Необузданные Желания (ЛП) [Джей Ти Джессинжер] (fb2) читать онлайн

Предупреждение

Эта книга может содержать подробный сексуальный контент и ненормативную лексику, и может показаться оскорбительной некоему кругу читателей. Эта книга предназначается ТОЛЬКО для взрослых. Пожалуйста, храните свои файлы в надежных местах, где к ним не смогут получить доступ несовершеннолетние читатели.

Команда

Переводчик: Лена

Редакторы: Персефона & Samesta

Вычитка: Samesta & Ведьмочка

Посвящается Джею. Это никогда не был ты.

Мы не сумасшедшие. Мы люди, мы хотим любить, и кто-то должен простить нас за пути, которые мы выбираем во имя любви, потому что путей много, и они темны, а мы пылки и жестоки в нашем путешествии.

— Леонард Коэн

Плейлист

“Good Time Girl” Sofi Tukker

“Flames” R3hab & Zayn

“Up” Cardi B

“Take It” Dom Dolla

“Wildside” Claptone

“Hey Lion” Sofi Tukker

“Let Me Touch Your Fire” Arizona

“Medicine” James Arthur

“Cuz I Love You” Lizzo

1 СЛОАН

Открываю глаза и вижу мужчину, склонившегося надо мной.

На нем костюм от Armani черного цвета. У него черные как смоль волосы, твердая челюсть и самые красивые голубые глаза, которые я когда-либо видела. Его глаза в окружении длинных, густых, чуть изогнутых ресниц, таких же густых и темных, как и его волосы.

Восхищаюсь этим красивым незнакомцем примерно две секунды, пока не вспоминаю, что он – мой похититель.

Мне стоило бы догадаться раньше. Чем сексуальнее мужчина, тем быстрее надо убегать от него куда подальше. Красивый мужчина – это бездонная яма, в которой может исчезнуть ваша самооценка, которую вы рискуете больше никогда не увидеть.

У моего похитителя обнаруживается глубокий голос с мелодичными нотками ирландского акцента, когда он произносит:

— Проснулась.

— Похоже, ты разочарован.

Он изгибает полные губы в едва заметной улыбке. Я его забавляю. Но улыбка исчезает так же быстро, как и появилась, и он отстраняется, усаживаясь напротив меня. Мускулистая гора.

Похититель взирает на меня так, будто мог бы заморозить расплавленную лаву.

— Сядь. Давай поговорим.

Я лежу на кожаном диване кремового цвета в узкой комнате с закругленным потолком, мои голые ноги и ступни холодит сухой прохладный воздух. Не помню, как здесь оказалась, и без понятия, где это «здесь» находится. Помню только, что собиралась навестить лучшую подругу Натали в Нью-Йорке, и как только вышла из машины на стоянке у ее дома, наперерез мне вылетело с полдюжины черных внедорожников с тонированными стеклами. Из одного из них выскочил голубоглазый дьявол и схватил меня.

Была еще стрельба. Это я точно помню. Жженый запах пороха в воздухе, оглушительный грохот выстрелов...

Я резко сажусь. Комната начинает вращаться. Резко болит правое плечо, как будто меня туда ударили. Борясь с приступом тошноты, я делаю несколько глубоких вдохов, прижимая одну руку к взбунтовавшемуся животу, а другую - к липкому лбу.

Меня тошнит.

— Это, должно быть, кетамин, — говорит похититель, наблюдая за мной.

В памяти всплывает его имя: Деклан. Он представился сразу же после того, как затолкал меня в джип. Сказал только имя и то, что везет меня на встречу со своим боссом... в Бостон.

Теперь вспомнила. Я в самолете, направляюсь на встречу с главой ирландской мафии, чтобы ответить на несколько вопросов о том, как я могла развязать войну между его семьей и русскими. И всеми остальными.

Вот такие у меня были веселые нью-йоркские каникулы.

Я несколько раз сглатываю, пытаясь успокоить взбунтовавшиеся кишочки.

— Ты накачал меня наркотиками?

— Пришлось. Ты удивительно сильная для той, кто одевается как Зубная Фея.

Это сравнение меня раздражает.

— То, что я - девчонка, еще не значит, что я - маленькая девочка.

Деклан окидывает взглядом мой наряд. На мне розовая мини-юбка из многослойного тюля, белая футболка с короткой белой джинсовой курткой поверх. Куртку я украсила бабочками со стразами, потому что бабочки - это красивые, офигенные символы надежды, перемен и преображения, а это как раз та позитивная энергия, которую я поддерживаю. Даже если она абсолютно девчачья.

Деклан сухо констатирует:

— Очевидно. Твой хук справа впечатляет.

— Что ты имеешь в виду?

— Имею в виду месиво вместо носа у Кирана.

— Знать не знаю никакого Кирана. Или его нос.

— Ты не помнишь? Ты сломала его.

— Сломала? Нет. Я бы запомнила, как сломала чей-то нос.

Когда Деклан молчит, только сидит и смотрит на меня, у меня замирает сердце.

— Наркотики?

— Ага.

Я смотрю вниз на свою правую руку и поражаюсь, рассмотрев синяки на костяшках пальцев. Я действительно сломала кому-то нос. Как я могла этого не запомнить?

У меня начинается паника. Голос срывается:

— О боже. У меня проблемы с мозгами?

Деклан удивленно выгибает одну темную бровь.

— Имеешь в виду, больше, чем раньше?

— Это не смешно.

— Откуда тебе знать? Ты одета будто сегодня Хэллоуин, только в детской версии. Я бы сказал, что у тебя такое же хреновое чувство юмора, как и гардероб.

Борюсь с неожиданно возникшим желанием рассмеяться.

— Почему я босиком? Где мои туфли? — Деклан молчит долго и выверено. — Это моя единственная пара от Louis Vuitton. Ты хоть представляешь, какую хренову тучу денег они стоят? Мне пришлось копить на них несколько месяцев.

Деклан наклоняет голову немного вбок и изучает меня пронзительными голубыми глазами дольше, чем считается уместным.

— Ты не боишься.

— Ты уже сказал мне, что не собираешься делать мне больно.

Он на мгновение задумывается над этим, задумчиво сдвинув брови.

— Я так сказал?

— Да. В гараже.

— Я мог бы передумать.

— Ты этого не сделаешь.

— Почему нет?

Пожимаю плечами.

— Потому что я очаровашка. Меня все любят.

Деклан наклоняет голову чуть набок, хмурится, но затем приподнимает верхнюю губу в насмешливой полуулыбке.

— Это правда. Я - симпатяга.

— Только вот ты мне не нравишься.

От его заявления я разозлилась, хотя стараюсь этого не показывать.

— Как и ты мне.

— А я и не утверждаю, что я здесь самый очаровательный и привлекательный.

— И хорошо, потому что это ни разу не правда.

Мы пристально смотрим друг на друга. Затем после молчания Деклан говорит:

— Мне говорили, что у меня очаровательный акцент.

Я лишь усмехаюсь.

— Это совсем не так. — Когда Деклан смотрит с сомнением, я смягчаюсь. — Даже если бы это было правдой, то ужасная часть того, кем ты являешься, полностью сводит на нет все очарование твоего акцента. О чем ты хотел поговорить? Подожди, сначала мне нужно отлить. Где здесь уборная? — Когда я встаю, Деклан наклоняется вперед, хватает меня за запястье и возвращает в сидячее положение. Не отпуская запястья, он рычит:

— Ты пойдешь в уборную, когда я разрешу, а так заткнись и выслушай меня.

Теперь моя очередь удивленно выгибать бровь.

— Я лучше слушаю, когда со мной не обращаются грубо.

Мы снова пялимся друг на друга. Причем, понимаю, что ослепну раньше, чем успею моргнуть. Это противостояние, молчаливое «толкай-тяни», когда ни один из нас не уступает канат ни на сантиметр, пока, наконец, мускул на челюсти Деклана не напрягается. Затем Деклан медленно выпускает воздух из легких и неохотно отпускает меня.

Ха. Привыкай проигрывать, гангстер. Я улыбаюсь ему и вежливо говорю:

— Спасибо.

У него при этом точно такой же вид, как у моего старшего брата, когда мы были детьми, и тот собирался отчитать меня за то, что я его раздражаю. Естественно, взглянув на него, я расплываюсь в широкой улыбке.

Мужчины говорят, что любят сильных женщин, вплоть до тех пор, пока не встретят такую.

Я складываю руки на коленях и жду, когда Деклан возьмет себя в руки. Он откидывается на спинку стула, поправляет галстук, некоторое время скрежещет зубами, затем произносит:

— Вот правила.

Правила. Для меня? Веселенькое дельце. Но я притворяюсь, что готова сотрудничать, поэтому терпеливо сижу и слушаю, вместо того чтобы рассмеяться ему в лицо.

— Первое: не приемлю неповиновения. Если я отдаю приказ, ты выполняешь его.

Волшебный шар с предсказаниями утверждает: перспективы не очень хорошие.

— Второе: ты не разговариваешь, пока к тебе не обратятся напрямую.

В какой вселенной это происходит? Только не в его.

— Третье: я - не Киран. Если ты ударишь меня, я ударю в ответ. — Его голубые глаза при этом зло блестят. Деклан понижает голос. — И это будет больно.

Деклан пытается запугать меня, чтобы заставить повиноваться. Эта тактика никогда не срабатывала с моим отцом, и она не сработает с ним.

— Как по-джентльменски, — мой голос сочится презрением.

— Это вы, девчонки, всегда кричите о равноправии в отношениях. За исключением тех случаев, когда это неудобно.

Деклан первоклассный мудила, но в то же время его слова не лишены смысла. Если я не могу чего-то вынести, мне не следует этого касаться. За исключением того, что могу принять и отыграться позже. Рано или поздно Деклан точно выяснит, насколько я хороша в этом.

Я провела последние десять лет, надрываясь на занятиях по самообороне не для того, чтобы разрыдаться из-за угрозы какого-то случайного ирландского гангстера.

Через некоторое время, когда он замолкает, я спрашиваю:

— Есть еще что-нибудь?

Деклан невозмутимо отвечает:

— Я полагал, что трех будет достаточно, чтобы твой поврежденный мозг справился.

Боже, это могло бы обернуться очаровательным приключением.

— Такой заботливый.

— Как ты и сказала. Я - джентльмен.

Деклан встает. Возвышаясь надо мной во весь рост, внезапно становясь внушительных размеров. Я откидываюсь назад и смотрю на него снизу-вверх, не уверенная, что он собирается делать дальше. Деклан выглядит удовлетворенным моим встревоженным выражением лица.

