-нибудь возражения есть?

Возражений не последовало и все разошлись по комнатам.

Глава 40. Екатеринбург, 31 мая 1798 года (четверг)

В два часа пополудни у почтовой станции Екатеринбурга остановилась покрытая толстым слоем пыли дорожная карета. Кряхтя и стеная, на землю сошел невысокого роста мужчина в коричневом суконном кафтане. Потянувшись и размяв занемевшие от долгого сидения ноги, он взял лежащие на сиденье бумаги и, слегка прихрамывая, направился к зданию. Отметившись у смотрителя и забрав адресованную ему записку, он вернулся к карете.

— Трактир купчихи Казанцевой. — Сказал он кучеру и, забравшись в карету, занял свое место. Судя по явно выраженному акценту, приезжий был иностранцем. Кроме него в карете находились еще два человека.

— Уже близко, мистер Барнс. — Обратился он на чистейшем английском языке к сидевшему напротив хорошо одетому молодому человеку лет тридцати. — Минут через десять будем на месте.

— Хорошо, Джеймс, в каком номере он остановился?

— Второй этаж, комната номер десять. — Посмотрев в записку, ответил Джеймс.

Проехав вперед, до пересечения с Главным проспектом, карета повернула налево и вскоре остановилась возле двухэтажного каменного здания. На вывеске крупными буквами было написано «ТРАКТИР», а чуть ниже, более мелко — Серафимы Казанцевой. Кучер соскочил с козел, открыл дверцу и откинул подножку. Первым вышел Джеймс, за ним мистер Барнс, а третий пассажир остался в карете.

— Узнай насчет номеров и договорись о лошадях, — обратился Барнс к стоявшему рядом Джеймсу, — а я пока поговорю со Скоттом.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Барнс остановился перед дверью с номером десять и постучал.

— Входите, открыто.

Услышал Барнс голос Скотта. Он ничего не понял, поскольку ответ прозвучал на русском, но здраво рассудив, что ему разрешили войти, открыл дверь. Скотт сидел за столом и рассматривал лежавшую перед ним карту. Увидев вошедшего Барнса, он слегка удивился, но не встал и даже не ответил на приветствие бывшего друга.

— Ты один приехал? — Поинтересовался Скотт.

— Это только ты можешь в одиночку путешествовать по этой варварской стране. — Барнс подошел к столу и наклонился над картой. — Со мной слуга, переводчик и кучер.

— Ты вроде собирался в Европу?

— Ситуация изменилась. Как идут поиски рудника?

— Пока я знаю только примерный район его расположения. — Скотт обвел указательным пальцем участок северо-восточнее Екатеринбурга. — Вот здесь в районе между рудником номер шесть и рекой Большой Рефт.

— Как ты собираешься его искать в лесу? — Барнс, так и не дождавшись приглашения, самовольно уселся в кресло.

— Нужно найти поселение староверов, сомневаюсь, что их там много.

— Очень хорошо. Если мы знаем, где находится изумрудный рудник, то вообще не должно быть никаких проблем. Думаю, не стоит тянуть, и уже завтра мы можем идти к этому саксонцу Файну и начинать переговоры.

— А что конкретно ты ему предъявишь? Нелегальную добычу изумрудов? Да он просто посмеется над нами. Пока ты будешь собирать доказательства, Файн уничтожит все улики, и ты никогда не сможешь найти этот рудник. Даже если получится сохранить рудник, то его непременно отберут в казну и тебе ничего не достанется.

— Я не настолько глуп и наивен, как ты думаешь. У меня на руках козырь, который саксонцу крыть нечем. Мы нашли мастерскую, где они обрабатывают изумруды.

— Саксония?

— Дрезден, территория бывшего фарфорового завода, но главное, что там всем заправляет Иоганн Файн.

— Брат?

— Сын Густава Файна. Наши люди полностью контролируют ситуацию — в любой момент мы можем захватить мастерскую и самого сыночка в качестве заложника. Если саксонец не согласится на наши условия, так и будет. Я смотрю, ты не очень обрадовался?

— Ты же знаешь, я люблю честную игру.

— Вот поэтому я директор, а ты мой работник. Моралисты, типа тебя, Ричард, не могут быть лидерами. Руководить должны жесткие беспринципные люди, только они способны добиться успеха.

— Оставь этот пафос, Льюис, ты не на заседании совета директоров. Ситуация действительно изменилась, здесь ты прав, но твой козырь может и не сыграть.

— Это почему?

— Появился еще один серьезный игрок, и какие у него на руках карты, известно лишь господу богу.

— Не говори загадками, Ричард, ты же знаешь, я этого не люблю.

— В Екатеринбург приехали братья Дуловы, их тоже интересует этот рудник.

— Кто такие?

— Бандиты.

— Откуда они узнали про изумруды?

— Осенью прошлого года один уральский купец привез в Москву партию изумрудов с рудника. Каким образом они к нему попали неизвестно. Купца убили, но до того, он успел кому-то продать два камня. Это все, что мне известно.

— Пока они будут искать рудник, мы уже приберем его к рукам. Ничего менять не будем, завтра отправимся в школу. Предоставь все мне, я лично буду беседовать с Файном.

— Хорошо, вот мы завтра возьмем в оборот этого Файна, а что если бандиты уже вышли на него? Сам понимаешь, с конкурентами у них разговор короткий, они ведь люди жесткие, я бы даже сказал жестокие, да к тому же совсем не обремененные моральными принципами, а именно такие, согласно твоей философии и добиваются своей цели.

— Bloody hell! (Проклятье!)

— Не нравится? Но ведь ты действуешь точно так же.

— Оставь свои проповеди, лучше давай подумаем, что делать?

— Думаешь и решаешь здесь ты, Льюис, я всего лишь рядовой исполнитель.

— Сейчас не время препираться, Ричард, на карту поставлена судьба компании. Ты лучше меня знаешь обстановку, что посоветуешь?

— Нужно подождать несколько дней, посмотреть, что они предпримут.

— И как мы это узнаем?

— Долго объяснять, скажу только, что в банде есть мой человек и надеюсь, в ближайшие два-три дня он выйдет на связь.

— Хорошо, пару дней можно подождать. — Барнс встал и, не прощаясь, вышел.

Скот уже хотел закрыть дверь, чтобы спокойно отдохнуть, как опять раздался стук. На пороге появился незнакомец, в котором Скотт без труда узнал переводчика английского посольства Генри Джеймса.

— Добрый день, мистер Скотт. — Джеймс слегка поклонился, приветствуя Скотта. — Мистер Барнс просил сообщить вам, что мы остановимся в трактире у Рязанова, это чуть дальше по Главному проспекту. К сожалению, у мадам Казанцевой нет свободных номеров.

— Спасибо, Джеймс, я все понял.

После ухода непрошеных гостей Скотт, наконец, запер дверь и, не раздеваясь, завалился на кровать. Неожиданный приезд новоиспеченного директора фирмы окончательно запутал и без того довольно сложную ситуацию вокруг изумрудного рудника. По большому счету миссия Скотта в Екатеринбурге закончилась едва начавшись. Барнсу он уже не нужен, не только здесь на Урале, но и в фирме тоже. На нем уже давно поставили крест и должны были выкинуть практически сразу после смерти императрицы, когда стало понятно, что никакой перспективы в России у фирмы нет, но тут всплыли изумруды и его оставили. Скотт рассчитывал, что Барнс надолго застрянет в Европе, разыскивая мифического хозяина Художественной школы, и ошибся. Барнс, которого Скотт считал прямолинейным и предсказуемым его переиграл. Используя наработанные Скоттом связи, он быстро нашел общий язык с личным секретарем Марии Федоровны Григорием Ивановичем Вилламовым и получил неограниченные полномочия для ведения переговоров с руководством школы, от имени императрицы. Фактически это означало, что ювелирный дом «Ellis», стараниями именно Барнса вошел в число придворных ювелиров России. Скотт потратил пять лет, пытаясь решить эту задачу, а Барнс провернул все за один месяц. На каких условиях состоялась эта сделка, Скотт не знал, но его бывший дружок прибыл на Урал с такими бумагами, которые частная школа не сможет игнорировать. С другой стороны, про изумруды и мастерскую в Дрездене Вилламов, судя по всему, не знает, а это дает хороший шанс расстроить все, далеко идущие планы Барнса. Это хорошо, вот только что получит с этого лично Скотт? Он прибыл сюда с определенной целью — занять свое место в цепочке по реализации уральских изумрудов. Какое? Огранка или продажа? Этот вопрос был не принципиален, поскольку у Скотта не было ничего, ни мастерских, ни торговых сетей, зато у него были деньги. Имея солидный капитал, Скотт обладал большими возможностями для организации целенаправленной работы не только в Англии, но и в Европе. Все должно было решиться в личной беседе Скотта с настоящими владельцами екатеринбургской Художественной школы, однако для этого нужно было найти рудник и неуловимого хозяина — Струмилина. И вот, когда Скотт решил обе задачи и уже готов был к разговору с директором школы, появляется Барнс с его неограниченными полномочиями и козырным тузом на руках в виде мастерской по огранке изумрудов и сына Густава Файна. Вероятность того, что Файн пойдет на уступки, очень велика, но что делать Скотту? Конечно, как вариант, можно признать поражение и вернувшись в Англию, заняться продажей шерсти, попутно подбросив Вилламову информацию об изумрудах. Понятно, что Скотт останется ни с чем, но и Барнс вылетит из России, как пробка из бутылки с шампанским. Идея не плохая, но нужно учесть, что Барнс очень злопамятен и обязательно отомстит. Учитывая, что он не обременен моральными принципами, за свою жизнь Скотт не даст и ломаного гроша. Нет, этот вариант не годиться, слишком высока цена — рисковать собственной шкурой ради мести своему бывшему дружку. Пойдем дальше. Московские бандиты. Можно предложить свои услуги, ведь надо же им куда-то реализовывать изумруды, в этом случае пригодится и рекомендация Золотова. Сбыт камней самая сложная фаза всей этой аферы и вряд ли они позаботились об этом заранее. В России на такое количество камней просто нет покупателей, да и наплыв изумрудов сразу обратит внимание властей. Вариант всем хорош, можно даже чужими руками избавиться от Барнса, натравив на него бандитов, но дело в том, что братья Дуловы еще не захватили рудник и скорее всего, пока даже не знают его местоположение. Самое главное, они не знают, что за изумрудами стоит школа, а это солидная организация. Конечно, можно подсказать и то и другое, но в противостоянии со школой у бандитов нет никаких шансов. Даже если получится временно захватить рудник, удержать его они не смогут, поэтому ставку на них делать тоже нельзя. Есть еще варианты? Штейнберг? Что вообще здесь делает этот московский ювелир? Официально он якобы приехал к другу, у которого закончился срок ссылки, и они вот-вот отбудут в Москву. Внешне вроде все в порядке, если не принимать во внимание тот факт, что Штейнберг еще осенью прошлого года знал про уральские изумруды. Напрашивается очевидный вывод, что его приезд в Екатеринбург как-то связан с поисками этого рудника, а его, так называемый «друг» тоже в деле, что хорошо вписывается в эту концепцию в смысле знания местности и необходимых связей. То, что их всего двое не особенно волновало Скотта, ведь удалось же ему в одиночку определить местоположение изумрудного рудника, интересовало другое. Хорошо, нашли они рудник, а что дальше? Пойдут с докладом к главному горному начальнику?Идиотизм! Тащиться за две тысячи верст, рисковать жизнью (ведь за ним охотится не кто-нибудь, а сам «Князь») и отдать все лавры местным чиновникам. Это он мог сделать сразу по приезде, даже не занимаясь поисками рудника, или вообще в Москве, доложив тому же губернатору, однако же, не сделал. Поездка в Екатеринбург удовольствие не из дешевых, а Штейнберг не богат, и вряд ли может позволить себе совершить подобное путешествие ради простого удовольствия. Судя по всему, за его спиной стоит кто-то очень богатый и влиятельный, что вполне вероятно, учитывая связи его дяди Вильгельма Брандта. Что вообще известно об этом Штейнберге? Со слов Буланова, два года назад он не побоялся пойти против членов комиссии и, встав на сторону сирот, пытался защитить детей от произвола чиновников. Когда ничего не получилось, не опустил руки и писал императрице, пытаясь добиться справедливости. Уже здесь в Екатеринбурге, защищая честь и достоинство незнакомой девушки, не побоялся выйти один против четверых. Это говорит о нем как о смелом и честном человеке, в отличие от тех же Забелина и Буланова или того же Барнса. Такие люди никогда не пойдут на сделку со своей совестью, с ними можно иметь дело, не опасаясь удара в спину.

Глава 41. Петербург, октябрь 1794 года (Предыстория)

— Ну, здравствуй, Тимофей, сколько же мы не виделись?

— Да, почитай больше двадцати лет прошло. Присаживайся, Федор, закажешь что-нибудь?

— Может позже, ведь ты разыскал меня не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Друзьями-то мы с тобой никогда не были. Поэтому давай сразу о деле на трезвую голову, а там посмотрим.

— Хорошо. Ты ведь сейчас в ведомстве императрицы?

— Да, директор экспедиции по вкладам в Сохранной кассе. У тебя что, появились лишние деньги, и ты хочешь их положить под проценты?

— Для этого, Федор, мне не нужно было обращаться к тебе. Впрочем, деньги мы, конечно же, положим.

— Мы?

— Я представляю интересы уральского промышленника Струмилина Сергея Александровича.

— Никогда о таком не слышал.

— Неважно, главное, что у него есть деньги и он открыл в Екатеринбурге школу для детей.

— А причем здесь я?

— Школа это учреждение для обучения и воспитания детей, и Струмилин хочет, чтобы ее делами ведал Опекунский совет.

— Боюсь, ничем не смогу тебе помочь. — Забелин достал из кармана золотые часы — луковицу, щелкнул крышкой и мельком взглянув, убрал обратно. — Извини, Тимофей, но лишних денег у нас нет.

— Ты меня не правильно понял, Федор. — Лачин улыбнулся, видя, как его бывший дружок строит из себя важного, сильно занятого человека. — Деньги нам не нужны, напротив, мы сами ежегодно будем вносить свою долю пожертвований.

— Если я правильно тебя понял, то обучение и содержание детей будет осуществляться на частные средства?

— Совершенно верно.

— Этот Струмилин настолько богат, что может позволить себе такие расходы?

— Расходы только на первом этапе — строительство здания, закупка оборудования и материалов — все это мы уже прошли и сейчас школа способна сама зарабатывать деньги.

— И чем будут заниматься дети.

— Огранка уральских самоцветов.

— Иначе говоря, школа будет готовить ювелиров.

— Если быть более точным, то ювелиров-огранщиков.

— Не совсем понимаю, ты сказал, что твой хозяин уральский промышленник, какое ему дело до огранки камней.

— Струмилин Сергей Александрович владелец шести приисков, на которых добывают уральские самоцветы.

— Так, вот теперь кое-что проясняется. Он добывает камни и для их обработки хочет создать целую школу. Не проще ли было открыть заведение, по типу Гранильной фабрики и пригласить уже готовых мастеров?

— Может быть и проще, но мой хозяин считает, что прежде, чем открывать фабрику нужно создать заведение, которое будет готовить кадры для нее. Недра Урала содержат огромное количество самых разных самоцветов, все цветов и оттенков. Добывать и продавать необработанные камни невыгодно, а для обработки такого количества камней нужно много специалистов высокого класса, вот их и будут готовить в этой школе.

— О каких камнях идет речь?

— В основном это аметисты, гранаты, цитрины и горный хрусталь.

— И твой хозяин серьезно считает, что это выгодное дело?

— Мы уже были в Голландии и заключили контракт на поставку уральских самоцветов. В Амстердаме будет открыт специальный магазин по продаже уральских самоцветов.

— Тем более не понимаю, зачем тебе Опекунский совет. Деньги вам не нужны, контракт вы заключили, работайте на здоровье.

— Сейчас на таможне нет экспортных пошлин на ограненные камни, фактически их можно свободно вывозить, никаких ограничений для этого нет. В лучшем случае заставят заплатить от двух до четырех процентов от общей суммы. Это сегодня, что будет завтра, одному богу известно, а нам нужна стабильность. Не исключаю, как только мы начнем официально вывозить ограненные камни в Европу, кое-кто из чиновников захочет наложить лапу на наши доходы, а то и вовсе запретить экспорт, или ввести монополию для казны. В этом случае Опекунский совет, за которым стоит императрица, охладит не в меру горячие головы. Платить придется по любому, однако, чем выше покровитель, тем надежнее. Мы предлагаем сделку: операция по экспорту наших камней будет осуществляться через Сохранную казну, за что мы отчисляем десять процентов в фонд Опекунского совета.

— О какой сумме идет речь?

— Пятьдесят тысяч золотых дукатов.

Называя сумму, Лачин внимательно следил за выражением лица Забелина. Тот, как ни пытался, не мог скрыть своего удивления. Федор всегда был неравнодушен к деньгам.

— Это сколько же в рублях? — Нервно сглотнув слюну, спросил он.

— Если брать по металлу, то примерно сто пятьдесят тысяч серебряных рублей, хотя на самом деле больше. Сохранная казна забирает десять процентов, или пять тысяч золотых дукатов в качестве платы за услуги. Думаю, сумма более чем достаточная.

— Какова наша задача?

— Мы доставляем камни в Петербург и сдаем в Сохранную казну по описи. В один из дней за ними придет курьер из Голландии. Ваша задача, подготовить документы на вывоз, организовать надежную охрану и транспорт для перевозки. Как только курьер примет заказ по описи, вы доставляете камни на корабль и обратно привозите золото.

— Сколько это по весу?

— Около одиннадцати пудов. Для транспортировки достаточно одной хорошей кареты и несколько человек сопровождения. Для вас это не проблема.

— Я все понял, Тимофей, но желательно иметь образцы продукции. Сам понимаешь, не на пальцах же объяснять начальству, что конкретно будет проходить через Сохранную казну.

Лачин достал из правого кармана квадратную плоскую коробочку и, раскрыв ее, поставил на стол перед собеседником. Внутри, на белом бархате в небольших углублениях, лежали ограненные камни. Отражая свет горевших свечей, они искрились и переливались всеми цветами радуги, отчего у сидевшего напротив Забелина перехватило дыхание.

— Здесь двадцать пять камней весом от двух до четырех карат, а список с ценами на верхней крышке.

— Очень хорошо. — Забелин, наконец, справился с волнением. — Это цены, по которым вы будете отпускать свой товар?

— Там проставлена стоимость одного карата. Думаю, не нужно объяснять, что такое карат.

— Тебе наверняка известно, что мы часто имеем дело с ювелирными изделиями. — С апломбом сказал Забелин. — Я возьму их?

— Да, конечно, это же просто самоцветы.

Голос Лачина звучал абсолютно равнодушно, как будто речь шла об обычных булыжниках. Лачин прекрасно понимал, что Забелин ему не верит, что завтра же потащится к ювелирам и замучает их расспросами, что ближайшую ночь проведет без сна, ворочаясь с боку на бок и все только потому, что боится продешевить. Лачин хорошо знал своего бывшего сослуживца по горному ведомству, еще смолоду отличавшегося патологической жадностью, и заранее был уверен, что дело выгорит, вопрос только в цене. Главное, все оформить, а там, если аппетит его «благодетеля» не уменьшится, с ним можно будет поговорить по-другому.

— Я хоть и директор экспедиции, но это дело мне не плечу. Здесь без поддержки кого-либо из опекунов не обойтись. Попробую поговорить с управляющим Сохранной казны, он член Опекунского совета, вот его веса и влияния вполне хватит, что бы протолкнуть ваше дело. Извини, Тимофей, но его интерес тоже должен быть чем-то обоснован.

— Вы получаете на руки пятьдесят тысяч дукатов золотом, а со мной будете расплачиваться русскими серебряными рублями по курсу один к трем. На обмене денег вы сможете заработать не менее пяти процентов, но с твоими способностями эта цифра будет значительно выше.

— Если ты пытался меня задеть, Тимофей, то должен тебя огорчить, с некоторых пор на меня это не действует.

— Бог с тобой, Федор, это был комплимент.

— Ладно, давай ближе к теме. Если все это перевести в цифры, то мы отдаем тебе вместо золота, сто тридцать пять тысяч российских серебряных рублей?

— Именно так, думаю, в обиде вы не будете.

— Согласен, только ответ дам дня через неделю, когда все согласую.

От ужина Забелин отказался, сославшись на занятость, и быстро исчез.

Глава 42. Екатеринбург, 1 июня 1798 года (пятница). Начало

— С местными салотопщиками я, слава богу, разобрался. — Самодовольно заявил купец Воронин. — Теперь узкоглазые будут продавать скот только мне.

— Придется расширять производство, Никита Петрович. — Услужливо напомнил сидевший рядом приказчик. — Да и со сбытом нужно что-то решать, этот Белых совсем распоясался, каждый год снижает закупочные цены.

— Чего ты удивляешься, его тесть начальник Казенной палаты в Перми, все финансовые дела губернии в его руках, вот и помог зятю. Белых не имеет ни одного салотопенного завода, а стал единственным экспортером уральского сала в Англию. Все уездные промышленники вынуждены продавать ему сало по установленной им же цене — абсурд! Кому пойдешь жаловаться?

— Нужно наладить с англичанами прямые контакты, минуя Казенную палату.

— Как ты себе это представляешь? Английские купцы едут в Пермь, в губернское правление, а там их уже ждет Белых с распростертыми объятиями. До Екатеринбурга они не доезжают, да и что им здесь делать?

— Ошибаетесь, Никита Петрович, — ухмыляясь, сказал приказчик, — есть в Екатеринбурге англичанин, даже два. Один только на днях приехал, поселился на постоялом дворе у Рязанова в третьем номере, а второй уже неделю живет у Казанцевой в десятом номере.

— Купцы?

— Нет, они по ювелирной части. Один директор ювелирного дома, второй торговый представитель.

— Каким ветром их сюда занесло?

— Приехали заключать договор с ювелирной школой.

— И на кой хрен им наше сало?

— Понятно, что сало они покупать не будут, но могут помочь в налаживании контактов. Этот англичанин, который директор — личный представитель императрицы с очень большими связями в Петербурге. Ему даже делать ничего не надо, просто посоветовать своим соотечественникам, к кому именно обращаться. Там в Петербурге есть даже Английская набережная, где проживаю их купцы.

— А чем мы его можем заинтересовать?

— Взятка, Никита Петрович, от золотишка редко кто отказывается.

— Хорошо, только беседовать с ним будешь лично, Рязанов твой дружок, авось пособит.

— Займусь этим прямо сейчас.

Через полчаса после ухода Бабакина, пришел купец Зырянов.

— Зачем пожаловал, Спиридон Макарович?

— Не прикидывайся, Никита, — осадил Воронина Зырянов, — оставил нас без работы и еще насмехаешься.

— Так я же закон не нарушал, предложил киргизам лучшую цену — они согласились. Перебей мою цену, и они продадут свой скот тебе.

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в цене. Ладно, не будем переливать из пустого в порожнее, давай вернемся к насущным проблемам. Сколько ты дашь за мои два завода — салотопенный и мыловаренный?

— Спиридон, ты что, собрался продавать свои заводы?

— Никита, перестань паясничать. — Со злостью сказал Зырянов. — Ты ведь этого добивался? Вот я пришел, называй свою цену.

— Хорошо, — убрав ехидную улыбку и переходя на деловой тон, сказал Воронин, — дам триста рублей.

— За два завода? Побойся бога, Никита, это же грабеж!

— То, что ты так громко называешь заводами, Спиридон, на самом деле, просто два больших сарая.

— А земля? Сколько там земли?

— А зачем мне земля, на которой ни хрена не растет, там одни камни.

— Ну, дай хоть четыреста. — Смирившись, попросил Зырянов.

— Только из уважения к твоим сединам. — Отрезал, вставая Воронин. — Поехали оформлять, пока я не передумал.

Вернулся домой он только к вечеру — после оформления заехали в трактир «Париж», по русскому обычаю нужно было обмыть сделку. Бабаков сидел за столом и пил чай.

— Вот Иван. — С порога начал хвастаться Воронин, размахивая бумагами. — Зырянов только что продал мне два своих завода. Завтра с утра отправляйся принимать их, да смотри, чтобы все было на месте, с рабочими не церемонься, кого не устраивают наши условия, пусть убираются на все четыре стороны.

— Насколько я помню, Никита Петрович, у Зырянова только один салотопенный завод.

— Он мне еще и мыловаренный продал. — Сияя от удовольствия, уточнил купец. — Поверь, Иван, Зырянов — только начало, сейчас придут на поклон Толстиковы, Гилевы и эта цыпа Казанцева.

— Казанцева вряд ли придет. — Засомневался приказчик, прихлебывая горячий чай с блюдца. — Я вчера слышал, что она начала перестраивать один из своих заводов.

— Глупая баба! — Категорично заявил Воронин. — Знает, что я подкупил всех крупных поставщиков, где она собирается закупать скот?

— Ей не нужен скот, Никита Петрович, — возразил Бабкин, — она закупает сало.

— Сало? — Удивился купец. — Зачем ей сало?

— Вроде как собирается варить мыло.

В Екатеринбургском уезде оставалось всего два мыловаренных завода, и оба теперь принадлежали Воронину. Фактически он стал местным монополистом и мог диктовать цены на мыло во всем Екатеринбургском уезде, что сулило немалый доход, поэтому появление конкурента он посчитал сродни оскорблению.

— От кого слышал? — С тревогой в голосе спросил он.

— Вчера заходил этот немец Леман. Я напомнил ему, что пора закупать мыло для канцелярии, так он сказал, что они уже договорились с Казанцевой, там и качество выше и цена ниже.

— Черт, и ты только сейчас мне это говоришь? — Возмутился Воронин. — Что раньше нельзя было сказать? Этот прохиндей Зырянов наверняка знал про Казанцеву, и решил быстренько избавиться от балласта.

— Так, это пока только слухи, Никита Петрович. — Начал оправдываться Бабкин.

— Какие слухи, Иван, если Леман говорит о качестве и называет цену, значит, он уже видел товар. Немец, человек серьезный, он никогда не будет повторять слухи. Срочно все узнай и доложи. Задача простая — перекупить у нее мыловара. Не скупись, обещай в два-три раза больше, лишь бы поставить эту суку на место. Срочно нужно приказать нашим конкурентам, чтобы не продавали сало этой стерве.

— Так она покупает сало в Оренбурге. Им выгодно, не нужно тащиться в Пермь, а цена та же самая.

Воронин от злости поджал губы и сжал кулаки. Здесь он был бессилен, на Оренбург его влияние не распространялось, туда даже его головорезы не сунуться. Можно конечно перехватить по дороге пару обозов и сорвать работу мыловаренного завода, но это все равно, что объявить войну оренбургским купцам. Накостыляют так, что мало не покажется.

— Ладно, займись пока мыловаром. Что там насчет этого англичанина?

— Его сейчас нет на месте, Рязанов обещал договориться с ним, и сообщить, когда тот согласиться меня выслушать.

— Англичанин говорит по-русски?

— Ни бельмеса не понимает.

— Как же Рязанов с ним общается?

— С ним приехал переводчик.

— Ты же не можешь беседовать при переводчике.

— Я хорошо владею французским, уроки моих гувернеров не прошли даром.

— Черт, я и забыл, что ты из дворян. Ладно, занимайся Казанцевой и этим англичанином, а на заводы я завтра пошлю своего обалдуя, хватит ему под маменькиным крылышком на перине отлеживаться.

— Как здоровье Никиты Никитича? — Поинтересовался приказчик.

— Синяки почти прошли, теперь жалуется на сломанные рёбра, все ходит по комнате и стонет, делает вид, что не сегодня-завтра помрет, лишь бы, не работать. Вот послал господь наказание, такой же дурак, как и его мамаша, только пить да жрать.

— Я не понял, Никита Петрович, мне мыловара уговаривать или нет?

— Я же ясно сказал — займись им! — Вспылил Воронин. — Делай что хочешь, запугивай. Предлагай деньги, только чтобы он ушел от Казанцевой.

— Завтра с утра займусь. Сначала загляну к Рязанову, а затем поеду на завод к мадам Не Дам.

— Как ты ее назвал?

— Это не я, это ее Толстиков так прозвал. По его классификации все бабы делятся на три категории: на дам, не дам и на дам, но не вам. Казанцеву он отнес к средней категории.

Сказав это, Бабаков заржал во все горло.

— Очень точно подмечено. — Похвалил Толстикова Воронин. — Вот и я говорю, сущая Стерва, ни себе ни людям.

Глава 43. Екатеринбург, 1 июня 1798 года (пятница). Окончание

Сразу после завтрака к Штейнбергу в комнату зашел управляющий и передал, что англичанин Скотт срочно хочет встретиться с ним. Друзья собрались ехать на завод, и эта просьба нарушала их планы, однако Генрих решил, что полчаса не играют большой роли и согласился принять англичанина. Виктор ни в какую не хотел оставлять друга наедине с незнакомцем и, достав пистолет, спрятался за ширмой.

— Ричард Скотт, торговый представитель английского ювелирного дома «Alice» в России. — Представился англичанин.

