Призрачный конь [Анна Иванцова] (fb2) читать постранично

Анна Иванцова Призрачный конь

Историю эту я узнал, когда мы с сокурсниками-филологами работали с фольклором на летней практике. Одна группа студентов поехала по близлежащим селам собирать свежий материал, остальные же остались в духоте пыльных университетских архивов, чтобы разобрать старые записи и сделать их художественный анализ.

Кропотливая это работа, нелегкая: большая часть аудиопленок писалась многие годы назад, поэтому сделалась очень хрупкой и потрепанной, была местами измята, а то и вовсе порвана. Приходилось хорошо потрудиться, чтобы привести ее хотя бы в подобие порядка. Но и тогда звук записей был плохой: глухой, свистящий или шипящий, будто исходящий из какого-то далекого мира, да еще и на диалектах… Каждое слово легенд, баек, былин и песен приходилось буквально выуживать из потока повседневной болтовни старых, иногда изрядно подвыпивших людей, живших многие годы, а то и десятки лет назад.

Но все эти трудности и придают занятию особый, ни с чем не сравнимый привкус загадочности вперемешку с еле уловимым дыханием прежних времен.

И вот какую историю мне повезло раздобыть. Рассказывал ее дедок с тихим, шамкающим таким, как у лешего, голоском. До сих пор я помню его, хоть и практику проходил давно, и аудиозапись, сохранившая его, была до крайности старой.

«Историю, говоришь, тебе рассказать? Знаю я одну, забавную такую. Не потому только, что смех она вызывает. Даже наоборот, много печали в ней, много горечи. Забавной же ее я обозвал за чудность, за похожесть на байки развлекушные. Если сказать, что необычное че в истории этой есть, — ничего не сказать, сынок. Хотя ученые всякие, что умно только бороденкой трясти и умеют, скажут, что ерунда это все или сказки бабьи. Может, и я б так сказал, да вот не могу: сам ведь в делах тех поучаствовал, все своими собственными глазами видал. И коня того видал сам. Траву еще ему сорвал да к морде сунул, угостить хотел. Запах конского пота собственными ноздрями ловил; зной тогда стоял, ажно не только люди, но и животина вся лоснилась от пота. Как тут что супротив говорить? Коли захочу, не скажу, так-то вот! А коли осмеешь меня, старого, так я и на память, и на зрение сослаться могу! Так что слушай, сынок, а как уж принять — за правду ли, за ложь — дело твое!

Как я говорил уже, жара стояла, аж листы на деревьях висели, что тряпицы на веревке, — жухлые все да сохлые. Урожай плохой нынче ожидался: а какого еще ждать с таким-то летом? Ни одного денечка дождливого не выдалось. Девчатки да бабы-то наши днями в лесу от зноя прятались, ягоды искали. Только вот находили только кукиш с маком! Ягода-то ведь вся посохла, только цвет дав. А нам, мужикам, и деваться некуда было, дела ведь наши все под небушком делаются. Только вот траву косили в лесу — хоть малое, да спасение. Но и там зной душил, как косою намашешься. Садились мы тогда с дружками в густую тень под сосною какой-нибудь, открывали бутыль с кваском да байки разные травили. Или девок обсуждали, благо, много их у нас было на селе!.. Поболе, чем нас. Нас-то после войны мало вернулось…

Так вот, отошел я от коня-то. Про него ж хотел тебе поведать. Все года, знаешь, все годики… Лет-то уже девяносто пять мне, слыхал? Как думаешь, соточку разменяю? Да, я тоже думаю, что да! Силы есть, работа — она ведь закаляет. Так вот, значится, продолжу.

Когда коня того видали в первый раз, не ведаю, но ко времени расцвета моего слыхали о нем многие. Маманя моя, царствие ей небесное, говаривала, что животинку эту чудную видела перед смертью бабки своей Настасьи, за три денечка до оной где-то. Шла, мол, по лесу домой с полными корзинами лисичек, песенку мурлыкала про грибочки. Погода хорошая была: не жарко, не зябко. Сосны друг с другом шептались на неслыханном человечьим ухом языке, шишки палые под ногами трещали, дятлы и птички звонкие радовали душу. Шла она, шла, как вдруг заслышала недалече, как ветки хрустят.

«Лось поди, — подумала, — бояться нечего». И дальше себе идет. А ветки все хрустят, и будто бы звук этот вместе с нею идет, не отдаляется. Боязно стало мамке, тогда девчухе пятнадцатилетней. Думает:

«А вдруг медведь?» — Невдомек ей тогда было, что медведи в лесу нашем не водятся. Сердечко девичье со страху до горла подскакивает, а бежать — себе дороже, потому мамка шла тем же шажком, только тряслася вся, как воробушек. На дальнюю тропку свернула, авось, думает, не заметит медведь. Вот же дуреха была, ой-ой! Будь то медведь, могучий хозяин леса, не ушла бы так легко от него. Но что уж там, малая ведь…

Так вот. Идет она, идет, озирается, трясется, что заяц какой, вот уж бегом припустила, да вот хруст-то тут как тут! Под ногами шишки ломаются, бежать мешают, корни коварные спутать шаг, уронить норовят. И тут глядь — поляна. Ровная, чистая, как зеленое, расписанное разноцветными цветочками блюдо. Солнце ярким лучом своим его гладит, шевеля разнотравье и разнося густые медовые ароматы… Падает мамка, обессилев, на поляну эту с криком:

«Ой, боженьки мои святы! Не