Крест Марии (СИ) [А. Фонд] (fb2) читать онлайн

Annotation

А что, если в жуткий ледяной ад «мира Креста» Дема Михайлова попадёт женщина, рождённая в СССР? Выживет ли она в воздушной тюрьме, кружащейся вокруг застывшего Столба, посреди погруженного в темноту Белого Безмолвия? Сможет ли победить этот мёртвый шёпот? Принять извечное одиночество? Вынести свой крест?

Крест Марии

От автора

ПРОЛОГ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

ЭПИЛОГ

Крест Марии

От автора

Мне нравится цикл «Крест» от Дема Михайлова. В принципе, у него все циклы прекрасны, но именно этот меня настолько зацепил, что я уже не первый год нахожусь под впечатлением от романа «Перекресток одиночества». Перечитываю его периодическио и каждый раз нахожу что-то новое.

Главная мысль, суть романа – то, что Автор взял за основу сюжет о Спасителе. Который спустился (попал) в эту мрачную реальность, выжил, зажег в сердцах людей надежду и повел их за собой. Только библейский Спаситель умирает, чтобы воскреснуть и спасти людей. А у Гниловоза – свой Путь: чтобы спасти людей, ему, наоборот, нужно выжить в ледяном аду одиночества и спастись самому.

Канон: https://author.today/work/22933

Моя рецензия на канон: https://author.today/review/310304

Казалось бы, простой незамысловатый сюжет, а вот не отпускает и всё. При этом я часто ловлю себя на мысли о том, а как бы такой ситуации повела себя слабая женщина? У Библейского Спасителя была Мария, и здесь, в этой истории, Дем Михайлов тоже значительную (хоть и второстепенную) роль отвёл именно Марии. В романе она изображена скупыми мазками, фрагментарно, с 13 по 14 главы. Её роль – будучи вдохновительницей обречённых на одиночество узников, показать своей случайной и страшной гибелью, что если долго ждать, то можно так ничего и не дождаться.

Я же хочу посмотреть на всю эту ситуацию её глазами, глазами немолодой женщины, которой довелось попасть в странный ледяной ад и жить, выживать, с надеждой на избавление. Мария – самая противоречивая и неоднозначная личность в этой истории, и поразмышлять о её судьбе мне показалось интересным.

Дем Михайлов дал мне разрешение на написание книги по «Перекрёстку одиночества». Более того, мы согласовали основные вопросы, возраст героини, дату попадания и так далее. И прежде, чем опубликовать эту историю, он её прочитал.

Надеюсь, вам будет интересно посмотреть на всё это с другой точки зрения.

Книга (фанфик) называется просто и незамысловато – «Крест Марии».

Приятного чтения!

ПРОЛОГ

Женева, 1982 год.

Когда на гроб Бенджамина упал последний ком земли, эта старая коза Адолфа, его мамаша, сказала:

– Собирай свои манатки, и чтобы я тебя здесь больше не видела! У тебя ровно час.

На поминальный обед меня не пригласили.

В последний раз я оглянулась на усыпанный белыми лилиями свежий холмик, на застывших, словно восковые статуи, братьев с толстыми глупыми женами, на исходящую ядом свекровь, на сутулого Йоргена, его сына от первого брака.

Как стая ворон.

Я вышла из кладбища через старые кирпичные ворота с башенкой, увенчанной потемневшей мраморной скульптурой пухлощёкого ангела. Он укоризненно смотрел на меня мудрым взглядом.

Я скривилась и показала ему кукиш. Он не ответил, а я пошла собираться.

Наш с Бенджамином дом находился в типичном фахверковом здании почти рядом с улицей Гранд-Рю, где, говорят, родился сам Жан Жак Руссо. Здесь мы прожили практически семь счастливых лет. Жаль, так и не расписались. Не могли, ведь развода от Геннадия я не получила. Да и кто ж знал, что всё так выйдет?

– Мари, mon cher ami, это ты? – донесся из соседней комнаты хриплый голос Мадлен, старшей сестры Бенджамина.

Бедняжка совсем сдала и её даже не взяли на похороны. Хотя не уверена, что она до конца осознавала, что происходит.

– Да, дорогая, не беспокойся!

Я прислонилась к стене и взглянула в зеркало: под глазами залегли синяки, щеки запали, – слишком тяжело мне дались последние месяцы, когда он слёг. Да, от той Машеньки Покровской, восторженной мечтательницы, которая семь лет назад бросила всё и сломя голову понеслась вслед за любовью, больше ничего не осталось.

Сейчас мне сорок четыре. И я теперь вдова. А с сегодняшнего дня стала ещё и бездомной.

Замечательная перспектива, что уж тут говорить.

Я напихивала вещи в небольшой дорожный чемодан, а в дверях соляным столбом застыла Глория, домработница, из греческих переселенцев, и внимательно следила, чтобы я не захватила чего лишнего.

Когда я уже выходила из дома, услышала, как Мариэтта, соседка, которая всегда так мило улыбалась, сказала мне в спину:

– И правильно, гнать её надо отсюда! Эти русские, дай им волю, захватят весь мир! Как саранча!

Я обернулась и показала ей кукиш.

Лицо Мариэтты перекосило, а я ей подмигнула и пошла дальше.

Я дошла до улицы Гранд-Рю, мимо улицы Кожевников, затем свернула к площади Фруктового рынка. Чуть не доходя, в старом готическом здании, был расположен антикварный магазин Огюста Больца, где я последние два года работала оценщицей букинистики и нумизматики. Мне повезло, что меня сюда взяли, а всё благодаря опыту работы в архивах Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина (ну и связям Бенджамина. Без этого здесь никак). Тринадцать лет там отпахала после института, всё-таки. А когда дышать пылью советских архивов надоело до крика – меня угораздило влюбиться в иностранца и сбежать в новую жизнь, чтобы дышать уже пылью архивов буржуинских.

Такой вот результат.

Я толкнула тяжелую дверь и вошла в полутёмное помещение под дребезжание колокольчика. Пахнуло запахом старой мебели, воска и кисло-пряных индийских благовоний. Пока глаза привыкали к полумраку, я подслеповато щурилась, – старик Больц с каждым годом становился всё прижимистее и экономил везде, где только можно.

– Мари? – от удивления его сморщенное, как печёное яблоко лицо ещё больше сморщилось. – Что ты здесь делаешь?

Он вышел из подсобки и вопросительно уставился на меня. Голова его тряслась.

– Можно я переночую в подсобке? – спросила я и, глядя в его выцветшие глаза за толстыми стёклами очков, торопливо прибавила, – в счёт зарплаты, конечно же.

– Эм-м-м… Мари… – скривив лицо, замялся Больц. – Мы тут с сыном подумали и решили сократить букинистический отдел. Он больше не приносит того дохода, как раньше. Спрос, к сожалению, сейчас сильно упал. Времена такие. Кассиан считает, что мы должны сосредоточиться на картинах.

– А я? – упавшим голосом переспросила я, уже заранее зная ответ.

– Извини, но мы в услугах букиниста больше не нуждаемся, – проскрипел Больц, отводя взгляд, и добавил. – Я хотел сообщить тебе завтра, но раз ты сама пришла сейчас…

– Понятно, – сказала я, стараясь держать себя в руках. – А расчёт получить…

– Это к Кассиану, – отмахнулся старик. – Он вернется из Цюриха послезавтра. Тогда и приходи…

– Ладно, прощайте, – упавшим голосом сказала я, размышляя, куда податься на ночь глядя, ведь в карманах у меня было не густо.

– Погоди! – напыжился Больц, – ты не закончила работу. Вот, возьми!

Он сунул мне в руки связку потрёпанных книг и сварливо добавил:

– Иначе Кассиан не сможет рассчитать тебя.

Машинально я ухватила увесистую стопку и рассеянно вышла из магазина, не прощаясь. В одной руке я несла чемодан с вещами, в другой – связку книг, на плече висела сумочка, но тяжести я совсем не чувствовала.

Я вообще ничего не чувствовала.

Я долго куда-то брела, бездумно глядя впереди себя, пока, наконец, не уткнулась в небольшую скульптурную композицию, вроде как Блаженного Августина с крестом в руках. В канун очередного муниципального праздника, их сейчас понатыкали по всему городу. Аккуратно остриженные кусты розмарина и лаванды уютно окружали статую. Алебастровый пузатый святой смотрел на меня с таким осуждением и настолько явной насмешкой, что нервы мои не выдержали. Я схватила тяпку, явно позабытую кем-то из рабочих, и изо всей дури лупанула по его наглой насмешливой морде. Но то ли рука дрогнула, то ли меткость у меня была так себе, но попала я по кресту. С грохотом кусок откололся и упал на вековую брусчатку, обдав меня алебастровой крошкой.

И тут только я поняла, что натворила.

Нет, я никогда не была особо верующая, в церковь ходила только когда мамашка Бенджамина начинала недобро на меня коситься. У нас же, в советской школе, вовсю царил атеизм.

Но всё равно стало как-то не по себе.

Я раздражённо отбросила тяпку, отряхиваясь от алебастровой пыли, пнула осколки креста и побрела дальше.

Зато хоть пар выпустила.

Пошёл дождь. Ледяные струи косо шелестели по асфальту, всё ускоряя ритм. А я была в легком темно-зелёном платье (чёрного у меня не было) и босоножках. Платье тут же намокло и тяжёлым комом липло к ногам.

Чёртов день никак не заканчивался.

Я ускорила шаг. Ковылять на высоких каблуках было чертовски неудобно, но дождь подгонял.

Я не знала, куда мне идти, мои зубы уже стучали от холода.

И тут на глаза попалась вывеска: кнайпа «Пляска смерти». Узкие готические окна приветливо подмигивали сквозь витражные стёкла. Из-за дверей доносилась обрывки музыки.

Заходить ужасно не хотелось, но других вариантов всё равно не было, и я толкнула дверь – по ушам жахнула «Розамунда», которой весело подпевали пьяненькие посетители. Слышались хлопки и притопывания в такт. От одуряюще густых запахов жареной картошки, лука и мяса у меня заурчал живот.

– Пинту горячего глинтвейна и что-нибудь перекусить, – сделала заказ я, прикидывая, хватит ли у меня денег рассчитаться.

Я устало опустилась на скамейку у самого дальнего столика и смежила веки.

– Ваш заказ, фрау, – голос официанта буквально вырвал меня из полусна.

Я отпила горячего вина, щедро сдобренного специями, чувствуя, как кровь приливает к щекам и озябшим конечностям. Стало тепло. После третьего глотка в голове слегка зашумело. Не удивительно, ведь я весь день ничего не ела. Да и вчера вечером тоже.

Я с жадностью набросилась на яичницу с беконом и умяла всё за раз. Даже крошки хлеба смела.

От обильной еды и глинтвейна я аж осоловела.

– Вы позволите? – рядом со мной стоял невзрачный толстячок в сером несвежем костюме и мятой синей рубашке, очевидно из бюргеров средней руки.

Я вопросительно взглянула на него.

– Там шумно, – пожаловался он, показывая на веселящийся зал, и, взглянув на мой опустевший бокал добавил, – а я вас угощу ещё глинтвейном. Как компенсация за беспокойство.

Я чуть задумалась, затем согласно кивнула.

– Гнусный денёк, – тяжело вздохнул он, когда, наконец, сделал заказ.

– Угу, – согласилась я, чтобы поддержать беседу.

– Вот почему жизнь так несправедлива? – мужчина достал из нагрудного кармана большой клетчатый платок и устало протёр взопревшую лысину.

Я скептически пожала плечами. Мне хотелось ответить, мол, да что ты знаешь о несправедливости, но я разомлела и было лень.

Помолчали.

В зале веселье набирало обороты.

– Сейчас стало так трудно найти приличную работу, – внезапно пожаловался мужичок тихим голосом, – а ещё труднее её удержать. Пашешь, пашешь, все дни напролёт, а потом внезапно, словно обухом по голове – всё, вас понизили в должности. Чёртова жизнь! Как же это всё несправедливо!

Я понимающе ухмыльнулась. Точнее это была не столько улыбка, сколько наполненный горечью оскал. Несправедливо! Мне внезапно захотелось рассказать ему всё, чтобы он понял, что такое настоящее «несправедливо». Меня вдруг как прорвало, и я заговорила, я говорила долго, взахлёб…

Мужчина оказался очень внимательным и понимающим собеседником. Он согласился, что старая Адолфа – та ещё дрянь, и что могла бы и по-человечески отнестись ко мне. Тем более я столько лет жила с её сыном.

– Она все эти годы, целых семь лет, надеялась, что у нас с Бенджамином всё не серьёзно, – пожаловалась я, отпивая большой глоток глинтвейна. – А когда поняла, что ничего из её ожиданий не выйдет – начала интриги крутить и настраивать всех против меня.

– Многие матери считают, что они рожают сыновей лишь для себя, – согласился мужчина. – Ещё глинтвейна?

Я кивнула. Понемногу я приходила в себя, и ещё одна пинта ничего плохого мне уж точно не сделает. А напряжение последних дней так хотелось сбросить.

Помолчали, пока официант не принёс заказ.

– И вот мне сорок четыре, а жизнь полностью рухнула, – грустно покачала головой я, – одни осколки остались. А с чего начинать – не знаю. Я тут одна, в чужой стране, чужая культура… Домой, в Советский Союз, вернуться после того, как сбежала – не могу, сами понимаете, здесь же начинать что-то новое – не хочется. Да и сил больше нету…

– А замуж? – вдруг перебил меня мужчина.

– Тем более замуж, – на мои глаза навернулись слёзы, – так как с Бенджамином уже не будет, так и зачем начинать?

Мужчина согласно покивал, мол, да, начинать бессмысленно.

Мы ещё поговорили немного об отвлечённых вещах, и тут он опять сказал:

– А что вам хочется?

– Что мне хочется? – грустно усмехнулась я, – Мне хочется забиться в какую-то норку, чтобы меня больше никто и никогда не видел, и не слышал! Вот что мне хочется!

– Точно? А жалеть не будете? – простодушно спросил он, чуть склонив голову набок и стал похож на большого лысого птенца. – Женщины так любят все эти праздники, театры, гости…

– Ну уж точно не я, – заверила я убеждённо и покачала головой. – Я так устала от всего этого. Мне бы покоя… спрятаться за толстыми стенами и никого больше никогда не видеть… Но такая мечта, увы, невозможна…

– Всё возможно, – неопределённо сказал мужчина и вдруг, взглянув на часы, заторопился.

Он подозвал официанта, расплатился (кстати, и за мой ужин тоже) и, коротко попрощавшись, вышел из кнайпы.

А я осталась одна. Усталые плечи гудели, но в голове было пусто-пусто. И почти хорошо. Я долго так просидела, бездумно глядя перед собой. Никто меня отсюда не гнал, но, когда последние посетители начали расходиться, я поняла, что пора идти искать ночлег.

Я вышла на улицу, дождь, к счастью, закончился, и вдруг сообразила, что у меня же здесь есть вполне приличная знакомая, я несколько раз ей помогала, думаю, она меня не прогонит. Мне бы всего одну-две ночки перекантоваться, а потом я что-нибудь всё равно придумаю.

Точно! Решено! Иду к Софи!

Я развернулась и решительно зашагала по направлению к Каштановой площади, но тут услышала знакомый голос за спиной:

– По поводу норки не передумали?

– Что? – не поняла я, разворачиваясь.

– Главное, выживите там, Мария! Боритесь! Я знаю, вы сможете! – мужчина внезапно сильно толкнул меня в спину.

От неожиданности я выпустила чемодан с вещами и полетела, словно Алиса в кроличью нору. Летела я долго, аж тошнить начало.

Затем меня окутала вязкая серая хмарь, сознание помутилось, а дальше – темнота…

Глава 1

А боги смеялись....

Я открыла глаза и не смогла сдержать сдавленный вскрик: вокруг была кромешная тьма. Настолько густая, что я сначала испугалась, что ослепла. Но нет, приглядевшись, я заметила небольшое чуть более светлое пятно впереди.

Что это?

Где я?

Что за ерунда?

Как я сюда попала? Неужели виноват тот мужик? Да нет, не может быть! Хотя, с другой стороны, кроме него, я ни с кем в последний момент не общалась.

Да! Точно! Он! Он толкнул меня, чтобы забрать чемодан (вот он удивится, обнаружив там лишь мою поношенную одежду и больше ничего).

Ладно. Толкнул. Отобрал.

Но, чёрт возьми, как я оказалась здесь? В этом странном бункере.

Нет, что-то не складывается.

А зачем я тогда здесь? Меня похитили? Зачем? Будут требовать выкуп? Смешно. Никто за меня и ломаного гроша не даст. А может это какой-то эксперимент и меня будут изучать. Сделают лоботомию… Да нет! Нет!

Мысли заметались калейдоскопом, до тошноты. А нормального объяснения я так и не придумала.

Ладно. Придётся ждать, когда мои похитители появятся…

Лежать на бетонном полу было холодно. Тело болело все так, словно я – отбивная. Я пошевелила пальцами рук и ног и поняла, что всё ещё жива. Вроде бы. Из-за темноты на меня накатила паника. Панические атаки шли волнами, я зажала рот руками и еле-еле сдерживала крик. Было настолько страшно, что меня аж колотило. Там, в темноте, кто-то притаился. Мной овладел иррациональный ужас. Я вскочила. Сердце моё отчаянно колотилось, в ушах стоял шум. Казалось, он смотрит на меня оттуда и ждёт возможности броситься и уцепиться в глотку.

Если бы я верила во все эти духи-привидения, я бы сейчас орала. Но больше всего я боялась, что там, в темноте, может быть крыса. Много крыс. Мокрых, мерзких и пищащих. Крыс и мышей я боюсь до дрожи, до крика.

Я начала прислушиваться, если они там, в темноте, то рано или поздно они выдадут себя писком. Время шло, а я так и сидела, дрожа, напрягая слух, в непроглядной тьме, среди полной тишины. Прошло, очевидно, достаточно много времени, но оно не принесло никаких перемен. Меня окружала все та же тёмная гулкая пустота. Неоткуда было набираться внешних впечатлений. Я постепенно теряла чувство времени.

Начала кружиться голова.

Пока я приходила в себя и пыталась собрать мысли в кучу, задубела окончательно. На мне было лишь лёгкое платье, длиной чуть ниже колена, которое я надевала на похороны Бенджамина, бельё и открытые босоножки. И всё.

Сейчас мне казалось, что становится всё холоднее и холоднее. Когда меня уже заколотило по-крупному и зубы начали выплясывали чеканный ритм, я, наконец, решилась. Осторожно ступая, оступаясь и поминутно спотыкаясь на высоких каблуках, я побрела к светлеющему пятну впереди. Тихо-тихо, крадучись, я ощупала пространство. Рука наткнулась на липкую стену, покрытую плесенью, и я пошла дальше, придерживаясь её легкими касаниями. Каждый раз, касаясь этой липкой грязи, покрывавшей стену, я содрогалась от отвращения, но заставляла себя идти дальше.

Наконец, рука наткнулась на какой-то рычаг, и от неожиданности я замерла. Стараясь не потревожить его, я аккуратно ощупала. Это был металлический штырь, с толстым набалдашником. К моему удивлению, он приятно грел руку. Не отдавая себе отчет, я машинально потянула за рычаг вниз.

Штырь сперва не поддавался, а затем как-то слишком легко сдвинулся, с тихим щелчком. Моментально вспыхнул свет. Темнота, казалось, отслаивалась от него, распадаясь с шелестом на клочки, которые моментально таяли. От неожиданности я аж зажмурилась. Когда раскрыла глаза и торопливо осмотрелась – ахнула.

Я находилась в странном, похожем то ли на военный бункер, то ли на допотопный подвал помещении. Окон не было. То, что помещение закрытое, свидетельствовали мощные стены с древней кирпичной кладкой. Такая же кладка была у нас в Женеве, на базилике Пресвятой Девы Марии. Старинная и очень крепкая. Такую не прошибёшь ничем. Раньше ведь на века умели строить.

Осматриваясь, я вдруг поняла, что больше так не мёрзну. Более того, мне даже стало довольно тепло. Не так чтобы уж очень, но сносно. Возле рычага (это оказался не штырь, а рычаг), виднелся выход от трубы и оттуда потоками шел умеренно теплый воздух. Я подошла ближе погреться.

Пока грелась – смотрела. Странный бункер представлял собой длинное-длинное помещение, в одной стороне которого зиял вход куда-то, а другой – терялся во тьме. Рассмотреть, что там я не успела – внезапно свет погас и помещение погрузилась во тьму.

От возмущения я топнула ногой. Первый раз в жизни я не могла сдержаться. Поэтому выразилась крайне экспрессивно, чего раньше никогда себе не позволяла.

Мой голос прозвучал глухо, отскакивая от стен.

Ответом была звенящая тишина.

Никто не отозвался на мой голос. Мои тюремщики или не услышали меня, или проигнорировали.

Минуты проходили. Прождав немного, я поняла, что света так и не будет.

Тогда я попробовала опять дёрнуть рычаг. К моему удивлению, он снова легко поддался и всё повторилось опять: зажегся свет, пошло тепло. Буквально через пару минут все повторилось: что-то щёлкнуло и свет погас.

Обычно я редко матерюсь, а тут опять прямо от души приложила, не выбирая выражений.

Какая-то ерунда!

Если свет и тепло идёт только тогда, когда я дёргаю за рычаг, а дёргала я его примерно с интервалом в пять минут, то, если это продолжится, очень быстро я устану, возможно, потеряю сознание или даже усну от усталости и все станет опять ледяным и тёмным.

Такая перспектива сильно пугала.

Но, тем не менее, я продолжала дёргать и дёргать.

Нужно было бы сходить к тому выходу и глянуть, что там, но я боялась, что, если прекращу дёргать – станет темно и я заблужусь, и потом не смогу найти ни выход, ни рычаг. Опять же, там могут быть крысы…

Но просто сидеть и ждать, когда придёт время дёргать, было скучно, и я решила сделать ревизию своего имущества.

Кстати, сидела я сперва на полу, где было меньше грязи. Зато потом, когда свет стал ярче, обнаружила небольшой деревянный топчан. Он тоже был достаточно замусолен, но всё же там было лучше, чем на холодном бетоне, поэтому я перебазировалась пока туда.

Когда я сюда попала, у меня была только сумочка и стопка книг, которые пихнул мне скотина Больц. Чемодан с личными вещами вырвал тот мужчина.

Сволочь он!

И к чёрту книги!

Я не знаю, как скоро мои тюремщики придут за мной, поэтому мне сейчас нужны вещи первой необходимости и ценные вещи, вдруг придётся договариваться с похитителями. Денег у меня всё равно не было.

Итак, я раскрыла сумочку. В последнее время я носила небольшую, примерно пятнадцать сантиметров. Мадлен когда-то переубедила меня, что большая сумка – для домохозяек, а роскошная дама должна ходить исключительно с маленькой. Так она выглядит моложе. Ходить совсем уж с маленькой я не могла, мне постоянно что-то было нужно, поэтому пошла на компромисс – носила среднюю сумку.

Женская сумочка – целая Вселенная. Я криво ухмыльнулась, вспомнив, как Геннадий, мой первый муж, еще по жизни в Советском Союзе, всегда шутил по этому поводу. А однажды он сунул в мою сумку гантель и разводной ключ. И я так и носила почти две недели всю эту тяжесть, не понимая, почему же так сильно устают руки. Как-то, на работе, мне срочно нужно было что-то найти в сумке, и я, чтобы не перерывать всё содержимое, просто вывалила всё на стол. Каково же было моё удивление обнаружить весь этот металлолом, который я таскала все это время. Самое обидное, что Геннадий совершенно не чувствовал себя виноватым. Наоборот, именно меня он обвинил в халатности и разгильдяйстве, недостойном советского человека.

Я вздохнула.

Как давно всё это было!

Я хлюпнула носом и приготовилась разреветься.

Но тут сердце тревожно ёкнуло, и я поняла, что у меня выработался условный рефлекс – сейчас свет погаснет. Бросив всё, я торопливо подбежала к рычагу и дёрнула.

Фух! Успела.

Ладно, надо продолжить.

Этот забег и всплеск адреналина смыли мою грусть. Досада отступила, и я опять раскрыла сумочку и аккуратно вытряхнула содержимое на деревянную поверхность топчана.

Итак, в моей сумочке было – небольшая катушка белых ниток с иголкой (хорошо! пригодится), подсохшие зефирки Schokokuss в небрежно разорванной бумажной коробочке (уже хоть что-то), засохший бутерброд с сыром, который ещё вчера утром сунула мне заботливая Мадлен, а я замоталась и совершенно забыла съесть (это тоже хорошо, ведь еды здесь нету и, возможно, это поможет мне продержаться хоть какое-то время), кошелёк с несколькими мелкими купюрами, что удалось сэкономить за ужин (чёртов бюргер!), витая золотая цепочка со сломанным замочком, которую я всё забывала отдать на починку ювелиру, две роговые пуговицы (уже не помню откуда они взялись. Одна – большая и плоская, от мужского пальто, вторая – небольшая «под жемчуг», на металлической ножке), начатый тюбик перламутровой помады, блеск для губ (да, я носила и то, и то, под настроение), расчёска, круглая металлическая коробочка с мятными леденцами (их осталось три штуки), зеркальце (настолько маленькое, что видно было лишь один глаз. Зато его носить было удобно), полфлакона духов «Givenchy III», ключ от квартиры, две таблетки анальгина и прочая ерунда.

В общем, всякий женский хлам. Ерундистика. Ничего, что поможет мне выжить, пока меня не найдут. То, что меня найдут, я не сомневалась. Зная, что Больц отдал мне ценные книги для оценки, я верила, что если я не появлюсь, то уже сегодня-завтра он поставит на уши всю полицию и они перероют все окрестности, и меня найдут.

Не понятно, зачем меня похитили? Выкуп за меня никто не даст.

Я вздохнула.

Время приближалось к опасной черте. Нужно дёргать за рычаг. С трудом я поднялась на ноги и поковыляла к рычагу.

Опять успела.

На гудящих ногах я вернулась обратно к топчану. Нет. Так дело не пойдёт. Я осмотрела ноги – они опухли в щиколотках от хождения на каблуках. Я всегда носила очень высокие каблуки, иногда и подошва туфель была на платформе. Вот и сейчас на ногах у меня были легкомысленные босоножки перламутрового цвета, на каблуках в девять сантиметров. Ремешки были очень узкими, и в целом босоножки были неустойчивыми и неудобными. В них было очень тяжело ходить. Но зато походка казалась беззащитно-женственной и красивой. Кроме того, они так шли к этому платью. Да и к любому моему платью они безумно шли.

Сейчас меня всё равно никто не видит. Но я не снимала их.

Во-первых, сюда могли внезапно войти, а я предстану перед посторонними людьми в жалком виде. Нет. Не бывать этому!

Кроме того, пол был ужасным, неровным, из отвратительного бетона. Вполне можно было наступить на какую-то ерунду и поранить ногу. А у меня ничего из медикаментов с собой нету, кроме анальгина.

Между тем я продолжила осмотр. Кроме сумочки, у меня оказалась французская булавка, приколотая под воротничок (чтоб не сглазили). Я в это не верю, но Мадлен меня приучила носить. Кроме того, на руке у меня был браслет, правда тонкий и серебряный, но всё равно. Стоил он немного, мне его Бенджамин подарил в пору нашего букетно-конфетного периода. Этот браслет и массивное кольцо с желтоватым непальским топазом – вот и всё что оставалось у меня от него. Кольцо я заложила в ломбарде, когда пришлось оплачивать лечение его и потом Мадлен. А вот браслет остался. Я не спешила расставаться с ним. Он был симпатичным и напоминал мне о том времени, когда я была красива и желанна. Когда всё было так хорошо…

Разболелась голова. У меня в сумочке был анальгин. Там оставалось ещё две таблетки. Но я решила терпеть, сколько смогу. Непонятно, когда меня отсюда выпустят. Может, вообще – никогда. Поэтому таблетки нужно приберечь.

В общем, надо терпеть.

Я потёрла виски, помассировала «вдовий горбик» между шеей и спиной. Боль чуть отступила, но продолжала тянуть тупой болью, отдавая под правой лопаткой. Ладно, уже лучше. Надо будет периодически делать себе массаж. Сказывалось неудобное сидение на топчане. Но альтернатив не было.

Опять накатила паника. И я зарыдала. Вот так без всякого явного повода – слёзы побежали по щекам, капая на грудь. Видимо накопился напряжение, страх и тревожность и вот сейчас всё вылилось в полноценную истерику. Я рыдала вслух. Я выла, плакала и скулила долго. Очень долго. Пока не погас свет. Необходимость дёргать за рычаг подтолкнула меня. А уже через мгновение я ковыляла на распухших ногах к заветному рычагу.

Дёрнула.

Свет и тепло возобновились.

У меня было немного времени, чтобы осмотреть помещение.

И я решила искать выход. Нечего предаваться унынию. Это не поможет. Будет только обезвоживание организма. И я умру.

А умирать не хотелось.

Тем более вот так, на холодном бетонном полу в странном бункере.

В общем, пришлось взять себя в руки. Я дважды глубоко-глубоко вздохнула и выдохнула. У нас в антикварном салоне как-то работала по приглашению Шраддха Пхат, искусствовед индийского происхождения, так вот она всегда говорила, что, если страшно или обидно, или любая другая сильная нехорошая эмоция – нужно глубоко-глубоко и медленно подышать.

Я подышала. Удивительно, но чуть помогло.

Надо будет по возвращению купить Шраддхе круассанов. Она их очень любит. В кондитерской Симона Роша всегда свежие круассаны, лично я люблю с ореховой начинкой и шоколадом.

При этой мысли желудок сильно потянуло от голода. Я поняла, что невыносимо хочу есть. Достала из сумочки бутерброд и зефир. Подумав, вернула зефир обратно. Он сильно сладкий, энергия мне, конечно же, нужна, но воды здесь не было. И я буду умирать от жажды. А ведь мне ещё нужно за рычаг дёргать.

Я устроилась на топчане. Решила, что не буду уподобляться зверям. Поэтому достала салфетку, аккуратно расстелила её на коленях, положила бутерброд. Немного посидела и чинно, степенно принялась есть, стараясь не уронить ни крошки.

Закончив, я ещё немного посидела, прислушиваясь к ощущениям. Сытой я не была, но, по-моему, французы говорят, что из-за стола нужно вставать немного голодными. Я была голодной, и не немного, но нет пределу совершенству. Думаю, французы были бы мной довольны.

Во всяком случае мне нужно было саму себя утешить и доказать, что всё хорошо.

Утешила.

Доказала.

Теоретически.

Ну что ж поделать, я не могу сейчас сожрать сразу всё, а потом умирать от мучительного голода. Тем более проблема с водой никуда не исчезла.

Я зевнула.

Еда, пусть и скудная, заставила кровь прилить к желудку, потянуло в сон.

Но я боялась, что усну и опять станет темно и холодно.

Этого допустить никак нельзя!

Поэтому я потёрла себе уши. Раз. Другой. На третий раз я окончательно взбодрилась.

Этому трюку меня научил Геннадий. Мой первый муж. Ещё из той, прошлой, советской жизни. Я вспомнила его волевой подбородок с ямочкой, карие глаза. На душе опять вернулось смятение. Всё же нехорошо я с ним поступила, когда бросила его и сыновей и сбежала к Бенджамину в Швейцарию.

Почувствовав соленую влагу на щеках, я мысленно запретила себе раскисать. Что-то сегодня я часто плачу. Сказывается недосып, усталость и страх.

Кряхтя и охая, я слезла с топчана и заставила себя пару раз покрутить руками, головой и ногами в коленях. Не особо помогло, хотя кровь забегала чуточку поживее, судя по мурашкам в ступнях и кистях. Все же долго сидеть в одной позе – плохо.

Тут уж подошло время опять дёргать за рычаг, что я и сделала.

Причём даже с каким-то удовлетворением, что мол, я вот, я готова.

Почти как пони в нашем городском зоопарке. Их приучили ходить с маленькой расписной тележкой по кругу и катать детей местных бюргеров. Тем пони, которые проехали круг, давали яблоки. Поэтому они остаток пути быстро бежали, торопясь получить лакомство.

Мне вместо лакомства положено было свет и тепло. Но кто сказал, что это мало?

Хотя от лакомства я бы не отказалась.

Я представила огромный-огромный кремовый торт с розочками и мой рот наполнился слюной.

Так, отставить! Одёрнула я себя.

Не хватало ещё язву желудка получить.

Но не удержалась. Проявила малодушие. Воровато (зачем-то) оглянувшись, подбежала к сумочке, достала зефирку и торопливо сунула в рот. Очнулась уже, когда рука опять потянулась за другой.

Обматерила себя.

Какая же я дура!

Мерзкая, слабовольная дура!

Ну вот и что я сделала? Сожрала зефир. Возможно, он бы продлил мне жизнь завтра-послезавтра. А я взяла и слопала. Ведь только что съела бутерброд и на тебе!

Дура!

Стараясь не зареветь от обиды, я отошла от сумки.

Примерно через полчаса помещение уже чуть прогрелось, и я решилась пройтись осмотреться. Более того, с удивлением я обнаружила, что промежуток между дёрганием рычага стал гораздо больше – примерно минут десять – пятнадцать. Часов у меня не было, Глория, по указанию старой суки, не отдала, и я сейчас могла ориентироваться только на свои внутренние ощущения.

С внутренними ощущениями у меня, по правде говоря, было так себе.

Я опять дёрнула чёртов рычаг и решила-таки идти на разведку.

Прошла по направлению к выходу, пошатываясь на высоких каблуках, словно пьяная, и заглянула туда: волосы встали у меня дыбом. Это оказалась небольшое помещение, скорей всего какое-то техническое, типа чулана или кладовки.

Но не это меня ужаснуло: на большом крюке, что торчал из стены, висел человек. Судя по всему, этот человек был мёртв.

Я оказалась наедине с трупом!

Глава 2

На всякий случай я отскочила и громко позвала его:

– Эй! Вы кто?

Ответом было молчание. Что ж, всё оказалось совсем ужасно – я находилась в странном бункере в компании мертвеца. Сразу вспомнился рассказ Толстого о семье вурдалака. Стало так страшно, что я отпрянула, тихо поскуливая от ужаса. И тотчас же всё накрыла тьма. Я задрожала от страха, что мертвец сейчас прыгнет на меня, а я ничего не смогу сделать.

Чёрт, о рычаге я совсем забыла!

Осторожно, на ощупь, я стала возвращаться по направлению к рычагу (поплутать пришлось знатно, у меня был концентрированный «топографический кретинизм», как любил шутить Больц, но то было при свете, что уж тут говорить, когда вокруг тьма, рядом труп, возможно и крысы, а я забыла, в каком направлении нужно идти.

Я непонятно куда шла, шла и уткнулась в какой-то угол. Рука угодила во что-то омерзительно склизкое. Меня аж передёрнуло. Бррр!

Явно здесь рычага не было. Пришлось возвращаться тем же путём. Глотая слёзы, я медленно – медленно брела, придерживаясь рукой за мокрые холодные стены. Наконец, я нащупала знакомые уже выемки, и пошарила вокруг.

Сперва рука натыкалась на пустоту, и я уже отчаялась найти этот проклятый рычаг.

Да где же он?!

И что интересно, еще пару минут назад я крыла матом этот рычаг, я почти ненавидела его, то сейчас мечусь во тьме в поисках его, как своего спасителя.

В помещении стало ещё холоднее. Меня уже колотила крупная дрожь. Мне чудилось, что кто-то прячется в дальнем конце коридора и подслушивает, как я тут хожу.

Наконец, после ещё нескольких неудачных попыток, я нащупала-таки заветный рычаг. Раздался знакомый щелчок, зажегся свет, и я поняла, что сейчас задохнусь – от переживаний я затаила дыхание и сейчас у меня не хватало воздуха.

Я с силой вдохнула воздух, греясь в струях тепла.

Во время всех этих «хождений по мукам», я поняла, что совсем забыла о трупе. И страх незаметно растворился.

Я решила, что нужно будет осмотреть вторую часть помещения, пусть первую я видела лишь мельком, но с чем чёрт не шутит – вдруг где-то здесь, прямо рядом со мной, таки есть выход.

От этой такой простой мысли я засмеялась, как маленький ребенок.

Но пока я рассуждала, прошло уже несколько минут. Отходить от рычага я побоялась. Скоро свет опять погаснет и придётся дёргать. И снова буду, как дура, ходить кругами по комнате.

Ну уж нет! Теперь-то я умная!

Свет опять мигнул и погас. Я торопливо дёрнула за рычаг.

Фух!

Неохота оставаться в темноте с трупом.

Так-то я атеистка, но чем чёрт не шутит.

И хоть из трубы потянуло теплом меня вдруг обдало жутким ледяным холодом – временные промежутки между дёрганьями рычага опять уменьшилось.

Что же это получается? Если я не сразу дёргаю проклятый рычаг – то время между ними уменьшается. Я расстроилась: похоже отдохнуть мне больше не удастся. Или же я рискую замёрзнуть в темноте. Да ещё и труп этот.

Я оглянулась на дверь в комнату – но похоже трупу было безразличны мои душевные метания, и он вел себя вполне спокойно.

Мамочки, как же я боюсь всего этого!

Но дело в том, что я всегда отличалась от кисейных томных барышень, я не падаю в обмороки от испуга, не лью слёзы над потерянным котиком, не расстраиваюсь из-за ободранных венчиков чайных роз. После того, что я прошла, когда под видом туристического путешествия бежала из СССР к Бенджамину, бросив мужа и сыновей, мне уже ничего не страшно (ну, кроме крыс, разумеется). Вот и сейчас я вместо того, чтобы запаниковать, принялась размышлять над сложившейся ситуацией.

После трех дёрганий рычага подряд временной промежуток опять увеличился, и, так как мои похитители всё ещё не появились, я хотела сперва отправиться на разведку в дальнюю часть помещения. Но туда было идти далеко, кто его знает, насколько длинный там коридор, а вдруг там целая сеть, кроме того, если я заблужусь в том лабиринте и не успею вернуться дёрнуть чёртов рычаг – опять будет темнота.

Нет, не сейчас… так не хочется.

Но всё равно, страшно, не страшно, а нужно продолжать изучать помещение. Вместо меня никто этого не сделает. Мало ли что там, за углом.

Я взяла себя в руки и прошла по коридору, где уткнулась в тупик.

Так, ясно. Здесь ничего интересного. Ну разве что здесь тоже был рычаг.

Я хмыкнула. Мой рычаг, если дёрнуть, давал свет и тепло. Интересно, что даст этот?

Подумав немного, я всё же решилась и дёрнула.

Но ничего не вышло. Рычаг был заблокирован намертво.

Вот чёрт.

Ну ладно, с тобой я ещё разберусь.

А сейчас мне нужно продолжить осмотр. Время бежит неумолимо, а я ещё не представляю, где я и что со мной.

Я развернулась и пошла обратно.

С другого края, у тупичка я обнаружила небольшое окошко. Примерно сантиметров сорок на пятьдесят. Больше похоже на форточку, но его закрывал мощный металлический люк.

Мой нюх уловил идущий от окошка слабый, но такой знакомый, запах. Запах еды!

Желудок недовольно заурчал.

Я торопливо попыталась открыть люк, но только сломала ноготь. Причём глубоко так сломала. Брызнула кровь. Я ойкнула. Больно-то как! Кроме того, здесь явно нестерильно. Не хватало еще занести какую-то заразу. Кричать и звать на помощь, как я уже убедилась, не выйдет. И никто мне не поможет.

Так и буду лежать и в одиночестве в страшных муках умирать от гангрены.

Меня передёрнуло.

Кусая губы, я хотела уже вернуться. В сумочке был носовой платок, пусть хоть так, но это лучше, чем ничего.

Внезапно ухо уловило звук. Я прислушалась. Нет, мне не показалось. Журчание. Вода!

Обрадованная я поспешила на звук. И там, в стене, я обнаружила тонкую металлическую трубку, из которой тоненькой струйкой текла вода. Она с шелестом падала в небольшой бетонный жёлоб. Отсюда и звук.

Обрадованная я бросилась к воде и припав, стала жадно пить.

Я пила, пила, пила, до тех пор, пока живот мой не раздулся и в нём не забулькало. Отпрянув, я тут же принялась ругать себя за легкомыслие – непонятно что это за вода. Здесь же могут быть какие-то лямблии и прочие паразиты. Не хватало ещё заразиться чем-нибудь.

Но дело сделано. Теперь нужно ждать и посмотреть – заразилась или нет.

Время покажет.

Но всё-такие какая же я дура. Глупая дурацкая дура!

Ладно.

Время поджимало. Я сбегала к «моему» рычагу и успела дёрнуть прежде, чем свет пропал.

Затем я вернулась обратно к воде.

Умылась. Тщательно, вымыла лицо, шею, уши, прополоскала рот.

Немного подумав, время ещё есть, стащила платье и повесила его на предусмотрительно вбитый кем-то в стену гвоздь. Затем сняла бюстгальтер и трусы. Помылась по частям. Я пока боялась залезать туда полностью.

Не знаю почему. Просто боялась и всё. Пусть пока так.

Тщательно вымыла ноги. Немного подержала их под струйкой воды. Они опухли в щиколотках. Вода была теплая, но всё равно было приятнодержать их вот так. Но я не дала себе слишком много времени на расслабление. Немного подержала и хватит.

С обувью нужно что-то делать и то срочно.

Бюстгалтером я тщательно вытерла ноги. Постирала его и трусы. Натянула обратно платье на голое тело. После мытья почувствовала, что платье неплохо бы простирнуть тоже – явно чувствовался запах пота.

Я скривилась. Но ничего не поделаешь. Ходить голышом в этом помещении будет неправильным. Вдруг за мной наблюдают?

Меня передёрнуло от отвращения.

А вот когда бельё высохнет, оденусь, тогда уж простирну и платье.

Я не собиралась стирать его сейчас полностью, шифон – очень деликатная ткань, но вот хотя бы под мышками застирать было бы неплохо. И у ворота.

Прихватив мокрое бельё с собой, я вернулась обратно. Над топчаном была веревка, вверху. Я развесила трусы и бюстгальтер, перед этим тщательно выкрутила, чтоб не скапывало на меня. И устроилась на топчане отдохнуть пару минут. Я позволила себе отдохнуть целых десять минут.

Всего десять.

Ведь ничего же не случится за десять минут?

Очнулась от адского холода.

Я была в абсолютной темноте. И в холоде.

Не знаю, сколько я проспала, но очевидно, что уснула я намертво и пропустила дёрганье рычага.

Дура!

Заскулив от бессилия, я ринулась к заветному рычагу.

Дёрнула.

Щелчок. Вспыхнул приглушенный свет. Меня обдало чуть ощутимой струйкой тепла.

Какая же я дура!

Это ж надо было уснуть! Я уже «раскачала» время дёрганья рычага где-то почти до часа и тут на тебе! Опять всё заново.

От бессилия я зарыдала. Громко, с подвыванием. По-бабски.

Нужно что-то решить с обувью. Ковылять на каблуках по бетонному полу – я так рискую остаться без ног. Да и босоножки жалко. От моих передвижений по неровному бетону, лак на каблуках, внизу, потрескался, а на левой босоножке начал слезать. А ведь они стоили мне кучу денег.

Да и в то, что меня скоро выпустят отсюда, я уже не верила.

Сколько я уже здесь сижу? Сутки уж точно. А может и больше.

Я это понимала по увеличившимся промежуткам между дёрганием рычага. И по моим прикидкам, совсем скоро увеличится ещё. Оно бы уже давно увеличилось, но я налажала, уснув самым возмутительным образом и пропустила время дёргать за рычаг. Поэтому меня отбросило назад и пришлось начинать всё заново.

Через какое-то время я почти привыкла и даже когда засыпала, успевала очнуться вовремя. Так что пока всё было под контролем. Жаль, что каждый раз сон подкрадывался внезапно. И хоть я очень боялась уснуть в одном помещении с мертвецом, но тем не менее я была так вымотана, что пару раз засыпала почти стоя.

Не знаю, смогу ли я выдержать до того момента, когда промежутки увеличатся до такого периода, что я буду успевать выспаться. Иначе я сойду с ума.

В голове от недосыпа гудело. Было ощущение, что туда набили ваты. Или опилок, как у Винни-пуха.

Но ничего. И не такое я преодолевала. Как вспомню, как я бежала из СССР, так вздрогну. А затем первые счастливые месяцы с Бенджамином. Жаль, что их было так мало. Два месяца всего. А затем начался ад. Даже вспоминать не хочется.

Меня передёрнуло.

Если бы не Мадлен, не знаю, как бы я и выдержала.

Интересно, как она там, без меня? Бедняжка. Но она сильная. Я верю, что с ней всё будет хорошо.

Жалела ли я, что ушла от Геннадия к Бенджамину? Не знаю. Сложный вопрос.

Жизнь вообще сложная штука.

Как же хочется спать.

Усилием воли я собралась и поковыляла к трубе с водой.

Умылась. Ещё.

Ух. Вроде немного раскемарилась я.

Я поняла, что вопрос с висящим мертвецом нужно решать. В помещении становилось всё теплее. Нет гарантии, что через время здесь будет жарища и мне придется дышать миазмами разлагающегося трупа. Который будет привлекать крыс.

Кроме того, я очень боялась, что именно меня могут обвинить в убийстве этого человека. Зная свою «удачливость», я нисколько в этом и не сомневалась.

Дёрнув в очередной раз рычаг, пришлось идти к трупу. Откладывать дальше некуда.

Решительно и неотвратимо я вошла в комнату-отделение.

Пахнуло сладковатым. Очевидно, труп уже начал понемногу разлагаться. Это придало мне решимости. И хоть было ужасно брезгливо, я тем не менее заставила себя осмотреться.

Труп человека так и висел. Это была женщина. Невероятно толстая, уже изрядно распухшая, но женщина. Об этом свидетельствовали длинные спутанные волосы и относительно изящные кисти рук. Одежда на ней была явно мужская – глухой то ли клифт, то ли пиджак, штаны, растянутые на коленях, с пузырями, калоши.

Вот последнее привлекло моё пристальное внимание. Обувь!

Пусть страшная, пусть уродская, но это была обувь. Непромокаемая, на подошве без проклятого каблука. В ней можно было ходить без угрозы вывихнуть щиколотку.

В общем, первое что я сделала, это, морщась от жуткой вони (женщина, когда повесилась ещё и обделалась капитально, что отнюдь не ароматизировало помещение), стащила с распухших ног калоши.

Мне повезло и на ней были шерстяные носки. Иначе я даже не представляю, как бы я надевала на себя это.

Калоши оказались в моих руках, и я покрутила их, рассматривая. Они были изрядно ношеные, со сбитыми каблуками (да, на них были каблуки, но широкие, примерно в сантиметр высотой). После моих это был один смех. От них несло несвежими носками и ещё чем-то вонючим.

Я поморщилась. Не хватало ещё грибок заработать.

Но калоши – это было важно. Поэтому я бросила труп (причём с большой радостью) и отправилась к трубе с водой. Там я тщательно, как смогла, вымыла их снаружи и ещё более тщательно – изнутри. Жаль, что у меня нет никаких моющих средств, ничего. Но хоть так. Носом крутить в этой ситуации не пристало.

Я пристроила вымытые калоши под отверстиями, откуда шел теплый воздух, дёрнула рычаг и решила передохнуть. Устала драять жесткую резину.

Я уселась на топчан и тут же поймала себя на том, что я таким вот образом просто оттягиваю момент, когда придётся идти опять к трупу.

Я осознавала это. Разумом. Но эмоции. Меня захлёстывала волна омерзения, раздражения, испуга, я сразу придумывала кучу причин, лишь бы не идти туда.

Я боялась его до крика.

Посидев какое-то время, я почувствовала, что начинаю проваливаться в сон.

Нет. Так нельзя. Стоит мне сейчас уснуть, и я опять провороню время, когда нужно дёргать за рычаг. И тогда опять придётся начинать заново.

Но подумав немного, я нашла прекрасную отмазку – мне будет сложно и неудобно убирать труп в босоножках на каблуке. Нужно подождать, пока высохнут калоши и переобуться. А то не хватало еще не дай бог наступить открытой частью ноги на что-нибудь.

Меня опять передёрнуло.

Но настроение повысилось. Потому что появилась обоснованная причина не идти к трупу.

Времени до следующего дёргания рычага было не так чтобы много, и я решила, чтобы не уснуть, продолжить осмотр помещения. Ведь судя по тому, что я уже столько времени нахожусь здесь и до сих пор никто за мной не пришел, я могу здесь просидеть очень и очень долго. Так что мне же лучше устроиться здесь с максимальным комфортом.

Я присмотрелась и на противоположной стене увидела корявые надписи.

Подскочив поближе прочитала:

– Прощай ты, воля! Прощай ты, мой любимый! Маруся.

– Мокшанский уезд, Степановская волость, с. Успенское, Кашина Раиса Фёдоровна, 1928 г. рождения. Вот уже тридцать два года, как я нахожусь в этой тюрьме. Нонче совсем потеряла равновесие в кислую сторону. Предвижу только один конец – смерть. Прощай, свободная, радостная жизнь!

– Здесь сидела комсомолка Валя.

– Ежель кто попадёт сюды из знакомых, передавайте горячий привет сородичам и всей молодежи пос. Богородское. Прощайте. Нюра Ефимова.

– Вспоминайте. Катерина.

– Знайте. Отсюда выхода нет. Левонтия.

– За что мне это всё?!

Я всматривалась в неровные, часто прыгающие строчки, а на глаза набегали слёзы. Меня ошеломила, нет, поразила надпись, где Кашина Раиса Фёдоровна писала, что провела здесь тридцать два года. Тридцать два года! Это ж за что же дают столько? Что нужно сделать, чтобы получить такой страшный срок?!

А вторая, Левонтия, написала, что отсюда выхода нет. Почему выхода нет? Это аллегория или действительно так? Может же бить, что убитая горем женщина от тоски такое написала? Но зачем ей это писать, только чтобы растравить душу других? Из вредности? Да нет, это скорее было похоже на крик души, а не на холодный цинизм и издёвку. Неужели это правда? Неужели я здесь навсегда?

Вопросы. Вопросы. Вот только ответов на них нету.

Но ответы я найду. Не зря скотина Больц всегда ставил меня в пример за въедливость. Да, я из СССР смогла бежать, и никто меня не вычислил. Никто не разгадал моего плана. А тут не смогу? Смогу! Я найду ответы, или я – не я!

Меня затрясло. Я захлюпала носом.

Зубы стучали, выбивая крупную дробь. Почти марш Измайловского лейб-гвардии полка. Больц его любил именно за зубодробильную бравурность.

Я хмыкнула. Шутница, блин. Но вот такая глуповатая шутка слегка примирила меня с действительностью.

Тем более, пора было бежать дёргать рычаг.

Это приевшееся рутинное движение слегка меня успокоило. Но всё же я находилась под впечатлением от надписей. Сколько же отчаяния, сколько горя в тех корявых надписях!

Получается повесившийся человек в комнате – это предыдущий узник этой тюрьмы. Вспомнив о висельнице, я со вздохом поплелась обратно. Сейчас только проверю, высохли ли калоши, переобуюсь и пойду решать вопрос с мертвецом.

Меня передёрнуло.

В душе я очень надеялась, что калоши не высохли.

Не повезло. Не помню, говорила ли я, что невезучая, но в любом случае – очередной раз не повезло: калоши оказались сухими и теперь придётся идти.

Я вздохнула.

Надо идти. Эх, что за жизнь!

Я переобулась. Наконец-то босоножки были сняты с моих измученных ног. Какое же это блаженство сойти с каблуков. Я не знаю, что чувствовал Зевс, когда сходил с Олимпа к людям, но, когда я спустилась с этих надоевших каблуков, я испытала такое блаженство, которое невозможно описать словами. Женщины меня поймут.

Ох.

Я пошевелила пальцами. Хорошо-то как!

Калоши были великоваты. Но то не беда. Главное, я теперь была прямоходячая, как нормальный человек. В общем, повздыхав и пожалев себя, я обречённо поплелась к моему соседу-висельнику. Точнее к соседке-висельнице.

Перво-наперво я обрезала верёвку возле самой шеи. Верёвка мне самой пригодится (не знаю ещё зачем, я никогда не была особо домовитой хозяйкой, но если те бедолаги просидели тут тридцать два года, то за это время для чего-нибудь и понадобится. Магазинов что-то рядом я не вижу).

Верёвку резала долго, моими маникюрными ножничками. Дважды бросала (приходилось бегать дёргать рычаг же). Наконец, веревка была перерезана и труп мёртвой женщины с шумом шмякнулся на бетон. При этом он лопнул, обдав меня вонючими брызгами. Меня согнуло пополам. Проблевавшись, я торопливо побежала к воде. Там принялась мыть и тереть испачканные участки, прополоскала лицо, рот. Стащила платье. Намочила под тугой струйкой воды. Выкрутила. Ещё пару раз. Мне кажется, я его теперь без содрогания не надену больше. Хорошо, что бельё почти высохло. Я натянула чуть влажноватые трусы и бюстгалтер. А платье повесила сушиться.

Это ж надо!

Меня аж трясло от омерзения.

Так что я чуть не прозевала момент, когда нужно дёргать за рычаг.

Еле успела.

Фух!

Я вытерла испарину со лба.

Нет. Так не пойдёт.

Нужно срочно успокоиться.

Но успокоиться не выходило. Не помогала ни дыхательная гимнастика Шраддхи Пхат, ни самовнушение, в которое так верил Больц.

И тогда я решила клин клином, как говорится. Я отправилась читать дальше надписи. На той, противоположной стенке я прочитала уже. Вроде всё. Но есть же и другие стенки. Я медленно прошлась вдоль одной стены, другой, пока не упёрлась в тупик.

Ладно. Я вернулась назад и решительно пошла к трупу.

Труп я порубила. Точнее попилила.

Там, от потолка шла цепь, к которой была прикреплена огромная то ли секира, то ли топор. Очевидно, нею полагалось порубить предшественницу и выбросить сквозь решетку.

Решетка была в полу и, очевидно, выполняла функцию туалета. Эти полтора суток я ходила пописать к жёлобу, куда стекала вода. Но долго это продолжаться не может. Кроме того, скоро будут у меня и другие потребности, и там уж желобом для стока воды не обойдёшься.

А здесь отверстие зияло во всей своей красе. Оттуда тянуло холодом.

Мда.

Если сидеть дольше – цистит однозначно обеспечен.

Но возвращаясь к трупу.

Я осмотрела женщину, переворачивая её с омерзением. А с другой стороны, что мне кривиться. Когда-нибудь придёт и моя очередь. И следующая бедолага будет также пытаться меня утилизировать, сдерживая рвотные позывы.

Собачья смерть.

Женщина была, как я уже говорила, необыкновенно толстой. Лица посинело от удушья и представляло собой неэстетическое зрелище. Но что характерно, это мощные надбровные дуги, очень широкая переносица и большие, чуть вывернутые ноздри. Зато глазки маленькие, как фасолинки. Глубоко посаженные.

Да уж, бедняжка. При жизни ты была не красавицей. А сейчас и подавно.

Ну извини.

Ничего личного.

Я должна тебя спустить вниз. Иначе я рано или поздно погибну от трупных миазмов. Я знала, что это страшный яд.

Поэтому сбегала дёрнула рычаг и быстро вернулась.

Правда сделала ещё кое-что. А именно – заставила себя обшарить карманы женщины. В верхнем нагрудном кармане я обнаружила свёрток.

Свёрток я отложила. Потом посмотрю.

На запястьях женщины были браслеты. Золотые. Неожиданная находка. Тем не менее я решила их забрать. Бедняжке они уже не понадобятся, а чем чёрт не шутит, может смогу выменять что-нибудь у тюремщика. Если он появится, конечно же. То, что тюремщик должен появиться, я твёрдо знала. Я здесь уже скоро вторые или третьи сутки, а меня ещё ни разу не кормили. Я съела свой бутерброд и зефирку. Потом одну мятную конфетку. У меня еще есть одна зефирка и пару конфеток. Но я их не ем. Берегу. А то мало ли.

Есть, конечно, надо. Но то ли тревога и усталость, то ли общее недомогание и необходимость разделать этот ужасный труп – но вопрос с едой отошёл на задний план.

Я попыталась стащить браслеты, но замочки не раскрывались, казалось, они вросли в руки намертво. Каламбур прямо. Я злобно ухмыльнулась. У мертвеца намертво. Как мило.

Что же делать?

Ну, выбор у меня невелик. И так, и так труп придется рубить на куски. Начну с рук.

Но прежде я попыталась стянуть пиджак. Не вышло. Труп сильно распух и рукава не слезали. Тогда я схватила топор и принялась пилить ткань с бортов и полочек. Пусть хоть ткань будет. Она плотная, теплая. Сделаю коврик. Или жилетку. Или начну одеяло делать.

В то, что мой шифон на хлипком платьишке прослужит мне долго я не верила. Поэтому вопрос с одеждой встал очень остро. Голышом щеголять холодно. И неэстетично.

В то, что меня быстро отсюда выпустят я тоже больше не верила. Надписи на стене были более чем убедительны. Да и эта женщина. Сколько она здесь провела? Год? Два? Двадцать? Всю жизнь?