— Штейнберг Генрих Карлович, ювелир из Москвы. Вы проходите, мистер Скотт, присаживайтесь. Извиняюсь за свой внешний вид, — Штейнберг показал рукой на глаз, сияющий всеми цветами радуги, — врач прописал мне полный покой в течение двух недель, но отказаться от беседы с коллегой было выше моих сил.

Генрих врал экспромтом, но англичанин сделал вид, что не заметил этого и, подойдя к столу, занял место, где только что восседал Соколов.

— Внешний вид это пустяки, мистер Штейнберг, а вот сам ваш поступок вызывает восхищение.

— Вы уже в курсе?

— Конечно, городок небольшой, новости здесь разносятся с быстротой молнии. Вы поступили как настоящий джентльмен.

— Мой друг считает, что я поступил как дурак.

— Ваш друг не прав. Чтобы выйти в одиночку против четверых нужно обладать большим мужеством, что дуракам не свойственно.

— В итоге я оказался на больничной койке.

— Насколько мне известно, ваши противники пострадали значительно сильнее.

— Это как раз не моя заслуга, помогли прохожие.

— Вы скромный человек, мистер Штейнберг, хотя господин Буланов характеризовал вас как наглого и склочного.

— Буланов — свинья, извините, что я так резко высказался о вашем друге, но это самое приличное определение, которое я могу ему дать.

— Господин Буланов мне не друг, я вообще не был знаком с ним до приезда на Урал, так что можете не волноваться по этому поводу, к тому же, я полностью согласен с той характеристикой, что вы ему дали. Буланова мне рекомендовал директор одного из отделений Сохранной казны господин Забелин, как одного из своих заместителей и очень надежного человека. Как и следовало ожидать, починенный оказался таким же подлецом, как и его начальник.

— Ну и знакомства у вас, мистер Скотт.

— А куда деваться? Я человек подневольный, мне приказано сделать ювелирный дом «Alice» поставщиком российского императорского двора, вот и приходится заводить знакомства с чиновниками, которые могут в этом помочь, а среди них немного честных и благородных.

— И как успехи?

— Никак. Поэтому я и оказался на Урале.

— Боюсь, что я не совсем улавливаю связь, мистер Скотт.

— Сейчас поясню. Я живу в России уже пять лет и за первые три года практически решил поставленную передо мной задачу, но все рухнуло со смертью императрицы. Император Павел резко сократил расходы двора, и прежняя задача стала неактуальной. Честно говоря, я думал, что меня отзовут обратно в Англию, а представительство закроют, однако в Лондоне решили иначе. Дело в том, что весной 1796 года ко мне за консультацией обратился господин Забелин. Речь шла об уральских самоцветах, огранкой которых занялась некая частная компания в Екатеринбурге.

— Речь идет о школе «Уральские самоцветы»?

— Совершенно верно. Продукция школы заинтересовала одну голландскую компанию, а экспорт должен был осуществляться через Сохранную казну, за что последняя получала десять процентов, вот Забелин и просил проверить заявленные цены, опасаясь подвоха.

— Иначе говоря, привлек вас, как независимого эксперта?

— Так и было. Я все проверил и не нашел никаких нарушений. Более того, я высказал свое личное мнение, что эти камни в Европе никому не нужны, в чем позднее вынужден был раскаяться.

— Вы хотите сказать, что Школа уже несколько лет продает уральские самоцветы в Европе?

— А вы этого не знали?

— Откуда? Я и о школе узнал только когда приехал в Екатеринбург. — Продолжал вдохновенно врать Генрих, желая побольше узнать об этой стороне деятельности школы.

— В Амстердаме в помещении Торговой биржи, в 1795 году был открыт магазин по продаже ограненных уральских камней. Удивительно, ни в Петербурге, ни в Москве нет такого магазина, а вот в Амстердаме, есть.

— Думаю, ничего удивительного здесь нет. Россия, несмотря на ее огромные природные богатства слишком бедная страна, покупательная способность населения очень низкая, да вы и сами это прекрасно знаете. Если весь бюджет России разделить на число жителей, то на каждого придется меньше двух рублей. Для сравнения, в Пруссии этот показатель в пятнадцать раз выше, а про Голландию и говорить нечего. Если к этому добавить еще и сильное падение рубля на Амстердамской фондовой бирже, в последние годы правления покойной императрицы, то ситуация будет понятной, но далеко не радужной. Как в Европе отнеслись к русским самоцветам?

— Очень даже положительно, что, честно говоря, меня сильно удивило. Однако дело даже не в самих камнях, а в том, как все это было спланировано и организованно. Представьте себе небольшой магазин, где продаются ограненные ювелирные камни всех цветов радуги, рассортированные по тональности, качеству, весу и виду огранки. Любой ювелир, начиная работу над своим изделием, может спокойно придти и подобрать необходимые камни. Если в наличии чего-то нет, то заказ будет выполнен максимум в течение месяца.

— Если все обстоит именно так, то этот голландец осуществил мечту многих поколений ювелиров.

— Вот именно, Генрих Карлович! — Воскликнул Скотт. — Раньше ведь мы сначала создавали само украшение из золота или серебра, а потом годами не могли подобрать к нему камни: то оттенок не тот, то размер. Без преувеличения могу сказать, что там, в Амстердаме произошла настоящая революция в ювелирном деле, вот только голландец ванн Дейк здесь абсолютно не причем.

— Но вы только что сказали, что этот голландец проявил интерес к продукции Художественной школы?

— Эдвин ванн Дейк довольно влиятельная личность в Голландии. Входит в пятерку самых богатых людей страны, крупный промышленник, владелец нескольких мануфактур, в прошлом один из директоров Ост-Индской компании, вот только в ювелирном деле он совершенно не разбирается. Эту идею ему подкинули сами русские, если уместно так сказать по отношению к дуэту ювелира Густава Файна и горного инженера Тимофея Лачина. Скорее всего, основным разработчиком был все-таки саксонец Файн, но это мое личное мнение.

— Речь, как я понимаю, идет о директоре ювелирной школы?

— Вы правильно меня поняли, мистер Штейнберг и я приехал сюда по поручению руководства для заключения договора о взаимном сотрудничестве с этой школой.

— Насколько я помню, ювелирный дом «Alice» занимается только драгоценными камнями.

— Если быть точным, только алмазами и изумрудами, однако времена меняются, и жизнь заставляет пересматривать свои пристрастия и планы. Мода очень капризная особа, сегодня Европа в восторге от уральских самоцветов, так почему ювелирный дом «Alice» должен оставаться в стороне.

— Получается, что наплыв дешевых уральских самоцветов осложнил жизнь крупным ювелирным компаниям?

— Не то слово, мистер Штейнберг. Мало того, что мы теряем покупателей, началось еще повальное увольнение талантливых работников. С открытием этого магазина у них появилась реальная возможность воплотить свои фантазии в жизнь самостоятельно, работая непосредственно на себя.

— Это же прекрасно, вы не находите, мистер Скотт? Конкуренция — двигатель прогресса!

— В этом отношении я с вами солидарен, мистер Штейнберг, хотя это и задевает интересы ювелирного дома «Alice», сотрудником которого я являюсь. Я вам откровенно поведал о своей миссии на Урале, позвольте спросить, что привело в вас эту глушь?

— Мое появление здесь вызвано сугубо личными причинами. Я приехал к другу, у которого закончился срок ссылки, и мы уже должны были быть на полпути к Москве.

— Говоря, мой друг, вы имеете в виду господина Соколова?

— От вас ничего не скроешь, мистер Скотт. Я понимаю, городишко маленький и все такое.

— Именно так. Ваша задержка связана с болезнью?

— Отчасти. Хозяйка этого заведения попросила помочь ей наладить производство мыла на одном из доставшихся ей в наследство заводов. Она вдова и надеяться ей не на кого, пришлось немного задержаться.

— И как ваши успехи?

— Опытные работы уже завершены, думаю, через неделю запустим производство, правда, пока не на полную мощность.

— Уже можно посмотреть результат?

— Там, возле тазика с водой лежит новый кусок из последней партии.

Скотт подошел к туалетному столику и, взяв в руки кусок мыла, внимательно рассмотрел его со всех сторон и понюхал.

— Неплохо, совсем не плохо, внешне ничем не хуже французского. — Произнес Скотт. — Вы позволите опробовать в деле? — Спросил он, показывая на тазик с водой.

— Пожалуйста, чистое полотенце висит справа от вас.

Вымыв руки, англичанин понюхал их и видимо остался доволен результатом.

— Европейское качество, — сказал он, вытирая руки и возвращаясь на свое место, — примите мои поздравления, мистер Штейнберг. Поверьте, я знаю насколько это сложно в здешних условиях, при отсутствии кокосового масла.

— Да, кокосы в тайге не растут. — Улыбнувшись, констатировал Штейнберг. — Давайте вернемся к нашему разговору. Вы уже были у директора Файна?

— Пока нет. Не хочу мешать Буланову работать.

— Так эта комиссия — ваша инициатива?

— В некотором роде. Согласитесь, прежде чем заключать договор, мы должны получить информацию о надежности этой компании. Никакой угрозы для школы и ее руководства нет, более того, Буланову строго указано не заниматься самодеятельностью и не выискивать недостатки, а просто осветить истинное положение дел.

— Вот почему он был такой мрачный и заказал в номер две бутылки коньяка.

— Я провел с ним разъяснительную работу, уверяю вас, больше этого не повторится.

— Так вы ждете результаты работы комиссии, чтобы решить вопрос о заключении договора?

— Можно сказать и так.

— А пока к вам по ночам ходит с докладом ювелир Алдошин.

— Вы неплохо информированы, мистер Штейнберг.

— Городок небольшой, тут все как на ладони, вы сами это сказали.

— В том, что господин Алдошин навещает меня по вечерам, нет ничего плохого, а тем более секретного. Мы давно знакомы, он хороший ювелир и в Петербурге часто выполнял мои заказы. Не буду скрывать от вас, что это я посоветовал привлечь его в комиссию, поскольку своих специалистов у ведомства императрицы нет. Алдошин всего лишь должен оценить технические возможности школы. Кстати, вчера он приходил ко мне с жалобой на Буланова, который, будучи в сильном подпитии, потчевал его скабрезными историями про малолетних девочек.

— Подлец!

— Согласен с вами, мистер Штейнберг, тем более что у Алдошина три девочки. Да бог с ним, с Булановым, давайте вернемся к основной цели нашей беседы.

— И в чем заключается эта цель?

— Изумруды.

— Какие изумруды? — Сделал удивленное лицо Штейнберг.

— Уральские изумруды, Генрих Карлович, те, что прошлой осенью вы приобрели у купца Протасова.

Штейнберг несколько опешил, не зная, как вести себя, но быстро сообразил, что отрицать очевидное не имеет смысла.

— Если не секрет, откуда у вас эти сведения?

— Для вас не секрет. От человека, который искал эти изумруды в вашей мастерской по приказу Князя.

За ширмой раздался шорох.

— Господин Соколов, — сказал, не поворачиваясь, Скотт, — не лучше ли вам сесть за стол, здесь намного удобнее. И пожалуйста, осторожней с пистолетом.

Соколов отодвинул ширму, подошел к столу и сел рядом со Скоттом, положив пистолет на соседний пустой стул.

— Надеюсь, Виктор Алексеевич, вы все слышали, поэтому с вашего разрешения я продолжу.

Соколов в знак согласия просто кивнул головой.

— Спасибо. — Скотт слегка поклонился в сторону Соколова. — Так вот, эти сведения я получил от Ивана Золотова, который волею обстоятельств оказался в банде «Князя». Когда его привезли в вашу мастерскую, то довольно подробно описали, как выглядят эти изумруды. Он не стал особо утруждать себя и довольствовался обрезками, неосмотрительно оставленными вами, Генрих Карлович, после огранки одного из камней. Вот таким образом, братья Дуловы получили неопровержимое доказательство того, что на Урале есть изумруды.

Соколов достал из кармана записную книжку.

— Ваш протеже Алдошин встретился на рынке 30 мая с каким-то Иваном. — Толи сказал, толи спросил он, обращаясь к Скотту.

— Вы что следили за Алдошиным?

— Алдошин нас не интересовал, мы следили за бандой Князя, а в данном случае за вашим Иваном.

— Понятно. Встреча была совершено случайной, просто два ювелира, столкнулись на рынке, где продают уральские самоцветы.

— Уж очень они радовались, увидев друг друга. — Заметил Соколов.

— Ничего удивительного, ведь они друзья.

Скотт поведал своим слушателям о превратностях судьбы ювелира Золотова.

— Грустная история, мистер Скотт, — подвел итог Штейнберг, — однако все это не объясняет, зачем вы пришли к нам?

— За помощью, господа. Ситуация вокруг изумрудного рудника сильно накалилась и через пару дней может выйти из-под контроля.

— Вы имеете в виду банду Князя?

— Нет, господа, они здесь не причем. Вы еще не в курсе того, что в Екатеринбург прибыл один из директоров ювелирного дома «Alice» с неограниченными полномочиями от имени самой императрицы. Его официальная цель, якобы заключение договора с Художественной школой, а на самом деле — монополия для английской фирмы на огранку уральских изумрудов. Как видите, я с вами предельно откровенен.

— Вы только что говорили, что сами прибыли в Екатеринбург для заключения этого договора?

— Совершенно верно, это официальная версия моего появления в Екатеринбурге.

— А неофициальная?

— Поиск изумрудного рудника.

— И вы его нашли?

— Я знаю район, где он расположен.

— Этого мало, мистер Скотт, — злорадно заметил Соколов, — в тайге на поиски могут уйти годы.

— Нужно просто знать, что искать, Виктор Алексеевич. Вряд ли в том районе много раскольничьих скитов.

Повисла непродолжительная пауза, которую нарушил уверенный голос Штейнберга.

— Зачем было отправлять вас, если ваш начальник через неделю собирался сам приехать в Екатеринбург?

— Поменялись планы. Изначально ювелирный дом «Alice» собирался выкупить эту школу со всеми рудниками, однако здесь имелся существенный изъян.

— Изумрудный рудник. — Подсказал Штейнберг.

— Совершенно верно. Официально он не существует и за школой не числится, поэтому прислали меня. Я должен был найти этот рудник, а параллельно уже велась работа по выявлению истинных владельцев школы, с которыми предстояло вести переговоры о покупке.

— Вы серьезно полагаете, что вам бы это удалось?

— Это не моя идея. План был разработан в Лондоне советом директоров.

— Они серьезно полагали, что им продадут столь выгодное предприятие?

— Я этого не исключаю, у них огромный опыт в таких делах. Когда на кону стоят большие деньги, как правило, не гнушаются ничем, вплоть до убийства. Как я сказал, это был первоначальный план, который продержался только неделю. Европейские агенты ювелирного дома «Alice» нашли мастерскую, где производится огранка уральских изумрудов. Теперь у них на руках все карты и директор Барнс прибыл в Екатеринбург для переговоров с Файном. Условия очень жесткие: место голландцев занимают англичане, вместо Амстердама «Меккой» ювелиров становится Лондон, директор Файн уступает свое место ставленнику фирмы «Alice» и все изумруды поставляются в Англию в необработанном виде.

— Почему этот Барнс так уверен, что Файн согласится на их условия?

— Ювелирной мастерской в Европе руководит сын Файна и если отец откажется, то вся семья, включая жену и двух маленьких внуков, будет просто вырезана. Сами понимаете, у него нет выбора.

— Когда Барнс планирует идти к Файну?

— Собирался сегодня, но мне удалось спутать его планы, и он перенес свой визит на два дня.

— Ситуация в общем понятна, мистер Скотт, чего нельзя сказать о вас. — Штейнберг внимательно посмотрел на англичанина и продолжил. — Какой интерес лично у вас во всей этой карусели вокруг уральских изумрудов? Если вы не одобряете действия своих руководителей, то, что вы делаете в Екатеринбурге?

— Преследую личные интересы, как бы цинично это не звучало.

— Хотите поправить свое материальное положение. — Уточнил Соколов.

— Мое материальное положение, господин Соколов, настолько основательно и прочно, что мне нет необходимости его поправлять. Чтобы исключить все сомнения по этому поводу, скажу, что мой отец один из главных поставщиков шерсти на европейском рынке, а я его единственный наследник.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. — Развел руками Виктор.

— Все очень просто. Мне восхитила идея русских по продаже ограненных камней, и я хотел предложить мистеру Файну свои услуги. По моим подсчетам сейчас обрабатывается не более четверти всех добываемых камней. Элементарно не хватает производственных мощностей и специалистов, иначе говоря, происходит затоваривание и я мог бы помочь в решении этой проблемы.

— Я так понимаю, что вы действуете от своего имени?

— Совершенно верно, Генрих Карлович, я и не скрывал от вас, что преследую личные интересы. Мне плевать на ювелирный дом «Alice» и их проблемы, тем более что они меня фактически списали еще осенью 1796 года.

— Но как вы собирались предложить свои услуги, если у вас ничего нет?

— У меня есть опыт и связи, а главное у меня есть деньги, которые я могу вложить в дело. То, что у меня в настоящее время нет мастерских и магазинов даже лучше — не придется ничего ломать и перестраивать.

— Почему вы пришли к нам?

— А к кому мне еще идти? К бандитам? Вы тоже ищите этот рудник. — Скот поднял руку, как бы останавливая пытавшегося возразить Штейнберга. — Не надо отрицать очевидного, Генрих Карлович. Вы узнали об изумрудах еще полгода назад, но тогда ехать на Урал не было никакого смысла — на носу зима, зато ранней весной вы тут как тут. Сказку про своего «друга» господина Соколова вы можете рассказывать кому угодно, только не мне. Разница в возрасте у вас более пяти лет, да к тому же он житель Петербурга, а вы из Москвы. Генрих Карлович, давайте не будем тратить попусту время, его у нас и так мало. Простой вопрос: кто стоит за вами?

После небольшого раздумья Штейнберг выложил перед Скоттом бляху и свидетельство, подписанное императором.

— Это даже лучше, чем я думал. — Произнес англичанин, ни к кому конкретно не обращаясь. — Если я правильно понял, документы подписаны лично императором?

— Вы правильно поняли.

— Он знает об изумрудах?

— Да, ему доложил Ростопчин Федор Васильевич.

— Ростопчин в отставке, как он мог попасть на прием к императору?

— Этого я не знаю. Мне известно лишь, что свидание было тайным и проходило в Гатчине. Император сразу хотел вернуть Ростопчина ко двору, но тот отказался, считая этот шаг преждевременным. Он вернется, сразу, как только будет найден рудник.

— Господа, я могу помочь в поисках. Мне известно …

— В этом нет необходимости, мистер Скотт. — Прервал англичанина Штейнберг. — Мы знаем, где находится рудник.

— Тогда в чем загвоздка?

— Проблема морально-этического характера.

И Штейнберг изложил Скотту ситуацию, в которой они с Соколовым оказались.

— Так что, вряд ли мы вам сможем чем-то помочь, мистер Скотт. — Закончил свою речь Штейнберг. — Мы сами оказались в тупике и не знаем, что делать.

— Я прекрасно вас понимаю, господа. На одной чаше весов долг и определенные обязательства, а на другой совесть. Как бы вы не поступили, вы все равно будете в проигрыше. Знакомая ситуация, но не такая безнадежная, как вы думаете.

Штейнберг и Соколов одновременно посмотрели на англичанина.

— Господа, вы забываете, что в любой ситуации существует компромисс. Вы хотите выполнить задание — вернуть рудник в казну и при этом сохранить школу. Я правильно излагаю суть проблемы?

— Правильно. — Оживился Штейнберг.

— Что такое изумрудный рудник для государства? По сути это просто дополнительный источник денег для пополнения казны, причем абсолютно без разницы, от кого эти деньги будут поступать. Пусть школа и дальше разрабатывает этот рудник, только уже официально платит налоги, зачем ломать хорошо налаженное производство.

— Это не законно! — Возразил Соколов.

— А что такое закон, Виктор Алексеевич? Это всего лишь акт утвержденный императором. Сегодня он что-то запрещает, а завтра может и разрешить. «Ничто не вечно под луной» — как сказал великий Шекспир. Поверьте мне, пройдет немного времени и, убедившись в неэффективности казенных приисков, частным лицам и компаниям в России будет разрешена добыча золота и драгоценных камней. Все это уже было в разное время и в разных странах. У вас очень солидный покровитель в лице господина Ростопчина и прямой выход через него на императора, вам и карты в руки. Федор Васильевич прогрессивно мыслящий человек, один из немногих, кто не ворует и не берет взяток, его не трудно убедить в том, что передача изумрудного рудника в казну будет ошибкой. В качестве примера можно привести добычу золота на Урале. За пятьдесят лет казенные предприятия добыли всего пятьдесят пять пудов, в денежном выражении это восемьсот тысяч рублей, или шестнадцать тысяч рублей в год. Капля в море! Сколько золота уходит по левым каналам, наполняя карманы чиновников, остается только догадываться, и нет никаких сомнений, что с изумрудами будет то же самое. Зачем ломать то, что работает и приносит стабильный доход. Согласуйте с Файном сумму отступных, и пусть работает дальше, но уже на законных основаниях и лучше всего под личным покровительством императора. Как видите, господа, ваша задача не так сложна, нужно всего лишь договориться с обеими сторонами о размере налога, вот и все. Думаю, что при этом вы можете даже сохранить в тайне разработку изумрудов.

— Мистер Скотт, вы гений! — Штейнберг вскочил со своего места и, схватив правую руку начал энергично трясти ее. — Теперь я готов помогать вам, мистер Скотт.

— С вашего позволения, просто Ричард.

— Тогда я просто Генрих.

— А я просто Виктор. — Присоединился к ним Соколов.

Когда эйфория немного улеглась, Скотт достал принесенную с собой бутылку виски.

— По русскому обычаю нужно обмыть наш союз. — Категорично заявил он.

Возражать никто не стал, даже ярый противник крепкого алкоголя Штейнберг.

— А теперь, друзья мои, давайте наметим план действий. — Предложил Скотт. — Поскольку нас мало, а дел много, то нам нужно, грамотно расставить приоритеты. Необходимо сохранить рудник, но конкретно сейчас на него никто не покушается. Это так, Генрих?

— Князь не знает месторасположение рудника и на поиски ему потребуется время. Сколько? Трудно сказать, не исключаю, что он вообще не сможет его найти. Так что с этой стороны пока никакой угрозы нет. А как насчет твоего директора, Ричард?

— Барнс знает примерное место расположения рудника, однако считает, что ему это не нужно. Он уверен, что шантаж — очень сильное оружие, против которого у Файна нет защиты.

— Получается, что сейчас нависла реальная угроза над директором Файном. — Подвел итог Скотт. — Вот этим вопросом нам и следует заняться в первую очередь и на все про все у нас не более двух дней.

— Может быть, нам захватить Барнса и сорвать встречу с Файном? — Предложил Соколов.

— Не забывай, что Барнс английский подданный и личный представитель императрицы. — Напомнил Скотт. — Для его задержания нужны серьезные основания, даже с вашими бумагами.

— Он умен? — Поинтересовался Штейнберг.

— Нет, но очень хитер, и в этом заключается основная проблема. Очень трудно предсказать его очередной ход, поскольку он пытается не переиграть соперника, а обмануть его, используя при этом любые средства. К тому же, господа, не стоит забывать, что ваш покровитель Ростопчин вынужден был подать в отставку из-за конфликта с ведомством императрицы. Арест и беспочвенные обвинения личного представителя Марии Федоровны, без достаточных на то оснований будет расценен как банальная месть со стороны опального чиновника. Сама идея изолировать Барнса неплоха, но для этого нужен очень серьезный повод. Можно конечно пойти другим путем и натравить на Барнса бандитов Князя. Они не столь щепетильны и просто закопают его где-нибудь в тайге.

— А это выход. — Оживился Соколов. — С волками жить, по-волчьи выть.

— Вопрос только в том, как это реально осуществить? — Остудил разгоряченный оптимизм друга Штейнберг. — Они идут разными путями и нигде не пересекаются.

— Ну как же, а рудник? Сообщить Князю, что Барнс тоже ведет поиски. — Не унимался Соколов.

— И как ты подкинешь ему эту информацию? — Резонно заметил Штейнберг.

— Друзья, как говорят русские: «утро вечера мудренее». Вряд ли мы сейчас найдем какое-то решение, давайте лучше отправимся спать, а встретимся утром и на свежую голову попробуем найти выход из сложившейся ситуации.

Глава 44. Екатеринбург, 2 июня 1798 года (суббота)

Сразу после завтрака Штейнберг и Соколов уехали назавод, обещав вернуться к обеду, а Скотт стал дожидаться их возвращения у себя в номере, куда, около десяти часов, без стука ворвался Барнс. Бывший друг запыхался, был сильно возбужден, и грузно опустившись в кресло начал широко открытым ртом хватать воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— Файн при смерти. — Немного отдышавшись, поведал он. — Как только я упомянул имя сына, его разбил паралич. Апоплексический удар! Врач говорит, надежды практически нет.

— Мы же договорились, что пойдем к нему через два дня! — Воскликнул Скотт. — Какого черта ты туда полез раньше времени.

— Плевать я хотел на все договоренности, здесь я решаю, что и когда делать!

— Тогда, зачем ты пришел ко мне?

— Забыл фамилию чиновника, который возглавляет комиссию.

— Буланов.

— В каком он номере?

— В восемнадцатом.

— Спасибо. — Барнс, тяжело дыша, встал на ноги. — Зашел я к тебе, чтобы сказать — ты уволен, вот официальное постановление.

Барнс бросил на стол бумагу и, не простившись, вышел. Сориентировавшись по номерам, он направился в конец коридора и постучался в дверь восемнадцатого номера. Ответ он естественно не понял, но логично рассудил, что ему разрешили войти.

— Вы возглавляете комиссию по проверке деятельности ювелирной школы? — спросил Барнс по-французски, сидевшего за столом тучного мужчину.

— Коллежский асессор Буланов Иван Александрович, к вашим услугам. — Привстав, на довольно сносном французском ответил чиновник.

— Прекрасно! — Барнс закрыл дверь, прошел к столу, и без приглашения уселся в кресло, напротив хозяина. — Я Уильям Барнс, директор ювелирного дома «Alice», личный представитель императрицы Марии Федоровны.

Сказав это, он разложил перед Булановым свои бумаги, которые тот внимательно изучил.

— А как же мистер Скотт?

— Мистер Скотт больше не работает в фирме, сегодня я его уволил. Теперь все вопросы я буду решать лично. — Барнс уже успокоился, к нему вернулась уверенность. — Вы уже закончили проверку школы?

— Все сделали, как и было приказано. — Подобострастно отрапортовал коллежский асессор. — Все отлично, никаких нарушений не обнаружено. Мой отчет уже готов, а бухгалтер и ювелир обещали закончить работу через два дня.

— Вам было приказано не искать недостатки?

— Да, таково было пожелание директора Забелина.

— Забелин действовал по поручению Скотта, и озвучил вам его желание, но я уволил нашего торгового агента, а значит, его указания отменяются. Вам придется подготовить другой доклад, где деятельность школы должна быть представлена, в несколько ином свете.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Школа занижает объемы производства в десять раз.

— Бог мой! Это правда?

— Конечно. В Амстердаме уральских камней продается в десять раз больше, чем проходит через Сохранную казну. Вам нужно только подтвердить, что мастерские школы производят больше продукции, чем заявлено официально. Для этой цели у вас в комиссии есть ювелир.

— Но, ювелир Алдошин не наш работник и приказать ему я не могу.

— И не нужно, его надо просто купить. Сумма на ваше усмотрение. Все, что мы с вами здесь обсуждали, должно остаться между нами. Ваше личное вознаграждение напрямую зависит от ваших успехов. У вас на руках должно быть два разных отчета, а вот какой мы представим вашему начальству, я решу в Петербурге.

— Сделаю все, что смогу, мистер Барнс.

— Вот и прекрасно. — Барнс встал. — Я остановился в трактире Рязанова, комната номер пять, если что, можете приходить в любое время.

— Все понял. — Буланов вскочил и проводил гостя до двери.

…

Вернувшись в номер, Барнс налил себе чарку коньяка и тут же выпил одним махом. Настроение было скверное: шантаж, на который он так рассчитывал, с треском провалился, клиент при смерти, а сам он находится за две с лишним тысячи верст от столицы, в тесном вонючем номере с убогой обстановкой и пьет это пойло, которое русские гордо именуют «коньяк». Целый год кропотливой работы псу под хвост! Есть от чего свихнуться. Сейчас его бывший дружок, наверно скачет от радости.

Когда трактирщик Рязанов пришел к нему в сопровождении переводчика Джеймса, с просьбой принять Бабакова, он сначала хотел послать его куда подальше, но во время сдержался. После того, как ему объяснили, что купец Воронин, чьи интересы представляет Бабаков, влиятелен и богат, Барнс согласился его принять. Через час Рязанов привел в номер англичанина Бабакова.

— Я представляю интересы одного из самых богатых людей Урала, купца первой гильдии Воронина.

Бабаков говорил по-французски с жутким акцентом, однако вполне понятно.

— Вы его адвокат?

— Нет, я его управляющий, Бабаков Иван Никанорович.

— Чем занимается ваш хозяин?

— Он владелец салотопенных заводов.