— Туалет находится в хвостовой части самолета. У тебя две минуты. Если ты к тому времени не выйдешь, я выломаю дверь.

— Почему? Неужели думаешь, что я попытаюсь сбежать через туалет?

Деклан прикрывает глаза. Могу точно сказать, что он снова раздражен по его медленному, прерывистому дыханию.

— Осторожнее, девочка. Твой парень, Ставрос, может, и терпит болтливых женщин, но я – нет, — мягко произносит Деклан.

Полагаю, он упомянул Ставроса, чтобы намекнуть мне, что он кое-что знает обо мне, что хорошо сделал домашнюю работу, выяснив детали из жизни пленницы, но меня это не удивляет. Любой уважающий себя похититель поступил бы так же.

Но он неверно истолковал один важный факт, а я - сторонник точности в этой конкретной теме.

— Ставрос - не мой парень.

Деклан снова выгибает бровь криво и презрительно.

— Прости, что?

— Я сказала, что он - не мой парень. У меня нет парней.

— Несомненно всему виной твоя подбешивающая способность болтать без умолку.

Его яички находятся у меня примерно на уровне глаз, но я сопротивляюсь желанию впечатать в них кулак. У нас всегда есть «потом».

— Нет, я имела в виду, что не держу их так, как вы, ребята, держите цыпочек. Или как мужчина заводит любовницу. У меня не хватает терпения на бойфрендов. Они слишком требовательны в плане технического обслуживания. От них гораздо больше хлопот, чем они того стоят.

Деклан смотрит на меня сверху вниз с ничего не выражающим выражением лица, но в его глазах происходит что-то интересное. Я почти вижу, как крутятся колесики у него в мозгу.

— Итак, вы расстались.

— Ты вообще слушаешь? Он никогда не был моим «парнем». У меня нет бойфрендов.

Его улыбка становится порочной.

— Отлично. Тогда мне не придется иметь дело с ним, если тот решит прискакать на белом коне, чтобы попытаться спасти тебя.

Я смеюсь, представляя себе Ставроса верхом на лошади - он боится животных.

— О, Ставрос точно попытается спасти меня, — когда Деклан прищуривается, я добавляю, — было бы здорово, если бы ты не причинил ему вреда. Я бы чувствовала себя по-настоящему виноватой, если бы он пострадал из-за меня. — Воцарившаяся за этим оглушительная тишина требует объяснений. — Я имею в виду, конечно, ты должен заниматься своими гангстерскими делами и все такое, но Ставрос на самом деле хороший парень. Это не его вина, что он попытается спасти меня. Он ничего не сможет с собой поделать.

— И почему же он пойдет на это?

— Я уже говорила тебе. Я - само очарование. С того дня, как мы с ним встретились, его судьба была предрешена.

На меня никогда не смотрели так, как Деклан смотрел прямо сейчас. Если бы инопланетный космический корабль приземлился на крышу самолета и засосал нас внутрь притягивающим лучом, Деклан не мог бы выглядеть более сбитым с толку.

Должна признать, что это было весьма приятно.

Чувство удовлетворения улетучивается, когда Деклан обхватывает меня за плечи большими ручищами и рывком ставит в вертикальное положение. Он наклоняется ближе к моему лицу и говорит сквозь стиснутые зубы:

— Ты - такая же очаровательная, как герпес. А теперь тебе пора отлить. — Деклан отталкивает меня, проводит руками по своим волосам и бормочет проклятия себе под нос.

Если бы палка, воткнутая в задницу этого парня, была чуть больше, он превратился бы в дерево.

Я направляюсь в хвост самолета, проходя мимо еще большего количества роскошных кожаных диванов и кресел. Декор элегантный и сдержанный - все выполнено в оттенках шампанского и золота. На всех окнах задернуты маленькие занавески. Ковровое покрытие под моими босыми ногами мягкое и роскошное. Это как миниатюрный пентхаус... в комплекте с охраной.

Шестеро крепких гангстеров в черных костюмах сердито смотрят на меня, когда я приближаюсь. Они сидят по разные стороны прохода в креслах, а между ними - столики из глянцевого дерева. Двое из них играют в карты. Двое пьют виски. У пятого в мясистых ручищах журнал, а шестой выглядит так, словно хочет отделить мою голову от туловища. Он самый крупный, с подбитыми глазами, полоской медицинского пластыря поперек распухшей переносицы и пятнами крови, украшающими воротник его белой рубашки.

Мне почти стыдно за то, что я так с ним поступила, особенно на глазах у всех его приятелей. Неудивительно, что он так на меня смотрит. Избит девочкой... его эго сейчас - это пятилетний ребенок, закативший истерику в отделе мороженого.

Но в какой-то момент в этом приключении мне может понадобиться союзник. Небольшое пресмыкательство сейчас может возыметь силу в будущем.

Я останавливаюсь рядом с его креслом и улыбаюсь ему.

— Мне жаль, что так произошло с носом, Киран. — Несколько парней фыркают. Еще двое обмениваются удивленными взглядами.

Горящий взгляд Кирана мог бы в этот момент расплавить сталь. Однако я провела немало времени среди гангстеров, так что у меня иммунитет к их вспышкам гнева.

— Если это имеет значение, то я ничего не помню. Тот кетамин, которым вы, ребята, меня накачали, отправил меня в неслабую отключку. Обычно я не такая противная. Не поймите неправильно, я полностью за насилие, когда оно необходимо, но прибегаю к нему в самую последнюю очередь, когда мне не оставляют выбора. Когда в сознании, конечно. — Я на мгновение задумываюсь, пока Киран пристально смотрит на меня. — По правде говоря, я, наверное, попыталась бы сломать тебе нос, даже если бы не была в тот момент под кайфом. В конце концов, ты похищал меня. В том, собственно, и дело. Но в любом случае, обещаю, что больше ничего не сломаю, если не посчитаю, что это необходимая мера. На самом деле, я хочу заключить с тобой сделку: если тебе вдруг понадобится, чтобы я залезла в багажник автомобиля или в грузовой отсек корабля, или в другой самолет, или еще куда-нибудь, просто вежливо попроси, и я буду рада услужить. Это не обязательно нужно делать язвительным тоном.

Кирану требуется мгновение, чтобы принять решение, что ответить на мое предложение. Или, может быть, он пытается понять, что значит «язвительно». В любом случае, этого парня нельзя назвать блестящим собеседником. Мне придется взвалить на себя всю тяжелую работу.

— Имею в виду, что мы не должны быть враждебно настроены друг к другу. У тебя есть работа, которую ты должен выполнить. Я понимаю и не буду пытаться усложнять ситуацию больше, чем нужно. Просто нормально общайся со мной, хорошо? И мы в мгновение ока избавимся от общества друг друга.

Тишина. Киран моргает один раз. Я принимаю это за согласие и лучезарно улыбаюсь ему.

— Круто. Спасибо. И спасибо за то, что ты не ударил меня в ответ. Твой босс ясно дал мне понять, что он не испытывает угрызений совести по поводу того, чтобы побить женщину.

С другого конца самолета Деклан гремит:

— Вали ссать, черт возьми!

Качая головой, я говорю:

— Мне жаль его мать. Потому что ей приходилось терпеть такого сына.

Я захожу в туалет. Звук гробового молчания шести ошеломленных гангстеров повисает у меня за спиной, когда закрываю дверь.

2 ДЕКЛАН

Процесс похищения женщины не должен вызывать раздражение сам по себе.

Какая-то часть меня удивлена, что нам вообще удалось затащить Слоан в самолет. С того момента, как мы схватили девушку на той парковке на Манхэттене, она была настоящей занозой в заднице.

Большинство людей — большинство здравомыслящих людей — делают одну из трех вещей, переживая столь травматичный опыт, как похищение: они плачут, умоляют или полностью замыкаются в себе, парализованные страхом. Редкий человек будет бороться за свою жизнь или попытается сбежать. Немногие настолько храбры.

А тут еще эта чокнутая девчонка. Болтушка, веселушка и спокойная, как удав, она ведет себя так, словно играет главную роль в каком-то биографическом фильме о ее любимой исторической личности, которая погибла в расцвете своих сил, спасая группу голодающих сирот из горящего здания или что-то типа того. Ее уверенность непоколебима. Я никогда не встречал никого более уверенного в себе.

Или того, у кого так мало причин для того, чтобы не быть уверенным в себе.

Она - инструктор по йоге, черт возьми. В крошечном городишке у горного озера. По тому, как она себя ведет, можно подумать, что она - королева Англии.

Как, черт возьми, двадцатилетняя инструкторша по йоге, которая едва окончила колледж, у которой никогда не было постоянного парня и которая выглядит так, будто покупает одежду на распродаже в одном из бутиков, в котором одевается фея Динь-Динь¹, может быть такой уверенной в себе?

Не имею ни малейшего понятия. Не хочу даже вникать в подробности. Хотя меня раздирает любопытство относительно ее боевых навыков. Возможно, она и не помнит, как ударила Кирана, но я-то определенно этого не забыл. За все годы нашей совместной работы я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь одолел его вот так.

Мне неприятно это признавать, но это было впечатляюще.

Из того, что накопал, знаю, что Слоан не служила в армии и не проходила обучение боевым искусствам. И в тысячах селфи на ее странице в Instagram² нет никаких указаний на то, что она умеет делать что-то еще, кроме как есть капусту, изгибаться кренделем и принимать нужную позу при хорошем освещении в обтягивающей и весьма откровенной спортивной одежде.

Вероятно, я отвлекся на ее сиськи.

Или, может быть, в том виноваты ноги.

Или, может быть, виной тому была та дерзкая ухмылка, которой она любит сверкать прямо перед тем, как сказать что-то такое, отчего захочется обхватить ее руками за шею и сжать, хотя бы для того, чтобы заставить замолчать.

Чем скорее все закончится, тем лучше. Я знаю Слоан всего два часа — половину этого времени она провела в отключке, — и уже готов выстрелить себе в лицо.

Я достаю сотовый, набираю тот же номер, который набирал с тех пор, как мы похитили ее, и слушаю гудки.

И снова меня перенаправляют на голосовую почту.

И снова у меня чувство, что что-то идет не так. И это чувство только нарастает.

3 СЛОАН

Воспоминания накатывают как раз тогда, когда сижу на унитазе — я выпрыгнула из движущегося автомобиля. Неудивительно, что плечо доканывает меня.

Я пытаюсь собрать воедино воспоминания, но образы нечеткие и расплывчатые. Смутно припоминаю, как бежала по улице под дождем, преследуемая Декланом; еще одно воспоминанием о том, как он принял боевую стойку в центре круга из его приятелей-головорезов.