Когда я с трудом допилила куски ткани, пришла очередь и к раздутым на коленках линялым штанам. Они были трикотажные. Выглядели мерзко. Тем более хозяйка их в момент повешения обделалась. Но та же половая тряпка мне тоже нужна.

В общем, штаны я тоже срезала частично. Морщась от отвращения, отнесла под струю воды и там бросила. Пусть отмокают. И подольше.

Фух!

Вот если бы мне еще полгода назад кто-то сказал, что я буду ржавым топором отпиливать у трупа руки, чтобы снять браслет, я бы рассмеялась ему в лицо. Да. Всего полгода назад мы с Бенджамином обедали в «Одеон-ам-Бельвюплац», а Бенджамин ещё все время возмущался, что после нового открытия в восьмидесятом году шампанское там стали подавать на разлив, а не как раньше. Меня всегда это так смешило. Да уж. Цюрих. Милый старомодный Цюрих. Я размахнулась топором и с силой ударила по окоченевшей руке несчастной женщины. Топор с глухим стуком отскочил, что меня аж развернуло по инерции, а на трупе остался лишь небольшой разрез. И всё.

Кошмар!

Это ж сколько мне придётся махать этим топором?!

А он, между прочим, тяжёлый. Руки после одного удара чуть не повыворачивало из суставов. А таких ударов мне нужно сделать сколько?

Я расстроилась.

И вот что делать?

Так дело не пойдёт. Я просто физически не смогу уничтожить труп. А значит мне придётся задыхаться в трупных испарениях и медленно умирать.

Но ведь в помещении только эта несчастная. Её предшественниц нету. Значит она как-то смогла. Хотя, глядя на её габариты, это и неудивительно, что смогла. Не женщина, а настоящий бегемот. И весу у нее под центнер где-то. Если не больше.

Я совсем раскисла.

Правда сбегала опять дёрнула за рычаг.

И позволила себе напиться воды. Заодно проверила, как там отмокают мои тряпки.

В общем, я засекла себя, что опять начинаю копошиться, заниматься всем, чем угодно, лишь бы не возвращаться к трупу.

Но за меня никто не выполнит мою работу.

Поэтому взяла себя в руки и вернулась.

Я сделаю это! Или я – не я!

Но лозунги хороши тем, что они лозунги. Мне же это помогло мало. Рука как не хотела отрубываться, так и не отрубилась. Я сильно устала. Пот заливал глаза.

Надо бы отдохнуть. Но я прекрасно знала себя. Если я сейчас дам себе отдых, то следующий раз будет ещё хуже. Опять придётся заставлять себя зайти сюда, опять придётся махать этим тяжеленным топором и всё остальное. Вот только труп разложится сильнее. И дышать этим предстоит мне.

Поэтому вперёд, Мария!

Глава 3

Я опять взялась за ручку топора и тут мой взгляд зацепился за что-то непонятное. Напротив входа была шторка. Обычная клеёнчатая шторка. Просто клеёнка была тёмно-зелёной, как в больнице, и стена была тоже темная, вот я её и не заметила сразу.

Я бросила топор и подошла к шторке, старательно обойдя труп.

Аккуратно открыла её. За шторкой была ниша. Довольно глубокая. В ней находились ящички. В одном из них я обнаружила пилу. Слегка ржавую, но тем не менее крепкую одноручную пилу.

Я обрадовалась почти также, как тогда, когда Бенджамин подарил мне прекрасное кольцо с жёлтым топазом. Это было в кафе-кондитерской «Шпрюнгли». Перед этим мы долго-долго гуляли возле Цюрихского озера, затем прошли по Банховштрассе, и потом Бенджамин с таинственным видом предложил попробовать их фирменных пирожных. Как сейчас помню нежнейший вкус шоколада и торжественное лицо Бенджамина, который делает мне предложение.

Я вздохнула, схватила ржавую пилу и принялась пилить руку. Дело пошло лучше. Я тогда была в тёмно-бордовом платье из бархата. Оно мне необычайно шло. Бенджамин был в восхищении. Дорогой элегантный наряд. Эх, знал бы он, что я его пошила сама из шторы, которую спёрла в красном уголке нашей библиотеки. Тогда был страшный скандал. И виновника не нашли. Потому что больше всех бегала и возмущалась именно я. А потом я за две ночи пошила себе это платье.

Ну, а где ещё я могла бы взять себе нормальный гардероб? Простая библиотекарша. Не смешите мои тапочки. Зато в том кафе, среди изысканной публики, я была действительно самой прекрасной. Говорю это без ложной скромности. Так и есть. Я принялась с остервенением пилить другую руку. Наконец, получилось. И вторая рука отправилась через решетку в черный зев.

Я прислушалась. Звука удара я не услышала. Это свидетельствует о том, что моя тюрьма высоко. Возможно, на вершине холма или даже в горах.

Ну ладно.

Я опять сбегала дёрнула рычаг. Воду пить пока не стала. Решила, что отпилю ноги и уж тогда и передохну, и попью вволю. А может даже съем кусочек зефирки. От тяжелой физической работы есть захотелось неимоверно.

Но не сейчас. Не сейчас.

Я хмыкнула.

Вот ведь… Я пилю руки у мёртвого человека и рассуждаю о том, как и когда я съем зефирку, вспоминаю какие-то цюрихские пироженки. И смех, и грех.

Я принялась пилить ногу. Как деревянная, но помалу пилится.

Вжик-вжик.

И вот тут меня ждала жестокая неудача. Как только я допилила до кости – пила встала намертво. Кость она пилить отказывалась.

Что же делать?!

Я чуть не взвыла.

Вот незадача!

Но опять мне повезло – колесо от штанги, огромный металлический блин, который валялся в коридоре, я сбегала и прихватила. Тяжелый, гад.

Затем я с трудом вытащила пилу из разреза и поместила туда топор. С трудом, но смогла. А затем размахнулась (это громко сказано. Просто высоко попыталась приподнять) и жахнула этим блином по рукояти топора. Раздался хруст и кость лопнула. Но мои руки, казалось, лопнули за компанию. Во всяком случае отбила я их знатно. Пришлось бросать блин и дать себе отдых. Иначе я бы упала прямо тут, прямо на этот труп.

Я побрела к воде. Там напилась, отмылась. И даже помыла голову. Точнее намочила и поскребла. Шампуни и даже самого завалящего мыла у меня не было, так что пришлось просто водой мыть. Но вымыть надо было. Вдруг волосы пропитали миазмы от трупа. Заболеть оно мне совсем не надо.

Уж лучше я перестрахуюсь.

Я опять постирала трусы и бюстгальтер.

Надо срочно что-то делать с одеждой. От частых стирок белья надолго не хватит, а шифон тоже хлипковат.

Вот только что я могу сделать?

Я пожала плечами и вернулась к топчану. От мысли, что придётся рано или поздно надевать на себя обрывки ткани с трупа меня чуть не вырвало.

Суки. Сунули сюда, могли бы хоть одежду какую-то дать!

Я показала фигу по направлению к большому коридору, но соответственно никто мой жест не увидел. И не оценил. Натянув платье, изрядно истрёпанное уже, и чуть влажноватое, я пошла дёргать за рычаг.

Дёрнула. Внезапно раздался громкий щелчок.

Меня аж подбросило от неожиданности.

Я обернулась и уставилась на второй рычаг. Как-то я на него за всеми этими волнениями не обратила внимания. Он слегка вибрировал.

Это что же?

Я бросилась к нему и дёрнула. Внезапно мою тюрьму закружило, пол заходил ходуном так, что я еле-еле удержалась на ногах. Порадовалась, что на мне устойчивые калоши. А не босоножки на шпильке.

Внезапно мне показалось по ощущениям, что я полетела. Точнее моя тюрьма полетела.

Фантастика.

Я прислушалась к ощущениям. Но кроме еле ощутимой вибрации (как в самолёте), больше никакого дискомфорта не было. Решив не загружать саму себя, я вернулась к топчану с намерением немного поспать. И тут внезапно опять! Раздался мелодичный звон и люк у дальней стены подсветился. Я бросилась туда. Люк отъехал в сторону и на подставке показался какой-то предмет.

Осторожно я приблизилась.

Нос уловил запах свежей выпечки.

Еда!

Я схватила сверток, точнее это была словно коробка неправильной формы. Горячая.

Люк со скрежетом отъехал на место и встал намертво. Я подёргала и убедилась, что на этом всё.

Ну ладно, зато еды дали.

Обжигая руки, я бережно понесла её к топчану, который служил мне сейчас пристанищем.

Бережно примостила всё это источающее умопомрачительные ароматы богатство на топчане (предварительно расстелив платочек) и пристроилась рядом. Еда была чудная. Похожая и одновременно не похожая ни на какую кухню. Я рассмотрела: тесто было запечённое до хруста, очевидно пресное или из кисляка. Такое впечатление, что запекали в тандыре. Оно пахло дымком и ещё чем-то неуловимо диким. Внутри находилось пюре. Я зацепила пальцем капельку и лизнула, обжигаясь. Вкусно. В меру солёное, очень острое. Но при этом пюре явно не картофельное. Скорее нечто среднее между перетертыми тыквой, картофелем, горохом и репой. И в тесте, и в пюре были включения трав и каких-то пахучих пряностей. Я понюхала. Похоже на сельдерей или базилик. Но это не оно. В общем, за неимением другой информации и опровергающих аргументов, я пока для себя определила, что кухня уйгурская.

Мою догадку подтвердил ещё один пресный пирожок, схожий на самсу, запечённый треугольничком. Ну точно это уйгурская кухня! А вот начинка тоже хоть и была в виде пюре, но какая-то сладковато-терпкая. Такое впечатление, что ягодный кисель вварили до очень густого состояния и использовали вместо начинки.

Первое я смела не заметив. Давясь, почти не жуя, я съела всю порцию. Так как ложки не было, пришлось на манер уйгуров использовать кусочек лепёшки. Право она была достаточно жёсткая. Хотя моя «ложка» в процессе отмокала и начинала провисать, так что после двух-четырёх ложек приходилось «мастерить» новую. Так, что скоро от моей тарелки не осталось ни крошки.

Фух, я откинулась к стене, отдуваясь. Лоб украсила обильная испарина.

Хорошо-то как!

Ради интереса и откусила небольшой кусочек самсы. Тесто хорошее, в меру пропечённое, а вот начинка мне не понравилась. Приторно. Чересчур слащаво, как-то.

Но не мне сейчас носом крутить. Надо радоваться, что покормили.

Самсу я решила пока отложить. Накрыла носовым платком и сунула в мою сумочку. Непонятно, когда меня в следующий раз кормить будут. Вдруг это раз в день. Или, что хуже, раз в два дня. С этих сволочей вполне станется.

Время до дёрганья ещё было, и я решила подарить его себе для отдыха. Пусть еда нормально переварится. Огюст Больц всегда говорил, что нужно после обеда иметь моцион. А он знал толк в жизни, этот старый паскудник.

Меня совсем развезло. Я почувствовала, что сейчас усну. Если бы я не сидела, опираясь на руку и затёкшая рука не подломилась, так, что я рухнула на деревянный топчан, больно ударившись щекой, то я бы точно крепко уснула. И скорей всего пропустила бы время, когда нужно дёргать рычаг. А это – всё начинать заново.

Испугавшись такой перспективы, я заставила себя встать и пройтись по периметру коридора. Пусть будет послеобеденная прогулка у меня такая. Сейчас немножко похожу, дёрну рычаг и пойду дальше разбираться с остатками трупа. Хотя какие там остатки – почти полноценный труп, только руки отрезаны до локтей и одна нога немножко.

Почти Венера Милосская.

Бррр.

Меня аж затошнило, когда я представила, что мне сейчас предстоит.

Нет, нужно переключаться.

Я вернулась к топчану. Там, рядом с ним сиротливо стояла стопка книг, которые сунул мне в руки Больц как раз перед моим попаданием сюда. А я даже не знаю, что за книги там есть. Если мне предстоит провести здесь много времени, то именно эти книги – основное моё богатство, основное средство, чтобы не сойти с ума.

Я заглянула на стопочку. Там было восемь книжек разной степени истрёпанности и направлений. Я внимательно их рассмотрела. Итак, у меня было: две книги по радиофизике, пять художественных книг и одна потрёпанная Библия.

Вот и чудненько. Удовлетворившись осмотром, я поспешила к рычагу. Сейчас мне предстоит поработать с трупом.

Книги по радиоэлектронике мне уж точно не нужны. Вот ведь скотина Больц! Лучше бы томик Толстого или Достоевского пихнул. Они достаточно занудные и такого чтения мне хватит надолго. И вот что я буду с этой электроникой делать?

Я возмущённо фыркнула.

В «страшной» комнате меня по-прежнему ждал труп.

– Ну здравствуй, моя красавица, – хихикнула я, глядя на искромсанный синюшный труп. – Ты у нас как Венера Милосская, без рук. А сейчас будешь и без ног.

Мда. Дожилась. Уже и разговариваю сама с собой. Так и кукухой поехать недолго.

Хотя, может, я уже давно поехала и это мне всё чудится? А я сейчас лежу в какой-нибудь швейцарской клинике после лоботомии?

Но нет. Если бы было так, я бы не ощущала всё так чётко. И запахи. Таких галлюцинаций просто не бывает. Мозг может воспроизводить сюжеты из ранее виденного, а проектировать неизвестные ранее картины – не может. А вот такое я не видела никогда. Это уж точно.

Я вздохнула и принялась пилить вторую ногу.

Когда нога ухнула в чёрный зев, я позволила себе чуток передохнуть.

Опять, чтобы не уснуть, я отправилась в дальний конец, куда я ещё не ходила. Там было темновато и мрачно. Тусклая лампочка света давала мало. Этот кусок коридора не представлял собою ничего интересного. Разве что в самом углу, возле стены, на которой я заметила что-то наподобие огромных люков, я обнаружила неожиданную находку: в небольшом глиняном горшке росло растение. Зелёное растение. От удивления я аж подскочила. Откуда ты тут взялось, радость моя?

Зелень сильно пожухла – в этом конце коридора было холодно и темно.

– Сейчас я тебя заберу, зайчик, – пробормотала я, пытаясь справиться с нахлынувшей на меня радостью. – Пойдём со мной. Там тепло. Тебе понравится.

Я подхватила растение и поспешила обратно.

Там поставила его на топчан и внимательно рассмотрела. Это оказалось не просто растение. А именно дерево. Точнее деревце. Небольшое, примерно высотой сантиметров двадцать, но на нём уже кое-где сформировались веточки и листочки. Они были овальные, неправильной формы, сверху блестящие, словно покрытые лаком, с обратной стороны – матовые, шероховатые. Некоторые листочки с обратной стороны были розоватыми. Они напоминали то ли листья груши, то ли яблони, то ли ещё чего-то. Листочки слабо пахли мелиссой.

Ладно, раз я не знаю, что ты такое, побудешь ты у меня айвой, – решила я. Не знаю почему. Айву ела всего один раз, да и то в виде варенья. Но слово звучало красиво. Мне нравилось.

Под ярким светом я внимательно рассмотрела горшок. Он был грубой ручной работы, на нём накарябаны какие-то странный иероглифы. В общем, я ещё раз убедилась, что это какие-то уйгуры или даже китайцы. Хотя раньше я таких иероглифов никогда не видела, но кто их знает, этих китайцев, их так много, они все такие разные, вполне могут быть какое-то племя, в своё время, откочевавшее куда-то на территорию Монголии или Тувы. В эту мою теорию вполне гармонично вставала их кухня – с пресными лепёшками и странным пюре из непонятного овоща. Кто их знает, что у них так посреди пустыни Гоби растёт. Или даже на Тибете. А что? Тоже хорошая теория. Сюда очень неплохо вписывалось то, что в решетку я сбрасывала куски трупа, звука падения не было слышно. Так что вполне вероятно мой тюремный бункер находится на какой-нибудь вершине горы Кайлас.

Потому и голова часто кружится.

Я хохотнула и с таким вот легкомысленным настроением отправилась пилить труп дальше. В этот раз я планировала отпилить голову. Почему-то я решила, что если труп будет без головы, то дальше разделывать его будет легче. О том, что я буду делать с позвоночником я старалась не думать.

Пилить шею оказалось неожиданно легко, и я довольно быстро справилась. Позвонки на шее оказалась хрупкими. Мне даже не пришлось воспользоваться топором и блином от штанги. Что радовало. Но руки всё ровно ощутимо болели.

Но я себе не позволила отдыхать в этот раз.

Если всё хорошо прошло, значит, нужно увеличить количество работы. И я усердно принялась пилить дальше. Примерно после того, как я отпилила и спустила ещё кусок предплечья, пришлось бежать дёргать рычаг.

Я усмехнулась.

Если бы мне кто-то сказал, что я буду проводить время бегая между расчленением трупа и дёрганием за рычаг, я бы рассмеялась ему в лицо. Более того, я уже не испытывала никаких эмоций от этого. Лишь кривилась и старалась увернуться, когда раздутое тело от прокола с противным чавканьем выдавало струю тухлой трупной жидкости.

Её голову я, кстати, просунуть сквозь прутья решетки не смогла. Придётся пилить череп. Это пугало. У меня точно не хватит на это никаких сил. Кости черепа я разделать не смогу уж точно.

В общем, провозилась я, по ощущениям, дня два. Пока смогла разделать труп на достаточно мелкие куски и спустить вниз.

– Ну вот ты и стала маньяком, Мария, – грустно пошутила я сама себе, глядя, как исчезает последний кусок тела предыдущей сиделицы в этой тюрьме.

– Через время кто-то распилит тебя, – внезапно для самой себя подытожила я и вздохнула.

Как ни странно, не сойти с ума от всего этого мне помогло айвовое деревце. Мы подружились. Я с ним разговаривала, читала ему книгу. Причем взяла верхнюю, из стопки. Это оказался учебник по радиофизике. Я вообще ничего не понимаю из текста, но, очевидно, мне было важно слышать звуки собственного голоса, чтобы не сойти с ума.

В общем, в той комнатушке, выполняющей роль туалета, у меня осталась только голова, которая щерилась на меня. Я её отвернула к стене, но так как моя тюрьма таки двигалась (я ощущала постоянную вибрацию, а иногда она поворачивалась, и тогда ощущение полёта было очень реалистичным). И голова видимо при вращении тюрьмы постоянно поворачивалась ко мне и смотрела укоризненно и грустно.

Справлять нужду под таким осуждающим взглядом было неудобно, хоть я себя виноватой не чувствовала, но тем не менее додумалась – сняла брезентовую шторку и накрыла голову. Пусть пока так. Что делать с головой я не знала. Поэтому решила пока отложить вопрос. Потому что моя тюрьма постоянно подбрасывала мне какие-то сюрпризы. То новый рычаг (второй), то ощущение полёта, то еда, то странные находки.

Кстати, о находках. Периодически я натыкалась на всякие странные предметы и тайники.

В свёртке, который я экспроприировала у трупа, я обнаружила блокнот, очень засаленный и старый. В нём были записи на неизвестном мне языке, точнее на том, который я временно определила, как уйгурский. Ну вот гипотеза у меня такая. Кривая, хромая, но я держалась за неё крепко, как за спасительную соломинку для моей бедной измученной психики.

Я очередной раз подскочила к раздатке. Хотя я назвала это окошко «кухней». Так мне привычнее.

Сегодня я получила нечто похожее на рыбное рагу. Было довольно вкусно, хоть и непривычно. Сладкую самсу из предыдущей порции пришлось съесть, так как в тепле клейкая начинка могла испортится. А я не могла позволить себе разбрасываться таким ресурсом, как еда.

Вообще кормили неплохо. Хоть и странно.

На сладкое была нпонятного вида булочка с кусочками какого-то фрукта. Тесто было очень сладкое, а фрукт – кисловатым. Поэтому всё вместе было довольно вкусно. Я с удовольствием всё съела. Обычно я старалась не есть так много. В той, прошлой жизни. Но сейчас я находилась в странной ситуации и сил мне были нужны. Во всяком случае так я себя убедила.

Кормили регулярно. Два раза в день.

Я исправно дёргала за оба рычага, когда приходило время. И вот что странно, обычно я сложно понимала собственные биоритмы. Вот Мадлен всегда просыпалась в одно и то же время, даже без будильника. Мне же без будильника проснуться было нереально. Более того, будильник я всегда ставила на другой стороне спальни, иначе, если поставлю рядом, то просто выключу его и буду дальше спать.

Здесь же я вскакивала ровно за полминуты до того, как нужно было дёргать рычаг. И хотя промежутки между рывками всё увеличивались, все равно для сна мне этого было мало. Поэтому я спала. Затем просыпалась. Дёргала рычаг. Ложилась и опять спала. Затем рычаг. Спала. Рычаг. И так раз пять.

Спала я пока на топчане, было холодновато без одеяла и жёстко на деревянных досках, но других вариантов не было.

Сегодня я решила покончить с неизвестностью. Так высокопарно я назвала мой поход и осмотр ранее не выявленных «участков» моей тюрьмы. Интуиция подсказывала, что здесь таятся ещё неизведанные участки.

Я еще раз прошла по периметру каземата и вдруг уставилась на ровную на первый взгляд стену. Сейчас уже свет стал настолько ярким, что можно было рассмотреть и отдалённые участки в подробностях. И вот на одной из дальних стен я отметила, что довольно большой участок вроде как более светлый, чем всё остальное. Я подошла и потрогала.

Так и есть. Более того, материал этого куска стены (примерно в мой рост) был не из кирпича, как всё остальное, а из дерева, просто сверху «заляпан» каким-то составом, похожим на извёстку.

Я постучала по светлому участку. Стук вышел глухим. Не такой, как по стенке. Значит, там, за этим куском стены была пустота. Я попробовала нажать на неё. Тщетно.

Затем я внимательно рассмотрела стык между светлым и тёмным участком стены. Так и есть, между ними была щель, небольшая, меньше сантиметра. Но она была.

Теперь для меня уже было жизненно необходимым разобраться со странным участком.

Я обстучала и ощупала весь кусок. Но ничего не обнаружила.

Уже практически разочаровавшись, я продолжила щупать чисто на упрямстве. Для меня это была принципиальная позиция. И я не намерена была отступать.

Я уже собиралась уходить (пришла пора дёргать рычаг), как что-то щёлкнуло и внезапно кусок стены отошел в сторону.

Глава 4

Это оказалась дверь, за которой была ещё одна комнатка.

В это же время щелкнул второй рычаг, а это значит, что мне нужно бежать дёргать. Я вынуждена была убежать. Ведь промедление допускать нельзя.

Когда же я вернулась, к моему разочарованию стена опять стала монолитна. Я снова принялась искать «секрет», чтобы открыть проклятую дверь. То, что это жизненно важно – не вызывало сомнений.

Простучав и ощупав всё, что можно, я так и не нашла никаких следов ручки, замка или ещё чего-то. Более того, я в своё время начиталась о том, как в Средневековье в замках можно было нажать на какой-то кирпич или загогулинку и открывался подземный ход.

А вдруг там выход? Эта мысль меня окрыляла и подстёгивала. И я продолжала судорожно искать ручку. Наконец, уже отчаявшись, я оперлась спиной о стену и о чудо – она отъехала в сторону, явив мне проход в потайную комнату.

Я ужас как обрадовалась. Но заходить туда не спешила. Вдруг дверь закроется, и я не смогу найти выход. Умирать от мучительной смерти мне не хочется. Поэтому я сбегала к «туалету» и схватила металлический блин от штанги.

Я молилась, чтобы дверь не закрылась, пока я отошла. Мне повезло и дверь оставалась открытой.

Я заблокировала блином дверь так, что даже если она начнет закрываться, то там всё равно останется щель и я оттуда вылезу.

И вот наступил «час икс» и я вошла в вожделенную «комнату». Здесь освещение было не столь ярким, зато было значительно теплее. Комната представляла собой чуть вытянутое помещение, в одном краю которого была деревянная кровать (!). И о чудо, накрытая одеялом. Там даже подушка была! Небольшая, набитая тряпками, но подушка! Это же какое счастье для моей бедной, измученной шеи. От спанья в неудобной позе на том узком деревянном топчане шея постоянно затекала и начинали болеть голова и спина.

Зато сейчас я была на вершине блаженства.

Я подошла ближе и потрогала постель: и одеяло и подушка сильно отсырели. Ну ничего страшного, главное, плесени не было. Я понюхала – не воняло вроде.

Конечно же я это всё постираю. Ведь спать на чужой постели для меня не мыслимо. Понятно, что это была спальня той бедолаги, которая повесилась в туалете. Но кто знает, чем она болела, да и просто – брезгливо.

Ещё одной хорошей новостью было то, что под одеялом обнаружился даже не матрас, а практически перина. И она была накрыта простыней! Ситцевой, застиранной до серого цвета, но тем не менее это была простыня.

Какая прелесть. Значит я буду жить теперь более-менее по-человечески.

Я разулыбалась. Настроение повышалось и повышалось. Да так, что, увлёкшись, я опять чуть не пропустила время дёргать за рычаг.

Ругая себя всякими нехорошими словами, я заторопилась к рычагу.

Здесь меня поджидал ещё один сюрприз. Когда я дёрнула оба рычага по очереди, внезапно со стороны «кухни» послышался металлический звон. Сказать, что я удивилась – это ничего не сказать. Время до кормления еще было в избытке. Что же это такое?

Меня разрывало любопытство продолжить изучение комнаты и посмотреть, почему звенит кухня. Я подскочила к «окошку» и обнаружила поощрительный приз. На площадке лежал брусочек мыла и бутыль из тёмного стекла.

Я схватила оба предмета, пока окошко не захлопнулась и потащила на топчан.

Как же я радовалась мылу! Оно было хозяйственное, пахло малоприятно, едким щёлоком, но тем не менее это было мыло. Настоящее мыло! Вот теперь я отстираю всё. И вымою нормальноголову. А то мои волосы, хоть я их и промываю периодически водой, похожи на измазанную жиром паклю.

Я бережно положила мыло в сумочку. Мало ли, вдруг начнется потоп, а я не могу допустить потерю столь ценного ресурса.

С бутылкой я решила разобраться позже и заторопилась обратно в комнату.

Дальнейший осмотр принёс немало приятных сюрпризов. Под «кроватью» (таки она больше была похожа на нары, но зато достаточно широкие. Настолько, что можно вполне приводить сюда любовника. От этой странной в таком месте мысли я аж усмехнулась.

Любовники. У меня они были. Когда-то. Эх, жизнь.

Но тайны комнаты продолжали манить, и я увлечённо возобновила поиски. Под кроватью обнаружилось небольшое оцинкованное корытце, похожее на ночвы (интересно, откуда это здесь?). Тем не менее находка была необычайно полезна, и я решила, что сегодня же я должна воспользоваться этим сюрпризом.

С огромным воодушевлением я продолжила поиски. Примерно за период в три дёргания рычага я обнаружила немало полезных вещей.

Список находок приятно удивлял и радовал. Здесь были:

- четыре исписанные мелким почерком потрёпанные тетради (одна на непонятном языке, очевидно уйгурском, так как сплошные иероглифы). Все записи я отложила и решила изучить позже;

- два клубка шерсти – тёмно-серого и грязно-жёлтого цвета;

- спицы вязальные, вроде как алюминиевые, но почему-то тёмно-зелёного цвета и покороче, чем те, к которым я привыкла (видимо у уйгуров так принято. Ведь вяжут же в Тунисе длинным крючком. Есть даже стиль вязания – тунисская вязка. А здесь, видимо, уйгурская вязка. Ну или не знаю, что ещё подумать. Других версий у меня не было);

- две стеклянные (примерно двухлитровые) банки с сухарями (очевидно та бедолага сама сушила их на чёрный день, потому что хлеб был уйгурский, с вкраплениями трав, как в тех лепёшках, что выдавали «на кухне»). Нужно будет разобраться, зачем она их сушила в таких количествах. Банки были плотно закрыты клеёнкой и обвязаны бечёвкой;

- моток бечёвки;

- пять больших гвоздей;

- молоток с облезлой ручкой;

- три куска мыла (!). Причем один кусок был не хозяйственным. Он пах цветочным запахом (то ли лавандой, то ли пионом, было сложно определить, так как всё мыло находилось в одном свёртке, тщательно замотанное в клеёнку и все запахи перепутались. Цветочное мыло я сразу же отложила в сторону;

- две катушки ниток, чёрная и красная;

- четыре иглы, причём одна «цыганская»;

- колода игральных карт, но очевидно тоже уйгурских (потом разберусь);

- шахматы в большой коробке (вот тут я сильно удивилась);

- зеркало, примерно сантиметров тридцать в высоту (я лишь мельком взглянула на себя, заметила две новые морщинки под глазами и быстро отложила его в сторону. Потом. Не хочу сейчас расстраиваться);

- пустой пузырёк от духов «Ландыш» ленинградской фабрики «Северное сияние». Там, на самом донышке была загустевшая капелька. Возможно, из-за этого их не выбросили.

Но самое главное! Я нашла одежду! В небольшом тюке под ящиком со всем этим барахлом я обнаружила ещё один свёрток, побольше – в нём была одежда. Трясущимися руками я размотала ткань. Это были брюки, со стрелками, шерстяные, темно-синего цвета. Судя по тому, что по бокам были лампасы – брюки от какой-то военной формы. Прекрасно. Будет мне в чём ходить. Размер примерно мой. Чуть великоваты в талии, но подвяжу бечевкой вместо пояса. Чуть позже ушью, не вопрос. Чуть длинноваты, так подметаю, это тоже легко. Нитки-иголки есть. А эти смешные лампасы отпороть – дело пары минут.

Воодушевлённая я принялась рыться дальше. Следующие находки меня ещё больше обрадовали: я нашла длинную холщовую рубаху. Она была некрасивая, из грубо выделанной ткани, но тем не менее это была более практичная одежда, чем моё шифоновое легкомысленное платье. Я рассмотрела, что она была мне велика. Но ничего. Хуже, если бы была маленькая. В принципе я эту рубаху смогу носить вместо платья.

Ещё я нашла небольшой тючок (примерно метра три) ситца. Весёленькой «дачной» расцветочки. Радости моей не было предела. Скоро у меня должна начаться менструация, и я порадовалась, что проблема с гигиеной практически решена. Наделаю себе многоразовых прокладок. Придётся каждый раз стирать, но ничего не поделаешь. Всё же лучше, чем часами стоять с раздвинутыми ногами под струёй воды.

Так что тючок я с удовольствием отложила. Кроме того, скоро моё бельё придёт в негодность, и я сошью из этой ткани себе новое.

А ещё я нашла кучу всякого ненужного хлама: от сломанных детских игрушек до каких-то связок ключей, запчастей и прочей ерунды. Пока решила не выбрасывать. Зачем-то хранили же его. Так что посмотрю, может и мне понадобится. Так что положила всё на место.

Занятие это растянулось у меня надолго. Да так, что я совсем потерялась, забыла, где день, а где ночь. Хотя здесь и не было ни дня, ни ночи. Круглосуточно светили лампочки.

О том, что время не стоит на месте напоминала лишь необходимость дёргать рычаги.

Наконец, организм взбунтовался. Да так, что меня чуть не вырубило прямо на месте.

Нет, так явно нельзя.

А что, если я сейчас отключусь так крепко, что не проснусь дёргать рычаг? От осознания этой мысли я похолодела.

Кое как доковыляв до своего топчана, я умостилась на твёрдой деревянной поверхности. Надо бы было замочить одеяло и постель, но сил уже не было. «Ну и чёрт с ними!», – подумалось мне. Насколько я понимаю, впереди – вечность. А раз так, то нужно же будет чем-то заниматься и завтра, и послезавтра и все оставшиеся мне годы…

Однако эту мудрую мысль додумать я не успела, так как сонная тьма накрыла меня.

Следующий день был у меня посвящён большой стирке. Я вытащила корыто под водяную струйку, набрала туда воды и добавила немного хозяйственного мыла (построгала его топором). Затем я вымыла в мыльной воде волосы до скрипа и тщательно прополоскала под проточной водой. Волосы я решила не вытирать, пусть сохнут под струйками теплого воздуха. Прическа у меня была модная, гарсон. Поэтому короткие волосы должны были высохнуть быстро. Затем я влезла в корыто и тщательно вымылась мыльной водой. Что ни говорите, а мыться с мылом и мыться без мыла – это две разные вещи. Потом я с удовольствием ополоснулась под струйкой воды. Считай приняла душ.

Эх, сейчас бы ещё мужчину! Такая вымытость пропадает!

Рассмеявшись со своей немудрёной шутке, я принялась замачивать вещи в мыльной воде. Сперва я замочила бельё – трусы и бюстгалтер. Дам ему полчаса помокнуть, в принципе достаточно. Затем в этой же воде замочу чужие тряпки.

Да, сама понимаю, что это стирка «так себе», но мыло нужно экономить. Кто его знает, что дальше будет.

Пока бельё отмокало, я решила пролистать найденные тетради. Их было четыре. Две в коленкоровых обложках, стандартно-коричневого цвета. В таких конторские работники любят вести свои записи. Ну или студенты используют для конспектов. А что – удобно. В меру толстые, на девяносто шесть листов.

Остальные две представляли собой ученические тетрадки на двенадцать страничек с невзрачными бледно-зеленоватыми обложками. Одна – в клеточку и одна в косую линию. Во всех трёх тетрадях были красные поля. На той, что в клеточку, сзади была таблица умножения. На той, что в косую линию – гимн Советского союза. На обороте был указан год – 1963.

Я решила начать с толстых.

Не знаю почему. Просто так захотелось. Считай интуитивно.

Первая же открытая тетрадь удивила – там были уйгурские письмена. Я разочарованно перелистала. Вся она была заполнена мелким убористым почерком, покрывавшим каждый сантиметр пространства, кроме последних трёх страниц, которые, видимо, просто не успели заполнить. Даже промокашка была разрисована этими загогулинами.

«Ну ладно», – подумала я и отложила тетрадь. Это отнюдь не значит, что я от неё отказалась. Совсем нет. И если мне здесь предстоит сидеть ещё долго, то времени, чтобы разобраться с этим уйгурским языком, у меня будет предостаточно. Я где-то читала, что один учёный самостоятельно смог разобрать какой-то древний рунический шрифт. И читал, и писал на нем превосходно. Правда разговаривать и понимать на слух не мог. Так что и я так смогу.

Наверняка смогу.

Затем я потянула вторую толстую тетрадку к себе.

При этом интуиция пиликнула «пора» и я сбегала дёрнула за оба рычага. Кроме того, постирала бельё и в мыльной воде замочила ситцевую ткань, холщовую рубаху и простыню. Пусть мокнет.

Своё бельё я развешала на верёвке (для этого я протянула через весь коридор от стены до стены бечёвку) и вернулась к записям.

Вторая толстая тетрадь была заполнена почти наполовину. Причём записи велись разными почерками. Это был дневник. И вели его по очереди все «сиделицы» в этой тюрьме.

Первой была некая Левонтия. Я вспомнила. Именно она написала о том, что отсюда выхода нет. Записи Левонтии были датированы еще 1875 годом. Это же когда она тут жила? Интересно, а до неё здесь другие были? Но записи начинались с неё. Начинала она длинной плаксивой историей о некоем Прошке, который оказался шельмец и обрюхатил её, а сам забрился в солдаты. Она осталась одна, на сносях, то есть не девка, но и не мужняя жёнка. Поэтому мамка выгнала её из дому. Затем шло длинное-предлинное повествование о любви к злоебучему Прошке, которое растекалось в некоторых местах (очевидно от слёз), в других местах строчки настолько поплыли, что читать было совершенно невозможно. В общем, этот кусок я пропустила. В принципе там не было ничего интересного, если бы не упоминание о некоем старце, который обещал помочь решить проблему, а потом она оказалась здесь.

Вполне типичная ситуация. У меня ведь произошло всё также. Безвыходная ситуация. Отсутствие воли к борьбе, дурацкий разговор с этим чёртовым бюргером. И вот я тоже здесь.

В общем, из всех записей Левонтии ничего путного обнаружить не удалось (если не считать того, что её история почти дословно повторяла мою). Ну и ещё год попадания. Нынче 1982 год. То есть она попала сюда почти на сто лет раньше (если быть точнее – на сто семь лет).

Выходит, более ста лет эта келья обитаема.

Хм… келья. Почему-то всплыло это слово. Возможно, после причитаний Левонтии?

Я задумалась и обомлела. Ребенок???? У неё же должен был родиться ребенок. Тут?

И я представила, как она одна тут рожает ребёнка. Это ужасно.

Но судя о записях, она здесь жила долго. И о ребёнке ни слова. Кроме того упоминания, как паршивец Прошка её обрюхатил. Что же произошло с тобой, Левонтия?

Далее шла другая запись. От некоей Маруси. Она оказалась дамой серьёзной. Беглая каторжанка. До этого была с жёлтым билетом. Девка гулящая. Зарабатывала на улицах Твери. Затем промышляла в Иркутске. Её историю я не совсем поняла, но не сомневалась, что там произошло что-то эдакое. Не удивлюсь если дело было «мокрое». Так вот Маруся писала, что крам (это ткань в переводе или вообще все вещи она имела в виду?) прятать надо в потаённые места. Что здесь ходит чёрный человек и «глядит». После этих слов волосы дыбом встали у меня на голове. Сколько раз я совершенно спокойно спала, даже не думая, что по моей келье может ходить какой-то человек и рассматривать меня. А ведь часто я спала в одном белье. Кошмар.

Записи, сделанные Кашиной Раисой Фёдоровной потрясли больше всего. Она просидела в этой одиночной камере тридцать два года. Может быть и дольше. Но под конец записи стали редкими и совсем неразборчивыми. То есть волне вероятно, что Раиса Фёдоровна или заболела, или, что совсем уж грустно – начала медленно сходить с ума. Сначала записи были оптимистичные. Это оказалась женщина из мещанского сословия, крепкая и с любовью к жизни в любых её проявлениях. Но затем, очевидно под гнётом одиночества, она стала постепенно деградировать. Начала сперва хандрить, жаловаться на «кислую жизнь», на «потерю равновесия». Ругала красноармейцев, особенно одного – Ивана. Вспоминала родню, мать, отца, братьев. Затем начался какой-то бессвязный бред. А потом записи вообще прекратились. Из всего этого бабского сопливого слезогонного потока я поняла главное – нужно постоянно иметь какое-то дело. Иначе можно вот так вот сойти с ума.

Следующая запись была от Ефимовой Нюры. Ужасные каракули, но читать можно. Девушка явно была не великого ума и жила просто и примитивно. Вполне довольствуясь самыми бесхитростными радостями – вкусно покушать, хорошо поспать, отдохнуть. В общем, вот кому было здесь хорошо – так это ей. Насколько я поняла, в родной деревне возле большого рабочего поселка Богородское она была как рабсила. Жила у дядьки, который использовал её руки по полной: и огород вскопать, и корову выдоить, и обед приготовить, и остальное по хозяйству. Причём огородов у него было несколько. В общем, загоняли девушку до такой степени, что она пошла к пруду, чтобы утопиться. А наш вредный мужичок тут как тут. Поговорил, посочувствовал и вот она здесь. А здесь ничего и делать не надо. Знай, рычаг себе дёргай и всё. Кормят поят – вволю. Вкусно. Таких блюд она дома отродясь не едала. Да ещё и досыта. Вот уж кто радовался всей этой ситуации, так это Нюра.

Но её записи были самыми малоинформативными.

Комсомолка Валя вела записи зло и лаконично. Крыла буржуазию, мелкособственнические инстинкты некоего Карла и Арчи. А больше ничего и не было.

Когда я открыла записи Катерины, а они были последними, волосы у меня на голове зашевелились…

Глава 5

В общем, Катерина жила здесь до моего попадания примерно лет за двадцать – двадцать пять. И в отличие от предыдущих малообразованных обитательниц кельи, она была учительницей начальных классов. Женщиной строгой, въедливой и рассудительной. Любила всё раскладывать по полочкам, до всего докапываться.

Именно среди её записей я обнаружила самое интересное. Во-первых, оказалось, что моя келья-тюрьма летала. Да. Именно так. По воздуху. Катерина удивлялась, что это противоречит всем существующим законам термодинамики, но тем не менее.

Кроме того, среди записей была полная возмущения заметка о жадности луковианцев. С двумя восклицательными знаками. Сперва я не поняла даже. Но потом, продолжив чтение, мягко говоря, обалдела. Как оказалось, здесь такая келья-тюрьма не одна. Их много. Точнее очень много. И все они летают. Далее записи обрывались банально – кусок страницы был выдран с мясом.

Следом шли четыре чистые странички. И всё.

Да ну к чёрту! Бред какой-то. Я сердито отбросила тетрадь, сходила дёрнула рычаги, отжала постельное, добавила в мыльную (и уже изрядно грязную) воду ещё мыла (совсем немного, так как этого уже было явно недостаточно) и замочила самое главное – одеяло и брюки.

Пусть хорошенечко откиснет.

Постельное бельё тем временем простирнула под струйкой воды, отжала грязную воду и оставила в жёлобе под проточной – пусть само теперь полощется таким вот нехитрым образом.

В общем, сейчас стирка у меня шла двумя параллельными партиями. Оставались ещё лоскуты ткани, срезанные с трупа моей предшественницы. Кстати, о трупе. Я теперь задумалась о том, что женщина была не совсем человеком. Может это быть луковианкой? А кто они такие? Какое-то монголоидное племя? Раса? Вроде я неплохо знала все имеющиеся на земле расы, среди них такие люди мне не встречались. Но кто ж их знает.

Мои мысли опять вернулись к записям.

Так что же это получается? У меня есть два варианта. Первый – это бедная Катерина начала сходить с ума, вот и понаписала всякого бреда.

Второе – здесь творится что-то непонятное и я должна разобраться с этим как можно скорее.

Вторая версия была хоть невероятной, но уж слишком много аргументов говорили в её пользу. Ещё старикашка Больц учил меня не пренебрегать фактами. Любые, самые дикие доводы могут в результате оказаться истиной.

Ну ладно.

Итак, что из странного я имею?

Первое – моя летающая тюрьма. То, что она летает – факт. Я это ощущаю по толчкам. И летает она от дёрганий моего рычага номер два. У Катерины в записях есть упоминание, что таких тюрем много. И очевидно, что в каждой тюрьме-келье находится узник. Это нужно будет обдумать отдельно. Значит, здесь такая я не одна. О! Сколько всяких мыслей сразу!

Усилием воли я заставила себя вернуться к анализу.

Второе. Некие луковианцы. Катерина упоминала, что они жадные. То, что эти луковианцы существуют – факт. И странная женщина-предшественница. И не менее странные «уйгурские» письмена, в виде иероглифов, однако не похожие ни на какие ранее виденные. А ведь я обожала ходить по историческим музеям и в своё время посетила их великое множество. Я видела и шумерскую клинопись, и письмена настоящих уйгуров, и китайские иероглифы, и арабскую вязь. Но конкретно эти «иероглифы» были совсем другими. Чужеродными.

Отсюда еще один вывод. Раз луковианцы жадные (по мнению Катерины), значит она с ними где-то пересекалась и общалась. Иначе откуда она это всё знает?

Что из этого следует? А то, что рано или поздно мне тоже предстоит с ними встретиться. И это не тюремщики. Моя предшественница была, как и я – узницей.

Поэтому нужно подготовиться.

А для этого я должна разобраться, где я и что мне предстоит дальше.

С толстой тетрадью я разобралась, к сожалению, слишком быстро. Хотя небольшие примечания на полях, зачёркивания, вымарывания слов, мне всё это ещё предстоит изучить и исследовать. Какое-нибудь «лишнее» слово может дать мне пищу для новых выводов и новую информацию. А это может оказаться очень важно.

А ещё я теперь боюсь сойти с ума, как Маруся и Раиса Фёдоровна. Поэтому мне нужно чем-то занимать себя. Я проанализировала личности своих предшественниц: Левонтия, Маруся, Раиса Фёдоровна, Нюра, Валя и Катерина. И странная безымянная луковианка. Помешались только двое – Маруся и Раиса Фёдоровна. Отсюда вопрос – почему не сошли с ума остальные?

Я принялась анализировать. Левонтия была вся в любви к Прошке. Об этом свидетельствовали многочисленные залитые слезами записи. То есть она была одержима своей любовью. А значит её мозг, эмоции были заняты более сильным раздражителем. Ей банально было некогда сходить с ума, ведь все её мысли были лишь о Прошке.

Дальше. Нюра. Примитивная девушка, которая не ела досыта и не спала нормально. У которой тяжелый труд – это всё, что было. Для неё эта тюрьма была как санаторий. И она прямо лучилась незамысловатой радостью. То есть её ведущая эмоция – удовольствие и радость.

Затем идёт Валя. Она – идейная комсомолка. Даже находясь в тюрьме, она не перестает обличать врагов, причём отдаётся этому со всем пылом. То есть её мысли все время заняты борьбой с классовым врагом. Ей тоже неинтересно отвлекаться.

Катерина. Это исследователь. Она, судя по записям, приняла факт, что будет находиться в этой тюрьме и надолго. И со всем своим пылом она принялась изучать новую жизнь, исследовать её. Поэтому ей тоже было некогда сходить с ума.

Итак, общий вывод. Из шести женщин четверо (луковианка не в счёт), у которых была идея, цель и смысл в жизни – они не сошли с ума. Поэтому я должна срочно найти себе цель. Желательно потруднее и поинтереснее, чтобы было чем заниматься и не деградировать.

Я хмыкнула. Вот я и сделала первый шаг по приспособлению к новой жизни. Теперь нужно будет составить план. А для этого надо продолжить изучать обстановку.

Я достирала обе партии барахла, развесила всё сушиться и оставшейся мыльной водой тщательно намыла сперва пол в «спальне», затем коридор и туалет. Вылила густую грязную жижу, набрала чистой воды и принялась отмывать всё по новой.

С туалетом была особая проблема. Хотя я тогда, после расчленения трупа, как-то позамывала следы крови, но сейчас, когда я стала перемывать тщательно, везде оказались засохшие пятна крови. Спёкшуюся кровь отмывать было трудно. Приходилось некоторые участки скрести.

За день я не справилась конечно же. И за два не справилась.

Прерывалась я все это время лишь на отдых, еду и сон. Ну и само собой на дёрганье рычагов.

И тут у меня появилась ещё одна проблема. Важная. Дело в том, что я стирала, мыла полы, скребла и в результате за эти дни мои руки стали покрываться мозолями, кожа покраснела и начала шелушиться. Я всегда очень бережно ухаживала за руками.

Я горько усмехнулась и посмотрела на свою руку. Раньше у меня всегда были холёные красивые руки. Возраст женщины всегда выдают две части тела – шея и руки. Лицо можно загримировать, можно натянуть кожу, говорят в Бонне нынче делают такие операции. Помню Мадлен, ещё до того, как окончательно сдвинулась, всё собиралась туда, сколько я её не уговаривала, она не слушала, всё хотела продлить молодость. А сейчас мои руки были шершавыми, в цыпках, лак на ногтях потрескался и стал облазить. Неэстетическое зрелище!

С руками нужно что-то делать. У меня не было ни крема, ничего. Среди находок в спальне – тоже ни крема, ни жира. Это плохо. Буквально через пару месяцев мои руки необратимо превратятся в руки старухи со сморщенной кожей. Передо мной встал вопрос о креме для рук. И я совсем не знала, как его решить.

Эх!

Я потрогала развешенное на верёвках бельё и прочие тряпки. Всё сухое. Прекрасно. Сегодня я буду спать на королевском ложе. Осталось решить вопрос – стоит ли перебираться в «спальню» или лучше остаться на топчане? Он-то был не слишком удобным, но зато я не боялась, что дверь застопорится и меня замурует в узком пространстве.

Как же быть?

Я сбегала к «спальне», поискала открывающий изнутри рычаг (да и снаружи тоже. Я ведь так и не поняла, как дважды её открыла). Но пока ничего не вышло. Поэтому решение пришло само – я буду пока ночевать в коридоре на топчане.

Зато у меня будет перина-матрас, одеяло и подушка. И простыня. Буду как королева.

Я счастливо рассмеялась и принялась набивать подушку выстиранными тряпками.

Хм. Я когда стирала, торопилась, была под впечатлением от записок бывших сокамерниц и не обратила внимание, что кроме лоскутов и обрезков разных тряпок, попадались вполне себе неплохие моточки ниток. Вроде полушерсть или даже шерсть. Найденные в спальне два мотка были слишком тонкими, я их решила пока не трогать, но вот найденная в подушке шерсть была вполне пригодна для вязания.

Всё это время я ходила в калошах на босу ногу. По правде говоря, мотать портянки я категорически не умела. Хорошо, что я ходила не так много, но все равно носить калоши на босую ногу – приятного мало. А тут шерсть! И у меня есть спицы. Значит, я в первую очередь должна связать себе носки. А лучше не одни, а парочку. На смену.

От радости, что я придумала такое прекрасное занятие, я аж рассмеялась.

Громко. По-детски.

Сегодня кормили очень вкусно. Был странный суп-пюре с уже привычными вкраплениями трав и волокон мяса. Но кроме того дали большой пирог с запеченной внутри рыбой. Рыбу я не особо люблю, разве только рыбу фиш по-еврейски, которую когда-то готовила моя бабушка, да ещё селёдку. Но эта рыба была, во-первых, совсем без косточек, во-вторых, очень нежной на вкус. Напоминала скорее тигровую креветку.

Поэтому я всё с удовольствием съела и принялась вязать носки.

Чтобы занять мысли я решила составить план. Пусть пока это будет набросок, проект плана. Некий черновик. Зато я хоть приблизительно буду знать, куда двигаться.

Итак, общие задачи. Нужно в первую очередь отмыть мою тюрьму. Тщательно. Так, чтобы можно было ходить по полу босиком. Нет, я не собиралась ходить босой по бетонному полу. Но мало ли что может случиться. Пол должен быть стерильно чистым. Кроме того, нужно было вымыть стены и все выступающие части – от окошка кухни, до кровати в спальне и решетке в туалете. А она ой какая грязная. Похоже предыдущая владелица этой камеры особо чистотой не заморачивалась – протирала только пол в коридоре и всё.

Теперь интеллектуальное развитие. Первое – продолжать поиски следов жизни бывших заключенных, которые могут пролить хоть немного света на эту мутную историю. Кроме того, нужно читать книги. А ещё (но чуть позже) я начну учить луковианский язык. Нужно разобраться с иероглифами. Но это потом, когда я прочту все книги и раскрою все тайны, и заняться для ума мне будет нечем. Так что сумасшествие мне не грозит ещё долго.

Вот. Я молодец.

Идём дальше.

Физическое развитие. Здесь главное – притормозить старение. Нужно найти крем. Или сделать самой. Вопрос – из чего? Нужно заняться аэробикой. Я и так физически постоянно что-то делаю, но это рутина, домашняя работа. От нее фигура не сохранится. Где вы видели хоть одну домохозяйку с хорошей фигурой? Кроме того, нужно или садиться на диету, или сжигать чуть больше калорий, чем мне поступает с едой. А для этого нужно проследить за едой, которую мне дают и составить меню. А уж потом исходить из того, что получится.

Очевидно, что кто-то из предыдущих жительниц этой кельи занимался физкультурой, иначе откуда здесь взялся металлический блин от штанги?

И последнее. Духовное. Здесь я зависла. Я выросла в СССР и была атеисткой. Бенджамин был протестантом, но приучить меня к посещению храма так и не смог. Я пару раз сходила с ним из вежливости и любопытства. Или, когда его мамашка совсем уж доставала меня придирками. Когда он это понял, перестал таскать меня на все эти молебны. Я когда-то читала, что у индийских йогов были медитации. Вроде как это духовные практики. Я не понимала, что это и зачем это. Поэтому оно мне тоже не подходит. Ну что ж, буду петь. Искусство тоже является духовной практикой. Кто-то из моих знакомых говорил это, и я запомнила.

Ну, пока так.

Размышляя, я связала почти половину носка. Получалось замечательно. Но на сегодня всё. Отложу. А то свяжу за раз, а потом что я делать буду?

Мне нужно разнообразие.

Так что перейдём к физическим упражнениям. Я поприседала. Три раза. И у меня заболели колени. Нет. Колени нужно беречь. Поэтому я взяла металлический блин от штанги и поподнимала его вверх. Целых семь раз. И все. Видимо, спорт – это не моё.

Для успокоения совести я пробежалась по коридору, но калоши норовили свалиться с ног и бежать было мучительно. Так что это тоже не подходит.

По крайней мере сейчас.

Читать тоже не выходило пока. Я открывала книгу и внимательно вчитывалась в строчки. Но мысли были заняты тайнами Левонтии, Маруси, и остальных. А ещё не давали покоя мысли, что это за жадные луковианцы такие. Где мои предшественницы с ними пересекались? Пересекусь ли я с ними? Когда?

Все эти маленькие и большие вопросы сбивали меня и не давали возможности понять текст. Поэтому книгу я с досадой отложила. Потом почитаю. Когда совсем скучно будет.

Петь. Я попыталась спеть романс, но слова забыла, да и желания не было. Так что петь тоже не стала.

В общем, из моего плана пока что выходит только общее задание – отмывать камеру. Чем я и занялась. Вот только кожа на руках становилась всё хуже и хуже.

Решено. Вот домою ещё один участок, к боковому коридору и займусь собой. Да. Выделю один день на СПА. Вообще надо раз в неделю собой только заниматься. А что, время у меня есть, могу себе позволить.

Я думала-думала и придумала. Пусть это временное решение, но я его буду использовать. Я обмотала руки тряпками (пришлось пожертвовать кусок ситцевой ткани, но ничего не поделаешь, надо). Надо будет сшить перчатки для хозяйственных работ. Моя бабушка всегда работала только в перчатках, и на огороде, и в избе. Соседки над ней посмеивались, зато руки у нее до самой старости были в прекрасной форме.

Первая стыковка произвела на меня неизгладимое впечатление.

Я тихо мирно сидела на топчане и вязала носок (второй уже). И тут послышался скрежет. Я аж подпрыгнула от неожиданности. Подскочив, я увидела, что огромный люк на боковой стене большого ответвления внезапно начал отодвигаться в сторону. Оттуда пошел свет. Зеленоватый, тусклый свет.

Меня распирало любопытство и страх. Но ничего не поделаешь, нужно было посмотреть, что там. Сжав всю свою трусливость в кулак, я торопливо сунула ноги в калоши и заторопилась к люку.

Пока я дошла, кусок металлического люка отъехала почти полностью и моему взгляду открылся огромный зев, по форме похожий то ли на окно, то ли на продолговатый иллюминатор.

Но больше всего меня поразило то, что снаружи к моей келье пришвартовалась другая такая же келья.

Окно к окну.

С той стороны на меня смотрело лицо человека. Широкое курносое лицо. Мужское. С небольшой аккуратной бородой и бакенбардами.

От волнения я сглотнула.

Это был первый увиденный мною здесь человек.

И тут я поразилась ещё раз – стекло на окне с легким шуршанием поехало вверх. И у этого человека тоже.

– Добрый день, сударыня, – чинно поздоровался человек. – Фёдор Кузьмич.

– Д-д-добрый, – пробормотала я внезапно охрипшим голосом. – Мария. Мария Ивановна.

– Очень приятно, Мария Ивановна, – чуть склонил голову Фёдор Кузьмич. – Вы, как я смотрю, недавно?

– Д-д-да, – кивнула я.

– На обмен есть что? – спросил он.

– Что? – не поняла я.

– Может быть передать что-нибудь? Кому?

Я захлопала глазами.

– Ах, да вы же совсем зелёная в нашей действительности, – спохватился Фёдор Кузьмич. – Могу ответить на ваши вопросы. На два.

– Почему на два? – не поняла я.

– Время, – лаконично кивнул Фёдор Кузьмич на мигающую лампочку.

– Где мы? Когда меня выпустят отсюда домой?

– О! Бедное дитя, – сочувственно взглянул на меня Фёдор Кузьмич. – Мы в жопе. И отсюда выхода нет. Однако, ходят слухи, что некоторым счастливчикам удается.

– Как?

– Нужно отсидеть здесь сорок лет. Мда-с. От звонка до звонка. И вот тогда вы станете свободны. – Фёдор Кузьмич грустно хохотнул.

Я похолодела.

Он ещё что-то говорил, этот человек, а я стояла, застыв, в шоке. Сорок лет! Мне сейчас сорок четыре. То есть я освобожусь в восемьдесят четыре года! Нужна ли мне такая свобода потом будет?!

Слёзы сами потекли по щекам.

Я даже не заметила, как свидание давно окончилось, шлюз захлопнулся, и я опять оказалась отрезана от всего металлической стеной со вздувшейся шпаклёвкой на кирпичной кладке.

Всё стояла и стояла, тупо уставившись на стенку. Стояла до тех пор, пока совсем не замёрзла. Лишь когда меня заколотило, я пришла в себя и медленно побрела к топчану.

Не знаю, сколько я так просидела.

Делать вообще ничего не хотелось. Хотелось умереть.

Ну а зачем жить? Зачем?! Чтобы потом, через сорок лет, выйти на свободу иссохшей старухой с трясущимися руками? Зачем мне такая свобода? Зачем?!

Помню я плакала. Долго плакала. Навзрыд, с воем, соплями.

Затем уснула.

Не хотелось вообще ничего.

В спасительной тиши тьмы было так хорошо и уютно. Хотелось остаться тут навсегда.