— Здесь какое-то недоразумение, господин…

— Бабаков. — Подсказал англичанину управляющий.

— У русских такие трудные фамилии.

— Тогда можно просто по имени — Иван.

— Хорошо. Так вот, господин Иван, вы обратились не по адресу, я ювелир, меня не интересует сало.

— Я это понимаю, господин Барнс, но у нас есть предложение, которое может вас заинтересовать.

— Хорошо, я вас слушаю, продолжайте.

— Мой хозяин хочет продавать сало напрямую в Англию без посредников.

— И кто ему мешает? Насколько мне известно, никаких запретов нет, продажа сала не является государственной монополией.

— Совершенно верно, государство никак не ограничивает продажу, однако на местах есть свои особенности. В нашем случае, один пермский купец, используя высокое положение своего тестя, получил монополию на заграничную торговлю уральским салом.

— Это нарушение закона и вы можете обратиться в суд.

— Я не правильно выразился, господин Барнс, официально он не получал никакой монополии, но по факту дело обстоит именно так. Все уездные производители вынуждены сдавать свое сало посреднику. Чтобы пробиться, нужно установить прямые контакты с английскими купцами, но, не имея связей и покровителей сделать это практически невозможно.

— Вы хотите, чтобы я вам помог?

— Вы правильно поняли, господин Барнс, естественно ваши услуги буду щедро оплачены.

Барнс был в подавленном настроении и давно бы выгнал этого русского, но ему в голову пришла одна интересная мысль.

— Сколько сала вы производите за год.

— В прошлом году двадцать тысяч пудов, но сейчас мы готовы увеличить объем производства до сорока тысяч пудов.

— Сколько это в рублях? Двадцать — тридцать тысяч?

— Примерно так, не стал уточнять Бабаков.

Барнс вздохнул и задумался.

— Скажите, господин Иван, ваш хозяин влиятельный человек?

— В нашем уезде он самый влиятельный.

— Влиятельный человек должен быть сильным.

— Что вы имеете в виду, господин Барнс?

— Сила государства — это его армия. У сильного человека должна быть своя армия, господин Иван, пусть маленькая, но преданная. Есть у вашего хозяина такая армия?

— Есть такая армия, господин Барнс.

— Надеюсь это не сборище крестьян?

— Ну, что вы, — искренне возмутился приказчик, — бывшие солдаты и казаки, готовые глотку перегрызть за хозяина. У вас какие-то проблемы?

— Я хочу сделать вашему хозяину одно выгодное предложение.

— Можно конкретнее?

— Нужно захватить один рудник.

— А кто хозяин рудника?

— Рудник не зарегистрирован и работает нелегально.

— Золото?

— Нет, камни.

— Вы шутите, господин Барнс? Конечно, на Урале много разных камней, вот только особой ценности они не представляют. В Екатеринбурге у перекупщиков этого добра, как грязи, только я не слышал, чтобы кто-то из них сильно разбогател. Зачем нужен рудник, который не будет приносить дохода?

— Я с вами не шучу, господин Иван, этот рудник может приносить такой доход, что ваш хозяин забудет про свое сало.

Бабаков надолго замолчал, пытаясь осмыслить услышанное.

— Вы это серьезно? — Наконец, прервав затянувшуюся паузу, спросил он.

— Я деловой человек, у меня нет времени на пустую болтовню.

— Я могу узнать, что это за камни?

— Изумруды! Стоимость одного карата необработанных изумрудов пять рублей.

— А карат, это сколько?

— Один фунт это примерно две тысячи карат.

— Бог мой, это же получается, что один фунт изумрудов будет стоить десять тысяч рублей. — Быстро посчитал приказчик, от волнения сглатывая слюну.

— Совершенно верно, примерно столько ваш хозяин получает за полгода, занимаясь салом.

— Хорошо, господин Барнс, допустим, мы захватили рудник. Что дальше? Вы же не сможете вывести его в Англию?

— Я и не собираюсь этого делать. — Улыбнулся англичанин. — Вы захватите рудник, вам он и достанется.

— А в чем тогда ваша выгода?

— Вы будете добывать изумруды, а я буду их у вас покупать.

— По какой цене?

— Цену я уже назвал — десять тысяч рублей за фунт необработанных изумрудов. Вы доставляете изумруды в Петербург и сразу получаете деньги. Вес и объем маленький, а вот деньги — большие. Сразу скажу, что продать изумруды в России вы не сможете, это не только сложно, но еще и опасно. Мало того, что добыча камней такого класса, частным лицам в России запрещена, так еще и риск, вместо денег получить пулю. Это понятно?

— Да, господин Барнс, я все понял, сегодня же доложу Никите Петровичу.

— Жду ответа завтра в десять часов утра.

…

— Давай, выкладывай, что ты там нарыл?

— Казанцева уже варит мыло, пока небольшими объемами, но скоро заработает завод и тогда…

— Как скоро?

— На следующей неделе.

— Что там насчет мыловара?

— А вот здесь, самое интересное. Никто из работников, а их у нее двенадцать человек никогда не варил мыло.

— Ты сам понял, что сказал? — Возмутился купец.

— Никита Петрович, я понимаю, что глупость, но это так. Все работники местные, но мыловаров среди них нет.

— Как же они тогда варят мыло?

— Там ничего не понятно. На варке работают двое, с одним из них мне удалось поговорить. Так вот, по его словам вся варка занимает от силы один час. Они просто растапливают жировую смесь, вливают в него горячий раствор соды и перемешивают полчаса, после чего сливают эту смесь в деревянные ящики и хорошо укрывают. На следующий день ящики разбирают и достают готовое мыло.

— Бред! — Возразил Воронин. — Он рассказывает тебе сказки, а ты и уши развесил.

— Какой смысл ему врать?

— А зачем ему говорить правду? Ты предлагал деньги?

— Конечно, я предложил ему перейти к нам и обещал платить в два раза больше, чем он получает у Казанцевой.

— И он отказался?

— Да. Он сказал, что не умеет варить мыло.

— Я ничего не понимаю. — Воронин в раздражении развел руки. — Ты же сказал, что он варит мыло у Казанцевой?

— Он лишь простой исполнитель, Никита Петрович. Ему дали одно, дали другое, показали, как нагревать, как и сколько времени перемешивать. Он понятия не имеет, что он смешивает и в каких пропорциях, все это готовят другие работники, но дело в том, что и они не знают точный состав смесей. Вместо названий различных составляющих у них стоят номера. Даже, если мы сманим всех работников, мы ничего не добьемся. Они не наладят нам производство, а она спокойно обучит других и продолжит работу.

— Вот теперь, кое-что прояснилось. — Устало вздохнул купец. — И кто же все это придумал?

— Ваш старый знакомый Штейнберг.

— Опять этот немец! — Воскликнул Воронин. — Ты хоть видел, что он там наварил?

— Я купил один кусок для образца. — Бабаков положил мыло на стол. — Продается в трактире Казанцевой, вес четверть фунта, стоит пять копеек.

Воронин взял мыло в руки, долго крутил его, осматривая со всех сторон, нюхал, читал надписи, а затем встал и пошел мыть руки.

— Нам можно закрывать свой завод. — Сказал он, вытирая руки. — Такого мы никогда не сварим.

— Такого даже Москва не делает. — Уточнил Бабаков. — Файн уже отказал московским купцам, у которых раньше закупал мыло и договорился с Казанцевой.

— Интересно, на каких условиях она столковалась с этим Штейнбергом?

— Про это мне ничего неизвестно, точно могу сказать только одно — никаких амурных дел там нет.

— Тогда есть шанс его перекупить.

— Это маловероятно, Штейнберг поглядывает в сторону мадмуазель Шторх, а за Серафимой волочится этот ссыльный капитан Соколов.

— Он вроде уже получил от ворот поворот, еще год назад?

— Было дело, но ведь она до сих пор свободна, почему бы не попробовать еще раз?

— Черт, сегодня несчастливый день, все одно к одному.

— Я бы так не сказал, — ухмыльнулся приказчик, — вы забыли про англичанина.

— А ты его уже видел?

— Не только видел, но и битый час обсуждал с ним наши проблемы.

Следующие полчаса Бабаков пересказывал хозяину свою беседу с Барнсом.

— Про изумруды я что-то слышал? — Вспомнил Воронин. — Вот только в связи с чем, хоть убей, не помню.

— Убийство Протасовых осенью прошлого года. — Услужливо подсказал приказчик. — Но там все так и осталось на уровне слухов.

— Слухов у нас, хоть отбавляй, и про алмазы и про изумруды, вот только в глаза их никто не видел. Нужно поговорить с ювелиром, отправь кого-нибудь к Тимофею Булатову.

Булатов приехал через час.

— Извини, что оторвал от дел, Тимофей, я тебя долго не задержу. Скажи, какие самые дорогие камни добывают на Урале?

— Хотите заняться камушками, Никита Петрович?

— Есть такое желание.

— Должен огорчить вас, ни алмазов, ни рубинов, ни изумрудов на Урале нет, а составить капитал на том, что у нас добывают нереально.

— А если найдут алмазы?

— В этом деле главное не найти, а продать. По закону вроде, как и не возбраняется добывать драгоценные камни, но прежде нужно получить разрешение властей, и вот здесь зарыта та самая собака. Как только вы объявите, что нашли месторождение алмазов, чиновники тут же отберут его в казну. Вспомните, никто из рудознатцев, нашедших золото не получил разрешение на частную разработку. Если вы станете разрабатывать месторождение тайно, то нарушите закон, но главное в том, что у вас возникнут проблемы со сбытом, поскольку продать даже небольшую партию очень сложно и опасно для жизни.

— Я правильно тебя понял, что в Екатеринбурге никто из ювелиров не купит фунт необработанных алмазов?

— У наших ювелиров просто нет таких денег, к тому же, насколько я знаю, никто из них никогда не занимался огранкой алмазов.

— А это так важно?

— Конечно! Ювелир покупает камни, обрабатывает их и продает. Он зарабатывает на разнице, превращая сырье в готовое изделие — алмаз в бриллиант. Здесь все наши огранщики в работе используют наждак, а он алмаз не берет. Алмаз обрабатывается только алмазом, точнее алмазным порошком, а его здесь нет, как нет и специалистов по их огранке. Выходит, заработать можно только на перепродаже алмазов, а это двойной риск — при покупке и при продаже. Овчинка не стоит выделки.

— Спасибо за разъяснения, Тимофей. Так значит, наши камни ничего не стоят?

— В сравнении с алмазами и изумрудами, Никита Петрович, это действительно так. Какова эта разница в реальном выражении не скажу, поскольку не знаю.

— Алмаз дороже изумруда?

— Все зависит от качества самого камня. При одинаковом весе качественные изумруды дороже алмазов.

После ухода Булатова, опять появился Бабакин и занял свое место.

— Что скажешь? — Обратился к нему Воронин.

— Выходит, англичанин не обманул, продавать эти камни в России себе дороже.

— Получается, сделка чистая. Мы зарабатываем на добыче, а он на огранке. Он не может обойтись без нас, а мы без него. Думаю, можно соглашаться.

— Завтра к десяти он ждет ответ. Поскольку вы согласны на его предложение, то нужно будет обсуждать детали. Будет лучше, если вы пойдете со мной, ваше личное присутствие просто необходимо.

— Согласен, завтра пойдем к англичанину вместе.

Глава 45. Екатеринбург, 3 июня 1798 года (воскресенье)

Этой ночью Воронин долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок. Он уже в сотый раз мысленно прикидывал, сколько можно заработать на изумрудах. В своих мыслях купец бросался из одной крайности в другую. То ему виделись «златые горы», то «железные кандалы». Он никогда не занимался камнями и поэтому представления не имел, много это или мало — фунт изумрудов. В том, что он сумеет захватить рудник, у него не было никаких сомнений, с реализацией тоже вроде не предвидится никаких проблем, а вот сама добыча. Конечно, можно свалить эти хлопоты на Бабакова, тот разберется и все наладит, что ни говори, а образование, пусть и не профильное, все-таки сказывается, но как раз этого Воронин старался избежать. Он вообще хотел держать шустрого управляющего подальше от рудника и изумрудов, прекрасно сознавая, что тот будет больше думать о своем кармане. На этой почве наверняка не избежать конфликтов, поскольку Бабаков захочет получить свою долю, а вот делиться Воронин не собирался ни с кем. Ладно, с этим можно пока подождать, сейчас главное, узнать, где именно расположен рудник и захватить его, а потом можно будет строить дальнейшие планы. Придя к такому разумному решению, купец мирно уснул. К десяти часам утра Воронин и Бабаков уже были в трактире Рязанова. После беглого знакомства, обменявшись приветствиями, будущие компаньоны расположились за столом.

— Господин Барнс, мы обсудили ваше предложение, и оно нас устраивает. — Начал разговор Бабакин. — Сегодня мы пришли дать свое согласие и обговорить детали.

— Прекрасно, господа! Надеюсь, вы понимаете, что наше сотрудничество не может быть оформлено официально в виде договора с подписями и печатями, это будет джентльменское соглашение, а гарантией — честное слово.

— Думаю, лучшей гарантией будет взаимная выгода. — Поправил англичанина приказчик.

— Я рад, что вы это понимаете.

— Тогда не будем тратить время и приступим к делу. Вам известно, где расположен рудник?

— Мне известен только район расположения рудника.

— Это несерьезно, господин Барнс, вы не представляете себе, что такое заниматься поисками в тайге. На это могут уйти годы.

— Если знать, что именно искать, то не так уж сложно найти. На месте рудника живут люди старой веры.

— Вы хотите сказать, что там расположен скит?

— Да, кажется, это называется именно так. Я не думаю, что в указанном мною районе их много, максимум один-два, не больше.

— Если староверы добывают изумруды, то кому они их продают?

— Они отправляют их за границу, в одно из германских княжеств, откуда те попадают в Амстердам. Если вы захватите рудник, то этот канал перестанет работать, только и всего, никаких последствий лично для вас не будет, поскольку связь односторонняя — немцы и голландцы просто перестанут получать уральские изумруды.

— И все изумруды пойдут в Англию. — Закончил мысль собеседника Бабаков.

— Именно к этому мы и стремимся, или я не прав?

— Все верно, господин Барнс. — Поспешил успокоить англичанина приказчик. — Давайте перейдем к рассмотрению конкретных вопросов.

— Я не против, господа, перейдем к делу. Сразу должен вас предупредить, что ситуация несколько осложнилась, поскольку у нас появились конкуренты.

— Вчера вы ничего не говорили о конкурентах. — Возмутился Бабаков.

— Я сам узнал о них только вчера вечером. Так вот, в Екатеринбург из Москвы прибыла банда Князя. Они знают про рудник и тоже собираются его захватить.

— Откуда у вас эти сведения, вы ведь только что приехали?

— От моего торгового агента, Ричарда Скотта, он здесь уже неделю. В банде Князя случайно оказался его знакомый ювелир.

— Князь знает, где именно расположен рудник?

— Трудно сказать. Думаю, если бы знал, то не сидел бы сейчас в Екатеринбурге, но это только мое предположение. Можно было уже сейчас напасть на рудник и опередить их, но мы потеряем какое-то время на поиски и можем столкнуться с ними в тайге. Лучше, потерять насколько дней, но прояснить ситуацию и собрать сведения о противнике, чтобы точно знать, с кем имеем дело.

— Хорошо, мистер Барнс, мы наведем справки.

…

Два часа Малахов поил смолокуров и охотников в трактире у Хромова, допытываясь, кто из них хорошо знает реку Большой Рефт. Собутыльники кивали головой, обещали помочь, но все, кого они приводили, лишь изредка бывали на реке, да и то в основном в западной части, ближе к верховьям. Бывший полицейский совсем было отчаялся, когда очередной, польстившийся на дармовую выпивку крестьянин, вдруг сразу заявил, что исходил эту реку вдоль и поперек. Налив ему стакан, Малахов тут же доставил «знатока» на Московскую улицу.

— Ты хорошо знаешь реку Большой Рефт?

— Как не знать, почитай всю исходил за тридцать лет.

— Смотри сюда. — Александр разложил на столе карту Пермской губернии. — Меня интересует вот этот участок реки с четырьмя притоками.

— Нет там ничего интересного, дикий угол, сплошь одни леса да болота. Пару раз ходили мы туда зимой, подрабатывали смолокурением — гнали из сушняка смолу и скипидар. Поваленных деревьев там уйма, в некоторых местах так вообще сплошной бурелом, пройти невозможно.

— И как давно ты был там последний раз?

— Да, почитай уж лет десять прошло.

— Спасибо, — Александр положил на стол пред крестьянином серебряный рубль, — это тебе за труды.

Когда гость удалился, Дулов позвал Малахова.

— Федор, от этого твоего знатока нет никакого толку, последний раз он был там десять лет назад.

— Тогда уточните задание, Александр Васильевич.

— Нужен человек, который был в интересующем нас районе самое большее три года назад.

— Понял. — Устало сказал, уже изрядно захмелевший Малахов. — Прямо сейчас и займусь поисками.

Когда он вернулся в трактир, ему тут же подвели еще троих «знатоков». Заказав еще водки и миску тушеной баранины, он налил каждому по стакану, дал выпить, закусить и приступил к выполнению задания. Для наглядности он нарисовал на листе бумаги ломаную линию, которая должна была изображать реку и поочередно начал допрашивать крестьян. Через полчаса он убедился, что один из них подходит по всем показателям и отвез его к Александру Дулову.

— Как тебя звать? — Спросил Дулов, внимательно разглядывая невысокого бородатого мужика в рубахе, холщевых портах и лаптях с онучами и оборками.

— Никитой кличут.

— Подойди к столу, раб Божий Никита. Карту читать умеешь?

Мужик робко подошел и, посмотрев на разложенную, на столе карту вместо ответа неопределенно пожал плечами.

— Смотри, — Дулов склонился над картой и стал показывать, — это река Большой Рефт, здесь она течет на север, немного отклоняясь к востоку. В этом районе в нее впадают еще четыре реки: две слева и две справа. Знакомые места?

Никита утвердительно покачал головой.

— Два лета заготавливали там живицу, только притоки скорее напоминают ручейки, чем реки.

— Это не важно. Ты лучше скажи, встречали вы там людей?

— Так, по тайге кто только не ходит: охотники, смолокуры, рудознатцы, с разными людьми приходилось сталкиваться.

— А есть те, кто постоянно там находится. Может, разрабатывает чего?

— Нет, с такими не сталкивался. Вот староверы живут, скит у них там на одном из притоков.

— Можешь показать, где именно?

— Вот здесь, на левом притоке, версты две вверх по течению.

— Вы с ними общались?

— Нет, один раз хотели у них мучицы купить, стучались в ворота так, что руки и ноги себе отбили, но нам никто не открыл.

— А может, там и нет никого.

— Есть, мы с дерева видели, ходят люди.

— Спасибо тебе Никита. — Александр положил на стол серебряный рубль. — Возьми за труды.

— Ну, что скажешь? — Обратился к брату Алексей, как только за Никитой захлопнулась дверь.

— Получается, что квадратом на карте поляка означен скит.

— Это единственное, что нам удалось узнать. — Ехидно поддел брата Алексей.

— Староверы вполне могу добывать изумруды.

— Вот только для того, чтобы убедиться в этом тебе придется брать штурмом эту крепость. Знаешь сколько нужно для этого людей?

…

Найти незваных московских гостей не составило особого труда. За десять рублей письмоводитель первой полицейской части Рябов выдал Бабакову всю информацию.

— Нашли голубчиков, Никита Петрович. — Радостно сообщил приказчик. — Семь человек, снимают дом на Московской улице у вдовы Котельниковой.

— Список есть?

— Вот, извольте. — Бабаков положил перед хозяином бумагу.

— Кто из них Князь?

— Трудно сказать, в списке нет ни одной известной княжеской фамилии, я отправил туда ребят, пусть проследят за домом.

Слежка дала результаты уже в первый день. Сидевший на дереве Семен Залетин обратил внимание, что из подъехавшей к воротам коляски вышел смолокур Никита Галузин и в сопровождении какого-то мужика прошел в дом. Семен не знал, зачем понадобилось устанавливать слежку за приезжими, но сразу сообразил, что появление Галузина, с которым он был знаком, может заинтересовать хозяина. Через два часа, когда его сменил напарник, Семен опрометью бросился в лавку. Самого Воронина не было, пришлось докладывать Бабакову.

— Сколько Галузин пробыл в доме? — Спросил приказчик, внимательно выслушав сбивчивый рассказ Залетина.

— Примерно с полчаса, потом его отвезли в город.

— Больше никого не привозили?

— Нет, коляска вернулась пустая.

— Сможешь его сейчас разыскать?

— Попробую, Иван Никанорович.

— Постарайся найти его, и приведи сюда, а я пока разыщу хозяина.

— А если упрется?

— Посули денег, скажи, Воронин хорошо заплатит.

Галузина Семен нашел в трактире Хромова, где тот пил чай с бубликами.

— Ты что, Никита, трезвенником стал? — Спросил Семен, подсаживаясь к столу.

— Так, я никогда особо и не пил. — Прихлебывая горячий чай, ответил смолокур.

— Ты тут надолго расселся?

— А тебе чего, места не хватает?

— Тебя хочет видеть Воронин.

— Ну и что? Он мне не хозяин, я на него не работаю. — Пожав плечами, равнодушно произнес Никита.

— Воронин готов хорошо заплатить.

— А что я должен делать?

— Ответишь на несколько вопросов.

— И всё? — Удивился смолокур. — Поклянись!

— Вот те крест! — Залетин трижды перекрестился на висевшую в дальнем углу икону.

— Хорошо, только ты отвезешь и привезешь меня обратно.

— Идет. Обратно я с тобой не поеду, но извозчика оплачу.

Когда они приехали в лавку, Воронин уже был там.

— Зачем хотел меня видеть? — Спросил Галузин.

— Чтобы задать тебе несколько вопросов.

— А почему я должен на них отвечать?

— Потому, что каждый ответ будет стоить один рубль. Я задаю вопрос, ты — отвечаешь и тут же получаешь серебряный рубль.

— Я согласен.

— Тогда начнем. Зачем тебя привозили в дом на Московской улице?

— Спрашивали про места, где мы заготавливали живицу.

Воронин сделал знак рукой в сторону Бабакова и тот положил перед смолокуром серебряный рубль.

— О каком конкретно месте шла речь?

— Ручей Токовой — приток реки Большой Рефт.

На столе появился второй рубль.

— Сможешь показать на карте, где это место?

Бабаков достал из сейфа карту Екатеринбургского уезда и разложил ее на столе.

— Вот здесь. — Галузин указал на тоненькую линию безымянной речушки.

Бабаков тут же обвел карандашом место впадения этого ручья в Большой Рефт и выложил на стол третий рубль.

— Чем их так заинтересовал этот ручей?

— Не ручей, а скит, на берегу этого ручья.

На столе появился четвертый рубль.

— Где расположен этот скит?

— Версты две вверх по течению с левой стороны, на высоком берегу.

Бабаков положил пятый серебряный рубль.

— Последний вопрос. Когда тебя расспрашивали, сколько человек было в комнате?

— Двое.

Шестой рубль лег на стол перед смолокуром.

— Спасибо тезка, ты нас успокоил. Мне тут донесли, что московские купцы приехали скупать наши салотопенные заводы, а оказалось, что у них совсем другие интересы. Деньги забирай — честно заработал.

Галузин достал из кармана тряпицу, собрал в нее рубли и завязал в узелок.

— Рассказ смолокура совпал с тем, что сообщил нам англичанин. — Начал вслух рассуждать Воронин, как только за Галузиным закрылась дверь. — Значит, Князь нашел рудник.

— Они могут нас опередить, Никита Петрович, ведь Галузина можно использовать, как проводника.

— У Князя всего семь человек. Этого явно недостаточно, для того, чтобы взять укрепленный скит.

— Интересно, что он предпримет? Вызовет подмогу из Москвы, или будет искать здесь?

— Меня это не интересует, главное, что они знают про рудник, а значит, должны унести эту тайну в могилу. Наблюдение снимешь, чтобы не дай бог не насторожить наших гостей, а сам завтра лично проведешь разведку и составишь план нападения. Я с утра поеду в Сосновку готовить группу Лося, хватит им бока отлеживать за мой счет.

— У Лося всего десять человек.

— Вполне достаточно. — Отрезал Воронов. — Там одни пришлые, если и убьют кого, то не придется оправдываться.

Выйдя из лавки, Воронин поменял планы и вместо того, чтобы ехать домой, отправился сразу в Сосновку. Как только он выехал за город, его опять стали одолевать сомнения. Правду говорят, нет денег — нет проблем, а есть деньги — есть и проблемы, причем, чем больше этих самых денег, тем больше проблем. Эту простую житейскую истину Воронин в полной мере испытал на себе, еще даже не став владельцем изумрудного рудника. Уже второй день не давали ему покоя тревожные мысли. Если все так, как расписал этот англичанин, то Воронин может зарабатывать очень большие деньги, а это в свою очередь вызовет зависть не только Бабакова, но и работающих на него каторжников. Никита Петрович мерил всех по себе, а поэтому даже мысли не допускал, что кто-то останется равнодушным к его «богатству», и потому подозревал всех. Бабакова он решил на рудник с собой не брать, чтобы тот не знал точного места, а каторжникам скажет, что там добывают серебряную руду. Маленькая ложь отобьет у них охоту завладеть рудником, поскольку с рудой много возни, это тебе не самородное золото или изумруды. Если с рудником все получится, то Бабакова нужно пускать в расход, уж слишком много ему известно. Каторжников тоже придется убрать. А тогда, кто будет работать? Можно бы по-хорошему договориться с этими староверами, но ведь каторжники наверняка устроят погром, да еще, и насильничать станут. Кто со мной после этого будет разговаривать? Черт, вот занимался он салом, и такие мысли его не посещали, а почему? Потому что салотопенное производство — это тяжелый труд, а доход с него мизерный. Тут Воронин поймал себя на мысли, что он уже мыслит другими категориями. Еще вчера он чуть не прыгал от радости, что ему удалось прижать местных купцов, а сегодня эти «достижения» вызывают у него лишь жалкую усмешку. Тут, как назло, он вспомнил про шкуру неубитого медведя и настроение окончательно испортилось.

— Может бросить все к чертовой матери! — С досадой произнес вслух Воронин, но это был «глас вопиющего в пустыне». Он прекрасно знал, что обратного пути нет, что если он сейчас отступится, то всю оставшуюся жизнь будет проклинать себя за малодушие. Как там любит выражаться бывший гусар Бабаков: «кто не рискует, тот не пьет шампанского»! Так незаметно он отмахал пять верст оделявшие Екатеринбург от Сосновки. Въехав во двор, он бросил вожжи подбежавшему каторжнику, и приказал позвать Лося. Когда тот появился Воронин отвел его к дровяному сараю, где они удобно расположились на двух больших пеньках.

— Завтра ночью предстоит работа.

— В какие края придется ехать на этот раз?

— В Екатеринбург. Там в доме вдовы Котельниковой, что на Московской улице, проживают купцы из Москвы, вот с ними и надо разобраться.

— Всех порешить?

— Вообще-то, кое-кто мне нужен живым, а там, как получится. Завтра Бабаков все осмотрит и разработает план. Он будет лично руководить нападением, а ваша задача только выполнять указания.

— Уже легче, не надо думать и отвечать за результат. Что обещать мужикам?

— Сегодня, чтобы никто не пил, лично с тебя спрошу. Если все выполните, как положено, каждый получит по сто рублей, вот тогда и оторветесь.

— Я все понял, Ворон.

Глава 46. Екатеринбург, 5 июня1798 года (вторник)

Князь лежал на спине, и вслушивался в ночную тишину, пытаясь понять, что послужило причиной его внезапного пробуждения, правая рука автоматически легла на эфес сабли. Наконец его слух уловил звуки какой-то возни в гостиной, а затем раздались подряд три выстрела. Александр быстро вскочил и прижался к стене рядом с закрытой на засов дверью. Внезапно в гостиной кто-то зажег свечи, раздались тяжелые шаги и громкий уверенный голос:

— Выходите, ваши благородия, если договоримся, обещаю сохранить жизнь, в противном случае забросаю гранатами. Дом окружен, и бежать вам некуда. Жду одну минуту.

Офицерские повадки, сразу определил Князь, и тут услышал, как щелкнул засов соседней комнаты, где спали брат Александр с Золотовым.

— Выходите смелее, я же сказал, что стрелять не будем. — Командовал все тот же уверенный голос. — Сколько вас там? Двое? Итого: один во дворе, три трупа здесь и два пленных, всего шесть. Ворон сказал, что их семеро. Седьмой, как я понимаю, в этой комнате.

Сильный удар потряс дверь.

— Кто там заперся? — Спросил все тот же уверенный голос.

— Мой брат. — Услышал Князь спокойный голос Александра.

— Это который Князь?

— Иногда его и так называют.

— Князь, у тебя одна минута.

Алексей открыл шкаф, лихорадочно запихнул в карман пачку денег и взял в левую руку пистолет.

— Князь, время вышло.

— Да пошел ты…

— Ты сам выбрал свою судьбу. Лось, скажи мужикам, пусть начинают.