Потом пустота.

Желудок все еще не успокоился, но по-настоящему меня беспокоит пульсирующая боль в черепе. Я приложилась головой об асфальт, когда Деклан вытащил меня из машины на парковке. Думаю, что уже была в бессознательном состоянии до того, как на меня подействовала лошадиная доза транквилизатора. Травма головы, даже небольшая, может обернуться большими неприятностями.

Куда большей неприятностью, чем быть похищенной и доставленной прямиком на встречу с лидером ирландской мафии.

Я заканчиваю, мою руки и возвращаюсь туда, где меня ждет Деклан, — в переднюю часть самолета. Он наблюдает за тем, как я подхожу с таким выражением лица, словно у него внезапно воспалился гемморой. Сажусь на диван, на котором проснулась, удобно устраиваясь и поджимая под себя ноги.

— Вопрос: почему я выпрыгнула из машины?

Нахмурившись, Деклан смотрит на мои скрещенные ноги.

— Ты увидела наручники, которые Киран собирался надеть на тебя, и совершила стремительный прыжок.

Да, этого бы хватило. Ведь я надеваю наручники на мужчин, а не наоборот.

— Это было до или после того, как сломала ему нос?

Деклан делает удивленные глаза, отчего его ресницы приподнимаются, и теперь взгляд пары горящих голубых глаз прожигает меня насквозь. Затем он произносит низким и напряженным голосом:

— Должно быть, все от того, что ты повредилась мозгами, и поэтому забыла про Правило Номер Два.

Я на мгновение задумываюсь.

— Которое из них шло под номером два?

— Не говори, пока к тебе не обратятся.

— О, точно. Извини. Я не очень хорошо разбираюсь в правилах.

— Или не сильна в четком следовании приказам.

— Я не пытаюсь специально тебя разозлить. — Замолкаю. — Ладно, может быть, самую малость. Но ты ведь и правда меня похитил.

Деклан снова бросает взгляд на мои ноги. На его лице явственно читается отвращение. Оскорбленная его взглядом, я спрашиваю:

— Что?

— Не сиди так.

— Как так?

Он делает пренебрежительный жест рукой, указывая на мою позу.

— Как будто ты сидишь на земле в младшей группе детского сада и ждешь, когда твоя учительница начнет рассказывать истории.

— На полу.

— Прости, что?

— Ты имеешь в виду пол, а не землю. Земля находится снаружи. Пол - внутри.

Деклан одаривает меня испепеляющим взглядом, но этим меня не проймёшь. И я на это только улыбаюсь.

— Тот, кто внушил тебе мысль, что ты очаровательна, явно был идиотом, — говорит Деклан.

— О, да ладно тебе. Признай. Ты уже мой самый большой поклонник.

Выражение его лица говорит о том, что Деклана вот-вот стошнит. Потом он выходит из себя и огрызается:

— Что это за женщина, которая не боится своих похитителей?

— Та, которая провела немало времени среди представителей вашего ремесла и знает, как вы действуете.

— В смысле?

— В смысле, что мафиози куда более придирчивы, по сравнению с солдафонами, когда дело доходит до иерархии и командования. Ты уже сказал, что не причинишь мне вреда. А это значит, что, когда твой босс приказал тебе схватить меня и привезти к нему для беседы, он также сказал убедиться, что по дороге к нему я не пострадаю. А это значит, что ты пойдешь на крайние меры, чтобы убедиться, что я не сболтну ему ничего, что опорочит твое имя о том, как вы, ребята, обращались со мной во время этой сказочной поездочки. Можно мне, пожалуйста, стакан воды? У меня во рту сухо, как в Сахаре.

Мы смотрим друг на друга, кажется, битый час. Похоже, Деклану нравится пытаться запугать меня и каждый раз терпеть неудачу.

Наконец, он заговаривает. Теребя узел своего галстука, он мрачно произносит:

— Однажды этот рот станет причиной твоих неприятностей, Динь-Динь Белл. — Деклан срывает с себя галстук и неожиданно набрасывается на меня.

Испуганный вскрик - это все, что я успеваю издать, прежде чем он оказывается на мне, опрокидывает меня на спину и втискивает колено меж моих ног. Мы на мгновение сцепляемся, пока я пытаюсь сбросить его с себя — это оказывается невозможно, ублюдок силен. Мы боремся так, пока Деклану не удается закинуть обе мои руки мне за голову. Затем краем глаза вижу металлический блеск, раздается щелчок, и на меня надевают наручники.

— Ты сукин сын, — кричу я в ярости. Деклан обматывает галстуком мой рот и челюсть, завязывая его у меня на затылке. И вот я уже с кляпом во рту.

Тяжело дыша через нос, я в ярости смотрю на него снизу-вверх. Мало приятного в том, что он тоже тяжело дышит.

— Так-то лучше.

Теперь он улыбается, психопат.

Пытаюсь закричать: «Свинья!», но получается придушенно. Во всяком случае, он улавливает суть.

Деклан кудахчет в притворном смятении:

— Ну-ну, что за брань я слышу от такой очаровательной юной леди? Разве тебя не учили в старшей школе, что ругаться неприлично?

Еще один риторический вопрос, и я отрежу тебе яйца. Деклан до тошноты доволен собой, осел. Тем временем моя злость достигает критической отметки, отчего все мое тело вибрирует.

А он все еще не слез с меня.

Его плечи уютно разместились по обе стороны от моей головы. Бедра маячат в районе грудей, и он всем телом вжимается в меня, теплый и тяжелый, ощущается едва уловимый запах мяты и какой-то остринки, и я очень надеюсь, что в кармане его брюк пистолет, потому что, черт возьми…

Наши взгляды пересекаются. Его улыбка меркнет. В холодных голубых глазах мелькает проблеск чего-то иного, кроме презрения.

Одним быстрым движением Деклан скатывается с меня и встает. Его плечи напряжены, он стоит спиной ко мне, проводит рукой по густым темным волосам и огрызается:

— Мне никто не говорил, что я не могу поиздеваться над тобой, так что не испытывай меня, черт возьми. — Его голос при этом такой грубый и скрипучий, что, кажется, будто Деклан наглотался камней. Не уверена, кто из нас более дезориентирован.

Я сажусь. Он поворачивается и хмуро смотрит на меня сверху-вниз, как будто он лорд Волан-де-Морт, а я Гарри Поттер.

Почему этот человек такой раздражительный? Мне все равно. Я просто хочу пнуть его в голень. Нет, в какое-нибудь более нежное местечко.

Прежде чем я успеваю выкрикнуть в адрес Деклана еще несколько приглушенных проклятий сквозь галстук, Деклан поднимает меня за запястья, разворачивает, отступает на несколько шагов, затем толкает на стул, на котором до этого сидел сам. Он застегивает на мне поясной ремень, туго стягивая его у меня на коленях. Затем наклоняется к моему лицу, весь такой мускулистый и кровожадный.

— У тебя есть выбор, девочка. Либо ты сидишь здесь тихо до конца полета, либо продолжаешь испытывать мое терпение. Но если ты решишь испытывать терпение и дальше, то последствия будут ужасными, — огрызается Деклан. Должно быть, в этот момент я мысленно транслирую, что сомневаюсь в его словах, потому что он уточняет: — Я позову сюда парней, пусть они посмотрят, как я срываю с тебя эту нелепую балетную пачку и шлепаю по голой заднице до тех пор, пока она не покраснеет. После чего я позволю им каждому по очереди отшлепать тебя. А затем... — Он делает многозначительную паузу. — Я позволю им по очереди делать все, что они захотят.

Господи иисусе, жаль, что я не знаю Морзе. Я бы такое ему отчеканила своими веками, что он не смог бы заснуть до конца жизни.

Что бы Деклан ни прочитал по моим глазам, это его только раззадорило. Меня бесит, что ему платят за то, что выводит меня из себя.

— Итак, что выберешь? Вариант один или два? — Он приподнимает бровь и ждет, что я среагирую. Не отрывая от него взгляда, я поднимаю свои связанные руки и один палец.

Средний.

На его челюсти напрягается мускул. Деклан делает вдох и медленный выдох через нос. Какое-то время он дергает челюстью, скрежеща зубами. Очевидно, это его конек. Затем выпрямляется и смотрит на меня сверху-вниз, как будто я какая-нибудь какашка, в которую он вляпался по неосторожности.

Когда звонит его сотовый, Деклан выхватывает его из кармана так быстро, что у меня все расплывается перед глазами.

Напряженным голосом он приказывает тому, кто звонит:

— Говори. — И внимательно слушает, не двигаясь, веки полуопущены, взгляд сосредоточен на какой-то точке на стене над моей головой. Свободная рука то и дело сжимается в кулак. Затем он закрывает глаза и чертыхается: — Черт.

Слушает, что ему говорят еще какое-то время, затем кладет трубку и опускает руку. Затем стоит с закрытыми глазами, каждый мускул его тела напряжен. Он так сильно сжимает в руке телефон, что костяшки пальцев побелели.

Когда Деклан, наконец, открывает глаза и смотрит на меня сверху-вниз, я замечаю, что его глаза больше не голубые, а черные.

Решаю, что сейчас неподходящее время демонстрировать, что ему следовало бы сковать мои руки наручниками за спиной, а не спереди. Все, что нужно сделать, чтобы вынуть импровизированный кляп изо рта, — это протянуть руку и вытащить галстук, спустив его вниз по челюсти.

Но Деклан, похоже, не в том настроении, чтобы бороться со мной, так что я жду. Он резко отворачивается и широкими шагами направляется по проходу к команде. Бегло вводит их в курс дела. Какой бы ни была новость, она явно шокирует их. Они ерзают на своих местах, бормоча что-то друг другу и бросая на меня странные взгляды. Киран выглядит особенно встревоженным.

У меня нет времени гадать, что происходит, потому что Деклан шагает обратно ко мне. Он сверлит меня свирепым взглядом, а его челюсть просто каменная. Проносится мимо и исчезает в районе бортовой кухни у кабины пилота. Через мгновение Деклан появляется снова, держа в руках стакан воды. Он садится напротив меня и, не говоря ни слова, протягивает стакан.

Когда я забираю у него стакан, Деклан наклоняется и вытаскивает галстук у меня изо рта, ведя им вниз по моей челюсти, пока тот не падает мне на грудь и не повисает там, словно ожерелье. Или петля.

Удивленная таким поворотом событий, я благодарю его.