И тут внезапно меня аж подбросило, вышвырнув из сна.

Что такое? Сперва не поняла я.

Но потом до меня дошло – пока дёргать рычаг.

А зачем? Чтобы продлить агонию ещё на сорок лет?

Нет!

Не хочу!!

Не пойду!

Сдохну тут! И пусть всё катится к чёрту!

Я что-то ещё выкрикивала и выкрикивала, сердце билось всё быстрее и быстрее. Сама не своя, я вдруг соскочила на пол и бросилась к рычагу.

Дёрнула.

Фух. Успела.

Глава 6

Я прислонилась разгоряченным лбом к холодной стене. Сердце стучало, как бешеное, где-то в районе горла.

Не знаю, сколько я так простояла, в каком-то исступлении. Если бы не холод, окутавший босые ноги, возможно, стояла бы ещё.

Но я замёрзла и заторопилась обратно.

Там, на топчане, я влезла под одеяло и закуталась в уютный кокон. Сон больше не шёл. Я всё думала, думала. Вспоминала мою прошлую жизнь. Геннадия, Бенджамина, Пашку, Мадлен, старика Огюста, родителей, бабушку. Всех вспоминала…

Готова ли я лишить себя жизни? Я только что чуть не отбросила себя обратно. Сейчас время между дёрганием рычага составляло уже больше часа, примерно час двадцать. Вполне хороший период, чтобы можно было поделать дела, или отдохнуть. А я чуть не отправила все обратно на три минуты.

Как вспомню – так вздрогну.

Я понимала только одно, хоть такая жизнь мне не нравится, но умирать без пищи и воды, в абсолютной тьме, в стремительно охлаждающемся бункере я не смогу.

Это ужасно. Ужасная смерть.

Нет! Не хочу так!

А значит, мне нужно жить. Дальше жить.

Пусть моя жизнь уже не будет полноценной. Пусть я больше не познаю любви. Но зато у меня остаются мелкие повседневные радости: неплохая сытная еда. Недавно даже яблоко мне дали. Теплое помещение. Относительно тёплое, но тем не менее. Одеяло и подушка. Калоши. Кусочек мыла. Несколько книг. Изредка свидания с другими людьми. Живыми людьми.

Ну и хватит с меня и этого. Вон у некоторых и того нету.

Нужно быть как Нюра. Радоваться тому, что есть. Нужно научиться получать удовольствие от обычных вещей.

Нельзя быть такой жаднючей жадиной, как я.

Так, слегка успокоив себя, я зажила дальше…

Ну как зажила? Продолжила существование в относительном комфорте.

А затем произошла ещё одна встреча. Женщина. Вера. Точнее – Вера Брониславовна. Немолодая уже. Лет сильно за пятьдесят. Но неожиданно ухоженная. Я спросила, как ей удается. Она улыбнулась улыбкой Моны Лизы и протянула мне сало. Маленький такой кусочек. Почти мумифицированный, но тем не менее это был хоть какой-то, но жир.

– Держи, – сказала она, – вытопи. Положи на трубу с горячей водой. Или лучше выплавь на свечке. Есть у тебя свечка?

Я отрицательно замотала головой.

– Вот, возьми, – она протянула мне небольшой огарок и коробочку спичек.

Я заглянула. Там было две спички.

– Спасибо, – пробормотала я, стараясь справиться с внезапным комом в горле.

– Ничего, – понятливо усмехнулась она. – Это ничего. Не переживай. Все мы когда-то так начинали…

Она ничего не взяла у меня взамен.

– Потом как-нибудь, – покачала головой она. – Когда крепко встанешь на ноги.

Я сглотнула ком в горле.

Крем я сделала. Вытопила сало на водяной бане до последнего миллиграмма. Полученный жир аккуратно собрала в небольшую жестяную коробочку от леденцов монпансье. Добавила туда немного мёда, который я соскребла с лепёшки. Получилась совсем капелька, но всё же лучше, чем ничего. Топлённое сало разделила надвое. Одну часть, в которую я добавила мёд, стала использовать как крем для лица и рук. А вторую отложила про запас. В противоположной части коридора (недалеко от шлюза, через который мы общались), было холодно. Я отнесла туда и поставила в уголочек. Так оно будет в сохранности.

Для милой женщины, Веры Брониславовны, я связала в благодарность носки. Специально выбирала самые красивые ниточки. Когда опять будет свидание – отдам. Выручила она меня конкретно.

Ощущение, когда на иссушенную кожу наносишь крем, пусть и такой вот, примитивный, непередаваемы! Кожа просто впитывала и впитывала крем и никак не могла напитаться. Я сидела с довольным видом и чувствовала умиротворение. Хорошо-то как. Казалось бы, маленькая житейская мелочь. Ан нет, эта мелочь может доставить огромную, почти детскую радость.

Я рассмеялась.

И впервые за долгие месяцы мой смех был искренним и радостным.

Хорошо-то как!

Знаете, как у нас говорят: «Хорошо смеется тот, кто смеётся последним». Есть такая поговорка в Советском союзе. У нас, в Советском союзе. Кстати, начинаю за собой замечать, что стала чаще вспоминать жизнь в Москве, и очень редко – Цюрих. Так вот, еще буквально два дня назад я смеялась от радости, что у меня есть крем и что милая Вера Брониславовна мне за просто так подарила кусочек сала. Мне ведь не сколько даже подарок важен, сколько нормальное человеческое отношение.

А теперь вот – стою и реву в три ручья. Так обидно.

Но буду по порядку.

В общем, сегодня опять был сигнал о стыковке наших крестов. Скажу честно, я так обрадовалась. Собралась, прихватила вещи для обмена, торопливо метнулась к окну и начала с нетерпением ждать, пританцовывая от нетерпения.

Наконец, раздался скрежет – кресты пришвартовались.

Вся в восторженном изнеможении, я практически не могла дождаться, когда же чёртов люк поднимется!

И он, наконец, поднялся.

Но лучше бы не поднимался.

В той, другой келье был человек. Мужчина.

Высокий рост, явно породистое лицо еще хранило следы былой красоты. Увы, так редко можно встретить красивых возрастных мужчин в жизни, а не на картинке киноафиши. Этот как раз был таким. Правда выражение лица было каким-то слащаво-порочным, что ли. Особенно карминно-красные яркие губы. Мне бы насторожиться. Но я всегда не придавала значения всей этой физиогномике и откровенно смеялась над ламброзистами.

И зря.

– Милое дитя, – хорошо поставленным красивым голосом проникновенно сказал он. – Так больно видеть вас здесь, в этом заточении…

От звуков его бархатистого баритона у меня по коже аж мурашки пошли. Ну вы знаете, есть такие голоса, от которых просто млеешь. У Высоцкого, на пример. Женщины меня поймут.

– Как же вы сюда попали? И за какие грехи? – при слове «грехи» я вздрогнула.

Я внимательно посмотрела на него – одет в хороший спортивный костюм, явно подогнанный по фигуре, достаточно подтянут, побрит. Волосы аккуратно подстрижены.

– Как вас зовут? – спросил он.

– М-мария, – пролепетала я каким-то чужим, высоким голосом. – А вас?

– Называйте меня Фавн, – усмехнулся мужчина (улыбка вышла неприятная, самодовольная какая-то). – Здесь все, кто попадает сюда, меняют имя на новое. Как правило это прозвище. Или кличка. Как у собак. Но вам не надо менять имя, Мария. Вслушайтесь, как звучит – «Мария в кресте». Что может быть символичнее?

Неожиданно мне вспомнился алебастровый крест в Цюрихе, который я разбила. От ощущения чего-то неотвратимо-страшного я вздрогнула.

– Протяните мне руки, дитя, и я скажу, что ожидает вас вскоре.

Словно механическая кукла, я послушно протянула руки. Он тут же пребольно схватил меня за запястья и сказал:

– Что же вы Мария здесь делаете? – в его голосе послышались странные нотки. – За какие грехи вы тут? Прелюбодеяние? Блуд? Сколько мужчин вы познали, Мария? Признайтесь, вы же ласкаете себя каждую ночь? Как такая молодая женщина борется с зовом плоти? Расскажите, как вы ублажаете свое лоно?

Я ошеломлённо вытаращилась на него и наваждение исчезло.

– Пошел в жопу, старый паскудник! – воскликнула я в ярости и попыталась выдернуть руки. Тщетно. Он не пускал. Тогда я потянула сильнее. Но он держал крепко. Тогда я дёрнула ещё сильнее.

И таки выдернула. Ощущая, как кожа горит от его липких прикосновений, и на ней вспухли болезненные синяки, я прошипела:

– Урод! Моральный урод! Скотина!

Фавн мерзко захохотал и, облизывая алый рот, сказал, чуть растягивая слова:

– Все вы такие, сучки. Поначалу стоите из себя недотрог. Но твоё время ещё придёт, Мария в кресте. И ты уже скоро начнёшь чахнуть. Думать о мужчинах. Скучать. А потом дашь пощупать свои груди. Ещё просить будешь! Умолять! Я уже представляю, какие они у тебя тугие…

Что там дальше я слушать не стала, отскочила вглубь кельи, максимально подальше от этого морального урода.

Вот гад! Маньяк какой-то!

У меня внутри все клокотало от ярости и омерзения.

Когда люк с грохотом захлопнулся и по вибрации в полу я поняла, что кресты разъединились, я выдохнула. Оказывается, я застыла соляным столбом и боялась, что он ворвётся сюда. И хотя умом я понимала, что никто сюда никогда не ворвётся, какой-то детский, иррациональный страх почти полностью меня парализовал.

Я с трудом привела дыхание в порядок и бросилась к водяному рычагу. Я схватила кусок мыла и, не задумываясь об экономии, тёрла, мылила, тёрла, мылила, и опять тёрла руки, там, где он прикасался, пока кожа не покраснела и сморщилась.

Мне все казалось, что я отвратительно-грязная.

Содрогаясь от омерзения (даже труп расчленять было не так мерзко), я принялась срывать с себя одежду.

Одежду я замочила. Пусть отмокнет. Потом постираю. После общения с этим уродом у меня было такое ощущение, словно я в кишащей слизняками яме с дерьмом побывала…

Фу! Мерзость какая!

В общем, нужно крайне осторожно относиться ко всем этим свиданиям.

Я долго не могла прийти в себя, каждый раз, когда кресты выходили на стыковку, я внутренне содрогалась. Ловила себя на трусливенькой мыслишке,что если сейчас появится этот урод, то что я буду делать.

Дошло до того, что я стала тревожно спать, не высыпалась и однажды чуть не пропустила время дёргать рычаг. И только поняв, что чуть было не натворила, я ужаснулась: из-за какого-то морального урода я сейчас практически чуть не погубила всё то, к чему так долго и упорно шла.

Чтобы прекратить эти детские истерики, я развернула новую «кампанию» по исследованию моего жилища. Назвала её просто и незамысловато – «Берлога».

Перво-наперво я достала одну из наполовину заполненных луковианцами тетрадей и на чистой страничке переписала мелким почерком все то, что у меня на данный момент имелось в наличии. Не обошла ни одну пуговицу, ни одну, даже пусть сломанную мелочёвку, или согнутую скрепку. Я понимала, что в этой ситуации меня может спасти любая, самая на первый взгляд глупая и ненужная ерунда.

Список получился довольно внушительный. Однако, если почитать, то примерно две трети это была всякая дрянь – от сломанной пуговицы до куска бечёвки, которую за глаза нужно было бы выбросить. Но нет. Я сейчас не в той ситуации, чтобы разбрасываться ценными ресурсами.

Затем я отделила вертикальной чертой небольшой участок на листке и начала обдумывать, чего же мне не хватает для улучшения моего пребывания здесь. К примеру, у меня уже было четыре куска мыла (точнее почти пять, если считать то, которым я стирала вещи. Он уже превратился в обмылок, как я ни экономила, но тем не менее он ещё был). Имелся ещё кусочек цветочного мыла, почему-то пользоваться им я жадничала, экономила. Нужно будет хотя бы раз в несколько дней позволять себе маленькие радости.

Итак, вот что у меня получилось:

1. Косметика, лекарства и средства гигиены:

- мыло цветочное, пятьдесят грамм;

- крем медовый из сала (самодельный), примерно двести пятьдесят миллилитров;

- начатый тюбик перламутровой помады (мой),

- блеск для губ (мой),

- расчёска (моя),

- очень маленькое зеркальце (моё),

- зеркало, примерно сантиметров тридцать в высоту;

- полфлакона духов «Givenchy III» (мои),

- три куска хозяйственного мыла плюс обмылок;

- один кусок мыла с цветочным запахом;

- пустой пузырёк от духов «Ландыш» ленинградской фабрики «Северное сияние» с загустевшей капелькой духов;

Из лекарств – только две таблетки анальгина и всё (!!!).

2. Одежда:

- моё шифоновое платье, уже сильно потерявшее свой первоначальный вид, заштопанное на рукаве;

- штаны с лампасами (я их спорола, получилась неплохая лента);

- платье-рубаха из грубой ткани, зато удобное;

- носки вязанные, четыре пары (две пары я ношу. Еще две пары – «парадные», про запас);

- калоши, снятые с луковианки;

- мои перламутровые босоножки с ободранными каблуками;

- моя сумочка.

3. Постельные принадлежности и бытовые вещи:

- два одеяла (одно из комнаты в потайной нише, второе я смастерила из обрывков шерстяной ткани, споротой из пиджака и той, что я добыла из подушки и матраса. Оно было более тонкое и удобное);

- простыня (пока одна, старая, и уже протёрлась. Нужно было эту проблему решить и приобрести хотя бы еще одну простыню на сменку, а лучше – две);

- маленькая подушка, набитая всякой ерундой, часть тряпок и ниток я использовала для других целей);

- матрас, тоже набитый тряпками;

- клеёнка из старой шторы, которой я накрывала отрубленную голову предыдущей узницы. В общем, проблему с головой я таки решила. Но об этом я расскажу позже. Саму клеёнку я отмочила, отстирала и теперь у меня был такой неплохой кусок. Куда его пристроить, я пока не придумала, но в хозяйстве пригодится всё.

- ткань с бортов и полочек пиджака мертвой луковианки;

- остатки от двух клубков шерсти – тёмно-серого и грязно-жёлтого цвета, плюс спицы вязальные;

- три катушки ниток, чёрная, белая и красная;

- пять иголок (одна – моя), а ещё одна «цыганская»;

- тючок (примерно метра три) ситца.

- французская булавка,

- две роговые пуговицы (большая от мужского пальто, вторая на металлической ножке, «под жемчуг»),

4. Посуда и домашний инвентарь:

- три стеклянных бутылки из мутного стекла кустарного производства местных умельцев;

- небольшой нож;

- горшок грубой работы с посаженным деревцем айвы;

- круглая металлическая коробочка от мятных леденцов;

- слегка ржавая одноручная пила;

- огромный металлический блин от штанги;

- моток бечёвки;

- пять больших гвоздей;

- молоток с облезлой ручкой;

- половая тряпка из трикотажных штанов луковианки.

5. Декоративные изделия и ювелирка, деньги:

- кошелёк с несколькими мелкими купюрами, из моей сумочки;

- моя золотая цепочка со сломанным замочком;

- мой серебряный браслет;

- золотые браслеты луковианки.

6. Книги, тетради, писчие принадлежности и т.п.:

- восемь книжек, которые я притащила с собой от Больца (две по радиофизике, пять художественных и Библия);

- четыре исписанные старые тетради (одна на луковианском);

- истрёпанный блокнот с записями луковианки;

- карандаши, в количестве четыре штуки, плюс один огрызок, маленький, сантиметра два, но я нашла палочку и примотала огрызок к ней ниткой, писать стало не то, что удобно, но возможно;

- небольшая бутылка с полузасохшими чернилами (рядом поставила примечание – разобраться, чем можно разводить чернила и пользоваться ими, чтобы экономить карандаши);

- моя пластмассовая авторучка;

- колода игральных карт, луковианских;

- шахматы в большой коробке.

7. Всякая ерунда, применение которой ещё не найдено:

- ключ от нашей с Бенджамином квартиры,

- куча хлама: от сломанных детских игрушек до каких-то связок ключей, пружинок, запчастей и прочей ерунды;

- две стеклянные двухлитровые банки с сухарями, плотно закрытые клеёнкой и перетянутые бечёвкой.

Вот такое у меня было «богатство». Пока приводила все в порядок и систематизировала, успела трижды сбегать дёрнуть первый рычаг и один раз – второй. Наградой мне стал ужин, который включал большую запеканку из пюре с волоконцами мяса и травами, очень нежную и вкусную, традиционную лепёшку на тандыре, сделанную в виде конвертика и на этот раз более что ли жесткую, внутри которой находились какие-то запечённые грибы. На десерт был корешок, по форме напоминающий небольшую морковь, но светло-желтоватого цвета. По вкусу он был похож на яблоко, только плотнее.

Лепешку с грибами и запеканку пришлось съесть, порция была просто огромная, но я не рискнула оставлять жареную пищу. Можно было конечно же использовать место под «окном» вместо холодильника, но кто его знает, какая зараза могла там быть. Нужно будет запланировать провести углубленную уборку и все максимально продезинфицировать. Причем не только там, но и по всему помещению.

Итак, после подведения итогов моего «богатства» я вплотную занялась составлением списка необходимого. Причем я разделила опять же на две колонки. В первой выписала «Самое необходимое», во второй – «Просто нужное», то есть то, без чего в принципе можно пока обойтись, но иметь все же желательно.

Итак, вот как выглядел мой второй список:

1. Самое необходимое:

- зубная паста или порошок;

- зубная щётка (пока я пользовалась самодельным ёршиком из ниток);

- простыня, или ткань на простыню, лучше даже две;

- ложка и вилка;

- тарелка;

- большой горшок для растения;

- ещё нитки для вязания (вязанные носки – это мой ресурс, я смогу потом обменивать на них нужные мне вещи, а если получится получить много ниток, то свяжу себе теплый жилет);

- теплый свитер;

- куртка;

- домашние тапочки;

- крем для лица и рук;

- шампунь;

- лекарства;

- нож.

2. Нужное:

- новые книги, эти я рано или поздно прочитаю же;

- словарь луковианского языка, я уверена, что заключенные давно уже составили такой, а у меня тетради и блокнот с записями, которые нужно переводить и разбираться;

- обувь (моих калош, конечно же, хватит надолго, но постоянно ходить в резине здоровья ногам не добавит, нужны хорошие туфли или мокасины, в которых удобно было бы ходить по кресту);

Список будет со временем пополнятся, а пока так.

Просмотрев ещё раз записи, я осталась довольна. Теперь я больше не буду как дурочка метаться, думая, что я могу и что я не могу обменять. Теперь я точно знаю, чем владею, и что мне ещё предстоит раздобыть.

И в заключение я составила ещё один список, тех вещей, которые я могу обменять.

На обмен:

- носки – одна пара (пока так, я всё же решила выделить этот ресурс, потому что вряд ли кто-то захочет поменять ту же простыню или нитки на обломки детских игрушек или кусок виниловой пластинки;

- две банки с сухарями (есть я их не собиралась, кто знает, когда и как их сушили);

- одна чистая тетрадь;

- золотые браслеты.

Не густо в общем. Нужно расширять ассортимент для обмена. И прекрасным вариантом будет зелень.

Поэтому я решила вплотную заняться своим деревцем. И по возможности отсадить побеги. Думаю, другие заключенные с радостью обменяют нужные мне вещи на зелень.

Итак, я внимательно осмотрела само деревце, и горшок, в котором оно росло. Когда я только-только забрала его из того отсека, в тепле, при нормальном освещении и поливе, оно взбодрилось, я обнаружила три побега, совсем новые, и несколько новых клейких листочков. Ну что же, отлично!

Внимательно осмотрела землю. Интересно, сколько оно уже растёт так? Пару недель, месяцев, или годы? Какая скорость роста? Я выделила в тетрадке еще одну страничку и заносила туда записи о моем деревце. Я записывала (раз в три дня) на сколько оно выросло, сколько новых листочков или веточек появилось.

Когда-то, ещё в школе, на уроках ботаники мы учили, что у растения (особенно у деревьев) масса сверху равна массе снизу. То есть сколько веток и листьев, столько же и корней. Моё деревце было уже почти под двенадцать сантиметров, то есть и корней у него было много. А вот плошка, глиняный горшочек был уже явно маловат для такой биомассы.

Нужно было срочно найти решение и пересадить деревце в ёмкость побольше. И лучше с запасом.

Я принялась за поиски подходящего горшка или сосуда. И совсем скоро приспособила под это дело детское пластмассовое ведёрко. Оно было сильно продырявлено внизу, но это даже и хорошо, будет дренаж. Чтобы сделать дыру поменьше, я частично закупорила дыру огрызком клеёнки.

Так как корней было уже много, то нужна была новая земля. Так называемый почвогрунт. И вот где его взять? Нарисовалась новая проблема, которую я с удовольствием бросилась решать.

Сначала я принялась тщательно скоблить оставшуюся площадь из пола креста, всю полученную грязь, я внимательно осматривала и складывала в плошку. Туда же я добавила очистки от «морковки», которые порезала максимально мелко, почти в труху, крошки от лепёшки, рыбные косточки (мне за это время дважды давали варенную рыбу). Я поставила это дело в самом тёплом углу и у меня получился своеобразный компост. Я регулярно поливала его водой. Следила, чтобы не высыхал.

А чтобы не вдыхать ароматы гниющей пищи, я накрыла всё это дело куском клеёнчатой шторки. Вот и нашлось ей применение.

У нас в Советском союзе все: и пионеры, и комсомольцы, и взрослые, – ездили осенью в колхозы и совхозы на уборку урожая. Не минула сия участь и меня. Наша библиотека ежегодно ездила на картошку в соседний совхоз. Все жили в совхозном общежитии, но я и моя подруга Валя, мы поселялись у её тети, которая обитала в этой деревне. И я часто видела эту женщину за хлопотами по хозяйству. То как она со скотиной обхаживается, то на огороде что-то делает, то во дворе. Тогда мне это было не интересно, но сейчас я принялась вспоминать, все то, что она делала.

Так как мы жили у нее бесплатно, то иногда помогали ей на огороде.

Помню, она парниками занималась и для удобрения как раз и использовала компосты. Туда она скидывала все объедки и плюс навоз. Навоза у меня не было, брать свои отходы было противно, и я придумала делать такую смесь: грязь с пола и стен, объедки, но не все подряд, а лишь те, что я перечислила. Плюс я соскабливала побелку и кирпичную пыль со стен. Кладка была вековая, так что намучилась я здорово, но в результате получила примерно три горсти этой гадости.

В общем, процесс компостирования был в разгаре.

Я так увлеклась, что время бежало почти незаметно. Я окончательно выбросила из головы все страхи и сомнения. И уже не беспокоилась о том, что могу проспать и не дёрнуть рычаг, не думала о том отвратительном Фавне. Не скучала за родными.

И всё было тихо, спокойно.

А потом я услышала шёпот…

Глава 7

Если человек чего-то очень боится, что он делает? Правильно, он старается обнаружить источник страха и избежать его. А чтобы его избежать, нужно выяснить о нем всю информацию. В записях, которые я нашла в тетрадях, было лишь упоминание о сводящем с ума шепоте. Этого очень мало. Из других, доступных мне, источников оставались только слухи и рассказы других узников, которые получится собрать в процессе «стыковок» крестов.

Это первое, что я записала себе на крохотном клочке бумаги (с бумагой что-то надо будет решать, на тех свободных страницах, которые ещё были у меня в тетрадях, особо не разгуляешься, особенно при моей любви всё записывать и систематизировать.

Поэтому в раздел «Нужное» я дописала еще один пункт – бумага. В скобках добавила (тетради, чистые листы, альбомы и т.д.).

Теперь второе. Шепот я слышала. Временами он исчезал. Словно тот, кто шептал, уставал и давал себе передышку. А может быть это он мне давал передышку? Чтобы я окончательно не сошла с ума?

Когда шепот только-только начался, я решила записывать всё, что он там мне шепчет. Иначе как же я смогу отреагировать, не зная, что он от меня хочет.

Однако, сколько я не прислушивалась, уловить ничего более-менее связного не смогла. Это был просто какой-то фоновый шум с тревожащими, будоражащими душу нотками.

Затем произошло событие, на некоторое время отодвинувшее вопрос со странным шепотом. Произошла стыковка. Я уже говорила, что каждая стыковка теперь для меня была как адская лотерея – больше всего я боялась, что опять стыкуется Фавн. Что я тогда буду делать – я не знала.

И вот, сидела я как-то раз, разбиралась с луковианскими записями (решила самостоятельно найти регулярно встречающиеся закорючки, посмотреть, смогу ли я самостоятельно выделить их алфавит или нет. В общем-то ерундовая идея, но зато на это у меня уйдёт куча времени. А это просто замечательно (никогда бы раньше не подумала, что буду с таким удовольствием убивать время).

Так вот, сижу я, значит, выписываю закорючки, и вдруг послышался скрежет от стыковки с другим крестом. Меня аж передёрнуло, и записи выпали из мгновенно задрожавших рук. Медленно, на подгибающихся ногах, я поднялась и нехотя пошла к «окну», зорко туда вглядываясь, готовая при малейшей опасности бежать обратно вглубь моего креста.

Но мне опять повезло. Это был не Фавн. Вместо него оказался маленький юркий старичок со смешливыми глазками-буравчиками. Почти карлик. Он был весь какой-то противоречивый – сам рыжий: рыжие волосы, рыжая борода, рыжие ресницы, кожа белая, в веснушках, а глаза неожиданно темно-карие, почти чёрные. И такие же угольно-чёрные брови.

– Палюля Рамирович, – белозубо улыбаясь, представился он.

– Эммм… М-мария, – чуть запнувшись (от неожиданности), представилась я.

– Мария в Кресте? – как-то даже насмешливо нахмурился он.

– Ч-что?

– Ну это вы же та самая Мария? – спросил Палюля Рамирович с непонятной интонацией.

– Простите, я не понимаю, – нахмурилась я, – мы все здесь в крестах. У вас что-то на обмен есть?

– На обмен? Пожалуй, нет, – покачал он головой и как-то странно взглянул на меня.

– В таком случае, расскажите… – начала я, но Палюля Рамирович вдруг торопливо меня перебил:

– Я, наверное, не должен этого говорить. Но я вижу, что всё это неправда! Да! Неправда!

– Ч-что? – не поняла я.

– Вы не могли так вести себя! – убеждённо сказал Палюля Рамирович, глядя на меня, – да нет же! Точно не могли! Да! Однозначно Фавн снова приврал!

– Ч-что?

– Остерегайтесь его, дитя! – сквозь захлопывающийся люк крикнул Палюля Рамирович, – Его крест после меня третий!

Дальше я уже не разобрала за лязгом металла.

Кресты давно разошлись и продолжили каждый свой собственный полёт, а я всё стояла, прислонившись горячим лбом к холодной стене.

Я никак не могла поверить, в то, что услышала. Это же кем надо быть! Мало того, что этот Фавн мерзко прикоснулся ко мне. Говорил мерзкие слова, так он ещё наврал всем. Что-то такое, что этот карлик-старичок был сильно удивлён, когда увидел, что я другая.

Палюля Рамирович. Странное какое имя. Явно нерусское, хотя по-русски он разговаривал безо всякого акцента.

Я ещё немного постояла, размышляя, к счастью, необходимость бежать и дёргать за рычаг очень быстренько вывела меня из ступора. Пробежавшись по периметру моего каземата, я совсем прекратила нюнится.

Закончив с рычагом, я влезла с ногами на топчан и опять задумалась.

Вот ведь тварь! Как действует! Он меня по сути сперва деморализовал, запугал, а теперь ещё и скомпрометировал.

Кто бы подумал, что я буду сидеть в своем кресте-норке и шугаться людей? У меня осталась самая большая радость – это видеть человеческие лица, слышать человеческую речь. Это единственный шанс окончательно не одичать и не сойти с ума. И этот гад, эта гнида пытает отнять у меня это?! Нет! Не бывать этому! Или я не Машенька Покровская! Да я из СССР сбежала! Смогла! А тут какой-то зачуханный уродец решил меня запугивать!

Я вскочила и лихорадочно забегала по кресту. Щелчок уже от второго рычага, привёл меня в чувство. Эмоции эмоциями, а дисциплина должна быть дисциплиной.

Не расслабляться!

Я послушно дёрнула рычаг, как и положено и, пока кормильня ещё не выдала мне еду, решила разработать план.

Мой план был прост, как две копейки. Раз сучёныш пытается меня уничтожить – нужно его опередить. Пойдём, как говориться, на опережение.

Итак, уродский Фавн, я объявляю тебе войну!

Война будет идти по двум направлениям: информационному и материальному. Информационная часть – это продемонстрировать всем, что Мария в Кресте совсем не такая, как её описал всем Фавн. Люди будут видеть совсем другое и сразу поймут, что он лжёт. Для этого надо, чтобы мой внешний вид был крайне скромным. То есть, никаких выпущенных легкомысленных прядей волос, никакой открытой одежды. Нужно продумать образ. Идеально, если я возьму за основу одежду дам девятнадцатого века – блузы с высоким воротником, шарфы, задрапированные платками декольте. Единственное что можно позволить себе – это кружево. Крючок у меня есть, нитки есть, свяжу.

Теперь материальное. Я должна стать очень-очень полезным при обмене человеком. Чтобы у меня был ресурс, которого у других нету или почти нету, и в котором все они нуждаются. А что это за ресурс? На данный момент у меня есть только два варианта. Первый – это результаты моего вязания. Носки. Это самое первое. Как бы не давал тепло рычаг, но в этих бункерах всё равно не Мальдивы. Старикам так вообще может быть сыровато. А если кто-то проворонит время дёргать рычаг, так и подавно – холод и сырость. Поэтому буду вязать на обмен носки. Ниток, правда, мало. Но за нитки я буду проводить обмен со скидкой. Кроме того, потом можно будет заняться вязанием шарфиков, шалей и даже жилеток. Здесь оно всё прекрасно зайдёт. А ещё я начну вязать кружево. Да! Катушечные нитки у меня есть, правда немного, но ещё потом по обмену разживусь, или буду распускать куски ткани. А из этих ниточек я навяжу кружевных воротничков. Буду обмениваться с женщинами. Эстетики, красоты, здесь явно не хватает, поэтому я уверена, что моя продукция зайдёт на «ура».

Второй вариант материального – это моё зелёное деревце. Тоже отнюдь не быстрый вариант, но надо уже начинать рассаживать побеги и предлагать другим сидельцам. Уверена, не все здесь додумались проращивать семена.

А когда я разрушу его репутацию, я нанесу удар.

От осознания того, что начинаю действовать, я аж рассмеялась. И о чудо – мой липкий страх куда-то ушел. Исчез. Испарился.

Да, не зря старикашка Больц всегда говорил, мол, если запутался и не знаешь, что делать – сформулируй проблему и составь пошаговый план по её устранению.

Спать я легла в чудесном настроении и снился мне Бенджамин, как мы с ним держимся за руки и бежим босяком по пляжу в Плайя де ла Барроса, в южной Испании, и радостно смеёмся…

Следующие несколько дней прошли у меня просто замечательно.

Я вытащила и аккуратно разложила все нитки, которые у меня были, а также отложила в сторону все куски ткани, которые можно потом будет распустить на нитки. Носки должны быть не только тёплыми, но и красивыми.

К моему удивлению, оказалось, что алые лампасы из плотного трикотажного полотна. Я его внимательно рассмотрела – да, оно будет распускаться недлинными кусками, но зато у меня будет красный цвет и можно вплетать как кайму в кружево.

Просто чудо!

Я радостно засмеялась и принялась за работу. Мои руки вязали, перебирали и перекидывали петельки: петелька за петелькой, накид, переворот, а мысли свободно парили, оттачивая все нюансы моего плана Мести. Да, да, именно так, с большой буквы.

Следующую стыковку я ждала уже вполне спокойно (хотя если быть совсем честной, спокойной я была, потому что Палюля Рамирович сообщил, что его крест третий после него). То есть эта и ещё одна стыковки для меня безопасные. Плюс есть небольшое время для обдумывания моего плана. Шанс у меня будет только один и ошибиться нельзя.

Я была в штанах и в грубом платье-рубахе, некрасивом на вид, но зато оно было плотное и закрытое. Волосы я торопливо убрала в пучок (они уже немного отросли и в небольшой хвостик я связать их вполне могла, пусть будет пока хоть так).

Всё, вид у меня такой, как нужно.

Я взяла в руки носки (успела связать до стыковки!) и банку с сухарями и пошла к люку.

Когда пристыковался другой крест и люк поехал вверх, моему взору явился обычный дядька, весь какой-то блёклый и зачуханный на вид. Он представился Сергеем Сергеевичем, но можно называть его и Агрономом.

– Вы и вправду агроном? – представившись в ответ, заинтересовалась я, ведь у меня столько вопросов по выращиванию моих деревцев.

– Нет, – как-то тускло улыбнулся он, – просто я, когда попал сюда, у меня была целая коробка семян – тёще в деревню прикупил. Так и попал. С одной только коробкой. Потом мне такую кличку уже тут дали. Здесь всем клички дают. Как собакам.

– Так они у вас есть?

– Кто?

– Семена…

– Да нет, уже ничего почти не осталось, – отмахнулся он, – я же в этом совсем не разбираюсь. Часть поел, укроп и петрушку, на пример, а остальное где-то повыбрасывал, или затерялось среди хлама.

– А вы можете глянуть, может, хоть что-то осталось? – попросила я, – мне любые подойдут.

– Сейчас. – Кивнул Сергей Сергеевич и исчез из поля зрения.

Я стояла и мёрзла. Агронома всё не было. Время неумолимо заканчивалось. Наконец, он появился:

– Вот, – протянул на ладони несколько семечек он. – Всё, что осталось. Только не спрашивайте, что это, я уже не помню. Я ведь здесь давно сижу, уже восемь лет исполнилось.

– На что вы хотите поменяться? – спросила я.

– Да что тут меняться, – хмыкнул он, – за пяток зёрнышек? Не смешите меня. А вот еду я бы взял. На обмен, конечно же. Понимаете, я так морально устал от всего этого и не всегда вовремя стал дёргать за рычаг. С едой поэтому у меня перебои.

– Вот. Возьмите – я протянула ему закрытую банку сухарей.

– Ого! – радостно и уважительно сказал он, – впечатляет. А вы что хотите за это?

– Ничего, – сказала я, – вы мне семена просто так дали. Вот и я вам просто так даю.

– Да нет! – он всё никак не мог поверить, – это же целое богатство! А вы просто так! Нет. Нельзя так!

– Можно, можно, – усмехнулась я и спросила, глядя на замерцавшую лампочку, – а у вас нитки или ткань есть? Я бы на носки сменяла.

– Носки? – неверяще-радостно уставился на меня Агроном, – О! Носки! Носки мне надо! Здесь это дефицит.

– Меняю на ткань или на нитки.

– Сейчас! – крикнул Сергей Сергеевич и исчез.

Я беспокойно смотрела на лампочку. Осталось уже меньше минуты. Жаль, если не успеет. До следующей стыковки с ним долго ждать.

Успел.

– Вот! Мне в руки упал какой-то ворох тряпок. Рассматривать было некогда. Я метнула вязанные шерстяные носки Сергею Сергеевичу и в этот миг люк с грохотом закрылся. Лязгнул чужой крест, мой немного мотнуло и дальше полёт выровнялся.

Не продешевила ли я?

После «свидания» я отправилась к себе, не забыв вовремя дёрнуть рычаг. Информации для размышлений было более, чем достаточно. Во-первых, семена. Я аккуратно разложила их на тетрадке. Обложка была тёмная и они хорошо выделялись на тёмном фоне.

Я внимательно всё рассмотрела. Всего их было восемь. Сергей Сергеевич ошибся на целых три. Восемь бесценных пришельцев из моей родины. Да, я не знала, сохранилась ли у них всхожесть. Помню, в колхозе нам что-то об этом говорили. Но в любом случае, я проверить смогу только опытным путём.

Итак, первое, что я сделала, это бережно положила их на тряпочку и отнесла в самый дальний и холодный угол. Когда-то я переводила одному профессору монографию (подработка у меня такая иногда была) на немецкий. Там что-то про сельское хозяйство было. Я уже всё не помню, но точно что-то было о стратифицированных семенах, я потому и помню, что с переводом тогда намучилась. Их вроде как сперва помещают в холод (я не знаю зачем), тогда они вроде как лучше прорастают.

В углу, благодаря постоянно работающей трубе, было тоже не так уж и холодно: не жарко, но и не морозильник, как в тот день, когда я только сюда попала. Поэтому я не боялась, что семена перемёрзнут.

Так, первое дело сделано.

Затем пришла очередь тряпичного вороха. Морщась от затхлого запаха (завтра у меня запланирована стирка, заодно и это постираю, если там что-то нормальное, конечно, будет), я раскрыла тряпку и обомлела от восторга – там было целое богатство! Во-первых, были дешевые бусы из стекляруса. Это же бисер! Да, пусть не красивый, но зато, если правильно подобрать цвета, то будет очень даже неплохо. Ого-го сколько я смогу за такое изделие потом обменять!

Дальше было несколько катушек с белыми нитками (точнее они были серыми от пыли. Но ничего, свяжу кружево, затем постираю). А никто и не обещал, что будет легко.

И самое главное – была большая бобина тёмно-серых шерстяных ниток, пусть тонких, пусть рваных и запутанных, но была же! Так что живём!

Да я только распутывать их буду месяц, если не больше! Вот и занятие.

Где там этот дурацкий шепот? Мне некогда тебя слушать и сходить с ума!

Я чуть не танцевала от радости.

Сейчас время у меня было расписано, как и полагается всякому деловому человеку, по минутам. Больше всего времени я выделяла на вязание (это мой стратегический ресурс по обогащению), на уборку и на упражнения с луковианским языком или радиофизикой. Я заставляла себя делать это, не потому, что мне оно интересно. А чтобы для мозга была работа. Я очень боялась деградировать, как мои предшественницы.

Так что, пока я окончательно не стала тупеть, я начала с самого неинтересного и трудного. А самое «вкусное» – художественные книги и Библию, я оставила на потом. Когда меня уже от физики тошнить начнёт.

А ещё я «попортила» луковианские карты. Отобрала тридцать шесть карт. соответственно, как в нашей колоде. Нарисовала сверху простым карандашом (потом можно будет стереть) «бубны» «черви», «трефы» и «пики» и всю нашу иерархию – от шестёрки до туза.

Теперь я могу раскладывать пасьянсы. Меня когда-то моя бабушка научила.

А ещё можно будет гадать. Я, правда, в это не очень верю, но тоже ведь занятие.

Так прошло ещё пару дней. Семена я забрала из холодного угла, тряпочку намочила водой и положила их на мокрое – авось что-то и прорастёт.

Оставалось только ждать.

Зато в другом у меня были успехи. Я связала пару тёплых носков и отсадила росточек «деревца» отдельно. Ёмкости у меня не было, но я из клеёнки вырезала «конвертик», туда положила немного «земли», точнее субстрата из грязи и компоста, и пересадила отросточек моей «айвы». Всё, к обмену я готова!

Скрежет новой стыковки теперь я ожидала с улыбкой на губах.

По моим подсчётам остался этот последний крест между мной и Фавном.

Ну что же, ждать я умею…

Глава 8

Я стояла и улыбалась. Эта стыковка прошла не просто хорошо, а гораздо лучше, чем я ожидала. Но расскажу по порядку.

Я уже примерно научилась вычислять, когда будет следующая стыковка. По моим подсчётам, получалось плюс-минус три-четыре дня. Более точно рассчитать я ещё не могла, так как мало исходных данных, то есть самих фактов стыковок. Их же было всего пять, малая выборка.

Кстати, я выделила листик в тетради, назвала его незамысловато – «Стыковки». Туда записывала в столбик, кто был, через сколько дней, о чем говорили (тезисно) и что было на обмен. У нас, в Ленинской библиотеке, всех приучали каждый четверг писать «четверговый отчет»: очень кратко, тезисно, все главные рабочие события, которые произошли за неделю. Затем эти отчёты мы сводили в месячные отчеты, затем – в квартальные, а потом – в годовой. Со стороны кажется – лишняя куча ненужной работы. А вот и нет. Это очень мудрая и правильная установка. Ведь в конце года и не упомнишь всего, что было в течение такого длинного периода. А так раз – и всё подробно под рукой. На любой вопрос по работе можно дать абсолютно точный ответ за любой рабочий период. Вот и сейчас я решила делать такие же отчёты. Только календаря у меня не было, да и периодичность времени я давно потеряла. Более того, здесь, в наглухо закрытом бункере, абсолютно не было такого понятия, как день и ночь. Я ориентировалась на свои ощущения и на внутренние биологические часы. Ну, и самое главное – на периоды между дёрганьем рычага.

В общем, подготовилась я к моей шестой стыковке. В этот раз я отложила связанные мной носки, шерстяные, тёплые, коричневого цвета, а носок и пятка – темно-желтые. Просто прелесть, что за носки. Чтобы их хватило надолго, я к шерстяной нити добавила катушечную – так их крепость в несколько раз повысится. Мне было до слёз жалко тонких ниток (я же планировала использовать их на вязку кружева), но носки обязательно должны быть тёплыми и крепкими, чтобы у меня их все хотели покупать. Репутация – превыше всего!

Единственное, от чего я не удержалась в своей нынешней жадноватости, точнее в экономности – это взяла не белые нитки, а те, сероватые, которые достались мне от агронома (всё равно их добела этим мылом, что у меня было, не отстирать, то использую хоть так).

Итак, вот как выглядел список тех, с кем я уже стыковалась:

Кузьма Федорович,

Вера Брониславовна,

Фавн,

Палюля Рамирович,

Сергей Сергеевич (Агроном).

Так же я приготовила отсаженный зелёный росточек от «айвы», взяла последнюю банку с сухарями и носки. Ну, всё, я готова.

Стыковка не заставила себя долго ждать. Буквально через совсем недолгое время к моему кресту подошел другой, заскрежетали и лязгнули люки. Я подхватила товары на обмен и поспешила к окну.

Скажу честно, я таки опасалась, что это будет Фавн, ведь Палюля Рамирович вполне мог и ошибиться, мог подшутить, да в конце концов и система стыковок могла внезапно поменяться, ну я не знаю – причин может быть много. А я ещё не была готова к его визиту.

Не готова.

Когда люк открылся, моему взору предстал опять мужчина. Среднего роста, среднего телосложения, среднего возраста. Вообще, он был весь какой-то… средний, что ли. Русоватые волосы, серые глаза, типично славянский тип лица. Такого увидишь в толпе – и сразу забудешь.

– Добрый день, Мария, – поздоровался он и представился, – меня зовут Анатолий. Просто Анатолий.

– В-вы знаете моё имя? – удивилась я.

– Да, Мария, – слегка улыбнулся он, – мирок у нас тесный, коллектив узников относительно небольшой, здесь, в основном, все друг друга знают.

– А я не знаю, – вздохнула я.

– Какие ваши годы, – сказал Анатолий и тут же осёкся, и моментально перевел разговор на другую тему, – меняю на ваши носки два мотка ниток и ленты. Атласные. Надо?

– Покажите, – попросила я, несколько обескураженная его напором.

– Вот, – мне в руки легли небольших два мотка атласных лент – нежно-голубой и ярко-алый.

– Ух ты! – сказала я, – надо.

– Мотки шерсти большие, вот.

Я с уважением посмотрела на него – вот это подход к делу. Мотки были довольно увесистые, грамм по шестьсот-семьсот. Эдак я смогу с каждого мотка по две пары носков связать.

– Этого хватит? Я могу еще что-то добавить.

– Хватит, – торопливо сказала я (мне ведь сейчас о репутации нужно заботиться, а не жадность проявлять).

– Теперь второе, – не дал мне и слова произнести Анатолий и протянул свёрточек, – вот отрез бархата.

Я развернула небольшой кусок тёмно-фиолетового, до черноты бархата и ахнула от его мягкости. Красота какая!

– Что вы за это хотите? – немного с испугом спросила я, бархат мне понравился, но вдруг у меня не будет того, что он хочет, и мне придётся всё это вернуть. Возвращать такую прелесть было жаль.

– Я хочу носки, – твердо сказал он.

– Но у меня нет второй пары носков, – расстроенно сообщила я, бархат пока держала в руках, было жать возвращать, но придётся, поэтому ещё хоть секундочку подержу, такая прелесть.

– Нет, вы не поняли, – сказал Анатолий, – выслушайте меня. Это – аванс.

– Аванс? – я так удивилась, что даже не знала. Что и ответить.

– Да, аванс. У моей… хорошей знакомой… – Анатолий вдруг быстро вильнул взглядом и покраснел, и я поняла, что это точно дама сердца, – у неё через две недели будет день рождения. И я бы хотел преподнести ей подарок. Носки. Только не просто, а такие, повыше. Вы, я вижу, вяжете очень хорошо, она будет довольна.

– Конечно! – радостно улыбнулась я, – я сделаю! Сделаю ей носки! Могу даже с красной каемочкой связать, чтобы красиво было. И сделаю высокими, как гольфы.

– Замечательно! Договорились, – улыбнулся Анатолий, улыбка у него вышла застенчиво-мечтательная, мягкая, и от этого все его лицо преобразилось, и он стал даже красивым. Невольно я аж позавидовала неизвестной женщине. Это так прекрасно, знать, что там, за стеной бункера, есть кто-то, кто думает о тебе с такой вот улыбкой.

– У меня есть ещё вот это, – я показала деревце в окно.

– Нет, увы, я не занимаюсь таким, – покачал головой Анатолий и бросив торопливый взгляд на лампочку, добавил, – но мы еще не закончили. Кроме носков я попрошу вас передать ей ещё один подарок. Скажете, что от меня. И письмо.

Он протянул мне запечатанный конверт, на стыке краёв которого стояла самая настоящая сургучная печать.

– А подарок где? – удивилась я.

– В конверте, вместе с письмом, – кивнул Анатолий и спросил, – у нас времени совсем мало. За передачу подарка, что вы хотите? Может, что-то нужно?

– Давайте я перечислю, что мне очень нужно, а вы сами посмотрите, что у вас есть. И какой курс обмена, а то я не знаю.

– Хорошо. Давайте, – кивнул он.

– Мне нужна бумага, книги, тетради, – начала перечислять из своего списка я, – ещё зубная щётка, зубная паста, простыня или ткань, ложка, вилка, тарелка, нитки, одежда, обувь, крем или жир… Но больше всего мне нужна отвёртка, или шило… что-то вроде такое… или очень крепкий небольшой ножик.

– Вроде такое? – усмехнулся Анатолий, – одну секунду. Подождите. Лишь бы успеть.

Он ненадолго исчез. Когда лампочка первый раз мигнула, он появился и протянул мне самодельную заточку, очень острую и крепкую.

– И вот ещё тоже берите, – в руки мне легла коробочка. Я взглянула и ахнула – зубной порошок!

– Там полпачки, – извиняющимся голосом сказал Анатолий. – Здесь это дефицит, сами понимаете.

– А у вас хоть остался? – взволнованно спросила я.

– Да, да, не беспокойтесь.

– Спасибо вам большое, – поблагодарила довольная я.

– По рукам? – деловито спросил Анатолий.

– Ага, – кивнула я. – По рукам!

Лампочка замигала.

– Ну вот, а поговорить мы и не успели, – расстроенным голосом сказал он.

– Анатолий! – вдруг вспомнила я, – а как зовут эту женщину и когда она примерно будет?

– Вера Брониславовна! – успел крикнуть он, – она вас уже знает. Примерно после трех стыковок она опять будет! И ещё сделайте себе обязательно…

Что обязательно я не расслышала – люк с лязгом захлопнулся и мой крест унесся своим путём.

Всё. Я опять осталась одна.

Меня аж потряхивало от волнения. С одной стороны, я всё делаю последовательно и в соответствии со своим планом. Но, с другой стороны, что-то волнительно.

Я прошла к своему «логову», разложила сокровища на топчане и принялась их рассматривать. Действительно сокровища. Это ж сколько всего я смогу смастерить! И как здорово, что я начала делать это. Вот уже люди сами просят, сами заказывают. Даже на подарки!

Я задумалась. Вера Брониславовна. Та милая женщина, что подарила мне кусочек сала для крема. Я её тоже должна отблагодарить. Значит, свяжу носки по заказу Анатолия, плюс – передам от него подарок и письмо. А что же мне её подарить? Ещё одни носки вязать как-то не очень красиво. Значит, можно либо кружевной воротник связать, либо что-то сшить…

Мои мысли прервал звон от кормильни. Сегодня давали суп-пюре, большую жареную рыбу и сладкий пирожок.

– Ну что ж, спасибо, – сказала я в закрывшееся окошко (не знаю, слышат ли меня повара, но я всегда вежливо благодарила).

Я с удовольствием всё съела, затем всё-таки не выдержала, взяла коробочку с зубным порошком, она была круглая, примерно сантиметров восемь диаметром и три-четыре высотой. На ней была розоватая выгоревшая эмблема с желтоватой каёмкой, а вот надпись сохранилась получше. Там было написано «Метро», фабрика «Свобода». Я открыла, понюхала. Он пах мелом и совсем немножко мятой. Как в детстве. Зубной щетки у меня не было, но я сделала себе ёршик из ниток, не ахти какая щётка, но всё же лучше, чем совсем ничего.

Я подошла к «водопроводу» и тщательно почистила зубы порошком. Это было настолько приятно, что я аж зажмурилась от удовольствия. До этого я тут чистила их только водой. И вот сейчас я испытала невыразимое блаженство. Боже ж ты мой, мы начинаем ценить простые житейские радости только после того, как их у нас отбирают.

Ну кто бы подумал, что я буду светиться от счастья из-за неполной коробочки дешевого зубного порошка с давно истекшим сроком годности? А вот стою, радуюсь.

Дни потекли за днями, я была настолько взбудоражена предстоящей встречей с Фавном, что делала все повседневные дела механически. Пыталась читать. Но не могла надолго сосредоточиться ни на радиофизике, ни на таинственных дневниках, найденных в моём кресте, и даже художественная книга не смогла меня отвлечь.

Нет, так дело не пойдёт!

Почему я запрещаю себе думать и лелеять месть?

Вон граф Монте-Кристо, когда двенадцать лет сидел в своей тюрьме, он же постоянно думал о мести. Никто не мешает мне. Значит, буду думать. А чтобы не зря сидеть, я одновременно думала о мести и вязала носки. Так получалось очень быстро.

Или же думала о мести и стирала.

Или же думала о мести и отмывала пол или стены.

В общем, не теряла времени зря.

Готовилась.

И вот, наконец, День Икс наступил (да, да, именно так, с большой буквы). Я подготовилась и ринулась к лязгнувшему люку.

Кресты стыковались, и я сделала шаг навстречу.

Моё сердце пропустило удар, нона лице ничего не отразилось.

– Мария! – на меня насмешливо смотрел Фавн. – Какая встреча! Я надеюсь, ты не сердишься на меня?

– Фавн, – я подошла как можно ближе к окну и посмотрела на него длинными-длинным взглядом.

Да, я хорошо подготовилась, накрасилась. Невзирая на холод при стыковке, на мне было только моё шифоновое платье, без бюстгальтера. Оно плотно облегало мою грудь. Слишком плотно.

Я слегка нагнулась, словно для удобства общения, ткань на платье моментально натянулась, и Фавн громко сглотнул – от холода соски мои затвердели и это на него явно произвело впечатление.

Я хрипло засмеялась, и медленно тряхнула распущенными локонами. Ах, если б вы знали, чего мне только стоило сделать эти локоны (у меня оставалась ещё одна спичка, подаренная Верой Брониславовной и мне пришлось жечь ветошь, тряпки и даже пожертвовать несколько листов бумаги, чтобы нагреть гвоздь. А впрочем неважно, результат превзошел мои ожидания. И ожидания Фавна тоже).

– Ты знаешь… – продолжила я, облизнув губы язычком, – ничего, что я тоже на «ты»?

– Н-н-ничего, – хрипло прошептал Фавн и выдохнул, – ты так прекрасна, Мария.

– Я думала о тебе! – пожаловалась я капризным голосом, – все эти дни только и думала. Да, ты был прав! Ты видишь? Видишь, как я хочу тебя?

Я медленно-медленно провела рукой по груди, и Фавн то ли хрюкнул, то ли поперхнулся.

– Дай мне свою руку! Быстрее! – я посмотрела в глаза Фавну томным взглядом, и облизнула язычком губы, – потрогай их, как они хотят тебя.

Фавн сглотнул и протянул руку на стык между люками.

– Н-на, сука! – изо всей дури я вогнала заточку в руку Фавну, намертво пригвоздив его пальца к нижней части.

– Аа-а-а-а-а-а-а-а-а!!!! – не своим голосом заверещал он.

– Что, урод! Понравилось?! – закричала я, хохоча, как сумасшедшая, – понравилось, я спрашиваю?!

– А-а-а, рука! Отпусти, мразь! – рычал Фавн, тщетно пытаясь высвободить руку из западни.

Я нагнулась и подняла тяжелый блин штанги с пола.

– Бля, тяжело же! – пожаловалась я Фавну, который сейчас лишь хрипел от боли и пускал слюни, вращая выпученными глазами.

Я приподняла блин штанги и хотела изо всей дури шандарахнуть по руке.

Но судьба распорядилась иначе – время, очевидно, вышло и люк с зубодробильным скрежетом захлопнулся. С той стороны раздался нечеловеческий, полный муки, крик, а на «подоконничке» с моей стороны остались две окровавленные фаланги пальцев.

Ну вот. Теперь здесь всё отмывать придется.

Я отошла от люка и подпрыгнула. Захохотала. Крутнулась на одной ножке. И принялась танцевать танго. О! Я очень любила когда-то танцевать танго. Мы с Бенджамином любили.

– Сегодня, Бенджамин, я станцевала для тебя танго мести! – улыбнулась я, представляя перед собой милый образ. – Я назову его «Кровавое танго Фавна»! Уверена, ему тоже понравилось.

Ответа мне не было, но я и так знала, что Бенджамин меня одобрит.

Что чувствует человек, которого долгое время травили, над которым издевались, после того, как он отомстил? Не знаю, как другие, а я сейчас ощущала удовлетворение.

Кто-то может сказать, зачем так жестоко? Он же просто запугал и морально унизил тебя, это ерунда по сравнению с тем, что сделала ему ты. Ты же, Мария, нанесла ему не просто травму, а большое увечье – он остался без фаланг двух пальцев и, возможно, повредил остальные.

Но я не чувствовала угрызений совести. Только радость.

Почему?

Ведь он чуть не убил меня. Я же тогда чуть не пропустила дёргать за рычаг. А могла и пропустить. Хватило бы у меня потом сил начать всё заново? Или я бы выпрашивала кусок хлеба, как Агроном? А ведь Фавн меня просто запугал, а другую мог и до самоубийства довести. Ещё непонятно, из-за чего повесилась моя предшественница. Может, из-за такого как этот Фавн.

Ну все, я сделала это и сделала. Больше я его бояться не буду. Пусть он меня боится.

Все меня бойтесь!

Мне же терять больше нечего. Кроме жизни у меня больше ничего не осталось. Да и что это за жизнь? Так, существование белковых тел, как говорил Энгельс.

Подоконник и стену от брызг крови Фавна я отмывала долго и тщательно. Признаюсь честно, два раза меня вырвало. Пришлось перемывать. И я не пожалела мыла. Фаланги Фавна я спустила в дырку в туалете. Туда им и дорога.

Да, с одно стороны я нанесла ему увечье, но с другой стороны – это всего лишь фаланги. Сама рука не пострадала – есть, пить, дёргать за рычаг он может. А больше здесь ничего и не требуют. Кормят, поят, тепло дают.

Так что пусть радуется, что не голову!

После уборки я тщательно вымылась. Пришлось потратить гораздо больше мыла, чем я обычно себе позволяла, но ситуация была нерядовая, так что, пусть. Я переоделась в свою обычную камерную одежду, которая состояла из штанов (без лампасов), грубой холщовой рубахи, вязанных шерстяных носков и калош. Платье из шифона я замочила в проточной воде. Пусть помокнет подольше. Потом постираю. А то мерзко что-то.

Что-то я так от всего этого устала, что сил нет.

Я дождалась и дёрнула за рычаг, затем легла на топчан, скрутилась калачиком и провалилась в сон.

Проснулась я рывком, внезапно. Резко села и прислушалась к своим ощущениям. Вроде дёргать рычаг рано. Что же меня разбудило?

Может, я переволновалась и поэтому? Хотя тошнота вроде уже ушла.

Рассеянно я пробежалась взглядом по кресту и волосы зашевелились у меня на голове.

На полу был чей-то след…

Глава 9

Эйфория от моей победы моментально сменилась не просто страхом, а иррациональным ужасом. Я стояла и всё рассматривала этот след: и так, и эдак. Это что же получается, пока я спала, кто-то тут ходил по моему бункеру? Проходил рядом, мимо меня, спящей! Это же он мог со мной сделать всё, что угодно! И самое ужасное это то, что я даже не проснулась. И это я, у которой организм длительное время уже настроен так, что просыпаюсь от малейшего шороха или тревоги. Я же завязана на дёрганье проклятого рычага, вот и сплю вполглаза.

Кошмар какой-то.