Хлопнула входная дверь, началось какое-то шевеление под окном, и под звон разбитого стекла из вылетевшей рамы, на кровать упала граната. Комната наполнилась дымом и запахом горящего запала. Князь быстро завалил шкаф на кровать, а сам бросился на пол. Взрыв сильно ударил по ушам, а его засыпало обломками шкафа. На фоне выбитого окна появилась неясная тень.

— Кажись все. — Произнесла тень свои последние слова.

Князь вскочил и с размаху рубанул саблей по пустому оконному проему, почувствовав, как острая золингеновская сталь легко раскроила череп. Перебросив ноги через подоконник, Князь спрыгнул на землю. Приземлившись, он краем глаза заметил какое-то движение слева от себя и, не целясь, выстрелил. Услышав истошный крик, подтверждающий, что пуля попала в цель, он кинулся к забору, перебросил на ту сторону разряженный пистолет и саблю и, ухватившись за верхний край, одним махом перескочил его, однако дальше не побежал, а подобрав оружие, затаился в темноте.

— Ушел! Через забор ушел! — Услышал он крик, и в тусклом лунном свете над забором показалась чья-то лохматая голова. Одним движением сабли Князь отсек ее и бросился бежать.

Князь не знал город, поэтому отбежав саженей пятьдесят, нырнул в проулок и снова оказался на Московской улице. Погони не было слышно, да и кто в такую темень сможет определить, куда именно он побежал. Свернув в кусты, он сел на землю отдышаться. Сильно болела раненая рука, князь почувствовал, как рукав пропитался кровью. Раздевшись, он разорвал рубаху, протер и перевязал рану, набросив камзол на голое тело. Только сейчас он понял, что ему некуда идти. Город чужой и знакомых у него здесь нет. Через час рассветет, и за ним начнут охотиться. Нужно спрятаться на пару дней, пока все не уляжется. Где? И тут он вспомнил про стойбище манси, куда они приезжали за Иваном Елгозиным. Сколько до стойбища? Верст десять не больше, можно добраться часа за три. Князь хорошо помнил маршрут. До того места, где они сворачивали с дороги в тайгу не больше трех верст, вполне можно успеть до рассвета. Он встал и широким шагом пошел по Московской улице в сторону Невьянска. С первыми лучами солнца Князь уже скрылся в тайге, а еще через пару часов вышел к стойбищу. Ивана Елгозина на месте не оказалось, но манси радушно встретили незваного гостя. Сначала обработали и перевязали рану, затем накормили и уложили в землянке на шкурах. Когда вечером Князь проснулся, то увидел сидевшего рядом охотника.

— Ты был сегодня в городе? — Спросил Князь.

— Только что вернулся.

— Что там говорят?

— Слух прошел, что ночью была стрельба на Московской улице, беглые каторжники напали на приезжих московских купцов. Шесть трупов, это много. Екатеринбург город тихий, здесь такое не скоро забудут.

Князь задумался. Как полиция могла определить, что на них напали беглые каторжники? Только по трупам. Он лично убил троих, скорее всего их тела и были найдены на месте нападения. Тогда оставшиеся три трупа принадлежат его людям. Главный вопрос: кто и почему напал? Зацепок, чтобы разрешить эту проблему практически никаких, кроме клички Ворон, случайно оброненной одним из нападавших, но у каторжников, как правило, вместо имен и фамилий только клички.

— Скажи, Иван, в городе кого-нибудь называют Ворон?

— За глаза так называют купца Воронина.

Князь не мог поверить в удачу. Совпадения бывают, но вряд ли это тот самый случай.

— А кто он такой?

— Самый богатый купец в уезде.

— А что он за человек?

— Воронин плохой человек, он обманывал охотников, и мы давно не ведем с ним никаких дел. На него обижаются и казахи, что продают скот и местные промышленники, он всех подмял под себя. Люди говорят, он прячет беглых каторжников в дальних деревнях и использует их в своих темных делах. Это его люди напали на тебя?

— Не знаю, я слышал только кличку Ворон и точно могу сказать, что командовал этим сбродом бывший офицер.

— Вроде сходится. У Воронина служит управляющим бывший ссыльный офицер Бабаков. Плохи твои дела Князь, они не успокоятся, пока не найдет тебя.

— Не бойтесь, я завтра уйду.

— Ты поступил справедливо, хорошо заплатил мне, хотя мог этого и не делать, привез нам подарки, манси такого не забывают. Можешь оставаться, сколько захочешь, ты наш друг, тебя будут искать в городе, а не в тайге.

— Спасибо, Иван. Ты можешь мне помочь, я хорошо заплачу?

— Манси мирные люди, мы не убиваем людей, Князь. Мы можем вылечить, спрятать тебя, но мстить Воронину мы не будем.

— Ты меня не понял, Иван! — Князь приподнялся на своем ложе и оперся на здоровую руку. — С Ворониным и его людьми я разберусь сам, это мое личное дело, здесь ничья помощь мне не нужна. Однако чтобы отомстить я должен знать, где его искать.

— У него лавка на Главном проспекте, недалеко от плотины. Там заправляет, Бабаков, он в курсе всех дел Воронина.

Теперь Князь знал, что ему делать, нужно только пару дней отлежаться, пока рана затянется, а Воронин от него не уйдет.

…

В деревне Сосновка, что в пяти верстах от Екатеринбурга, в последнем доме возле самого леса за большим дощатым столом сидели Воронин и Бабаков.

— Казалось, все предусмотрели, Никита Петрович, — сидевший напротив купца приказчик был мрачен, — окружили, дождались, пока ночью один вышел на двор, оглушили его, ворвались в дом и расправились еще с тремя, а вот дальше начались неприятности. Две комнаты, где спали братья, оказались закрыты изнутри. Старший с каким-то мужиком вышли, а Князь отказался. Бросили в комнату гранату через окно, а он не только выжил, но еще и убил трех наших.

— Черт с ними с каторжниками, чего их жалеть. — Махнул рукой Воронин. — А вот, что Князя упустили, это плохо. Наверняка будет мстить.

— Кому? Никита Петрович, он понятия не имеет, кто на него напал. — Успокоил купца Бабаков. — Полиция найдет три трупа каторжников, на них все и спишут.

— Хорошо, если так. — Нехотя согласился Воронин. — Ладно, пришла пора поговорить с нашими пленниками.

— Там только двое нормальных, третий того и гляди скоро богу душу отдаст. С кого начнем?

— Давай сюда ювелира.

Через минуту, щурясь от яркого света, в комнату вошел Золотов и остановился на пороге.

— Проходи! — Бабаков грубо толкнул его в спину и вошел сам, закрыв за собой дверь.

Присесть ему не предложили, поэтому Золотов остался стоять посреди комнаты.

— Кто ты такой? — Задал вопрос Воронин.

— Я уже говорил — ювелир.

— Откуда?

— Из Петербурга.

— А как ты оказался среди московских бандитов?

— Меня взял на работу Александр Васильевич Дулов, он крупный чиновник в московском отделении Сохранной казны.

— Это один из братьев, тот, что сидит у нас в подвале?

— Да.

— И что же ты должен был делать?

— Описывать и оценивать ювелирные изделия, сдаваемые под залог.

— А здесь как оказался?

— Александр Васильевич сказал, что мы едем в командировку в Екатеринбург.

— А какова цель этой вашей «командировки»?

— Этого я не знаю. Это вам лучше спросить у него.

— Не беспокойся, спросим. Теперь объясни, как петербургский ювелир оказался на службе у московского чиновника? Он что не мог найти ювелира в Москве?

— Я два года работал в Петербурге у англичан, а потом сильно запил. Как раз в это время Александр Васильевич был в командировке в Петербурге и подобрал меня в бессознательном состоянии. Очухался я уже по дороге в Москву. Деваться мне было некуда: дом пропил, с работы выгнали, вот я и остался у него. Условия хорошие: жилье, питание, работа — я о таком и мечтать не мог.

— А как же ты бросил пить?

— Это Александр Васильевич, меня излечил от пьянства, а как он это сделал, вам лучше спросить у него. Только за одно это я ему по гроб жизни обязан.

— На каких англичан ты работал в Петербурге?

— Ювелирный дом «Alice».

Бабаков переглянулся с Хозяином.

— Ты знаешь, кто такие Скотт и Барнс?

— Скотт — торговый представитель ювелирного дома, а Барнс один из его директоров. Я работал со Скоттом, Барнса никогда не видел.

— Чем вообще занимается этот ювелирный дом?

— В основном огранкой алмазов и изумрудов.

— За время работы у этих англичан тебя часто обманывали?

— Честно сказать, ни разу. Мистер Скотт всегда выполнял все условия договора, даже если это была устная договоренность. Его слову можно верить.

— Ты тоже умеешь гранить алмазы и изумруды?

— Да, именно этим я и занимался у англичан.

— А в камнях и ценах разбираешься?

— Конечно, иначе бы меня не взяли на работу.

— Теперь будешь работать на меня.

…

— Проходите, Александр Васильевич, присаживайтесь.

— Может быть, вы представитесь?

— Купец первой гильдии Воронин Никита Петрович.

— Почему вы напали на нас?

— Потому, что у нас с вами одна цель — изумрудный рудник, который нельзя поделить, он может принадлежать только одному.

— Не трудно догадаться, кому именно.

— Хорошо, что вы это понимаете. Не будем отвлекатьсяи приступим к делу. Сейчас вы покажите на карте, где расположен рудник и расскажите все, что вам о нем известно.

— А если я этого не сделаю?

— Тогда познакомитесь с моими мастерами заплечных дел. Уверяю вас, они хорошо умеют выбивать показания, сказывается большой личный опыт.

— Я могу показать только место, где по нашим предположениям может находиться этот рудник. Мы как раз собирались выяснить, насколько эти предположения верны, но вы спутали нам все карты.

Александр Дулов подошел к столу, на котором были разложены его бумаги, предусмотрительно изъятые Бабаковым. Найдя схему, полученную от Ремизова, он аккуратно разгладил ее и провел пальцем по одной из линий.

— Это, левый приток реки Большой Рефт. Видите буквы «SZ» — сокращение от польского «SZMARAGD», что значит «изумруд», они проставлены три раза вдоль этого притока, но только до большого прямоугольника, дальше, вверх по течению, ничего нет. Исходя из этого, мы решили, что изумруды добывают здесь. — Дулов поставил указательный палец правой руки на прямоугольник. — По сведениям охотников и смолокуров, там, за высоким забором располагается жилище староверов, иначе говоря, скит.

— Где вы взяли эту схему?

— Ее составил один поляк. Судя по этому эскизу, он тщательно исследовал данный район, вероятно, что-то знал. Осенью прошлого года на них напали люди Протасова. Поляку удалось бежать, но до Екатеринбурга он не дошел. Его труп со следами огнестрельного ранения нашел охотник-манси и похоронил. Котомку он забрал себе, а среди вещей убитого были образцы камней и эта примитивная карта.

— Прошлой осенью пропал один из братьев Войновских. — Вспомнил Бабаков. — Их дядя занимается скупкой камней.

— Похоже на правду. — Задумчиво произнес Воронин. — Откуда у вас эти сведения, Александр Васильевич?

— Один из людей Протасовых выжил, это тоже не сложно проверить, он сейчас в Невьянске.

— Значит, Протасов погорел из-за изумрудов?

— Протасов погорел, как вы выражаетесь, из-за своей глупости. Эти камни нельзя продать в России. Вам это нужно четко усвоить, господин Воронин.

— Уже усвоил, вы не первый, кто мне это говорит. Кстати, кто там третий с вами?

— Бывший полицейский Малахов, но он в очень плохом состоянии, вряд ли вы сможете его допросить.

— Если он работал на вас, то зачем нам его допрашивать? Вы уже все рассказали, вряд ли он сможет добавить что-то новое, даже если окочурится, не велика беда. Вы с вашим ювелиром Золотовым останетесь моими пленниками. Как долго? По крайней мере до тех пор, пока я не найду рудник.

— А что с моим братом?

— Бегает где-то. — Равнодушно ответил Воронин, махнув рукой. — Нас он не интересует, как набегается сам придет.

…

Когда Дулов вернулся в подклеть, где их держал Воронин, к нему подошел Золотов.

— Александр Васильевич, я забыл вам сказать, что видел в городе своего старого друга Сергея Алдошина. Он тоже ювелир, мы вместе работали на англичан в Петербурге.

— А здесь он что делает?

— Приехал с комиссией из ведомства императрицы, проверять ювелирную школу «Уральские самоцветы». Эту комиссию возглавляет какой-то чиновник из Сохранной казны Петербурга.

— Фамилию он называл?

— Не помню, может и называл.

— Подожди, а каким ветром твоего друга занесло в эту комиссию?

— У ведомства императрицы нет своих ювелиров, вот они и обратились к англичанам за помощью.

— А англичане тоже здесь?

— Здесь мистер Скотт, он приехал заключить договор с этой школой.

— Какой договор, ты сам говорил, что англичане занимаются только алмазами и изумрудами?

— Этого я не знаю.

После того, как Дулова увели, Воронин задумался о том, что делать дальше. Он уже решил, что Бабакова в тайгу с собой не возьмет, там достаточно будет Зверя и Меченого. У каждого из них по девять человек, а всего получится двадцать стволов — достаточно, чтобы справиться с кержаками. Дулова он оставит в Листвянке, там за ним присмотрят, а Золотова возьмет с собой, похоже, ювелиру все равно кому служить, лишь бы хорошо платили. Приняв решение, он дал команду собираться, и через час закрытая карета уже катила по пыльной дороге в сторону Екатеринбурга.

…

Слух о стрельбе на Московской улице мгновенно облетел Екатеринбург. Уже с раннего утра о кровавой драме стало известно постояльцам трактира Казанцевой. Обсудив за завтраком это происшествие, друзья решили, что нужна более подробная и достоверная информация, для чего Соколов срочно выехал на место трагедии. Дом был оцеплен полицией и окружен плотной толпой любопытных граждан. Потолкавшись с час среди зевак, Соколову удалось только узнать, что нападение произошло ночью, что кроме пистолетных выстрелов слышен был также один взрыв и что труппы (от пяти до десяти, по разным сведениям) уже увезли в морг. Забравшись на свой наблюдательный пост, он в подзорную трубу рассмотрел двор. Возле выбитого окна рядом с Белавиным стоял мужиком, в потертом темно зеленом мундире, и что-то объяснял помощнику пристава, размахивая руками в направлении забора, забрызганного кровью, которая хорошо выделялась на свежих досках. Поняв, что никаких сведений он здесь больше не получит, Соколов слез с дерева и вернувшись назад в трактир, поделился скудной информацией со Штейнбергом и Скоттом.

Глава 47. Екатеринбург, 6 июня 1798 года (среда). Начало

Рано утром Штейнберга разбудил настойчивый стук в дверь. С трудом разлепив сонные веки, он бросил взгляд часы — половина пятого.

— Войдите.

Дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова управляющего:

— Извините ради бога, Генрих Карлович, там какой-то человек, вас спрашивает.

— Хорошо, Вацлав Каземирович, я сейчас иду.

Дверь тихо закрылась, Штейнберг встал и, набросив халат, вышел в коридор. Спустившись вниз, он увидел сидящего на полу незнакомого мужчину, голова которого с правой стороны была покрыта коркой запекшейся крови. Присев на корточки возле незнакомца Штейнберг тронул его за плечо. Тот открыл глаза, посмотрел на Генриха и наморщил лоб, словно пытаясь вспомнить, где он его видел.

— Я Штейнберг, вы пришли ко мне?

Незнакомец утвердительно кивнул головой и сморщился, видимо испытав приступ боли. В это время сверху спустился Соколов.

— О, старый знакомый объявился. — Воскликнул он, увидев сидящего на полу мужчину. — Генрих, этот человек следил за тобой, и он же помог отбить тебя у озверевших купчиков.

— Привет, друг! — Соколов присел рядом со Штейнбергом возле раненого. — Кто это тебя так отделал?

— Не знаю. — Тихим голосом сказал мужчина. — Они напали на нас ночью.

Глаза его закрылись, и он медленно стал заваливаться на пол. Соколов придержал его, не давая упасть.

— Каземирыч, есть свободный номер?

— Да, пан офицер, двадцатый, в самом конце коридора.

Втроем они перенесли раненого в номер и уложили в кровать, после чего управляющий пошел вызывать врача.

— Получается, что на банду Князя кто-то напал? — Резюмировал Соколов.

— Странное нападение. — Выслушав друга, заявил Генрих. — Кому могли помешать московские бандиты? Об истинной причине приезда Князя и его людей никто не знал, кроме нас.

— Здесь ты ошибаешься, Генрих. — Возразил Скотт. — Я сам сказал Барнсу о приезде братьев и их интересе к руднику.

— Ричард, Барнс только что приехал и не знает здесь никого, да еще и не говорит по-русски. Как он мог с кем-то связаться за эти считанные дни.

— Генрих прав в одном, — заметил Соколов, — Барнс не мог напасть на банду Князя, это сделал кто-то из местных. Ты, Ричард, сообщил ему, что в Екатеринбург прибыли москвичи, которые тоже ищут рудник, но не сказал, где они проживают. Так?

— Да, адрес я не называл.

— Это дает нам шанс вычислить тех, кто стоит за нападением.

— Каким образом? — Поинтересовался Штейнберг.

— Таким же, как они нашли тебя.

— Полиция!

— Точно! Чтобы найти приезжих москвичей, достаточно было обратиться в полицейский участок к письмоводителю Рябову. После обеда я навещу Белавина, надеюсь, к тому времени он уже будет на месте.

— Давай зайдем с двух концов. — Предложил Скотт. — Виктор отправится в полицию, а мы с тобой Генрих, посетим трактир Рязанцева, где остановился Барнс и постараемся узнать, не навещал ли кто его последние три дня.

Врач, старый знакомый Беляев Сергей Платонович прибыл через полчаса. Он выгнал всех из номера и приказал принести горячей воды. Смыв кровь, и обработав рану, он наложил холодный компресс и приказал менять его каждые полчаса.

— Сильный ушиб, если и есть сотрясение мозга, то в легкой форме, — сказал он, выйдя в коридор, — через некоторое время он придет в себя, можете с ним поговорить, но недолго, не нужно его утомлять.

— Сколько я вам должен? — Спросил Штейнберг.

— Пока ничего. — Возразил доктор, сделав упреждающий жест правой рукой в направлении Штейнберга. — Если будут осложнения, тогда будем говорить об оплате.

В семь часов утра раненый пришел в себя и попросил горничную позвать Штейнберга и Соколова.

— Как ты себя чувствуешь? — Осведомился у больного Соколов.

— Вроде стало лучше.

— Вот и хорошо. — Удовлетворенно заявил Штейнберг, устраиваясь на стуле рядом с кроватью. — Для начала сообщите, кто вы такой и как попали в банду Князя?

— Бывший полицейский Тверской части города Москвы Малахов Федор Степанович. — Представился раненый. — После увольнения из полиции работал на Зотова Савелия Лукича — это мой бывший начальник, пристав Тверской части. После выхода в отставку Зотов выполнял конфиденциальные поручения состоятельных клиентов, который не хотели обращаться в полицию. Работы хватало, да и платил он хорошо, так что я недолго думая, уволился и стал работать на него. Всего нас в команде было четверо, не считая самого Зотова. Осенью прошлого года мы получили заказ от Александра Васильевича Дулова и весь ноябрь следили за ювелиром Штейнбергом. В начале декабря, выслушав отчет, заказчик расплатился, и от дальнейшего наблюдения отказался. В апреле этого года он опять обратился к нам, но теперь уже с просьбой найти ювелира Штейнберга, которого они потеряли. Нам удалось выяснить, что Штейнберг во Владимире сел в почтовую карету и уехал на восток. Вот тут Александр Дулов и предложил Зотову поехать в Екатеринбург, расследовать убийство Протасовых. Савелий Лукич в виду возраста отказался, а я согласился. Соблазн получить пятьсот рублей за пару месяцев работы оказался слишком велик — вот так я и оказался в Екатеринбурге.

— Вы должны были найти меня? — Поинтересовался Штейнберг.

— Не только, кроме этого, я еще должен был заниматься убийством Протасовых.

— Вы ездили в Невьянск, и разыскали Когтева?

— Да, но я с ним не беседовал. Мне было приказано только найти людей из группы Протасова, если вдруг, кто-то остался в живых. Когда я отчитался перед заказчиками о проделанной работе, они приказали снять с вас наблюдение и сразу выехали в Невьянск.

— Вы ездили с ними?

— Да, но Когтева я не видел, с ним беседовали братья. Сразу по возвращении в Екатеринбург, меня поселили в трактире Хромова, и три дня я ждал там появление охотника Ивана Елгозина. Когда тот появился, я отвез его на Московскую улицу. После того, как братья побеседовали с охотником, ему купили продуктов и проводили до зимовья. На следующий день братья ездили в Билимбай и вернулись оттуда в хорошем расположении духа, а мне приказали найти людей, хорошо знающих реку Большой Рефт.

— Вы нашли таких людей?

— Да, двоих, один охотник, второй смолокур. Братьев интересовал какой-то район на реке Большой Рефт. Охотник, как я понял, им не подошел, а вот со смолокуром, по всей видимости, они договорились, поскольку больше никаких указаний по поиску людей не было.

— Где ты нашел этого смолокура?

— В трактире Хромова, его фамилия Галузин.

Ты можешь нам рассказать, что произошло дальше?

— Только в общих чертах. В три часа ночи мне приспичило отлить. Я вышел на двор и больше ничего не помню. Очнулся уже в подклети, в каком-то доме. Вместе со мной там были Золотов и старший Дулов. Из их разговора я понял, что ночью на нас кто-то напал. Когда их уводили, я сделал вид, что еще не пришел в себя. Один из бандитов пнул меня ногой, а второй сказал: «Оставь его, этот все равно не жилец». Так меня и бросили в подклети, даже не связав. Ночью я выставил раму, выбрался на волю, перелез через забор и бросился бежать.

— Как ты узнал, в какой стороне Екатеринбург?

— А я не знал. Просто повезло, там накатанная дорога заканчивается, тупик, так что, идти можно было только в одну сторону.

— Ты знал, из-за чего весь сыр-бор?

— Собственно, никакого секрета там не было, практически все знали, что братья ищут изумруды.

— Хорошо, пока отдыхай. Про изумруды помалкивай, если хочешь живым вернуться в Москву, что будет нужно, обратишься к горничной.

…

— Привет, Константин. — Поздоровался Соколов с порога.

— А, Виктор. — Белавин поднял правую руку в качестве приветствия. — Я думал ты уже на пути в столицу. Проходи, садись. Слышал, что у нас произошло на Московской улице, начальство рвет и мечет.

— Я как раз по этому поводу к тебе и зашел.

— Мне все равно пришлось бы тебя вызывать. Я вспомнил, что пару недель назад у тебя возникли какие-то осложнения с этими приезжими.

— Только не у меня, а у ювелира Штейнберга. Они разыскали его через вашего чиновника и установили за ним слежку.

— Зачем им понадобилось выслеживать Штейнберга?

— На этот вопрос я не могу ответить.

— Боюсь, ты не совсем правильно оцениваешь сложившуюся ситуацию. Произошло серьезное преступление, и твое молчание может быть расценено, как нежелание помочь государственным органам.

— Константин, тебе придется довольствоваться моим заверением, что слежка за Штейнбергом никак не связана с этим преступлением.

— Охотно верю, что твой друг не имеет отношения к этому нападению, однако это ничего не объясняет. Ты заявил, что пришел ко мне именно в связи с этим делом, а говорить не хочешь. Скажи прямо — тебе что-то известно?

— Есть одна идея, но сначала я должен знать факты.

— Их не так много. Шесть трупов: три принадлежат приезжим, три каторжникам. На этом основании мы сделали вывод, что нападение было совершено бандой беглых каторжников с целью ограбления.

— Тогда, где остальные москвичи, ведь их было семеро?

— Судя по следам, одному удалось бежать через забор, а остальные, скорее всего в плену.

— Зачем каторжникам, которые напали с целью ограбления брать пленных? Если один сбежал, почему не пришел в полицию?

— Я всего лишь озвучил тебе факты и рабочую версию, над которой мы сейчас работаем. Теперь хочу выслушать твою идею.

— Идея проста. Для того чтобы напасть на этих москвичей, их необходимо еще найти. Нужно искать тех, кто ими интересовался. Версия не стопроцентная, но чем черт не шутит.

— Рябов! — Догадался помощник пристава и тут же бросился в коридор. Он вернулся через минуту, толкая впереди себя испуганного канцелярского служащего 2-го разряда. Грубо толкнув Рябова на свободный стул рядом с Соколовым, Белавин вернулся на свое место.

— Кто наводил справки о приезжих, проживавших на Московской улице?

— Вот господин офицер прошлый раз интересовались. — Показал Рябов на Соколова.

— Кто еще?

— Вроде больше никто… — Замялся покрасневший как вареный рак письмоводитель.

— Последний раз спрашиваю! — Теряя терпение, взревел Белавин. — Кто из местных интересовался москвичами?

— Семен Залетин. — Опустив глаза в пол, прошептал Рябов.

— Пошел вон. — Рявкнул помощник пристава. — С тобой я разберусь позже.

— Кто такой этот Залетин? — Поинтересовался Соколов, после того, как насмерть перепуганный письмоводитель пулей вылетел из кабинета начальника.

— Залетин здесь не причем, он всего лишь мелкий служащий — подай, принеси, а вот его хозяин, совсем другое дело. Купец первой гильдии Воронин, один из богатейших людей уезда.

— А каким боком здесь завязаны каторжники?

— Есть сведения, что Воронин укрывает беглых и использует для своих темных делишек. Расходный материал, который не жалко.

— Тогда почему вы его не накроете?

— Это не так просто. У него большие связи в уезде, да к тому же, все дела проворачивает чужими руками, доказать его причастность практически невозможно. Если он стоит за этим нападением, то самое большее, что мы сможем сделать, это поймать еще нескольких каторжников, или найти их трупы. Непонятно вообще, зачем он напал на приезжих?

— Попробуй узнать, где сейчас находится этот Воронин.

— Что мне это даст?

— Я пока и сам этого не знаю, но готов поспорить, что Воронин исчез и ближайшую неделю его не будет.

— Что ставишь?

— Оплачу роскошный ужин с лучшим шампанским в «Париже».

— Идет. Загляни ко мне через пару часов.

Поскольку время позволяло, Соколов еще раз посетил дом на Московской улице и внимательно осмотрел все вокруг, правда, без особого успеха. В назначенное время он вернулся в участок и застал Белавина в скверном расположении духа.

— Твои опасения подтвердились. — Заявил он Соколову, когда тот вошел. — Воронин исчез. По словам его приказчика, он ушел на охоту в тайгу и пробудет там несколько дней. Самое смешное, что Воронин никогда в жизни не охотился. Не могу понять, как ты догадался?

— Тебе не кажется, что мы нащупали след?

— Что толку? Пятнадцать минут назад меня вызвал пристав, приказал оставить Воронина в покое, и заняться делом. Как тебе?

— Думаешь, уже надавили?

— Тут и думать нечего, приказчик Бабаков нажаловался полицмейстеру, а тот моему приставу. Вот тебе результат влияния Воронина.

У Скотта и Штейнберга задача оказалась значительно проще. Трактирщик Рязанов сразу сказал, что Барнса посещали Бабаков и Воронин. Сопоставив данные друзья пришли к логичному выводу, что круг замкнулся и ситуация прояснилась.

— Шантаж не удался, но Барнс нашел другой путь к изумрудам. — Подвел неутешительные итоги Скотт. — Он договорился с Ворониным, его руками расправился с бандой Князя и в ближайшее время они попытаются захватить рудник.

— На что они рассчитывают? — Недоуменно спросил Соколов. — Кто им даст спокойно работать?

— А кто им может помешать? — Возразил Скотт. — Банда Князя разгромлена, Файн при смерти, а больше никто, по их мнению, о руднике не знает.

— Ты знаешь, и Барнсу это известно. — Возразил Штейнберг.

— Я приезжий, к тому же иностранец, поэтому большой опасности для них пока не представляю. Вот если Воронин захватит рудник, тогда Барнс без колебаний расправится со мной.

— Есть еще один хозяин этого рудника, тот, кто его открыл — Тимофей Лачин. — Напомнил Штейнберг.

— Пока до него дойдет весть о состоянии Файна, пока он приедет, пройдет немало времени. — Задумчиво произнес Скотт. — Воронин захватит рудник, укрепится и чтобы выбить его оттуда потребуется полноценная военная операция, но такими силами здесь располагает только Главный горный начальник, а нам с вами невыгодно обращаться к властям, этот вопрос мы уже обсуждали. Кроме того, не стоит забывать, что Барнс в хороших отношениях с личным секретарем императрицы Вилламовым и, если он не получит изумруды, то сдаст ему школу вместе с рудником, а отобрать у Марии Федоровны такой лакомый кусок не сможет даже император.

— Тогда почему он сразу не остановился на этом варианте? — Спросил Штейнберг.