Деклан не отвечает. Он просто сидит и смотрит на меня с мрачным выражением лица. Указательным пальцем отстукивает медленный, ровный ритм по подлокотнику дивана.

Я допиваю стакан воды, осознавая, что он наблюдает за каждым движением. Понимаю, что он что-то обдумывает, глядя на меня. У него задумчивый взгляд. Что-то прикидывает в уме. Жесткий взгляд. Что бы ему ни сказал человек на другом конце провода, это имело какое-то отношение ко мне.

Мы сидим в неловком молчании, пока я не начинаю чувствовать себя настолько неловко, что мне приходится буквально одергивать себя, чтобы не начать ёрзать на стуле.

Наконец, Деклан спрашивает:

— Умеешь обращаться с пистолетом?

Этот вопрос застает меня врасплох. Судя по выражению его лица, я ожидала, что Деклан снова набросится на меня.

— Да.

Похоже, его это не удивляет.

— А судя по тому, как ты повела себя с Кираном, полагаю, ты в курсе основ самообороны?

К чему он клонит, задавая эти вопросы?

— Да.

— Хорошо, — бормочет Деклан.

Хорошо? Что здесь происходит?

Когда Деклан продолжает молчать, размышляя над тем, что сообщили ему по телефону, я шевелю пальцами, прося разрешения заговорить. Он коротко кивает мне.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Взгляд его холодно-льдистых глаз неотрывно следит за мной.

— Планы изменились.

У меня снова резко пересыхает во рту, несмотря на стакан воды, который я недавно выпила.

— Значит, ты не собираешься везти меня на встречу с главой семьи?

Что-то в заданном мной вопросе кажется ему смешным, только в мрачном смысле. Смешок, который он издает, напрочь лишен юмора.

— Ты встречаешься с ним прямо сейчас.

Через мгновение до меня доходит. Деклан - новый босс ирландской мафии.

Кем бы ни был прежний босс, он явно отдал богу душу.

И каким-то образом я понимаю, что это случилось по моей вине.

4 СЛОАН

Когда самолет приземляется в Бостоне, идет дождь. Без понятия, который сейчас час, но я очень устала. Болит все, включая ступни ног, которые покрыты крошечными порезами и синяками.

Куда бы я ни побежала, они бы в любом случае затолкали меня в самолет.

Хотелось бы вспомнить, но в памяти зияла черная дыра. Точно такая же, как чернота во взгляде Деклана каждый раз, когда он поворачивается в мою сторону.

— Пойдем, — говорит он приглушенным тоном, наклоняясь, чтобы взять меня за руку.

Деклан поднимает меня на ноги, обращаясь со мной нежнее, чем раньше. Эта мягкость сбивает с толку, учитывая, что сейчас у него еще больше причин ненавидеть меня, чем раньше.

Не то чтобы он что-то подтвердил или опровергнул, но я читаю между строк.

В отличие от кляпа, он не снимает с меня наручников. Деклан ведет меня вниз по металлической лестнице, спускающейся на залитое дождем летное поле, он мертвой хваткой держит меня где-то в районе предплечья. Мы оба тут же промокаем под холодной моросью беспрестанно льющегося с неба дождя. Уже на полпути вниз у меня зуб на зуб не попадает.

Когда мы достигаем конца лестницы, я поскальзываюсь на последней ступеньке. Прежде чем упасть лицом на мокрый асфальт, Деклан подхватывает меня и поднимает на руки так легко, как будто я вешу не больше перышка. Вздрогнув, я делаю резкий вдох и смотрю на него, красивого в профиль, очень мрачного, и начинаю было открывать рот...

— Ни слова, — предупреждает Деклан, неся меня к ожидающему нас лимузину.

Он в ярости, в этом я точно уверена. Тем не менее, теперь уже не так уверена, что гнев направлен на меня. Его руки ощущаются не столько как клетка, сколько своего рода защита.

В том, как Деклан взглядом сканирует местность, тоже чувствуется защита, как будто ожидает, что вооруженная банда вот-вот выскочит на нас из тени. Если это так, то он, похоже, полностью готов принять весь удар на себя.

Однажды мы со Ставросом попали в перестрелку. Ну, фактически, затеяли перестрелку Ставрос и его приспешники, и я была втянута в нее, но отвлеклась. Я очень отчетливо помню, как Ставрос паниковал, и, несмотря на то, что он был вооружен и делал все возможное, чтобы защитить меня, у него дрожали руки, голос звучал хрипло, и он так сильно задыхался, что чуть не упал в обморок.

Не могу представить Деклана с учащенным дыханием. Не могу представить его в панике.

Могу представить, как раздражаю его до смерти, но это уже совсем другая история.

Водитель в униформе открывает заднюю дверцу лимузина, когда мы приближаемся. За лимузином ждут две другие машины, внедорожники, которые, как предполагаю, предназначены для его парней.

Деклан ставит меня на ноги и помогает забраться в машину, проскальзывая на кожаное сидение рядом со мной. Водитель захлопывает дверцу и запрыгивает на переднее сиденье, заводя двигатель, прежде чем рвануть с места так быстро, что я почти задыхаюсь.

— Вот. — Деклан протягивает полотенце для рук, которое он достал из отделения рядом с дверцей. Когда я забираю полотенце у него, он говорит:

— Подожди. — Достает маленький ключ из внутреннего кармана пиджака и расстегивает на мне наручники. Деклан смотрит на блестящие металлические кружочки у себя в руках, затем резко швыряет их о перегородку из дымчатого стекла, отделяющую заднюю часть лимузина от водительского сиденья. Они отскакивают и со стуком падают на пол. Его пиджак летит туда же, затем он откидывает голову на подголовник и закрывает глаза, бормоча что-то по-гэльски.

Я сижу, держа полотенце, и потерянно смотрю на него.

— Ты в порядке? — Через мгновение Деклан поворачивает голову и пристально смотрит на меня. — Имею в виду, ты просто кажешься... О, извини. Забыла, что мне не положено разговаривать без спросу.

Затем занимаюсь тем, что вытираю волосы и лицо, тщательно размазываю тушь, чтобы у меня не получился макияж а-ля енот. Вытираю капли дождя с босых ног, задаваясь вопросом, что буду делать с одеждой, сколько бы времени я ни пробыла в плену.

Все это время ощущается, что Деклан молча наблюдает за мной. Воздух между нами пропитался всем тем, что он хочет сказать, но при этом не говорит ни слова.

Мы едем. Он отвечает на телефонные звонки, раздающиеся один за другим, говоря что-то по-гэльски. Примерно на тринадцатом звонке он вешает трубку и поворачивается ко мне.

— Не пытайся сбежать. Сейчас для тебя безопаснее быть со мной, чем где-либо еще.

— Поверь мне, у меня слишком сильно болят ноги, чтобы… Что ты имеешь в виду, говоря, что с тобой безопаснее?

— Именно то, что и сказал.

Мы смотрим друг на друга, пока лимузин мчится сквозь ночь. Куда бы мы ни направлялись, мы добираемся туда очень быстро.

— Значит, все то, чем ты угрожал мне в самолете...

Он перебивает:

— С каким оружием ты знакома? — когда я моргаю, он рычит, — ответь на гребаный вопрос, пожалуйста.

Пожалуйста. Пораженная, я открываю рот, затем снова закрываю его. Отвечаю без записки, правда, со второй попытки.

— 357 Desert Eagle... Глок G19... АК-47.

Он приподнимает брови. Удивляет его, что я знакома с АК.

— У Ставроса повсюду были разбросаны винтовки. Ему нравилось стрелять по рыбе в озере.

— Естественно, ему это нравилось. Гребаные русские.

Деклан с отвращением качает головой, затем наклоняется и достает маленький черный пистолет из крепления на лодыжке и протягивает его мне.

— Если меня нет рядом, используй это на любом, кто приблизится к тебе, даже если этот кто-то покажется тебе дружелюбно настроенным. Даже если это дряхлая старушка, выстрели этой суке промеж глаз.

Смотрю на него с открытым ртом и широко раскрытыми глазами. Деклан одаривает меня невеселой улыбкой.

— Наконец-то. Тишина.

Не могу сформулировать ни слова. Этот психованный голубоглазый гангстер лишил меня дара речи.

Когда мне, наконец, удается вернуть контроль над языком, я спрашиваю:

— Откуда ты знаешь, что я не собираюсь стрельнуть в тебя?

— Считаешь, это забавно?

Обдумываю сказанное им.

— Может быть.

— Решай. У нас не так много времени.

— Ты сумасшедший, верно?

— Поверь мне, девочка, я иногда задаюсь тем же вопросом, — вытаскивая массивный серебристый полуавтоматический пистолет из-за пояса на пояснице, он продолжает, — дела плохи. Мы собираемся принять огонь на себя. Машина бронирована, но, если они будут стрелять по шинам, у нас с тобой около восьмидесяти километров, прежде чем они сдохнут. — Он замолкает и смотрит на меня. — Это примерно пятьдесят миль.

Понимаю. Он не думает, что я повредилась мозгами, он убежден, что я просто глупая.

— Мне насрать на шины. Перемотай-ка назад к той части, где все становится плохо, и начни все сначала. Что, черт возьми, происходит?

— Этого не могу тебе сказать.

— Если ты можешь дать мне заряженную пушку и сказать, чтобы я выстрелила пожилой даме промеж глаз, ты в состоянии ввести меня в курс дела. Считай, что мы с тобой миновали конфетно-букетный период. Кроме того, я выдержу, как бы плохи не были наши дела. А теперь давай, просвети меня.

Могла бы поклясться, что вспышка в его глазах — это восхищение, но, вероятно, она же сродни желанию обхватить меня руками за шею и придушить.

Точно не сулит мне ничего хорошего.

— Война — вот, что происходит, Динь-Динь Белл, — зловеще рычит Деклан. — Война и все кровавые дела, которые с ней связаны.

— О, великолепно. Теперь ты говоришь загадками. Я просто обожаю эту непредсказуемость ирландцев. Из всех людей ирландцев я люблю больше всего.

— Осторожнее. У тебя закончатся идеи, если ты используешь весь свой словарный запас сразу.

— Можешь же ты понять по моему тону, как сильно я хочу ударить тебя прикладом этого пистолета по лицу?

— Можешь ли ты сказать по выражению моего лица, как сильно я хочу врезать тебе ладонью по заднице?

— Это было глупо.

— Это говорит мне девушка, которая выпрыгнула из машины на полном ходу.

— Я бы спрыгнула с небоскреба, если бы это означало, что мне не придется находиться рядом с тобой.