Так ни до чего и не додумавшись, я принялась обыскивать мою келью. Как ни странно, ничего не исчезло, всё было на месте.

Что же этот кто-то здесь искал? Или что он тут делал?

Вопросы, вопросы…

Нужно ли говорить, что следующую стыковку я ждала с огромным нетерпением?

Интересно, к остальным узникам в кельи тоже приходят? Они видели, кто это? Выходит, из моей кельи есть выход? Я зажглась этой мыслью и обшарила, кажется её всю, простучала пол, стены и потолок – везде была цельная монолитная кладка. Если не считать, конечно же, дырку в туалете. Но в дырку этот кто-то уж точно не пролезет. Раз даже голова моей предшественницы не прошла.

Кстати, её голова так и продолжала пребывать там, стыдливо прикрытая клеёночкой от шторки. Лицо сперва страшно раздулось, так, что даже смотреть было страшно, но потом потихоньку начало мумифицироваться. Я так и не придумала, куда девать эту голову, и она продолжала украшать мой санузел, примерно, как черепа носорогов имение Сальвадора Дали. Когда я первый раз подумала об этом, то даже рассмеялась. Ведь даже у великого Дали не было в санузле черепа луковианки!

Времени до очередной стыковки оставалось ещё много и, чтобы занять себя, я принялась наводить порядок в своём пристанище. Пока руки отдраивали сантиметр за сантиметром – пол, стены, всевозможные выемки, мысли снова вернулись к моей эпической мести Фавну.

Права ли я? А не превысила ли я меры самообороны? Имела ли я право так калечить человека?

Наконец, я себя довела до такого состояния, что у меня начали трястись руки. Я всё думала, думала… Вот, если взять религию, к примеру, христианство. Я-то далека от религии, но всё-таки Бенджамин, и его придурошная семейка были людьми верующими, чего-то понемногу от них и я нахваталась. Да и старик Больц тоже порой любил ввернуть что-нибудь поучительное из Библии.

А вот же как?! Как Бог допускает, чтобы такие вот Фавны своими мерзкими грязными руками трогали таких, как я, чтобы запугивали слабых, издевались над нами…

Имею ли я право поступить также в ответ? Что там у нас христианство по этому поводу говорит? Можно ли вот так как я? Я задумалась. И чем дольше я думала, тем больше понимала – можно. Не будет меня осуждать боженька, если он существует на этом свете. Иначе, если бы все уповали только на милость его, то и трудиться не надо – боженька накормит, и дома строить не надо, одежду шить не надо – боженька всё подаст. Но ведь нет. Если не трудиться – толку не будет.

Также и в моём случае. А если вспомнить иконы в храмах, то тот же Георгий Победоносец или Феодор Стратилат – у них в руках нарисованы копья и мечи, в общем – оружие. На иконах! Оружие! Конечно, кто-то может не согласиться, дескать жили они во времена ветхозаветные, тогда только так можно было выживать, везде была опасность. Но ведь того же Фёдора Ушакова к лику святых причислили! А ведь он был воином, командующим флотом. Так что эти канонические примеры меня успокоили и примирили с тем, что я сделала. Да! Не тварь я дрожащая, а право имею! Имею право защищать себя от подобных мразей!

После этих размышлений мне стало гораздо проще и спокойнее.

Я словно для себя выработала некий моральный кодекс, который определяет мою жизнь. На обиду отвечать большей обидой. На добро – добром.

И я решила, что по мере моего проживания здесь, я буду добавлять новые правила.

Тем временем, я продолжала обустраивать свой быт, дергать первый и второй рычаги, и очень редко – третий. Уже второй раз довелось мне за него дёргать. И всякий раз я получала после этого какие-то подарки, поощрения. Хотя за оба эти раза я получила одинаковые бутылки пупырчатого стекла с вином. В каждой бутылке ыло примерно чуть больше половины. Вино я не пила (точнее я пила вино, и мы порой с Бенджамином любили в каком-нибудь хорошем ресторане или кафешантане побаловать себя вкусной едой и бокалом вина). Но здесь я вина не пила – боялась, что опьянею, расслаблюсь, усну и забуду дёрнуть рычаг. А этого нельзя допускать! Поэтому всё вино с откладывала. Может быть, с кем-то обменяюсь.

Следующая стыковка была с женщиной. К сожалению, она оказалась луковианкой. Впервые я видела луковинца, точнее луковианку, так близко. Действительно, они сильно отличались от нас: и форма черепа, и глубоко посаженные глаза – всё было настолько чужеродным, что нужно ещё привыкать и привыкать. Я говорю «к сожалению» не потому, что я расистка, или ещё что-то. К сожалению, потому что мы друг друга вообще не поняли. Она что-то лопотала там по-своему, я пыталась ей объяснить по-русски. Но увы, ни обмена, ни общения не вышло.

Но хоть посмотрели друг на дружку и то.

Но шокировало меня при стыковке не это. Когда после взаимного присоединения крестов мой люк полез вверх, то оказалось, что окна, как раньше, больше не было! Вместо этого было толстенное стекло, через которое предстояло общаться, а внизу была широкая щель, как в кассе банка – туда можно было класть вещи для обмена и передавать другому. И всё.

Ещё одним шоком для меня стало то, что подоконник больше не был деревянным. Он вообще исчез. Вместо него поверхность под окошком была полностью металлической. Неужели это после моего нападения на Фавна всё поменяли?! Видимо поэтому и остался тот след – кто-то, скорей всего мои тюремщики, вошли ко мне в крест и всё заменили в люке для свиданий.

Глядя на лопочущую луковианку, я обратила внимание, что и у нее всё точно также. Выходит, это из-за меня. Мда, думаю, остальные узники меня за это не похвалят, уж точно!

Тем временем мои семена проросли. Не все, взошли только четыре семечка. Но всё же я так радовалась! Ведь теперь у меня будут овощи! Я не знала, что это за овощи. Может, среди семян овощей затесались и сорняки, но всё равно даже это уже была радость.

Очень осторожно и аккуратно, с огромными предостережениями, я подготовила ёмкости для посадки моих семян. На всякий случай я решила выращивать каждое семечко в отдельном контейнере. А то ещё не известно, как они будут взаимодействовать друг с другом. Вдруг там полная несовместимость?

Так как посуды у меня не было, то в ход опять пошла клеёнка, из которой я вырезала некое подобие одноразовых стаканчиков. Я максимально аккуратно сшила края, пришила дно. А чтобы они на стыке не протекали, залепила их пока «тестом» из шпаклёвки, которую я ковыряла со стен. Я намочила полученную пыль и залепила стыки стаканчиков. Когда шпаклёвка застыла, стаканчики получились водонепроницаемые. Да. Я понимала, что это временная мера, но других клеющих веществ у меня здесь просто не было и я не знала, чем заменить.

При этом я регулярно стала собирать рыбьи кости. Когда накопится достаточно, и я где-то раздобуду спички – можно будет сварить рыбьего клея. И потом стаканчики склеивать.

Таким образом, у меня получилось четыре стаканчика. В каждый я набрала до половины земли и компоста. Полила и посадила проклюнувшиеся семена. Теперь осталось ждать, когда они вырастут.

Я выставила всё своё «зелёное» богатство и полюбовалась результатами работы: с противоположного от топчана края, у стены, теперь у меня стояли горшок с деревцем «айва» и несколькими ростками (они были ещё очень маленькими, чтобы их отсаживать, да и некуда пока было), отсаженный в «стаканчик» из клеёнки еще один росток айвы, и четыре стаканчика с небольшими, меньше полсантиметра, ростками овощей из СССР.

Красота. Почти джунгли! Я довольно засмеялась и вернулась к не проросшим семенам.

Выбрасывать их я не стала. Решила ещё подождать. Вдруг у них период прорастания дольше, или ещё какая-нибудь причина. В общем, я опять смочила водой тряпочку и разложила на ней оставшиеся четыре семечки.

Остро встал вопрос с землей или иным субстратом. Я где-то слышала о том, что в некоторых фермерских хозяйствах используют гидропонику. Это только появилось и была модно. Помню, у нас еще спорили, богоугодное ли это дело, если растение растет без земли. Но потом наука и бизнес всё равно победили.

У меня здесь не было ни кокосовых волокон, ни специальных субстратов, чтобы выращивать растения, зато была веревка, и я вполне могу (если не найду ничего другого) распустить часть её на волокна, где и устрою себе гидропонный садик.

Я уже представила, как в будущем вся моя камера будет утопать в зелени, словно оазис среди пустыни. Как здесь будет красиво! Может, даже у меня будет настоящее плодовое деревце! С плодами! Ведь «айва» может оказаться какой-нибудь яблоней или грушей. Вот было бы здорово!

Оставался ещё вопрос, где взять удобрения, чтобы обеспечивать растения питательными веществами? В общем его я пока не решила. Органику буду брать из тех продуктов, что выдает «кормильня», а вот с минеральными удобрениями вопрос встал остро.

Насколько я помнила из школьного курса, нужны фосфорные, азотные и ещё какие-то удобрения. Вот забыла и всё. Точно помню, что основных должно быть три. Ну да ладно, выясню или из разговоров в другими заключенными, или из книг. Или, может, сама вспомню. Ещё я точно помнила, что деревенская тётка моей подруги добавляла в грядки золу из печи. Не знаю, зачем. У меня печи нет, но можно обменять что-нибудь на спички и сжигать на золу мусор. Тем более, что мне много и не надо.

Пока же я продолжала соскребать понемногу кирпичную пыль и шпаклёвку. Дело было нелёгкое, поддавалась стена мне плохо, как я уже говорила, строили здесь на века, но времени у меня впереди была целая вечность, а занятия нужно было себе постоянно придумывать.

Так протянулось ещё пару дней. Я связала красивые носки для Веры Брониславовны, помня, что скоро будет стыковка с нею. От себя я решила подарить ей одну вещь. Нужную и красивую.

Вязать кружево пока я не могла – у меня были только спицы, крючка не было. Нужно будет попросить кого-то из мужчин сделать крючок. Я пожертвовала небольшой клочок бумаги и нарисовала, что мне нужно. Причем я решила, что мне нужен не один, а два крючка. Один – тонюсенький, чуть толще цыганской иглы (или такой примерно), а второй – толстый, примерно как мой мизинец. Первым буду вязать кружево, вторым – коврики и пледики из обрывков любой ткани и ленточек. Это была просто прекрасная идея – безотходное производство!

Вскоре произошла стыковка с рослым мужчиной. Он явно был француз, русский язык знал и достаточно неплохо на нём разговаривал, но всё равно оставался акцент. Причём по лицу и руках было видно, что мужчина сильно пьющий. У него удалось выменять на две бутылки с вином упаковку сухого спирта. К сожалению, спичек у него не было. Ну ладно. Ещё не вечер, как говорится.

Мужчина оказался крайне неразговорчивым, и кроме обмена, ни о чем поговорить не удалось. Но я и так была рада.

У себя в тетрадке, я его так и записала – Пьяный Француз, раз не представился.

Через его окно я заметила, что в его келье было ужасно грязно и куча хлама. Эдакий Плюшкин. Но за свой хлам он держался намертво и мне не удалось его уговорить обменять хоть что-то ни на носки, ни на зеленый росток деревца.

Когда, наконец, нас стыковала с Верой Брониславовной, радости моей не было предела!

– Здравствуй, Мария! – с улыбкой приветствовала она меня.

– Здравствуйте, – улыбнулась в ответ я и скороговоркой выпалила, – дорогая Вера Брониславовна! Поздравляю вас с Днем рождения! Желаю, чтобы пребывание здесь закончилось поскорее и было лёгким!

– Ох, девочка моя. Знала бы ты, чем пребывание здесь заканчивается… – вздохнула она и грустно улыбнулась.

– Вера Брониславовна! Это ещё не всё! Я передаю поздравления с днем рождения от Анатолия! И вот он вам передал подарок, – я положила в щель запечатанное письмо и связанные мной полуноски-полгольфы с красивой красной каёмочкой.

– Это мне? Господи, красота то какая! – расцвела Вера Брониславовна, принимая подарки. Письмо она при мне распечатывать не стала.

– Это ещё не всё! Вот и от меня подарок! – заявила я и передала ей вязанный ажурный палантин (ох и намучилась же я, пока его связала, но таки я сделала это на толстых неподходящих спицах и с разнокалиберными ниточками!).

– Потрясающе! – у Веры Брониславовны аж слёзы на глазах выступили. – Это ты здесь такую красоту связала?

Я скромно кивнула.

– Да, я, конечно, слышала, что ты мастерица ещё та, – восторженно кивнула Вера Брониславовна, чуть задумавшись над своими мыслями. – Но, чтобы настолько! Прекрасно, Мария! Спасибо тебе большое! Вот только это слишком шикарный и расточительный подарок, мне, право, неловко…

– Не так много у меня здесь друзей, – сказала я, и от избытка чувств в груди аж комок возник.

Вера Брониславовна и себе расчувствовалась, даже смахнула слезинку, но затем весело сказала, глядя на меня чуть лукавым взглядом:

– Ну, теперь рассказывай!

– Да что тут рассказывать, – пожала плечами я, – привыкаю помаленьку, пытаюсь привыкнуть ко всему этому…

– Нет, ты про Фавна рассказывай! – заговорщицки улыбнулась Вера Брониславовна. – Как ты его! Молодец! Давно надо было, чтобы его кто-то приструнил! Скольким он жизнь попортил здесь. Все женщины очень тебя поддерживают!

– А много здесь женщин? – удивилась я.

– Ну это смотря на каком круге, – ответила Вера Брониславовна и я зависла.

– А что, здесь ещё есть круги? – ещё больше удивилась я.

– Конечно, ты скоро сама всё узнаешь. Мы с тобой сейчас находимся на самом нижнем, на первом.

– А как попасть на верхние? – заинтересовалась я.

– Здесь всё просто. Тебе нужно выполнять все дерганья рычага. Не пропускать ни одного, это касается третьего. Ну и плюс – вести себя хорошо. Через время, через определенное количество нажатий твой крест поднимется на один уровень выше.

– А чем там отличается от этого круга? Ну, кроме других узников, – меня аж распирало от избытка эмоций.

– Увеличивается время между дерганьем рычага, – начала перечислять Вера Брониславовна, увеличивается продолжительность свиданий при стыковках, награды за дерганья рычага намного лучше, еда вкуснее… да много чего. Но так, по мелочам. Хотя ты же уже сама поняла, что теперь наша жизнь как раз из таких мелочей и состоит.

– Да, – кивнула я. От открывающихся передо мной перспектив аж дух захватывало.

– Будь теперь очень осторожна, Мария, – внезапно быстро заговорила Вера Брониславовна, взглянув на замерцавшую лампочку. – Я его хорошо знаю. Он отомстит. И вполне может быть, что и не своими руками. Если ты понимаешь, о чем я…

– Я его не боюсь! – скривилась я.

– Ой ли? А если он, к примеру, ядовитый газ тебе впрыснет или пары ртути? Он на все способен, поверь. И думаю, не зря у нас всех убрали дерево с подоконников и оставили только щель.

– Что мне делать? Пропускать свидания?

– Нет, это для нас единственная радость. Иначе и сойти с ума можно. – покачала головой Вера Брониславовна. – Нет, Мария, тебе надо уходить вверх. На самый верх. Я скоро тоже туда уйду. У нас там, наверху, свое общество уже сложилось. Мы по очереди сюда спускаемся, узнаём новости, обмениваемся товарами, а затем возвращаемся обратно к своим. Так что давай, и ты к нам!

– Я бы с радостью, – вздохнула я.

– В общем, Мария, выполняй всё как надо, дергай рычаг, не пропускай. Готовься. Мы с Анатолием скоро уйдем вверх. Тебе будет здесь одной скучно, среди этих. Сама же видишь, что за народ тут.

– А Фавн вверх не пойдет?

– Ты еще всего не знаешь, но он наверх стопроцентно не пойдет.

– А почему?

– Потому что…

Но ответа я не услышала – крышка люка захлопнулась.

Глава 10

Моё деревце валялось перевёрнутым набок, ком земли безобразно вывалился, и оттуда торчали голые корни, горшок разбит, а верхушка побега сломана…

Остальные ростки были не тронуты.

Я стою над этим «натюрмортом» и не знаю, что делать. Меня начинает трясти от ужаса. Но главное не это. Главное – не потерять сознание, а то пропущу дёрганье рычага.

А ведь всё так хорошо начиналось. После разговора с Верой Брониславовной я воспаряла духом. Какая-то новая цель забрезжила передо мной, разгоняя серое, бессмысленно-никчёмное существование.

И цель эта была – подняться наверх. В буквальном смысле этого слова.

И к восхождению наверх я начала готовиться сразу же после того, как захлопнулся мой люк после стыковки. Перво-наперво следовало уяснить для себя раз и навсегда, что общество там, наверху, было отнюдь не простым. Никаких тебе похотливых Фавнов или спившихся Агрономов там не было и быть не могло. А что это значило? Для начала хоть бы и то, что в этом грубом рубище, которое было на мне, появляться там на стыковках не комильфо. Поэтому нужно срочно озадачиться приличной одеждой. Это – раз.

Во-вторых, вещи на обмен. Если Вера Брониславовна упоминала, что спускается сюда для того, чтобы приобрести на обмен новые товары и пополнить инфобазу слухов, то, значит, здесь есть то, чего там, наверху, нету. Следовательно, мне нужно тоже заняться сбором нужных товаров и информации.

И, в-третьих, я должна вызывать интерес к себе, чтобы со мной все хотели общаться. Об этом тоже следовало подумать на досуге и распланировать пути к достижению цели.

И вот я занялась подготовкой. В тот же вечер я достала кусок бархата, который дал Анатолий, и задумалась, как я могу из него соорудить парадную одежду. Кусок был небольшим, размерами примерно, как раскрытая книга. Этого бы мне хватило только на верх передней части блузы. Значит, следовало подумать, из чего я могу соорудить спинку, чтобы это не особо бросалось в глаза, и низ блузы. Я решила сделать нечто среднее между жакетом и блузой, ведь больше подходящего материала у меня нету.

Образ изысканной леди никак не вязался с шерстяными штанами, которые я сейчас носила. Да, жуткие лампасы я спорола, но, так как сменки у меня не было, и эти штаны я носила постоянно: работала в них, убиралась, стирала, мыла, – то они уже начали терять приличный вид. Носить их ещё можно, и не один год, они были чистыми и опрятными, но на коленках ткань уже начала некрасиво пузыриться, да и у талии они безобразно отдувались. Следовательно, мне нужен приличный низ. Леди в растянутых штанах и в бархатном жакете – это ну такое себе. И, конечно же, мне нужна юбка. Она может быть из любой ткани. А под юбкой я могу оставлять эти штаны – возле люка при стыковке довольно холодно. Да, снизу почти не видно, во что я одета, но это как красивое бельё – ощущение, что оно на женщине, придает совсем другой вид всему облику.

В общем, набросав примерный план действий, я сходила дёрнула за рычаг, почистила зубы и со спокойной совестью пошла спать.

А утром я обнаружила это. Моё искалеченное деревце!

Выходит, уже второй раз кто-то ходит по моей камере, мимо меня, спящей. И опять я не проснулась, не почуяла. От осознания этого холодный липкий страх моментально накрыл меня с головы до ног. Меня ощутимо затрясло, а во рту и на губах появился резкий металлический привкус.

Я настолько была потрясена, что чуть не пропустила время дергать за рычаг. А потом и за второй.

Страх парализовал меня, я двигалась механически, словно кукла. И осознала я это, когда кормильня звякнула. Я подошла, а еду не взяла. Тупо стояла и смотрела. Через некоторое время люк окошка захлопнулся, еда исчезла, а я так и продолжала стоять и смотреть на стену.

Досадно. Да, один раз прием пищи не страшно и пропустить. Не смертельно. Но, во-первых, мои тюремщики могут подумать, что я не голодная и перевести меня на усеченный паек. А мне этого совсем не надо.

Поэтому я заставила себя пошевелиться, подошла к трубе с водой, разделась и долго-долго стояла под струями тёплой воды, то заходя, то чуть отстраняясь, пока не замёрзла. Вода немного привела меня в чувство. Я вернулась обратно к моему «садику». Деревце «айва» так и продолжало валяться сломанным.

Вот я дура! Мысленно обругав себя, я принялась хлопотать. Хотелось спасти его. Я аккуратно всё осмотрела – корни остались неповреждёнными (уже хорошо). Горшка у меня больше не было, значит надо заменить его чем-то. Пока (временно) соорудила подобие конверта из остатков клеёнки, досыпала туда немного компоста, который я ранее подготовила для отсадки ростков, и посадила деревце обратно. Напоследок полила.

Теперь остаётся ждать и надеяться, что оно выживет.

– «Ну пожалуйста!», – попросила я.

В принципе, пострадал только горшок и сломана верхушка. Её я аккуратно отделила, набрала в одну из пустых бутылок воды и поставила её в бутылку, как в вазу. Надеюсь, оно пустит корни, и я тогда посажу его в землю.

Закончив с садоводческими хлопотами, я тщательно вымыла руки и задумалась.

А подумать было над чем.

Ведь что получается, мало того, что кто-то ходит по моей келье, пока я сплю (уже второй раз) и я оба раза не проснулась и не почуяла, так вдобавок этот кто-то разбил мой горшок и сломал моё деревце. То есть либо он настолько торопился (или неуклюжий), что не заметил, либо ему всё равно, что я об этом подумаю, либо он сознательно хотел напугать меня. А, может, это знак? Предупреждение?

А о чём? Что здесь нельзя выращивать зелень? В Уставе моего креста об этом ни слова не сказано (да и Устава, если честно, нету). А раз официального запрета нет, значит можно.

От абсурдности ситуации и нелепости моих рассуждений я невесело рассмеялась.

Что из этого следует?

А то, что я должна позаботиться о собственной безопасности. Сегодня же надо перебраться спать в ту маленькую комнатку-чуланчик, где спала моя предшественница (может, потому она и спала именно так, что только там было безопасно?).

Решено – перебираюсь туда!

А для этого нужно там всё тщательно вымыть и отскрести. Не хватало ещё какую-то заразу подхватить.

Остаток дня, я отмывала чуланчик и не успокоилась, пока не отчистила там всё до скрипа.

Методом проб и ошибок, я отыскала всё-таки устройство, которое отпирает и запирает дверь изнутри. Всё, теперь я могла там ночевать и не бояться незваных гостей.

Спать легла рано, сразу после того, как дёрнула за рычаг.

До этого я здесь всё вымыла, выдраила. Затем перенесла постель, перестелила кровать.

Вошла внутрь и закрыла дверь.

Ну вот и всё, можно теперь спать.

Я разделась и легла.

Надеюсь, я не просплю время, когда нужно дёргать за рычаг?

Я уютным клубочком зарылась в одеялко и закрыла глаза. Сон не шел.

Не знаю, почему.

Я ворочалась туда и сюда, считала овец, автомобили и даже бабочек.

Сон не шел.

Возможно потому, что я уже привыкла в бункере засыпать при свете. Свет для меня в кресте означал – «безопасность, тепло, еда». А здесь было темно. Более того, мне стало казаться, что мне тут не хватает воздуха. Я банально стала задыхаться. Возможно от этого, от нехватки кислорода, мне послышались шаги за стеной, словно кто-то ходил по моей камере.

Ужас. Дикий липкий ужас сковал мои члены. Страх парализовал меня так, что я лежала, задыхаясь и ничего не могла сделать.

Не знаю, сколько так продолжалось. В какой-то момент я пришла в себя и рывком вырвалась из этого зыбкого состояния полусна-полубодрствования. Сбросив с себя сонную одурь, я выскочила из чулана и бросилась к рычагу. Успела!

Мамочки, я успела!

Дёрнув за рычаг, я всё дышала, дышала и не могла надышаться.

Сердце колотилось, как ненормальное, громко бухало где-то в районе горла.

Нет, больше никаких экспериментов! Пусть меня лучше прибьют во сне, но ещё одну ночь в этом чулане я уж точно не перенесу. Не представляю, как мои предшественницы там спали.

Хотя, может быть у меня начинает развиваться клаустрофобия?

Как бы там ни было, я перенесла постель обратно на топчан.

После «сна» в чулане я была вся разбитая и несобранная. В таком состоянии ни вязать носки, ни заниматься бытовыми делами я физически не могла. Читать тоже не могла – мысли копошились в черепной коробке и разбегались. В общем, моё состояние можно охарактеризовать как несобранность и вялость.

Поэтому я решила продолжать готовиться к «восхождению» наверх.

Перво-наперво я собралась достать заточку, ту, которой покалечила руку Фавну и подточить. Но, когда я полезла в место, где лежали мои инструменты – заточки я не нашла! Не было её там!

Я была в шоке. Перерыла всё – нигде нету!

Но я же абсолютно точно знаю, что я именно туда её положила!

Так что, получается, те шаги, которые я слышала в камере – это действительно кто-то ходил? А зачем они забрали? Остальное то не тронули… Включая и коробочку с золотой цепочкой и другими украшениями.

Странно. И страшно.

Я принялась метаться по кресту, проверяя все свои заначки, тайники, и места для хранения барахла.

Кстати, то деревце, что я пересадила – тоже не тронули. А оно осталось на том же месте.

И вот что это за ерунда такая? В чем суть всего этого?

Но я бы не была Машенькой Покровской, если бы не решила поймать ночного гостя на месте преступления. Если это тюремщик – он мне ничего не сделает. Иначе уже давно сделал бы. Если это ещё кто-то – может быть получиться пообщаться и узнать выход отсюда.

Я настолько воодушевилась, что меня аж потряхивало от возбуждения.

Боялась ли я?

Да. Боялась. Очень боялась. Но не в том смысле, как боялась раньше. После того, как я расквиталась с Фавном я перестала бояться обычным страхом. Во мне что-то изменилось, внутри. Теперь я боялась, что не разгадаю эту тайну, что он так и будет каждый раз, пока я сплю, ходить вокруг меня непонятно для какой надобности.

Ну что он мне сделает? Убьет? Так может это лучше, чем сорок лет влачить такое вот жалкое существование здесь, в этой тюремной камере.

Но в целях самообороны всё же я взяла нож. Остро наточила его об кирпич (там один немного выпирал из стены, вот об него я и наточила). Но главное – я решила поймать, изловить таинственного гостя.

Вопрос как? Да очень просто. Хоть последние годы я жила в Цюрихе, но юность и детство моё были из СССР, а мои дедушка с бабушкой жили в простом рязанском селе, и мы часто туда к ним ездили. И на каникулы, и на праздники, и так, на выходные. Помню, как дед ходил в лес и ставил силки. У них тогда много родни собирались. Взрослые помогали с полевыми работами или по хозяйству, а мы, дети, ватагами носились туда-сюда, всё нам было интересно. Везде мы совали свой нос. А вот когда дедушка ставил силки, мои старшие братья как-то прицепились к нему, мол, научи. Дед научил, а мы, мелкая ребятня, тоже всё это смотрели и видели. Поэтому уж что-то, а петли и силки я ставить умею. Теоретически, правда. Так-то не пробовала.

Пришло время исправить это.

У меня была веревка, которую я и приобщила к делу. Верёвка, увы, была чересчур толстой и не так, чтобы длинной. Пришлось расплетать её и переделывать на две, потоньше, которые я сплела в одну. Из полученной верёвки получились замечательные петли, а вместо палок я использовала две бутылки, привязав концы верёвки за горлышко. Заодно, когда бутылка грохнется, от звука я сразу проснусь. Верёвка была сероватая, надеюсь, на полу её будет не сильно заметно.

Нет, я не думала, что хлипкие силки остановят, задержат, поймают, ночного гостя. Но вот грохот от упавшей бутылки сразу разбудит меня. А у меня есть нож. Острый. И дальше будет видно по его поведению.

Подготовив таким образом всё к визиту незваного гостя, я сунула под подушку нож и легла спать. Уснула моментально, лишь только голова коснулась подушки. Сказалась предыдущая бессонная ночь и треволнения.

Проснулась я, как обычно, внезапно. Мои биологические часы маякнули, что пора бы дёргать рычаг. Сбегала, дёрнула. Вернулась к петле. Ничего. Птичка упорхнула. Либо я неправильно сделала петли, либо мой ночной гость был слишком осторожен и всё заметил. То, что он приходил опять – стопроцентно. Я теперь посыпала (очень осторожно и очень-очень тонким слоем) пол по центру креста кирпичной пылью. А сама ходила под стеночку, чтобы драгоценную пыль не затоптать. Так вот чей-то след опять отпечатался.

Мда. Облом. Охотника из меня явно не выйдет.

Весь день я провела за хозяйственными хлопотами. Из-за всех этих событий я запустила свои дела. А для меня это недопустимо. Дисциплина – самое главное.

Перво-наперво, я вытащила учебник по радиофизике и громко, с выражением прочитала:

– Спектральное представление колебательных процессов!

Когда я дошла до слов «колебательный контур развивает максимальную амплитуду колебаний в момент резонанса…» мои мозги окончательно вскипели и отказались соображать.

Посчитав, что интеллектуальную нагрузку на сегодня я получила, я отложила книгу и занялась духовными практиками. А именно – общением с Природой.

Из Природы у меня были только деревце «айвы», парочка отростков «айвы» и четыре проросших ростка овощей. Вот всем этим я и занялась.

Перво-наперво тщательно осмотрела все растения. Деревце после повреждения ещё не отошло, верхние два листочка начали засыхать и пожелтели. Скоро, значит, отвалятся. А вот чуть ниже вроде всё было не столь ужасно. Оба отростка чувствовали себя вполне нормально. Думаю, вскоре придется отсадить ещё один. Опять встала проблема с горшками или другими ёмкостями для выращивания. Семена тоже не порадовали. Три росточка поднялись где-то на два-три миллиметра, а вот одно семечко что-то не торопилось. Как бы не погибло. Аккуратно, скрепкой, я немножко отодвинула землю от семечка (вдруг там прикорневая шейка засыпана или как там правильно?). ну, в общем, что знала и могла – то сделала. Теперь остаётся только ждать.

Осмотр четырёх не проросших семян ничего не дал. Или мертвы, или ещё не время для них. Ладно, спешить мне некуда, буду ждать дальше.

Интересно, из тех, что проросли, какие овощи у меня будут? Почему-то мне больше всего хотелось помидор. Было бы просто здорово. Люблю помидоры. Ещё бы хорошо какую-нибудь петрушку или укроп. Да, в принципе, любой овощ подойдёт. Хотя я ненавижу физалис (и не удивлюсь, если по закону подлости именно физалис у меня и вырастет. Причем из всех семян. Вот я тогда буду смеяться!).

Улыбаясь таким своим мыслям, я осторожно полила все растения и на этом моя духовная часть программы на сегодня была выполнена.

Осталась последняя часть – физическая. Так как я, так и не смогла заставить себя приседать и отжиматься, то к физической части программы я малодушно отнесла все хозяйственно-бытовые работы и на этом успокоилась.

Поэтому сегодня я занялась тем, что распутывала бобину с нитками, которая досталась мне по обмену. Нитки были плохого качества, рваные, с катышками. Приходилось очень аккуратно распутывать – от малейшего неосторожного движения они рвались и запутывались ещё больше.

Наконец, окончательно умаявшись от этой чёртовой бобины, как от всех своих страхов и сомнений суммарно, я плюнула, отложила её подальше, иначе мои нервы не выдержат такого издевательства, и я могу в сердцах сбросить её в дырку туалета. А этого делать нельзя. Нужно же вязать носки на обмен.

На эту ночь я подготовилась более основательно.

Я не пожалела бутылку. Да, дефицит, да в этом мире каждая вещь, любая ерунда, будь то ржавая скрепка или рыбья косточка, имели большое практическое значение. Всё для выживания. А в этом процессе, как известно ни одна мелочь не лишняя. Но бутылку я побила. Взяла блин от штанги и херакнула по бутылке, раз, второй третий. Осколки стекла я рассыпала поверх пыли.

Теперь осталось дождаться ночного гостя.

Я помылась, почистила зубы водой (зубным порошком в целях экономии я чистила утром), опять сунула нож под подушку и легла спать, не раздеваясь.

Проснулась я от хруста стекла под подошвами. Рывком я подняла голову…

Глава 11

Очнулась я рывком. Тошнота была такая, что меня вырвало. Голова была тяжелая, руки дрожали.

Проморгавшись, я поняла, что сижу на полу. Вокруг – битое бутылочное стекло, почему-то кровь. Я посмотрела на свою руку – кровь была моей, видимо я, когда упала, порезалась. Но сейчас она уже запеклась – очевидно, я была без сознания долго.

Что со мной?

Почему мне так плохо?

Я медленно-медленно сделала глубокий вдох. Затем – выдох. Ненадолго задержала дыхание. Посчитала про себя до тридцати. Положено полторы минуты, но у меня была такая слабость, что и столько было уже много. Затем выдохнула, глубоко-глубоко. Подышала полминуты быстро-быстро, затем опять быстро-быстро, но уже ртом. Ещё выдохнула.

Фух, немного отпустило, а в голове прояснилось.

Простая дыхательная гимнастика привела меня в чувство. Я опять огляделась – в кресте, кроме меня, никого больше не было.

Но мне же не привиделось! Я ведь точно слышала хруст стекла, шаги.

Более того сейчас я более отчётливо припоминаю, что успела заметить фигуру. Похоже на космонавта в скафандре. Или на голове какая-то маска, а, может, закрытый шлем, как у ныряльщика.

Это человек? Скорей всего да.

Вероятно, он усыпил меня. Причем выпустил в лицо струю какого-то гадкого газа. Явно газ токсичный, потому мне сейчас так плохо. С огромным усилием, я попыталась встать на ноги. С третьей попытки у меня это кое-как получилось. На дрожащих ногах я подошла к топчану, где были мои вещи и, покопавшись в сумочке, вытащила маленькое зеркальце.

Посмотрела на себя. Да, так и есть. Под глазами мешки и они опухшие, красные. Глаза тоже воспалённые, слезятся, даже сосуды полопали.

Я подковыляла к трубе и принялась смывать раздражающее вещество большим количеством воды. Промыла глаза, тщательно умылась. Вымыла руки, сполоснула рот.

Гадство!

Так подставилась! Он же мог и убить меня, и что хочешь сделать.

Но не сделал.

Я попила воды. Тошнота не проходила. И слабость не проходила.

Надо прилечь. Но скоро дёргать рычаг. Если сейчас лягу – могу уснуть и пропущу время. А этого нельзя. Спать нельзя. Голова кружилась всё больше и больше, я ещё раз умылась. Не помогло – вода была тёплая.

Нет, нужно взбодриться. Я прошлась по периметру моего каземата. Придерживаясь рукой за стенку. Вроде в голове чуток прояснилось. И уже не тошнит. Я поприседала. Два раза. Ну хоть так. Сделала несколько махов руками.

Рычаг получилось дёрнуть со второй попытки – настолько была слабость в руках.

Дни потекли за днями, я выполняла всё, как механическая кукла. Как белка, которая бегает по кругу. Я заполнила всё время какими-то делами – то носки вязать, то нитки распутывать, наматывать на клубочки, то стирать, то убирать. Постоянно находилась какая-то ерунда, которая требоваламоего внимания. Но делала я это всё без души. Просто делала и всё.

И в один прекрасный момент, раскладывая лоскуты тканей, я вдруг поняла. Что еще день-два в таком ритме, и я не выдержу, или сорвусь или сойду с ума.

Нужно было что-то делать. Но вот только что?

В осознании надвигающейся беды я забегала по кресту.

Да, для меня самым страшным оказалось не выживание, а я сама.

Тогда я заставила себя читать. Я читала всё подряд: радиофизику, художественные книги, библию, перечитывала записи моих предшественниц. Это немного меня взбодрило, но я всё равно понимала. Что скоро я опять начну сходить с ума от скуки и монотонности.

Поэтому новая стыковка стала для меня как манной небесной.

Я бросилась к люку, даже не выполнив своё обещание быть всегда сдержанной и иметь строгий и чопорный вид. Я побежала как была, в грубом рубище, лохматая.

Лязгнули люки и поползли вверх.

Я стояла и от нетерпения переминалась с ноги на ногу. Я бы сейчас была рада любому человеческому лицу, даже луковианцам, даже Фавну. Я больше не могла быть одна, мои мысли меня побеждали.

Мне повезло. Когда люк раскрылся, я увидела Анатолия!

– Анатолий! – радостно воскликнула я и засмеялась. Я смеялась так долго, что аж слёзы брызнули с глаз.

– Мария! – строго сказал он, – у вас истерика. Что случилось?

– Как хорошо, что я вас увидела! – выдохнула я и опять, не сдержавшись, засмеялась.

– Мария, сожмите сильно кулаки, – велел Анатолий, – сильно-сильно! А теперь подышите. Подышали?

Я кивнула.

– Хорошо. А теперь рассказывайте, что произошло?

Я рассказала. И о странных шагах, и о моей ночевке в чуланчике, и о моих попытках поймать страшного гостя, и о моём почти успехе, который закончился столь печально.

– Понятно, – нахмурившись, сказал Анатолий, – а с вами сейчас что происходит? Почему такой вид? Вы сами на себя не похожи, Мария.

– Я схожу с ума, – ответила я и опять начала рассказывать.

– Мда… такое здесь бывает. Причём слишком часто. Вы утратили смысл жизни, – просто сказал Анатолий и улыбнулся, – но ничего, я вам его верну.

– Верните! – попросила я.

– Вам же Вера Брониславовна рассказывала, что мы с нею скоро уйдём наверх? – спросил Анатолий.

Я кивнула.

– Кстати. Она очень довольна вашими носками, – улыбнулся Анатолий. – Спасибо большое. Я сперва хотел вам дать одну вещь. Для рукоделия. Но теперь вижу, что вам нужно кое-что другое. Подождите секунду.

Он исчез в глубине своего креста, а я осталась ждать, прислонившись разгоряченным лбом к холодной стене.

– Вот! Держите! – Анатолий появился так внезапно, что я аж вздрогнула. Он просунул в щель между люками брошюру. Я вытащила её и посмотрела. Она была небольшая, потрёпанная, видно, что прошла через много рук.

– Спасибо, – вежливо сказала я.

Раскрывать не стала. Времени и так мало, потом посмотрю.

– Мария! – очень серьёзно сказал Анатолий, глядя мне прямо в глаза, – вот вам задание. Очень важное. Слушайте внимательно и не перебивайте. До того момента, как вы подниметесь наверх, вы должны по этой книге составить шифр.

– Зачем? – я ожидала всего, чего угодно. Но слова Анатолия меня шокировали.

– Нам нужно прятать свои письма от тюремщиков. Вы же сами видите, что происходит, они обнаглели и уже вторгаются в наши камеры.

– А почему я?

– Потому что вам нужна цель, Мария. Нужно себя чем-то занять. Вот и займёте. Кроме того, вы работали в библиотеке, у вас есть какие-то навыки по работе с книгами.

– С книгами – да, но не с шифрами.

– Считайте, что это у вас повышение квалификации, – лукаво хмыкнул Анатолий и добавил, – следующее задание будет тоже трудным, не знаю даже, справитесь ли…

– Справлюсь! – пообещала я.

– Даже не сомневаюсь в этом, – на полном серьёзе ответил Анатолий, – итак, вы должны выбрать и завербовать в наше общество двух человек.

– Общество?

– Да, у нас есть свой тесный круг и мы преследуем вполне практичные цели.

– Какие?

– Поклянитесь никому из посторонних не выдавать наш секрет…

– Клянусь! – меня уже аж распирало от любопытства.

– Сейчас я могу сказать вам только одно – главная цель нашего общества – это подготовка к освобождению отсюда.

Я ахнула.

– И ещё! – нахмурился Анатолий, заметив, что лампочка предупредительно моргнула, – вы записки не получали?

– Какие записки? – удивилась я.

– Они обычно суют их в пробки от винных бутылок. Вы же вино получали?

– Да, конечно, – кивнула я, – но записок я не видела, я все бутылки сменяла Пьяному Французу.

– Вот и хорошо, они там ересь пишут. Не читайте эти записки! – велел Анатолий.

Лампочка замигала быстрее.

– Всё, Мария! – крикнул Анатолий, перекрикивая лязг закрывающегося люка, – ждём вас наверху. Дёргайте все три рычага. Чего бы вам не говорили! Никого не слушайте и ничего не бойтесь! Помните о...

Люк с грохотом закрылся, отрезав меня от Анатолия.

Наши кресты уже давно разошлись и каждый летел по своей траектории, а я всё стояла, сжимая книгу в руках и смотрела невидящим взглядом на монолитную стену.

У меня теперь есть Цель!

От осознания этого я заверещала, как пятиклассница, крутнулась на одной ножке и попрыгала в сторону своего топчана. На одной ножке.

Кстати, я глянула на пол (стекло я пару дней назад аккуратно смела и убрала, а пол вымыла). Так вот, посмотрела я на пол и решила сделать «классики». Ну а что, мой пол – что хочу, то и делаю! Буду прыгать и соревноваться сама с собой.

Я показала язык рычагу и села на топчан.

Настроение было такое. Дурашливое.

Я раскрыла книгу – «Краткий очерк криптографии». Ого! Я перелистала, в глазах зарябило от символов. Ну что же! Вызов принят. Вы хотите свой шифр! Он у вас будет! Или я не Машенька Покровская!

Весь день, точнее его остаток, я не находила себе места. Тайное общество! Здесь есть тайное общество и мне позволили к нему приблизиться! Это же просто прелесть! И цель мне нравится – готовиться к выходу на свободу.

Вот только не совсем понятно – выход на свободу через сорок лет или выход на свободу досрочно? А если досрочно, то как именно?

Есть над чем подумать.

И главное, мне нужно найти и завербовать ещё два человека.

Ну что же, будем искать.

Насколько я поняла, здесь новички появляются довольно часто. Вряд ли Анатолий имел в виду тех людей, с которыми я уже общалась ранее. Он с ними тоже наверняка общался, и не раз, но ничего о них не сказал. Значит, они оказались неподходящими. Кроме Веры Брониславовны, но она, как я поняла, тоже состоит в Обществе.

Хотя, с другой стороны, из этого списка, Палюля Рамирович вполне может быть и неплохой кандидатурой. Только почему они сами его не вербанули? Этот вопрос тоже нужно понять. Спросить его? А как? Спрашивать напрямую нельзя. Значит, есть ещё что-то, какой-то критерий (или несколько критериев), который является определяющим, при выборе кандидатур.

Я села на топчане поудобнее и принялась рассуждать.

Итак, если взять для примера Палюлю Рамировича, то в отличие от того же Агронома (не дёргает за рычаг), Пьяного Француза (пьет) или Фавна (похотлив, пристаёт к женщинам и запугивает их), Палюля Рамирович вполне нормальный, неглупый и доброжелательный человек. Тогда почему же его не пригласили в Общество?

Как варианты – он может быть излишне болтлив (?) или у него нет чего-то, какого-то свойства, которое необходимо для того, чтобы человека приняли в Общество.

С этим нужно ещё разобраться.

Меня саму ещё, вроде как, не приняли (или приняли?), поэтому всё, что я могу, это искать кандидатуры и обрабатывать их потихоньку (ну, здесь по-быстрому и не получится).

Ладно, дальше.

Эти кандидатуры (люди) должны иметь какие-то качества, которые могут быть полезны Обществу. Теперь вопрос – какие качества? Если цель – выход на свободу (приму версию, о досрочном выходе, вряд ли нужно создавать Тайное Общество, чтобы готовиться к выходу через сорок лет, который и так по любому наступит). Значит – досрочный выход. То есть – конфронтация с тюремщиками, с системой, возможно бунт, вполне возможно, что вооруженный бунт, но скорее всего – побег.

Да, побег!

От осознания этого такого простого варианта, я несколько минут сидела, словно громом пораженная!

Всё правильно! Они готовят побег. Чтобы преодолеть все барьеры от системы, нужно хорошо подготовиться и ещё нужны определённые качества.

Какие качества нужны для побега?

Ну всякие там храбрость-надёжность – это, само собой. Но, чтобы вынести все перипетии побега, нужна хорошая физическая форма.

Есть ли у Палюли Рамировича хорошая физическая форма? Явно, что нет. Возможно это одна из причин, почему его кандидатуру даже не рассматривали. Вполне возможно, что там ещё что-то. Но так как у меня вводных данных нет, остановлюсь пока на этом.

Кстати, если брать за критерий физическую форму, то как дело обстоит у меня?

Я уже здесь примерно второй месяц, а физкультурой пренебрегаю. Заменила её на бытовые дела – стирка-уборка, и вполне собой довольна. А это ведь неправильно! Если придётся, к примеру, лезть по каким-то трубам, то сколько я смогу провисеть на руках? А смогу ли я подтянуться? Или я считаю, что меня кто-то должен тащить? Ну это вряд ли.

Так, нужно проверить.

Я решительно соскочила из топчана и стала проверять свою физическую форму.

Результаты не просто оказались неутешительными, а буквально меня ошеломили.

Итак, присесть я могу тридцать два раза. Потом начинают болеть колени, и я больше не могу. Отжаться от пола у меня получилось всего четыре раза. Да и то, последнее отжимание было не до конца. Дальше, я решила попробовать подтянуться. В санузле с потолка висел крюк (на котором повесилась моя предшественница). Я прошла туда и аккуратно, стараясь не угодить ногой в дыру, ухватилась руками за крюк (было неудобно) и попыталась подтянуться. В общем, всё, что я смогла – это пару секунд повисеть, болтаясь, как одинокий носок в стиральной машинке. Затем мои руки самопроизвольно разжались. Хорошо, что я успела отскочить в сторону. Если бы нога попала в дыру, я могла бы остаться и без ноги.

Плохо. Дела мои обстоят плохо! Точнее очень плохо!

Итак, моя физическая форма в глубоком минусе. Так что побег я не выдержу.

Но есть и хорошая новость. Это то, что время до побега ещё есть. Причем подозреваю, что там много времени. Год, или гораздо больше. Так что при желании я вполне могу набрать форму.

И она у меня должна быть прекрасна!

Когда я работала в Ленинке, у нас были нормы ГТО, я уже плохо помню все нормативы, но, по-моему, там были и наклоны, и прыжки, и ещё куча всего. Значит, надо вспоминать, возможно, спросить у старших узников, тех, кто из СССР.

А для себя нужно составить программу и следовать ей. Более того, мои показатели должны постоянно повышаться. А ещё при побеге, может быть, придётся драться. Я особой физической силой не отличаюсь (да никакой, даже не особой не отличаюсь), так что меня прихлопнут первой, если я сама не сорвусь с какой-нибудь трубы на своих слабых руках.

Значит, я должна выбрать что-то такое, чтобы я могла, в случае необходимости, защитить себя от врагов. А как я могу? Драться я не умею, учить меня некому, физическая форма у меня более, чем плохая, да и не сможет обычная женщина победить мужчину. Значит – остаётся оружие.

Хм, оружие.

А какое оружие у меня может быть?

В идеале это пистолет или что-то подобное. Но здесь у меня его нет и в ближайшем будущем мне его заиметь не светит. Не буду же я его выменивать на носки и кружевные рюшки?

От осознания такой мысли я рассмеялась. Представила, как я связала гольфики с кружевными рюшками и помпончиками и как я вымениваю их на револьвер. Бред какой.

Значит, остается только холодное оружие. Мечи-луки-арбалеты у меня не наблюдаются, да и не умею я в них. Значит, только нож. Вот нож у меня есть. Да, он хлипковатый, из паршивой стали. Но всё-таки это – нож. Дал же мне Анатолий заточку, значит, вполне возможно выменять хороший нож на те же носки.

Ситуация с Фавном показала, что жахнуть ножом человека по руке я могу вполне себе спокойно, без всяких там душевных стенаний и угрызений совести (хотя были у меня потом угрызения, но я их победила).

Но если быть совсем-совсем честной, мне удалось провернуть всё это с Фавном, потому что, во-первых, он не ожидал от меня такого. Я усыпила его бдительность, кроме того, внешнее впечатление обо мне его обмануло. Во-вторых, был барьер в виде наших крестов, я его жахнула по руке, а сама отбежала, чтобы он не смог мне ничего сделать. А вот если бы дело происходило в одной комнате? Да он бы прибил меня с полщелчка! Поэтому мне нужно подготовить себя так, чтобы я умела управляться с ножом очень ловко и в независимости от того, есть ли барьер или же дело происходит в одной комнате.

Хорошо было бы научиться метать ножи на расстоянии.

Отличная мысль!

Я решила сделать мишень и буду каждый день, утром и вечером, упражняться в метании ножа.

А для вербовки кандидатур нужно прописать вопросы и критерии отбора.

В общем, дел у меня появилось невпроворот!

Глава 12

Меня пытались убить.

По сути я и выжила сейчас лишь чудом. Но лучше расскажу по порядку.

После того, как Анатолий дал мне Цель (Миссию, Особое Задание, Смысл Жизни – вариантов много), так вот, после этого я сосредоточилась исключительно на этой цели.

Я составила новый график, где подробно расписала, что и сколько раз я должна делать и текущий прогресс: приседания, пресс, отжимания, подтягивания на крюке, прыжки. Думаю, со временем нужно будет включить сюда и бег, но в калошах бежать – такое себе, а в босоножках на шпильках – это вообще бред. Поэтому слово «бег» я хоть и написала, но рядом поставила – «обменять обувь», подчеркнула и добавила восклицательный знак.

Вторым пунктом в моём графике была криптография. Скажу честно, я особо в ней не продвинулась. Ну не было у меня математического мышления! Я – концентрированный гуманитарий. Но тем это задание интереснее. Значит, будем нарабатывать необходимые навыки.

Третьим пунктом у меня было «повышение моего благосостояния и комфорта». Я продолжала вязать носки, пыталась вязать кружева, пока не особо так, как хотелось бы. Кроме того, я регулярно проводила уборку и стирку.

Четвёртым пунктом у меня было «озеленение». Если раньше я планировала выменивать на зелёные ростки что-то полезное в быту, то после нескольких неудачных попыток, поняла, что, возможно, кроме меня, здесь это больше никому и не нужно. А раз так, значит, заведу себе личный зимний сад.

Помня, как изумился Анатолий, увидев меня в растрёпанном виде, к следующей стыковке я подготовилась правильно: расчесала и тщательно заколола волосы, аккуратно расправила все складки на одежде. Нацепила небольшую ленточку на ворот.

На обмен я приготовила носки и отложила, отставила-таки один росточек (а вдруг кому-то и надо будет) и поставила рядом бутыль с вином.

Всё, я готова.

Когда произошла стыковка, я нацепила на лицо учтивую улыбку, подхватила вещи на обмен и пошла к окну.

– Добрый день, – на меня смотрел плотный приземистый человек.

Его маленькие глубоко посаженные глазки, оттопыренные вялые уши и какое-то багрово-красное лицо мне сразу не понравились. Но я отогнала от себя глупые эмоции – с какой стати я должна кого-то судить только по внешнему виду? Если бы всё было так, то в прошлую стыковку тот же Антолий при виде всклокоченной истерически хохочущей меня с должен был бежать от люка прочь.

Я не стала обращать внимания и любезно поздоровалась.

– Вы Мария? – спросил человек и облизнул алые губы.

– Д-да, – растерянно кивнула я. – А вы? И откуда вы меня знаете?

– А меня называют Щукарь, – тонко хохотнул мужчина. – Ты носки вяжешь, вот все и знают. Мария – золотые руки! А мне нужны носки. И что там у тебя ещё есть?

– Носки, сухари, вино, зелёное растение, – начала перечислять я.

– Растение мне без надобности, а носки, сухари и вино – надо. Сколько носков у тебя?

Я аж замешкалась, с собой у меня была одна пара, но подготовлено было ещё две, на следующую стыковку про запас.

– Всего три, – сказала я.

– Сойдёт, – кивнул Щукарь, – мало, но сойдёт. Давай всё, но на следующий раз свяжешь еще две пары.

Я хотела спросить, зачем так много, но если уж на то пошло – это не моё дело.

– Хорошо, – ответила я, – подождите минуточку.

Я сбегала к своему топчану и прихватила ещё две пары носков и последнюю банку найденных сухарей.

– Да, всё тут, – сказала я, когда вернулась, и добавила, – а на что вы хотите меняться? Понимаете, мне не всё нужно, а некоторые вещи очень…

– Знаю, знаю! – не дал мне договорить Щукарь, – тебе нужны всякие нитки, тряпки и всё такое, для рукоделия. И у меня это есть!

Он широко улыбнулся и опять облизнул языком свои толстые багровые губы:

– Смотри, что я могу тебе поменять – есть нитки, много ниток, всяких цветов, в основном шерсть и шелк, есть коклюшки для плетения кружев, есть большая банка какого-то женского крема, срок годности ещё не истёк, есть помада и разные женские краски, женское платье, бюстгальтер и две новых простыни…

– Бюстгалтер? Женский крем? – удивилась я.

– Шел из магазина, жене и дочери подарки к восьмому марта нёс, когда сюда попал, – нахмурился Щукарь, видно было, что ему неприятно это вспоминать, – хранил у себя долго, мне-то без надобности. Но носки нужны и остальное. Так что? Будешь меняться?

Я обрадованно закивала:

– Конечно буду!

– Только твоего барахла на моё маловато, – сказал Щукарь, – что ещё есть?

– Золотой браслет и кольцо, – торопливо сказала я.

– А книги? Книги есть?

– Есть художественные и радиофизика.

– Неси художественные! – велел он, – и поторопись.

Я опять метнулась к себе, выгребла все художественные книги (жалко, но вещи первой необходимости нужнее), вытащила золото и побежала к окну, чуть не теряя калоши.

– Вот! – радостно выпалила я.

– Клади! – велел Щукарь, – только быстро – скоро конец же.

Я быстро принялась заталкивать вещи в щель для обмена. Вещей было много, пришлось дважды заталкивать и ждать, пока Щукарь не заберёт.

– Теперь моя очередь, Мария, – усмехнулся Щукарь и сунул в щель какой-то предмет, быстро толкнув лоток ко мне. Оттуда моментально повалили густой едкий дым. Я аж закашлялась.

– Привет тебе от Фавна, маленькая дрянь! – загоготал Щукарь, затыкая со своей стороны щель одеялом, – но не бойся, яд тебя не сразу убьет. Дня три поживёшь.

Он опять громко и радостно захохотал.

Дым продолжал валить и сделать я ничего не могла. Лязгнул люк и окно между нами закрылось. Я отпрянула от окна, но дым всё прибывал. Насколько я поняла, Щукарь бросил в щель какое-то вещество, которое давало дым, лоток был на моей стороне, люк захлопнулся, так что вытащить это вещество и, к примеру, выбросить его в дыру в туалете, я не могла.

А дым всё сильнее царапал мне глотку, я кашляла уже не прекращая. Отбежала в другой конец креста, но не помогло – яд распространялся по помещению молниеносно.

А ведь меня предупреждали, что Фавн этого так не оставит!

Я упала на пол, зашлась в захлёбывающемся диком кашле. Началась рвота. Пошла носом кровь.

Меня буквально выворачивало наизнанку, руки и ноги начали непроизвольно сокращаться. Я билась в припадке не знаю, сколько.

Очнулась от дикого холода.

В полной темноте.

Где я? Что со мной?

Некоторое время я лежала, пытаясь прийти в себя. Получалось плохо.

Я попробовала пошевелить рукой. Но от этого движения мышцы начали как-то неправильно сокращаться и меня выгнуло дугой. Я опять закашлялась. Во рту был острый металлический привкус. Я задыхалась.

Очевидно я снова потеряла сознание.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я пришла в себя во второй раз.

Я так и лежала на полу в ледяной темноте.

Вокруг меня была зловонная лужа, руки и ноги непроизвольно дрожали, по ним словно миллиарды злых кусючих муравьев бегало туда-сюда.

И холод. Адский проникающий до костей холод.

Я попыталась вспомнить, что случилось и почему я здесь лежу в таком состоянии.

Сперва ничего не получалось.

Потом получилось. Но лучше бы я не вспоминала.

От ужаса всей ситуации я зарыдала, рыдания перешли в кашель. Спазмы длились и длились, казалось я выплюну лёгкие. Во рту поселился горький вкус желчи.

Потом меня накрыла такая паника, что я не могла нормально вдохнуть. Я хотела сесть, чтобы прокашляться, но поняла, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Я была полностью парализована, практически полностью, хотя кашлять я могла, дышать тоже.

Не знаю, сколько прошло времени, сколько я так лежала на ледяном полу, не в силах пошевелиться, захлёбываясь в кашле.

В какой-то момент, когда я в очередной раз пришла в себя, я поняла, что могу шевелить руками. Ногами ещё не могла. А руками – шевелю понемногу.

И я поползла. Ломая ногти об неровность каменного пола, разрезая подушечки пальцев, я ползла и ползла, с усилием цепляясь за каждый выступ, каждую выемку. Моя цель – рычаг. Чёртов рычаг. Это из-за него я сейчас в ледяной темноте, стучу зубами от адского холода.

Нужно дёрнуть рычаг.

Тогда всё будет хорошо.

Всё наладится.

Главное – доползти.

И я ползла.

Кажется, прошла целая вечность.

Но я всё равно ползла.

Говорят, дорогу осилит идущий. Я осилила. Я теперь возле рычага.

Я вижу его, тьма хоть и плотная, но еле уловимые очертания рядом от него условно рассмотреть можно. Я трогаю его рукой. А вот дёрнуть не могу.