— В этом случае он выигрывает не так много, как в вариантах с Файном и тем более Ворониным. Во-первых, он не сможет контролировать добычу, будет получать значительно меньше изумрудов и что самое главное, лучшие экземпляры будут уходить в казну. Во-вторых, цены будет устанавливать сама императрица, а женщина она скупая, к тому же обремененная сонмом нищих родственников. И, в-третьих, придется делиться с чиновниками, например, с тем же Вилламовым, а он наверняка захочет получить свою долю пирога. Барнс решит обратиться к императрице только в том случае, если провалится вариант с Ворониным.

— Барнс сильно рискует, — возразил Штейнберг, — Вилламов сразу разоблачит двойную игру с его стороны и вряд ли ему это понравится.

— Я тоже раньше так думал, — согласился Скотт, — и считал, что можно с выгодой использовать этот козырь, однако сейчас уже не так уверен в этом. Что выиграет Вилламов, обвинив Барнса в намеренном утаивании сведений об изумрудах и тайной деятельности Художественной школы? Ничего! Только Барнс может предоставить всю информацию, а без него Вилламов будет блуждать в потемках. Да, есть сведения, что Художественная школа занижает объемы производства и тайно добывает изумруды, но все это нужно еще доказать и самое главное, найти рудник. Так что с этой стороны Барнс неуязвим.

— Тогда, мы проиграем в любом случае. — Заметил Штейнберг.

— Плакали мои золотые эполеты и ваши концессии на огранку уральских изумрудов. — Уточнил Соколов.

— Думаю, еще не все потеряно, друзья мои. — Обнадежил компаньонов Скотт. — У нас есть в запасе план предложенный Виктором.

— Физическое устранение Барнса? — Уточнил Штейнберг.

— А что в этом плохого? — Возмутился Соколов. — С волками жить, по-волчьи выть!

— И чем мы тогда будем отличаться от бандитов? Ты сможешь спокойно спать после этого?

— Я смогу! — Уверенно сказал Соколов. — Ты забыл, Генрих, что по вине Барнса директор Файн уже лежит при смерти, а скоро Воронин, по его указанию вырежет несколько семей староверов, работающих на руднике. Одно дело, когда они убивают друг друга, как в случае с Князем, совсем другое — мирные обыватели. Ты думаешь, бандиты, которых он набрал, будут гуманно обращаться с жителями скита? Да мне представить страшно, что будет с женщинами и девочками, когда эти скоты захватят рудник.

— Виктор прав! — Поддержал Соколова Скотт. — Если они не соблюдают никаких моральных норм и правил поведения, почему по отношению к ним мы должны поступать иначе? Так мы всегда будем в проигрыше. Я поддерживаю предложение Виктора.

— Черт, я совсем забыл по работников рудника. — Сокрушенно качая головой, сказал Штейнберг. — Нужно срочно предупредить их о возможном нападении.

— Как ты собираешься это сделать? — Поинтересовался Соколов. — Нам известно, где именно расположен рудник, но мы не знаем местности, а времени, судя по всему, у нас практически нет, и мы не сможем опередить Воронина.

— Нужно срочно ехать в Художественную школу.

Глава 48. Екатеринбург, 6 июня 1798 года (среда). Продолжение

Через пятнадцать минут возле главного входа ювелирной школы остановилась коляска. Штейнберг соскочил на землю и, приказав друзьям ждать, зашел в помещение. Выяснив у охранника, что обязанности руководителя школы сейчас временно исполняет Герман Шторх, попросил доложить, что прибыл по срочному делу. Через несколько минут он уже входил в кабинет директора.

— Здравствуйте, Генрих Карлович. — Приветствовал ювелира отец Анны, вставая из-за стола и пожимая протянутую руку. — Пришли узнать о состоянии здоровья Густава Францевича?

— Есть положительные изменения?

— К сожалению, пока мне нечем вас ничем порадовать.

— Жаль. — Разочарованно вздохнув, произнес Штейнберг, — Однако, Герман Янович, я пришел к вам совсем по другому поводу. По нашим сведениям на один из рудников вашей школы в ближайшие дни будет совершено нападение. Нужно срочно предупредить работников, чтобы избежать ненужных жертв.

— Вы говорите загадками. О каком конкретно руднике идет речь? — Шторх повернулся к висевшей за его спиной карте. — Вы можете назвать номер?

— К сожалению, я не знаком с нумерацией ваших рудников.

— Можете показать на карте? — Шторх встал и жестом пригласил Штейнберга подойти. — Вот девять рудников, принадлежащих нашей школе, на карте они обозначены цифрами. С первого по шестой это действующие, они помечены красным цветом, а с седьмого по девятый это резервные, они показаны черным.

— Рудник, о котором я говорю, расположен на одном из притоков реки большой Рефт. — Штейнберг ткнул пальцем в пустое место на карте. — Вот здесь.

— Генрих Карлович, вы же прекрасно видите, что в этом месте ничего нет. — Шторх картинно развел руки в стороны. — Я прекрасно понимаю ваше желание спасти людей, но в данном случае, никакой угрозы нет. Зачем кому-то нападать на рудники, не важно, принадлежат они школе или частному лицу? На Урале сотни рудников, но никакой реальной ценности наши камни не представляют, поэтому правительство и разрешило свободную добычу.

— Вы хотите сказать, что на Урале, на каждом шагу встречаются изумруды?

— Бог с вами, Генрих Карлович, где вы видели уральские изумруды?

— В Москве у купца Протасова, прошлой осенью. — Резко ответил Штейнберг. — Я пришел к вам, только за тем, чтобы спасти людей, работающих на этом руднике. Если у вас есть возможность, предупредите их, как можно скорее.

Сказав это, он развернулся и направился к выходу.

— Подождите, Генрих Карлович! — Шторх встал из-за стола и подошел к Штейнбергу. — Приношу извинения, если невольно обидел вас.

Взяв Генриха под руку, он усадил Генриха обратно в кресло.

— Если вы не против, продолжим разговор. — Шторх вернулся на свое место. — Откуда у вас эти сведения?

— Вы слышали о том, что случилось на Московской улице?

— Убийство московских купцов?

— Верно, только на самом деле это были не купцы, а бандиты, прибывшие в Екатеринбург с целью найти и захватить изумрудный рудник. Им удалось определить местоположение рудника, и в ближайшие дни они собирались провести разведку местности, но это неожиданное нападение спутало им все карты.

— Я слышал, что в ограблении подозревают беглых каторжников.

— На самом деле это не ограбление, а устранение конкурентов в борьбе за изумрудный рудник, а каторжники лишь простые исполнители чужой воли.

— И вы знаете, кто за всем этим стоит?

— Купец первой гильдии Воронин.

— Воронин ничего не понимает в драгоценных камнях.

— Зато в них хорошо разбирается директор ювелирного дома «Alice» Уильям Барнс. После неудачной попытки шантажа, он решил пойти другим путем и договорился с Ворониным. Они уже устранили московских конкурентов и теперь собираются захватить рудник. По нашим сведениям Воронин со своими людьми уже в пути.

— Для простого ювелира вы слишком много знаете, Генрих Карлович.

— Сейчас не время и не место для объяснений, Герман Янович. Я мог обратиться к местным властям и решить проблему, но не стал этого делать и пришел к вам.

— Думаете, еще можно сохранить все в тайне?

— Думать, Герман Янович будем потом, сейчас главное, это спасти людей на руднике.

— Вся беда в том, что нам некого послать. В школе охранниками работают только старики и инвалиды, а отряд ушел по первому маршруту и будет в Екатеринбурге только завтра к вечеру. В связи с тем, что произошло, у нас немного сдвинулся график.

— Отряд нельзя вернуть?

— Поздно. Они уже на маршруте, а кроме них тропу не знает никто. Даже если сейчас послать гонца, то в лучшем случае он догонит их на руднике № 2, а это ничего не меняет. Оттуда, напрямую через тайгу они потратят больше времени. Им все равно придется возвращаться в Екатеринбург.

— Сколько времени им нужно, чтобы попасть на изумрудный рудник?

— Самое большее сутки. Есть прямой маршрут, примерно пятьдесят верст. Воронин не рискнет идти напрямую, через реку Пышму. Там масса притоков, озер и болот. Думаю, они направятся на север до реки Большой Рефт, а далее пойдут пологим берегом вниз по течению. Этот маршрут проще и безопасней, но длиннее в два раза. Если они вышли сегодня, то на месте будут, в лучшем случае послезавтра во второй половине дня.

— Получается, что нужно выиграть один день. У вас найдется проводник, знающий прямой путь?

— Есть один человек, который участвовал в прокладке этого маршрута, правда, он уже в солидном возрасте и отпускать его одного в тайгу я не рискну.

— Если договоритесь, мы готовы его сопровождать.

— Сколько у вас людей, Генрих Карлович?

— Трое, считая меня.

— У вас есть оружие?

— Только у Виктора есть пистолет.

— Хорошо, жду вас через час. Оружие провиант и лошадей предоставит школа, вам нужно только уладить свои текущие дела и одеться соответствующим образом.

Как не пытался Генрих убедить друзей, что он сможет и один справиться с поставленной задачей, те ни в какую не соглашались остаться в городе. Казанцева была в отъезде, поэтому они сообщили о своем отъезде управляющему, быстро переоделись и через час уже были на месте. Охранник тут же проводил их в кабинет директора. После беглого знакомства Шторх предложил друзьям пройти в оружейную. Они вышли из кабинета и направились в дальний конец коридора. Там по лестнице спустились в подвал и остановились возле закрытой на замок двери.

— Прошу, господа.

Шторх открыл дверь и пропустил своих спутников внутрь. Когда замыкающий шествие Скотт переступил порог комнаты, Шторх тут же закрыл дверь и задвинул засов.

— Что, черт возьми, это значит? — Удивленно воскликнул Соколов, уставившись на закрытую дверь. — На оружейную комнату явно не похоже.

— Скорее на тюремную камеру. — Уточнил Скотт. — Кто-то явно не хочет, чтобы мы добрались до рудника.

Друзья осмотрелись. Комната длиной около десяти, шириной не более четырех саженей. Вдоль дальней торцевой стены расположены четыре застеленных двухъярусных кровати, в центре большой прямоугольный стол, вокруг которого расставлены восемь стульев. Справа сразу у входа небольшое квадратное помещение, оказавшееся обычным нужником, а вдоль стены на высоте сажени два узких окна на уровне земли, закрытых решеткой. Под первым от двери окном стоит туалетный столик с тазиком, свежими полотенцами и двумя кусками мыла с эмблемой «МЗСК», а рядом на табуретке деревянное ведро с водой, накрытое крышкой и две медные кружки.

— Судя по антуражу, — философски заметил Штейнберг, — вряд ли мы выйдем отсюда в ближайшее время.

— Собрались спасать людей! Идиоты! — В сердцах произнес Соколов. — Генрих, в следующий раз, когда захочешь кому-нибудь помочь, выбери себе другого напарника.

— Все это очень странно. — Скотт подошел к столу и увидел лежавшую там бумагу. — Друзья, здесь нам оставили послание.

«Господа, мы благодарны вам за предоставленные сведения. Завтрак, обед и ужин по расписанию. Еду вам спустят на лифте, окно которого расположено по центру между кроватями».

— Думаю, ближайшее время, никто не собирается нас допрашивать и пытать. — Глубокомысленно изрек Соколов. — Генрих, который час?

— Почти пять пополудни.

— Скоро будет ужин, посмотрим, что нам пришлют.

Ровно в шесть часов вечера раздался легкий скрежет и прямоугольное окно открылось. Первым к нему подбежал Соколов.

— Друзья, здесь три подноса, надо понимать, по числу едоков и записка. — Он взял записку в руки и громко прочитал:

«Заберите подносы и дерните за сонетку — вам спустят пиво и балык. Когда закончите трапезу, составьте грязную посуду в лифт».

— Так, разбираем быстрее.

Виктор стал подавать друзьям подносы, на каждом была миска с борщом, отбивная котлета с картошкой, ложка, вилка, нож и кружка. Когда он достал последний, дернул за сонетку. Где-то наверху раздался мелодичный звон колокольчика, окно закрылось, и металлический скрежет подсказал пленникам, что лифт отправился за пивом. Через пять минут Соколов принял дюжину бутылок пива и янтарный осетровый балык.

— Думаю, травить нас не собираются. — Попытался развеять сомнения друзей Штейнберг. — Для этого не стоило так стараться.

— Я согласен с тобой Генрих. — Поддержал друга Скотт, вдыхая аппетитный аромат свежего балыка и сглатывая слюну. — Давайте приступим к ужину, выбора у нас все равно нет.

— Почему нет! — Возразил Соколов. — Можно попытаться сбежать отсюда.

— Для чего бежать? — Скотт открыл бутылку и перелил пиво в кружку. — Насколько я понимаю, нам пока ничего не угрожает, а спасать работников рудника мы уже опоздали.

— Вообще-то время еще достаточно. — Штейнберг налил себе пива. — Главное, что у нас нет проводника. Конечно, можно постараться найти этого смолокура, о котором упоминал Малахов, однако на это уйдет время, да и где гарантия, что он знает прямую дорогу.

— Не исключено, что его услугами уже воспользовался Воронин. — Справедливо заметил Скотт. — Поэтому, отбросим в сторону все муки совести и сосредоточимся на еде, господа.

Глава 49. Екатеринбург, 7 июня (четверг)

На следующий день друзей, одного за другим стали вызывать на допрос. Первым пошел Соколов, за ним Скотт, но никто из них не вернулся назад. К полудню очередь дошла и до Штейнберга. Генриха привели в кабинет директора, где его встретил абсолютно здоровый Густав Файн.

— Проходите, Генрих Карлович, что вы застыли на пороге. — Сказал он, подходя и протягивая застывшему на пороге Генриху руку.

— Но, Густав Францевич… — Пролепетал Штейнберг, машинально пожимая руку Файна. — Я смотрю, вы совсем выздоровели.

— А я и не болел. — Директор взял опешившего Генриха под руку и усадил в кресло. — Так небольшое представление для наглого англичанина. В далекой юности, когда я был студентом Дрезденского университета, мы часто устраивали театральные представления, где мне приходилось играть не только пылких молодых любовников, но и немощных больных стариков. Имея такой богатый опыт, мне не составило труда разыграть человека, которого настиг апоплексический удар. Шантажировать можно здорового человека, а что толку угрожать парализованному старику, который не сегодня-завтра помрет.

— Гениально! Одним простым трюком вы спутали противнику все карты! Не боитесь, что Барнс может отыграться на вашем сыне?

— Благодаря моей импровизации мы выиграли время. Пока Барнс переосмысливал изменившуюся ситуацию, я послал гонца в Саксонию, предупредить сына об опасности. Правда, никакой реальной опасности не было, поскольку найденная ими мастерская на самом деле таковой не являлась. Это был ложный след. Туда доставляли изумруды из России, но обрабатывали их совсем в другом месте.

— Как дом на Луговой улице?

— Вы и об этом знаете? — Улыбнувшись, покачал головой Файн. — Верно, Генрих Карлович, Луговая улица тоже была ложным следом. Кстати, как вы вообще узнали про уральские изумруды?

— Протасов дал мне два изумруда на экспертизу за несколько часов до того, как его убили.

Далее Штейнберг подробно изложил Файну свою изумрудную эпопею. Закончив, он выложил на стол свои документы и жетон.

— Ваши работники на руднике допустили непростительную ошибку, они сбросили в ручей отходы. Не знаю, имел место разовый сброс, или это происходило на постоянной основе, но поляки, братья Войновские и купцы Протасовы нашли рудник именно таким образом. Мы с Виктором шли по их следам. Если рудник будет и дальше работать, то необходимо хорошо почистить ручей от скита до устья. Кстати, совсем забыл спросить о руднике, как там дела?

— Мы предупредили людей о возможном нападении, они знают, что делать.

— Как вы успели это сделать, ведь только путь туда занимает более суток?

— Это для людей, Генрих Карлович, а для птиц пятьдесят верст — час полета.

— Каких птиц? — Удивился Штейнберг.

— Голубиная почта.

— Бог мой, как все просто. Тогда зачем вы закрыли нас?

— Для вашей же безопасности. Мы оценили ваш благородный порыв отправиться лично в тайгу, но в этом не было никакой необходимости.

— Мы могли помочь защитить рудник.

— Не сочтите за грубость, Генрих Карлович, но ваше присутствие только осложнило бы ситуацию. Не хватало им еще заботиться о вашей безопасности.

— Я могу и сам за себя постоять. — Глядя Файну в глаза, твердо заявил Генрих.

— Нисколько не сомневаюсь в вашей храбрости, молодой человек, тем более что вы это совсем недавно уже продемонстрировали. Лечивший вас врач недвусмысленно заявил, что еще одно сотрясение мозга может иметь более серьезные последствия, а посему вам следует воздержаться от необдуманных поступков. Кроме того, Анна поставила нам с Германом жесткий ультиматум.

— Анна? Ультиматум?

— Она заявила, что не собирается, становится вдовой, раньше, чем выйдет замуж!

По мере того, как сказанное директором доходило до сознания Генриха, его лицо заливалось ярко красным румянцем. Поняв, что ответа от потрясенного собеседника он не дождется, Файн решил перевести разговор в другое русло.

— Не такой уж и предусмотрительный, ведь вас я прозевал. Нам было известно об интересе англичан к нашей школе, о появлении комиссии я был предупрежден заранее, а вот о вашей миссии я не знал ничего. Мы хорошо информированы о том, что происходит при дворе и в правительстве, а ваш вояж был организован Ростопчиным частным образом.

— Но, Федор Васильевич сказал, что был на приеме у императора и тот одобрил его действия.

— Ростопчин вообще не был в Петербурге. Мне жаль, Генрих Карлович, но ваши чины, удостоверения и неограниченные полномочия это все фикция, правда, изготовленная на очень высоком уровне. Впрочем, это характерно для Федора Васильевича.

— Если вы хотели расстроить меня подобным заявлением, Густав Францевич, то вам это не удалось. Мне наплевать на чины и полномочия, о чем я говорил и Ростопчину. Федор Васильевич далеко не ангел, но он достойный человек, один из немногих в окружении императора, с которым можно иметь дело. Это мнение моего дяди, Вильгельма Брандта, которое я полностью разделяю. Да, он солгал о встрече с императором, но сделал это в государственных интересах и на поиски изумрудного рудника выделил личные средства. Мы считали, что добычей изумрудов занимаются типичные расхитители, набивая собственные карманы.

— Но вы не станете отрицать, что его действия были продиктованы не только государственными интересами, но также и желанием поправить свое пошатнувшееся положение при дворе.

— Одно не мешает другому, Густав Францевич, ведь и вы не всю прибыль вкладываете в благотворительность. По мне, чем больше при дворе будет честных, неподкупных людей, тем лучше.

— С этим утверждением трудно не согласиться. — Утвердительно кивнув головой, произнес Файн. — Я рад, Генрих Карлович, что вы так высоко оцениваете моральные качества своего покровителя, тем больше шансов на успех в наших переговорах. Не буду скрывать, что я уже беседовал с господином Соколовым и мистером Скоттом. Мне нравится идея англичанина, но, увы, она не отражает российскую действительность. Официально мы имеем право добывать и обрабатывать даже драгоценные камни, но только в том случае, если месторождение находится на земле, которая принадлежит лично нам. На Урале вся земля принадлежит казне и по закону мы обязаны заключить договор с местными властями.

— Дядя знакомил меня с указом от 1782 года, но ведь можно обратиться напрямую к императору. Если он разрешит, никто не сможет вам ставить палки в колеса.

— Как только станет известно, что на Урале есть изумруды, здесь начнется столпотворение. Сюда потянутся искатели легкой жизни, аферисты и мошенники всех мастей, не считая простых работяг. Они перероют всю местность вокруг рудника в радиусе пятидесяти верст, начнется варварское истребление лесных массивов и животных. Убийства, которые сейчас относительно редки, станут нормой. Власть не сможет контролировать ситуацию.

— Но ведь сейчас на Урале добывают золото, и никакого ажиотажа нет?

— По документам с 1754 по 1794 годы с Екатеринбургских золотых приисков на Петербургский монетный двор было отправлено всего 178 пудов золота. Казна получала чуть больше четырех пудов за каждый год. Что такое четыре пуда для такого огромного государства, как Россия — капля в море, попробуй его отыщи. Вот, когда найдутся богатые россыпи или рудные залежи, тогда народ потянется, а сейчас, не то что сделать состояние, а даже просто заработать на добыче золота нельзя.

— И какой выход вы предлагаете?

— Оставить все как есть.

— Я бы с удовольствием так и сделал, но есть одно…

— Ростопчин?

— Мало того, что мне придется его обмануть, так еще получится, что мы потратили его деньги впустую.

— Никто не предлагает вам обманывать Федора Васильевича, ему вы расскажите все. Тысячу рублей мы вам вернем, причем золотыми червонцами. Что касается карьеры Ростопчина, то еще до конца этого года император вернет его ко двору.

— Густав Францевич, вы настолько всесильны?

— Не я, Генрих Карлович, а деньги и связи. При дворе всегда есть люди, готовые оказать услугу за соответствующее вознаграждение, нужно только знать, к кому обратиться. Мы еще успеем с вами и вашими друзьями все обсудить.

— Тогда я согласен.

— Вот и хорошо. Пока вам придется вернуться в подвал, где вас ожидают ваши друзья, но как только ситуация проясниться, мы вас выпустим. Кстати, Генрих Карлович, как вы относитесь к Анне?

— Анна прекрасная девушка, Густав Францевич.

— Вы извините старика за прямоту, я не люблю ходить вокруг да около. Почему бы вам не жениться на ней?

— Я не слишком подходящая пара для Анны Германовны. Мои финансовые возможности сильно ограничены, да и положение в обществе… — Генрих замялся, подбирая слова, — точнее никакого положения. Анна Германовна достойна лучшего жребия.

— Спасибо за прямой ответ, молодой человек, примерно это я и ожидал услышать.

…

Как только Штейнберга увели, в кабинет вошел Тимофей Лачин, накануне приехавший в Екатеринбург.

— Что там с рудником, Густав?

— Они получили наш сигнал о возможном нападении, сейчас срочно переводят людей в зимовье. Если сведения наших пленников верны, то завтра после полудня Воронин должен быть на месте. Нападения нужно ждать либо завтра вечером, либо послезавтра с утра.

— Времени хватит?

— Нужно лишь увести людей. Останется несколько человек для защиты рудника. Мы извлекли уроки из прошлогоднего нападения, перестроили и укрепили здание над шахтой, взять штурмом они его не смогут. Единственный выход это поджечь строение, как раз то, что нам и нужно. Люди спустятся в шахту и закроют люк. Там две штольни с выходами на обе стороны горы, так что утром, когда все прогорит, они уже будут наверху, разбираться с теми, кто еще остался в живых. Думаю, на этот раз никто не уйдет живым.

— А если бандиты не попадутся в ловушку?

— На этот случай у нас есть запасной вариант.

— Хорошо, теперь объясни мне, кто сидит у нас в подвале?

— Московский ювелир Штейнберг, ссыльный гвардии капитан Соколов и торговый представительанглийского ювелирного дома «Alice» Скотт.

— Ты говоришь, что они хотели идти в тайгу, спасать наших раскольников?

— Да, они просили лишь дать им проводника.

— Густав, тебе не кажется странным, что столько разных людей знают про изумрудный рудник? Ладно, про интерес англичанам нам было известно, но откуда взялись еще эти двое и почему они объединились в одну команду?

— Последствия прошлогоднего нападения. Мы упустили младшего Протасова и смогли догнать его только в Москве, но он успел продать два изумруда ювелиру Штейнбергу. Вот этого мы не знали. Штейнберг оказался очень смышленым и любопытным, он заручился поддержкой опального Ростопчина и тот финансировал его поездку на Урал, для поисков изумрудного рудника. В помощь Штейнбергу Ростопчин предложил своего бывшего однополчанина, находившегося здесь в ссылке капитана гвардии Соколова. Таким образом, и возник этот дуэт, о котором мы ничего не знали. Более того, у них на руках документы сотрудников Тайной полиции с довольно серьезными полномочиями.

— Ростопчин известный мастер всякого рода фальсификаций и подделок.

— Вот именно. Документы изготовлены безупречно, даже у меня не возникло никаких сомнений в их подлинности. Правда, как мне удалось установить, они ими практически не пользовались.

— И все-таки смогли найти рудник?

— Не только найти рудник, но и догадаться, что за ним стоит ювелирная школа. Никто до них этого сделать не мог.

— Мне понятен интерес Ростопчина — в случае успеха он преподнесет императору изумрудный рудник и вернется ко двору, а что получат эти двое?

— Ростопчин обещал Соколову генеральские эполеты и спокойную доходную должность где-нибудь в Кригс-комиссариате, а Штейнбергу — монополию на огранку уральских изумрудов для казны, фактически делая его придворным ювелиром.

— Теперь понятно, почему они не стали обращаться к властям. В этом случае все их заветные мачты растают, как утренний туман, а лавры достанутся местным чиновникам.

— Это так, Тимофей, но подумай сам, зачем им нужно было вообще влезать в этот конфликт? Они выполнили свою задачу, нашли рудник и даже вышли на нашу школу — можно смело ехать с докладом к своему благодетелю и получать награды. Однако они остаются и по каким-то неведомым причинам переходят на нашу сторону.

— Ты уверен в том, что они на нашей стороне?

— Абсолютно! Они пришли к нам и раскрыли свое инкогнито, ради спасения жизней нескольких семей раскольников. Они готовы были рисковать жизнью и лично отправиться в тайгу, чтобы предупредить людей. Такое самопожертвование редко встретишь в наше время.

— А ты не думаешь, Густав, что это был хитрый ход, для того, чтобы попасть на рудник? Поддавшись на их уловку, мы не только признаем, что незаконно добываем изумруды, но и сами приведем их к руднику? Что, если нападение Воронина просто блеф?

— Ответ мы узнаем в течение двух дней.

— Хорошо, а как они спелись с этим англичанином Скоттом?

— Скотт отказался участвовать в шантаже и Барнс его уволил. Он каким-то образом узнал, чем занимаются Штейнберг с Соколовым, и предложил им свои услуги. С его слов, он работал только на себя, рассчитывал заключить со школой выгодный контракт на обработку уральских изумрудов.

— У него своя ювелирная фирма?

— Нет, его отец занимается поставками шерсти, а Скотт единственный наследник, но не горит желанием продолжать семейное дело. У него есть деньги, опыт и связи в Европе. Это неплохой вариант, Тимофей, учитывая, что наши склады забиты под завязку. Мы сейчас обрабатываем не более двадцати процентов того, что добываем. Скотт хороший специалист, он может помочь не только с огранкой камней, но и с производством эксклюзивных ювелирных изделий, которое мы планируем начать уже в следующем году.

— Он всерьез рассчитывает на сотрудничество?

— И не только с нами. Ему так понравилось мыло, которое производят на заводе Серафимы Дмитриевны, что он готов поставлять его в Англию, а то и приобрести лицензию на производство. Он отправится в Англию, где на семейном совете будет принято соответствующее решение.

— Ты писал, что Серафиме пришлось закрыть все свои заводы?

— Так и было, пока не приехал Штейнберг и не наладил на одном из ее заводов выпуск мыла. Оказалось, что он еще будучи мальчишкой работал на мыловарне у своего деда в Кенигсберге.

— Так я мыл руки…

— Этим мылом!

— Черт, никогда бы не подумал, что такое возможно. Качество не уступает марсельскому, а какой сосновый аромат. Получается, что Штейнберг не только нашел изумруды, но еще успел помочь молодой вдове. Сколько он запросил за свои услуги?

— Представь себе, что об этом вообще не было речи.

— Не верю! Может там amour?

— Опять ты попал пальцем в небо. За Штейнберга мечтает выйти замуж Анна, она даже предлагала бедному Герману стать сватом.

— Мир перевернулся, Густав! Я еще ни разу не слышал, чтобы юные мадмуазели засылали сватов.

— А что делать? Штейнберг беден и не имеет положения в обществе. При таких обстоятельствах он никогда не сделает ей предложение.

— Какой прыткий молодой человек, везде поспел. Если Анна обратила на него внимание, то и нам с тобой стоит присмотреться.

— Наконец-то до тебя кое-что дошло. С этой троицей мы можем договориться.

— А капитан нам зачем?

— Капитана Серафима нам не отдаст. Год назад он делал ей предложение и получил отказ, а сейчас она передумала и надо полагать, скоро состоится свадьба. Как только это произойдет, все наши купчики подожмут хвосты, поскольку гвардии капитан, пусть и бывший, скор на расправу. Когда пьяные сынки местных воротил на улице пристали к Анне, он их так отделал, что местные доктора составили себе состояние на их лечении.

— Жаль, что у Анны не получилось с этим ювелиром, а то бы справили сразу две свадьбы.

— Друг мой, ты плохо знаешь Анну. Как там говорил пророк: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к горе»! Уверяю тебя, что если потребуется Анна на аркане притащит своего избранника к алтарю.

Глава 50. Изумрудный рудник, 9 — 10 июня (суббота — воскресенье)

В пять часов пополудни бандиты добралась до заветного притока, на правом берегу которого, в двух верстах от устья, располагался скит. Именно там, по тем сведениям, которыми располагал Воронин и должен находиться изумрудный рудник, но чтобы проверить это, придется немного потревожить отшельников. Несмотря на то, что Воронин сам был из семьи старообрядцев, к вере он относился прохладно, даже можно сказать равнодушно, потому никаких угрызений совести он не испытывал. Конечно, он предпочел бы договориться с кержаками мирным путем, пусть и дальше продолжают добывать изумруды, только сдают новому хозяину — Воронину, однако считал, что сначала нужно показать свою силу.