— Если бы я знал об этом, то отвел бы тебя прямиком на вершину башни Хэнкока³.

Я закатываю глаза.

— Просто расскажи мне правду. Клянусь, я не разрыдаюсь. В последний раз плакала еще до того, как у меня начались первые месячные.

Деклан делает паузу, смерив меня оценивающим взглядом.

— Скажи мне, как это возможно, что ты не боишься ни меня, ни всей ситуации в целом, ни чего-либо еще, насколько я могу судить по тому, как ты себя ведешь, а я расскажу тебе, что происходит.

Я на мгновение серьезно задумываюсь над этим.

— Честно? Я просто крутышка.

После недолгого молчания, в котором сквозило недоверие, Деклан разражается смехом.

Это глубокий, насыщенный, сексуальный, офигенно мужественный звук. Тихо ненавижу себя за то, что он мне нравится. И за то, что заметила, какие у него красивые белые зубы. И какая у него сильная челюсть. И это ямочка у него на щеке?

Деклан резко перестает смеяться, выглядя таким же встревоженным неожиданной вспышкой, как и я. Думаю, этого он тоже не ожидал.

— Перестал думать об этом?

— Ага.

— Отлично. Так кто же будет в нас стрелять?

— МС-13⁴.

Еще больше гангстеров. Я вляпалась по уши.

— Потому что?..

— Я им не нравлюсь.

Взираю на него, закусив нижнюю губу.

Деклан сухо произносит:

— Благодарю за проявленную сдержанность. Это, должно быть, невероятно трудно.

— Ты даже не представляешь насколько.

— Есть еще одна причина, по которой они охотятся за мной.

Когда Деклан просто сидит и смотрит на меня в молчании, из которогоневозможно ничего понять, я подсказываю:

— Когда тебе захочется ввести меня в курс дела. Независимо от времени суток. Я вся – слух и внимание.

— Ты.

Удивленная, только моргаю.

— Я?

— Ага. Ты.

— Я не знакома лично ни с один сальвадорцем. То есть, я имею в виду, ни с одним гангстером.

— А ты думала, что твое похищение ускользнет из вида твоего дружка господина Портнова?

Он имеет в виду Кейджа, парня моей лучшей подруги, который по совместительству является главарем русской мафии.

Из того, что однажды сказал мне Ставрос, МС-13 - самая быстрорастущая банда в районе Бостона. Кейдж, должно быть, заключил с ними какую-то сделку, чтобы попытаться спасти меня, как только я сойду с трапа самолета. Но откуда ему было знать, куда Деклан повез меня после парковки в гараже или куда мы, в конечном счете, направляемся?

Или даже жива я или мертва, если уж на то пошло? Деклан мог перерезать мне горло в тот момент, когда схватил меня.

И тут до меня доходит: Натали тоже не знает, жива я или мертва.

Я резко выпрямляюсь на сиденье и кричу:

— Боже мой, она будет так волноваться! Дай мне свой сотовый.

— Я не дам тебе свой телефон.

— Я должна сообщить подруге, что жива.

— А.

— Что еще за а?

— Ты и твоя подружка.

— Что насчет нас?

— Вы с ней очень... близки.

— Конечно, мы близки, болван. Она была моей лучшей подругой с тех пор, как...

Замолкаю, нахмурившись при виде выражения его лица. Потом вздыхаю.

— О, ради всего святого.

— Я не осуждаю.

— Может, ты уже заткнешься? Мы не лесбиянки.

Кажется, мои слова его не сильно-то убедили.

— Ты же говорила, что не в состоянии удержать парня.

— Не-а, я сказала, что у меня нет парней. Ты совершенно не уловил сути. Бойфренды похожи на рыбки кои - скучное хобби, отнимающее уйму времени. Я не заинтересована в такого рода обязательствах. Понимаешь?

— А еще кажется, что тебе действительно не нравится противоположный пол.

Я улыбаюсь ему.

— Лишь немногие удостоены чести мне нравится.

Деклан игнорирует мое замечание.

— При этом у меня в голове не укладывается, как ты справляешься с таким давлением.

— Ты о чем?

— Твоей храбрости позавидовал бы любой мужик.

— Какое совпадение, я как раз думала о себе в таком же ключе.

Деклан делает короткий выдох через нос и качает головой. Он не знает, смеяться ему или ударить меня.

— Ты действительно что-то с чем-то, девочка.

— А я тебе о чем, гангстер. Я — очаровашка. К тому времени, когда все это закончится, ты будешь по уши влюблен в меня.

Его голубые глаза буквально мечут искры, Деклан открывает рот, чтобы заговорить, но его слова теряются во внезапном, оглушительном грохоте от града пуль, бомбардирующих бок нашей машины.

5 СЛОАН

Первое, что делает Деклан, - это бросается на меня сверху.

От этого у меня разом выбивает весь воздух из легких, а пистолет выпадает у меня из ладони. Лежу, распластавшись на сиденье, оглушенная и хрипящая, а Деклан придавил меня своим телом, словно ирландское гангстерское одеяло весом около десяти тонн.

— Шон - отличный водитель, — спокойно произносит он, глядя в сторону закрытого перегородкой окна. — Значит, есть шанс, что мы сможем оторваться от них. Но если они перекрыли улицы — как бы действовал я, — они могли намеренно завести нас в тупик. — Деклан смотрит на меня сверху-вниз. — Что было бы нежелательно.

Лимузин резко сворачивает, машину всего на мгновение уводит в сторону, а затем машина снова выравнивается и продолжает движение с головокружительной скоростью. Раздается еще один залп выстрелов. Пули пробивают заднее стекло и рикошетят от него, оставляя маленькие круглые вмятины, окруженные паутинкой трещин.

С трудом переводя дыхание, я еле слышно произношу:

— У меня есть вопросы.

— И почему меня это не удивляет.

— Откуда ты знал, что они будут нас поджидать? Что произошло с твоим боссом? Что произойдет, если они заведут нас в тупик? И какого черта ты увалился на мне сверху?

Он выглядит слегка оскорбленным.

— Чтобы защитить тебя, конечно.

— Ты говорил, что эта машина была бронированной.

Мое замечание на мгновение вводит его в ступор.

— Верно. Извини. Инстинкт.

Деклан отстраняется, садится и тянет меня за собой. Подбираю с пола свой милый маленький пистолетик, засовываю его сзади за пояс юбки и поворачиваюсь лицом к Деклану.

— У какого похитителя срабатывают инстинкты защитить свою жертву?

Он огрызается:

— Глупого. Мне следовало бы открыть дверь и бросить тебя на съедение волкам.

Изучаю выражение его лица.

— Но ты этого не сделаешь.

В ответ раздается недовольное ворчание. Тем временем мы все еще набираем скорость, пули все еще летят, и мне начинает нравиться мое времяпрепровождение.

— Ха! Видишь? Я уже очаровываю тебя.

Деклан закрывает глаза и вздыхает.

— Боже милостивый, сделай так, чтобы это прекратилось.

— Подожди, отмотаем-ка назад. Что значит «бросить тебя на съедение волкам»? Разве эти ребята из МС-13 не должны были пытаться спасти меня? Ну, знаешь, от тебя?

Деклан усмехается.

— Будь у тебя хоть капля мозгов, ты бы поняла, что представляешь опасность для них.

— О, ты думаешь, что ты лучше их?

— Мы из разных стай, девочка.

Я состроила гримасу.

— Это звучит более чем расистски. Возможно, тебе стоит пересмотреть свои предубеждения, приятель.

Рассердившись, он свирепо смотрит на меня.

— Я говорю не об их гребаной расе! Я говорю о том, что они сделают с тобой, если ты попадешься им в руки, чертова маленькая дура! К ним или в любую другую семью! – орет Деклан. — Непробиваемая, как доска.

Его акцент становится более заметным, когда он злится. Такой сексуальный.

— В твоих словах нет смысла. Зачем им что-то «делать» со мной, если они пытаются мне помочь?

— Помочь тебе? — смеется Деклан. — Мне казалось, ты говорила, что знакома с парнями моего ремесла?

Защищаясь, я говорю:

— Они не растили меня с рождения. Я только встречалась с несколькими. Ладно, с одним. Но да, я действительно провела много времени с ним и с его приятелями, а также немного времени в компании парня подруги, так что знаю правила.

Голубые глаза блестят в тусклом свете.

— Мы на войне, девочка. Здесь нет никаких правил. Особенно когда речь заходит о женщине, которая в первую очередь заварила всю эту кровавую кашу. Если бы они вернули тебя в Нью-Йорк едва живой, твой дружок – босс русской мафии, счел бы это достаточным подношением. — Он понижает голос. — Причем неважно, сколько раз тебя бы при этом насиловали и избивали по пути к нему.

Понимаю, что Деклан говорит это серьезно, но это все тот же парень, который некоторое время назад угрожал сорвать с меня юбку, отшлепать по заднице и позволить парням сделать со мной то же самое — или еще хуже, — а затем повернулся и вручил мне пистолет. Не уверена, что его субъективным суждениям можно доверять.

Кроме того, Нат укокошила бы Кейджа, если бы люди, которых он послал спасти меня, вместо этого причинили мне вред. Она лишила бы его мужского достоинства за десять секунд. Уверена, ему об этом прекрасно известно.

Двигаемся далее.

— Ты продолжаешь обвинять меня в развязывании войны. Почему ты настаиваешь?

— Потому что именно это ты и сделала.

— Думаю, я бы такое точно запомнила.

— Ты не помнишь, как выпрыгнула из машины на полном ходу или накостыляла Кирану.

— Понимаю. Значит, я развязала эту войну с мафией, находясь под воздействием тех транквилизаторов, которыми ты меня накачал.

Ему не нравится мой тон, в котором сквозит сарказм. Могу сказать, что Деклан жалеет, что вынул галстучный кляп у меня изо рта. Деклан бы предпочел, чтобы он там и оставался.

— У меня нет ни времени, ни терпения обрисовывать тебе картину происходящего.

— Успокойся. Нет нужды все время отчитывать меня.

Его обжигающий взгляд мог содрать краску со стены.

— Думаю, ты лжешь о том, что у тебя нет парней. Думаю, у тебя их было предостаточно, и все они суициднулись.

— А я вот думаю, что это ужасно, что таким, как ты, разрешено голосовать. Ты так и не ответил на другие мои вопросы.

— В данный момент меня слишком занимает идея о том, как бы прикопать тебя в ближайшем лесочке.

Деклан снова скрежещет зубами. Я действительно негативно влияю на здоровье его коренных зубов. Жаль, потому что у него ужасно красивые зубы.