Сил нету.

Чёрт!

От безумности ситуации я рассмеялась. Мой хриплый каркающий смех опять перешел в захлёбывающийся кашель.

Каково это – находиться рядом с рычагом, от которого у тебя будет и тепло, и свет, а сделать ничего нельзя.

Кажется, я опять провалилась в забытье.

Я качалась на волнах прострации: туда-сюда, туда, сюда…

Ну и чёрт с ним. Значит – умру.

Наверное, так всем будет лучше.

И пусть серый бюргер из кнайпы «Пляска смерти» порадуется – Мария не выжила. Не смогла.

Не знаю, сколько я так пролежала. В себя пришла от того, что дико захотелось в туалет. Внутри резало так, словно раскалённым гвоздём кто-то вкручивал. Возможно на холодном полу я простудила мочевой. Скорей всего так и есть. Боль была адская. Ничего не соображая от дикой режущей боли, сама не знаю как, я резко подхватилась, дёрнула за рычаг и поплелась на заплетающихся ногах к трубе с водой.

Хоть мне и было так плохо, а всё же я ещё соображала. И понимала, что только что я откатилась обратно к нулевой точке. А, значит, интервалы между дёрганьем рычага будут минутные. И я не успею дойти до туалета и потом вернуться обратно.

Поэтому и побрела к водостоку.

Мочеиспускание стало для меня пыткой. Адской, болезненной пыткой. Резь была такая, что хотелось орать. Я сцепила зубы, терпела.

Это отняло у меня последние силы. Я свалилась прямо тут, у водостока. Дала себе пару секунд прийти в себя. Минута пройдёт быстро, а дёргать рычаг за меня никто не будет. Немного посидела. Ну что ж, будем считать, что я отдохнула. Мощным рывком я поднялась на дрожащие ноги. Сходила, дёрнула. Вернулась.

Затем я вымыла руки и лицо, прополоскала рот и принялась пить. Если это отравление, то яд попал внутрь. А, значит, нужно много воды. Только обильное питье сможет меня хоть немного очистить. Да, потом приспичит опять в туалет. И опять будет адская боль. Но нужно хоть немного вывести токсины. У меня нет ни активированного угля, ни молока, ничего. Но есть вода. И я буду её пить.

И я пила, пила, когда, казалось, больше воды в меня не поместится, я сунула два пальца в рот. И так я повторяла раз пять: пила, блевала, бегала дёргать за рычаг. Опять пила, опять блевала, опять рычаг…

Не знаю, сколько прошло времени. Я понимала, что спать мне нельзя – интервалы сократились обратно, чуть больше минуты. А я так ослабела, что стоит мне уснуть и всё – проснусь обратно в темноте и холоде.

Мне страшно подумать, сколько урона сегодня было для моего здоровья. Если не считать общего отравления (я не знаю, что это за яд, но то, что он сильный – однозначно), то я получила ещё и сильнейший цистит, возможно простуду, возможно какие-нибудь артрозы. Да всё что угодно может быть.

И самое паршивое, что лекарств у меня практически нету. Да ничего нету.

Я заплакала.

Мне было плохо, больно, страшно, одиноко.

Вот что за жизнь? Если это такой ад, то я теперь понимаю, почему люди ходят в церковь. Почему молятся, почему просят бога спасти от этого. Я вот не ходила. И теперь у меня свой персональный ад.

И поделом мне! Вот что у меня была за жизнь? Я могла поступить в аспирантуру, я подавала надежды, и старенький профессор с кафедры культурологии и библиографии предлагал мне идти заниматься наукой под его руководством. А я? А я решила, что для меня любовь, семья – главное. А потом наплевала на семью и на любовь, бросила мужа и сыновей, и сбежала к Бенджамину в Цюрих.

Ну вот и результат.

Теперь сижу, скорчившись от боли на холодном каменном полу в тюремной келье и боюсь уснуть, потому что ежеминутно нужно дёргать рычаг, иначе околею от холода в темноте.

Боженька меня наказал.

Я ещё посидела и немного поплакала.

Было так жалко себя.

А потом я подумала: ну ладно, он меня наказал за мои плохие дела. А почему же он не наказывает ни Фавна, ни Щукаря? Почему я сейчас трясусь от холода и боли, а они сидят в тёплых кельях и с наслаждением едят медовый кекс?

Что-то, значит, я неправильно рассуждаю.

Не так.

Я опять дёрнула за рычаг. От мыслей о кексе живот свело и заурчало.

Я ещё ничего не ела. А потом меня тошнило. И кормить в ближайшие дни не будут. Это я точно знала. И самое страшное, что, уверившись, что всё у меня хорошо, всё под контролем, я не делала запасов. Еды у меня в келье нет! Вообще нет! Даже когда я только попала сюда, у меня были зефирки и бутерброд. А теперь и этого нет.

Дура! Какая же я глупая дура!

Как можно быть такой беспечной?! Как можно расслабиться?!

Есть захотелось ещё больше. Я попила воды. Голод чуть стих. Я понимала, что это на пару минут, но пусть хоть пару минут передышки у меня будет.

Интересно, яд всё ещё остался в келье? Я давно подозревала, что по логике здесь должна быть отдушина. Иначе, если бы свежий воздух не поступал – то рано или поздно узник использует весь кислород и задохнётся.

Значит, есть. Это хорошо. Часть яда вытянет.

А остальное? Часть попала внутрь меня. Оно мне ещё не раз аукнется. Если я выкарабкаюсь, конечно. Но я выкарабкаюсь. Должна выкарабкаться. И они оба – и Фавн, и Щукарь, у меня кровью умоются.

Я ещё не знала как, но то, что я жестоко им отомщу – я знала точно.

К Щукарю счёт был выше, чем к Фавну. Это была наша с Фавном война, а он влез. И чуть не убил меня. А, может быть, и убил. Может, я сейчас медленно умираю, просто ещё не знаю об этом.

Но в любом случае, раз я не умерла сразу – значит какое-то небольшое время я продержусь. И за это время я должна убить Щукаря. И Фавна.

Причем Щукаря надо убить с особой жестокостью. Я хочу, чтобы он долго мучился. Как я сейчас. Но в сто раз сильнее.

Невольно я усмехнулась. Вот кто бы сейчас поверил, что человек с такими ужасными болями, с такой слабостью сидит, скорчившись, на холодном полу, потому что сил дойти до топчана нету, и вместо того, чтобы думать, как выжить, сидит и рассуждает, как будет убивать двух здоровых мужиков в изолированных кельях, но убивать не просто так, а чтобы они подольше мучились!

Я ухмыльнулась. Щеку прострелило болью. Видимо, когда я падала, ударилась. Я потрогала – запёкшаяся кровь, ссадина. Возможно будет шрам.

Я вздохнула. Шрам на лице женщины – это так некрасиво. Хотя кто меня здесь видит? Кому я нужна.

Все меня только убить или обидеть пытаются. Или оскорбляют.

Мне стало так жалко себя, что я опять заплакала.

И лишь необходимость дёргать за рычаг вывела меня с этого состояния.

Дёргала я сейчас с ещё большим трудом. Рычаг, который всегда так легко поддавался, стал тяжеленным, приходилось буквально наваливаться на него. Это я так ослабела.

Если я не найду выход – не знаю, что со мной дальше будет.

Я чувствовала, что ещё чуть-чуть и Машеньки Покровской не будет.

Опять начало трясти.

Блин, мне бы хоть какие-то лекарства. Но ничего нету.

И тут мне в голову пришла светлая мысль. Ну, или глупая, но других вариантов не было. У меня есть зелень. А вдруг она обладает какими-нибудь спазмолитическим действиями?

В общем, хуже мне уже не будет. Шатаясь и оступаясь я побрела к моему «зелёному саду». От холода растения чувствовали себя неважно. Из «айвы» листики начали облетать и жухнуть.

– Извини, – сказала я ему, – я знаю, что это нехорошо, ну а вдруг ты лекарственное. Может быть это меня спасёт. А, может, и убьет. Но умру я в любом случае от ядовитого газа или от твоих ядовитых листьев. Но с тобой у меня есть крошечный шанс. Меньше одного процента. Но он есть. А если я буду просто сидеть – то шанса у меня не будет вообще.

Деревце мне не ответило, а я принялась обрывать листья, даже пару веточек сорвала, подобрала пожухлые и стала их есть, медленно и тщательно разжевывая. Горечь была такая, что хоть вешайся. Но я всё равно ела. Сходила дёрнула за рычаг, потом попила немного воды, и опять ела.

Если бы я разгрызла почку таблеток левомицитина – и то горечь была бы меньше. Но я съела всё, до последнего листочка или веточки.

Осталось ждать, чем всё закончится.

Теперь я или сдохну, или выживу и выздоровею.

Глава 13

Наверное, это смешно, но я выжила. Не знаю, то ли концентрация яда была слабой и Щукарь всё наврал, то ли это из-за того, что я устроила себе интенсивное водное промывание, то ли из-за лечебного деревца. В общем, я решила, что это деревце меня и спасло.

Мне стало легче. Значительно легче. Уже не кружилась голова, ушла боль в желудке и в мышцах. Ушел острый металлический привкус. Есть, конечно, хотелось сильнее, цистит усилился, кроме того, я стала покашливать, но зато я была живая.

Меня не кормили.

Я подсчитала, что если буду регулярно дёргать рычаг, то завтра к вечеру или послезавтра утром меня должны покормить. В первый раз именно так всё и было. А пока я решила, что сейчас у меня лечебное голодание. Это же полезно при отравлении. Да и просто так полезно. Врачи, я помню, говорили, что нужно периодически устраивать себе разгрузочные дни и голодать. Когда я жила в СССР, девчата даже на работу приносили брошюрку, которая называлась «Лечебное голодание». Так что будем считать, что у меня сейчас вовсю идёт лечебный процесс. Чем не санаторий? От этой мысли я рассмеялась, а затем аж скукожилась – внизу живота прострелило болью: цистит прогрессировал.

Эх, сейчас мне бы горячую грелку на живот, да полежать, поспать. Да выпить антибиотик – я бы вылечилась. А так, боюсь, перейдёт в хронический и всё, мне капут.

Я опять сходила и дёрнула рычаг.

Улыбнулась одобрительно – время увеличилось почти до четырех минут.

Четыре минуты – это лучше, чем одна!

Я довольно рассмеялась. Как мало надо человеку для счастья.

В тетради не писала, но для себя решила – нужно откладывать еду на чёрный день. Насушить сухарей, может, ещё что-нибудь придумаю.

Очень хотелось спать. Но я себе не позволяла. Боялась. Ходила постоянно умывалась, чтобы взбодриться. Надо держать себя в руках, сейчас самый сложный период, который усугублялся моим отравлением и общей слабостью, если смогу преодолеть – выживу, а если нет – то и думать не хочется, что дальше будет.

Но я выживу! Хотя бы ради того, чтобы отомстить Щукарю и Фавну.

Кстати, кроме этих двух уродов могут быть ещё и другие.

И как мне быть?

Я задумалась. Наверное, буду поступать вот таким образом: во-первых, с собой нужно брать одеяло или что-то подобное, чтобы, в случае опасности – успеть быстро заткнуть щель. Во-вторых, нужно давать вещи только в ответ, на обмен. Щукарь же меня не только попытался убить, он меня ещё и обворовал. Забрал золото, три пары носков, сухари. При воспоминании о сухарях мой желудок жалобно квакнул.

В ответ я сходила дёрнула рычаг и попила воды.

Мой крест уже прогрелся достаточно для того, чтобы можно было раздеться. Нет, ещё было не так жарко, как до стыковки со Щукарем, но и не так холодно, как тогда, когда я пришла в сознание в темноте.

Время у меня есть – почти четыре минуты. Поэтому я сходила к своему «складу», вытащила мыло. Сменной чистой одежды у меня не было. Я поступила просто – взяла кусок ткани, которую я планировала пустить на запасную простыню, аккуратно разрезала по центру, примерно сантиметров пятнадцать. Получилось подобие пончо.

Вот и отлично. Похожу пока так.

Затем я сходила опять дёрнула за рычаг и пошла отмываться.

Я была очень грязная, прямо очень. И я, и моя одежда.

Поэтому я намылилась, тёрла себя кусочком плотной тряпочки, которая заменяла мне мочалку, намылила волосы. Сбегала дёрнула рычаг. Вернулась, ополоснулась.

Всю одежду я замочила в мыльной воде.

Мда, эта ситуация нанесла ещё и урон моему мыльному запасу. Мыло я старалась расходовать экономно. Но сейчас не до экономии…

Я таки преодолела этот ужасный период. И вышла на дёрганье рычага в промежутке полтора часа! А это уже кое-что! А это значит, что я могла понемногу спать. И я спала. Весь мой день строился по примитивному графику: сплю – бегу дёргаю рычаг – сплю – рычаг… и так до бесконечности.

Боли в мочевом я купировала анальгином. Посчитала, что сейчас именно такой момент, когда надо лечиться, а не экономить. И я лечилась, как могла. Ходила, обмотанная ниже талии одеялом. На ноги натянула тёплые носки (хорошо, что я впопыхах просто за них забыла и не отдала ещё и эти Щукарю).

И вот долгожданный момент наступил – раздался такой знакомый, такой желанный щелчок и кормильня порадовала меня едой.

Как же бережно я несла свою богатство, свою ценность, к топчану. Как же я радовалась и предвкушала!

Сегодня мне дали тарелку из теста с супом. Густой, пахучий, гороховый, с миниатюрными волоконцами мяса и перца. А ещё дали кусочек какой-то то ли лепёшки, то ли оладьи. Она была размером с мою ладонь, если без пальцев. Тесто пористое, жирное.

Лепёшку я отложила. Сейчас нельзя объедаться. Два дня голодовки и перед этим такой удар на все органы. Нужно поберечься. Я бы и от суповой «тарелки» кусок отложила. Но от жидкости лепёшка размокнет, придётся её съесть.

Это я так говорю «придётся», на самом деле я аж пищала, так хотела сесть и сожрать всё за две секунды, проглотить не жуя.

Но я себе этого не позволила. Села перед тарелкой с супом, аккуратно отломила с краю тесто. Получилась ложка. Зачерпывая по чуть-чуть, я принялась неторопливо наслаждаться каждой крошкой. К сожалению еда быстро закончилась. Я с вожделением посмотрела на оладью. Но нет, не сейчас.

Я решительно встала и отошла подальше от топчана. Сейчас я должна заняться чем-то, что отвлечет меня от мыслей о еде.

И я знала, чем.

Конечно, первое что мне нужно было и то срочно – это отмыть пол. Там, где я упала, где мне было плохо – ох, там было что отмывать. Я туда старалась сейчас вообще не ходить.

Но нет, я сперва постираю одежду, и уже этой мыльной водой начну мыть. И это не потому, что я экономлю мыло, у меня ещё не прошла слабость, я была больна, и больна серьёзно. Если говорить честно – я была очень больна. Поэтому в приоритете – беречь силы. Отмою всё позже.

Я взялась вязать носки, но руки были ещё слабыми, нет, это не работа, а издевательство – петли получались кривыми, постоянно запутывались. Поэтому вязание я отложила. Читать тоже не могла – мысли хоть и были ясные, но надолго концентрироваться на чём-то я тоже не могла.

И я даже понимала почему. У меня был слишком сильный эмоциональный шок от того, как поступил со мной Щукарь. Человек, которому я ничего вообще не сделала, которого видела впервые. Причем меня коробило даже не то, что он пытался меня убить, а то, что он хладнокровно обворовал меня. Знал же, что я новичок, и все равно позарился на мои скудные запасы.

Я могу оправдать мародёрство на войне, когда победитель забирает оружие и ценности с трупа побеждённого. Это – законная добыча. Но Щукарь мародерствовал, до того, как стал убивать меня. Сволочь.

Я медленно подошла к моим богатствам. Точнее к остаткам. Взяла тетрадку, где было написано что-то на луковианском. Аккуратно вырвала из середины один двойной лист. Он был исписан мелким почерком, но чернила выцвели. Я нарисовала на листе жирной линией несколько мишеней. Лист прикрепила напротив топчана.

Села на топчан. Швырнула в центр мишени нож.

Нож удалился о стену, гораздо ниже листка, и, звякнув, отскочил в сторону.

Со вздохом я пошла поднимать нож. Мда, работы предстояло много.

Мысль о мести придавала мне сил. Злость – вот что держало меня. Когда я выруливала с четырех минут дёргания рычага – только мысль о том, как я буду убивать Щукаря и Фавна, поддерживали меня. По сути эти эмоции оказались для меня тем якорем, за который я уцепилась и не позволила себе сложить лапки и умереть.

Прошло несколько дней, я вышла на чуть больший промежуток между дёрганьем рычагов, сейчас мне стал доступен и второй рычаг. Моя келья вновь стала лететь. Думаю, уже скоро у меня будут стыковки с другими узниками.

Честно говоря, я теперь не испытывала совершенно никакого азарта от стыковок. Даже более того, мне больше ни с кем не хотелось общаться. Эти люди, они были гнилыми внутри. И они вполне заслужили свою участь – жить сорок лет в кресте, бегая, как белка в колесе, между дёрганьем рычагов. Скотское существование.

А я? Получается, что и я такая же гнилая внутри и тоже заслужила всё это?

Может быть.

Но зато я не обворовываю последние сухари у наивных новичков и не убиваю их ядом.

Не убиваю? Кроме Щукаря и Фавна, пожалуй. Их я приговорила.

Осталось только найти способ.

Я метнула нож в листочек – он опять упал, ударившись о стену, но теперь он уже ударился почти рядом с нарисованной мною мишенью.

Ничего, ничего, вода камень точит.

Я миллион раз, миллиард брошу этот нож, но рано или поздно я таки попаду в центр. Я представила, что это глаз Щукаря и запулила в листок – и попала в самый центр!

Бинго!

Стыковка произошла внезапно, когда я спала. Я подскочила, торопливо натянула на себя одежду (я благополучно всё отстирала, зашила, так что вид у меня был вполне приличный) и, схватив носки, пошла к окну.

Да, я теперь не неслась с нетерпением, сейчас я шла с опаской, гадая, кто это там может быть.

Мне повезло. С той стороны оказалась толстая луковианка. Она активно жестикулировала. Что она от меня хотела – я там и не поняла. Показала ей носки – она не захотела. И от небольшой полоски кружева, которое я умудрилась связать почти что на пальцах – тоже отказалась. Так ни к чему и не договорившись, мы расстались.

Ну ничего страшного. Нейтральная стыковка. Зато живого человека хоть увидела. Точнее луковианку. Я до сих пор так и не решила для себя – луковианцы это люди или нет?

Прошло ещё несколько дней. Я начала поправляться, хлопотала по своим домашним делам, пыталась читать криптографию, много тренировалась. У меня уже почти прошли головокружение и тошнота. Головные боли и боли в мочевом остались, как и кашель. Кашель стал докучать особенно сильно.

Я таки тогда здорово простудилась, пролежав столько времени на холодном каменном полу.

Теперь из каждой кормёжки я откладывала немного еды и сушила. В основном это были лепёшки, какие-то оладьи или что-то наподобие лаваша. Я мелко их резала и сушила на куске чистой ткани.Сушилку я сделала очень остроумно – в стенах кое-где были набиты типа гвозди или штыри, но немного закрученные неровными петельками. Я протянула над головой две веревки, на которых закрепила кусок ткани. И вот на этой ткани я и сушила сухари. Печки-то не было, приходилось сушить на тёплом воздухе. Пока получилось мало. Ну так, чтобы сесть и за раз хорошо покушать. Ну или два раза, но понемногу.

Но я не расстраивалась – времени у меня полно, так что насушу ещё. Тем более, я уже научена горьким опытом, поэтому каждый раз к окну стыковки я подходила с большой осторожностью и с одеялом.

Следующая стыковка произошла утром, я только-только успела дёрнуть за рычаг, умыться и привести себя в порядок. Наскоро одевшись, подошла к «окну». В этот раз оказался какой-то печальный старичок с нечёсаной бородой. Представился Акимычем.

– Мария, что вяжет носки – ты? – строго спросил он.

– Я, – ответила я, не зная, радоваться или огорчаться от такой популярности.

– Носки есть? – опять также кратко спросил он.

– Есть одна пара, – ответила я.

– Меняю на часы, – сообщил он и продемонстрировал самые обычные женские часики с кожаным ремешком.

– Не интересует, – покачала головой я (у меня здесь выработался биологический будильник, который был «завязан» на дёрганье рычага, и ещё непонятно, как он себя поведёт, когда у меня появятся часы).

– Ниток нет, – мрачно заявил он. – Книги интересуют?

– Что за книги? – быстро спросила я. После того, как отдала художественные книги Щукарю, у меня кроме радиофизики, криптографии и библии больше ничего и не было.

– Две, – кратко ответил он и пояснил, – художественная. Рассказы. Вторая по зоологии.

– Согласна! – торопливо сказала я, – суньте в щель.

Акимыч неторопливо и обстоятельно принёс книги и просунул их в лоток. Я забрала книги и положила туда взамен носки.

– Моя Лукерьюшка такие же вязала, – он любовно провёл рукой по вязанному полотну и его сердитые морщины на лице разгладились.

Я улыбнулась в ответ. Приятно, когда так хвалят. Тем более, когда сравнивают с самым дорогим.

– Ты пояс от радикулита связать можешь? – внезапно взглянул он на меня из-под кустистых бровей.

– Н-не знаю, – опешила я.

– А вот Лукерьюшка могла! – обличительно-торжественно сообщил мне дед, – там ничего сложного. Как шарф, только на спине толще. А на животе чтобы просто завязывалось. Поняла?

– Поняла, – кивнула я, – но от радикулита нужны специальные нитки, с собачьей шерстью, или с верблюжьей. У меня просто нитки, они не сильно тёплые.

– Погоди! – велел мне Акимыч и опять исчез.

Я осталась стоять у окна, рассматривая небольшой кусочек чужого жилья.

Наконец, дед вернулся и сунул в щель какой-то тючок:

– Овечья шерсть, – доверительно сообщил он. – Свяжи, наша следующая стыковка будет где-то через две недели. Ты как раз успеешь.

– Хорошо, – сказала я.

– Остатки шерсти заберешь в уплату, – сварливо сказал дед и прибавил. – Аванс. Полный расчет будет после того, как свяжешь. Поняла?

– Поняла, – сказала я.

На этом свидание наше закончилось.

Я обратила внимание, что время свиданий разное. Когда я дёргала и третий рычаг – то продолжительность стыковок была гораздо больше, да и кормили лучше. Ну и плюс поощрительные подарки давали. Выходит, всё это зависит от трудолюбия и дисциплины узников – будешь дёргать исправно, не пропуская – будешь жить в тепле, вкусно питаться и иметь небольшие бонусы в виде куска мыла или полбутылки вина.

Кстати, только сейчас я начала обдумывать слова Анатолия, которые он сказал мне перед тем, как уйти с Верой Брониславовной наверх. По поводу пробок, в которых какие-то послания и которые нельзя читать. И мне, конечно же, захотелось получить послание и почитать его.

Тем временем, я вернулась к себе на топчан и рассмотрела полученные от Акимыча книги и шерсть. Шерсть была действительно овечья, только когда он сказал «шерсть», я решила, что это шерстяные нитки. А это действительно была просто шерсть – вот как её состригли с овцы, так она и была. Интересно, откуда она взялась у старика? Хотя, чему я удивляюсь – может, он шел с фермы, как раз перед этим остриг своих овец, а его сюда закинуло. Шерсть пахла овечьим ланолином и оставляла на руках жирноватый след. Я обрадовалась – ланолин использовался для изготовления кремов для рук и такой крем считался самым лучшим. Я, конечно, не умею выделять ланолин, но можно же, пока вяжу, руки натирать клочками шерсти.

Художественная книга оказалась сборником каких-то малоизвестных начинающих писателей. Рассказы с скучными названиями «Домик у моря», «Степь», «Люди труда» и так далее. Я разочарованно вздохнула. Но на безрыбье, как говорится…

Ладно, почитаю, а там дальше будет видно.

Вторая книга была по зоологии. Вот она мне прямо понравилось. Это были очерки натуралистов, зарисовки с природы. В основном очерки о животных, немного о насекомых.

Я так зачиталась, что чуть дёргать рычаг не пропустила.

Нехорошо.

Немного поругав себя, я сбегала дёрнула и вернулась опять к чтению.

Ещё один очерк был о ядовитых животных. Там описывалось, что они имеют очень яркую расцветку или оперение. Я с интересом прочитала о ядовитой мраморной улитке, о жабе-ага, о банановом пауке, королевской кобре, автралийском осьминоге, сколопендре и жуке-нарывнике.

Прямо фу!

Эх, если бы мне где-то раздобыть такую сколопендру, можно было бы подсунуть Щукарю и Фавну в щель при стыковке!

Вот тогда им было бы совсем не до смеха!

Только вопрос – где раздобыть такое счастье? На носки же его не сменяешь…

Глава 14

Я увлеклась зоологией. У меня теперь был свой ботанический садик. Конечно, после того, как я объела все листочки и почти все веточки с «айвы», называть его ботаническим садом было бы крайне самоуверенно, но мне так хотелось, чтобы у меня был хоть кусочек природы, поэтому я делала всё возможное для этого. Поливала, пыталась кусочком ржавой скрепки аккуратно рыхлить почву, добавляла «подкормку».

Неожиданно проклюнулось ещё одно семечко, полученное от Агронома, что меня чрезвычайно сильно порадовало. Вообще-то ростки овощей росли плохо, медленно. Но ведь и я никуда не спешу, правда же?

Я смотрела на жалкий свой ботанический сад и думала, что вот бы деревья выросли, расцвели, и, может даже, у меня были бы собственные лимоны или яблоки. И хорошо бы ещё канарейку, чтобы щебетала. Ну, на худой конец, даже воробышек или самая простенькая пичужка сойдёт.

Но чего нет, того нет.

Время шло. Я методично и регулярно продолжала дёргать рычаги, уже начала дёргать второй рычаг и скоро у меня будет возможность дёргать за третий.

Но теперь передо мной встала новая проблема. Причем проблема большая. От дёрганья всех этих рычагов мой крест постепенно поднимался наверх, и вот уже скоро я поднимусь на следующий уровень. Пока я была на самом низу, то есть чуть выше «дна», но на самом низу. Следующий «слой» тоже меня особо не беспокоил, но затем пойдёт третий уровень, где обитают кресты Фавна и Щукаря.

Я не представляла, как встречусь с ними. Я была не готова. Ещё пока не готова. И тем не менее я должна была рано или поздно начинать дёргать и третий рычаг. Тот, за который дают поощрительные призы и тот, благодаря которому крест будет подниматься на новый уровень.

Значит, нужно рассчитать всё так, чтобы я и поощрения получала и на третий уровень не поднялась. Я села и прикинула, что таким образом мне придётся один раз дёргать третий рычаг, а два раза пропускать. То же самое со вторым, но там получалось по моим подсчётам, что нужно пять раз дёргать и два раза пропускать. А вот первый пропускать нельзя. Возможно я где-то накосячила с подсчётами, математик из меня, как я уже говорила, совсем никакой. Но для меня сейчас было важно иметь тепло, свет и достаточные промежутки для сна. Кроме того, мне нужна хорошая еда и поощрения. При этом мне категорически нельзя подниматься на третий уровень, точнее до тех пор, пока я не придумаю, как отомстить Фавну и Щукарю.

Как отомстить человеку, если он причинил тебе зло? Точнее очень большое зло? И надо ли вообще мстить? Насколько я помнила, христианская церковь, и возможно и остальные религии, не поощряет всё это. «Подставь другую щеку…» и всё такое. Возможно, в каких-то ситуациях этот принцип и оправдан, но явно не в моем случае.

Я вспомнила, как рядом с нами, на улице Гранд-Рю, жили муж и жена Мюллеры, так вот супруг выгнал жену, потому что нашел себе какую-то сисястую девчулю помоложе. Причем обвинил свою супругу в том, что она ничего из себя не представляет, скучная, толстая и так далее. Но этого ему показалось мало, понукаемый новой женой, он с помощью своих адвокатов оставил её без гроша, да ещё и выплачивать кредит пришлось ей. Я хорошо помню эту женщину. Немолодая, чуть сутулая, не очень привлекательная, она буквально была раздавлена горем от предательства. А когда он несправедливо навесил ей ещё и свои долги, помню, она вся пылала гневом. Мы боялись, что она наложит на себя руки. Но нет. Мстить она не стала. Молча ушла и поселилась на соседней улице, то есть на нашей (поэтому я ту историю так хорошо и помню, так как снимала она комнаты у Мариэтты, нашей соседки).

Так вот, эта женщина (а вот имя её я совсем забыла), в общем, она поселилась рядом с бывшим и занялась собой. Ходила на танцы, сменила прическу, стала высыпаться, расцвела. А потом оказалось, что у неё талант писать книги. И она начала их писать. Издатели её буквально за руки ловили, в очереди стояли. И уже за каких-то три года она стала очень обеспеченной женщиной, завела себе молодого любовника, ездила с ним на океан. Но от Мариэтты не выселялась, хотя могла себе позволить собственный дом. Нет, она ездила в дорогом авто, покупала дорогие продукты, носила дорогую одежду и украшения. Соседям говорила, что ей легче творить свои произведения именно в этом районе Цюриха. А её бывший муж, дела у которого пошли неважно, а жена растолстела и превратилась в неопрятную склочную бабу – смотрел на всё это и кусал себе локти, глядя на её прекрасную жизнь, на то, какую женщину он потерял.

Я это к чему веду – не всегда нужно уподобляться графу Монте-Кристо и превращать свою жизнь в месть. Но не в моем случае. Мне как раз нужно отомстить им так, что уж наверняка. Точнее убить их обоих. Иначе я буду при каждой очередной стыковке дрожать от ужаса, что это кто-нибудь из них. И что сейчас они мне опять какой-нибудь яд или ещё что-то подкинут, и это меня убьёт.

Сорок лет жить в таком режиме я не смогу. Да и не хочу.

И желательно обставить их убийство так, чтобы мои тюремщики меня не заподозрили. А то я уже и так у них на особом счету, после ранения Фавна.

Я сидела и перебирала способы убийств. Вколоть какой-то яд? Но больше контактировать мы не можем – через эту узкую щель можно только вещи передавать. Вряд ли Фавн, после прошлого раза, будет совать туда свои руки. И тем более Щукарь. Да и яда у меня нету. И шприца.

Где-то я читала, что Тамерлану пропитали тюбетейку аконитом и он умер. А один наш общий знакомый не хотел жениться на женщине, которая его шантажировала и заставляла жениться. Причем мало того, что она была некрасивой, но она ещё шмыгала носом и грызла ногти. Ужасная привычка. Но она его конкретно тогда припёрла к стенке. И вот однажды он пригласил её на свидание и подарил букет полевых цветов. Она надеялась, что он сделает ей предложение. Он сделал, как и положено, прямо в прелестном ресторанчике, за городом. А потом она умерла. Прямо на глазах у всех. И никто ничего не мог понять. Да, еду они заказали, но её ещё не принесли. Она просто взяла и умерла.

И лишь потом, через много лет, Бенджамин рассказал, что перед тем, как уехать в Америку, этот человек признался ему, что в букете полевых цветов был аконит. Внешне он очень похож на обычные лютики. Женщина держала букет, ядовитый сок попадал на пальцы. А она, как я уже упоминала, грызла ногти, когда переживала. Момент, когда, он ей делал предложение был для неё волнительным. Вот она и грызла ногти. А потом умерла. А он уехал.

Но букета с аконитом у меня нет. Да и вряд ли Фавн или Щукарь возьмут у меня хоть что-то.

Но бог всё равно есть на свете! Даже тут, в этом кресте! И всё равно я им отомщу! Не знаю ещё как, но отомщу!

Я соскочила с топчана, где вязала Акимычу радикулитный пояс, и побежала дёргать рычаг. Точнее у меня получилась карусель: сперва первый рычаг дёрнула, затем, – второй, и уже вернулась и села на топчан – как звякнуло, что пора дёргать третий. Сбегала, дёрнула.

Вернулась, достала тетрадку и мелко отметила карандашом: второй рычаг я дергала уже трижды, третий – первый раз.

Можно еще пропитать ядом страницы книги. И Щукарь раскроет её. Яд попадёт в организм, и он умрёт. Но для этого он должен послюнявить пальцы. А он, может, не делает так никогда. Я вот никогда так не поступаю. Это негигиенично. Нельзя так с книгами поступать. Да и яда у меня такого нету. И книгу Щукарь от меня не возьмёт. А сообщников у меня здесь нету. А если передать книгу через кого-то, то не факт, что этот третий человек не захочет перед передачей сперва сам прочитать эту книгу, послюнявит пальцы и умрёт.

Да и яда у меня нету. Я уже говорила.

А у Фавна теперь и пальцев особо нету, нечего там слюнявить. Я рассмеялась. И тут лязгнуло у кормильни. Я побежала получать свой приз. Мне дали какой-то масляный бисквит, очень ароматный и бутылку, точнее полбутылки, вина.

И тут я вспомнила, что мне говорил Анатолий. Да и откуда-то я помнила, что на некоторых химических заводах, тем работникам, которые не пьют молоко, им позволяют пить пиво. Потому что оно тоже хороший сорбент. Я не знаю, как там с вином, но я ещё недавно перенесла серьёзное отравление. Я уверена, что яд не вышел из моего организма и что мне всё это ещё ой как аукнется в будущем. Поэтому я решила выпить вина. Там было чуть больше, чем полбутылки. Я столько не выпью. Но оставлю на потом. Или же сделаю лосьон для лица. Тоже вариант.

Я умостилась на топчане, отложив своё вязание подальше. Аккуратно расстелила салфетку, где расставила бисквит и вино. Стакана или чашки у меня ещё не было (да если бы даже и были, то я, скорей всего, использовала бы их как ёмкость для выращивания рассады). Поэтому буду пить прямо с бутылки. Всё равно меня никто не видит.

Буду считать, что у меня такой себе декаданс. Бункер и мрачное настроение в наличии имеются, только вместо абсента – вино.

Я осторожно начала вытаскивать пробку. Думала, намучаюсь, как обычно с пробкой от шампанского бывает, но нет, эта пробка пошла легко и уже через пару секунд у меня в руке была пробка, которая вдруг взяла и распалась напополам.

Я рассмотрела обе половинки. Внутри одной была пустота, в которой находился тоненький клочок бумаги, похожей на кальку. Я взяла ржавую скрепку, которой обычно полола почву в зимнем саду, и осторожно подцепила бумажку и вытащила.

Записка! Я прочитала: «Не рази его! Не дергай третий рычаг! А коли хочешь узнать ответы, напиши мне послание. Помести лупроса, чей свет разгоняет тьму, в бутыль. Добавь туда немного пищи, она передана тебе вместе с лупросом. Закупорь бутыль. Не допусти коснуться лупроса, молю тебя! Брось в дыру. Мы ответим тебе. Жди!».

Сказать, что я обалдела – это, мягко говоря, ничего не сказать. Я минут несколько сидела в полной прострации. Потом чуть пришла в себя. Перечитала записку раз восемь.

Так! Нужно взять себя в руки и успокоиться! Нужно успокоиться!

Машинально я отхлебнула вина. Хм. Вкусное, ягодичное, чем-то похоже на чёрный пино, только более ягодный и менее сладкий. Я отхлебнула ещё, в груди стало теплее.

Думай, Мария, думай!

Так, есть задача. На меня извне вышли какие-то люди. Причём это не тюремщики. Стопроцентно. Иначе зачем им тайно передавать все эти записки? Значит, это какая-то оппозиция. И у них есть доступ к еде, которую узники получают. Возможно, они готовят еду, возможно – только транспортируют к крестам. Этого я сейчас не узнаю, нет вводных, поэтому данный вопрос отодвигаем на потом.

Дальше. Эти люди предупреждают, чтобы я не дёргала третий рычаг. Именно об этом и говорил Анатолий. И подчеркнул, чтобы я не обращала внимания на эти записки. Значит, он тоже получал их. Я уверена, здесь почти все их получают. Но тем не менее и рычаг дёргают, и поощрительные призы получают за это.

Готова ли я отказаться от вина и бисквита? Ну, как бы это не предметы первой необходимости. Я отхлебнула ещё вина. Поэтому вполне могу обойтись без спиртного и без жирного сладкого теста, от которого только жопа растёт. Но, с другой стороны, сегодня дали вино и бисквит, а прошлый раз – мыло. Где гарантия, что в следующий раз мне не должны выдать тот же зубной порошок или что-то из одежды? Готова ли я отказаться от этого? Нет! Кроме того, то же вино отлично идёт на обмен.

Дальше. А что если я действительно перестану дёргать? Вот интересно, многим это помогло? Думаю, если бы были прецеденты, что кто-то перестал дёргать и его выпустили досрочно – я бы об этом точно узнала. Тогда бы все сразу прекратили дёргать. И необходимости в тайном обществе Свободы, в котором состоят Анатолий и Вера Брониславовна, не было бы вообще.

А общество существует. Значит, не работает этот вариант с записками. Какая-то лажа. Или подстава. Надо бы подняться потом наверх и расспросить Анатолия. А уж потом решать – дёргать или нет.

Я опять отхлебнула вина.

В общем, из всего этого понятно одно – мои тюремщики внимательно за нами следят. И параллельно существуют два тайных общества – вне среды заключённых и внутри нашего тюремного общества. Только не понятно, цели у них общие или нет? Думаю, если бы цели были общими, то они бы уже давно объединились. Но ничего такого нет. Скорей всего те, кто прислали записку, даже не подозревают о тайном обществе. Что касается самого общества, то Анатолий выразился предельно ясно – записки игнорировать, рычаг дёргать.

Так, а что они там писали про какого-то лупуса? Точнее не лупуса, а лупроса. Ужас, что за слово – язык сломать можно.

А что, если я пью, а он сидит в бутылке? Я испугалась и принялась всматриваться сквозь мутное стекло в бутылку, немного её потрясла, жидкость булькала, подпрыгивала. Вроде никакого лупроса там не было.

Может, это аллегория такая? Да нет, скорее бред, а не аллегория.

Я осторожно отхлебнула еще. И тут мой взгляд упал на бисквит.

Точно!

Я совсем забыла за бисквит!

Хотя я, если честно, совсем не планировала его сейчас есть. Думала, может, стоит порезать его на тонкие ломтики и высушить? Он калорийный, значит, в голодные моменты, его надолго хватит. Хотя, с другой стороны, он такой жирный, что вряд ли будет сохнуть. Скорее сгниет. Но если сгниет – я его на подкормку моим растениям могу использовать.

В общем, я еще сомневалась. Поэтому отхлебнула ещё вина.

И решила, что могу порезать бисквит прямо сейчас и заодно пойму – будет он сохнуть или нет.

Я взяла нож и начала аккуратно резать. Под лезвием что-то звякнуло. Ещё одно послание? Или таки лупрос?

С большой предосторожностью, я разрезала бисквит, и вытащила небольшую плотно закупоренную бутылочку. В которой неожиданно сидел жук! Большой, светящийся! Это был жук!

Я до того обрадовалась, что даже засмеялась!

Вот и сбылась моя мечта о собственном домашнем питомце!

Да, я понимала, что приобрести котёнка в таких условиях невозможно. Но зато теперь у меня есть мой жук! Точнее лупрос. Не знаю, что это, очевидно, это местный подвид жука.

Я поднесла склянку поближе к глазам. Жук завозился и засиял чуть ярче!

С ума сойти! Жук-светлячок!

Он был больше похож на жука-носорога, только без рога спереди. Его панцирь был зеленовато-желтым и периодически светился.

– Ты мой зайчик! – радостно сказала я.

Лупрос не воспринял мои слова, потому что не отреагировал.

– Надо тебе придумать имя, – сказала я и отхлебнула ещё вина. Настроение у меня было ух!

– Будешь Роберт? Или лучше Огюст? Ну а что, назову тебя в честь старикашки Больца. Так-то он хоть и гад, но в Цюрихе вполне даже уважаемый человек.

Я смотрела на лупроса и перебирала варианты имен. Неожиданно передо мной встала проблема – это девочка или мальчик? Вот как понять? Нужно вытащить и посмотреть! Только на что смотреть?

Я уже хотела вытащить, когда вдруг вспомнила, что в записке было написано «Не допусти коснуться лупроса, молю тебя!». Значит, его нельзя касаться. Вопрос – почему нельзя? Существуют только две причины. Первая – он очень нежный и может погибнуть, если его касаться. Сердце разорвется или что там у лупросов вместо сердца? Ну, погибнет, в общем. И второй вариант – от ядовитый!

Я вытащила из-под топчана книгу по зоологии и отыскала там главу, где были очерки о ядовитых животных. Да, всё верно, у всех них яркая предостерегающая окраска!

Бинго!

Я расхохоталась так звонко, что бедный лупрос, наверное, очень удивился!

Боженька услышал мои молитвы!

Он прислал мне ядовитого лупроса!

А это значит, что скоро на одного Щукаря или Фавна в этом мире станет меньше!

Глава 15

Дни шли за днями, я старательно дёргала рычаги, внимательно следила за тем, чтобы не пропускать. Мой крест поднялся уже на второй уровень и вот-вот должен был подняться на третий.

Это меня здорово угнетало.

Ну, во-первых, я ещё не придумала, как заставить лупроса залезть в щель и напасть на моего обидчика. Ведь нет никакой гарантии, что он внезапно полезет обратно и не нападёт на меня.

Вторая проблема была в том, что у меня был всего один лупрос. А этих уродов – двое.

Если же вдруг придётся решить, кого из них, то я на первое место поставлю, конечно же, Щукаря. Фавн хоть и натравил его на меня, но сам лично не убивал. А вот Щукарь, совершенно посторонний человек, почти убил меня. И только чудо спасло меня от смерти.

И третья проблема (да, она была. И именно она была самой главной), это то, что я совершенно не знала – ядовит ли лупрос или нет. Вся моя месть строилась на моём предположении, что раз окраска яркая, значит он ядовит. Но это совершенно не обязательно. Вон даже у нас бабочки имеют яркую окраску, ну так они же не ядовиты. Или коралловые рыбки. Да, среди них есть всякие, но в основной массе они вполне безобидные. Может быть и мой лупрос такой же. А то, что в записке было предостережение не трогать его – так, может, он просто нежный и не любит, чтобы его трогали. К примеру, светиться перестает.

И как всё это проверить я банально не знала. Проверять на себе глупо. Если действительно он ядовитый, то это опасно. А больше проверить и не на чем.

Звякнуло, лязгнуло и зазвенело. Я отбросила вязание и прислушалась – иногда я путала звуки лязга и не сразу определяла – бежать дёргать рычаг, нестись к кормильне или же это стыковка. Я опять прислушалась и кивнула сама себе. На этот раз я не ошиблась – лязг предвещал стыковку.

Я поправила волосы, одёрнула своё рубище, прихватила товары на обмен и пошла к окну.

С той стороны на меня смотрел мужчина. Смотрел с немалым изумлением.

– Мария? – сказал он.

Я тоже удивилась, откуда он меня знает, но согласно кивнула.

– Вы же умерли! – мужчина был не менее удивлён, чем я.

– Почему? – спросила я, сделав вид, что не понимаю, о чём он.

Глаза мужчины за толстыми стёклами очков забегали:

– Ну ваш крест резко начал снижаться, вы практически опустились на самое дно. Вот мы и решили, что вы умерли.

– Мы? – вопросительно подняла бровь я.

– Другие узники, – я бы, пожалуй, поверила, если бы мужчина на каких-то полсекунды не вильнул взглядом.

– Понятно, – я сделала вид, что вполне удовлетворена его версией.

– Так что же случилось? – мужчина от жадного любопытства подался вперёд, его массивная, покрытая многодневной щетиной, нижняя челюсть чуть отвисла, и он стал напоминать старого больного бульдога.

– Да вот, – демонстративно вздохнула я, – уснула, не дёрнула рычаг вовремя.

– Бывает, – также декоративно посочувствовал мне мужчина, – у меня когда-то аж два раза так было. Здесь у любого так может случиться. Но я тогда заболел, оба раза. Так что у меня причина уважительная, а вот вы ещё молодая, и вам нужно быть повнимательнее!

Вот терпеть не могу таких стариков: брюзгливых, сварливых, которые почему-то свято уверены, что длинный отрезок жизни, который они прожили, даёт им полное право поучать всех вокруг. А ведь сколько так бывает, что человек всю жизнь примитивно существовал по схеме: «работа – дом – работа – на выходные на дачу». И самые сильные у него потрясения в жизни были – это поход к стоматологу или повышение цен на пиво. И вот именно такие вот «диванные воины» любят всех поучать и всем советовать. Те же люди, которые прошли страшные жизненные взлёты и падения, у которых всё сердце в шрамах, они, как правило, крайне редко кого-то поучают.

Очевидно, этот был из первой категории. Более того, отчего-то мне кажется, что он в связке Щукарь-Фавн.

– Ты носки вяжешь! – скорее утвердительно, чем вопросительно сообщил он мне. – Давай!

– Что давать? – сначала не поняла я.

– Носки, говорю, давай! – очкарик начал сердиться от моей нерасторопности.

– Носки я вяжу на обмен, – спокойно постаралась сказать я, вроде как получилось выдержать тон спокойным.

– Так я обменяю! – вконец рассердился мужчина, – положи носки, а я обменяю.

– На что? – спросила я всё ещё спокойным тоном.

– Дам монету, – он порылся в кармане изрядно мятых и замусоленных брюк и вытащил монету. – Гляди!

Он приложил к стеклу кругляшек. Я всмотрелась – это был советский рубль, с Лениным.

– Не интересует, – я покачала головой.

– Это деньги! – возмутился очкарик, – тебе больше никто не даст.

– Мало, – пожала плечами я, – я за рубль носки продавать не буду.

– Тебе больше никто не даст! – упрямо повторил он скрипучим голосом, тряся головой, от чего его неопрятные, сальные волосы совсем рассыпались.

– Ничего страшного, – пожала плечами я, – рано или поздно кто-то найдётся, кому носки надо будут. А я никуда не спешу. У меня ещё почти сорок лет впереди.

– Будешь жалеть! – рыкнул он.

– Я бы на что-то из вещей сменяла, – постаралась смягчить свои слова и перевести разговор в мирное русло я. Хватит, и так у меня кругом враги и недоброжелатели. Пусть хоть этот нейтрально относится.

– Нету у меня ничего лишнего! – сердито воскликнул он и добавил, – рубль бери!

На его лице боролись две эмоции – жадное нетерпение обладать носками и обида, что не получается обвести меня вокруг пальца.

Я посмотрела на него и сказала:

– Берите! – я сунула носки в щель.

– За рубль? – торопливо спросил старик.

– Нет, – покачала головой я, – так берите. Вам нужнее.

Очкарик замер, словно громом поражённый, его подслеповатые глазки растерянно заморгали за толстыми стёклами.

– Так? – растерянно переспросил он и руки его затряслись.

– Так, – твёрдо сказала я.

– Ну и дура! – старик суетливо выхватил носки из обменной щели и захихикал тоненьким голосом.

Лязгнул люк и скрыл его лицо.

Я вернулась обратно.

Зачем я так сделала? Любой бы сказал, что я глупая дура. Что в ситуации, когда любая ерунда – крайне необходимая вещь, отдать за просто так любовно связанные шерстяные носки – это на грани сумасшествия.

Но я не жалела. Вот совсем не жалела. Глупый больной старик, он провёл здесь чёрт знает сколько десятков лет, у него вполне может быть, что ничего и не осталось. И он так хотел эти носки. Вот пусть они у него будут. Пусть его ногам будет тепло.

А если он меня обманул. Ну что же. Это не страшно. Моя совесть чиста. А со своей пусть он сам там договаривается.

Я сходила дёрнула рычаг и принялась довязывать очередные носки.

Старика-очкарика я выбросила из головы.

Прошло уже пару дней. Я занималась составлением шифра. Это было капец как сложно. Для меня сложно. И занимало это кучу времени. Но как раз время – это было то, чего у меня очень много. Так что я была не в обиде.

А ещё я мастерила себе «парадное» одеяния. Для стыковок. Разложила кусок бархата, скроила переднюю часть планки. Остальное – довяжу из шерстяных ниток. Если взять спицы потоньше и посильнее затягивать петли, то полотно получится плотным, как будто оно магазинное.

Так я и намеревалась сделать. Нитки чёрного цвета у меня были, желание – тоже.

Вот свяжу и предстану перед всеми как такая себе дама-дама.

Я представила себя в черном бархатном одеянии, в чёрных перчатках, в жемчугах и в небольшой шляпке-таблетке с короткой вуалью, и он удовольствия аж засмеялась. Мы когда-то ходили с Бенджамином в кинотеатр, и я там актрису в таком образе видела.

Вот примерно так я коротала дни. Но были у меня и не очень приятные моменты. К примеру, у меня начал заканчиваться крем для рук. И даже тот, отложенный кусочек сала, что дала мне Вера Брониславовна, увы, подошел к концу. Что делать, я не знала. Как я не старалась беречь руки, использовала перчатки из ткани, и даже из остатков клеёнки скроила себе хозяйственные, но всё равно это помогало мало.

Более того, однажды, рассматривая своё лицо в зеркальце, я обнаружила сразу несколько морщин. Причём были они довольно глубокие. А когда я, ужаснувшись от этого обстоятельства, принялась рассматривать свои волосы и обнаружила там несколько седых прядей – моему ужасу не было предела.

Скажу честно – я рыдала.

Какие там носки?! Я даже есть не хотела, сил находилось только на то, чтобы подняться и сходить очередной раз дёрнуть очередной рычаг.

А нет, я ещё зимний сад поливала. Это да.

Но больше ничего делать не могла – просто рыдала.

Мне было так жаль себя! Я уже столько времени здесь, моя молодость давно прошла, но зрелость, когда женщина находится на пике своей женственности, это тоже проходит и впереди только одиночная камера, и старость.

И я рыдала. Долго. Протяжно. Взахлёб. По-бабски.

Неожиданная стыковка вывела меня из ступора. Слёзы я все выплакала, и последнее время просто тоненько подвывала, лёжа на топчане.

Ничего не хотелось вообще.

Но к стыковке таки я пошла. Просто а вдруг это Акимыч? Я же ему радикулитный пояс отдать должна. Я обещала. И он же ждёт.

Поэтому я подхватила товары на обмен, как могла, так одёрнула своё рубище, и поплелась к окну, надеясь, что имею не слишком осунувшийся и растрёпанный вид.

Как ни странно, это оказался тот мерзкий старикашка в очках, которому я отдала носки.

– Ааа... это вы? – равнодушно сказала я и хотела уже уходить (выслушивать очередную нотацию просто не было сил).

Но очкарик меня удивил.

– Мария! – воскликнул он и от избытка эмоций даже руки к груди прижал, – Простите меня пожалуйста! Я был не в себе! Спасибо вам за прекрасный подарок!

Я пожала плечами с равнодушным видом.

– Я понимаю, сколько вам пришлось потратить сил, чтобы их связать. И что это тот ресурс, который у вас идёт на обмен. И я хочу сказать, что был очень тронут вашим великодушием! Мария!

Я с удивлением посмотрела на него. Мне показалось или за толстыми стёклами действительно блеснули слёзы. Ну надо же!

– М-мария! – воскликнул он, слегка заикаясь от волнения, – п-позвольте мне тоже сделать вам подарок!

И он просунул в щель какой-то свёрток.

Я немного поколебалась – доставать или нет? От Щукаря ничем хорошим это не закончилось. Но сейчас я была в такой апатии, в таком раздрае, что мне было уже всё равно. И я вытащила свёрток.

– Ну разверните же! – умоляющим голосом попросил старик.

Я послушно развернула. На мои руки выпал ярко-малиновый шелк.

– Вам нравится? Ну нравится же, да? – забеспокоился старик, пытаясь заглянуть мне в лицо. – Ну скажите!

– Очень нравится! – улыбка восторга осветила моё лицо, и старик радостно засмеялся, и даже в ладоши захлопал:

– Я знал! Я знал, что это вам обязательно понравится!

– Это прекрасная ткань! – восхитилась я, – и мой любимый цвет!

– Да! – важно заявил старик, он весь аж светился от удовольствия. – Я выменял его у рыжего Карася аж на четыре бутылки вина и штаны от фрака!

– Ого! – уважительно сказала я, пребывая в обалдении.

– Да, Карась очень удивился! Но обмен был! Да. Всё по-честному! – старик аж раздувался от гордости.

И тут в меня словно озорной чёртик вселился, что ли. Ну, не удержалась я. Не удержалась!

– А это вам! – сказала я и сунула радикулитный пояс в щель для обмена, – тоже подарок!

– Это что… это – мне? – на старика было больно смотреть, столько неверия и детской непосредственной радости было у него в глазах, что я еле сдержалась, чтобы не пустить слезу от умиления.

– Конечно! – без всяких угрызений совести соврала я, – я, как только вас увидела, сразу поняла, что вам нужно это. И связала вам. Это…

– Это же пояс для радикулита! – радостно воскликнул старик и тихо добавил, – Спасибо тебе, дочка! Меня зовут дядя Лёня.

Так началась наша странная дружба с этим человеком.

А для Акимыча я связала ещё один радикулитный пояс. Овечьей шерсти как раз хватило. И носки. Как бонус.

Не знаю, но после той стыковки у меня внутри что-то как перевернулось. Я сейчас знала, что в следующую стыковку дядя Лёня обязательно постарается меня чем-то эдаким удивить. Поэтому раздумывала – связать ему шарф или замахнуться на жилетку? Так-то он был довольно тщедушный, так что я вполне могу связать, примеряя на себя. А ему стопроцентно подойдёт.

А ещё я хотела в следующую стыковку быть в платье из малинового шёлка. Удивить мне хотелось. Но выкройки у меня не было, поэтому я не торопилась. Боялась попортить деликатную ткань.

Я опять начала заниматься: отжимания, прыжки, подтягивания. Правда нож пока не бросала. Пока ещё морально не была готова.

И вязала, вязала.

Когда вяжешь, руки заняты, а мысли в голове так и роятся.

И я постоянно возвращалась к нашей последней и предпоследней стыковкам. С дядей Лёней. Вот как так? Как человек может измениться на сто восемьдесят градусов?

Неужели простое человеческое отношение, обычный поступок по совести – перевернул в нём всё?

О себе я могу сказать так: во-первых, я почувствовала удовольствие, моральное удовлетворение, что доставила человеку такую радость своим простым жестом. Кроме того, вероятно в каждом из нас есть потребность заботиться о ком-то, и чтобы о тебе хоть кто-то, хоть самую малость заботился. И если ты сидишь в бункере, в страшном месте, где впереди нет просвета, нет будущего, где молодость прошла, зрелость проходит, а впереди только горькая одинокая старость – но если где-то рядом есть человек, который хоть иногда думает о тебе и заботится, и ты хоть иногда думаешь о нём и заботишься, то можно перенести любую тяжесть, любой крест. Даже такой.

А вот остальные, у них этого нет. Они живут по одному и тому же сценарию день за днём, дёргают рычаги, едят, спят, иногда общаются при стыковках, обменивают всяких хлам, пытаясь обмануть или нажиться хоть самую малость. И они полностью одиноки. И они знают, что никому не нужны. Возможно поэтому тот же Щукарь решил вступиться за своего покалеченного товарища. Всё может быть.

Но для меня это не оправдание.

И я всё равно их обоих уничтожу.

Я чуть не пропустила очередной звон, что пора дёргать рычаг. Третий!

Моё сердце пропустило удар.

Третий!

А это значит, что мне может в виде поощрения попасться ещё один лупрос.

И тогда я смогу отомстить! Обоим.

Но! Я не знаю точно – ядовиты ли они? И узнать негде.

Я подхватилась и сбегала дёрнуть. Дёрнула.

Следом послышался звон от кормильни.

Бинго! Поощрительный приз.

Я бросилась со всех ног туда, вытащила бутыль вина, кекс и что-то замотанное в небольшой свёрточек. Бросила всё это на топчан и принялась разрывать кекс!

Есть! Лупрос!

Ещё один. В такой же склянке!

Я смотрела на него через стекло и радостно смеялась.

Теперь осталось провести испытания – ядовитый он или нет? А что, если нет? Запасного варианта у меня тоже нет. А возможность будет у меня всего одна. И я не могу, не имею права её прошляпить!

Что же делать?

Прежде всего мне нужно провести эксперимент с ядом. Где-то в книге по зоологии был очерк с описанием, как собирают яд у змей. Но я не могу сделать также – банально хотя бы из-за того, что я даже не представляю, есть ли яд у лупросов, или же они, словно жаба-ага имеют ядовитую поверхность тела?

Я посмотрела на нового лупроса ещё раз – ведёт себя спокойно. Как и его земляк.

Так что же делать?

Может быть, следует поместить их в одну ёмкость? И наблюдать? Может, они как скорпионы, начнут жалить друг друга?

Ну хорошо, начнут жалить, и кто-то один победит? А мне-то два нужны!

Или второй вариант – не будут жалить друг друга. Но тогда ещё один вопрос: а как мне потом достать одного и не тронуть другого?

А если это мальчик и девочка и они вообще размножаться начнут и через несколько суток у меня здесь будет ферма ядовитых лупросов?

Божечки, столько проблем и что делать – я не знаю. Но то, что нужно экспериментировать, наблюдать и, возможно, спросить у кого-то из других узников – не вызывало сомнений.

