Музыка над Доном [Алексей Иванович Шубин] (fb2) читать постранично

Ал. Шубин МУЗЫКА НАД ДОНОМ

1

Река затерялась в буйной зелени камыша, тальника и косматых понурых ветел. Дальше, за ветлами, где берег идет в гору, начинается сплошная заросль орешника, терна, мелкого дуба. Стелется под ногами ежевика, сердито топорщится, пряча узкую стежку, высокая и злая лесная крапива.

Ковыляет по стежке Илья Трофимович, слушает соловьев и любуется. Отсырев от росы, потемнела его деревянная култышка, штаны и рубаха вовсе мокрые. Ну и пусть! Уже выползло солнышко, и хоть не играет еще по-настоящему, но подойдет час — обогреет и высушит…

Ползет по-над берегом белый туман. Почти под самыми ногами неистово горланят лягушки. Подходит ближе Илья Трофимович, они умолкают, но старика не обманешь.

— А ну! Команда была купаться! Кш-ш!.. А то вишь разорались!

Спугнутые крикуньи одна за другой плюхаются в воду и, выставив бугорками серые головки, выжидают конца тревоги. Пройдет Илья Трофимович — заорут пуще прежнего.

Вот и челнок.

Плохо спускаться по глинистому берегу одноногому, но Илья Трофимович приноровился: где култышку покрепче в глину воткнет, где за куст уцепится. Челнок к приколу прикреплен цепью, а цепь заперта хитрым замком. И челнок, и цепь, и вся сложная рыболовная снасть, от сетки подсачика до медной катушки, — рукоделия самого Ильи Трофимовича.

По среднему Дону, от Костомарова до самого Нижнего Карабута, славятся у рыбаков изготовленные им сазаньи крючки. Сам он их закаливает и спаивает якорьками. Хитрая и сильная рыба сазан, а с такого якорька, шалишь, не сорвется!

Сидит в челноке Илья Трофимович. Очки, чтобы не мешали, на лоб сдвинуты, подсачик под руками. Хорошо ему, привольно и все понятно, речная жизнь для него — прочитанная книга: начнутся всплески около берега, так и знай, стайка окуньков подошла и за селявой гоняется, а там голавль зашалил… А вот истошным голосом закричала лягушка, попавшая на завтрак хитрому ужаку.

«Поделом: хотела жить, осторожнее была бы…»

Гнется удилище, и откуда у Ильи Трофимовича только ловкость берется… Раз, раз — и подсек рыбину…

Рыба крупная скоро не дается. Но на то и охота… Где быстрота нужна, а где терпение — главная рыбацкая сноровка. Отпускает Илья Трофимович леску и понемногу ее придерживает:

— Врешь — устанешь и сдашься!

Сазан устает, и старик начинает выбирать леску. Вот уже у самого челнока мечется широкая черно-зеленая сазанья спина.

— Добро пожаловать! — говорит вслух Илья Трофимовича, подсачивая гостя.

Хорошо на реке в ведреное летнее утро.

— Дя-день-ка-а!..

Старик поднимает голову. И видит: далеко на горе мелькает красное платьишко племянницы.

— Дя-а-день-ка-а-а!..

Не любит старик, когда беспокоят его на рыбалке.

«Чего от меня егозе понадобилось?» — думает он, однако откликается:

— Здесь я!..

— Военные приехали… тебя… просят!..

Илья Трофимович сдвигает фуражку и чешет затылок.

— Военные?..

— Насчет… музыки!

Старик неожиданно оживляется, торопливо сматывает снасти и гонит лодку к берегу.

— Музыка — дело серьезное… А зачем военные?.. Военным я не нужон…

2

Когда Илья Трофимович был еще силен и молод, случилось с ним несчастье. В 1916 году работал он на московском заводе компании «Экс», выпускавшем велосипеды и занимавшемся сборкой самолетов. Расторопный, скорый и задачливый на мастерство слесарь полюбился летчикам-испытателям и был прикомандирован к аэродрому. Здесь-то однажды при запуске мотора его и «повредило» пропеллером. Не быть бы ему в живых, если бы летчики не устроили его в университетскую клинику! Шесть месяцев без малого он пролежал и вышел инвалидом: без ноги, без четырех ребер, со страшным рубцом на затылке. Добрался кое-как до завода и узнал: давно его из списков исключили и забыли. А добрые души, летчики, на фронт уехали…

Раз десять заходил он в заводскую контору, пока дирекции раскачалась выдать ему за увечье девяносто семи рублей. С этими деньгами и поехал он в родное придонские село к младшему брату.

— Ну, брательник Ардальон Трофимович, рад не рад, а встречай…

Помогал в свое время Илья Трофимович деньгами отцу, матери и брату — грех был бы ему в крове отказать, но только, приглядевшись, сам Илья Трофимович сообразил, какая судьба ждет его в будущем. Не то что ему, калеке, а и здоровым мужикам и детворе есть нечего. В поле — не работник, а мастерства сподручного нет… Крепко задумался он, но все-таки себе дело нашел. Однажды в субботу, когда брат собирался везти на подторжье в город капусту, Илья Трофимович озадачил его просьбой. Вынув из кармана последнюю керенку (в то время керенки ходили), он сказал:

— Пригляди-ка ты там, брат, мне корзинку базарную, какая поаккуратнее, приглядистее да покрепче.

Брат было рот разинул, но Илья Трофимович пояснил:

— Для образчика… Тальнику-то на той стороне вон сколько растет. Понял?

Подумал брат, поглядел на крепкие рабочие руки Ильи Трофимовича и