— Ты носил брекеты, когда был маленьким?

— Что за?.. Неважно. Господи иисусе. Ложись на пол. Если машина остановится, и я выйду, оставайся внутри. И ради всего святого, помолчи.

Деклан толкает меня на пол и удерживает там, крепко обхватив рукой сзади за шею. Я смотрю на него снизу-вверх, удивляясь тому факту, что он искренне уверен в том, что буду беспрекословно следовать его указаниям.

Как мужчины управляются со всем? Они невежественны.

— Эй. Гангстер. — Он закрывает глаза, издает рычащий звук и крепче сжимает руку на моей шее. — О, расслабься. Только хотела спросить, считаешь ли ты, что обратный Стокгольмский синдром уже существует, или же ты решил его изобрести?

— Сколько раз твои родители умоляли тебя сбежать из дома?

Хороший вопрос. Он действительно в этом разбирается.

— После первых нескольких десятков просьб они привыкли к мысли, что я практически не восприимчива к требованиям других людей. — Когда Деклан открывает глаза и смотрит на меня сверху-вниз, я улыбаюсь. — Да ладно тебе. Ты просто злишься, потому что обычно именно ты тот, кто дразнит медведя.

Деклан останавливает на мне свирепый и вместе с тем удивленный взгляд.

— Откуда тебе это знать?

— Я учую умника за милю. Это один из моих многочисленных талантов. Если ты хочешь удивится по-настоящему, тебе стоит понаблюдать за тем, как я играю в Техасский холдем⁵. Мне нет равных.

Его взгляд смягчается, Деклан наклоняет голову и смотрит на меня. Правда смотрит на меня, что мужчины делают редко с неподдельным любопытством. Большинство из них никогда не доходят выше линии моих грудей.

Но это выражение исчезает в мгновение ока, когда еще больше пуль ударяют в бок машины. Машина уходит вбок и буксует. Затем мы врезаемся во что-то твердое и резко останавливаемся. Единственная причина, по которой я не разбиваю заднее стекло и не вылетаю наружу, как ракета, заключается в том, что Деклан каким-то образом снова оказывается надо мной, придавливает меня ощутимым весом.

Когда пыль оседает, я говорю, затаив дыхание:

— Это уже входит в привычку.

— Ты будешь продолжать трепаться и в своей могиле, не так ли, девочка?

— Я за кремацию. Вряд ли там будет с кем потрепаться.

— Уверен, ты найдешь способ обойти это препятствие.

Его сердце медленно и ровно бьется где-то в районе моей груди. Его лицо так близко, что могу пересчитать каждую темную щетинку на красивой квадратной челюсти Деклана. Его мятно-пряный аромат щекочет нос, одной из его огромных ладоней Деклан бережно придерживает мне голову, и я начинаю понемногу осознавать, что мой похититель на самом деле привлекателен.

Не просто красивый. Привлекательный. Так, мои яичники очень, очень заинтересованы в том большом пистолете, который он прячет у себя между ног.

И Деклан был прав. Я явно поехала крышей.

Он, должно быть, ощущает, как мои гормоны посылают ему сигналы, потому что поворачивает голову на долю дюйма и приподнимает бровь, глядя на меня.

— Что, никакого умного ответа не последует?

— Гм. Нет.

Как мои руки вот так обхватывают его талию? Как одно из его накачанных бедер оказалось зажатым меж моих ног? Как температура в этой машине вдруг поднялась на двадцать градусов?

Деклан смотрит на мои губы. Наступает томительная пауза. Затем хриплым голосом он говорит:

— Вернусь через несколько минут. Помни, что я сказал: оставайся здесь. — Он скатывается с меня, распахивает одну из дверей, захлопывает ее и исчезает.

— Вернешься? – кричу я в пустоту. — Куда, черт возьми, ты намылился?

Словно в ответ, снаружи раздаются звуки стрельбы. Я вздрагиваю, когда в окна врезается еще больше пуль. Затем я тихонько вскрикиваю, когда кто-то запрыгивает на крышу. Раздраженная тем, что меня трясет и кричу, я сажусь, вытаскиваю пистолет из-за пояса и забиваюсь в угол заднего сиденья, держа пистолет обеими руками, а палец на спусковом крючке.

Снаружи Третья мировая война уже в самом разгаре.

Тот, кто находится на крыше, колотит во все стороны, топает ногами, как бык, и рычит, как лев. Жаль, что не могу видеть, что происходит, но из-за темноты ночи, тонированных стекол и проливного дождя все, что я вижу, - это размытые очертания быстро движущихся фигур и вспышки яркого белого света, когда кто-то стреляет из пистолета.

Так продолжается, кажется, целую вечность, прежде чем разом наступает зловещая тишина. Минуты летят, а ничего не происходит, и меня охватывает чувство страха. Я здесь легкая добыча. Заяц-крольчонок, ожидающий, когда набегут волки.

Деклан сказал не двигаться, но… что, если Деклан мертв? Тогда, я полагаю, парни из МС-13 станут моими новыми похитителями.

Прямо со сковородки в печь, так сказать.

Я бормочу:

— О, к черту все это, — тихонько приоткрываю дверь и выглядываю наружу. Мы в промышленном районе недалеко от аэропорта. Над головой низко пролетает гигантский реактивный самолет, с приглушенным ревом направляясь к дальней взлетно-посадочной полосе. Неподалеку высокие цементные трубы какого-то завода коптят небо. По обе стороны улицы расположились просторные склады, а на парковках перед ними нет машин. В нескольких ярдах позади меня дорогу перегораживает около дюжины машин-крокодилов и мотоциклов, которые, должно быть, принадлежат другой банде.

Посреди улицы валяются трупы.

Кроме заходящего на посадку реактивного самолета и отдаленных звуков уличного движения, я ничего не слышу. Никаких голосов. Никаких шагов. Никаких криков о помощи. Это чертовски жутко.

— Куда-то собралась?

Пораженная, я втягиваю воздух. Выглядывая из-за двери, я вижу там Деклана, прислонившегося к борту лимузина, скрестившего руки на груди. Он смотрит на меня сверху-вниз из-под полуприкрытых век.

Я оглядываю его с головы до ног. К сожалению, похоже, что на нем нет кровоточащих ран.

— Ты жив.

— Похоже, ты разочарована.

— Почти так же разочарована, как был ты, когда я пришла в себя в самолете.

Деклан наклоняется и вытаскивает меня из машины. Поставив меня на ноги, он забирает пистолет у меня из рук, наклоняется, чтобы засунуть его обратно в кобуру на лодыжке, затем выпрямляется и смотрит на меня.

— Я не был разочарован. Я был подавлен.

— Ну и дела, спасибо. Ты добряк.

Ладно, речь не совсем о сердце. У него есть еще один орган значительных размеров, но я не думаю о нем.

Деклан ведет меня через улицу, обхватив рукой за плечо и таща за собой, как будто я — ручная кладь. Когда начинаю хромать, он резко останавливается и смотрит на меня.

— У меня ноги болят. Так, пустяки...

Он снова поднимает меня на руки и продолжает идти, как будто проделывает нечто подобное каждый день. Что, возможно, и делает. Понятия не имею, как часто этот человек похищает людей и перевозит их по дождливым улицам, усеянным трупами.

Деклан ставит меня рядом с черным «шевроле камаро», открывает пассажирскую дверь и вталкивает внутрь. Захлопывает дверцу и трусцой обходит машину со стороны водителя, с удивительной грацией опуская крупное тело на сиденье. Затем заводит двигатель.

— Пристегни ремень.

— Мы угоняем эту тачку?

— У тебя настоящий талант замечать очевидные вещи.

— Хорошо, что парень оставил ключи в замке зажигания.

— Даже если бы он этого не сделал, мы бы все равно ее угнали. Я знаю, как заводить ретро тачки без ключа.

— Без сомнения, этому навыку ты научился в тюрьме. Ты дашь мне порулить? — Когда Деклан бросает на меня убийственный взгляд, я говорю: — У парня, с которым я водила дружбу в колледже, был потрясающий красный «камаро», который он обычно позволял мне...

— Пристегни ремень безопасности!

— Нет необходимости так орать.

Деклан перегибается через меня, хватает ремень безопасности, дергает его вниз и защелкивает. Затем хватает руль и сжимает его так сильно, как будто хочет, чтобы это был не руль, а моя шея. Мы буквально взлетаем, а двигатель ревет.

Когда мы мчимся по улице, из-за угла выезжают два черных внедорожника и направляются нам наперерез.

— Это твои люди? — поинтересовалась я.

— Ага.

— Значит, против всех тех парней были только вы с Шоном? Как это возможно? Их было около дюжины. У тебя в пистолете было недостаточно патронов. Если только у Шона не было в запасе большего магазина или чего-то в этом роде. Но все равно, вы оба должны быть действительно хорошими стрелками. Или везунчиками. И вообще, куда он делся?

— Иисус, Мария и Иосиф, — бормочет Деклан.

— Вообще-то я здесь пытаюсь сделать тебе комплимент.

— Нет, ты пытаешься свести меня с ума.

— Хорошо, хорошо. Я заткнусь. — Он фыркает. — Серьезно. С этого момента я буду вести себя тихо. Но предупреждаю тебя, тебе не понравится.

Нахожу рычаг сбоку от сиденья, который опускает сидение назад. Откинувшись, я пытаюсь устроиться поудобнее и закрываю глаза.

Машина замедляет ход. Деклан опускает стекло и обменивается несколькими короткими фразами на гэльском с одним из своих людей из внедорожников. Затем мы продолжаем ехать быстро, но четко в неизвестном направлении.

Я пытаюсь не обращать внимания на стук в голове. Мне больше удается игнорировать пульсирующее плечо и ноющие ноги, но голова у меня и правда болит. Надеюсь, что это последствия приема кетамина, а не сотрясение мозга, потому что я серьезно сомневаюсь, что Деклан согласился бы отвезти меня в больницу, чтобы проверить мой череп на наличие в нем трещин.

— Убери ноги с приборной панели. — Я прикусываю язык и спускаю ноги с приборной панели на пол. — Спасибо.

Ничего не отвечаю. Уверена, что всему виной мое воображение, которое заставляет думать, что я чувствую, как он смотрит на меня. Меня и мои ноги.

Спустя мучительно долгое время Деклан тихо говорит:

— В чем-то ты была права. — Мне требуется вся сила воли, которая есть в моем распоряжении, чтобы не ответить. Когда я не отвечаю, он тяжело выдыхает. — Я не причиню тебе вреда. Даю тебе слово.