Ладно, я решила пока отложить склянку со вторым лупросом.

И тут вдруг я обнаружила, что пока тщетно билась над вопросом о лупросах, мой крест сиганул вверх и теперь я оказалась на третьем уровне!

На уровне, где летают Щукарь и Фавн…

Чёрт!

Глава 16

И я сделала то, вероятно о чём потом сильно пожалею. Как в омут с головой.

Но сперва вернулась к себе на топчан, вытащила и поставила на столике банку с насушенными мной сухарями и еще небольшую бутыль с отбитым горлышком, куда я складывала очень мелко порезанные и высушенные кексы. Это чтобы было под рукой.

Далее. Я подтянула к первому рычагу поближе свои зелёные росточки. Расставила их так, чтобы случайно не зацепить. И чтобы тоже под рукой были.

Ну всё, я готова.

Затем я легла спать. Мне нужно было хорошо выспаться.

Ведь дёргать первый рычаг я не собиралась.

И не собиралась дёргать ровно до тех пор, пока не опущусь почти на самое дно.

Да. Вот так.

Я понимала, что отбрасываю себя опять на минуту между дёрганьем, опять бессонное время, опять холод, сырость, нервы. Но я сознательно пошла на это, лишь бы выиграть ещё хоть немного времени. И выяснить, ядовиты ли мои лупросы?

Хотя, вполне возможно, я придумаю ещё какой-то способ убийства.

В общем, время мне нужно в любом случае.

Поэтому я легла, укрылась одеялом и уснула.

Проснулась, как обычно, за минуту до дёрганья рычага. Силой воли заставила себя не дёргать. Мозг посылал тревожные сигналы, мол, беги, дёргай, ты что делаешь?!

Немного повертелась на жёстком топчане, убедила себя, что всё нормально, что так надо. Через время я уснула.

Проснулась от холода.

В моём кресте был адский дубак.

Стуча зубами, я завернулась в одеяло и пошла в сторону рычага.

Дёрнула.

Загорелся свет, полилась слабая струйка теплого воздуха. Подставила руки под тепло. Изо рта вырвалось облачко пара.

А теперь нужно быть начеку. Теперь ближайшие двое суток мне предстоит ад – почти не спать и только дёргать, дёргать, дёргать. Пока не раскачаю время хотя бы часа на два-три.

Да, три оно всяко лучше.

Чтобы не думать о предстоящем кошмаре, я решила отвлечь себя обдумыванием запасного способа убийства. Да. Мне нужен вариант «Б». Обязательно нужен.

И вполне вероятно, что он как раз и может оказаться единственным из всех вариантов.

Я принялась вспоминать о способах убийств. Понятно, что лучше всего выстрелить в голову. Но оружия у меня нету. Нож я бросить не смогу – мешает стекло. Пустить ядовитый газ я тоже не могу, потому что банально не знаю, где взять такое вещество. Кроме того, так поступил со мной Щукарь, он знает этот способ и будет начеку.

Я вспомнила резонансное дело у нас в Цюрихе, которое произошло буквально пару лет назад. Бенджамин тогда прямо все газеты перечитывал, искал любые упоминания прессы. Его дружки, они всепрямо помешались на этом, приходили к нам и могли часами сидеть и обсуждать. В общем, суть убийства была в том, что карлик-инвалид убил огромного не то баскетболиста, не то регбиста, точно не помню. А этот карлик, точнее недокарлик, так как он хоть имел рост примерно полтора метра, но у него был большой горб, который совсем сгибал беднягу и вдобавок одна рука была недоразвитой. И вот, если подумать – были ли шансы у него убить здоровенную гору мышц? Да, если бы у него был пистолет или граната, то да. Но в том-то и дело, что оружия у него не было. Вообще. Никакого! И тем не менее он легко убил спортсмена. Приехал к нему, бросил вызов. Предложил проехаться в одно место. Громила посмеялся над ним, но поехал. Карлик привел его в пещеру. Через пару минут громила умер.

Раскрылось всё просто. В этой пещере скапливается угарный газ. Это – страшный яд, от которого люди умирают моментально. Многие думают, что угарный газ имеет запах гари. Это не так. Запах имеют примеси в угарном газе. А в этой пещере примесей не было. Мох, растущий на стенах – идеальный фильтр для примесей. Угарный газ значительно легче воздуха, поэтому он скапливается только вверху. А внизу – обычный нормальный воздух. Именно поэтому карлик стоял и дышал нормально, а верзила-спортсмен пару раз вдохнул яд, посинел, упал и в судорогах умер.

Мне тогда очень понравилось такое оригинальное убийство. Но, к сожалению, у меня нет угарного газа. Да и как я запущу его в камеру Щукарю?

Так что этот способ, увы, отпадает.

Я вздохнула и пошла дёргать рычаг.

Сидела, ждала время, чтобы дёргать опять и пыталась вспомнить ещё варианты. Вспомнила только, как Мариэтта (это наша с Бенджамином соседка), так вот она рассказывала, что у них в деревне было странное убийство. Невестка подсеяла на грядке с петрушкой другую травку. И ждала. Ждала, пока та вырастет. К её свекрови в гости никто не ходил. Не любили её. Поэтому невестка была уверена, что другие не пострадают. Свекровь съела салатик с петрушкой и умерла. Но перед этим, рассказывала Мариэтта, сильно мучилась! И всё потому, что невестка подсеяла в петрушку цикуту. Идеальный способ убийства. Цикута внешне от петрушки не отличается. На взгляд обычного человека. Если вы не ботаник. Свекровь этой женщины ботаником явно не была.

Я опять дёрнула рычаг и досадливо поморщилась. Лезет в голову ерунда всякая. А ничего толкового так и не придумала. А время-то идёт! И уже буквально через неделю – полторы я поднимусь к ним. Даже если процесс будет чуть дольше, то всё равно скоро мне придётся предстать перед ними. А я не знаю, что делать.

Немного посомневавшись, я обозвала себя нерешительной дурой и принялась готовиться к проведению эксперимента.

Перво-наперво я вытряхнула все сухари из банки на салфетку, насыпала туда совсем немного еды для лупросов, которая передали те, снаружи, для них в мешочках. Еда была похожа на засахарившийся мёд, и также пахла мёдом и немного гнилью. В банку я по очереди вытряхнула оба лупроса из склянок и принялась наблюдать за ними, прерываясь только на то, чтобы дёргать рычаг.

Я решила так. Если они будут вести себя как скорпионы, и убьют друг друга ядом, я буду опускаться вниз и подниматься до второго уровня ровно до тех пор, пока не раздобуду ещё два экземпляра. Если же останется один – тогда и буду думать. На данный момент решения по результатам этого варианта у меня не было. Если же они начнут размножаться – выброшу в дыру в туалете и буду сочинять новый способ.

Я смотрела, что они будут делать.

Сперва лупросы не проявляли интереса друг к другу. Затем один подлез ближе к еде. Второму это явно не понравилось. Он зашевелил усиками. Первый пошевелил в ответ. Они некоторое время настороженно стояли друг напротив друга и шевелили, шевелили усиками.

Я успела дважды сбегать и дёргать рычаг. А они всё стояли и шевелили.

– Ну давайте же, парни! – подбодрила я их. Но они меня явно не услышали, продолжая шевелить усиками.

Примерно часа через два, когда мне совсем стало скучно и я уже начала ловить себя на том, что размышляю, как теперь разогнать их обратно по склянкам и как я их буду выпускать из этих склянок на Щукаря и Фавна, как вдруг первый лупрос стремительно бросился на второго, угрожающе шевеля усиками. Не добежав сантиметра полтора, он внезапно выпрыснул небольшой бурый фонтанчик на второго. Второй дёрнулся и упал на спину, судорожно шевеля лапками.

Первый принялся неторопливо ходить вокруг него, его усики беспрерывно шевелились. Второй дёргался ещё примерно минут десять, а потом затих.

Умер?

Или уснул?

Это мне ещё предстояло выяснить.

Я сбегала дёрнула рычаг, цапнула кусок сухаря и, усевшись перед банкой, продолжила наблюдать.

Судя по тому, что второй не проявлял вообще никаких признаков жизни – лупрос таки ядовит. Я не могла стопроцентно утверждать, каждая ли особь лупросов ядовита, но тот, что был сейчас у меня в банке – точно.

Итак, победил первый лупрос! Я поаплодировала и задумалась, что делать дальше.

Таким образом, у меня есть явно ядовитое животное и две потенциальные жертвы, которые мне нужно убить. Теперь вопрос – с кого начать?

Путём недолгих размышлений я пришла к выводу, что начинать таки надо с Щукаря. Фавн, какой бы псих он не был, добивал меня только морально, ну, ещё и за руку больно ухватил, но я за это с ним рассчиталась. А вот Щукарь пытался убить меня ядом. Он решительный и жестокий, поэтому начну с него.

Дни потекли за днями, я постепенно дошла до вожделенных трёх часов. Более того, хорошей новостью стало то, что я уже начала дёргать и второй рычаг и потихоньку вырулила на следующий уровень.

Вот и хорошо.

Вот и ладненько.

Сейчас я занималась очень важным делом. В общем из карандаша я сделала крючок. Это было просто – взяла нож и пропилила бороздку с одного конца, немножко зачистила. Получился толстый крючок. Затем я разложила отбракованные мной кусочки ткани, лоскутки, тряпочки, обрывки ленточек, какие-то верёвочки и прочую ерунду. Этом хлам никуда не годился. И у меня его накопилось довольно много (даже остатки споротых мной лампасов и то пригодились). Затем я внимательно осмотрела каждую тряпочку, каждый лоскуток, где было широко – подрезала на ленты примерно по два – три сантиметра шириной. Тем, где ленты были короткими – аккуратно посвязывала их. По мере накопления таких лент я сматывала их на клубочки. Чтобы более-менее по цвету соответствовали. Из этих лент я решила связать коврик.

Сбегала дёрнула рычаг, влезла с ногами на топчан, и принялась вязать. Обычные круглые бабушкины коврики. Положу их на пол. Они сделают мой крест чуть уютнее.

Во всяком случае, мне так хотелось думать.

Я начала вязать. Пока дело шло медленно, так как крючок я сделала не очень хорошо и петли с неглубокой бороздки постоянно норовили соскочить. Я провязала буквально, может, два ряда и вдруг поняла, что коврики вязать это расточительно. А у меня прекрасно получатся вязанные толстые домашние тапки. Да, они из ткани, тряпичные, надолго их не хватит. Но это лучше, чем ходить всё время в калошах. Тем более полы я тщательно вымыла, после неудачных попыток поймать тюремщика всё стекло от битых бутылок я убрала, так что буду отлично ходить в таких тапках. А если сверху немного закруглить, получатся вполне удобные мягкие мокасины.

Их же даже на обмен можно!

От открывающихся передо мной перспектив закружилась голова. Я ещё и подошву из чего-то соображу. Сейчас у меня только клеёнка, но такие мокасины будут скользить, особенно если пол мокрый, а вот плотная ткань или кожа – оооо! Вот это было бы вообще здорово. Ну а пока ничего такого нету, поэтому пока ограничусь самым простым вариантом.

Я решила вязать сперва не себе. Сперва свяжу две пары. Одну – деде Лёне, мы ведь давно не виделись, он там поди испереживался весь. А вторую – на обмен. Вдруг что-то нужное предложат. Сейчас для меня самое нужное – жир. Любой. Сало, масло, ворвань, смалец, маргарин, ланолин. В общем, мне хоть бы что-нибудь. Носки я навязала, целых четыре пары вон лежат, дожидаются своего часа. Теперь будут ещё и мокасины. В них ноги не устают. Здесь многие, как и я, попали внезапно, в чём были на улице – кто в туфлях, кто в босоножках, а кто вообще – в резиновых сапогах. А ноги-то устают. Ноги-то не железные. А если человек здесь, к примеру, лет пять или даже больше, и ходит всё это время в резиновых сапогах, то даже подумать страшно, что там у него с ногами. Или на тех же каблуках. А тут я предложу удобные и мягкие домашние тапочки – мокасины.

Я так воодушевилась, что вязала весь день, прерываясь только на дёрганье рычагов и на еду. Кстати, в этот раз мне дали яблоко. Или что-то на него сильно похожее. Так-то с виду вполне яблоко, а вот внутри камеры для семечек были неровно-квадратными и семечки там свободно шуршали, если потрясти.

Семечки!

Да я же смогу пополнить свой сад!

Кстати, дела в саду у меня пошли совсем хорошо. Я даже и не ожидала. Ну, во-первых, деревце «айва» дало два новых побега, и на одном уже появились листочки. Они ещё были малюсенькие, но уже видно, что это листочки. Так что деревце будет жить. Два отсаженных побега, чуть подросли и стали покрепче. Что касается овощей от Агронома, так они подросли примерно сантиметров по четыре, но ещё разобрать кто есть, кто я не смогла. Более того, из трёх оставшихся непроклюнувшихся семян, ещё одно проросло, выбросив стрелочку примерно на четыре миллиметра. Но я радовалась.

А теперь у меня появились ещё четыре семечка от яблока (или, может, это тоже «айва»? Я ведь плодов её не видела). Пока я положила их стратифицироваться в холоде. Теперь нужно будет подумать о субстрате. Это, конечно, была проблема.

Ну не буду же я обменивать носки на грязь?

От этой мысли я рассмеялась.

Пока я занималась всем этим хозяйственным процессом, я не переставала размышлять над проблемой способа убийства второго моего обидчика. До третьего рычага я ещё «не доросла», поэтому на нового лупроса надежд было мало.

Кстати, незаметно для самой себя я начала делать небольшие успехи в физкультуре. Больше раз приседала, выше подпрыгивала и даже могла теперь подтянуться на крюке целых четыре раза. Ну ладно, если совсем по-честному, то три с половиной.

Но тем не менее, прогресс был налицо. Это меня здорово воодушевляло.

Из малинового шелка я таки скроила красивую накидку-блузу, которую планировала при стыковках надевать сверху на моё рубище.

Волосы у меня отросли, я уже собирала их не в неубедительный пучочек, а во вполне себе значительный узел.

Вместе с тем, у меня появились ещё две морщины – на лбу. Я старалась не смотреть в зеркало, дала себе клятву, что целых три дня не буду смотреть. Выдержала минут пятнадцать и опять полезла смотреть.

Обозвала себя слабовольной дурой, но опять посмотрела, обнаружила, что когда я немного поворачиваю голову, то там не две морщины, а целых три.

Проревела оставшиеся полдня.

В остальном всё было по-старому.

Дела с шифром шли плохо, я, честно говоря, ленилась и постоянно откладывала.

Зато я трижды перечитала очерки по зоологии и один из рассказов, тот который про степь. Очень остро не хватало пищи для ума. Я даже хотела начать читать Библию, но потом, при зрелом размышлении, поняла, что читать Библию и одновременно планировать два убийства – это кощунство. Поэтому отложила на потом.

Первая, после этого опускания на дно и восхождения наверх, стыковка произошла, когда я пыталась примерить малиновую блузу. Я пока сметала большими стежками, но что-то со спины мне не очень нравилось, такое впечатление, что морщило, а как исправить я не знала – швея из меня так себе.

Я крутилась как собака, которая пытается ухватить себя за хвост, заглядывала в маленькое зеркальце и не могла ничего сделать. Я разозлилась и уже хотела плюнуть на всё, как раздался такой знакомый и всегда ожидаемый лязг – ко мне причалил чей-то крест.

Я, не снимая малиновый шелк, прихватила носки и мокасины и побежала к окну.

С другой стороны стекла на меня таращилась всклокоченная голова, полубезумные глаза. Мужчина. Лет сорок – сорок пять. Волосы светло-русые, лицо блинообразоное, чуть приплюснутое. Глаза серые, глубоко посаженные. Да и весь он какой-то рыхлый.

Однако на нём была хорошая джинсовая куртка, явно недешёвая белая рубашка.

– А-а-а-а! – начал заикаться мужчина, – глаза его при этом выпучились. – Ч-что это?

– Здравствуйте. Меня зовут Мария. А вас? – я видела, конечно, что мужчина словно не в себе, но правила хорошего тона никто не отменял.

– Ч-что это з-за место? – он чуть заикался. Быть может от волнения, а может и всегда так.

– Это крест. Тюрьма, – обстоятельно ответила я. – Что это за мир, сама не знаю. Я тоже здесь недавно.

Я-то была уже давненько, но постоянно опускалась вниз. То поднималась наверх – всё это замедляло моё знакомство с окружающим миром.

– К-как т-тюрьма? – ошалело захлопал глазами мужчина.

– Как вас зовут? – решила я немного привести его в чувство.

– К-как т-тюрьма?! Этого не м-может б-быть! – мужчина страшно захрипел и схватился за голову. Взглянул на меня полубезумными глазами и, пошатываясь, побрёл внутрь своего креста.

Со мной он даже не попрощался.

Мне было его очень жаль. Очень. Но я ничего не могла сделать. Обстоятельства оказались слишком сильным потрясением для него.

Увы, но в жизни оно так бывает. И каждый сам для себя решает – бороться до конца или сдаться и уйти, пошатываясь.

В общем, ничего мне эта стыковка не принесла, кроме острого чувства жалости. Кроме того, я чуть не упала, когда наши кресты расцепились. Как-то неудачно. Обычно это более плавно всё получается.

Ну ладно, бывает.

Я зашла в санузел. От толчка чужого креста клеёночка на голове моей предшественницы сместилась и теперь она на меня скалилась, подмигивая единственным уцелевшим глазом. Второй стух и вытек. Отвратительно, с одной стороны она раздулась, со второй мумифицировалась.

Я прикинула, как повернуть эту голову, чтобы она мумифицировалась равномерно. Нужно же аккуратно, так как трупный яд…

Что?!!!

Трупный яд?

Я сказала – трупный яд?!

Бинго!

Глава 17

Странная встреча произошла ночью, когда я спала.

Когда живешь в таких вот условиях, начинаешь меняться. Незаметно, медленно, но ты меняешься. Становится более чуткий сон, более спокойное отношение к недостаткам быта, более простое отношение к жизни. Начинаешь радоваться мелочам, на которые ранее ты бы и не посмотрел даже, начинаешь получать удовольствие от совсем пустяковых событий.

Стыковка. Это практически мимолетная встреча. Несколько минут, за которые нужно успеть что-то обменять или перекинуться парой фраз. Зато потом ты долго-долго рассматриваешь полученную ерунду, размышляешь над каждой фразой, над каждым исподволь брошенным словом.

Когда лязгнуло со стороны окна, меня аж подбросило – на автомате я подскочила, натянула одежду, подхватила очередные пары носков и тапочек и ринулась к окну, по пути пытаясь пригладить волосы.

За стеклом, с той стороны была серьёзная сероглазая женщина, примерно за пятьдесят.

– Привет! – просто сказала она мне и слегка улыбнулась.

Она была в спортивном костюме, волосы скручены в высокий хвост на голове. Что меня изумило – так это косметика: глаза были подведены стрелками, ресницы накрашены тушью, а на губах – помада. И да, ещё у неё были большие лиловые пластмассовые кольца-серьги.

– Привет, – ответила я и тоже улыбнулась.

– Меня зовут Галина, – сообщила женщина.

– А меня…

– Я знаю, – перебила она меня, – ты – Мария.

Хм, выходит, я местная знаменитость.

– Почему ты так долго здесь зависла? – торопливо спросила она, не давая мне опомниться. Она говорила с напором, властно.

– Ну…

– Ты уже должна была дойти до пятого уровня, – обличительно сказала Галина. – Даже если допустить, что ты не дёргаешь за третий рычаг, то всё равно, была бы хоть на четвёртом. Так что произошло, Мария?

– Ну… – замялась я, судорожно соображая, что ей ответить, почему она это спрашивает и вообще, кто она такая. – А вам это зачем?

– Как зачем?! Как это зачем?! – возмущённо всплеснула руками Галина, – меня вообще-то отправили тебя искать. Так что давай рассказывай. Кстати, ты шифр делаешь?

– Так вы…? – обрадовалась я.

– Тихо! – с нажимом велела Галина и добавила, – и вот ещё, на, держи!

Она сунула в щель два свёртка среднего размера.

– Потом рассмотришь, – строго приказала она, – сейчас кратко отвечай на мои вопросы. Первый вопрос – почему ты всё ещё на втором уровне?

– Не дёргала рычаг потому что, – как и велела моя собеседница коротко ответила я.

– Почему? Проспала? Заболела?

– Нет, специально пропустила.

– Зачем? – нахмурилась Галина. – Самоубийством решила заняться?

– Нет, хотела быть пониже, чтобы получить второго лупроса.

– Зачем? – теряя терпение, спросила Галина.

– У меня здесь война. – кратко ответила я и добавила, – не спрашивайте. Так надо. Отомщу, и, если останусь жива – и шифр сделаю, поднимусь и всё расскажу.

– Шифр ты не сделала? – констатировала Галина.

– Нет.

– Плохо, – попеняла мне она.

– Знаю.

– Шёпот слышишь? – спросила она.

– Иногда слышу, иногда не очень, но я не обращаю внимания, – пожала плечами я.

– Почему?

– Мы, когда жили в Цюрихе, там слышимость вообще ужасная была. Так что привыкла отгораживаться от лишних звуков.

– Хорошо. Так, просьбы, пожелания наверх есть? – нахмурилась она, услышав первое лязгающее предупреждение о том, что осталось минуты две.

– Да, – кивнула я и сунула приготовленные две пары мокасин в щель, – передайте это Вере Брониславовне и Анатолию, пожалуйста.

– Хорошо, – кивнула Галина, забирая подарки.

– А это вам. За посредничество, – я сунула в щель носки.

– Спасибо, Мария, – серьёзно сказала Галина и, улыбнувшись, добавила. – Постарайся побыстрее подняться. Там тебя давно ждут. Если будут проблемы, примерно через две с половиной недели с тобой состыкуется Сержант.

– Х-хорошо, – пробормотала я, но не знаю, услышала ли меня Галина, потому что люки с лязгом захлопнулись.

Я осталась опять одна, с двумя свёртками в руках.

Интересно…

Значит, товарищи обо мне не забыли. Забеспокоились, куда я пропала и отправили одну из своего Общества на розыск. На душе стало приятно, аж слёзы на глазах выступили.

Я вернулась обратно, влезла с ногами на топчан и с нетерпением принялась раскрывать подарки.

Сначала я очень аккуратно раскрыла свёрток, который был чуть побольше. Не знаю почему. Наверное, из-за того, что он был побольше. Отложила в сторону кусочек бечёвки, хоть и небольшой, но вдруг пригодится. Бумага была обёрточная, плотная, серовато-бежевого цвета. Я развернула её и осторожно расправила. Получился неправильный квадрат примерно сантиметров пятьдесят на восемьдесят, это если на глаз прикинуть. Никаких штампов или узоров на ней не было. Просто бумага.

Отлично. Будет на чём писать. Пока тратить её особо не буду, но потом однозначно пригодится. Главное, не смять и не порвать.

Дальше: передача была замотана в ткань. Я размотала и аж засмеялась от удовольствия. Ткань была новой, и оказалась куском ситца голубого цвета в мелкий цветочек. Кусок был довольно большой – метр на полтора.

Просто замечательно. Щедрый подарок. Сошью себе новые бюстгальтеры, сразу два, и ещё на трусы хватит. У меня было то бельё, в котором я сюда попала, и ещё я сшила один запасной комплект, но там ткань была не очень крепкая, за годы она слежалась, и я боялась, что от частых стирок она совсем расползётся. Шить ещё один комплект из такой же слежавшейся ткани было неохота, да и ниток жалко. А тут совершенно новая ткань.

Поэтому я порадовалась.

Ткань сложила и отложила в сторону.

Внутри был кусочек сала!

Ай да Вера Брониславовна! Знала, что тот её кусочек уже давно закончился и подарила новый. Вот теперь заживём! Сделаю новый крем и буду мазать и лицо, и руки.

Я только расстроилась, что спичек у меня больше не было. Ведь вытапливать его нужно на водяной бане. Но ничего, у кого-нибудь при следующих стыковках сменяю. Это дело поправимое.

Я уже потянулась к следующему свёртку, как заметила, что из первого выпал небольшой предмет. Но зато какой предмет! Драгоценный! Шикарный! У меня даже слёзы на глазах выступили. Это был крючок! Простой крючок для вязания, но очень-очень тоненький. С коричневой пластмассовой ручкой. Самый простой дешёвый крючок, который у нас в советском универмаге стоил около пятидесяти копеек. Но зато он был тонкий. Как раз для вязки кружева из катушечных ниток. Я понемногу пыталась вязать с помощью цыганской иглы, но это был ад, узор получался не очень, да и все руки исколола, и петли постоянно убегали. А теперь у меня есть крючок. И есть катушечные нитки. А это значит, что мой обменный фонд пополнится кружевами, на которые я столько всего выменяю, что ох!

Я так размечталась и возрадовалась, что чуть не забыла о втором свёртке.

Торопливо развернула и его. Он был завёрнут в газету!

Я глянула на дату – 2 февраля 1963 год. Газета называлась «Сельская жизнь».

Отлично! Это же просто отлично! Почитаю, ознакомлюсь, какая была сельская жизнь в феврале 1963 года. Газету я отложила. Она была из четырёх страниц, так что хватит надолго. Буду читать утром, за завтраком. Бенджамин любил читать утренние газеты за завтраком, когда уже пил кофе и выкуривал сигарету. Теперь и я так буду!

Настроение, и так отличное, скакнуло ещё выше.

А в газету были завернуты два предмета. Но какие два предмета! Во-первых, книга. Небольшая, в мягкой обложке, зато толстая. «Дети капитана Гранта» Жюль Верна. От радости я аж застыла. Это же одна из самых интересных книг, которые я читала! И теперь она у меня, а значит несколько вечеров я буду упиваться интереснейшей историей!

Из книги торчала записка.

Я торопливо вытащила её – на неровном обрывке картона было угловатым, явно мужским почерком, было скупо написано: «Мария, это из нашей библиотеки. Прочитаешь, затем отдашь Сержанту. И не забывай о шифре. Мы ждём». Подписи не было, даты тоже. Хотя какая дата? Я рассмеялась.

С момента попадания сюда я лишь примерно представляла, сколько времени прошло. Делила сутки, согласно своему биологическому ритму, как говорится «на глазок», а, может, там и не двадцать четыре часа было, а больше или меньше. Но это я так для себя делила, чтобы окончательно не запутаться и не сойти с ума. О том, где день и где ночь я ориентировалась по кормильне. Один раз меня кормили завтраком, второй раз – ужином. Следовательно, примерно в это время было утро или вечер. Хотя нужно сказать честно, я могла и перепутать и утро считать вечером и наоборот, у меня в бункере и не разберёшь.

Вторым предметом была тетрадь. Простая общая тетрадь. Несколько листов было вырвано, но я посмотрела – сзади на обложке стоял 1970 год. Значит, здесь она провела уже довольно много. Не удивительно, что листы вырвали. Сопровождающей записки не было, но сверху, на первой странице опять тем же почерком был жирно подчёркнутый заголовок: «Шифр».

Я засмеялась. Хитрый какой Анатолий.

Но всё равно, было приятно, что обо мне позаботились.

Я разложила полученные вещи по местам, сбегала дёрнула рычаг, затем умылась. После этой встречи сна не было ни в одном глазу. Ну ничего, днём посплю, если что.

Затем я полила мои растения и аккуратно взрыхлила обломком скрепки почву. Порадовалась, что деревце «айва» вроде как ещё немножечко подросло. Завтра нужно будет снять замеры.

Затем разделась до трусов и пошла делать упражнения. Поприседала, поотжималась, попрыгала. Теперь у меня были вязанные мокасины. И поэтому я решила с сегодняшнего дня начать бегать. Пробежала два круга по бункеру, вроде и расстояние плюнуть и растереть, а в боку закололо. Плохо. Если будет побег, то с такой дыхалкой я далеко не убегу. Значит, нужно включить бег почаще. На пример, бежать один круг, но после каждого дёрганья рычага.

Я отправилась принимать водные процедуры, по дороге метнув нож. Но попал рядом с центром. Ну, уже хоть что-то.

Я вымылась, получила причитающуюся мне еду и устроилась завтракать. Постелила салфетку, на которую поставила «миску» из лепёшки с густым пюре, по виду тыквенно-гороховым, а по запаху – словно кабачок, ну или примерно так. Нормально. Будем считать, что сегодня у меня кабачковая икра.

Я хмыкнула.

Кроме пюре мне дали ещё небольшой кусочек лепёшки. Наверно, опять сладкая. Ладно, эту посушу. Когда я перестала дёргать рычаг и опустилась крестом вниз, заготовленные сухари очень здорово меня выручили. Я тогда основательно подъела запасы. Значит, нужно начинать пополнять.

Как я и обещала сама себе, развернула газету. Итак, у меня всего четыре страницы. Начну обстоятельно, с первой. Но сразу прямо всё не буду читать, ознакомлюсь пока с первой статьей. На выбор у меня было «Зерна дадим вдвое больше. Конкретными делами ответим на патриотический почин кубанцев», «Думы всех хлеборобов», «Высокое доверие» и «Огонь вечной славы». Решила начать с кубанцев. Стало любопытно, чем решили их победить. Статья была короткая, так что моё пюре даже ещё и не остыло, а текст уже закончился.

Ну что сказать, сам текст, конечно, не произвёл на меня особого впечатления, но вот держать в руках периодическое издание было приятно. Газета, кстати, слабо пахла табаком и тройным одеколоном. Значит, долгое время была у кого-то из мужчин.

Сразу представила, как в другом кресте сидит узник и читает о думах всех хлеборобов. Эх, ещё бы кофеёк под газеты и жизнь, можно считать, удалась.

Я доела свой завтрак, сыто потянулась и зевнула. Не выспалась из-за стыковки этой. Но зато получила столько подарков и весточку от друзей.

Я принялась размышлять. Раз они отправили за мной эту Галину, значит, переживают за меня. Хотя не удивительно – в последнюю стыковку Анатолий видел меня не в самом презентабельном виде. И шифр им нужен срочно.

А вот сейчас я задумалась – Анатолий просто хотел меня отвлечь от плохих мыслей или им действительно так нужен этот шифр? И почему, раз так нужен, они его до сих пор не составили сами?

Тщательно обдумать эту мысль я не успела – судя по звуку, мне предстояла очередная стыковка.

Я схватила оставшиеся носки и мокасины (надо будет ещё навязать и побольше, что-то как пирожки расходятся) и метнулась к окну.

За стеклом был неизвестный мне мужчина, примерно лет около шестидесяти. Его отличала абсолютно лысая голова, оттопыренные ужи и настолько жесткая щетина, что, казалось, он к подбородку прицепил несколько зубных щёток.

Мужчина был одет в застёгнутый на все пуговицы плащ.

– Добрый день, – поздоровалась я.

– Здравствуйте, – кивнул мужчина и, прищурив глубоко посаженные глазки вдруг сказал, – я смотрю, вы не дёргаете за третий рычаг. И правильно. Очень правильно. Мы не должны вмешиваться. Пусть сами.

– Куда вмешиваться?

– Это не наша война, – глядя на меня в упор, продолжил внушать мужчина, – они там пусть сами, а мы уж как-нибудь тут…

– Ничего не поняла, – развела руками я, – вы о чём?

– Не надо разить его, – сказал мужчина.

Мне его слова смутно что-то напомнили. Вот только не помню, где я это уже слышала?

– Не будешь разить и воздастся тебе! – сложил руки в молитвенном жесте мужчина и недоумённо посмотрел на меня.

А я – на него.

– Объясните, пожалуйста, что разить?

– Его! – мужчина поднял палец вверх.

Больной какой-то, что ли? Сошел с ума от одиночества?

Так как я не знала, что в таких ситуациях предстоит делать, то я не делала ничего и просто стояла, и смотрела на него.

Мужчина еще посмотрел на меня, помолчал и вдруг выдал:

– Ты око еще, гляжу, не раскрыла. И правильно. Не надо оно тебе.

– Око? – я окончательно поняла, что передо мной сумасшедший.

– Окно на твоём кресте, – махнул рукой он. – Око.

– Но на моём кресте только одно окно, через которое мы с вами общаемся, – ответила я.

– Нет. – покачал головой мужчина, – есть ещё большое Око. Вот его и не надо открывать. Ты же шепот слышишь?

– С-слышу, – кивнула я.

– Откроешь око и будет не шепот, а громкий шум. Он сведёт тебя с ума. Не открывай Око.

– Не буду, – пообещала я, слабо понимая, что он вообще от меня хочет.

– Да. Правильно, – одобрил мужчина.

Мне это окончательно надоело, и я спросила:

– У вас что-то на обмен есть? Меняться будем?

– Он завещал в аскезе жить и не осквернять себя излишками. Человеку нужен воздух, хлеб и вода. И самая простая одежда, чтобы прикрыть чресла.

Мда, – подумала я, – судя по тому, что плащ на нём довольно дорогой, чресла свои он прикрывает отнюдь не аскетично. А вслух спросила:

– Вино будете?

– Буду! – неожиданно торопливо ответил мужчина. – А у тебя много?

– Бутылка есть, но там половина где-то.

– Неси! – обрадовался мужчина.

– Сейчас! – я бросилась к своим запасам и прихватила бутылку.

Мужчина дожидался меня, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Вот! – сказала я и показала бутылку, – давайте меняться!

– С ближними своими делиться надобно, – заявил мужчина, а я пожала плечами и поставила бутылку на пол:

– Ну как хотите, – я пожала плечами и добавила, – я не заставляю. Сама потом выпью. Оно вкусное. Ягодное. Терпковатое, но сладкое.

У мужчины отчётливо дёрнулся кадык, он сглотнул.

– Погоди! – он метнулся куда-то вглубь своего логова.

Подожду, мне аж любопытно стало, что может предложить мне этот фанатик. То, что он святоша и фанатик какой-то местной секты, я уже поняла.

– Держи, – фанатик положил что-то в щель и толкнул ко мне.

Я открыла и обомлела – это была самая настоящая помада.

– Это вам, – я передала ему вино таким же способом и поблагодарила, – спасибо. Это то, что нужно. Интересно, где вы её взяли? И, кстати, у меня есть носки и тапочки. Могу тоже поменять. Интересует?

– Так ты Мария? – вдруг спросил мужчина.

Я отметила, что лицо его напряглось.

– Да, – кивнула я.

– Так это из-за тебя Щукарь на наш тихий и спокойный уровень спустился?

Глава 18

Я металась по периметру креста, как загнанная птица: туда – сюда, разворот, и опять – туда-сюда. И так уже где-то около часа. Отвлекалась всего один раз – рычаг дёрнула.

Если Щукарь спустился сюда, значит он охотится за мной. То есть при стыковке однозначно опять пустит ядовитый газ. Вряд ли он такой прям оригинал, что для каждого раза будет выдумывать нечто новое. И вот как быть? Есть, правда, вариант заткнуть щель одеялом, но тогда каким образом я напущу на него лупроса? Никаким.

Почему он спустился? Почему именно сейчас? Что он замыслил? Хотя на последний вопрос ответ был очевиден. Но есть и более актуальный вопрос – что мне теперь делать?

Я не знала. Наверное, впервые в моей жизни я так сильно растерялась.

На следующую стыковку я шла не с носками на обмен, а с одеялом, чтобы, если вдруг что – быстро заткнуть щель. Шла медленно, настороженно всматриваясь – кого это принесло. Оказалось – какой-то луковианец.

Когда я увидела его вытянутый череп и приплюснутый нос с широкой переносицей, клянусь, я испытала такое облегчение, что словами не передать.

Луковианец оказался улыбчивым и добродушным дядькой. Он что-то мне трындел на своём языке, но я ничего не понимала. Видя, что диалог не клеится, а время уходит, он вдруг высоко поднял свою ногу и продемонстрировал голую ступню, покрытую сверху чуть рыжеватой редкой щетиной.

Носки хочет, – поняла я и, кивнув, метнулась к топчану. Там прихватила и носки и, на всякий случай, тапочки.

– Ты это хотел? – я показала через окно носки и луковианец радостно закивал, мол, да, именно это.

– А ты мне что? – спросила я, но луковианец меня не понимал. Продолжал лопотать и требовать носки.

– Нет, покажи на что хочешь обменять! – потребовала я.

Луковианец начал опять что-то объяснять. Замигала лампочка, оповещая, что время на исходе. Луковианец встревожился и залопотал быстрее, отчаянно жестикулируя.

– Да на, держи! – сама не знаю почему, я сердито швырнула носки в щель. Луковианец схватил и радостно заулыбался, что-то опять демонстрируя жестами.

И тут люк захлопнулся и кресты разошлись.

А я стояла, как дура, и совершенно тупо смотрела на металлический люк, который закрывал «окно».

Мда. Вот это я совсем ненормальная!

Мало того, что отдала запросто так носки непонятно кому. Даже не человеку. Почему-то я сомневалась, что они люди. Так ещё эти носки были связаны из самых лучших ниток.

Даже у меня таких не было.

И я планировала на них обменять массу полезных вещей, а в результате стою и смотрю на люк, как баран на новые ворота. Я сама с себя так удивилась, что даже никак комментировать не стала. А что тут говорить, если в условиях, когда любой предмет является абсолютно дефицитным, я просто взяла и отдала такую вещь. И это мой труд.

В результате я так расстроилась, что к следующей стыковке шла, как на казнь. Да, одни носки ещё на обмен были. Но такие себе, из разных остатков ниток.

Я даже сперва думала вообще не ходить. Ну ничего же не случится, если пропущу разочек? Хотя, с другой стороны, а может тут, как и с рычагом – раз не дёрнешь – сразу вниз. И здесь, может, также – в следующий раз свидание будет короче, или реже, или вообще больше не будет. Так рисковать я не могла. Поэтому пошла.

К моему огромному удивлению (и облегчению), со мной состыковался дядя Лёня.

– Ну вот ты где! – немного сварливо обрадовался он, – почему-то я так и думал. Рассказывай!

– Что рассказывать? – не поняла я.

– Что у тебя стряслось, почему ты постоянно уходишь на дно? И что у тебя со Щукарём?

Я замялась. С одной стороны, хотелось с кем-то поделиться, а. с другой, я этого человека вижу в третий раз. И первое наше знакомство состоялось не самым лучшим образом.

– Не бойся, дочка, рассказывай, – велел он и добавил, – только кратко, ёмко и без лишних подробностей.

– Зачем?

– Я же вижу, тебе помощь нужна. Так что давай рассказывай.

И я не выдержала: всхлипывая, периодически сморкаясь и утирая злые слёзы, я рассказала всё – и про гадского Фавна, и про мою месть ему, и про месть Щукаря и моё отравление.

– А второй раз?

– Что? – я всё никак не могла привыкнуть к его манере выражаться.

– Первый раз ты ушла вниз из-за отравления. Это – понятно, – нетерпеливо пояснил дядя Лёня, – а вот второй раз что стряслось?

Пришлось рассказать про мой план и про лупросов.

– Проверила? – проворчал дядя Лёня.

– Проверила.

– И что?

– Они ядовитые, – улыбнулась я.

– Ты могла просто спросить кого-нибудь и тебе бы все сказали, что они ядовитые, – поморщился от моей глупости дядя Лёня.

Я лишь вздохнула и развела руками.

– Давай, – сказал дядя Лёня.

– Что?

– Лупросов, – ответил он.

– З-зачем? – от удивления я уже начала заикаться.

– Ты действительно считаешь, что Щукарь и Фавн подойдут к щели после того. Как ты одному порезала руку, а второй тебя чуть не убил газом?

– Эм-м-м… – как-то я об этом и не подумала.

– Так что давай сюда лупросов. Сам всё сделаю, – ворчливо сказал дядя Лёня.

– Но-о-о…

– У тебя выхода больше нет, – он пристально посмотрел на меня. – Кроме меня, тебе никто не поможет больше.

– Но почему?! – вскричала я, – зачем вам это? Это не ваша война!

– Потому что у меня тоже была дочка. Там. – нахмурился дядя Лёня, – и нашелся мудак, который испортил ей жизнь. И здоровье. Всё. Не хочу об этом. Тащи свои лупросы!

– У меня один! – выдохнула я.

– Ты говорила, что два.

– Было два, – кивнула я, – но я провела эксперимент и один убил второго.

– Женская логика, – покачал головой дядя Лёня, – ну ладно. Давай одного. И еду его. Думаю, мне через неделю тоже передадут. Так что достанется обоим.

Я метнулась к себе и притащила лупроса.

– Вот, – я осторожно положила его в проём щели.

– Принял, – сказал дядя Лёня и осторожно забрал склянку.

– И вот ещё! – я сунула в щель вязанные мокасины.

– О-о-о! Тапки! – обрадовался дядя Лёня, – вот это ты угодила! А то у меня только туфли, сама понимаешь.

Я понимала.

– А я тебе тоже кое-что подготовил, – загадочно усмехнулся дядя Лёня и сунул в щель небольшой свёрточек. – Только потом посмотришь.

– Спасибо! – улыбнулась я, и добавила, – дядя Лёня, а почему вы на втором и третьем уровне только летаете?

– Жить хочу, – буднично ответил он.

– А на уровнях выше жить нельзя разве? – удивилась я, – мне говорили, что там и еда лучше, и награды, и время стыковок побольше…

– Всё так, но есть ещё кое-что, что перечеркивает все минусы.

– И что?

– У тебя око, я смотрю еще не открылось, – кивнул дядя Лёня.

– Нет.

– На днях откроется. Только у тебя будет выбор – открыть или нет. Дам совет – не открывай.

– Почему?

– Ты сейчас как у мамки за пазухой – тепло, кормят, спокойно. Главное – дёргать за рычаги. И всё. А откроешь – и жизнь твоя изменится.

– Почему?

– Не могу объяснить. Просто не советую.

– Но вы же открыли?

– Открыл, – вздохнул дядя Лёня. – И, если бы пришлось делать выбор заново – опять бы открыл. Но очень об этом жалею.

– Почему?

– Око – это окно во внешний мир. И он тебе может не очень понравиться. Причем настолько, что ты даже жить потом не захочешь.

Мне сразу же захотелось срочно открыть это странное «око» и посмотреть, а что там.

Мы проболтали ещё пару минут, стараясь не касаться темы лупросов и остального, и наши кресты разошлись.

Не знаю, у меня было какое-то двоякое чувство. С одной стороны, я была рада, что эпопея с моими врагами вот-вот закончится. А с другой стороны, мне было неприятно, что я втянула в это другого человека. Это же не веточку у деревца сломать. Убийство – тяжкий грех, едва ли не самый страшный. А тут еще и два убийства. Причем ни Щукарь, ни Фавн дяде Лёне ничего не сделали. А вот грехи мои он на себя возьмёт.

Даже и не знаю, что делать.

Машинально я побрела к топчану и только уже там заметила, что держу в руках небольшой свёрток. Интересненнько, что же приготовил мне дядя Лёня?

Прежде, чем развернуть, решила угадать.

Даю себе три попытки.

Попытка номер «раз» – там блокнот?

Попытка два – небольшая книга?

Попытка три – коробочка с акварельными красками?

Ладно. Варианты озвучены. Теперь загадаю желание. Итак, если хоть один из них правильный, то у дяди Лёни всё получится легко и просто со Щукарём и Фавном!

Загадала!

Я осторожно развернула свёрток (бумага была обёрточная, кусок небольшой, но пригодится). Бумагу я отложила. Посмотрела на коробочку. И ахнула.

Это оказалась маленькая коробочка мармеладных конфет.

Я посмотрела на упаковку: «Мармелад пластовый фруктово-ягодный». Фабрика «Красный октябрь СССР». Я раскрыла чуть потрёпанную коробку. Не знаю, какой у него срок годности, но, вроде как, мармелад не портится?

В коробочке было шесть штучек. Шесть прекрасных фруктово-ягодных радостей!

Я понюхала. Он слабо пах яблочным пюре и клубничным джемом.

М-м-м-м… моя ты прелесть!

Не знаю, откуда у дяди Лёни мармелад, тем более, семьдесят девятого года выпуска, почти свежий. Сам-то он намного дольше здесь сидит. Хотя он вполне мог выменять у кого-то.

Неужели для меня?

Почему-то мне было приятно именно так думать.

Я аккуратно вытащила посыпанную сахаром дольку и откусила крошечный кусочек. Но жевать не стала. Просто держала, чуть посасывая, во рту, и он там таял, разливаясь нежной фруктовой сладостью по языку.

М-м-м-м… какое наслаждение! Раньше бы, в сытом Цюрихе, да и в Москве,я бы даже не посмотрела бы на эту коробочку. А сейчас я вкушала этот кусочек с превеликим наслаждением, медленно, смакуя каждый кусочек, стараясь не просыпать ни крошки, не потерять ни сахаринки.

Ну что сказать. Кормят тут хорошо, но однообразно. И всё равно, хочется чего-то привычного. Мне порой казалось, что за баночку кильки в томате я отдала бы всё.

Хотя что всё? У меня ничего не было.

Я доела кусочек, а остальное закрыла и спрятала. Решила, что буду есть раз в неделю. К примеру, в воскресенье. Да. Правильно. Будет у меня такой себе маленький сладкий праздник.

Уже неплохо я устроилась: по утрам читаю газету, по воскресеньям ем мармелад. Ещё бы кофе варить – вообще было бы замечательно.

Но чего нет, того нет.

Прошло два дня. От дяди Лёни не было никаких известий, стыковок тоже не было, и я потихоньку сходила с ума от неизвестности. Все знают, что нет ничего хуже ожидания неизвестности. А ещё я очень боялась подставить дядю Лёню.

В общем, сама себя издёргала до невозможности.

В результате, после того, как чуть не проворонила дёрганье рычага, обругала себя и запретила думать об этом. А чтобы не думать, надавала сама себе кучу всяких заданий.

Первое – вяжу носки, мокасины и начинаю пробовать вязать кружево.

Второе – шифр. Сажусь и начинаю придумывать шифр.

Третье – увеличиваю себе все упражнения на десять. Хотя нет, пожалуй, на двадцать (кроме подтягиваний, с ними у меня не ахти, поэтому я рационально увеличу их только на пять. Хотя не уверена, что даже это смогу). Знаю, что не потяну, но буду пытаться, уставать, авось глупые мысли сами уйдут.

Четвёртое – делаю генеральную уборку заново.

Пятое – проведу инвентаризацию моих запасов и дам оценку потребности в недостающих вещах.

Шестое – займусь зимним садом.

Шесть пунктов – это немало. Пока займусь этим.

Очередная стыковка, скажу честно, сильно меня удивила.

Я как раз сидела на своём топчане с ногами и раскладывала пятый подряд пасьянс, когда лязгнуло, предупредив о гостях. Это был опять луковианец, но не тот, а другой, помоложе. Я пока не научилась их отличать, уж очень экзотической была у них внешность. Но возраст определять могла. И пол.

Этот луковианец был предельно серьёзным и даже, я бы сказала, чуть напряжённым. Кроме того, совершенно неожиданно оказалось, что он умеет говорить по-русски.

– Мари, – сказал он, – Сафелий передает тебе спасибо за гидэ.

– Гидэ? – не поняла я.

– На ноги одевать, – чуть подумав, пояснил луковианец, – из ниток ты делал.

– Носки? – догадалась я.

– Да, гидэ, носки, – обрадованно закивал луковианец. – Он тогда не мог тебя менять. Был наш праздник, когда нельзя менять. Только дарить. И ты дарил ему гидэ. Носки.

– На здоровье, – сказала я, впрочем, без особой теплоты.

– Сафелий теперь нет праздник и он тоже тебе дарить подарок.

Луковианец сунул что-то в щель, я вытащила и ахнула – чашка, похожая на пиалку, но чашка. Ну всё, теперь я обрастаю посудой. Буду как в Букингемском дворце – вкушать пищу по всем правилам. Эх, ещё бы ложку – цены бы им не было. Но не всё сразу.

– Спасибо! – обрадовано улыбнулась я.

– Пожалуйста, – вежливо ответил луковианец и добавил, – и вот ещё.

Он протянул мне небольшую, явно писанную от руки книжицу. Причём страницы в ней были разные. Я мельком взглянула и чуть не взвизгнула от восторга – это был русско-луковианский словарь.

– Софроний сказал, тебе надо учить, – пояснил луковианец, – мы тебе давать заказы на гидэ.

– Хорошо, – кивнула я. – но мне бы ещё нитки.

– Хорошо, – и себе повторил за мной луковианец, – Нитки тебе передадут через два шатэ.

Я уже поняла, что шатэ, по логике – это кресты.

– Буду ждать, – кивнула я.

– Софроний сказал, надо три гидэ, – сказал луковианец.

– Хорошо, хотя нитки… – начала я, но нас прервал захлопнувшийся люк.

Кресты разошлись.

Ну что же, всё не просто отлично, а крайне отлично! Я взвизгнула от радости и крутнулась на одной ножке. У меня есть заказ. Да не единичный, а сразу на три персоны. Жаль только, что цену я заранее не обговорила. Но ничего, словарь дорогого стоит.

Буду изучать язык, потом вернусь к таинственным тетрадям, написанным по-луковински. А то интересно же.

От открывающейся передо мной перспективы аж голова пошла кругом.

Только нужно понять для себя, как правильно поступить – сперва выучить слова с переводом и потом садиться пробовать читать эти тетради, или садиться переводить сразу?

Этот замечательный день ещё не закончился, как у меня случилось ещё одно приятное происшествие. Один из побегов овощей, полученных от агронома, подрос, выбросил настоящий лист и стало понятно, что это будет помидор. Нет, был вариант, что ещё что-то похожее. Но вспомнить из этого семейства я могла только физалис. Хотя он похож на помидор.

В общем, пока я не получила другой информации, буду считать, что это помидор.

Это ж надо! Помидор! От открывающейся передо мной перспективы у меня аж потекли слюнки. Я представила, как ем посыпанные крупной солью помидоры, или как пью томатный сок. Даже моя мечта о кильке в томате в перспективе стала не такой уж и фантастической. Ну а что, рыбу тут дают, помидоры у меня, надеюсь, когда-то будут массово.

Интересно, а что там из остальных получится?

Мне хотелось сладкий перец, неплохо бы что-то из зелени, и морковку! Хотя клубника – ещё лучше!

И тут остро встал вопрос с землёй.

До меня здесь жили не очень прям чистоплотные узницы, но и не так чтоб засранки. Так что счищать пласты грязи мне не довелось. И вот что делать?

Появилась передо мной ещё одна проблема. Я начала стремительно обрастать барахлом. Да, были предметы первой необходимости, не спорю. Но было много всякой ерунды, которая накапливалась у меня на столике, по краям топчана и под ним, придавая моей кровати вид, словно это какое-то гнездо.

Кое-что я вешала на верёвку, которую протянула от стены до стены, но перегружать её я не хотела, кроме того, там нужно было место, чтобы сушить постиранные вещи.

И я решила «спальню», которая закрывалась на дверь, превратить в гардеробную-шкаф.

Хватит захламлять вещами мой крест. Нужно подготовить там всё и перенести ненужные в данный момент вещи туда. Ну те же нитки, я использую не все сразу. Готовые вязанные изделия, те же пустые бутылки, книги и так далее.

Я размышляла как лучше всё сделать, когда крест наполнил какой-то лязгающе-мелодичный звон.

Стыковка? Вроде нет. Там не такой звук.

Рычаги? Вроде все дёрнула.

Кормильня? Точно нет.

А что тогда?

И тут меня осенило – пришло время открывать или не открывать «око».

Глава 19

Я открыла.

Даже не сомневалась, что нужно открывать.

Открыла и оцепенела. Всего на миг. Но сердце стремительно рухнуло куда-то вниз, потом резко вверх и затрепетало где-то аж в районе горла.

Это было жутко.

Это было сокрушительно.

Это было прекрасно до отвращения.

– С ума сойти… – пробормотала я внезапно непослушными губами.

Я стояла у окна и всматривалась в открывшуюся панораму: прямо передо мной, раскинулось бесконечное, скованное вечными льдами, пространство. Арктическая пустыня. Белое безмолвие. Полярная ночь. Завывающий ветер.

И всё.

И в этом безбрежном пространстве ледяной Вселенной неслись кресты. Много-много крестов. Таких маленьких и беспомощных перед мощной стихией.

Словно мухи на мёд, – почему-то подумалось в этот момент.

Хотя скорее на сахар. Белый-белый ледяной сахар.

Не знаю, сколько я так стояла, судорожно уцепившись побелевшими пальцами за небольшой выступ, заменяющий подоконник. И только время дёргать очередной рычаг вывело меня из эсхатологического ступора.

– С ума сойти…

Кто бы мог подумать?!

Из благополучно-мещанского Цюриха я угодила куда-то, на край земли. В Антарктиду. Или в Арктику. А, возможно, это вообще другая планета. Говорят, Уран или Нептун самые холодные планеты нашей солнечной системы. Если это наша солнечная система, конечно.

Чёрт его знает, куда меня забросило.

Дёрнув рычаг, я торопливо заспешила обратно.

И опять смотрела, смотрела, смотрела. Смотрела туда, на ледяную пустыню.

В буддизме есть ледяной ад. Целых восемь кругов. Почему-то мне кажется, что это именно восьмой.

Интересно, за какие такие грехи я сюда попала? Неужели за то, что бросила семью и уехала с Бенджамином? Других особых грехов я не припомню. Ну не за то же, что когда-то разбила любимую вазу тёти Клары, когда протирала пиль.

Я почувствовала на щеке влагу.

Так страшно это всё.

Ну вот и какой теперь смысл в свободе? Допустим, я отсижу здесь положенные сорок лет, крест опустится вниз и выплюнет меня на свободу.

А дальше что?

И вот как я выйду отсюда, из тёплого креста в ледяной ад, когда у меня из тёплой одежды только шерстяные носки и трикотажные штаны с отпоротыми лампасами?

Я же замёрзну там за минуту.

А если это какой-то Уран или Нептун – то за полсекунды.

Отсюда вопрос – нужна ли мне такая свобода? Хочу ли я на волю?

Но если там, за окном кромешный ледяной ад, то почему же все, и Анатолий, и Вера Брониславовна, и Галина и многие другие, так стремятся выйти туда, на свободу?

Неужели считают, что лучше замёрзнуть, чем сидеть в одиночестве до самой смерти?

Кстати, не потому ли повесилась моя предшественница? Может, ей пора уже было выходить на свободу, и она решила, что повеситься всё же лучше, чем замёрзнуть?

Не знаю. Слишком мало у меня данных.

Но тут явно есть ещё что-то, чего я не знаю.

Я задумалась.

И вдруг далеко-далеко антрацитовую тьму пронзила молния.

Что это было?

Гроза?

Нет. Не может быть. Здесь явно что-то другое.

Я принялась всматриваться вдаль, до рези в глазах, но молний больше не было.

Сплошные тайны.

Хотя, с другой стороны, жизнь стала загадочней и интересней.

Жалела ли я, что открыла окно? Да вроде нет.

Да, шёпот стал сильнее, но для человека, прожившего семь лет рядом с моей бывшей свекровью, которая постоянно или орала, или ворчала, какой-то там шепот – ерунда.

Так, мелкий назойливый пустячок, на который можно не обращать внимания.

Недалеко от меня пролетел крест. Я прильнула к окну и попыталась рассмотреть его. Какая-то жуткая конструкция, похожая на кусок ржавой загогулины из которой во все стороны торчат провода и покорёженная арматура.

Фу, отвратное малоэстетичное зрелище.

Интересно, мой крест выглядит также?

Но мысль я додумать не успела.

Внезапно послышался удар и на стекло окна, через которое я смотрела, упала и отлетела человеческая рука. Женская.

Я вскрикнула и отшатнулась.

Но это ещё не всё. Следом прилетел кусок ноги. А затем кишки. Сизым комом. Они смачно шлёпнулись о стекло и тоже поехали вниз, оставляя на стекле кроваво-дерьмовые разводы.

Подвывая от ужаса, я отшатнулась и еле сдержала рвотный позыв.

Так, продышаться.

Дышим!

Дыши, Мария!

Что за ерунда тут происходит?!

И тут о стекло стукнулся и тут же отскочил кусок головы, с вывалившимся языком, без нижней челюсти и с одним глазом, повисшим на кровавой ниточке.

Кажется, я потеряла сознание.

Не знаю, вроде ненадолго. Очнулась и успела дёрнуть рычаг. Вроде и очнулась только потому что внутри всё орало – пора! Вставай, дёргай!

Главное – успела.

Прошла по кресту, старательно отводя взгляд от окна.

Интересно, это окно, его как-то закрыть можно?

Что же там, снаружи происходит?

Что за маньяк сидит где-то наверху и разрывает людей на части и бросается ими в кресты?

Кстати, а не те ли это люди, что вышли на свободу?

Эту мысль нужно было обдумать.

Зазвенела кормильня. Система решила порадовать свою узницу горячей едой.

Я механически подхватила «тарелку из лепёшки» с едой и что-то, похожее на большой сладкий пончик.

Без аппетита выхлебала еду и съела «тарелку».

Пончик решила порезать и оставить сушиться.

Кстати, если бы меня сейчас спросили, что я ела, я бы не ответила.

Не обратила внимания. Впервые.

Все мысли были там, за окном.

Интересно, а как этот маньяк выживает в таком холоде? Даже если он тепло одет, то всё равно – глаза, лицо. От мороза это всё пострадает однозначно.