«Вот захвачу рудник, тогда можно будет диктовать свои условия» — думал он, покачиваясь в седле.

Как работники, каторжники не представляют никакой ценности, поэтому Воронин не собирался оставлять их на руднике, более того, он вообще планировал всех участников этого рейда пустить в расход, ради сохранения тайны. Хорошо, если получится захватить рудник без пролития крови, тогда появится возможность сохранить прежний состав. На одном из привалов Воронин потратил целый час, объясняя своим головорезам, почему необходимо избежать насилия. Его основной аргумент — раскольники дешевая рабочая сила, обученная и неприхотливая, которую необходимо беречь, в противном случае придется самим лезть в шахту. Беглых каторжников, уже привыкшим к безделью и сытой жизни под крышей Воронина, не слишком прельщала подобная перспектива, на что и рассчитывал купец. Его размышления прервал появившийся разведчик.

— Скит огорожен высоким частоколом, ворота закрыты, людей не видно. — Доложил он.

— Подготовьте ворота к взрыву. — Воронин посмотрел на часы, времени до захода солнца еще достаточно. — Как только мы подъедем, можете взрывать.

Разведчик ускакал, отряд продолжил путь, а Воронин вернулся к своим планам. Через двадцать минут слева по ходу движения он увидел частокол, ворота и стоявшего с факелом человека. Скит располагался на пологой стороне горы и представлял собой огороженный частоколом прямоугольник размером двадцать пять на пятьдесят саженей, вытянутый по направлению от вершины к реке. Внизу, справа от ворот виднелись крыши двух жилых домов и хозяйственных построек. Ближе к вершине стояло деревянное прямоугольное строение, по внешнему виду напоминающее большой амбар. Людей видно не было. Воронин поднял руку и через минуту раздался взрыв. Когда отряд подъехал, на месте ворот зияла большая дымящаяся дыра, в которой копошились два человека, расчищая проход. Въехав на территорию скита, Воронин приказал осмотреть помещения, еще раз напомнив о гуманном отношении к жителям скита, и строго запретил, что-либо ломать, портить и поджигать. Осмотр занял не более пятнадцати минут и несколько озадачил Воронина — не было, ни жителей, ни скотины. Немного поразмышляв, он оставил Золотова внизу с лошадьми, а остальных направил к стоящему выше деревянному строению. Растянувшись цепочкой люди Воронина, неспешно подходили к «амбару». Когда до него оставались не более десяти саженей, тишину нарушил ружейный залп. Трое упали, остальные развернулись и, отбежав, укрылись за деревьями. Немного успокоившись, они стали вести ответный огонь. Воронин, присев за ближайшей сосной, обдумывал сложившуюся ситуацию. До захода солнца не так много времени, пушек у него нет, поэтому и шансов взять штурмом эту «крепость» за оставшиеся три часа тоже нет. Его план, рассчитанный на внезапность, с треском провалился, и теперь нужно срочно что-то придумать, а в голове, как назло, ни одной толковой мысли. Он уже пожалел, что не взял с собой Бабакова, как-никак, а все же бывший боевой офицер, когда к нему подполз Меченый.

— Ворон, давай сожжем этот сарай к чертовой матери, а то нас здесь всех положат. Их самих не видно, а мы как на ладони.

Воронин оживился, как все просто, мог бы и сам додуматься.

— Там рудник. — Неуверенно сказал он, давая понять лежащему рядом бандиту, что рассматривал вариант с поджогом.

— Хрен с ним, рудник в земле, ему ничего не будет.

— Люди залезут в шахту. — Продолжал гнуть свою линию Воронин.

— Завтра раскопаем пепелище, найдем вход в шахту и выкурим их оттуда.

— Хорошо, снимите двери и ставни, используйте их как щиты и забросайте факелами этот «амбар».

Через час, окружив здание, бандиты пошли в атаку, а еще через полчаса здание уже занялось со всех сторон. Солнце уже скрылось за горизонтом, набросив на тайгу темное покрывало, но Воронин не спешил отравляться на покой. Он стоял и смотрел на пылающий остов рудника, представший собой огромный костер, освещающий всю территорию скита. Крыша прогорела и обвалилась, подняв вверх облако дыма, огня и искр, ближайшие два-три часа догорят и стены, и утром можно будет приступить к разбору завалов. Воронин был доволен: он сходу захватил рудник и стал единственным хозяином уральских изумрудов. Правда, до них еще нужно докопаться и выкурить ушедших под землю защитников, но это уже мелочи. Среди его людей многие отбывали каторгу на рудниках, так что для них лазить в темноте по лабиринтам поземных выработок привычное дело. Эти радужные мысли слегка омрачались тем, что семьи староверов исчезли. Обследовав брошенные дома, он пришел к выводу, что здесь проживали четыре семьи, а это минимум шестнадцать человек, в то время, как рудник защищали не более шести. Неплохо было бы с утра разведать прилегающую местность, чтобы определить, куда направились остальные, но потеря семи человек при штурме не позволяла этого сделать. Сама потеря людей, чисто по-человечески его абсолютно не трогала, его волновала только задержка в работе. Для разбора завалов и очистки шахты ему понадобятся все оставшиеся тринадцать человек, значит, разведку местности придется отложить до окончания этих работ, на которые уйдет как минимум два дня. От досады Воронин грязно выругался, погода стояла пасмурная и если пройдет дождь, найти следы староверов будет практически невозможно. Внезапно ему голову пришла интересная мысль — если получится захватить кого-то из защитников живым, то не все потеряно. Развязывать языки его люди умеют, что не говори, а опыт у них по этой части большой — все испытали на собственной шкуре. Настроение Воронина сразу улучшилось, он бросил последний взгляд на огонь и пошел вниз к жилым домам. Его люди расположились в первом от ворот доме, куда он поместил и Золотова, чтобы тот был постоянно под присмотром, а для себя и Александра Дулова выбрал второй, где рассчитывал спокойно отдохнуть в одиночестве. Спустившись к домам, он не обнаружил караульных, хотя сам лично давал указания на этот счет Зверю и Меченому. Хорошее настроение сразу улетучилось, а внутри поднялась волна злости и раздражения. Поднявшись на крыльцо, Воронин ударом ноги распахнул дверь и вошел в сени. С порога его оглушил гомон пьяных голосов, а в нос ударил сильный сивушный запах. Дверь в горницу была распахнута настежь, а за большим, грубо сколоченным столом, в центре которого красовались две полупустые четверти, восседало все его «воинство».

— Это что такое? — Стоя в дверном проеме, грозно рявкнул Воронин. — Кто разрешил?

Разговоры за столом мгновенно стихли и все уставились на сидевшего спиной к Воронову широкоплечего кудлатого мужика. Тот нехотя перебросил правую ногу через лавку и повернулся, подняв на купца заросшую густой бородой голову, правую щеку которой от виска до подбородка рассекал грубый шрам, придавая лицу свирепое выражение.

— Ты здесь не ори, Ворон, — медленно, словно подбирая слова, произнес он, — мы свое дело сделали, имеем право, отдохнуть. Заодно поминаем и наших погибших товарищей.

Воронин прекрасно понимал, что в этой ситуации спорить с Меченым было опасно. Он уже пожалел, что не сдержался, но теперь нужно было как-то завершить разговор, оставив последнее слово за собой.

— Где взяли водку?

— Нашли в подклети под лавкой. — Услужливо пояснил один из бандитов.

— Хорошо, но чтобы завтра с утра все были на расчистке пепелища.

Не дожидаясь ответа, он вышел и направился к себе. По дороге он вспомнил, что не проверил Золотова, но возвращаться не стал. Зайдя в дом, он достал початую бутылку коньяка, не закусывая, выпил подряд две стопки и прямо в одежде завалился на широкую лавку, подложив под голову свернутую овчину. Уснуть сразу не удалось, какая-то мысль вертелась в голове, не давая ему покоя, но постепенно проникая в кровь, коньяк оказал свое успокаивающее действие и через полчаса Воронина сморил сон.

Золотов лежал на полатях, размышляя о своем будущем. Из одной кабалы он попал в другую, но если раньше у него был шанс на спасение, то теперь, находясь в дебрях тайги, в ста верстах от Екатеринбурга, шансов у него не было никаких. Была слабая надежда на то, что Воронин сломает себе зубы об этот рудник, но и она не оправдалась. На предложение выпить Золотов ответил отказом, отвернулся к стене и, накрывшись старым тулупом, крепко заснул.

Проснулся Золотов перед рассветом, когда приспичило справить малую нужду. В горнице было темно, и почему-то очень тихо. За то короткое время, что Золотов провел с бандитами в тайге, он уже привык, что ночью над их лагерем постоянно стоял громоподобный храп. Пробираясь на ощупь к выходу он споткнулся о чье-то тело и уже хотел выругаться, но вовремя вспомнил, как совсем недавно сам вот также валялся в грязи. Осторожно обойдя препятствие, он попал в сени и, открыв входную дверь, вышел на крыльцо. Глаза уже привыкли к темноте, и справа от себя он увидел сидящего на земле человека. «Наверно часовой», решил Золотов, нужно будет на обратном пути его разбудить, а то достанется бедолаге от Ворона.

Справив нужду за ближайшим углом, Золотов, ежась от утренней свежести, подошел часовому, который сидел, прислонившись спиной к стене дома, и потряс его за плечо. Тот как куль завалился на землю. Золотов дотронулся до его руки, и почувствовал ледяной холод — часовой не спал, он был мертв. Срочно нужен огонь, но у него не было огнива, и тут он вспомнил про сгоревшее здание рудника, к которому от дома вела вымощенная камнем тропинка. По дороге, проходя через сосенки, он на ощупь нашел несколько сухих веток. Золотов разгреб верхний слой пепла и, положив на дымящиеся угли ветку сосны начал усиленно дуть. Через некоторое время по ветке побежали веселые языки пламени. Быстро вернувшись к дому, он убедился, что часовой мертв и прошел в горницу. В неровном свете горящего лапника перед ним предстала страшная картина. За столом, на полу и лавках в разных позах лежали бандиты, все они были мертвы. Для верности Золотов пересчитал труппы — ровно тринадцать. Сомнений у него не осталось — водка была отравлена. Перекрестившись, он мысленно поблагодарил своего спасителя, который избавил его от этой пагубной привычки. Теперь Воронову будет не до Золотова, самому бы унести ноги, поэтому нужно спрятаться и переждать. Приняв решение Иван, захватив пару ружей, быстро забрался на чердак и стал ждать.

Воронов проснулся рано, солнце еще не взошло, но ночная темень уже отступила и на смену ей пришли утренние сумерки, тусклый свет которых пробивался в комнату через раскрытые ставни. Чувствовал он себя скверно: голова раскалывалась, а во рту ощущался отвратительный привкус выпитого накануне коньяка. От неудобной позы, в которой он спал, онемела вся левая половина тела, и прежде чем встать, пришлось перевернуться на спину и ждать, когда восстановится кровоснабжение конечностей. Наконец, он почувствовал себя лучше, поднялся, подошел к столу, налил стопку коньяка и залпом выпил. Грузно опустившись на скамью Воронин, стал ждать, когда подействует «лекарство». Ждать пришлось недолго, уже минут через пятнадцать голова прошла, и он почувствовал зверский аппетит. Достав из мешка краюху хлеба и кусок домашней колбасы, он наскоро перекусил, и отправился будить своих людей. Подойдя к дому, он увидел валявшегося на земле охранника. «Надрались как свиньи» — со злостью подумал Колпаков и сильно пнул тело ногой. На своем веку он видел много покойников, поэтому сразу понял, что человек мертв, и ему вдруг стало страшно. Еще толком не поняв в чем дело, он метнулся в дом, где в сумрачном утреннем свете его взору предстала страшная картина. Как и Золотов, он пересчитал труппы и понял, что остался один. Только сейчас он догадался, что не давало ему покоя вчера вечером — у староверов вино под запретом, они никогда не держат спиртное в доме. Эти бутыли оставили специально, понимая, что немногие устоят перед искушением выпить на дармовщину. Простая с виду ловушка сработала безотказно — яд мелено убил всех. Воронин, вдруг ясно осознал, что из охотника он сам превратился в дичь и теперь ему придется сражаться за собственную жизнь. Быстро оседлав коня, он закинул на плечо ружье, взял мешок с припасами и удалился вниз по течению, даже не вспомнив про своего пленника.

Сразу после отъезда Воронина Золотов спустился с чердака и, выйдя на свежий воздух, уселся на ступеньках крыльца. Что теперь ему делать? Вроде освободился, радоваться надо, но на душе как-то неспокойно. Хозяева скита наверняка скоро появятся, и неизвестно, как они к нему отнесутся? Конечно, можно уехать, как это сделал Воронин, но что-то подсказывало Золотову, что это не лучший выход. Несколько дней блуждать по лесу в одиночку, это не по нему. Он городской житель, в лесу бывал редко, да и то только во время пикника, где-нибудь на опушке. Тот, кто подстроил эту ловушку, слишком умен, и не Золотову с ним тягаться. Наверняка и Воронин далеко не уйдет, ему не простят содеянного. Пока он так рассуждал, сверху, со стороны пожарища появилась вооруженная группа из пяти человек. Первым, чуть впереди остальных, держа ружье в правой руке, шел высокого роста крупный мужчина с густой, коротко подстриженной бородой. Не доходя пары саженей до крыльца, он остановился.

— Ты кто такой? — Спросил он у Золотова.

— Ювелир.

— А здесь как оказался?

— У Воронина в плену был.

— А где сам Никита?

— Убежал. Надо полагать, подался в Екатеринбург.

— В живых еще кто остался?

— Нет, там полный дом трупов.

Пока пришедшие люди осматривали дома и хозяйственные постройки, Золотов успел поведать старшему, которого все звали Степанычем, о своих мытарствах.

— Пришлось помыкаться тебе. — Вздохнул тот, сидя на крыльце рядом с ювелиром и дымя самокруткой. — Ладно, как только закончим здесь разбираться и двинемся обратно в город, возьмем тебя с собой.

Следующие три часа все, включая Золотова, трудились не покладая рук. Они свалили все труппы в яму, расположенную саженях в пятидесяти от скита вверх по течению, закидали эту общую могилу камнями и засыпали землей. К десяти часам утра, когда они закончили свою работу, появились и жители скита — семьи раскольников. После окончания работ, перекусив и немного отдохнув, гости отправилась в обратный путь, прихватив с собой и Золотова. Шли они не вдоль реки, как Воронин, а напрямую, и уже к обеду следующего дня были в Екатеринбурге. Перед въездом в город, Степаныч приказал завязать ювелиру глаза и через полчаса Золотов оказался в какой-то камере. Его покормили, дали отдохнуть, а вечером к нему в камеру пришел Ричард Скотт.

— Рад тебя видеть живым и здоровым, Иван. — Сказал англичанин, поживая руку Золотову. — Думаю все твои мучения позади.

— А где я вообще оказался?

— Это школа ювелирного мастерства «Уральские самоцветы».

— Та самая, которую вы приехали инспектировать?

— Да, это она и есть. Только я сейчас никого не инспектирую, поскольку Барнс меня уволил.

— И куда вы теперь?

— Возвращаюсь в Англию, там меня отец с матерью уже заждались.

— Мистер Скотт, вы поможете мне вернуться в Петербург? — Взмолился Золотов. — У меня ведь ни денег, ни документов нет.

— Не беспокойся, все уладим. Я тебе уже и работу нашел — будешь зарабатывать не меньше генерала.

— Спасибо на добром слове, мистер Скотт. — Золотов был явно тронут таким отношением. — Вы не волнуйтесь, я все верну.

— В моей помощи нет необходимости, Иван. Тебе выплатят солидный аванс и сделают документы, так что ближайшие дни ты станешь независимым человеком, сможешь вернуться к любимой работе и обеспечивать детей.

— Я этого никогда не забуду, мистер Скотт. — Золотов смахнул рукой навернувшуюся слезу и низко поклонился англичанину.

Глава 51. Екатеринбург, 10 июня 1798 года (воскресенье)

Рано утром Файн получил сообщение от Громова с рудника. Дважды перечитав послание, он пошел в комнату к Лачину.

— Мы получили донесение, Тимофей. Вчера вечером рудник был атакован и сожжен. Все каторжники, которых Воронин привел с собой, мертвы. В живых остался некто Золотов, который сейчас находится под стражей. Самому Воронину удалось уйти.

— Получается, что эта троица нас не обманывала. Кто такой этот Золотов?

— Петербургский ювелир, как и Малахов в банде Князя он оказался случайно.

— С этими разберемся позже, а Воронина, возьмем здесь, в городе вместе с Бабаковым. Остается решить, что делать с Барнсом. Убрать его легко, даже следов не найдут, но из-за пропажи иностранца, тем более личного представителя императрицы поднимется шум. Не желательно привлекать к Екатеринбургу излишнее внимание. Нужно дать ему отъехать подальше и уже там…

— Ты стал слишком кровожадным, Тимофей. Не надо насилия, мы сделаем так, что Барнс будет рад покинуть Россию и больше никогда не возвращаться.

— Как ты собираешься это провернуть?

— С помощью Штейнберга и Соколова. Их документы безупречны. Два подполковника Тайной полиции императора это тебе не фунт изюму. Здесь нужно только все тщательно продумать и подготовить.

— Ты им настолько доверяешь?

— Да, здесь наши интересы совпадают. Им тоже не нужна излишняя шумиха вокруг изумрудов, тем более со стороны императрицы.

Вернувшись в кабинет, Файн вызвал всю троицу узников к себе и изложил им план нейтрализации Барнса.

— Господа, я хочу убрать Барнса из России так, чтобы он навсегда забыл сюда дорогу. Для этого мы предлагаем обвинить его в нападении на рудник.

— Так нападение состоялось?

— Да, Генрих Карлович и успешно отбито. Об этом мы поговорим позже, поскольку сейчас время дорого. Дело в том, что Воронину удалось уйти и уже завтра — послезавтра он объявится в Екатеринбурге. Нам нужно успеть сегодня разобраться с Барнсом. Как я уже сказал, мы предлагаем обвинить его в нападении на рудник и убийстве мирных жителей.

— Но, сам Барнс ни на кого не нападал?

— Все верно, Виктор Алексеевич, напал Воронин по указанию Барнса. Поэтому Барнс будет обвинен в подстрекательстве. Честно говоря, я не знаю, как квалифицируют эти действия юристы, и какое наказание за это положено, поэтому будем действовать экспромтом, на консультации у нас просто нет времени. Итак, вы, используя ваши документы, предъявляете Барнсу обвинение в подстрекательстве, запугиваете его, заставляете написать признание и отправляете в Петербург с условием, что он сразу по приезду покинет Россию.

— Думаю, нужно еще добавить обвинение в попытке шантажа. — Дополнил Штейнберг. — Предположим, что вам стало лучше и вы дали показания.

— Прекрасная мысль, Генрих Карлович, дополним обвинение еще и шантажем. — Поддержал Файн.

— Можно еще припугнуть его Князем, который спит и видит, как бы отомстить за нападение. — Подал свой голос Скотт.

— Отличная идея, мистер Скотт. — Похвалил англичанина Файн. — Обязательно нужно взять на заметку. Больше нет никаких соображений? Тогда приступим к разработке плана и фабрикации показаний «свидетелей». Вам Виктор Алексеевич отводится важная роль «злодея». Вы должны своим видом наводить страх на Барнса и постоянно нервировать его. Бить не нужно, но пару раз встряхнуть не возбраняется. Мистер Скотт, наверняка ваш бывший начальник напишет свои показания на английском, поэтому вы будете ждать неподалеку в карете, чтобы подтвердить, что именно там написано.

— Густав Францевич, с Барнсом приехал переводчик английского посольства Джеймс. Думаю, его присутствие на задержании будет отнюдь не лишним, как и его подпись под признанием.

— Прекрасно, мистер Барнс. Генрих Карлович, возьмите с собой этого переводчика. А теперь, господа, приступим к делу.

Следующие два часа Штейнберг и Файн составляли «свидетельские» показания и разрабатывали сценарий допроса, а Соколов репетировал перед зеркалом свирепое выражение лица.

…

Ровно в полдень возле трактира Рязанова остановилась карета, из которой вышли Штейнберг и Соколов. Они вошли в трактир и приказали позвать Рязанова.

— Вы опять к нам. — Увидев Генриха, улыбнулся трактирщик. — Что на этот раз?

— Тайная полиция! — Штейнберг показал жетон. — Проводите нас в номер мистера Барнса и пригласите его переводчика.

Улыбка на лице Рязанова исчезла, трактирщик хотел что-то сказать, но так и застыл с открытым ртом.

— Закрой пасть и веди нас наверх. — Соколов схватил растерявшегося Рязанова за шиворот, развернул в сторону лестницы и толкнул в спину.

Гуськом все поднялись на второй этаж и остановились у двери с номером пять. Штейнберг дождался, когда к ним присоединится переводчик и постучал в дверь.

— Mister Barnes? — На чистом французском языке задал вопрос Штейнберг.

— Да, это я. — Барнс стоял на пороге своего номера, внимательно осматривая двух незнакомцев. Первый из них, тот, что задал вопрос, производил приятное впечатление, его правильная речь выдавала в нем европейца, чего нельзя было сказать о том, который стоял сзади. Внешне он выглядел вполне симпатичным, и даже мог нравиться женщинам, если бы не угрюмое выражение лица и жесткий взгляд серых ледяных глаз. За их спинами, переминаясь с ноги на ногу, топтался переводчик Джеймс. — Кто вы такие и чем вызван ваш визит?

— Тайная полиция. — Штейнберг показал жетон и удостоверение.

— Господа, произошла какая-то ошибка. — Барнс был озадачен таким поворотом дела. — Я английский подданный, личный представитель императрицы Марии Федоровны.

— Нам это известно. — Отстранив англичанина, Штейнберг вошел в номер, а идущий за ним Соколов пропустив переводчика, закрыл дверь.

Войдя внутрь, Соколов по-хозяйски осмотрел номер, заглянул за ширму и, выдвинув стул, жестом указал на него Барнсу. Справа от личного представителя императрицы пристроился переводчик. Штейнберг расположился напротив, а Соколов уселся на стул верхом слева от англичанина, отрезая его от двери. Сложив руки на спинке стула и положив на них голову, Виктор придал своему лицу свирепое, по его мнению, выражение и уставился на Барнса. Роли были заранее распределены, и вести допрос предстояло Штейнбергу, поскольку он в совершенстве владел французским языком. Соколов должен был лишь нервировать и раздражать Барнса, лишая его уверенности.

— Господин Барнс вы обвиняетесь в нападении на раскольничий скит и убийстве мирных жителей.

— Господа, это ошибка. Как я мог это сделать, если с момента приезда, все время находился у себя в номере? — Барнс завертел головой. — Можете спросить мистера Джеймса и хозяина трактира.

— Вот показания вашего сообщника купца первой гильдии Воронина. — Штейнберг достал из папки два исписанных мелким почерком листа бумаги и положил их на стол. — Он заявляет, что именно вы предложили ему напасть на этот скит, уверяя, что там добываются изумруды. Хозяин трактира, на которого вы так усердно ссылаетесь, подтвердил, что Воронин был у вас в номере несколько раз в сопровождении своего управляющего Бабакова, показания которого тоже фигурируют в деле. — Штейнберг достал еще один лист.

— Господа, этот купец приходил ко мне с просьбой помочь ему наладить поставки сала в Англию. За это он предлагал мне солидную взятку, но я отказался. — Барнс все еще никак не мог поверить в реальность происходящего. — Я могу поклясться на Библии.

— В этом нет необходимости. — Штейнберг пропустил мимо ушей тираду англичанина. — Значит, вы отрицаете, что предлагали Воронину напасть на раскольничий скит?

— Готов поклясться на чем угодно! — Воскликнул Барнс, искоса поглядывая на молчавшего Виктора.

— Для того чтобы вы уяснили всю тяжесть совершенного вами преступления, я расскажу, что произошло. — Штейнберг взял в руки «показания» купца, делая вид, что внимательно читает. — По словам Воронина, вы, мистер Барнс, сообщили ему, что якобы в тайге раскольники нелегально добывают изумруды и предложили захватить этот рудник. Воронин по вашим указаниям нашел скит и убил всех жителей, включая женщин и детей, вот только никакого рудника и тем более изумрудов, там не оказалось, что его сильно расстроило. Понятное дело, он решил разобраться с вами, но не успел, полиция схватила его на въезде в город. Не нужно обладать богатым воображением, мистер Барнс, чтобы представить себе какую участь он вам уготовил, так что вы должны молиться на нашу полицию.

— Это наглая ложь! — Заявил усталым голосом Барнс, в котром, однако, не чувствовалось былой уверенности.

— Я посмотрю, как вы это заявите Воронину лично на очной ставке. — Спокойно произнес Штейнберг. — Пойдем дальше. Вы подтверждаете, что второго июня сего года имели беседу с директором ювелирной школы «Уральские самоцветы» Густавом Файном, во время которой у него случился апоплексический удар?

— Да, я приходил к господину Файну, мы собирались заключить договор на поставку уральских камней в Англию. — Барнс нервно облизнул губы. — У меня есть бумаги от секретаря императрицы господина Вилламова.

— Тогда может быть, вы объясните, почему внешне здорового человека хватил удар в ходе вашей «беседы»?

— Это с каждым может случиться.

— А вот по показаниям самого Файна, вы требовали у него поставлять в Англию изумруды, обещая в противном случае убить его сына Томаса Файна, проживающего в Саксонии.

По мере того, как Штейнберг говорил, лицо сидевшего напротив англичанина стало белым, как мел, дыхание участилось, а на лбу выступили капельки пота.

— Файн не может говорить. — Дрожащим голосом произнес он, доставая платок и нервно вытирая вспотевший лоб. — Он парализован.

— Ему уже лучше, он может говорить, пусть не совсем четко, но понять можно. — Штейнберг положил на стол очередной лист. — Файн дал показания, его адвокат записал их и завизировал.

Барнс сидел, уставившись в одну точку, нервно теребя в руках платок.

— Я жду ответа, мистер Барнс. Вы подтверждаете показания Густава Файна?

— Нет. — Англичанин в очередной раз вытер вспотевший лоб. — Никакого шантажа не было. У больного просто помутился разум.

— Хорошо, если вы настаиваете, можем подождать, пока Файн полностью поправится.

— Но ведь на это могут уйти годы? — Растерянно пролепетал Барнс. — Что будет со мной?

— Посидите в тюрьме. — Штейнберга разбирал смех, и ему стоило больших усилий, чтобы даже не улыбнуться. — Правда, проблем от этого не убудет. Вам что-нибудь говорит кличка Князь?

— Первый раз слышу.

— Странно. Воронин сказал, что это вы приказали ему расправиться с братьями Дуловыми, младший из которых и называет себя Князем.

— Бред сумасшедшего.

— Князь чудом уцелел в той заварушке, а вот его брата убили и теперь он жаждет отомстить.

— Причем здесь я?

— Напомню, что в показаниях Воронина вы фигурируете как заказчик этого нападения.

— Как мог Князь узнать о том, что наговорил Воронин?

— Заплатил и прочитал.

— Но я же сказал, что это неправда.

— Можете повторить хоть сто раз, вряд ли на Князя это произведет хоть какое-то впечатление. — Штейнберг собрал «свидетельские показания» и сложил их в тетрадь. — Собирайтесь, мистер Барнс.

— Куда?

— В тюрьму. — Соколов встал со стула, подошел к англичанину и, схватив его за шкирку, поставил на ноги. — Посидишь, пока местная полиция докопается до истины, может, и до суда доживешь.

— Господа, — залепетал Барнс, — я же никого не убил! Да мое поведение не безупречно, однако по закону мне грозит лишь высылка на родину.

— Сразу, как только будет вынесено решение суда, тебя отправят в Англию. — Соколов толкнул Барнса к шкафу. — Не тяни время, собирайся.

— Господа, мы могли бы договориться, я за ценой не постою. — Барнс умоляюще смотрел на Штейнберга. — Обещаю сразу по возвращении в Петербург немедленно отбыть на Родину.

— Предложение заманчивое, мистер Барнс. — Штейнберг собрал бумаги и встал. — Нам тоже нет никакого резона возиться с вами. Мы заняты расследованием крупной аферы с поддельными ассигнациями и у нас просто нет времени копаться в вашем деле. Местная полиция не хочет связываться с иностранцем, поэтому и передали вас столичным следователям, благо мы оказались под рукой. Нас устраивает предложенный вами вариант, но есть два вопроса. Вы можете нарушить свое обещание, и тогда нам придется оправдываться перед начальством, да еще и разыскивать вас. Согласитесь, ситуация хреновая, но главное не это. Как только вы выйдите отсюда, вы не проживете и двух дней, Князь не будет разбираться, виноваты вы или нет.

— И какой выход вы предлагаете?