Я сопротивляюсь желанию выпрямиться на своем сиденье и закричать: «Ха!», вместо этого притворяюсь, что меня сморил сон.

Его низкий смешок — почему-то самая сексуальная вещь, которую я когда-либо слышала.

Должно быть, я провалилась в сон, потому что следующее, что помню, это как Деклан опускает меня из хватки своих сильных рук на кровать.

6 ДЕКЛАН

Как этот болтливый, самоуверенный маленький демонёнок может выглядеть таким милым и невинным, но ей это удается.

Когда я опускаю Слоан на кровать в хозяйской спальне, она сонно моргает, глядя на меня. Ее веки отяжелели. Щеки раскраснелись. Волосы рассыпались по подушке, беспорядок шелковистых темных локонов, которые я хотел бы расчесать пальцами — нет. Господи иисусе. О чем я только думаю?

Она бы откусила мне пальцы.

Пристально глядя на меня, Слоан бормочет:

— Хочу тебе кое-что сказать, но я разговариваю не с тобой. Спокойной ночи, гангстер. — Затем переворачивается на бок и снова засыпает.

Я стою у края кровати и изумленно смотрю на нее сверху-вниз. Она даже не поинтересовалась, где мы находимся. Или куда мы направляемся. Она также и глазом не моргнула при виде той горы трупов, которую мы оставили после себя.

Я никогда не встречал никого более жизнерадостного. Такой бесстрашной. Такой чертовски…

Раздражающей.

Или такой подтянутой. У нее ноги, как у танцовщицы, длинные и гибкие, и задница, от которой я мог бы отскочить на четверть дюйма. А эти ее сиськи...

Прекрати.

Разочарованный в том, как реагирую на нее, я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Обычно я так не отвлекаюсь. Даже рядом с миниатюрной женщиной с таким подтянутым телом, как у нее. Особенно рядом с женщиной, страдающей таким крайне тяжелым случаем словесного поноса.

Мне нравятся тихони. Покорные и покладистые. Те, от кого мне не хочется рвать на себе волосы и поджечь себя. С каждым часом, который я провожу в обществе Слоан, моя симпатия к ее бывшему парню Ставросу растет.

Бывший любовник. Бывший - неважно. Начинаю думать, что этот человек - святой.

Я сбрасываю туфли и направляюсь на кухню, чтобы налить себе виски. Я выпиваю его и наливаю еще. Затем подхожу к стене с окнами в гостиной и стою, глядя на невероятный сверкающий вид ночного Бостона, еле сдерживаясь, чтобы не закричать.

Я никогда не хотел этого. Такой ответственности. Такой жизни. Я всегда был человеком в тени. Тот, что за кулисами, убирает учиненный беспорядок и прикрывает тылы.

Я не тщеславен. Предпочитаю действовать в тени. Теперь у меня перед носом будут все до единого главы организованной преступности по всему миру. Мне придется вести с ними переговоры. Заключать с ними сделки. Работать с ними, когда все, чего хочу, — это сжечь их жестокие империи дотла.

Но, как давным-давно сказал мне один мудрый человек, лучший способ уничтожить змеиное логово – сделать это изнутри. Держи своих друзей близко, а врагов еще ближе и все в таком духе.

Русские. Китайцы. Итальянцы. Армяне. Мексиканцы... список можно продолжать. Когда я ввязался в это так давно, что уже и не вспомню, когда именно, я наивно полагал, что сделаю мир лучше. Думал, что подарю невинным людям чувство защищенности, обеспечу им безопасность.

Но я на горьком опыте убедился, что как только одна змея умирает, ее место занимает другая. Плохих парней всегда больше. Их бесконечный, неограниченный резерв. Это заставляет меня задуматься, изменил ли я вообще что-нибудь.

Провожу рукой по лицу, стряхивая уныние, и возвращаюсь на кухню, чтобы налить стакан воды. Ставлю его на прикроватную тумбочку рядом с мирно спящей Слоан, затем направляюсь в душ.

После душа я надеваю чистый костюм и ставлю кофейник с крепким черным кофе. Мне оно пригодится. Потому что, как только взойдет солнце, со всех концов нагрянет несметное количество гостей, чтобы засвидетельствовать свое почтение новому королю.

7 СЛОАН

Когда я открываю глаза, требуется мгновение, чтобы сориентироваться в незнакомой комнате.

Все выполнено в оттенках серого и черного. Обстановка современная и мужественная. Одну сторону комнаты занимает незажженный камин. Диван и стулья сгруппированы в зоне отдыха неподалеку. Тяжелые черные портьеры задернуты на окнах, так что в комнате темно, но бледного свечения из открытой двери напротив меня достаточно, чтобы видеть окружающую меня обстановку.

Сажусь, меня бьет мелкой дрожью. Понятия не имею, который час и сколько времени прошло, но я умираю с голоду, и мне нужно в туалет.

Стакан с водой стоит на прикроватной тумбочке, как вызов.

Игнорируя его, потому что в него, наверняка, что-то подмешали, спускаю ноги с кровати королевских размеров и направляюсь по плюшевому ковру к открытой двери. За ней обнаруживаю просторную хозяйскую ванную комнату. Когда я вхожу, автоматически включается освещение, освещая плитку из белого мрамора и стеклянные поверхности.

Пользуюсь туалетом, затем роюсь в ящиках под раковинами, пока не нахожу тюбик зубной пасты. Делаю все, что в моих силах — чищу зубы пальцем, затем умываюсь и пытаюсь руками привести в порядок спутанные лохмы, в которые превратились мои волосы.

Но ничего не получается. Я выгляжу именно так, как и должна выглядеть на самом деле: жертвой похищения. Вот только я ненавижу это слово. Я прошла через многое, чтобы избежать того, чтобы на меня навесили подобный ярлык. Как только вы принимаете ярлык жертвы, он приклеивается к вам.

Возьми себя в руки, Слоан. Сделай глубокий вдох и вспомни, кто ты, черт возьми, такая. Закрываю глаза, сосредотачиваюсь и привожу мысли в порядок. У меня нет чистого нижнего белья.

Не знаю, почему это первая мысль, которая всплывает в моем сознании, но это так. Медленно выдыхаю вспышку чистого гнева на Деклана. Ни одежды, ни сотового телефона, ни туалетных принадлежностей, ни противозачаточных таблеток...

О, черт. Без таблеток у меня с минуты на минуту начнутся месячные. И будь я проклята, если испорчу эту юбку, перепачкав ее кровью. Она помятая, но ничего такого, что нельзя было бы исправить. Мне нужен сменный комплект одежды.

Выходя из ванной, я натыкаюсь еще на одну дверь, которая ведет в гардеробную. Здесь тоже включается свет. Шкаф заполнен одинаковыми черными костюмами, висящими в ряд, а также рядом одинаковых белых рубашек. Несколько пар черных джинсов дополняют весь его гардероб.

Открыв ящик квадратного деревянного комода в центре комнаты, я нахожу идеально сложенные белые майки. В другом ящике лежат идеально сложенные хлопчатобумажные трусы, как черные, так и белые. В третьей я нахожу черные футболки, тоже сложенные так, словно они выставлены на продажу в магазине.

Похоже, Деклан немного придирчив к выбору одежды.

Что просто фантастично, учитывая, что скоро все это будет залито кровью.

Я снимаю юбку, рубашку, жакет и трусики и натягиваю пару белых плавок. Они слишком большие и смотрятся на мне, как подгузники, но кого это сейчас волнует. Затем я снимаю с вешалки одну из его белых рубашек. Когда надеваю ее, она доходит мне до середины бедер. Закатываю рукава и как раз продеваю последнюю пуговицу в отверстие рядом с подолом, когда позади меня раздается голос.

— Чем это ты здесь занимаешься?

Сопротивляюсь инстинктивному желанию удивленно обернуться. Вместо этого я на мгновение останавливаюсь, затем оглядываюсь через плечо.

На Деклане один из тех одинаковых черных костюмов, каких полно в его коллекции. Он прислоняется плечом к дверному косяку. Его большие руки сложены на груди. Выражение у него настороженное. У него прекрасные, бесконечно голубые глаза.

— Я в курсе, что у тебя не такая острая память, потому что ты уже старперышко, поэтому смею напомнить тебе, что не разговариваю с тобой.

Деклан задерживает на мне взгляд ровно настолько, чтобы заставить мое сердце замереть, прежде чем ответить:

— А я напомню тебе, что ты здесь не главная.

Разве?

Деклан, должно быть, видит, как эта мысль проносится у меня в голове, потому что выражение его лица мрачнеет. Раскинув руки, он шагает ко мне. Я не двигаюсь с места, когда он приближается. Не доставлю ему такого удовольствия.

Он останавливается в шаге от меня, так близко, что я ощущаю его запах. Так близко, что вижу, что он не побрился и что его глаза налиты кровью, и что он измучен.

— Нет, это не так.

Мы стоим так мгновение, просто сверля друг друга взглядом, пока он не хватает меня за плечо и не разворачивает лицом к себе. Его взгляд скользит по моей фигуре, задерживаясь на накрашенных ногтях на ногах, скользит вверх по моим ногам, останавливаясь на подоле рубашки в том месте, где он соприкасается с моими обнаженными бедрами.

Деклан облизывает губы. Мое сердце пропускает еще один удар. Потом еще один.

— На тебе моя рубашка. — Это утверждение, а не вопрос, поэтому я решаю, что оно не требует ответа.

После напряженной паузы Деклан поднимает руку и берет подол двумя пальцами. Он задумчиво потирает материал, на его челюсти двигается мускул. Температура в комнате снова скакнула. У меня вспотели ладони, как и подмышки, а жар, разливающийся по щекам, заставляет их гореть.

Понизив голос на октаву, Деклан спрашивает:

— Что у тебя под ней?

Дыши. Не кипятись. Он просто пытается запугать тебя.

— Твои трусы.

— На тебе мое нижнее белье? — Деклан смотрит на меня, не моргая. Я никогда не знала, что голубые глаза могут так сексуально сверкать — именно это сейчас и происходит.

Настает моя очередь облизывать губы; Деклан следит за движением языка острым взглядом хищника.

— На случай, если ты не заметил, у меня нет другой одежды.

Мне хотелось, чтобы тон голоса прозвучал холодно и незаинтересованно, только я прогадала. У меня был такой голос, будто я только что пробежала милю за четыре минуты.

Деклан крепче сжимает ладонь на моем плече. Жилка у него на шее бьется сильнее.

Срань господня, как же здесь душно. Мне нужно выбраться из этого чулана, пока не стала самовоспламенившемся факелом.