И ещё, что меня смутило. Кресты! Они летели сами по себе. Я почему-то думала, что кресты летают примерно, как кабинки в карусели «Ромашка». А оказалось. что они летят сами по себе. Они не привязаны ни к чему!

Как маленькие самолётики.

Но ведь в моём кресте нету ни крыльев, ни мотора. И вот как он тогда летит?

И пилота нету.

Хотя, может быть, что дёрганье за рычаги и приводит механизм в действие и крест летит.

А что, логично!

Когда я не дёргала рычаг, я опускалась всё ниже и ниже, пока не ушла на дно.

От осознания того, что я только что нашла разгадку, я рассмеялась.

И посмотрела вокруг осмысленным взглядом.

И обнаружила, что пока я витала в мыслях – сожрала весь пончик. Даже не заметила.

Обругав себя за нарушение своих правил, отправилась опять к окну.

Шла туда. Боялась до жути. Но всё равно шла. Тянуло меня туда. Невзирая на страх того, что на стекле опять увижу куски человечины.

Может быть, я тоже маньячка?

А что, хватило же у меня сил и совести расчленить мою несчастную предшественницу и выбросить её в дыру в туалете.

Что?!!!

Стоп!

Правильно! Это никакой не маньяк! Это кто-то, такой же бедолага, как я, попал в крест сверху и расчленил своего предшественника! Вот и всё!

Всё оказалось очень просто! Элементарно!

А то я уже нафантазировала – маньяки, нечувствующие холода люди…

Это же и я, когда расчленяла предыдущую узницу, тоже кому-то выбросила на его крест и руки-ноги и остальные куски тела.

От такого вывода мне стало легче. Я даже улыбнулась и мысленно похвалила себя.

Хотя кому я вру? Не мысленно! Вслух похвалила.

У меня начала развиваться новая привычка – я теперь могу часами разговаривать сама с собой. Где-то я слышала, что эта привычка характерна для гениев и деградирующих идиотов. Даже не знаю, в какую категорию себя отнести. До первой явно не дотягиваю, а во вторую ужасно не хочется.

Значит, нужно приложить усилия и зависнуть посередине.

И я дала себе мысленный зарок сегодня же засесть за шрифты. А также прочесть одну главу из радиофизики. И выучить два луковианских слова.

Да! Буду каждый день учить по два луковианских слова.

В конце дня пришел сигнал, что надо дёргать за третий рычаг. Ну ладно, я девушка исполнительная. Сходила. Дёрнула. И удивлённо замерла. От моего креста моментально вырвалась молния и устремилась куда-то вперёд, во тьму.

Это что ж получается? Я – как электрический скат?

И всё кресты так могут? Ведь именно разряд тока я приняла утром за молнию.

Отсюда вопрос – а зачем?

Сплошные тайны…

Прошло примерно полторы недели, как в один прекрасный день звякнуло сообщение о стыковке. С превеликими предосторожностями я подкралась к окну.

И увидела… дядю Лёню!

Он смотрел на меня и улыбался.

– Дядя Лёня! – радостно воскликнула я. – Здравствуйте!

– Здравствуй, Мария! Усмехнулся он, – а у меня для тебя хорошая новость.

– К-кто? – прошептала я помертвевшими внезапно губами.

– Щукарь, – тихо сказал дядя Лёня и хитро подмигнул.

У меня словно гора с плеч свалилась.

– С-спасибо, – на моих глазах показались слёзы. Но это были слёзы радости и облегчения.

– Не переживай, – участливо посочувствовал дядя Лёня. – Он свою судьбу сам выпросил. Не ты, то кто-то другой бы точно. Слишком уж он всех вокруг замучил.

– А к-к-как…?

– Лупроса ему сунул в щель, он руку протянул и всё.

– А лупрос?

– Остался у него в кресте. Я щель быстро заткнул, – довольно ухмыльнулся дядя Лёня.

– Простите меня, это из-за меня… – пролепетала я, но дядя Лёня не дал закончить, перебил:

– А вот это ты брось! Прекрати! Это был мой выбор! Я сам так решил! Поняла?

Я кивнула, стараясь не разрыдаться. Думала, буду прыгать от радости, а оно вот как.

– Остался Фавн, – веско сказал дядя Лёня и печально вздохнул, – но он на третьем уровне. Придётся мне туда подниматься. Хоть и не хочется.

Я удивилась такому его прямо нежеланию подниматься туда.

– Дядя Лёня, а почему вы не уходите наверх? – спросила я.

– Мне нечего там делать, – буркнул он сварливо и отвернулся, давая понять, что разговаривать больше не о чем.

Но меня этим не проймёшь. Если уж я решила выяснить – не отцеплюсь, пока не узнаю.

– Так всё же? – переспросила я и добавила, – слушайте, а давайте уйдём наверх вместе? Будем дружить, общаться. Я вам жилетку свяжу, а? Так-то и поговорить по душам не с кем…

– Нет, – покачал головой дядя Лёня и немного грустно сказал, – понимаешь, там, наверху, есть люди. С которыми мне бы не хотелось пересекаться. Категорически. Поэтому так и разделились. Они – наверху, я – внизу.

– И вы уступили им…? – удивилась я, – почему вы выбрали быть внизу?

– А ты считаешь, что наверху, там рай? – брови дяди Лёни насмешливо приподнялись. – Нет, девочка, ты ошибаешься. Везде, всегда, в жизни – чем ты выше, тем большую цену ты за это платишь.

– Но какую цену вы платите наверху? – не могла понять я, – чаще дёргать за третий рычаг? Ерунда. Тоже мне цена!

– А ты хоть знаешь, зачем третий рычаг? – спросил он тихо и внимательно посмотрел на меня.

От его голоса у меня аж мурашки по спине пошли. Столько было там обречённости… даже не знаю.

– Нет.

– У тебя же око открылось?

– Открылось, – кивнула я.

– Ох, говорил я тебе – не надо, Мария, – сокрушённо покачал головой дядя Лёня, – так нет, не послушалась меня.

– Угу.

– И как?

– Жуть, – призналась я.

– А я говорил!

– Прекрасная, бесподобная, потрясающая жуть!

– Говоришь, словно в кабинете паталогоанатома, – хмыкнул он.

Я рассмеялась.

Мы еще немного поговорили. Вытянуть из дяди Лёни информацию о том, что у него случилось с теми людьми, не вышло. Как и выяснить, кто эти люди.

Ну ничего, дайте мне время – сама разберусь.

А уж чего, чего, а времени у меня впереди – вечность. Почти сорок лет.

Я активно занималась гимнастикой, бегом, бросанием ножа. Вязала носки и прочее барахло на обмен. Пересадила ещё два побега в моём садике. Семечки от «айвы», которые я положила на мокрую тряпку, и дважды в день мочила её, внезапно начали прорастать. Пришлось соображать, что использовать под горшки и где брать грунт.

Теперь я примерно полчаса выделяла на то, чтобы царапать кирпичную кладку. Собранная пыль шла на создание почвы для моих растений.

О судьбе Щукаря я старалась не думать. Но всё равно думала.

Имела ли я право его убить? Да ещё и чужими руками?

О! У меня монологи были похлеще чем у принца Датского вместе с Раскольниковым. То мне казалось, что вполне имела. Раз он чуть меня не убил. Потом я решала, что нет, я не должна была так поступать с другим человеком, что он и так судьбой наказан. Пусть бы еще сорок лет (или сколько там ему осталось), мучился.

Так ни до чего не додумалась и старалась поменьше загружаться.

Зато в окно смотрела по триста раз на дню. Иногда и ночью вставала, когда рычаг просыпалась дёргать. Подходила, любовалась. Белый ландшафт завораживал. Манил.

Я могла часами наблюдать, что там, за окном. Нет, картинка не была однообразной и не надоедала.

В газете «Сельская жизнь» я вычитала, что в рыбе есть фосфор и азот и эти вещества прекрасно подходят на подкормку растений, как удобрения. Когда мне дали кусок рыбы из кормильни, я есть не стала, хоть рыбу есть надо, это очень полезно. Вместо этого я положила её отдельно к кирпичной пыли, чтобы она перегнивала и дала улучшенный, насыщенный азотом и фосфором, прекрасный компост.

И это оказалось моей стратегической ошибкой.

Буквально через дня два эта рыба так развонялась, что я уже не знала, куда деваться. Я проклинала всё – и серокостюмного скотину-бюргера, зашвырнувшего меня сюда, и суку-свекровь, которая выгнала меня из дома без гроша в кармане на ночь глядя, но больше всех досталось газете «Сельская жизнь» и тому журналисту, что додумался написать это в газете и не сделал приписки, что рыба в компосте очень воняет.

Хотя не думаю, что селяне делают компосты из рыбы у себя в домах.

Форточки для проветривания у меня не было.

Причем, хоть я и морщилась от вони, но тем не менее выбрасывать начавшую перегнивать рыбу, я не стала. Перенесла её в санузел. И теперь вонь от гниющей рыбы конкурировала с запахами от разлагающегося трупа, точнее от головы. Я опять стала ходить в туалет в душ. А когда мне нужен был туалет, то я заходила и старалась дышать ртом. Кошмар, в общем. Больше всего я боялась, что ко мне пристыкуется кто-то и из щели для обмена попрёт эта вонь. Я даже придумала гипотезу, будто бы у меня в кресте нет никакой вони и я вообще не понимаю, о чём вы… Вентиляция, очевидно, в моём кресте работала из рук вон плохо. Или вообще не работала.

В один прекрасный день (это метафора, здесь день отличался от ночи только тем, что был чуточку светлее, а в остальном – без изменений). Так вот, однажды я по обыкновению любовалась ледяными пейзажами за окном, как мой крест немного повернул (я заметила, что кресты летали не по кругу, а элипсоидно), и я увидела внизу, на снегу россыпь огней.

Что это может быть?

Не веря глазам своим, я прильнула к окну и рассматривала до тех пор, пока окончательно не окосела и мой крест изменил траекторию и мне перестало быть видно. Внизу я увидала поселение. Или маленький город! Домики. Огни в окнах.

Мне кажется, я даже фигурки людей рассмотрела.

Значит здесь, внизу, живут люди!

Свободные люди!

Хотя возможно, это мои тюремщики. Но почему-то я сомневаюсь. Мне хочется думать, что там живут свободные люди. Я могу даже аргументы подобрать.

Выходит, это туда, вниз, в поселение, стремилось тайное общество в лице того же Анатолия и веры Брониславовны.

А мне ничего не рассказали.

В душе шевельнулся червячок обиды.

Но быстро пропал. Во-первых, времени на общение было совсем мало, во-вторых, они же меня в тайное общество допустили, даже вон задание дали. Значит, со временем собирались рассказать.

Я продолжала вспоминать затерявшийся в снегах посёлок. Покрытые снегом дома, покрытые снегом улицы. А это значит что?

А то, что мне нужны тёплые вещи. И то срочно! Не в босоножках же и в шифоновом платье мне по снегу ходить.

А вещи нужно выменивать. А для обмена надо носки, мокасины и кружево.

И я заработала крючком и спицами. Устроила почти конвейер.

На шубу конечно носков не навяжу, но хотя бы тёплые сапоги или пальто я раздобуду. Кстати, нужно начинать вязать варежки. Те узники, чей срок подходит к концу могут у меня их обменивать.

И я вязала, вязала…

А потом ко мне пристыковался новый человек.

Глава 20

Я рассматривала взъерошенного хмурого мужчину. А он соответственно – меня.

Молчание затягивалось.

– Добрый день, – наконец, первой решила нарушить гнетущую паузу я, и даже приветливо улыбнулась. – Меня зовут Мария.

Согласно правилам этикета, я вежливо оставила следующую фразу ему.

Которую он не произнёс. Просто стоял и хмуро продолжал смотреть на меня. А ведь время неумолимо шло.

– У вас обмен? Поговорить? Или что? – я предприняла вторую попытку.

Но мужчина также молчал.

Интересно, он в ступоре? Сумасшедший? Ненавидит женщин? Ненавидит всех людей?

Мне это начало надоедать.

– Всего доброго, – я раздраженно повела плечами, досадуя, что прервала из-за этого хама вязание. А ведь я начала жилетку дяде Лёне, причём хотела с ажурными узорами и нужно было вытягивать петли. А это короткими спицами ух как непросто.

– Подождите! – хрипло велел он.

Вот именно, не попросил, не сказал, а именно – велел.

– Это вы только со мной таким тоном разговариваете? Или в принципе со всеми так? – я заломила бровь (мой фирменный жест, еще из Ленинки, когда я одним этим движением ставила на место зарвавшихся посетителей).

– И-извините, – хрипло пробормотал мужчина. – Меня зовут Николай. Растерялся я что-то.

– Бывает, – решила проявить снисходительность я.

У меня здесь и так слишком много врагов развелось, так, что приходится уничтожать их, причём чужими руками. Не хочется на ровном месте заводить новых.

– Вы что – русская? – как-то совершенно глупо спросил он.

Я только глазами захлопала, соображая, что ответить.

– Неужели я первая, с кем вы здесь общаетесь? – я всё-таки сначала решила уточнить прежде, чем делать выводы.

– Нет, – покачал он головой. – Я уже несколько раз чалился, только там какие-то нелюди были.

– Ах! – обрадованно всплеснула руками я (вот и выяснилось, что мужчина этот совсем не сумасшедший, а новичок), – это вы, скорей всего с луковианцами общались.

– С луковианцами?

– Ну, коренастые такие, с широкими переносицами и покатым лбом! – объяснила я.

– Ага, ещё и по-нашему не понимают, – мрачно подтвердил он, – так что я уже решил, что здесь все такие.

– Не все, – улыбнулась я, – скоро сами увидите.

– А много здесь наших?

– Очень много. Можно сказать, даже – большинство. Луковианцев гораздо меньше. Поэтому я удивляюсь, что вы только с ними общались. Давно вас сюда эммм… закинуло? – слова полились из меня потоком.

– Не могу точно сказать, – хмуро вздохнул он, – где-то недели две с половиной я тут. Хотя уже кажется, что вечность. И главное, непонятно, где день, где ночь, но время, когда надо дёргать рычаг, как будто само подсказывает. А вы давно? Уже привыкли?

– Да не так, чтобы привыкла, но немного примирилась. Ну а что – тепло, кормят вкусно. Знай за рычаг только дёргай. Единственное, чего не хватает – это общения и милых женских мелочей. Ну знаете, цветы, духи, чашечка кофе… и всё такое… Я вот люблю желтые цветы. Чайные розы, или даже нарциссы. Главное, чтобы желтые…

Мы с ним заболтались, прямо даже не заметили, как и время подошло.

– Не пропадайте! – попрощалась я с Николаем, – и не забывайте дёргать рычаг.

Стыковка закончилась, а у меня на лице всё ещё блуждала лёгкая улыбка.

Какой ворчун, этот Николай!

Дни шли однообразно и неторопливо, словно весенняя капель. Я занималась рутинной работой, иногда общалась с другими узниками при стыковках. За эти дни не случилось ничего интересного. В основном мелкий обмен или болтовня ни о чём. Впрочем, удалось обменять вязанные носки на треснутое детское пластмассовое ведерко и две жестяные коробки – одна из-под бразильского растворимого кофе, вторая – не знаю из-под чего, надпись была на луковианском.

Таким образом моё «огородное» хозяйство моментально пополнилось аж тремя ёмкостями. Туда я решила пересадить один отросточек от деревца «айва» и овощи. Да-да, теперь у меня были свои овощи. Конечно, высота побегов не превышала пяти и восьми сантиметров, зато уже можно было сказать со стопроцентной уверенностью, что у меня вот-вот будут свои помидоры и зелёный горошек. Последний овощ порадовал совсем недавно. Да и ещё две семечки проклюнулись микроскопической пока ещё зеленью. Было очень любопытно, что это такое. Но времени у меня хватает, подожду, потом всё равно узнаю.

Не проросло лишь единственное семечко, полученное от агронома, и я уже размышляла на полном серьёзе о том, что толку из него не будет. Но всё равно почву нужно готовить и то, срочно. Я взяла нож и принялась методично скрести кирпичную кладку. Полученную пыль аккуратно собирала на листочек, потом пойдёт в компост.

Дело продвигалось крайне медленно, если так и дальше будет, то даже не знаю, что делать. С этой мыслью я дёрнула чуть сильнее, нож соскользнул, и на руке остался глубокий порез. Нет, так дело не пойдёт, нужно что-то делать с землёй.

Работать с травмированной рукой было неудобно, так что я еще немного почитала и легла спать пораньше.

Наутро проснулась – рука покраснела и её аж дёргало.

Кажется, я в рану грязь занесла и воспаление началось. А у меня, кроме таблетки анальгина, больше никаких лекарств и нету.

И вот что же делать?

Было вино. Но я сменяла. Оно здесь на ура уходит.

Хотя вино это сладкое и спирта там не так уж и много.

Плохо! Как-то я не озаботилась лекарствами. Вот начнётся гангрена и что я делать буду?

В общем, пока звякнула следующая стыковка. Я себя так накрутила, что ой.

С той стороны стекла стоял человек. Интеллигентный. Умное лицо, пристальный взгляд.

– Добрый день, – вежливо сказал он. – Меня зовут Орфей. Что-то я вас не помню. Вы, очевидно, новенькая?

– Здравствуйте. Я – Мария, – ответила я и невольно поморщилась от боли – руку дёргало всё сильнее. – Да не так чтобы и новенькая, месяца два уже где-то.

– Мария? – обрадовался Орфей, – это не та ли Мария, что вяжет чудесные вещи?

– Да, – кивнула я, хотела улыбнуться, но вышла гримаса боли.

– Что случилось? Вам нездоровится? – участливо сразу спросил Орфей.

– Да вот, – я показала перебинтованную руку, – поранилась, пошло воспаление, а никаких лекарств нету.

– Что ж вы так? – попенял меня Орфей, – это же здесь самое главное. Подождите.

Он исчез, а когда появился, в руках у него была бутылка и небольшой блистер.

– Вот, – он опустил бутыль и блистер в щель и толкнул ко мне. – Здесь осталось, правда, меньше, чем полбутылки. Зато чистый самогон. Вам как раз обработать рану.

– Спасибо! – искренне поблагодарила я. – А таблетки от чего?

– Это стрептоцид. Там две таблетки. Больше, увы, уже нету.

– Чем я могу отблагодарить вас?

– Мне бы носки, – застенчиво улыбнулся Орфей, – и шарф. И жилетку. Мёрзну я здесь всё время.

– Но…

– Знаю, знаю, – торопливо замахал руками Орфей, – это за две таблетки и рюмку водки слишком жирно. Но я добавлю! Есть золотые монеты. Цепочки…

– Мне в первую очередь нужны вещи первой необходимости, – развела руками я, но носки положила в щель.

– Чудесно! – обрадовался Орфей. – Я могу вам сменять книги. Есть газеты и несколько журналов. «Работница и крестьянка» даже есть. Хотите?

Я хотела. Но всё же предпочла в первую очередь самое необходимое.

В результате Орфей дал мне, как аванс, ещё книгу «Алые паруса» и четвертинку из какой-то газеты, где был незаполненный кроссворд.

– А когда свяжете мне шарф и жилетку, я дам вам полупальто. Оно, конечно, суконное, но раз вы вяжете – сможете сами утеплить его.

– Но здесь и так тепло.

– А за окном – вечная зима, – покачал головой Орфей. – по моим примерным подсчётам, градусов сорок пять, если не больше. Да ещё и ветер.

– Туда я попаду через сорок лет, – вздохнула я.

– Кто знает, кто знает, – покачал головой Орфей, – согласно теории вероятности, произойти может всё, что угодно. И к таким событиям всегда нужно быть готовым.

– Вы о чём?

– А вы не думали, зачем мы дёргает за третий рычаг?

– Чтобы была молния?

– А молния зачем?

– Н-не знаю… – протянула я и удивилась – как-то особо не задумывалась над этим.

– А вы подумайте, Мария, – зачем сотни, десятки сотен крестов выстреливают этими молниями по одной и той же цели? Думаю, ответ на этот вопрос есть ключ ко всему остальному. И к тому, чтобы понять, а зачем мы здесь.

Звук окончания стыковки оставил меня в глубокой задумчивости…

Об этом я не думала. А зря. Любая информация об этом мире, о моей роли в нём – это может в один прекрасный момент спасти мне жизнь.

В следующий раз, когда я дёргала за рычаг, я понаблюдала в окно. И действительно, от моего креста отделилась голубоватая молния и резко ударила куда-то вперёд. Причём одновременно с моим крестом молниями плюнули и ещё несколько десятков крестов. Все они унеслись в одном и том же направлении.

Однако, сколько я ни всматривалась, рассмотреть цель, куда мы «разили», не вышло. Для этого нужно подняться на несколько уровней вверх.

Что я и собиралась сделать в ближайшем будущем.

Позже, когда я читала «Алые паруса», мне в голову пришла странная мысль: если для того, чтобы выпускать молнии куда-то вперёд пришлось создать такую мощную систему с летающими крестами в таком месте, значит эта цель имеет очень важное значение. Для наших тюремщиков. Им нужно, чтобы мы «стреляли», дёргая за третий рычаг. А вот для тех, кто присылает лупросов – наоборот.

Таким образом здесь точно есть две силы, которые противостоят друг другу, а узники – ресурс, за который идёт борьба: тюремщики нас поощряют вкусными бисквитами и вином, а те, что присылают лупросов – запугивают и дают надежду.

В общем, с этим ещё тоже предстоит разбираться.

С каждым днём загадок всё больше и я ни на шаг не приблизилась к их разгадке.

Зато следующая стыковка меня прямо возродила. И подняла настроение до заоблачных высот.

В общем, состыковалась я с крестом, в котором находилась какая-то молодая женщина. Примерно моего возраста, хотя возможно и чуть младше.

– Привет! – улыбнулась она мне. Высокая, ширококостная, её лицо трудно было назвать красивым из-за слишком выпирающих скул и массивного подбородка. – Я Лора!

Одета она была в добротный спортивный костюм. Рыжеватые волосы сколоты в высокий хвост. Косметики на её лице не было.

– Привет. А я – Мария! – кивнула я ей. – Обмен? Поболтаем?

– Вино у тебя есть? – грубовато спросила она прокуренным голосом, – сигареты?

– Сейчас вина нету, – покачала я головой, – всё на обмен уходит. Но могу обменять носки или вязанные тапочки. Хочешь?

– Ой, да зачем мне твои тапочки! – отмахнулась Лора, – захочу – сама навяжу барахла этого. Правда мне лень, но это не важно. А вот прибухнуть, я здесь не против. Мерзкое место! Угораздило меня сюда попасть!

Она ещё немного поворчала, но, видя, что я не подключаюсь, без поддержки, иссякла.

– Давай тогда просто поговорим, – предложила я, – ты давно здесь?

– Достаточно давно, чтобы оно мне всё поперек горла встало! – неожиданно зло выпалила Лора, – постоянно хочется курить! Я скоро на стену уже полезу. И достать негде!

– Мда, магазинов здесь, увы, нет, – вздохнула я, – а мне вот крем для лица и рук нужен. И тоже нигде нельзя выменять.

– Говорят, всего этого барахла наверху можно наменять, сколько угодно, – сказала Лора, – кремы-лосьоны.

– А ты сама почему туда вверх не поднимаешься? – удивилась я.

– Да ну! Там вино, конечно есть, и его, говорят, там больше. А вот сигарет – вообще нету.

– Но здесь тоже нету…

– Э, нет! – не согласилась Лора, – сюда часто новичков закидывает. И при них иногда бывает. Я однажды у одного дурачка целый блок на какую-то ерунду выменяла. Представляешь? Это же самая ценная валюта здесь.

Я не представляла.

Хотя, с другой стороны, было жаль этих людей с такими привычками – им здесь максимально некомфортно. Хорошо, что я не курю. Да и к выпивке я равнодушна.

– Но в остальном, здесь жить можно, – попыталась вернуть разговор в конструктивное русло я.

– Ой, да какая это жизнь! – фыркнула Лора.

– Ну кормят, тепло, – не согласилась я и добавила. – Безопасно.

– А вот это уж дудки! – зло рассмеялась Лора (у неё настроение постоянно скакало то вверх, то вниз, словно на качелях). – ты хоть знаешь, что здесь людей просто так убивают?

– Не может быть! – на ум мне почему-то сразу пришел Щукарь.

– А я тебе говорю! – тревожно оглянувшись, горячо зашептала Лора, почти прижимаясь к стеклу, – недавно Щукаря, говорят, убили. Он, конечно, гнида ещё та, но всё равно страшно! Вдруг завтра твоя очередь.

– Ну, один раз – это может быть случайность, – попыталась успокоить девушку я.

– А вот и не один! – выпалила Лора, – сегодня утром, говорят, ещё одного убили.

– Кого? – я аж подалась вперёд, не в силах перебороть любопытство.

– Ой, ты новенькая, всё равно никого не знаешь! – хмыкнула Лора. Видно было, что разговор её утомил.

– Кого-то знаю, кого-то нет, – я не собиралась сдаваться. Информация была нужна сейчас. Потому что с дядей Лёней я могла стыковаться и через месяц. А столько ждать в неизвестности – тяжело.

– Да Фавна убили! – зло тряхнула головой Лора. – И попробуй найди!

У меня градус настроения подскочил ещё выше!

Наконец! Моя месть свершилась! Пусть и руками дяди Лёни, но свершилась! Теперь уже можно не бояться. Нет, осторожность проявлять нужно – люди бывают всякие, но уже дрожать от ужаса и омерзения не буду.

Этот ледяной мир стал чуточку чище.

Лора ещё что-то там поговорила и, наконец, утомительная стыковка закончилась.

Зато она дала мне самое главное – информацию. И я теперь знаю, что я отомщена. Спасибо тебе, дядя Лёня! Моя месть свершилась!

Я была так рада. Что чуть не проворонила время дёргать рычаг. Помню только, что танцевала. Потом пела. Жаль, вина у меня не было. Я бы отметила это. А так просто танцевала и пела.

Если бы меня кто-то сейчас увидел, сказали бы, что я сошла с ума. Но я и правда сошла с ума. От радости.

Итак, я свою главную задачу здесь выполнила.

Пора переходить на высший уровень.

Осталось только поблагодарить дядю Лёню и уговорить его уходить вместе со мной.

Настоящий Друг. А здесь, где все одиночки, друзьями грех разбрасываться.

И вот как его уговорить?

Как вариант, если он сам не признается – нужно бы выспросить у общества Свободы (так я их скептически про себя называла). Сам-то он вряд ли признается, какая кошка там пробежала.

Звякнуло время дёргать третий рычаг. Я сбегала, дрнула. Проследила, куда ушла моя молния.

Мне показалось, или впереди что-то было блестящее? Похожее на айсберг.

Хотя, может, показалось. Нужно подниматься вверх.

Ещё раз звякнуло. Я метнулась к кормильне и получила поощрительный приз – деревянную расчёску и маленькую баночку с чем-то, похожим на варенье. Пахло крыжовником и арбузом.

Ну что ж, попробую.

Эх, ещё бы сюда кофе, или на худой конец, чай.

Я так соскучилась по этим напиткам. Не могу без них.

Хотя знаю, что не могу, а вот уже почти два месяца обхожусь.

Расчёска была странная – похожая на два параллельных гребня, закреплённых на общей деревянной пластинке. Вроде как ручная работа. У нас бы в Цюрихе она кучу денег бы стоила. Как бы то ни было, это хорошая вещь. В хозяйстве пригодится. Я попробовала расчесаться – прекрасно, волосы не электризовались, как после пластмассовых расчёсок, к которым я привыкла.

Решила полюбоваться в зеркальце и чуть не заорала от ужаса – краска для волос, которой я всегда красилась, уже давно смылась и теперь мои отросшие корни блистали сединой, которая на фоне моих тёмно-русых волос, выглядела особенно некрасиво.

Да что ж такое-то!

Я чуть не плакала.

И вот что мне теперь делать?!

Эта проблема была почище проблемы с убийством Щукаря и Фавна.

Пока я её решить не могла. Поэтому повязала кусок малинового шелка в виде широкой повязки и пошла на стыковку. Судя по звуку – уже давно кто-то пристыковалсяи ждёт меня.

Я подбежала к окну. С той стороны причалил крест Николая.

Он стоял и смотрел на меня сквозь стекло. И улыбался.

Он положил что-то в щель и толкнул ко мне.

Я машинально вытащила. И обомлела. Это были цветы. Желтые цветы. Бумажные…

Глава 21

Цветы были вырезаны из бумаги, раскрашенной вручную в желтый цвет. Чем-то они были похожи то ли на астры, то ли на китайские фонарики.

От неожиданности я остолбенела.

Если можно так выразиться.

Представьте, мрачная гнетущая тюрьма-бункер для одинокого узника. Крест, который летает где-то посреди стылой ночи, среди чуждых льдов и равнодушного белого безмолвия. Где впереди лишь бесконечные десятилетия мрачного однообразия: поспал – дёрнул рычаг – поел – дёрнул рычаг – сделал что-то в быту – дёрнул рычаг – … и так весь день, и второй, и третий, и одна тысяча двести сорок восьмой... Где на стенах, выложенных допотопной кирпичной кладкой, единственным украшением являются лишь тронутые ржавчиной трубы. И вот среди всего этого – желтые цветы. Пусть бумажные, пусть сделанные собственными руками. Зато цветы! Словно лучики света.

И я теперь понимаю, что чувствовала Ассоль, когда после многих лет насмешек и травли, вдруг увидела алые паруса мечты.

– Нравится? – спросил Николай с таким непередаваемым спектром эмоций, что я сперва не смогла и слова выдавить.

– Д-да. Очень.

– Я старался, – тихо сказал он и вспыхнул.

Мда, кто бы подумал, что у меня в таком месте появится поклонник. Это приятно. Любой женщине приятно, когда есть кто-то, кому она не безразлична.

Жаль только, что после смерти Бенджамина я словно умерла тоже.

Но тем не менее.

– Николай, – сказала я, – не знаю, какие у вас планы на будущее, но я предлагаю присоединиться ко мне. Конечно, если вы хотите более светлое завтра, чем уготованное этим миром.

– Хочу, – просто сказал он, – а что надо делать? Я готов.

И столько уверенности было в его голосе, что я поняла – этот не подведет. Пойдёт со мной до конца. В общем, первую кандидатуру для тайного Общества я нашла.

Я рассказала ему всё.

Он обещал дёргать рычаг и идти за мной на самый верх.

Когда стыковка закончилась, я прижимала к себе чуть смятые желтые бумажные цветы и улыбалась.

Прошло почти две недели и, наконец, мой крест состыковался с крестом дяди Лёни.

– Ну, здравствуй, Мария! – улыбнулся он мне и подмигнул.

– С-спасибо! – горячо воскликнула я, захлёбываясь от переполнявших эмоций, – дядя Лёня, я – ваша должница, даже не знаю… вы только скажите..!

– Прекрати… Я сделал, что должен был сделать. Хоть что-то хорошее, за годы бесцельного существования здесь.

– Я вам так благодарна…

– Не будем об этом больше, – отмахнулся он, – расскажи лучше, как у тебя дела?

Я начала рассказывать, а потом не выдержала, и перешла на эту тему:

– Ходят слухи, что мы здесь находимся только для того, чтобы дёргать третий рычаг.

– Есть такое, – не стал отрицать он.

– Насколько я вижу по положению вашего креста, вы часто пропускаете, да?

– Да.

– Почему?

– Ох, опасно это всё, – нахмурился дядя Лёня. Ему явно не хотелось об этом говорить.

– Дядя Лёня, а давайте вместе вверх пойдём, а? Там у нас будет достаточно времени, чтобы общаться. Мне рассказывали, что там стыковки хоть и по часу бывают. И даже больше. Будем с вами в шахматы играть

– Ты не понимаешь... – покачал головой старик, – есть некоторые обстоятельства…

– Да какие там обстоятельства! – воскликнула я, злясь на его нерешительность, – А с этими вашими врагами – разберёмся. Кроме того, мы будем вдвоём. Уже легче. Есть ещё один человек, он новенький и тоже готов идти вверх. То есть нас уже трое.

– Все не так просто, Мария…

– Я понимаю это! Но влачить жалкое существования внизу – это невозможно! Ладно бы недолго, а то ведь сорок лет!

– Но я-то живу, и уже не один год.

– И что, вам нравится такая жизнь?

– Да никому не нравится.

– Тогда давайте вместе будем искать выход на свободу! Я верю, что он должен быть! Не может такого быть, чтобы не было! Из любой, даже самой неприступной тюрьмы, всегда есть какой-то выход. Да вы же сами графа Монте-Кристо читали! Если даже он нашел выход, то и мы найдем. Рано или поздно, но найдём!

– Ты начиталась сказок и веришь, Мария, – вздохнул старик, – Поверь, я сколько здесь нахожусь, ни разу ещё не слыхал, чтобы кто-то смог сбежать отсюда.

– А может тюремщики контролируют слухи?

– Может и так, – кивнул дядя Лёня, – но слухи, они на то и слухи, что просачиваются сквозь любую щель, как бы не старались их скрыть.

– А знаете, я не думаю, что тюремщики так плотно контролируют все кресты. Их просто физически не хватит.

– Есть тут один… Чертур его зовут, – прошептал дядя Лёня, оглянувшись. – Говорят, он может контролировать всё.

– Дядя Лёня, я всё равно уйду вверх, – если надо, я могла быть упорной и убедительной. – И мы с вами должны держаться вместе.

– Лучше бы ты пропускала дерганья третьего рычага. Тебе же спокойнее будет.

– Мне будет спокойнее, если я поднимусь на самый верх. И вы будете рядом!

В общем, дядю Лёню я уговорила.

Итак, задание с вербовкой двух человек я выполнила. Может быть кандидатура дяди Лёни не была для Анатолия и Веры Брониславовны столь идеальной, но они не говорили, что конкретно его нельзя. А раз так – значит можно.

Итак, мой план потихоньку воплощался в реальность. Две кандидатуры я нашла. Месть Щукарю и Фавну совершила. Со шрифтом потихоньку работаю.

Осталось подняться вверх.

Я тщательно выполняла свой план. Дёргала за рычаги, занималась бытом и готовилась к обменам. Неожиданно порадовали луковианцы. На мои вязанные изделия у них был довольно высокий спрос. В обмен удалось получить немного воистину полезных вещей. Среди них были спички, несколько таблеток сухого спирта, нечто среднее между пальто и тулупом (великоватое на меня, но на безрыбье…). И главное – за вязанный жилет мне вручили пачку кофе. Молотый ароматный кофе! У меня была уже жестянка из-под этого напитка, и теперь я могу варить в ней кофе (вместо джезвы) и пить по утрам. Эх, еще бы песок сюда. Люблю варить кофе на песчаной бане. Так он вкуснее получается. И ароматнее.

Конечно же, я не буду каждое утро пить кофе. Так его надолго не хватит. Но, к примеру, я могу пить кофе по утрам в воскресенье. Да. Так и поступлю. Нужно выделить один день в неделю и делать его выходным. Иначе совсем никаких радостей в жизни не останется.

Для человека это очень важно. Даже когда в жизни всё рушится, идёт сплошная черная полоса, очень важно оставлять себе один день на то, чтобы отрешиться от всех проблем и выдохнуть. Нужно обязательно отдыхать. Я сейчас не имею в виду бесцельное лежание на топчане. В отдыхе главное – эмоции и впечатления. И вот долгожданный ароматный кофе по утрам в воскресенье – это впечатление. Почитать книжку – впечатление. Помечтать, глядя на ледяной мир сквозь окно – впечатление.

Неожиданно у меня появились варианты впечатлений.

Вот, казалось бы, ну какие впечатления могут быть в ограниченном толстыми стенами бункере? А ведь могут. Даже в таком мире.

За регулярное дёрганье за третий рычаг я опять получила «послание» с лупросом. Чему несказанно обрадовалась. Мой «зимний сад» потихонечку разрастался: робкие побеги уже вовсю радовали взгляд. И вот теперь появился лупрос. Живой организм. Жук – не жук. Светляк – не светляк. В общем, нечто среднее. Да ещё и ядовитое.

Этого лупроса также передали в склянке вместе с знакомым уже текстом послания и мешочком с едой. Придурки, сунули его в горячий бисквит. Как он не сварился там – не представляю. Очевидно, этот вид термостойкий. Или же терпеливый.

И первое, что я сделала – перебросила его в большую бутылку, которая досталась мне по обмену, уже не помню, за что. Главным достоинством этой бутылки было то, что она была из бесцветного стекла. Второе – она была довольно большой, полуторалитровой.

Таким образом у лупроса появился довольно просторный домик для жизни. Я пометила туда немного еды и перебросила лупроса. Ему сперва явно не понравилось, но потом ничего, обжился.

Имя лупросу я дала простое – Вася. Рассудила, что если даже это и девочка, то Василиса тоже сокращенно Вася. Так что нормально.

Лупрос особо не возражал. Я надеялась, что имя ему понравится.

Я завела привычку разговаривать с Васей. Делилась с ним некоторыми своими идеями и соображениями.

Вот, например, посетила меня как-то идея насобирать трупного яду из головы моей предшественницы, пока эта голова окончательно не усохла. Нет, не от кровожадности. А просто на всякий случай. Прецедент со Щукарём наглядно показался, что случаи бывают разные. И не факт, что это однажды не повторится на других уровнях.

Но прежде, чем реализовать идею на практике, я, конечно же, посоветовалась с Васей:

– Вася, – сказала я ему, – как думаешь, а не заготовить ли мне трупного яду? И если да, то сколько?

Лупрос, который занимался тем, что лежал на брюшке, поднял голову и пошевелил конечностями. Я ещё не знала, как интерпретировать этот его жест, но решила, что он сомневается.

– Понимаешь, это будет стратегический ресурс на случай войны с кем-то, – горячо принялась аргументировать я, – я, конечно, понимаю, что ты тоже парень вполне ядовитый, но жертвовать тобой не хотелось бы.

Лупрос вскочил на ноги и сердито перебежал влево.

– Ну, хорошо, раз ты солидарен со мной, значит так и сделаю, – обрадовалась я и пошла выполнять свой план.

Так мы с ним хорошо поладили, что я советовалась теперь во всем.

Возможно, это я так начала сходить с ума. Но ведь многие люди, особенно одинокие, разговариваюсь со своими питомцами – котиками и собачками. А чем лупрос хуже?

И вот в один прекрасный день, я как раз занималась тем, что обучала лупроса луковианскому языку. Это теперь происходило так: сначала я из найденных дневников зачитывала лупросу слово или словосочетание на луковианском. Затем предлагала ему сделать перевод. Но так как Вася оказался не очень способным учеником в филологии, то перевод приходилось делать мне самой. И так мы с ним постепенно продвигались всё дальше и дальше. И я начала понемногу вникать в жизнь луковианцев, в их образ мышления.

Не знаю, насколько Вася продвинулся в луковианском языке, он был нелюдимый интроверт, а вот я теперь могла строить примитивные фразы. Что вскоре очень помогло мне при общении с луковианцами на следующих стыковках.

А вообще, я радовалась, что у меня живет этот лупрос. «Общение» с ним помогало хоть немного скрашивать то невыносимое одиночество, которое постоянно давало о себе знать. И хоть как ты не забивай весь день тяжелой работой или изнуряющими тренировками, но болючая мысль о том, что ты отныне одна, ты никому не нужна, – нет-нет, да и приходила в голову, заставляя всю аж сжиматься от невыносимой чёрной тоски.

Дни шли за днями, я постепенно поднималась выше. Мои «последователи» – дядя Лёня и Николай – тоже.

Четвёртый уровень, или круг, почти ничем не отличался от третьего. Разве что стыковки были минут на семь-десять длиннее. А вот пятый уровень уже демонстрировал прямо-таки большую разницу. Здесь стыковки проходили минут по сорок. За такое время можно было и поговорить нормально, не спеша, и обменять всё, что нужно.

К сожалению, на пятом уровне контингент узников был какой-то не очень интересный. В основном совсем старики, которым оставалось год или два до финиша. Они были уставшими, сломленными людьми, которые держались лишь только на морально-волевых, в надежде на скорое избавление. Обменивали они всё только на золотые изделия или же на тёплые вещи. Золота у меня и не было, а тёплые вещи и самой нужны. Так что не заладилось у нас общения изначально. Они тоже прознали, что я вяжу, и теперь требовали у меня носки, жилеты и шарфы. Причём пытались выманить у меня всё это почти за бесценок.

Я смотрела на них и боялась, что скоро стану такой же желчной, жадной старухой. Единственной отрадой пятого круга были разговоры с дядей Лёней и Николаем.

И если Николай был просто влюблённый дурак, который при встречах со мной страшно смущался и мог лишь поддакивать мне или болтать какую-то романтическую чепуху, то с дядей Лёней общаться мне неожиданно понравилось.

Мы с ним могли обсуждать всё – от политики Наполеона до цен на зерно в Аргентине в пятидесятых годах. Но больше всего разговаривали о жизни.

Однажды, во время очередной стыковки, дядя Лёня сказал:

– Мария, может, давай спустимся обратно на четвёртый?

– Зачем? – нахмурилась я.

– Да что-то не по себе мне, – расстроенно вздохнул дядя Лёня. – да и сон ещё приснился какой-то такой… непонятный. Словно предупреждение.

– Ну так расскажите, – вздохнула я.

Терпеть не могу, когда начинают рассказывать свои сны. Ну кому это может быть интересно? Хуже нет, когда каждое утро ты вынуждена слушать чей-то сон, да ещё и с подробностями. Бррр. Старик Огюст Больц очень любил рассказывать свои сны.

Дядя Лёня взглянул на мой покорный неизбежному вид и усмехнулся.

– Незачем, – покачал головой он. – Но ты подумай, Мария. Я не тороплю. Но нужно всё взвесить.

– Да что тут взвешивать?! – возмутилась я.

– Ты подумай, – упрямо продолжил старик, – посмотри, сколько народу обитает на нижних уровнях. Ты не задавала себе вопрос, почему так?

– Задавала, – сказала я, – и считаю, что это ленивые люди. Между первым и третьим рычагами небольшой промежуток, если это ночью, то, может, им вставать лень. Вот и сидят постоянно внизу.

– Ты считаешь, что прямо всем им лень? – хмыкнул дядя Лёня. – ты прикинь, сколько там человек, с первого по пятый уровни. И все они исключительно ленивые?

– А какая ещё может быть причина?

– Может быть, они осторожные просто?

– Или же попали под влияние этих «партизан», которые передают записки в бисквитах.

– Да нет. Здесь есть более сложная причина.

– И какая же? – удивилась я, искренне не понимая, как можно добровольно отказываться от и так не многочисленных благ.

– Когда ты дёргаешь за трети рычаг, он посылает разряд, – сказал дядя Лёня, – ты же замечала это?

– Замечала.

– А куда по-твоему уходит этот разряд?

– Не знаю, – пожала плечами я, – куда-то вперёд и чуть вверх.

– А что там?

– Я не рассмотрела, – вздохнула я, – надеюсь, что, когда поднимусь выше, смогу всё выяснить.

– А я вот был выше, – прищурился дядя Лёня, – и всё выяснил.

– И что там?

– Там, в центре, находится какое-то гигантское существо, вмороженное в лёд. – сказал дядя Лёня и у меня от неожиданности аж в горле пересохло.

– Не может быть! – выдохнула я.

– Почему не может? Ты же читала в Библии о судьбе жены Лота?

– Но она превратилась в камень, – пролепетала я.

– Не совсем. Она стала соляным столбом. А это существо стало ледяным столбом.

– А зачем? Кто его так? – я не могла поверить.

– Неизвестно кто, – пожал плечами дядя Лёня. – А вот зачем? Говорят, это какой-то местный бог. Который сошел с ума и люди его пленили в ледяную тюрьму.

– А зачем же мы его молниями бьем?

– Возможно, чтобы он не мог вырваться, – вздохнул дядя Лёня, – никто этого не знает. Но самое худшее, что иногда это существо, столб, как его здесь все называют, так вот иногда он огрызается. Палит в ответ тоже молниями.

– И что?

– А то, что он бьет молниями по крестам. И уничтожает их.

Я ошеломлённо застыла, пытаясь переварить информацию.

– И чем выше поднимается крест, тем больше шансов, что следующий разряд столба будет по его кресту. Это плата за весь тот комфорт, что дает жизнь наверху. Смертельная плата.

Мы ещё немного поговорили, я согласилась, что не нужно рисковать.

И мы договорились сперва подняться ещё на один круг, а затем потихоньку начать спускаться ниже.

Дядя Лёня считал, что жить на третьем-четвёртом уровнях – идеально. Туда почти никогда не стреляет Столб.

– Хорошо, дядя Лёня, – сказала я, – давайте только заглянем чуть выше, наменяем всего необходимого и будем спускаться. Да и Николаю сказать надо.

Мы обсудили все нюансы с дядей Лёней.

Было решено спускаться.

Это был наш последний разговор с ним.

А утром я увидела, как Столб ударил в ответ. И его молния попала в крест дяди Лёни…

Глава 22

Небольшое селение благодушно утопает в зелени слив и яблонь. Золотые кресты пятикупольной белоснежной церквушки пускают россыпь зайчиков на столпившихся внизу людей, остро пламенеют в ясно-синем небе и больше даже похожи на огненные факелы. На площади, прямо над крутым обрывом, который беспечно спускается к узкой, но торопливой, речушке, собрался народ. Нарядно одетые люди гомонят, покупая или продавая всякую всячину – от мэкающих овец, мешков с зерном, тюков сена до плетёных коробов и лаптей.

Я бегу посреди этого принаряженного человеческого моря и знаю, что где-то здесь должен быть дядя Лёня. Я же видела его лицо, правда мельком. Он помахал мне, я это точно знаю. Значит, заметил. Мне осталось лишь добежать. А для этого нужно пересечь густо набитую ярмарочным людом площадь.

И я бегу, бегу, торопливо пробираясь сквозь человеческое море, сквозь заставленное телегами и фургонами пространство, сквозь витающую в воздухе пыль, сквозь запахи рыбы, дёгтя, сдобных пирогов и едкого пота. Тысячеголосый шум бьёт по ушам, отражаясь от бурлящей речной глади.

Меня кто-то толкает, неповоротливая телега всё никак не может развернуться в этом скопище всего и всех. Я пытаюсь протолкнуться, с трудом преодолеваю очередной метр. Медленно, слишком медленно. А время уходит. Ведь я знаю, я точно знаю, что дядя Лёня меня ждать не будет. Вдруг снова вижу его лицо, он что-то кричит мне, силится перекричать весь этот шум и грохот, но я ещё слишком далеко, мне не слышно.

Дядя Лёня опять машет мне рукой. Я порываюсь к нему, но обзор закрывает какой-то толстый человек в высокой шапке, и я теряю дядю Лёню из вида. Рассердившись, я рвусь пройти и случайно толкаю его, мне же нужно вперёд, туда. Человек оборачивается и ругает меня, недовольно скаля крупные хищные зубы. Его жена, плоская, словно доска, с лошадиным лицом, что-то визгливо мне выговаривает. Но я не слушаю. Порываюсь туда, вперёд.

Наконец, преодолеваю это препятствие, и бегу, бегу, ещё немного, ещё чуть-чуть. Но на том месте дяди Лёни нет. Я растерянно оглядываюсь, вдруг он сместился, в такой толкотне это вполне логично. Но его нет. Нигде нет. И я точно знаю, что больше его не будет…

– Как же так? – растерянно шепчу я – Как же так?

И просыпаюсь…

Опять вся подушка в слезах, нос распух, а я вся разбитая, словно меня катком переехали.

Третью ночь один и тот же сон.

Не знаю, что и делать. На автомате, механически дёргаю рычаг. Получаю какую-то еду. У меня уже весь стол заставлен раскисшими тарелками и зачерствевшими лепёшками. Есть не хочется. Я не убираюсь. Максимум – нахожу в себе силы полить деревца и овощи. Даже зелёный горошек, который внезапно попёр как ненормальный, цепляясь усиками за трубу, даже он меня не радует.

Мне безразлично.

Единственное, я не бросаю дёргать рычаги. Сама не знаю почему, но продолжаю и всё. Просто кажется, что дядя Лёня не одобрил бы.

Апатия накатывает волнами. В небольшие периоды «просветления» я ещё более остро начинаю переживать. Вот, если подумать – я со спокойной совестью отправила на смерть двух человек – Щукаря и Фавна. Приговорила их. И ни одна струночка в душе даже не дрогнула. А вот гибель дяди Лёни меня просто раздавила. Уничтожила. Даже смерть Бенджамина я восприняла проще. Отстранённо.

И это странно.

Не знаю, почему так.

Возможно, это из-за того, что Бенджамин умер от продолжительной болезни. Я, как могла, помогала ему бороться, поддерживала. А дядю Лёню, считай, убила я.

Да. Убила. Я.

Это ведь я уговорила его подниматься вверх! А он не хотел. Как чувствовал. Но я всё равно уговорила его.

И вот результат.

Чёрт!

Со злостью я швырнула вязание об стену. Клубок, осуждающе подпрыгивая, покатился по неровному бетону, разматывая, перекручивая нить. Я равнодушно переступила и подошла к окну.

Белое безмолвие, лёд и ветер. Бесконечность. Отчужденный холод.

Как и в моей душе.

Я равнодушно смотрела на такую же равнодушную картину. Мыслей не было от слова совсем. Внутри меня поселился медленно разъедающая тоска пополам с безысходностью. Словно плесень.

Не знаю, сколько я простояла. Наверное, очень долго. Потому что вконец замёрзла. Хотелось кому-то рассказать, поделиться. Но рядом никого не было. Чёртово одиночество! Это так страшно. Кажется, жить одному хорошо, комфортно, но вот когда случаются такие моменты – становится страшно.

Я задумалась. Хотя почему это я одна? Ничего подобного! У меня есть лупрос. Живая душа. Не знаю, есть ли у лупросов душа, но пока мне не доказали обратное, буду считать, что есть. И он всегда рядом. А ещё у меня есть Николай, Вера Брониславовна и Анатолий. А ещё я должна довязать жилеты луковианцам. Они сделали хороший заказ. Большая партия. Нельзя подводить. Это ударит по моей репутации.

Да. Дядю Лёню, увы, не вернешь. А мне нужно жить дальше.

Да, вот такой у меня характер. Погрустила, потосковала и пошла жить дальше.

И начала я с того, что подобрала клубок и принялась распутывать и наматывать обратно нитки. Здесь это дефицит и разбрасываться ценным ресурсом нельзя.

Я повела носом.

Фу.

За трое суток еда на столе уже аж завонялась. Ну разве можно устроить такое свинство в том помещении, где живёшь!

Морща нос, тем не менее я сперва аккуратно домотала нитки на клубок и положила их на место. Надо будет немного повязать. Три дня не вязала, а скоро стыковка и как я буду смотреть в глаза луковианцам?

Решено – сегодня двойная норма. Как раз и спинку жилетки закончу. А завтра вот прямо с утра начну переднюю планку. Кто-то из луковианцев по моим подсчетам должен будет причалить дня через два-три. Как раз должна успеть. Во всяком случае приложу усилия.

Выработав такой план, хоть и примитивный, но тем не менее, я решительно направилась к столу, где громоздилась испорченная еда.

Ругая саму себя за нерадивость, я хотела уже собрать всё и отнести в дыру в туалете, но неожиданно интересная мысль пришла в голову.

Я внимательно осмотрела всю испорченную еду. И вот что странно – она уже начала подгнивать, а вот никакой плесени, мукора, грибков я не увидела. Нужно посмотреть, что будет дальше. На какой день появится заплесневелость?

Не знаю, зачем это мне. Вроде пенициллин открывать здесь я не собираюсь.

Ладно, будем считать, что это входит в мою тактику познания этого мира.

Но оставлять портящуюся еду на столе нельзя. Дышать испарениями вредно. Да и запах. Я оглянулась по сторонам на скудную обстановку моего креста и решила, что лучшим выходом будет, если я перенесу испорченную еду в комнатку, что служила моей предшественнице спальней. Там и дверь закрывается. Значит, вонищи не будет.

Вторая мысль, которая пришла мне в голову не была столь вменяемой и рациональной, но, очевидно, весь этот коктейль эмоций и потрясений, что я пережила за последние дни, притупил здравый смысл и элементарную адекватность.

В общем, я взяла бутыль с лупросом в руки и вытащила пробку.

– Давай, Вася, – сказала я, встряхнула легонько бутыль и выпустила лупроса на стол.

Вася осторожно, словно не в силах поверить, что это правда, ступил на заставленный испорченной едой стол и принялся осторожно принюхиваться, шевеля усиками.

– Ну извини, – развела руками я и вздохнула, – последние деньки выдались не очень. Понимаю, что запашок так себе, но, мне казалось, тебе такое нравится.

Вася от комментариев воздержался, зато принялся деловито ползать между размокшим тестом и чёрствыми лепёшками. А я за ним наблюдала. Та еда, которую таинственные «партизаны» с кухни передали вместе с посланием, уже подходила к концу, и я стала уже задумываться, чем буду кормить лупроса дальше.

По всему выходило, что кормить его скоро будет нечем.

Еда, которую ему передавали, пахла мёдом и немного гнилью, поэтому я посчитала, что испорченная еда тоже может прийтись ему по вкусу. Теоретически.

И вот сейчас я смогу проверить на практике. Во всяком случае буду знать, что он любит (или не любит).

Пока лупрос разбирался с едой, я сходила вымыла его бутылку и поставила её сохнуть под струями тёплого воздуха.

Боялась ли я того, что Вася меня укусит и я умру от яда?

Нет, не боялась. Да, я отдавала себе отчёт, что так может быть, но мне это было безразлично. Если укусит – значит умру и весь этот ужас, наконец-то, закончится.

Вася немного побродил по столу и остановился возле хлебной «тарелки» с каким-то овощным пюре с рыбными волоконцами, которая за трое суток уже практически гомогенизировалась и издавала особо неприятные запахи. Но Васе, похоже, это пришлось по вкусу, так как он притормозил именно там, а затем деловито и обстоятельно принялся насыщаться.

Этот процесс проходил долго, практически всё то время, пока я дёргала рычаг, получила свою порцию еды (густой овощной суп с мясом, кусок лепёшки и небольшой кусочек чего-то похожего на плотный кисель или ягодную пастилу), съела её и начала выполнять двойную норму по вязанию жилетки для луковианца.

Наконец, Вася, сыто шевеля усиками, отвалился от «тарелки» и улегся явно подремать.

– Вася, – покачала головой я и поставила рядом с ним бутылку, – давай-ка соблюдать дисциплину. Раз ты поел, то теперь полезай обратно. Потом я тебя ещё выпущу. Обещаю.

Вася недовольно подвигал усиками, но внезапно для меня, юрко полез обратно в бутылку.

Я удивилась. Честно говоря, не ожидала от него такой покладистости.

Что это было? Условный рефлекс? Или же он меня понимает и просто не хотел портить со мной отношения? Поэтому и выполнил мою просьбу?

Интересно. С этим мне предстояло ещё разобраться.

Ведь кто такой лупрос? По нашим, земным, меркам, это жук, то есть насекомое (хотя, может, он к каким-нибудь типа членистоногим или кистепёрым сухопутным рыбам относится, но это уже я фантазирую от скуки). И вот я что-то не припоминаю, чтобы насекомые поддавались дрессировке. Где-то я читала, что у одной женщины была ручная бабочка. Но это не точно. Как дела обстоят с лупросом я вообще не знаю.

Вот и будет возможность проверить.

Остаток дня я занималась тем, что аккуратно перенесла испорченные продукты в маленькую комнатку-чуланчик, плотно закрыла дверь, а стол возле моего топчана тщательно вымыла. И пол потом тоже протёрла. Пока так, а вот завтра повторю уборку и будет совсем хорошо.

В завершение работы я решила себя подбодрить. Поэтому сварила себе маленькую порцию кофе и долго-долго сидела за столом, не спеша читала газету (уже на третьей странице) и прихлёбывала скупыми глоточками, вдыхая божественный кофейный аромат.

Жизнь вроде налаживается.

Так прошло еще несколько дней. Жилетку, кстати, я довязала и даже начала новую. И вот, наконец, произошла стыковка с крестом Николая. Первое, что я сделала, это сразу же расставила все точки над i:

– Николай, я думаю, ты видел, как Столп убил дядю Лёню, – начала непростой разговор я.

Николай кивнул и тихо произнёс:

– Сам лично я не видел, но другие рассказывали. Так что знаю.

– Понимаешь, дядя Лёня был вторым из двух кандидатур для Общества, которых я обещала привести к ним наверх, – мрачно вздохнула я и подняла на него глаза, – представь, он как чувствовал. Не хотел наверх. Уговаривал меня спуститься. Убеждал. Но я его переспорила. Как и тебя. Поэтому я считаю…

– Я знаю, о чём ты сейчас будешь говорить, – перебил меня Николай резким тоном, что я аж вздрогнула. Обычно он никогда себе этого не позволял.

– Ты о чём?

– Ты знаешь, о чём, – продолжил Николай и, очевидно, чтобы смягчить резкий тон, улыбнулся, – пойми, Мария, нужно двигаться наверх.

– Но дядя Лёня…

– Это судьба, Мария! Сволочная сука судьба! Ты уверена, что если бы он не спустился на самые нижние уровни, то там бы его не достал залп от Столба?