— Сейчас вы изложите все на бумаге, где признаете свою вину в подстрекательстве и попытке шантажа, это отобьет желание обмануть нас и закроет вам дорогу в Россию раз и навсегда. Со своей стороны мы не будем мешать вам немедленно по прибытии в Петербург покинуть Россию.

— Сколько я должен вам за эту услугу?

— Ничего. Сотрудники Тайной полиции императора не берут взяток.

— Какие гарантии, что я доберусь до Петербурга?

— Никаких.

Барнс сел за стол и стал писать под присмотром Соколова, а Штейнберг вышел из номера. Когда он вернулся, англичанин подал ему исписанный лист.

— Мистер Барнс, вы должны сегодня же покинуть Екатеринбург, поэтому не теряйте время и начинайте собираться. — Штейнберг мельком взглянул на поданную ему бумагу, которая была написана по-английски. — Наши люди проводят вас только до Билимбая, а дальше вам придется самому заботиться о себе. Мистер Джеймс, вам придется немного задержаться, я скоро вернусь.

Штейнберг вышел на улицу и, пройдя по Главному проспекту, свернул на Васнецовскую улицу, где в закрытой карете его ждал Скотт. Прочитав показания Барнса, Скотт вернул их Штейнбергу.

— Он немного принизил свою роль, возложив большую часть вины на Воронина, но и этого достаточно, чтобы угодить на каторгу. Можешь смело подписывать, а я потом сделаю перевод.

— Спасибо Ричард, ты нам здорово помог.

Штейнберг вернулся в номер и передал показания Барнса переводчику.

— Мистер Джеймс, ознакомьтесь и подпишите. Вы, как представитель английского посольства обязаны проследить, чтобы мистер Барнс сразу по приезде в Петербург покинул пределы России, в противном случае, мы дадим делу официальный ход.

— Мне обязательно доводить до сведения посла все, что я здесь слышал?

— Это ваше личное дело. Если мистер Барнс выполнит условия нашего договора, мы на этом не настаиваем, но его имя будет внесено в список лиц, которым запрещено посещать Россию.

— Я все понял господа. — Джеймс подписал протокол допроса, поставил дату и протянул бумагу Штейнбергу. — Я могу быть свободен?

— Да, можете идти собирать вещи.

Через час от трактира Рязанова отъехала карета с наглухо завешанными окнами.

После отъезда Барнса друзья поехали в школу, и доложили Файну о выполнении задания.

— Господа, вы прекрасно справились с работой и я больше не вправе задерживать вас. — Судя по улыбке, сакоснец был доволен таким исходом дела. — Вы можете вернуться к себе в номера, однако, прошу вас ближайшее время не покидать территорию трактира. Как только мы разберемся с «Князем» и Ворониным, эти ограничения будут тут же сняты.

Простившись с директором, компаньоны вернулись в трактир Серафимы Казанцевой. Сама хозяйка отсутствовала, но расторопный управляющий тепло встретил узников. За день друзья так намотались, что поужинав, сразу разошлись. Скотт и Соколов отправились в свои номера, а Штейнберг, набравшись наглости, завалился в гостевую комнату, где проживал после той злополучной драки. К его удивлению, никто его не выселял, и все в комнате было так же, как и до его внезапного исчезновения.

Глава 52. Екатеринбург, 11 июня (понедельник). Начало

Вопреки своим ожиданиям, Князь задержался в стойбище на целую неделю. Рана воспалилась, поднялась температура и началась лихорадка. Через пять дней он почувствовал себя лучше, а еще через два дня понял, что вполне окреп. Рано утром, простившись с гостеприимными хозяевами, он пешком отправился в Екатеринбург. Погода была отвратительная: небо затянули серые тучи, дул сильный северо-восточный ветер, а временами моросил мелкий холодный дождь.

— Так даже лучше, — подумал Князь, — меньше свидетелей.

До города он добрался к десяти часам и сразу направился на Главный проспект в лавку Воронина. Как он и ожидал, людей на улицах города было совсем мало, редкие прохожие не глазели по сторонам, а быстрее спешили попасть под крышу, и до одинокого шагающего по проспекту путника никому не было дела. Князь поднялся на крыльцо, открыл дверь и вошел внутрь. Колокольчик, висевший над дверью, противно звякнул и из подсобного помещения появился приказчик. Он быстрым шагом направился к вошедшему.

— Чего изволите?

— Пришел должок отдать, — съязвил Князь, направляя на него ствол пистолета, — будешь молчать и правильно ответишь на вопросы, останешься жив. Ты меня понял?

Приказчик сглотнул слюну и утвердительно покачал головой.

— Кто еще в лавке, кроме тебя?

— Управляющий Бабаков и два охранника. — Пролепетал перепуганный приказчик. — Они наверху, в кабинете, пьют чай.

— А где Воронин?

— Неделю назад ушел с людьми в тайгу и до сих пор не вернулся.

— Где мой брат?

— Я не понимаю, о чем вы?

— Где пленные с Московской улицы?

— Их увезли в Сосновку.

В это время наверху раздались шаги, видимо кто-то из охранников, услышав звон колокольчика, решил спуститься в лавку. На верхних ступеньках лестницы сначала показались ноги, обутые в высокие сапоги, затем линялые суконные порты, потертый кафтан и, наконец, заросшая бородой разбойничья морда охранника.

— Афанасий, кто там. — Спросил он, остановившись посреди лестницы и перегнувшись через перила.

— Я из Перми, купец Зырянов. — Князь отстранил приказчика и спрятав пистолет на спину, вышел вперед, — Привез деньги за сало.

— Проходи наверх. — Махнул рукой охранник и, повернувшись, стал подниматься. Когда его голова скрылась из вида, Князь наотмашь ударил приказчика рукояткой пистолета в висок, подхватил обмякшее тело, аккуратно положил его на пол, и направился к лестнице. Быстро поднявшись на второй этаж, он догнал охранника, когда тот уже входил в кабинет.

— Ну что там, Иван? — Услышал Князь голос Бабакова.

— Купец из Перми, деньги привез.

— Какой еще купец? — Удивился Бабаков.

Ответить Иван не успел, Князь всадил ему стилет под ребра и, громко вскрикнув, охранник завалился на бок. Второй охранник, сидевший слева от Бабакова, схватил лежавший рядом пистолет, но выстрелить не успел, пуля Князя прошила его шею и, жутко хрипя, он повалился на стол.

— Ну что, гнида, пора платить по счетам.

Бабаков от страха подавился баранкой и закашлялся. Кашлял он натужно и долго, отчего лицо его стало красным, а из глаз потекли слезы. Наконец, придя в себя, он прохрипел:

— Не убивай, я тут не причем. Я всего лишь наемный работник.

— Хорошо, если ответишь на несколько вопросов, тебе ничего не будет.

— Я скажу все, что знаю, только не убивай.

— Где мой брат?

— Воронин отправил его в Сосновку.

— Где это?

— Дорога идет мимо кладбища, верст пять от города. Самый последний дом возле леса, он там один, не ошибешься.

— Сколько в доме человек?

— Пять бывших каторжников, они принимали участие в нападении на вас.

— Говоришь, эти пятеро принимали участие в ночном нападении?

— Клянусь, чистая, правда.

— Сколько им заплатили?

— Обещали по сто рублей, но пока ничего платили.

— Где сам Воронин?

— Он еще не вернулся из тайги. Я все сказал, вы обещали сохранить мне жизнь.

— Я передумал. — Спокойно произнес Князь и, подняв пистолет охранника, выстрелил управляющему в голову.

Взяв со стола связку ключей, он после нескольких попыток открыл стоявший в углу сейф. Две нижние полки сейфа были забиты конторскими книгами, а на верхней находились шкатулка с серебрянымирублями, толстая пачка ассигнаций и два великолепных двуствольных пистолета. Разбросав книги и забрав деньги, Князь сложил их в кожаный мешок, сунул сверху пистолеты и вышел из кабинета. Спустившись вниз, он убедился, что приказчик мертв, взял с прилавка замок и, выйдя из лавки, запер за собой дверь. Дождь усилился, и на улице не было ни души. Не питая особой надежды, он обошел лавку и заглянул на хозяйственный двор. Удача явно сопутствовала ему — под навесом стояла коляска, запряженная парой лошадей. До Соколовки по размытой дождем дороге он добрался за час. Не въезжая в деревню, загнал лошадей в лес, а сам задворками направился к дому Воронина. Выбрав подходящее дерево, ловко забрался на верхушку и внимательно изучил местность. Вернувшись к лошадям, он зарядил двуствольные пистолеты, уложил их обратно в мешок и, усевшись на козлы, выехал на дорогу. Он решил действовать так же нагло, как в лавке, пользуясь тем, что в лицо его никто не знает. Подъехав к дому, он слез с козел и начал стучать в ворота.

— Кого там черти носят в такую погоду? — Прорычал, открывая калитку, бородатый мужик в заплатанных портах и грязной рубахе на голое тело. — Чего надо? — Уставился он на Князя, обдав его застарелым перегаром.

— Деньги вам привез от Ворона, или не нужны?

— Слава богу, а мы уж думали, обманет. Ты это, того, погоди, я сейчас. — Засуетился мужик, и бросился открывать ворота. — Сам-то кто будешь?

— Бухгалтер.

— Кто? — Не понял мужик.

— Казначей.

— Вот, теперь понятно.

Въехав во двор, Князь поставил коляску около крыльца и вслед за мужиком вошел в дом. Посреди единственной комнаты стоял грубо сколоченный длинный стол, уставленный пустыми бутылками и грязной посудой за которым восседали четыре мужика.

— Со стола уберите. — Рявкнул на них Князь. — Я что вам деньги буду в этом свинарнике отсчитывать.

Мужики засуетились, быстро сгребли все со стола, свалили в какую-то бадью и вынесли в сени, а стол протерли грязной тряпицей. Князь подошел к столу со стороны окон и задвинул скамью, чтобы не мешала.

— Вы садитесь, — Князь указал он мужикам на противоположную скамью, — в ногах правды нет.

Дождавшись, пока все расселись, Князь положил на стол мешок, достал из него шкатулку и пачку ассигнаций, разложив все это богатство перед обалдевшими мужиками. Для пущего эффекта он открыл шкатулку, представив их взору ровные стопки серебряных рублей.

— У меня в списках здесь, в Сосновке числится пять человек. — Заговаривая зубы своим визави, князь продолжал копаться в мешке, готовя пистолеты. — Больше здесь никого нет?

— Нет, Нет. — Загалдели мужики.

Усыпив их внимание, Князь резко выдернул руки из мешка, и в комнате подряд прозвучали четыре выстрела. Сидевший посередине мужик, единственный оставшийся в живых, замер, уставившись широко раскрытыми от ужаса глазами на Князя. Он находился в шоковом состоянии и даже не понял, что наставленный на него пистолет не заряжен. Отхлестав мужика по щекам, Князь кое-как привел его в чувства.

— Где мой брат?

Мужик замотал головой, и было неясно, толи он не понял вопроса, толи не знает.

— Где ваш пленник? — Князь решил упростить вопрос.

Что-то изменилось в лице мужика, взгляд стал более осмысленным, показалось, что он понял, о ком идет речь.

— Его нет. — Промямлил он.

— А где он?

— Его нет. — Повторил мужик. — Его Ворон забрал.

Князь вытащил нож и с силой вогнал его в сердце своей жертвы. Вытерев нож о спину лежащего на столе трупа, он убрал его за голенище сапога и когда взялся за пистолет, услышал какой-то шорох за спиной. Резко развернувшись, Князь оказался лицом к лицу со стоявшим на пороге Ворониным. Раздался выстрел, сильная боль пронзила левый бок Князя, его ноги вдруг стали ватными и он медленно опустился на пол. Зажав левой рукой рану, он правой ухватился за крышку стола и попытался встать, но ноги не слушались и он смог только встать на колени, при этом почувствовал, как спрятанный в рукаве стилет послушно вышел из потайного кармашка. Князь опустил правую руку, ухватился за край лавки и ощутил лезвие стилета на запястье. Теперь осталось лишь выбрать подходящий момент и резким движением руки послать смертоносный клинок в цель, главное, чтобы хватило сил. Однако противник сам облегчил ему задачу.

— Пришел мстить? — Воронин подошел к стоявшему на коленях Князю и присел перед ним на корточки. — Братишку можешь не искать, он тебя уже ждет на том свете.

Лицо Воронина исказила злорадная, презрительная усмешка, он вытащил нож и приставил его к горлу Князя.

— Можешь помолиться…

Договорить он не успел, собрав последние силы, Князь правой рукой вонзил стилет в левый бок сидевшего перед ним купца. Тонкое, острое как бритва лезвие, легко прошило одежду и, пройдя между ребрами, поразило сердце. Воронин умер мгновенно, так и не поняв, что произошло.

Через час к дому подъехали шесть всадников. Пятеро были из специального отряда охраны ювелирной школы, а шестым — Малахов. Он еще не совсем оправился от полученной травмы, но отказать не мог, поскольку кроме него никто не мог опознать братьев Дуловых. К удивлению приехавших, рядом с домом стояла, привязана к березе оседланная лошадь, а калитка была открыта. Спешившись, начальник охраны Громов приказал Малахову остаться с лошадьми, а сам со своими людьми направился к дому. Во дворе они увидели коляску, запряженную парой лошадей, в которой по городу часто разъезжал Воронин. Быстро осмотрев хозяйственные постройки, охранники окружили дом. По сигналу Громова двое проникли внутрь, и буквально через пару минут один из них — Павел Сомов вышел на крыльцо:

— Все кончено, Степаныч, можете заходить.

Громов с остальными охранниками поднялись на крыльцо и прошли в комнату. Картина побоища не вызвала у них особого интереса, примерно то же самое они видели час назад в лавке на Главном проспекте. Единственное, что привлекало внимание — разбросанные по столу деньги.

— Воронин свое отбегал. — Сказал Громов, подходя к трупу купца и носком сапога, повернув его голову к свету. — Иван, сходи, позови Малахова.

— Степаныч, похоже, эти пятеро, что сидели за столом, бывшие каторжники. — Обратился к Громову его помощник Жарков.

— Я вижу, Андрей, осталось лишь уточнить личность того, кто убил Воронина.

В это время в комнату вошел Малахов.

— Посмотри, Федор, узнаешь? — Обратился к нему Громов.

— Да, это Дулов Алексей Васильевич, он же «Князь».

— Одной проблемой меньше. — Громов повернулся к Жаркову. — Андрей, ничего здесь не трогайте, соберите только деньги и на выход, нам здесь больше нечего делать

Когда Штейнберг вошел в кабинет директора, он первым делом поинтересовался рудником.

— Там все хорошо, Генрих Карлович, если не считать того, что придется разгребать последствие пожара. Сгорел амбар, построенный над рудником. Благодаря вам, мы своевременно предупредили людей и приняли соответствующие меры для отражения угрозы. Женщин, детей и стариков отправили на запасной скит, в трех верстах вверх по течению, а шестеро мужчин остались оборонять рудник. Когда вечером Воронин со своими людьми подошел к скиту, они забаррикадировались в амбаре и после короткой перестрелки, когда амбар загорелся, спустились в шахту. Там имеется две штольни с выходом наружу, и как только расцвело, они выбрались на поверхность. К этому моменту вся банда Воронина была уже мертва.

— Как такое возможно?

— Очень просто. Говоря о том, что мы приняли соответствующие меры, я имел в виду, также и несколько отравленных четвертей водки, специально «спрятанных» нами в домах. Естественно, что каторжники нашли водку и устроили пир, а поскольку яд начинает действовать только через два часа, все успели наглотаться по полной программе. К утру в живых оставались только Воронин и ювелир Золотов, который не пьет. Воронин, правда, успел сбежать, но это мелочи.

— А если бы они не стали пить отравленную водку?

— Через пару дней, убедившись, что ловушка не сработала, мы бы взорвали дома, вместе со спящими людьми. Там устроены подземные ходы, так, что нетрудно подобраться и заложить бочки с порохом.

— Я восхищен, Густав Францевич. — Штейнберг отвесил поклон в сторону собеседника. — Вижу, вы действительно все предусмотрели, наверняка и наша участь уже решена.

— Генрих Карлович, там, в коридоре одна милая барышня желает присоединиться к нашему разговору. Сделайте одолжение, позовите ее.

Ничего не понимающий Штейнберг встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Там, прижимая руки к груди, стояла Анна. Увидев Генриха, она решительно вошла в кабинет.

— Анна Германовна! — Штейнберг схватил левую руку девушки и, забыв этикет, стал осыпать ее поцелуями. — Как я рад вас видеть.

— Здравствуй Генрих. — Раскрасневшаяся Анна приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Я тоже рада тебя видеть.

Взявшись за руки, они подошли к столу и сели рядом. Все произошло так просто и буднично, как будто они уже давно были помолвлены.

— Анна настояла на своем присутствии при обсуждении вашей участи, как вы выразились. Если у вас есть возражения…

— Никаких возражений у меня нет, Густав Францевич! — Воскликнул Штейнберг, чем заслужил еще один поцелуй.

— Приятно видеть такое единодушие. — Улыбнулся Файн. — Тогда продолжим. Легче всего было с мистером Скоттом. Мы не против сотрудничества с ним, но он пока сам не решил, чем будет заниматься, поэтому возвращается в Англию для обсуждения своих проектов на семейном совете. Несколько сложнее с капитаном Соколовым, которому Ростопчин обещал генеральские эполеты, но и здесь…

— Дядя Густав, Виктору не нужны никакие эполеты. — Возразила Анна. — Он остается, и будет руководить мыловаренным заводом.

— Ладно, это мы обсудим с ним лично, переходим к последнему вопросу. — Директор оперся двумя руками о стол и наморщил лоб, пытаясь собраться с мыслями. — Мне известно, что Ростопчин обещал вам монополию на огранку изумрудов для казны. Это так?

От стыда Штейнберг сидел красный как вареный рак, и готов был провалиться сквозь землю.

— Дядя Густав, Генрих прекрасный специалист. — Пришла ему на выручку Анна.

— Я этого и не отрицаю. — Успокоил девушку Файн. — Просто данный вопрос вне моей компетенции.

— Тогда, что ты можешь предложить?

— Если все пройдет, как мы запланировали, он со временем займет мое место.

Анна и Генрих уставились на директора, пытаясь осмыслить сказанное.

— Вы не ослышались, я действительно предлагаю Генриху Карловичу занять место директора ювелирной школы. Я уже в солидном возрасте, с каждым годом мне все труднее вести дела, а тут еще и создание фабрики. Без помощника мне не обойтись, а мои сыновья не горят желанием возвращаться в Екатеринбург. Я давно уже задумывался над тем, кто заменит меня, вот только подходящей кандидатуры не было, пока не появился Генрих Карлович Штейнберг.

— Густав Францевич, я премного благодарен вам за оказанное доверие, но заменить вас я вряд ли смогу. Мои способности…

— Ваши способности мне хорошо известны. — Перебил излияния Штейнберга Файн. — Некоторое время мы будем работать вместе, вы познакомитесь с нашей организацией, наберетесь опыта и со временем замените меня.

— Мы согласны, дядя Густав. — Сказала Анна голосом, не терпящим возражений. — Финансовые условия обсудим позже. Сейчас Генрих отправляется в баню, а затем у нас запланирован ужин вчетвером, где мы будем обсуждать мыловаренное производство.

— Анна, ты столько всего наговорила, что у меня голова закружилась. — Файн театрально закатил глаза. — Генрих Карлович, я хочу слышать ваш ответ.

— Я согласен, Густав Францевич.

— Вот и хорошо, а теперь, молодые люди, можете отправляться в баню. — Файн откинулся на спинку кресла, и устало махнул рукой.

Глава 53. Екатеринбург, 11 июня (понедельник). Окончание

Сразу после ухода Анны и Генриха, из комнаты, ведущей в личные покои директора, вышел Тимофей Лачин.

— Густав, ты серьезно считаешь, что этот Штейнберг нам подойдет? — Лачин открыл шкаф, достал бутылку французского коньяка и два богемских бокала из рубинового стекла.

— А у тебя есть сомнения на его счет? — Файн отодвинул в сторону лежавшие перед ним бумаги, освобождая центр стола.

— По-моему, сомнения есть у него самого. — Лачин поставил на стол бокалы и разлил коньяк.

— То, что ты называешь сомнением, Тимофей, не что иное, как природная скромность. — Файн поднял свой бокал. — Zum Wohl! (за твое здоровье).

Сделав глоток, Файн на несколько секунд задержал коньяк во рту, чувствуя, как божественный напиток обволакивает язык и горло, оставляя приятное послевкусие. Лачин, молча, ответил на жест своего старого друга и выпил коньяк залпом.

— Этот человек за одну неделю смог не только найти изумрудный рудник, но и выяснить, что за ним стоит наша школа.

— Случайность, Густав, он ведь сам это признал. Если бы не карта поляков…

— Брось, Тимофей, то, что мы именуем «картой» на самом деле лишь обычная схема, которую нужно было еще расшифровать и привязать к местности. — Директор допил свой коньяк. — Признаю, мы наделали достаточно ошибок, что и привело к ненужным осложнениям, но Штейнберг оказался самым серьезным соперником. Все эти Севрюгины, Протасовы, Дуловы, да и этот баран Воронин ему в подметки не годятся. Он единственный, кто понял, что за рудником стоят серьезная сила и вычислил всю схему, включая нашу аферу с золотом тридцатилетней давности, и твой дом-ловушку. Все это он проделал в самые сжатые сроки и что самое главное — втайне от нас. Мы даже не подозревали о его деятельности.

— И все же, Густав, ты меня не убедил. — Лачин разлил коньяк по бокалам. — Я видел сидящего рядом с Анной теленка, которым она вертела, как хотела.

— Друг мой, ты забыл, что такое быть влюбленным, уверяю тебя, в его поведении нет ничего странного, а тем более унизительного для мужчины. Вспомни свою старшую дочь, которая также командует моим сыном во всем, что касается их быта, но никогда не лезет в дела. Многие мужчины поступают мудро, предоставляя женщинам решать бытовые проблемы, это позволяет им полностью сосредоточиться на работе. Какая разница, какого цвета обои в комнате, какая мебель и как она расставлена, главное, чтобы было красиво и уютно. Зачем спорить с женой по поводу меню, одежды и других житейских мелочей? Пустая трата времени и нервов.

— Но мне показалось, что Анна берет на себя слишком много, например, она зачем-то подняла вопрос о материальном вознаграждении Штейнберга, в то время, как он, скорее всего, оставил бы это на наше усмотрение.

— Тимофей, Анну деньги вообще не интересуют. Ты же знаешь, что она очень богатая девушка. Местные аборигены считают ее, чуть ли не бесприданницей, дочерью простого учителя математики, однако и в этом случае от женихов не было отбоя. Я представляю, какая бы здесь выстроилась очередь, узнай они сумму ее приданого.

— А Штейнберг это знает?

— Ты удивишься, но его это абсолютно не интересует! — Файн взял свой бокал и сделал глоток. — Его больше беспокоит тот факт, что он беден, не имеет никакого положения в обществе и не сможет обеспечить Анне достойную жизнь. С такими мыслями он никогда не решиться сделать ей предложение, поэтому Анна взяла все в свои руки. Упоминание о финансовых условиях для Штейнберга, не что иное, как невинный фарс. По нашей договоренности с Анной, я должен был назвать солидную сумму оклада, чтобы этот брак не отдавал мезальянсом.

— Почему же ты не озвучил оклад? — Лачин, глядя на собеседника, тоже начал смаковать свой коньяк.

— Мы не пришли к единому мнению. Анна хотела, чтобы я назвал заоблачную сумму, при этом готова была доплачивать из собственного кармана, но я ее убедил, что это будет подозрительно, и мы пока отложили поиск компромиссного решения.

— Хорошо, будем считать, что в отношении Штейнберга ты меня убедил, а как быть с Ростопчиным?

— Его нужно вернуть ко двору, это будет наша плата за его молчание.

— Можно попробовать, один влиятельный человек очень нуждается в деньгах.

— Кутайсов?

— Совершенно верно, фаворит императора сейчас увлечен очередной пассией, и чтобы возбудить ответную страсть засыпает ее подарками.

— Ты говоришь о мадам Шевалье?

— Густав, как ты умудряешься в этой глуши знать все придворные новости? — Тимофей улыбнулся, глядя на довольное лицо друга. — Эта энергичная особа обладает патологической жадностью, поэтому расходы Кутайсова растут как на дрожжах. Мы можем воспользоваться ситуацией.

— Во что это нам обойдется? — Файн поставил пустой бокал на стол.

— Думаю, тысяч в десять уложимся. — Лачин плесну коньяка в бокалы.

В кабинете воцарилась тишина, нарушенная появлением начальника охраны Громова. После короткого приветствия он доложил:

— Господа, Князь устроил резню в лавке Воронина на Главном проспекте, там четыре трупа, включая Бабакина. В Сосновке еще семь трупов, среди них сам Князь и Воронин.

— Насчет Князя не ошиблись?

— Нет, с нами был Малахов, он подтвердил, что один из убитых в Сосновке — Алексей Дулов по кличке Князь.

— А старший брат?

— Александра мы не нашли. Золотов тоже ничего о нем не знает.

— С этим мы разберемся. — Махнул рукой Лачин. — Если не убили, вернется в Москву к семье.

Когда Громов ушел, Лачин плесну коньяка в бокалы.

— Выпьем за удачное стечение обстоятельств. — Лачин подал бокал Файну. — Эти любители легкой жизни, перебив друг друга, избавили нас от черновой работы.

— Не забывай, что твой дружок Забелин знает про изумруды.

— Как только вернусь в Петербург, мои ребята займутся Забелиным. — Лачин поднял свой бокал, отвечая на жест Файна. — Он и так уже лишних тридцать лет топчет эту землю

Возле школы молодых ждала карета. Сидевший на козлах Савелий, увидев Генриха и Анну, проворно соскочил, поздоровался, открыл дверцу и откинул ступеньку. Генрих помог Анне забраться в карету и, убедившись, что она удобно устроилась на сиденье, примостился рядом. Савелий закрыл дверцу, вернувшись на козлы, стегнул лошадей, и карета плавно покатилась по Северной улице. Когда они остались наедине, Анна достала из сумочки маленькую коробочку, открыла ее и протянула озадаченному Штейнбергу. На малиновом бархате лежало красивое золотое кольцо с изумрудом.

— Генрих, сделав предложение, ты обязан подарить мне кольцо. — Невинным голосом прощебетала Анна, выставляя вперед безымянный палец правой руки. — Мы ведь православные и живем в России.

— Анна, прошу вас стать моей женой. — Пролепетал заплетающимся языком совсем сбитый с толку Генрих, и аккуратно надел кольцо, которое идеально подошло по размеру — кто бы сомневался!

Далее последовал поцелуй, уже настоящий, без всяких щечек, правда, как показалось обоим, очень короткий, поскольку карета уже подъезжала к дому. Генрих спрыгнул на землю и, подав руку, помог выйти Анне. Из дома выбежала Серафима и буквально тут же, неизвестно откуда, появился Виктор.

— Генрих, где ты пропадал, у меня в бане уже дрова закончились. — Начал притворно ворчать он целую руку Анне, когда заметил кольцо.

— Мадмуазель! — Воскликнул он. — Вы помолвлены? Кто этот счастливец?

— Генрих Карлович сделал мне предложение.

— Бог мой, и вы согласились?

— Он был очень настойчив. — Ответила Анна, из последних сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, но это плохо ей удалось и, уткнувшись в плечо подошедшей Серафиме, она залилась звонким задорным смехом.

Смеялись все, даже Штейнберг, поняв, как ловко его провели.

— Так вы сговорились! — Притворно возмутившись, вскричал Генрих, целуя руку Серафиме. — Трое против одного!

— Генрих, ты сам говорил, что тебе нравится, когда о тебе заботятся. — Напомнил другу Виктор. — Вот, мы и позаботились! Ты чем-то недоволен?

Ответом был дружный смех.

Друзья больше часа провели в бане, а когда вышли, были сильно удивлены, не обнаружив своей старой одежды. На лавках в образцовом порядке были разложены два абсолютно новых мужских комплекта, один синего, другой коричневого цвета.

— Английское сукно высшего качества. — Уверенно заявил Соколов, пощупав материю. — Как это понимать?

— Тебе не нравится, когда о тебе заботятся? — Сделав удивленное лицо, воскликнул Генрих. — Думаю, что синий это для меня.

Друзья оделись, не переставая удивляться, как все идеально подошло по размеру.

— Как по мне сшит. — Резюмировал Соколов, расправляя плечи и разглаживая полы шелкового камзола. — И туфли в самый раз. Генрих, теперь я тебя понимаю, мне тоже начинает нравиться женское внимание.

— Так делай предложение.

— Уже сделал.

— И что?

— Согласилась, но мы решили подождать со свадьбой до моего возвращения из Москвы. Отчитаемся перед Федькой, вы отправитесь в Европу, а я вернусь в Екатеринбург.

— Какая Европа? — Удивился Штейнберг. — Ты что перегрелся?

— А, ты еще не в курсе. — Соколов понял, что проговорился, но отступать было уже поздно. — Свадебное путешествие.

— Черт, я вообще перестал понимать, что происходит.

— Да не расстраивайся ты так. — Соколов похлопал друга по плечу. — С Анной не пропадешь.