– Туда молнии бьют редко, – тихо ответила я.

– Но ведь бьют же?

– Да.

– Так откуда ты знаешь, что та единственная молния, которая изредка бьёт в нижние уровни, не угодила бы именно в крест дяди Лёни?!

– Не знаю.

– Поэтому прекращай укорять себя, Мария. Ты ни в чем не виновата. Так вышло. Вон наверху живут люди и ничего. Многие живут там годами, всю жизнь и никто их не убивает.

– Д-да… – прошептала я, низко склонив голову.

– Поэтому давай продолжим то дело, за которое погиб дядя Лёня. Чтобы его смерть не была напрасной!

– Ты считаешь…

– Да, считаю! – упрямо набычился Николай, – мы должны подняться наверх, познакомиться с членами этого общества и вместе искать путь на свободу! И даже если придётся погибнуть от Столпа, то всё равно это гораздо лучше, чем сидеть здесь сорок лет и ждать старости!

– Согласна! – кивнула я.

После разговора с Николаем я повеселела. Не так чтобы сильно, но камень с души чуть-чуть сдвинулся.

Когда кресты разошлись, у меня в руках осталась миниатюрная коробочка чуть подтаявших подушечек-карамелек. Подарок Николая.

И где только раздобыл?

Шли дни и недели. Мы с Николаем дёргали за рычаги. За все рычаги, поминутно ожидая, как Столб огрызнётся молнией. На моих глазах разряд снёс крест справа. Там обитал вечно мрачный старик. Ему оставалось всего два с половиной года.

Не дождался…

Я продолжала методично выполнять всю рутинную работу, вернулась к тренировкам силы и выносливости. Даже немного повысила количество повторов, делала всё, лишь бы вымотаться и поменьше думать.

Думать в моём положении вредно.

Вася подавал успехи. Я ежедневно выпускала его покормиться. И всегда он возвращался обратно в бутылку по первому моему требованию. А однажды, когда я как раз выпустила Васю покушать и размяться, ко мне причалил чей-то крест. Я уже знала, что не обязательно всем отвечать, что за пропущенное свидание наказания не будет. Но я всё равно старалась аккуратно не пропускать их. Ведь каждое новое свидание – это общение, информация или что-то на обмен.

И в этот раз, заслышав знакомый звук, я метнулась к люку. Там был один из знакомых мне уже луковианцев. Они ужасно любили вязанные вещи. Не пойму почему – возможно их женщины не вяжут? Благодаря им мне удалось капитально прибарахлиться и это был далеко не конец.

Завершив обмен и распрощавшись с улыбчивым стариком, я вернулась к столу, радостно рассматривая отрез ткани, моток ниток и новую книгу. На обложке которой было написано «Путешествия в некоторые удалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей».

Гулливер! Одна из моих любимых книг!

Предвкушая, я вдруг вспомнила, что Васю я забыла на столе.

Бросилась к столу.

И каково же было моё удивление, что лупрос сидел в бутылке, укоризненно покачивая усиками, мол, «я давно поел, где ты ходишь, женщина, давай уже закрывай бутылку, не нарушай график, мне пора спать».

С ума сойти!

Нет. Они таки разумные.

Похвалив Васю, я закрыла бутыль и отнесла её на место. Затем пошла и полила мои овощи и айвовые деревца. Садик всё разрастался и меня это ужасно радовало.

И тут я услышала опять знакомый звук.

Ещё одна стыковка?

Я заторопилась к люку.

Из соседнего креста на меня смотрел мужчина. Примерно моего возраста. Одет в тёмно-синий вельветовый костюм, белую рубашку. И даже галстук повязан! Волосы аккуратно острижены. Лицо холёное, красивое той мужской красотой, которая присуща лишь самым породистым представителям мужского пола. Красиво очерченные карие глаза с длинными ресницами, аккуратный нос, мощный подбородок с ямочкой. Чуть золотисто-смуглая кожа.

При виде меня он широко улыбнулся приятной улыбкой:

– Здравствуйте, – сказал он, – меня здесь все зовут Архитектор. Вы новенькая?

Не знаю почему, но меня он жутко раздражал. Сама не пойму, как может настолько красивый мужчина бесить меня, женщину, которая уже третий месяц сидит в одиночной камере? Но тем не менее он меня раздражал. Хотелось схватить кирпич и бить, бить, по этому породистому лицу.

Сама не знаю, что на меня нашло…

Глава 23

– Нет, не совсем новенькая, – нахмурилась я, и, не сдержавшись, едко добавила, – а вы только со старенькими общаетесь?

– Да ну что вы! Как раз наоборот! – заливисто расхохотался Архитектор.

Мимоходом я отметила, что смех у него очень красивый, густой, с глубокой такой хрипотцой, и это мне отчего-то не понравилось.

– Расскажите свою историю, – сказал Архитектор, – и как, вы сказали, вас зовут?

– Мария, – ответила я сухо и посильнее запахнулась в вязанную шаль, – а история у меня вполне заурядная: жила там, попала сюда. Теперь вот выживаю, как и все остальные.

– Ох, темните вы что-то, Мария, – усмехнулся Архитектор и вдруг подмигнул, – все вы девушки, напустить таинственность любите. Но я ведь всё равно узнаю.

Мне это опять не понравилось, но я промолчала.

Он хитро погрозил мне пальцем и добавил:

– А ведь мы вполне можем здесь стать с вами друзьями.

Моё лицо от удивления вытянулось. Ещё чего не хватало. У меня уже был один такой желающий, который тоже хотел стать мне «другом». Фавн.

– Согласитесь, – хорошие люди должны держаться вместе, – с милой, но чуть неестественной, улыбкой пояснил он и я с досадой поняла, что до конца стыковки еще много времени.

– Так вы говорите, что вы здесь давно? – не отставал Архитектор.

– А что?

– Вы Людоеда знаете?

Я отрицательно покачала головой.

– А Стервятника?

Я развела руками.

– А Щукаря?

Не знаю, как моё лицо не дёрнулось и удалось сохранить безмятежный вид, но ответила я твердым равнодушным голосом:

– Н-нет.

А мимоходом подумала – это что ж, получается, что здесь, наверху, о гибели Щукаря и Фавна еще ничего не знают? И получается существует еще какая-то группа, куда, кроме Щукаря, входят какие-то Стервятник и Людоед. В общем, информации много. Надо будет обдумать всё это после стыковки.

– Можно тогда вас попросить о небольшой услуге? – перебивая мои мысли, спросил Архитектор и, не дожидаясь моего ответа, тут же заявил, – если вы встретите кого-то из этих людей, попытайтесь выяснить, куда делся черный чемоданчик старика, который умер вчера от удара Столпа. Старика звали Борис. Запомнили?

Я кивнула.

– Узнайте, кому он его передал и что там в нем было.

– Но почему я? – удивилась я. – Вы разве сами спросить не можете?

– Всё просто, – вздохнул Архитектор, – вы девушка. И к тому же красивая девушка…

Архитектор подчёркнуто сделал мхатовскую паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией. Не дождавшись, он слегка раздраженно пояснил:

– Они не доверяют никому из чужих.

– Можно подумать, они мне сразу всё выложат, – фыркнула я.

– Ну, если вы постараетесь обаять кого-то из них – не сомневаюсь, что вам они выложат всё, – попытался грубо польстить мне Архитектор.

Я не стала уточнять, зачем мне всё это делать для постороннего человека, вместо этого сухо спросила, чтобы перевести тему разговора:

– Обмен проводить будете?

– Обмен! – недовольно покачал головой Архитектор, – Какие меркантильные устремления! Давайте поговорим о прекрасном!

– О чем? – не поняла я.

– О поэзии. О живописи, о философии… – вздохнул Архитектор и посмотрел на меня с жалостью. – Да в конце концов и о математике поговорить можно. Смотря к чему у вас лежит душа.

– Я не сильна в науках, – соврала я, – предпочитаю решать бытовые вопросы.

– Бытовые вопросы! – скривился Архитектор, явно утрачивая ко мне интерес, но всё же нравоучительно произнёс, с явным превосходством, – нельзя чтобы мещанские интересы вытеснили всё прекрасное из души, Мария. Тогда человек резко деградирует.

Я пожала плечами и с простодушным видом сказала:

– Могу обменять две бутылки вина. Есть вязанные носки. Есть вязанный шарф. Есть сухари. Есть зелень.

– Ого! – изумился Архитектор, – вы явно делаете успехи в своем мещанском мирке, Мария! Зелень говорите?

– Да, зеленый горошек, укроп и помидоры. Но помидоры еще только-только завязались.

– Несите! – велел Архитектор.

– А на что вы будете менять? – наученная горьким опытом, не повелась на манипуляцию я.

– Я сперва погляжу на эту вашу зелень! – фыркнул Архитектор.

– Если меня не устроит предметы обмена, то я даже нести не буду, – упёрлась я.

– Я найду на что обменять! – проигнорировал мои слова Архитектор, – несите живей, а то время уже на исходе.

Но я продолжала настаивать.

Когда лязгнул люк, мы так ни к чему и не договорились.

Кресты разъединились, а я поёжилась от накрывшей меня досады. Гнусный тип. Явно аферист какой-то. И странная группировка ещё какая-то. И чемоданчик.

Мне уже и самой стало любопытно. Особенно странно, что Архитектор не хочет сам спрашивать. Увидел меня, решил, что я подходящая дурочка, и подсылает всё выяснить.

Однозначно, нужно быть осторожной. Кто его знает, в кусе ли Людоед и Стервятник о гибели Щукаря и о моей роли в этом.

Я задумчиво прошлась по периметру каземата. Лупрос Вася, заслышав мои шаги, заметался в бутылке, явно привлекая внимание, но я настолько глубоко погрузилась в размышления, что даже не стала подходить.

Меня аж жгло изнутри – что же там, в том чемоданчике? Золото? Да зачем оно здесь?! Нет, я уже хорошо знала, что все узники копят золото, в слитках, изделиях, и даже золотые коронки собирают, чтобы потом выйти на свободу и жить безбедно. Но вряд ли из-за столь простой причины, как золото, Архитектор развел бы такую таинственность.

Кроме того, получается, что и сам Архитектор не знает, что там внутри. Но зато очень хочет выяснить это.

И как же мне узнать?

Я заметалась по кресту, мысли прыгали в голове, толкаясь и сменяя друг друга.

Немного пометавшись, я так ни к чему не пришла. Зато чуть не пропустила время дёрганья за рычаг.

С досадой чертыхнувшись, сбегала дёрнула. И второй раз дёрнула, и сразу третий. У кормильни звякнула награда. Я получила, кроме сытной еды, дополнительный приз – бутылку вина и бисквит.

Бисквит?

Значит, там может быть ещё один лупрос. Торопливо, дуя на пальцы, которые проваливались в обжигающе горячее, поддатливое тесто, я разрезала насыщенный маслянистой пропиткой запечённый бисквит – ничего. Я разрезала каждый кусок. Затем получившиеся кирпичики разрезала опять. И опять. Ничего.

Странно.

В этот раз лупроса мне не прислали.

То ли таинственные почтальоны разочаровались во мне, то ли лупросы закончились.

Ну ладно, поживём – увидим.

Я поделилась с Василием крошками от бисквита, остальное порезала ещё мельче и положила сушиться, а сама тем временем принялась размышлять над возникшей передо мной проблемой, которую задал Архитектор.

Однако долго предаваться рассуждениям мне помешал очередной звук от стыковки.

Сегодня прямо урожай свиданий!

Я метнулась к люку, по дороге одёрнув одежду и поправляя волосы.

И совершенно неожиданно увидела за стеклом… Веру Брониславовну!

За прошедшее время она совсем не изменилась.

– Мария! Я так рада тебя здесь видеть! – воскликнула Вера Брониславовна и от радости аж засмеялась. – Как ты тут?

– Хорошо! А вы как? – я тоже была в восторге. – Потихоньку вот поднимаюсь наверх. Не ожидала вас здесь увидеть…

– Ксожалению, я сейчас должна спускаться вниз, – развела руками она, – Моя очередь, как ты понимаешь. Но там, наверху, тебя встретит и введет в курс дела Анатолий.

Я кивнула, улыбаясь.

– Жаль, конечно, что так вышло, – между тем со вздохом продолжала Вера Брониславовна, – очень хочется поболтать. Но это ничего страшного. Я недели через две-три вернусь и тогда у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы всё подробно обсудить.

Мы поболтали о том, о сём, я посетовала, что крем для рук заканчивается, похвасталась своим зелёным горошком, Вера Брониславовна посоветовала, как делать лосьон из вина, затем мы ещё немного поболтали о всяких мелочах, при этом я еле-еле удержалась, чтобы не спросить о странном черном чемоданчике и группировке Людоеда и Стервятника.

– Ты нашла две кандидатуры? – спросила Вера Брониславовна.

– И да, и нет, – ответила я. – Сначала нашла. Это мужчины – Николай и дядя Лёня. Но дядя Лёня недавно погиб…

Внезапно возникший комок в горле помешал говорить дальше.

– Жаль. Очень жаль, – огорчилась Вера Брониславовна, а я не поняла – то ли от того, что кандидатуры не две, то ли от того, что погиб человек.

Думать об этом не хотелось.

После встречи с Верой Брониславовной я ещё больше захотела подняться туда, наверх. Тайны этого «Олимпа» манили меня, как манит ребенка темный зев подвала – и страшно, и любопытно.

Чтобы не думать обо всём этом, я пыталась отвлечься тем, что читала лупросу Васе куски из луковианского словаря, а потом отдельные предложения из толстых тетрадей. Я научилась уже довльно бегло читать на луковианском, могла переводить большие фрагменты текста. Однако при встречах с луковианцами, когда я пыталась разговаривать с ними, они не всегда понимали меня – моё произношение было ужасно. Но тем не менее, я могла общаться с ними посредством того, что писала на листочке, а они мне также отвечали.

Как-то так совпало, что стыковки с луковианцами пошли одна за другой. Очевидно, на этом уровне их находилось больше всего. Людей здесь было очень мало. Это позволило мне немного подтянуть их язык, и я уже могла здороваться, благодарить и даже разговаривать самыми простыми фразами. Моё усердие (а, возможно, и то, что я вязала им вещи на обмен) послужило мне хорошую службу – луковианцы ко мне стали относиться значительно лучше, чем к остальным узникам.

Как-то в разговоре с Флорином, молодым (почти юным) луковианцем, я спросила о том, знает ли он, как погиб старик по имени Борис.

Флорин знал. К моему немалому изумлению, он как раз был на стыковке с луковианцем по имени Пахот, когда в крест Бориса ударил Столп. В окно они оба видели, как крест, кружась и дымя, падал вниз, унося своего узника с собой.

– А чемоданчик? – спросила я.

– Что чемоданчик? – не понял Флорин.

– Там был черный такой чемоданчик, – сказала я, – ты не знаешь, кому Борис отдал его?

– Не отдал, а передал, – с важным видом поправил меня Флорин и от великой важности надулся.

А у меня от этих слов аж сердце ёкнуло и затрепетало в груди.

– Да, я не так выразилась, – торопливо поправилась я, – конечно же я имела в виду, что передал.

– Дак тому же Пахоту и передал.

– А что он ему сказал? Кому просил дальше передать?

– То мне не ведомо, – растягивая слова, сказал Флорин. – Спроси у него сама. Как раз следующий крест за моим будет его. Так что сегодня-завтра ты с ним поговорить сможешь. Вот и спроси.

Мы еще немного поболтали. Я сменяла у словоохотливого луковианца на вязанные носки большой куль с шерстью, правда она была крученная-перекрученная, частью даже рваная, но на носки вполне сойдёт.

Следующей стыковки я ждала, словно манны небесной.

Чтобы не зацикливаться на этой тайне, я пыталась себя отвлекать всякими бытовыми делами: заново вымыла пол во всем кресте (дважды!), перестирала все тряпки, одежду, и даже старую рассыпающуюся дерюжку, которую всучил мне один из узников на нижних уровнях взамен на четверть бутылки вина, а я взяла её лишь для того, чтобы она сгнила и превратилась в компост (но гнить она не хотела, зато начала рассыпаться в труху). Так вот даже её я, как смогла, вымыла.

Крест сиял стерильной чистотой. Больше мыть и стирать было нечего и меня опять начали одолевать всякие мысли. Вообще, находясь в неволе, я вдруг поняла, что больше всего на свете люблю всякие тайны. А еще больше – распутывать их. Возможно, в прошлой жизни я была Агатой Кристи. Или даже доктором Ватсоном. Шерлоком Холмсом я быть не могла, иначе давно бы уже всё выяснила.

Когда мыть больше ничего не осталось, я принялась за расхламление своих завалов. Моё почти ненужное в прошлой жизни умение вязать сослужило мне здесь, в неволе, хорошую службу – считай на пустом месте, с нуля, я обзавелась неплохим хозяйством. В обмен на вязанные вещи я выменивала всё самое необходимое. И хотя я, как и раньше, нуждалась в некоторых вещах, таких, как хорошая косметика или кофе, но зато в остальном у меня было всего в достатке. Постепенно всё это накапливалось, я обменивала с запасом, в таких условиях нельзя быть уверенной в том, что завтра будет такая же возможность обменять что-то, поэтому не отказывалась от лишних обменов. Поэтому у меня накопилось куча барахла: тюки, куски и отрезы тканей, мотки ниток всевозможных материалов, от шелка до шерсти, одежда, обувь, и даже меха. Да, да, памятуя слова дяди Лёни, я потихоньку готовилась к будущей свободе. А так как свобода была там, за стеклом, где царили стужа и ветер, снег и лёд, то готовилась я основательно, и меховая одежда входила в приоритет.

Поэтому разбирать всё это мне пришлось не один день.

Когда же я закончила, невольно сама себе удивилась – стяжательство никогда не было характерно для Машеньки Покровской, зато Мария, узница из креста, оказалась словно заправский хомяк-плюшкин.

В общем, скажу так: нельзя чего-то сильно хотеть – в результате можно получить совсем не то, о чем жаждешь. Еще недавно я мечтала о тайнах и интригах, которые я буду разгадывать, о всевозможных загадках и непонятных событиях.

Накаркала.

Проснулась от какого-то шума. Долго приходила в себя. Голова была словно чугунная. Когда немного опомнилась и ожила – первое что обнаружила – разбитая бутыль и мой лупрос Вася, который валялся на полу, раздавленным.

Я бросилась к нему, но нет, он был мёртв. Лежал среди веера стеклянных осколков.

Вне себя от потрясения, я оглянулась – в кресте не было никого. Я бы почуяла. Я вскочила и обошла все углы, заглянула в санузел, в чуланчик – нигде ничего. Внимательно всматриваясь на пол, я выискивала малейшие следы – ничего.

Как назло, пол я перед этим вымыла до скрипа и даже малейших признаков пыли там не было. Так что следов было не видно.

Бутылка сама упасть со стола явно не могла. Лежала почти у стены. Кроме того, даже если она и случайно свалилась, то не разбилась бы на миллионы столь мелких, почти в пыль, осколков. Да и Васю явно раздавили.

Кто это был?

Ответ очевиден. Мои тюремщики. Чертур приходил.

Волосы зашевелились у меня на голове.

И вот зачем он приходил?

Что искал?

И не потому ли я так крепко спала? А сейчас голова, словно налитая чугуном?

Что ему было от меня надо?

И зачем он убил Васю?

Хотел напугать меня? Предупреждение? Дал понять, что за мной следят? Или просто не любит лупросов?

Мысли носились в голове туда-сюда, и ничего внятного придумать я не могла.

Было страшно.

Настроение, которое появилось в последнее время, опять рухнуло куда-то под плинтус.

Спать я не могла несколько ночей подряд. Боялась, что только закрою глаза, как надо мной встанет, и будет стоять Чертур. Я вполне отдавала себе отчёт, что если он захочет войти, то опять напустит газу, или что они там ещё делают, что спишь как под наркозом, и зайдёт, и сделает, всё, что хочешь. Я это понимала.

Но всё равно глаза закрыть долгое время очень боялась. Такой себе детский иррациональный страх.

И так продолжалось до тех пор, как в один прекрасный момент меня буквально вырубило. Хорошо, что реакция у меня отточена – так что, когда подошло время дёргать рычаг, я очнулась, сходила дёрнула, вернулась к топчану и опять отключилась. И так несколько раз.

Когда окончательно проснулась, поняла, что в кресте ничего больше не изменилось – мой зелёный садик продолжал расти, как и рос. Все вещи на месте.

Так зачем он приходил и подчёркнуто-демонстративно убил Васю?

Это ещё предстояло разгадать.

Но сейчас все эти разгадки я отложила – послышался звук стыковки.

Я подбежала к люку.

За стеклом мне широко улыбался пожилой луковианец.

– Добрый день. – улыбнулась я ему и сказала на луковианском, – меня зовут Мария. А вас?

– Пахот, – ответил он.

Глава 24

– Пахот? – я с жадным любопытством разглядывала пожилого толстого луковианца и еле-еле удержала равнодушную маску на лице.

– Да. А что? – забеспокоился тот. – Что-то не так?

– Мне про вас рассказывал Флорин, – улыбнулась я.

– Надеюсь, ничего плохого? – вернул улыбку Пахот.

– Да нет же, наоборот, – ответила я (и решила дальше без реверансов, мол, будь, что будет), – он сказал, что Борис, ну это тот старик, что недавно погиб от удара Столба, так вот, Борис оставил вам кое-что…

– Да-да. Оставил, – медленно кивнул Пахот и моё сердце забилось. – Это для вас разве?

Размышляя, что делать дальше, я машинально кивнула.

– Тогда опишите этот предмет, и я с радостью его вам отдам.

– Черный чемоданчик, – торопливо сказала я, затаив дыхание.

– Правильно, – кивнул Пахот. – Подождите немного, я сейчас принесу.

Я подождала.

Когда Пахот вернулся с чемоданчиком, сердце мое билось, как сумасшедшее. Я даже не ожидала, что все будет вот так просто.

Не может быть!

Но так было.

Я забрала чемоданчик, оставленный Борисом, и спросила:

– Обмен будет?

Пахот с удовольствием выменял у меня вязанные носки и мокасины на книгу об известковании кислых почв (я читала всё подряд, в таких условиях выбирать не приходится) и жестяное блюдо-поднос, и на этом наша стыковка закончилась.

Я, конечно, сильно переживала, что, если кто-то, кому передавал чемоданчик Борис, узнает, что это я завладела передачей – результат может оказаться хуже, чем с Фавном и Щукарем. Для меня, конечно же.

Но на этот случай, я могу сказать, что меня Архитектор попросил забрать.

Если спросят, конечно.

А не как Щукарь – сразу травить начнут.

Я повертела в руках чемоданчик. Вместительный, тяжеловатый. Он был из чёрной, слегка потёртой недешевой кожи, что свидетельствовало о том, что чемоданчик прожил долгую и полную всяких событий жизнь. Я отстегнула крупный латунный замочек и заглянула внутрь.

Честно скажу – ожидала увидеть, всё, что угодно. Но реальность превзошла все мои ожидания. В чемодане была большая радиокоробка и пять небольших, размером чуть меньше, чем школьный пенал, раций. Это что же такое! Неужели я смогу теперь слушать радио? Передачи с Земли? А, может, я смогу даже посылать сигналы домой и меня спасут?!

Дрожащими руками я извлекла все предметы и принялась их рассматривать. Радиокоробка не особо впечатляла, но это было уже что-то! Кто же этот умелец, что смог из подручных средств сделать радио? Этого я уже никогда не узнаю. Может, даже сам Борис. Но он погиб, а расспрашивать кого-либо ещё – чревато последствиями. Проделка Щукаря все ещё не выветрилась из моей головы.

Я аккуратно поставила коробку на стол, осторожно, стараясь не повредить, вытащила усик антенны вверх и покрутила ручку. Сперва ничего не происходило. Тогда я обнаружила чуть ниже, под «окошком» со шкалой небольшой рычажок. Я его прощёлкнула до самого упора, и радио внезапно ожило – послышался треск, какие-то клацанье. Я напряженно вслушивалась в звуки – но увы, это был белый шум. Затем я начала медленно и осторожно прокручивать ручку со стрелкой туда-сюда.

И вдруг на одной из частот раздался сухой щелчок, и я услышала явные звуки голоса! Они были чуть искаженными, механическими, но там однозначно разговаривали!

С ума сойти!

Я вслушивалась, вслушивалась, но помехи были столь сильными, что единственное, что мне удалось – это выловить какие-то отдельные слова.

«...на завтрак… хочу котлету… молоко… как надоел этот гратен…».

Я не знала, что значит слово «гратен», но очевидно что-то съедобное. Слово похоже на французское, но могу ошибаться.

В ответ второй голос произнес длинную торопливую тираду, но сквозь хрипы и щелчки я расслышала всего два слова «рыба» и «пюре».

В общем, обычный трёп двух человек на примитивные бытовые темы.

Не думая, я взяла одну из раций и щелкнула тумблером.

Раздался мелкий треск, и рация вдруг ожила.

Я услышала разговор двух, очевидно этих же, человек так явственно, словно они находились в двух шагах от меня:

– А я все вино выпиваю сразу же.

– Ну и зря! Я вот люблю сперва немного отпить, а остальное – растягивать по глоточку на весь день.

– Вино – ерунда, лучше бы давали виски. Или самогон.

Я с алчным любопытством слушала их разговоры. И нравственные сомнения не одолевали меня. Да-да, я знаю и вполне отдаю себе отчет, что подслушивать чужие разговоры неправильно и не красиво. Но сейчас я ничего не могла с собой поделать.

Это же была человеческая речь!

Тем временем собеседники подробно обсудили меню тюремной кухни и переключились на другую тему. И тут я аж затаила дыхание. Говорили о пропавшем Щукаре и о том, что сейчас ищут, кто был причастен к исчезновению Щукаря. Среди имен, что назвали, мне было знакомо только имя Людоеда. Его недавно упоминал Архитектор.

Хм, странно, что же это за группировка такая? У них есть даже свои рации. Они подготовились прекрасно и могут общаться между собой даже на расстоянии. И боюсь даже подумать, что будет, если они проведают о моей причастности к гибели Щукаря.

Хоть это и не гуманно, но в данный момент я крепко так порадовалась, что устранила Щукаря руками дяди Лёни. И что его больше нет, и все ниточки ко мне оборваны.

Голова закружилась. Я выдохнула. И только сейчас обратила внимание, что вслушиваюсь в разговор, затаив дыхание. Чуть не задохнулась сдуру!

Когда эти двое начали опять трепаться, обсуждая какую-то Анечку и ее выдающиеся формы, я сбегала дёрнула рычаг и затем торопливо вернулась обратно к столу.

Далее разговор перешел на такое, что я аж взмокла. Обсуждали меня.

– Так ты говоришь бабёнка эта, что носки вяжет, ничего так? Мария вроде? Только дура, да? – спросил первый

– Все бабы дуры! – захохотал второй.

– А давай её проверим… – предложил опять первый, – на спор?

Они мерзко расхохотались, и кровь бросилась к моим ушам.

Дальше они стали говорить о каких-то технических гайках, я половину вообще не поняла. И в этот момент раздался лязг от стыковки.

Впервые досадуя на помеху, я метнулась к окну люка.

Это оказался Архитектор.

– Здравствуй, Мария, – сказал он, растягивая слова своим невозможно красивым голосом. – Как у тебя дела?

– Хорошо, – сухо ответила я и сразу перевела разговор в деловое русло. – Обмен будет?

Судя по тому, как дёрнулся у него глаз, обмена явно не будет опять, а выслушивать его речи мне было неприятно, к тому же меня ждало радио и разговоры таинственных незнакомцев. Я судорожно начала выдумывать, как бы поскорее отделаться от него.

– Как продвигается выполнение моей просьбы? – тем временем спросил он, не замечая мой отстранённости.

– Пока никак, – ответила я.

– Ходят слухи, что ты с луковианцами постоянно общаешься?

– Я со всеми имею дело, – уклонилась от ответа я, – вяжу носки, об этом все знают. И кому они нужны – могут выменять у меня на другие вещи.

– То есть никаких особых делишек у тебя с ними нету? – прищурил красивые глаза Архитектор и меня накрыло ещё большее раздражение.

– А что за делишки могут быть с ними? Я даже не понимаю, о чём они говорят.

А сама удивилась: расизм к луковианцам здесь, видимо, цвёл буйным цветом. Вот уж не ожидала.

– А что они… – начал было Архитектор и тут внезапно в глубине моего креста громко запиликала рация.

– Что это? – резко напрягся Архитектор.

– Окошко кормильни. У меня такой звук, – уклончиво ответила я.

– А ты случаем чемоданчик Бориса не прихватила? – пристально всматриваясь мне в глаза, спросил Архитектор.

– А как бы я его прихватила? Когда? – пожала плечами я и едко добавила, – не кажется ли вам, товарищ Архитектор, что вы переходите все допустимые границы? Если на обмен ничего нету, тогда до свидания. Всего доброго…

Но я уже отошла от окна. Вслед мне неслись яростные крики Архитектора:

– Мария! Подожди! Постой, Мария!

Когда я ушла из зоны его видимости, я быстро подскочила к рации и торопливо повернула тумблер рычага. Раздался тихий щелчок и какафония звуков мгновенно смолкла.

Кошмар! Это ж надо было так спалиться!

Он явно что-то заподозрил. И теперь не удивлюсь, если начнёт охотиться за мной, чтобы вернуть рации. Я задумалась. Хотя убивать меня, как Щукарь, он не будет – ведь тогда чемоданчик с рациями останется у меня в кресте. Однако есть вероятность, что новый узник вернет им рации. Но тоже не факт.

Поэтому, думаю, что так рисковать он не будет. Скорей всего попытается найти со меной общий язык, и втянуть в свою группу, обманным путем отобрать рации, а потом уж может быть всё, что угодно.

Поэтому теперь нужно быть крайне осторожной.

Вообще я обратила внимание, что чем выше ты поднимаешься, тем народ становится более рафинированным и одновременно мерзким, что ли.

Если внизу у людей и луковианцев единственные желания – вовремя дёрнуть рычаг, вкусно покушать и поспать. То здесь, как я вижу, разворачиваются целые интриги и тайны Мадридского двора. Я понимаю, конечно, чем им тут ещё заниматься, как не интригами? Более развитый разум жаждет пищи для ума.

Вот и чудят.

Мне же главное не попасть в жернова их разборок.

А ещё я решила пока ничего не рассказывать ни Вере Бпрониславовне, ни Анатолию. То, что они меня поддержали и помогли на первых порах – это еще ничего не значит. Я тоже буду им помогать и поддерживать. Право накопленные какие-никакие ресурсы мне это уже вполне позволяют.

И Николаю я тоже говорить ничего не буду. Он, конечно, влюбился, и пойдет за мной куда угодно, но это сейчас так. Сколько известно случаев, когда мужчина, пылко влюблённый в женщину, охладевал к ней со временем и наоборот, становился её заклятым врагом. Оно мне надо?

Конечно, нет!

Поэтому решено – пока никому ничего говорить не буду. А дальше уже будет видно, по обстоятельствам.

Приняв такое решение, я успокоилась, и, пока суть да дело, продолжала жить и крутиться, словно белка в колесе. Мой путь сейчас был туда, наверх, на Олимп.

Уж очень любопытно мне было, что же здесь происходит.

Я не я, если с этим не разберусь!

«На Олимп» я попала через две недели. Вроде это только кажется, что быстро. Однако время в кресте тянулось ой как медленно. Если бы не моя новая «игрушка» с радиоприёмником – не знаю, как бы я и дотерпела.

Кстати, примерно через день после стыковки с Архитектором разговоры на этой частоте внезапно прекратились. И сколько я не крутила ручку, сколько не вслушивалась в треск и шум – ничего. Тишина. Люди покинули эту частоту. Я днями напролёт ловила голоса, но за всё время больше не удалось услышать ничего.

Не пойму, что происходит.

Либо существует ещё какая я -то радиосфера (или как оно там точно называется, не знаю я все эти радиотермины), или же люди вообще перестали пользоваться рациями. И нужно теперь понять – это из-за того, что меня засекли, или же у них какие-то свои личные причины, которые ко мне отношения не имеют?

И что это за организация такая?

То, что о ней Общество, куда входят Вера Брониславовна и Анатолий, ничего не знает, я поняла, когда поднялась наверх. Встреча с Анатолием, который обрадовался мне, как родной, и мои попытки осторожно выяснить – не принесли результата.

Зато уж поболтать удалось вволю.

Как и рассказывала Вера Брониславовна, здесь, наверху, стыковки были длинными, практически по два с половиной часа навскидку.

– А что, все общаются по два часа? – спросила я Анатолия.

– А чем здесь ещё заниматься? – усмехнулся он. – Знай за рычаг себе дёргай.

И пояснил, глядя на меня с усмешкой:

– Как правило люди сюда попадают, пройдя долгий путь снизу. Да ты сама знаешь. Многие за несколько месяцев, а то и около года. У всех по-разному получается. И за это время все уже и необходимых вещей для собственного комфорта накопили, и экзотики тюремной «наелись». Поэтому общаются здесь с удовольствием, почти всё свободное время.

Я порадовалась этому обстоятельству – за эти дни так осточертело одиночество.

– А луковианцы здесь есть? – спросила на всякий случай.

– Есть, – кивнул Анатолий, – но их всего двое.

– А как они с людьми общаются?

– Нормально, – пожал плечами Анатолий, – наш язык за все эти годы выучили. Да и мы по несколько ихних фраз знаем. Так что нормально.

Мы еще перекинулись парой слов, как вдруг я услышала странный звук. Звук, как от стыковки.

– Ч-что это? – перепугалась я, бросая тревожные взгляды в помещение.

– Сюрпри-и-из! – засмеялся Анатолий, – двойная стыковка!

– К-как? К-как это?

– Напротив есть ещё одно окно, – кивнул Анатолий.

Я оглянулась. И вправду – люк на противоположной стене открылся, и я увидела еще один крест и человека, который помахал мне через стекло.

– Это к-как? – всё ещё не могла прийти я в себя. – И что мне теперь делать?

– Это Арни, – усмехнулся Анатолий. – Иди и познакомься. Он наш, так что можешь ему доверять, как мне.

– А вы?

– А я здесь побуду. Подожду тебя. Потом вернешься и мы продолжим.

– Хорошо, – кивнула я опрометью бросилась к противоположному «окну».

Человек, который «причалил» с другой стороны был полной противоположностью Анатолию. Он смотрел строго, через очки. Черные, с проседью волосы аккуратно зачёсаны назад, несколько старомодно, но, как ни странно, ему шло.

Мне понравилось, что он чисто выбрит. На нём была рубашка с широким воротом и строгие брюки (даже со стрелками!). На левом запястью – часы.

– Добрый день, Мария, – сдержанно поздоровался он. – Добро пожаловать на наш местный Олимп!

– Здравствуйте, – пробормотала я, – С-спасибо.

– А вы не спешили, – чуть укоризненно покачал он головой, – мы вас уже заждались.

Я не знала, как воспринимать эти слова – как похвалу или как порицание, поэтому ответила неопределённо:

– Путь наверх выдался непростым…

– Да, мы наслышаны, – вздохнул Арни, – погиб завербованный вами второй кандидат. Очень жаль. Нам так не хватает людей.

Меня немного покоробило такое потребительское отношение к человеческой судьбе. Но потом я подумала, а ведь в принципе, дядя Лёня ему не был знаком. Почти также, как мне тот старик, Борис. Ну погиб и погиб.

Поэтому дальше мы общались вполне мило.

– Меня зовут Арнольд.

– Арнольд? – удивилась я и невольно бросила быстрый взгляд через плечо, где у противоположной стены с люком ждал меня Анатолий.

– Анатолий по-другому меня назвал? – хмыкнул Арнольд, – Небось Арни?

Я замялась, не зная. Как реагировать. Вдруг он не любит, а я сдам Анатолия.

Правильно поняв мою заминку, Арнольд рассмеялся:

– Эммм… друзья… называют меня Арни. Так что можете тоже называть меня Арни … со временем…

Оговорку я отметила. Точнее обе оговорки.

Что ж, мне теперь со многим придётся разбираться.

– Хорошо, Арнольд, – покладисто кивнула я, – как скажете.

– Вам было дано задание, – пристально глядя на меня, сказал Арни, – вы выполнили его?

– Задание? – удивилась я.

– Да. Анатолий вам передал задание. Которое нужно было сделать. Вы и так задержались.

– Какое конкретно задание? – решила уточнить я (сама же не называла, а то вдруг Арни не в курсе, и начнет требовать с меня всё.

– Шифр, – сказал Арни, – вы должны были составить для Общества шифр.

– Да, – кивнула я, в душе радуясь, что за последние дни торопливо накидала небольшую кодировку.

– Покажите! – велел Арни.

– Мне сперва нужно переписать красивым почерком, – попыталась оттянуть время я, – в следующий раз покажу.

– Покажите, что есть. Я разберусь, – не поддался на мои ухищрения Арни.

Пришлось нести.

Арни сцапал тетрадку и заявил:

– Да. Я разберусь. Потом скажу вам.

– А когда?

– Когда разберусь.

С этими словами Арни отошел от окна, листая мою тетрадь, и люк со скрежетом захлопнулся.

Странно, а что – так можно было? Самому закрывать люк, когда хочешь закончить стыковку?

Я даже не знала.

Но размышлять было некогда, и я заторопилась к окошку, где ждал Анатолий.

– Ну рассказывай! – хмыкнул он, – насколько строгий допрос утроил тебе Красный Арни?

Глава 25

По обыкновению, и это утро я встретила у обзорного окна. Миниатюрная чашечка душистого кофе, моя слабость, дымилась у меня в руке, остывая. Здесь температура всегда была намного ниже, чем в остальной части креста. Конечно же, правильнее и практичнее пить кофе за столом, там теплее всего, и оно дольше сохраняет нужную температуру. Но за много лет я полюбила пить кофе именно так, стоя здесь и рассматривая холодное Белое Безмолвие сквозь стекло.

Я отпила совсем немного, лишь так, чтобы терпкая кофейная капелька разошлась по языку, по нёбу, и затем только сделала крошечный глоточек, смакуя. За годы, прожитые в кресте, я научилась главному – понимать толк в таких вот миниатюрных радостях. Я умею растянуть удовольствие от малюсенькой чашечки кофе, остатков крема для рук, капельки духов или обрывка газеты многолетней давности. И удовольствие я получаю не хуже, чем если бы выпила ведро наилучшего кофе или облилась бы флаконом духов.

Всё ведь зависит от восприятия.

Когда почти ничего нет, начинаешь ценить даже мелочи.

В небе сверкнула молния – видать, кто-то дёрнул за третий рычаг. Я проследила за проблеском света, который устремился к ледяному Столбу.

Вот уж бедняга. Я провела пальцами по холодному стеклу. Бедняга… За это время я стала лучше понимать его, ну, в смысле это Существо, навечно скованное хрустальным панцирем из застывшей воды. Есть между нами много общего. Я оглянулась, окинула взглядом свой крест. Ведь по сути я такое же Существо, только тюрьма у меня другая. У него – лёд, у меня – крест-бункер. Но всё равно мне получше. У меня есть тепло, есть защита и вкусная, сытная еда И, главное – по мне не разят молниями. А ещё иногда есть общение.

Хотя последнего у меня теперь уж слишком много.

Кстати, надо будет не забыть отдать Арни рации на подзарядку. Что-то я совсем запамятовала. Еще дня два, и они разрядятся полностью.

Так, это я сделаю, когда пристыкуется Коленька.

Коля, Коленька, Николаша…

Хороший мальчик. Надёжный.

Теперь главное – не забыть поручить ему, пусть выменяет мне бутылочных пробок внизу. И побольше. Иначе на чём я буду кофе готовить? Новички, когда получают вино, сразу всё выпивают, а вот пробки… пробки многие просто выбрасывают. А зря. Пробки – это прекрасный ресурс. Это же топливо.

Значит, дам ему пару вязанных носков и пояс из шерсти, пусть наменяет мне пробок.

А ведь что-то я ещё хотела?

Мда… неужели уже склероз? Не хотелось бы. Осталось так мало – и на Свободу. Почти дождалась.

Хотя этот новенький мальчик…. Гниловоз. Как-то так он смог мне внушить, что я стою до свободы ближе. Гораздо ближе.

Мда… Не в моём возрасте перебирать такими подарками судьбы. Если у него всё получится, я буду молиться за него!

Я аж рассмеялась.

Молиться… как не умела я молиться, так и не научилась. А надо бы. Сколько мне ещё осталось? Год? Два? Восемь?

Хотя, чего раскисать! Всё что осталось – моё! У нас в семье по женской линии все долгожительницы. Моя бабушка прожила девяносто шесть лет. Прабабушка вообще аж до ста трёх жила. Чем я хуже?

Если суммировать и разделить на два, то в среднем получится почти сто лет (это я хитренько так округлила). Поэтому ещё почти два десятка лет жизни у меня есть (я опять округлила, конечно же). Да за это время можно ого-го!

Я хихикнула и одним глотком допила остывший кофе.

Нет, нужно что-то делать. Ну не люблю я пить холодный кофе!

Пусть уж этот мальчик, Гниловоз, поскорее придумывает, что делать и как выйти отсюда. Вот сама не знаю почему, интуитивно, наверное, но я ему верю. Вот только увидела, поговорила с ним и сразу ему поверила.

Есть в нём что-то такое… стержень какой-то.

Это только старый пень Арни всё сомневается, да хороводы свои интриганские водит. Ну я ему сегодня проведу политинформацию! Он должен не бурчать, а оказывать мальчику всяческое содействие.

Я плотнее завернулась в тёплое меховое манто: что-то зябковато стало.

По внутренним ощущениям, скоро время дёргать рычаг. Я в последний раз полюбовалась снежной панорамой за окном и неспешно пошла вглубь креста.

Ведь уже не девочка бегать туда-сюда.

Аккуратно вымыла чашку и поставила её вверх донышком на салфетку. Пусть сушится. Поправила волосы. Посмотрела на себя в зеркало. Я его не любила, это зеркало. Врёт много. Вот раньше у меня было зеркало. Точнее зеркальце. Маленькое, даже малюсенькое. Такое, что только один глаз увидишь. Зато оно показывало меня молодой, красивой и румянощёкой Машенькой Покровской. Не то, что это!

Я в сердцах отложила злое зеркало в сторону (швырнуть не посмела, а то, не дай бог, разобьётся, а здесь это дефицит). Пришла пора дёргать за рычаг. Что я и исполнила.

Кормильня порадовала меня сегодня тарелкой рыбного супа-пюре, овощной запеканкой, щедро приправленной какими-то ароматными специями, и яблоком.

Замечательно. Просто замечательно!

Я с удовольствием, не спеша ела суп и думала, как бы получше распланировать свой день. У меня есть недочитанная книга. Шериф дал мне её ровно на четыре дня. А потом её следует передать Арни. Ну, скажу я так, книжулька так себе, на любителя. О морских приключениях. Но литературной ценности там никакой – погони, перестрелки… А слова какие! Брашпиль, дрифтер, шифтингбордс и мидель-шпангоут! Язык сломаешь. А уж что они означают, мне иногда кажется, то неведомо даже автору. Но читаю.

Зато я точно знаю, что в обмен на эту ерунду Арни даст мне что-то о любви. Ему всегда удается выуживать неплохие романы. Для меня, естественно. Так, во всяком случае, он утверждает. Говорит, что пытается приобщить меня к чтению. Хотя он и сам втихушку читает. Так что я – только прикрытие.

Так, в приятной рутине, прошло еще несколько дней.

Гниловоз искал выход. Красный Арни, поросёнок такой, его всё торопил под руку. Но, по правде говоря, больше мешал. Я, как могла, старалась сдерживать холерический темперамент Арни и дать возможность поработать Гниловозу.

Варила и пила кофе. Причём уже по несколько раз в день стала так делать.

Чёрт, я начала слишком много пить кофе. Так никаких запасов не напасёшься!

Я покачала головой. Что-то я слишком беспечной стала. Предчувствие? Или так понадеялась, что милый мальчик найдёт выход?

Да нет, не найдёт он… За столько лет не нашли, и он не найдёт.

Но говорить этого я ему не буду. Пусть ищет. Ему, зато, есть чем заняться. И нам есть чем заняться – обсуждать, переживать, советовать, сплетничать.

Разве не этим мы здесь занимаемся в последние десять лет? Или двадцать?

Я вздохнула и в который раз принялась за рутинные дела…

А потом, через несколько дней, Арни вдруг сказал кодовое слово в рацию:

– «Начинайте гладить мурлыку! Во всех местах!».

Я ахнула. Затряслись руки. Неужели?! Неужели получилось?! Он таки нашел выход!

Этот чёртов поросёнок, милый, милый мальчик по имени Гниловоз! Он нашел-таки выход на свободу!

Алилуйя!

– Ты услышан! – выдавила я из себя и отключилась, так как на заднем плане что-то завопил чёртов Ворчун и мешал, как обычно, сосредоточиться.

Так! Времени у меня мало.

Может быть день…

Может быть час…

Но может быть и месяц…

Поэтому нужно срочно собирать вещи!

Срочно!

Гниловоз сказал, что надо пробивать дыру и у себя в кресте. Рассказывал, как. Прямо чёткую инструкцию дал.

Честно говоря, я раньше филонила. Два-три раза долбанула там, ободрала ноготь на мизинце и перестала маятся ерундой. Просто не хотела им говорить. Чтобы не сбивать настрой.

Как же я была не права! Обмишурилась старушка на старости лет!

Теперь надо начинать. И то быстро. Нужно догнать ребят. Они сильнее меня, моложе и сделают это быстро, а я буду копаться долго. Захотят ли они меня ждать?

Да и тюремщики могут заметить.

Так что решено – буду пробиваться до победного, пока не рухну.

Но перво-наперво – собрать вещи.

Божечки! Я столько лет ждала этого момента, собирала вещи, копила их, отбирала самое лучшее барахло, самое нужное. А теперь, в двух шагах от вожделенной свободы, я, как жадный хомяк, мечусь между своих запасов хлама и не могу сделать выбор.

А всё потому, что ещё давным-давно, я поняла, что есть лимит на «багаж». Я не дотащу больше определённого веса. А если еще и бежать надо будет. Или отбиваться…

Поэтому я лет десять назад у одного луковианца, Пахом, кажется его звали, выменяла (или выманила? Не помню уже, столько времени прошло), хороший добротный чемоданчик. Кожаный. Крепкий. Там и была наша рация.

Кстати, Арни я так и не призналась, где взяла её. Никому не призналась. Архитектор потом сгинул, и никто следов ко мне не нашел.

Рацию я отдала на общее дело, а вот чемоданчик оставила у себя. Он был очень удобным. Почти таким же удобным, как и тот чемодан, что я обронила, когда проклятый бюргер толкнул меня в Цюрихе сюда, в этот крест. Мы тот чемодан покупали ещё с Бенджамином.

Но я болтаю. Не по делу и много… это всё от нервов.

Надо прекращать болтать и собираться…

Я метнулась к своему спальному месту. Из-под топчана, на котором я спала, вытащила чемоданчик.

Из тайника достала заготовленные монеты.

Вспомнила, что переложила часть в другой тайник.

Побежала в санузел. Где в небольшой щели был у меня оборудован небольшой дополнительный схрон.

Вытащила ещё золото. Достала немного брошек-колечек-серёжек. Удалось маленько подсобирать за годы.

Мешочек приятно оттягивал руку. Положила тоже в чемодан.

Теперь одежда.

Тёплая одежда у меня была. Начиная от тончайшего термобелья, которое я себе связала из самой лучшей шерсти, что удалось здесь наменять, и заканчивая тёплыми носками, варежками, шапкой и так далее.

А ещё у меня была шуба из лисицы. Это ведь целое богатство здесь. Тёплая, пушистая. Я выменяла её у одной дамочки, которая пристрастилась выпивать. Всё вино уходило ей, а я взамен получила шубу. Почти не ношенная. Она была мне чуть великовата, но я, как капуста, оденусь же и как раз вполне нормально будет.

И обувь у меня была прекрасная. Валенки. Настоящие валенки.

Да, шуба и валенки сочетались как-то не очень, но зато мне будет тепло, и я дойду.

Дальше!

Я вытащила стопку книг. Взвесила её в руках.

Тяжелая, зараза.

Вздохнула и отложила книги в сторону. Жалко. Но ничего не поделаешь.

А вот тетради с записями перекочевали в чемодан. Как и десяток вязанных носков.

Мы в любом случае пойдём в Вольное. Больше идти некуда. А там живут люди. Такие же старики, как и я.

А старики любят тепло. А это значит, что за вязанные носки я смогу что-то для себя выменять, приобрести. Те же лекарства.

Кстати, лекарства!

Я метнулась к ещё одному тайничку и вытащила оттуда увесистый пакетик с лекарствами.

Из-за всего этого я чуть не пропустила время дёргать основной рычаг. От ужаса аж спина взмокла.

Обругала себя дурочкой дурацкой и волевым усилием заставила вернуться к рутине.

Нет, я также собиралась в дорогу, перебирала вещи. Откладывала то, что беру, и что остаётся здесь.

Так прошло полтора дня. Я допила свой кофе, полюбовалась Белым Безмолвием и вернулась к обыденным делам. Чемодан с вещами у меня собран. Часть выхода процарапано и пробито. Трудно, но что-то всё же получается.

Но сегодня у меня будет очень хороший день. Очень хороший. Прямо чувствую. Сперва я вкусно позавтракаю. Затем немного поработаю над выходом, там с одной стороны нужно ещё углубить щель. Я уже придумала, как сделать это быстро при минимуме усилий: вставлю заточку в щель и ударю по ней блином от штанги. Должно получиться хорошо.

Потом ещё нужно будет довязать шарф. Завтра стыковка с одной хорошей женщиной, хоть и луковианка она, но толковая. Я у неё всегда спички вымениваю. А то мои уже подходят к концу. Говорю же, что к кофе я пристрастилась в последнее время. В дорогу с собой нужно выменять побольше спичек. Потом пригодится.

И самое главное, не забыть… – но додумать мысль мне не дал сильный удар, и мой крест внезапно перевернулся почти с ног на голову, хорошо, я в это время держалась за рычаг, так что буквально повисла не нём. Затем крест вернулся обратно и стремительно начал падать…

Моё сердце тоже рухнуло вниз – чёртов скотина Столб ударил в мой крест молнией!

Кажется, я кричала.

С перепугу.

Но, как всегда, Машенька Покровская в таких ситуациях умеет держать себя в руках. Я глубоко вздохнула, и, цепляясь за стенку, поползла к топчану. Затем включила рацию:

– Ну вот и всё, ребятки, – выдавила я из себя вроде как спокойным голосом, хотя губы дрожали. – Отпрыгала своё старушенция. Не поминайте лихом убогую. Жаль архив с собой забираю…

Ой, что тут началось! Николаша, который Ворчун, кричал, плакал.

Ругался Арни:

– Скажи, что это шутка, Мария!

Я горько усмехнулась – он всегда был таким нетерпеливым, этот Красный Арни:

– Какие тут шутки, ребята. Падаю…

– Мария! Марьюшка моя! Марьюшка-а-а-а-а! – закричал Ворчун, его крик был переполнен болью, – Нет! Нет! Суки! Возьмите меня! Ублюдки! Нет! Марьюшка-а-а-а-а!

– Прекрати, Николаша! – велела я строго, но горло перехватило и вышло как-то жалко. – Ребятки! Вы главное боритесь! Не сдавайтесь!

Я всё говорила, говорила… сама не помню, что, давала какие-то наставления, советы. Это казалось важным. В оставшиеся пару мгновений хотелось успеть сказать так много. Всё то, что не успела сказать за почти восемь десятков лет жизни….

– Вы уж простите меня!

В эфире в голос плакал Ворчун. Рыдал, как ребёнок.

Послышался голос Гниловоза. Милый мальчик, он пообещал вытащить их и присмотреть за ними. Правильно. За ними нужен глаз да глаз…

– Мария! Оденьтесь! Всю одежду на себя, голову обмотайте побольше и держитесь! – ещё какие-то глупые советы, но он пытался, да, он пытался меня поддержать, подбодрить, перекрикивая рыдания Ворчуна.

Жаль, что молиться я так и не научилась.

– Спасибо тебе, милый мальчик! Я бабка крепкая! Я переживу! Точно пере…

ЭПИЛОГ

– Да зачем тебе это? – спросил Антипий, качая головой, – её крест, если судить по описаниям Шерифа и Красного Арчи, упал где-то аж в западной части. Во-о-он там.

Он махнул в сторону рукой и продолжил:

– Туда идти далеко. Мы не дойдём. Да и опасно это. Ты даже не представляешь насколько опасно.

– А охотиться на мишек не опасно? – невесело хмыкнул Гниловоз и невольно покосился на льдистую громаду Столпа за спиной, который казался порталом в призрачный мир илигигантским тусклым зеркалом. Дико болела голова. Игнорировать шепот здесь, на открытом пространстве было практически невозможно.

– Опасно, – кивнул Антипий и крепче сжал в руках трёхметровую самодельную рогатину из костей, – здесь всё опасно. Если не холодина, то те же снежные черви дожрут. Но есть вынужденный риск, а есть пустое баловство.

– Я и сам дойду, – мрачно сказал Гниловоз. – Двое суток, это максимум.

– Ну вот зачем она тебе?! Зачем?! Посмотреть на её труп? – неловко вздохнул Антипий, хватанув морозного воздуха, и закашлялся. Он судорожно отдёрнул толстый вязанный шарф легкомысленного апельсинового цвета. Зато тот был тёплым и закрывал почти всё лицо до самых глаз. Из-за того, что Антипий плотно намотал его аж в два слоя на ушанку, он был похож на большой морщинистый мухомор, – Фух! Чёрт! Чёрт!

Он перестал кашлять и вытер губы тыльной стороной ладони в меховой варежке.

Было не просто холодно, а очень холодно, так, наверное, чувствовали себя челюскинцы, выброшенные на огромную льдину посреди Ледовитого океана. Или группа, оставшаяся от экспедиции Овцына, когда всё ещё на характере и силе воли пыталась по скользкой наледи добраться до земли.

Ветер люто вздымал снежную пыль, остро швыряя её в лицо: Гниловоз тоже поправил шарф и огляделся. Вокруг только огромный открытый ландшафт из снега и льда. Изредка среди снежных барханов можно было увидеть намертво вмёрзшие в лёд обломки упавших когда-то крестов или зыбкие следы снежных червей. И всё. Белое безмолвие вокруг, свинцовое небо над головой, ледяной Столб позади, а дальше опять – снег, лёд, снег… и пустота…

– Похоронить её хочу, – упрямо сказал Гниловоз, – она не заслужила такого конца. Только не она.

– Да какая ей уже разница? – нахмурился Антип.

– Мы должны её похоронить, понимаешь?! – пристально посмотрел в глаза старика молодой охотник, – она же была у нас символом свободы. И Арчи, и Шериф… они её ждут. Хотят попрощаться… Так надо, Антип.

– Ну пошли, что ли? – буркнул Антип, видя, что переубедить молодого спутника не удастся. И вот кто бы подумал, что внутри он такой сентиментальный?

Её крест было видно даже издалека.

Он упал так, словно какой-нибудь местный зевс-громовержец изо всей дури злобно метнул распятие в землю – вонзился в лёд боком, уйдя почти до середины вниз. Крест был разбит, так что сверху послетала вся арматура, но сам корпус и обшивка, как ни странно, не пострадали. Пришлось изрядно им потрудиться, прежде, чем удалось вскрыть хотя бы одну часть железобетонного панциря. Хорошо, Антипий захватил лом. А у Гниловоза был топор и так удачно найденная по дороге кирка.

Глухо бухали удары, далеко разносясь по окрестности и, мерно отражаясь от ледяной глади, уходили в небо. Антипий после каждого грюка ещё и оглядывался, не сбежится ли вся живность из округи полюбопытствовать, что здесь творится. Уж шуму они наделали, что ой. Хорошо, Гниловоз уже имел дело с взломом креста, поэтому начали правильно – с кокпита. Поработали часа три, и стенка таки поддалась.

– Не боги горшки лепят, – хрипло прокомментировал Антипий и с усилием отодрал последний кусок обшивки.

Первым прыгнул в провал Гниловоз.

– Осторожно там, – буркнул Антипий, больше для успокоения самого себя и присветил фонариком.

– Нормально! Прыгай! – послушалось изнутри и зажегся свет: Гниловоз тоже включил свой фонарь.

Антипий, кряхтя и поминая чью-то мать, осторожно полез следом.

В раскорёженном бункере, коим являл собой крест, они нашли много всего интересного: побитые во время столкновения с поверхностью земли глиняные горшки с напрочь вымерзшими плодовыми растениями, старинный медный котёл с погнутой стенкой, маникюрные ножницы, массивный топор, пузатую жестянку с разноцветными пуговицами, ажурные серьги из золота и большие пластмассовые клипсы, медный колокольчик, множество золотых и советских монет, безмен, посуду, стеклянные толстостенные бутылки, лоскуты цветного сукна и ситца, мотки шерстяных нитей, добротную кожаную обувь, перстни, тетради с записями, банки с сухарями, книги, компас и сломанные часы. Потом нашли одеяло и меховое манто.

Вот только ни самой Марии, ни её останков в кресте не было…