— Я не об этом…

— Пойдем лучше на ужин, а то дамы, наверно уже заждались.

Когда друзья вошли в комнату, они тут же оказались под пристальным вниманием двух пар строгих женских глаз. Их крутили, вертели, осматривали со всех сторон, пока не убедились, что все отлично подошло. Накрытый стол, на взгляд непритязательного ювелира и нетребовательного офицера просто ломился от яств: тонко порезанная осетрина, ветчина, паюсная икра и копченая колбаса наполнили комнату ароматными запахами, вызывая звериный аппетит. На этот раз за стол уселись парами. Пока подавали горячее, Соколов разлил шампанское по бокалам. Выпили за молодых, перешли на «ты» и приступили к трапезе. Когда все насытились, принесли самовар и большой торт. Соколов, уже вполне освоившийся с ролью хозяина разрезал торт и стал колдовать над самоваром. Уже через пять минут он вручил каждому чашку ароматного напитка и тарелку с большим куском торта.

— Друзья, — Серафима, немного раскрасневшаяся от выпитого шампанского, постучала рукой по столу, — прошу минуточку внимания. — Сегодня адвокат Гринберг составил договор, по которому все мы являемся владельцами мыловаренного завода в равных долях.

Она встала, подошла к бюро и достала оттуда договор.

— Доля каждого составляет двадцать пять процентов. — Пояснила она, кладя договор на стол. — В конце каждого года прибыль будет разделена на четыре равные части. Думаю, это будет справедливо, поскольку каждый старался и внес свою лепту в этот проект.

— Серафима, я чисто помочь… — Начал лепетать сконфуженный Генрих, но тут же получил тычок локтем в бок от Анны.

— Как и с Толстиковым?

— Вы и про Толстикова узнали? — Смутился еще больше Генрих. — Гринберг нас выдал?

— Нет, господин надворный советник, Исаак Самуилович, сделал вид, что ничего не знает. — Серафима улыбнулась. — Вас выдал посыльный. Войцех Каземирович запомнил мальчишку, который принес пакет, и мы с Анной его быстро нашли. Потом конечно Гринберг все рассказал, и мы долго смеялись над незадачливым купцом, который целую неделю после вашего посещения маялся животом.

Последнее замечание вызвало бурный смех и ситуация разрядилась.

12 июня — 17 июня 1798 года (вторник — воскресенье).

Утром Штейнберг и Соколов тепло простились с Ричардом Скоттом, который спешил в Петербург. Следующая неделя выдалась для Штейнберга очень напряженной. В субботу должно было состояться венчание, правда все планировалось в тайне и очень скромно, чтобы не привлекать излишнего внимания горожан. Лачин продал свой дом на Луговой улице Штейнбергу, чтобы было, куда привести молодую жену. Правда, Генрих узнал об этом только через два дня от Анны, а с Лачиным вообще никогда не виделся. Подготовкой к свадьбе и обустройством нового дома занималась Анна, благо занятия в школе закончились, и она была свободна, а Штейнберг вместе с Соколовым с утра до вечера пропадали на заводе. Нужно было в короткий срок не только обучить специалистов для второй бригады, но и создать еще один цех по очистке жира, поскольку сырье, получаемое из Оренбургской губернии, оказалось низкого качества. Сразу после свадьбы молодые переехали жить в свой новый дом и стали готовиться к отъезду в Европу. Авральные работы на заводе закончились, и в присутствии Штейнберга уже не было острой необходимости, там вполне справлялись Виктор с Серафимой, так что Генрих с Анной в полной мере могли, насладится уединением в собственном доме. В один из дней Штейнберга вызвал Файн.

— Я долго вас не задержу, Генрих Карлович, обсудим некоторые вопросы, и вы сразу вернетесь к жене.

— Вообще-то я не спешу, Густав Францевич, Анна сейчас у портнихи, и пробудет там не меньше двух часов.

— Дай вам бог терпения! — Файн сокрушенно покачал головой. — Я терпеть не мог походы с женой по магазинам, портнихам и парикмахерам. На мой взгляд — пустая трата времени для мужчины.

— Анна все это прекрасно понимает и берет с собой горничную.

— Хорошо, если так. — Файн уселся в кресло, жестом показав Штейнбергу сесть напротив. — Я хочу обсудить с вами кое-какие проблемы. Принято решение, не восстанавливать рудник пока все не уляжется. Тех изумрудов, что есть на складе, хватит на ближайшие два года.

— А кто вообще может представлять опасность?

— С ювелирами Золотовым и Алдошиным мы договорились, они скоро отправятся в Силезию, где будут заниматься огранкой изумрудов. Там вы их наверняка встретите. Малахов остается здесь и будет работать у нас в охране, если ваш друг Соколов не переманит его на завод. Князь и Воронин мертвы, как и их подельники. Неизвестна участь старшего из братьев Дуловых — Александра, вот он может представлять реальную угрозу, как и директор одного из отделений Петербургской Сохранной казны Забелин, но это вас не должно волновать.

— Вы уверены, что англичанин Барнс не попытается взять реванш за поражение в Екатеринбурге, Ричард предупреждал, что он очень мстителен.

— Забудьте про Барнса, никакой опасности он не представляет. Как бы ни приятно было путешествовать с молодой женой по Европе, вам придется довольно много времени уделять работе. Вот об этом я и хотел с вами поговорить.

— Я вас внимательно слушаю, Густав Францевич.

— В Амстердаме вы посетите магазин ванн Дейка, он расположен в здании Товарной биржи, только не внутри, а снаружи, его легко найти по характерной вывеске. Сейчас магазин продает только ограненные ювелирные камни, однако, как показало время, этого не достаточно. Нужно создать ювелирную мастерскую по изготовлению уникальных украшений. Эта задача не под силу моему старшему сыну Томасу, который живет в Саксонии. Он прекрасный огранщик, но отнюдь не художник и тем более не дизайнер, в отличие от вас.

— Зачем вообще нужна эта мастерская в Европе, почему не создать ее здесь в России?

— Во-первых, жители европейских стран, значительно богаче россиян, и покупателей на эксклюзивные ювелирные изделия там, в сотни, а то и тысячи раз больше, чем в России. Во-вторых, вывезти необработанные камни из России можно вообще без проблем, тогда как золото и ювелирные изделия, либо вообще запрещены к вывозу, либо облагаются огромными пошлинами. Как бы мы не крутили, выгоднее иметь такую мастерскую именно в Европе.

— Почему вы только сейчас задумались о создании подобной мастерской?

— Три года работы на европейском рынке показали высокий спрос на уральские камни, не только на изумруды, но и на аметисты, цитрины, гранаты. Не открою Америки, если скажу, что любой камень может быть как ювелирного качества, так и не ювелирного. Образно говоря, те же алмазы, изумруды и рубины могут быть абсолютно непрозрачными, мутными, с посторонними включениями и трещинами. От этого они не перестанут быть алмазами, изумрудами и рубинами, вот только «драгоценными» они никогда не будут. Какую бы форму огранки вы им не придавали, как бы вы их не полировали, они никогда не станут яркими и блестящими. В тоже время самые обычные камни, такие, как кварц или кальцит могут быть идеального качества и прозрачности, и после соответствующей обработки будут искриться, и переливаться не хуже бриллианта. За эти годы мы переправили в Саксонию большое количество уральских самоцветов высшего качества. Сейчас у Томаса ими уже забит целый склад. Вам, как ювелиру не нужно объяснять, что разница между ценой полуфабриката, каким, по сути, является ограненный камень и готовым изделием может быть значительной, все зависит от качества камней и художественной стоимости продукта. В нашем случае, те же аметисты густо фиолетового окраса, без трещин и посторонних включений могут цениться на уровне алмазов и изумрудов, но только в ювелирных украшениях, поскольку оценка их стоимости крайне сложное дело. Можно провести оценку камней и золота, на основе каких-то средних данных, но как оценить художественную стоимость изделия? Сколько реально оно может стоить? Блестящий ответ на этот сложный вопрос дал один древнеримский поэт: «Любой товар стоит столько, сколько за него готов заплатить покупатель». Может быть, я объясняю несколько сумбурно, однако суть я думаю, вы поняли.

— Вы не предполагаете, что ваши изделия могут копировать?

— Как? Все украшения будут в единственном экземпляре, а потом, где копиисты возьмут такие камни? Я видел вашу работу, украшения княгини Ливен и графини Орловой, эскизы которых вы разрабатывали — великолепны, а вот ваша оценка своего труда явно занижена.

— Что вы имеете в виду?

— Вы сказали, что эти парюры стоят недорого.

— Да, ведь там стоят аметисты и гранаты.

— Вы ошибочно исходите из общепринятой оценки ювелирных камней, а нужно оценивать изделие в целом, включая и его художественную стоимость. Кстати, вы сами это отмечали в своей лекции на примере двух колец.

— Откуда вам это известно?

— Неважно. Вы прекрасный художник, ваше призвание создавать ювелирные украшения, однако по своей природной скромности вы не можете реально оценить свой труд. Я не говорю, что это плохо, просто каждый должен заниматься своим делом. Ваша задача создать такую ювелирную мастерскую в Европе. Все хозяйственные вопросы будет решать Томас, он же отвечает за огранку камней, на вас ляжет подбор персонала и организация работ, а Анна займется бухгалтерией и учетом.

— Она знает?

— Конечно. Она сама настояла на этом. — Файн достал из ящика стопку потертых тетрадей и положил их на стол. — Здесь собраны мои эскизы, конечно, им далеко до ваших, но может быть какие-то отдельные идеи и решения вам пригодятся.

— Спасибо. — Генрих передвинул тетради к себе. — У меня тоже есть несколько десятков эскизов, да и у дяди можно будет забрать все материалы, поскольку мастерскую он закрыл.

— Прекрасно! Наберется солидный архив, а в дороге будет время его разобрать. Помните одно, уральским самоцветам нет конкурентов в Европе. Ни одна европейская ювелирная компания не имеет такого выбора камней, а значит, не сможет соперничать с нами.

Глава 54. Москва, 17 июля 1798 года (вторник)

Ростопчин тепло встретил, приехавших с Урала гостей. От завтрака Штейнберг и Соколов отказались, а до обеда было еще далеко, поэтому расположились в кабинете, куда подали шампанское и фрукты. Бывший фаворит императора на правах хозяина разлил шампанское по бокалам и предложил тост за счастливое возвращение. После того, как приличия были соблюдены, гости удобно расположились в мягких креслах и Штейнберг приступил к изложению уральской одиссеи, что заняло более двух часов. Все это время Ростопчин внимательно слушал, иногда делая пометки в своей тетради, изредка задавая вопросы, или уточняя детали. Когда Штейнберг в конце своего повествования вскользь упомянул, что директор школы Густав Файн сразу усомнился в подлинности документов, Ростопчин жестом остановил рассказчика.

— Господа, я должен извиниться перед вами за эту мистификацию с «Тайной полицией». Я посчитал, что вам будет удобней и безопасней выполнять свою миссию, имея официальное прикрытие. Проект создания этой организации действительно обсуждался мною с императором, и даже был им поддержан, вот только довести задуманное до логического завершения не получилось по причине моей внезапной отставки. Эти жетоны и удостоверения изготовлены по моему личному заказу.

— Федор, никаких претензий с нашей стороны нет. — Поспешил заверить Ростопчина Соколов. — Твоя, как ты это называешь, мистификация, помогла нам в короткий срок выполнить задание, а жетоны и документы выполнены на очень высоком уровне и не вызвали ни у кого подозрений, ну, разве что у Файна. Этого саксонца вообще трудно обмануть!

— Насколько я понял, никаких реальных фактов, подтверждающих, что изумрудный рудник принадлежит ювелирной школе, у нас на руках нет? — Уточнил Ростопчин.

К удивлению Штейнберга, никакого огорчения в голосе бывшего вельможи он не уловил.

— Это так, Федор Васильевич. — Подтвердил он выводы Ростопчина. — Доказать эту связь практически невозможно. Система настолько продумана, что юридически они неуязвимы. К тому же рудник сейчас закрыт, и найти его будет не просто, зная, как Файн умеет прятать концы в воду.

— Однако вы смогли докопаться до истины. — Ростопчин улыбнулся и отвесил легкий поклон в сторону сидевших напротив друзей. — Это говорит о том, что я еще не потерял хватку и не разучился разбираться в людях.

Штейнберг и Соколов с удивлением посмотрели на Ростопчина.

— Федор, боюсь тут нечему радоваться. — Соколов на правах старого боевого товарища решил, что ему будет проще высказать горькую правду. — Тебе фактически не с чем идти к императору.

— Виктор, ты думаешь, я этого не понимаю? — Ростопчин открыл вторую бутылку и разлил вино по бокалам. — Не буду лукавить, я действительно собирался таким образом вернуться ко двору, ошибочно полагая, что идет хищническое разграбление казенных недр, ради личной наживы. На деле же все оказалось совсем иначе. Когда Генрих Карлович рассказал, куда идут средства от продажи изумрудов, я испытал легкое замешательство от того, что в России нашлись люди, способные на такие поступки. Вместо горечи и разочарования по поводу крушения моих мелких честолюбивых планов я испытал патриотический прилив гордости. Господа, если в России есть такие люди — у нее есть будущее! Вот за это, я и предлагаю выпить.

Когда волнение немного улеглось, Ростопчин продолжил беседу.

— Расследование, связанное с уральскими изумрудами доставило мне огромное удовольствие. Вы правильно заметили, Генрих Карлович, что система добычи, транспортировки, обработки и сбыта была продумана идеально, но, это же, относится и к получению наличных денег. Пока вы искали рудник, я подошел к делу с другой стороны. Понятно, что камни уходят в Европу, но как обратно приходят деньги, ведь банков в России фактически нет. Миллион рублей, это полторы тысячи пудов серебра. Переправить такую сумму наличными в Россию можно только морем, и связано это с огромным риском. После консультации с бывшим президентом коммерц-коллегии Александром Романовичем Воронцовым я понял, что возможен другой путь. Покупатель мог расплачиваться за камни не наличными деньгами, а товаром. Я инкогнито приехал в Петербург и провел негласное расследование на таможне. Так вот, из Голландии регулярно поступают большие партии мануфактуры на имя купца Томаса Файна. Теперь мы можем с уверенностью сказать, что это один из сыновей директора Художественной школы. Файн реализует товары по оптовым ценам, получая наличные средства. Сразу скажу, что с налогами и таможенными пошлинами у него все чисто, единственный вопрос касается оплаты полученного им товара, но это уже никак не затрагивает казну. Фактически, нам с вами удалось за два месяца распутать это сложное дело, и при иных обстоятельствах мы вполне могли довести начатое до логического завершения, но придется довольствоваться лишь чувством наслаждения от хорошо проделанной работы. Мне жаль, господа, что я не смогу выполнить своих обязательств по отношению к вам.

— Федор, мы не в обиде. — Соколов, заранее взял на себя эту щепетильную часть разговора. — Мы понимаем, что в этом нет ни твоей, ни нашей вины. Будь мы эгоистами, возможно и попытались бы обратить эту ситуацию себе на пользу, но мы такие, какие есть и, слава богу, что это так. Предлагаю отпустить Генриха, его с нетерпением ждет одна молодая особа, а я еще отниму у тебя немного времени для беседы tête-à-tête.

— Еще несколько минут, Генрих Карлович, и мы вас отпустим. С изумрудами все понятно, с революцией в ювелирном деле я тоже вроде разобрался, но один вопрос все-таки остается. Объясните мне, как можно зарабатывать большие деньги на простых камнях, которые не относятся к драгоценным и стоят, образно говоря, копейки.

— Попробую, Федор Васильевич. Предположим, что вы нашли цитрин весом три золотника. Это обычный кварц, самый распространенный минерал на земле, только желтого цвета. Скупщик, не станет покупать у вас один этот камень, как правило, такой «мусор» продается на вес и действительно стоит копейки. Но вот камень огранили и перед нами уже не невзрачный грязно-желтого цвета кристалл кварца, а прекрасный сверкающий гранями продукт ювелирного искусства, весом двадцать карат, цена которого будет исчисляться трехзначными цифрами. Почувствуйте разницу: камень, за который вчера не давали даже рубля, сегодня стоит сто, или даже больше. И это еще не все. В торговле, как правило, чем больше объем закупок, тем ниже цена единицы товара. Например, покупка одной штуки ткани обойдется вам в сто рублей, в то время как при покупке десяти штук ткани, каждая будет стоить уже девяносто рублей. С ювелирными камнями все наоборот, поскольку подобрать партию из нескольких штук, а тем более десятков, по цвету, тону, чистоте и огранке, очень сложно. Допустим, вы хотите изготовить кольцо, для которого вам нужен всего один ограненный аметист. Задача простая и поэтому вы заплатите за него, например, десять рублей. Если вы захотите изготовить кольцо и две сережки, то вам понадобится три одинаковых камня и за комплект из трех аметистов вам придется заплатить уже сорок пять рублей, или по пятнадцать рублей за штуку. Тенденция понятна. Чем больше камней в партии, тем выше будет цена одного камня. Учитывая, что ювелирные изделия могут содержать несколько десятков камней, то их подбор становится очень сложной задачей, соответственно будет расти и цена каждого камня.

— Насколько мне известно, за российские аметисты в Париже платили по несколько сотен рублей.

— Верно, Федор Васильевич, платили за прекрасные коллекционные образцы. Часть действительно попала в минералогические коллекции, но основную массу скупили европейские ювелиры, и неплохо на этом заработали. Россия очередной раз продала свои природные богатства в виде сырья, по соответствующей цене, а могла десятилетиями зарабатывать на этом, пополняя свой скудный бюджет.

— Александр Романович Воронцов, когда я поведал ему про аферу с изумрудами, сразу сказал, что человека, который все это придумал, нужно не судить, а назначить президентом коммерц-коллегии. Получается, что он был недалек от истины. Спасибо за проделанную работу, Генрих Карлович, приятно было с вами сотрудничать, жетон и удостоверение оставьте себе на память.

После того, как Штейнберг, тепло, попрощавшись с собеседниками, покинул гостеприимный дом, Соколов рассказал Ростопчину то, о чем его друг из скромности умолчал. Тут было все: драка с пьяными купцами, афера с подложным векселем, уроки в ювелирной школе, создание мыловаренного производства и женитьба на Анне. Рассказ бывшего однополчанина вызвал неподдельный интерес у Ростопчина, особенно ему понравилось, как Анна сама посваталась к Генриху.

— Нужно будет непременно познакомиться с этой решительной особой. — Заразительно смеясь, заявил Ростопчин. — Уверен, она даст сто очков вперед всем нашим придворным дамам.

— Анна серьезная девушка, с ней Генрих не пропадет. — Подтвердил Соколов. — С цифрами управляется не хуже любого министра финансов, недаром она ведет бухгалтерию нашего производства.

— Ты не догадался привезти своему бывшему однополчанину хоть один образец вашей продукции?

— Какой вопрос, Федор, конечно привез. Там внизу в холле, рядом с дверью стоит коробка, прикажи принести ее сюда.

Ростопчин вышел, и вернулся через пару минут вместе с конюхом Иваном, в руках у которого была небольшая коробка, обмотанная тонкой липовой веревкой. Поставив коробку на пол возле Соколова, конюх удалился. Виктор взял нож аккуратно разрезал веревку, достал оттуда красивую шкатулку из уральского малахита и поставил ее на стол. Ростопчин приподнял крышку и увидел уложенные ровными рядами стопки золотых империалов.

— Здесь ровно тысяча рублей, которые ты потратил на нашу поездку. — Соколов жестом руки остановил Росточина, который собирался что-то возразить. — Ты согласился, сохранит тайну изумрудного рудника, руководство школы это оценило и возмещает тебе понесенные убытки. Здесь также сто кусков хвойного мыла, произведенного на нашем уральском заводе — это уже лично от нас. Растроганный Ростопчин подошел к Соколову и обнял его.

— Спасибо, Виктор. Мне плевать на эту тысячу, я их давно списал, а вот само отношение дорогого стоит. Ты не возражаешь, если я посмотрю ваш подарок?

— Какие проблемы, Федор.

Ростопчин нагнулся, взял кусок мыла, понюхал и стал с интересом его рассматривать.

— Скоро вернусь! — Бросил он в сторону Виктора и выскочил из комнаты.

Вернулся он минут через десять.

— Charmante! — Восхищенно воскликнул он, буквально влетая в кабинет. — Кто говорил, что русские ничего не умеют? — Виктор, я заказываю лично для себя тысячу кусков.

— Федор, ты даже не поинтересовался ценой.

— Думаю, не дороже марсельского?

— Дешевле в пять раз!

— И при такой цене вы еще умудряетесь получать прибыль?

— Почти пятьдесят процентов!

— Бог мой! — Очередной раз воскликнул Ростопчин. — И ты говоришь, что все это создал Штейнберг за одну неделю?

— Charmante! — Очередной раз повторил Ростопчин. — При желании Россия могла бы завалить Европу качественным недорогим мылом.

— Англичанин Скотт именно это и собирается сделать, перепродавая наше мыло.

— А могла бы казна этим заняться! — Бушевал Ростопчин, нервно расхаживая по кабинету. — Впрочем, что об этом говорить, наши чинуши думают только особственном кармане. Передай мы сейчас изумрудный рудник в казну, ведь завтра все растащат и не подавятся. Установить качественный контроль над работой государственных заводов, приисков и рудников, очень сложно, для этого нужны грамотные, а главное честные люди, да где же их возьмешь, когда столько лет чиновники только тем и занимались, что безнаказанно расхищали казну. По-другому они не только не могут, но и не хотят работать! Император пытается исправить ситуацию, в корне искоренить данную порочную практику, но это длительный процесс, рассчитанный на десятилетия, а история вряд ли предоставит ему столько времени.

— Успокойся, Федор, ты сейчас в отставке. — Соколов разлил шампанское. — Давай лучше выпьем.

— Давай. — Согласился опальный вельможа, усаживаясь на софу рядом с Виктором. — За что будем пить?

— У меня есть еще одно поручение, только ты не шарахайся сразу. — Соколов достал из кармана два одинаковых продолговатых футляра, обтянутых белым бархатом и положил их на стол перед хозяином дома.

— Здесь две одинаковые парюры, из четырех предметов: колье, серьги и кольцо, — одна для императрицы Марии Федоровны, вторая для твоей жены — Екатерины Петровны.

Ростопчин открыл ближайший к нему футляр. Внутри, на белом бархате, блестя и сверкая, лежали: колье, две сережки и кольцо.

— Это изумруды?

— Да, Федор, это уральские изумруды.

— Прекрасная работа. — Восхищенно сказал Ростопчин, рассматривая колье. — Похоже на взятку, ты не находишь, Виктор?

— Нет, Федор, не нахожу. Юридически взятка это дача материальных ценностей должностному лицу, а ты в настоящее время не занимаешь никаких постов.

— Со мной понятно, а император?

— Где ты видели, чтобы монарху давали взятку? Любое подношение расценивается как подарок.

В это время в кабинет вошла Екатерина Петровна.

— Господа, откуда это прелестное мыло? — Он подошла к столу и увидела в руках у мужа ожерелье. — Федя, откуда у тебя эта красота?

Забрав колье, Екатерина Петровна подошла к висевшему на стене зеркалу и примерила его.

— Очаровательно, ты не находишь? — Она несколько раз повернулась туда-сюда перед зеркалом. — К нему бы еще сережки… — Мечтательно закатив глаза, произнесла она. — Идеально подойдет к моему новому бежевому платью?

Ростопчин улыбнулся и протянул жене раскрытый футляр, где лежали остальные предметы.

— Федя, это все мне? — Воскликнула она, взяв футляр и прижав его от волнения к груди. — И сколько стоит это удовольствие?

— Это подарок, Катюша. — Ростопчин погладил жену по голове. — От очень хороших людей.

— Виктор, это правда? — Обратилась она к Соколову.

— Можете не сомневаться, Екатерина Петровна. — Успокоил Ростопчину Виктор. — В России всего два таких комплекта, один у вас, второй, — он кивнул в сторону лежавшего на столе футляра, — у императрицы.

— Прелестно! — Екатерина Петровна поцеловала мужа и, сделав реверанс в сторону Соколова, опрометью выскочила из кабинета.

— Теперь мы ее не скоро увидим. — Ростопчин вернулся на место. — Пока весь свой гардероб не перемеряет, не успокоится. Кстати, ты не подскажешь, как мне передать подарок императрице?

— Думаю, это будет не сложно, потому, что еще до конца этого года, император вернет тебя ко двору.

Ростопчин внимательно посмотрел на своего старого друга.

— Виктор, с каких это пор, ты стал провидцем?

— Федор, люди, которые мне это обещали, слов на ветер не бросают. Давай выпьем за твое возвращение на службу. Как выражается мой друг Генрих, чем больше таких людей как ты будет во власти, тем лучше для страны.

Оглавление

Глава 1. Москва, Замоскворечье, май 1770 года. (Предыстория)

Глава 2. Москва, 22–25 октября 1797 года (воскресенье — среда)

Глава 3. Москва, 26 октября 1797 года (четверг)

Глава 4. Москва, 29 октября — 1 ноября 1797 года (воскресенье — среда)

Глава 5. Москва, ноябрь 1797 года (пятница)

Глава 6. Москва, 23 ноября1797 года (четверг)

Глава 7. Москва, 1 декабря 1797 года (пятница)

Глава 8. Москва, 11 апреля 1798 года (среда), Большая Лубянка. (Этот дом Ростопчин купил только в 1811 году, а в 1798 году он его снимал)

Глава 9. Петербург, 23 апреля 1798 года (понедельник)

Глава 10. Петербург, 24–25 апреля 1798 года (вторник — среда)

Глава 11. Москва, 12–25 апреля 1798 года (четверг — среда)

Глава 12. Усадьба «Андреевское» 26 апреля 1798 года (четверг)

Глава 13. Москва, 30 апреля 1798 года, (понедельник)

Глава 14. Екатеринбург — Билимбай, 11 мая 1798 года (пятница)

Глава 15. Невьянская дача — Екатеринбург, март 1784 года. (Предыстория)

Глава 16. Билимбай, 12 мая 1798 года (суббота)

Глава 17. Невьянск, 13–15 мая 1798 года (воскресенье — вторник). Начало

Глава 18. Невьянск, 13–15 мая 1798 года (воскресенье — вторник). Продолжение

Глава 19. Невьянск, 13–15 мая 1798 года (воскресенье — вторник). Окончание

Глава 20. Екатеринбург, 16 мая 1798 года (среда)

Глава 21. Екатеринбург, 17 мая 1797 года (четверг)

Глава 22. Екатеринбург, 18–19 мая 1797 года (пятница — суббота)

Глава 23. Екатеринбург 19–20 мая 1798 года (суббота — воскресенье)

Глава 24. Екатеринбург 21 мая 1798 года (понедельник)

Глава 25. Голландия, Амстердам, май 1794 года. (Предыстория)

Глава 26. Екатеринбург, 22 мая 1798 года (вторник). Начало

Глава 27. Екатеринбург, 22 мая 1798 года (вторник). Продолжение

Глава 28. Екатеринбург, 22 мая 1798 года (вторник). Окончание

Глава 29. Екатеринбург, 23 мая 1798 года (среда)

Глава 30. Екатеринбург 24 мая 1798 года (Начало)

Глава 31. Екатеринбург 24 мая 1798 года (четверг). Окончание

Глава 32. Екатеринбург, 25 мая 1798 года (пятница)

Глава 33. Невьянск — Екатеринбург, 26 мая — 1 июня (суббота — пятница)

Глава 34. Екатеринбург, 27 мая 1798 года (воскресенье). Начало

Глава 35. Екатеринбург, 26–27 мая 1798 года (суббота — воскресенье). Продолжение

Глава 36. Екатеринбург, 27 мая 1798 года (воскресенье). Окончание

Глава 37. Невьянск — Екатеринбург, 28 мая (понедельник). Начало

Глава 38. Невьянск — Екатеринбург, 28 мая (понедельник). Окончание

Глава 39. Екатеринбург 29 мая 1798 года (вторник)

Глава 40. Екатеринбург, 31 мая 1798 года (четверг)

Глава 41. Петербург, октябрь 1794 года (Предыстория)

Глава 42. Екатеринбург, 1 июня 1798 года (пятница). Начало

Глава 43. Екатеринбург, 1 июня 1798 года (пятница). Окончание

Глава 44. Екатеринбург, 2 июня 1798 года (суббота)

Глава 45. Екатеринбург, 3 июня 1798 года (воскресенье)

Глава 46. Екатеринбург, 5 июня1798 года (вторник)

Глава 47. Екатеринбург, 6 июня 1798 года (среда). Начало

Глава 48. Екатеринбург, 6 июня 1798 года (среда). Продолжение

Глава 49. Екатеринбург, 7 июня (четверг)

Глава 50. Изумрудный рудник, 9 — 10 июня (суббота — воскресенье)

Глава 51. Екатеринбург, 10 июня 1798 года (воскресенье)

Глава 52. Екатеринбург, 11 июня (понедельник). Начало

Глава 53. Екатеринбург, 11 июня (понедельник). Окончание

Глава 54. Москва, 17 июля 1798 года (вторник)