— Я отпущу тебя, когда буду готов, — бормочет Деклан.

Мое задержанное дыхание вырывается порывом.

— Тебе не стоит начинать читать мои мысли. Этого не будет, так что забудь об этом. Даже не пытайся.

— Ничего не могу с собой поделать. Ты для меня, как открытая книга. У тебя на лице все написано.

Встревоженная тем, какой хриплый голос у Деклана, какая я потная и тем, что мои предательские яичники решили устроить переворот во всей нервной системе, я качаю головой.

— Нет, не знаю. Я спокойна, как удав. Я — глыба льда. Я — кошка.

— Кошка?

— Ну, знаешь. Отрешенная. Нечитаемая.

Не разрывая со мной зрительного контакта, Деклан скользит рукой вниз по моей руке, пока не достигает запястья. Он обхватывает его своей гигантской рукой-лапищей, прижимая большой палец к точке моего пульса.

Через мгновение он тихо произносит:

— Для такой отчужденной маленькой кошечки у тебя довольно бешеное сердцебиение.

— Это свойственно семейству кошачьих. — Перестань задыхаться! Какого черта ты так тяжело дышишь? Ты звучишь, как лабрадор!

Большой палец Деклана медленно двигается взад и вперед по моей пульсирующей вене. Он переводит взгляд на мои губы.

— Хочешь знать, что происходит в моей семье, маленькая кошечка?

У меня между ног раздается голос, кричащий: «Хотела бы я знать, парнишка!» но, сделав над собой героическое усилие, я игнорирую его вопрос. Когда не отвечаю, Деклан наклоняется к моему уху и шепчет:

— Так я и думал.

— Я ни слова не сказала.

— Да, девочка, сказала. Просто не словами.

Я хочу кричать. Хочу ударить его кулаком в горло. Наступить ему на ногу, дать пощечину по его высокомерной физиономии и разорвать в клочья все дурацкие черные костюмы в его шкафу.

Вместо этого я собираю в кучку остатки достоинства и спокойно говорю:

— Как скажешь.

Деклан делает вдох где-то в районе шеи, носом трется о чувствительное местечко у меня под носом. От этого у меня по рукам пробегают мурашки.

Затем Деклан резко отстраняется и отпускает мое плечо. Он отступает назад, моргая с таким видом, словно не уверен, что на него только что нашло, а также что он лучше бы съездил себе по роже.

Деклан роется в кармане пиджака и достает сотовый телефон. Он сует его мне.

— Вот. — И делает паузу, чтобы прочистить горло, когда беру трубку.

— Мой номер запрограммирован. Если тебе что-то понадобится, напиши мне. Никакой другой номер, кроме этого, тебе не дан. В нем нет выхода в Интернет. Не пытайся связаться с кем-либо еще. — Деклан разворачивается и выходит из гардеробной.

— Подожди! — Я бегу за ним. Он уже на полпути к выходу. — Деклан!

Он останавливается в дверях. Не оборачиваясь, хрипло спрашивает:

— Что?

— Как долго ты собираешься держать меня здесь?

— Столько, сколько потребуется.

— Столько, сколько потребуется?

Мгновение Деклан молчит, споря сам с собой, затем поворачивается лицом ко мне. Он мрачнее тучи.

— Я не собирался тебе этого говорить, но те парни из MС-13, которые стреляли в нас... Помнишь? Они не собирались тебя спасать.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что они пытались убить нас. Тебя и меня.

Холодок пробегает у меня по спине.

— Зачем им пытаться убить меня? Ты сказал, что их прислал Кейдж.

— Нет, я сказал, что твое похищение не пройдет для него бесследно. И это ясно, как пить дать. Он действительно мобилизовал собственных солдат, чтобы сформировать спасательный отряд. Но каким-то образом другие синдикаты прознали о моем грузе.

Груз. Я для этих людей не более чем «посылка».

— И?

— Я же говорил тебе. Мы на войне. Ты ценный член Братвы...

— Ого. Подожди. Я не состою в русской мафии.

Деклан смотрит на меня непроницаемым взглядом темных глаз.

— Тебя любят те, кто такими членами является.

Натали. Ставрос. О боже.

— Так ты хочешь сказать, что теперь я гангстер по умолчанию?

— Ты не более чем мишень. Из-за перестрелок, которые произошли на ежегодной встрече семей в канун Рождества, Казимир закрыл все порты, нарушил работу распределительных центров, саботировал поставки и обрезал поток наличности. Пострадали все. Если другие семьи доберутся до тебя, тебя будут использовать либо как разменную монету, либо...

Расплата. Ему не обязательно это говорить. Я понимаю, к чему ведет эта история.

Не опуская глаз, я спрашиваю:

— И для чего ты будешь использовать меня?

— Если бы я хотел твоей смерти, ты бы уже была мертва.

— Значит, это будут переговоры.

— Я не собираюсь вести переговоры с этим куском мусора.

В его тоне сквозит неприязнь, что-то, намекающее на старую вендетту и еще более старые шрамы. Он презирает Кейджа, это совершенно очевидно, но также, кажется, думает, что он выше его. Как будто один преступник, занимающийся рэкетом, контрабандой наркотиков, отмыванием денег, лучше другого.

— Если я для тебя не разменная монета или средство возмездия, то кто тогда? Почему я здесь?

— Я уже говорил тебе, девочка. Прямо сейчас, со мной тебе быть безопаснее, чем где-либо еще.

И тут до меня доходит: Деклан спас мне жизнь. Если то, что он говорит, правда, и МС-13 удалось бы заполучить меня живой... Нет. Я не буду думать об этом.

Также не хочу думать о том, что значит, — мой похититель превратился в защитника. Я пока не осмыслила все до конца, чтобы справиться с этим конкретным мозговым штурмом прямо сейчас. Есть миллион разных вещей, которые я хочу сказать, вещей, в которых было бы гораздо больше смысла, но то, что слетает с моих губ, удивляет нас обоих.

— Спасибо.

Нет такого слова, чтобы описать выражение его лица. Может быть, Деклан выглядит ошеломленным.

— Что?

— Я сказала «спасибо»... Если то, что ты мне только что сказал, правда, то ты спас мне жизнь. Я у тебя в долгу.

Деклан смотрит на меня так, словно я — инопланетянин, который только что приземлился на его лужайке и сообщил, что ему срочно нужны его почки, иначе вымрет целая раса разумных существ в какой-нибудь далекой галактике.

Я произношу с нажимом:

— И говорю это не для того, чтобы разозлить тебя.

— Знаю.

— О. Отлично. Так что.

— Что так.

Мы пристально смотрим друг на друга. Я ощущаю каждый сантиметр кожи на своем теле. Желудок как будто только и ждал подходящего случая, чтобы громко заурчать в неловкой тишине.

— Тебе нужно поесть. — Деклан качает головой, как будто осознание этого заставляет его злиться на себя за то, что он не подумал об этом раньше.

— Да. Пожалуйста.

— Что-нибудь еще?

Когда я колеблюсь, Деклан говорит:

— Сообщу твоей подруге, что ты в безопасности.

Я не понимаю этого вежливого, заботливого похитителя. Что случилось с рычащим придурком?

— Спасибо. Еще раз. Но это не то, о чем я думала. — Деклан видит, что мне неловко, и приподнимает брови в ожидании. — Мне нужны туалетные принадлежности. Девчачьи штучки.

— Просто пришли мне список. Я достану все, что тебе нужно.

Я так сильно удивлена этим, что просто не могу держать вопрос в себе:

— Ты купишь мне тампоны?

Его губы странно дергаются. Он что, старается не улыбаться?

— Нет. Я пришлю Кирана.

— Только не Кирана.

— Почему нет?

— Я пытаюсь расположить его к себе.

— Это еще зачем?

— Ничто так не ранит мужскую гордость, как то, что его считают слабаком в кругу друзей. Я не хочу смущать его больше. Я и так его опозорила.

Деклан наклоняет голову, что он делает всякий раз, когда по-настоящему смотрит на меня. У него пронизывающий взгляд. Изучающий. Понимающий.

Это приводит меня в замешательство.

— Возможно, я просто хочу заставить Кирана влюбиться в меня и вытащить меня отсюда, понятно? Боже.

Деклан хихикает, качая головой.

— Понятно. — Затем тяжело вздыхает, проводит рукой по волосам и, кажется, собирается с духом. Выпрямляясь во весь рост и разглаживая рукой галстук, он расправляет плечи и выпячивает челюсть.

Меня поражает, что он не хочет возвращаться на улицу. Не потому что хочет остаться со мной, а потому что он боится того, что или кто его ждет снаружи.

Когда Деклан поворачивается, чтобы уйти, я импульсивно говорю:

— Эй. Гангстер.

Он оборачивается, его улыбка меркнет.

— Да, девочка?

— Ты справишься с этим. — Он слегка хмурится, не понимая. — Ты меня слышал. Что бы ты ни собирался сделать, у тебя все получится на отлично. Просто сделай глубокий вдох и вспомни, кто ты, черт возьми, такой.

Выглядя ошеломленным, Деклан тихо повторяет:

— Вспомнить...

— Это то, что я всегда повторяю себе, когда не чувствую себя на все сто. Помни, кто ты есть.

Могу точно сказать, что он не хочет спрашивать, но любопытство берет верх.

— И кто же ты? — спрашивает меня Деклан.

— Я такая одна, единственная из тех, кто когда-либо был или когда-нибудь будет. Почти как ты. Одним словом, я незаменима.

Деклан приоткрывает рот и продолжительно молча смотрит на меня.

— В детстве тебя точно роняли головой вниз. Это все?

Не могу не улыбнуться глубине его изумления.

— Нет. Меня никто не ронял. Я была средним ребенком, так что меня в основном просто игнорировали. Но я научилась быть самой себе чирлидершей, и знаешь, что? Чем больше ты пытаешься поверить в себя, тем больше у тебя это на самом деле получается. Твой мысленный диалог начинает звучать громче. Ты должен сохранять позитивный настрой. Так что просто выйди туда, скажи себе: «Я справлюсь с этим», и поверь в это. С тобой все будет в порядке.

Теперь Деклан, кажется, рассержен.

— Ты говоришь мне ободряющую речь?

— Ты выглядишь так, будто тебе это не помешало бы.

Он категорически заявляет:

— Ты определенно не с этой планеты.

— Спасибо.

Деклан раздражен моей саркастической улыбкой, и на лице снова это выражение... взгляд, способный расплавить сталь. Бормоча что-то себе под нос, он разворачивается, рывком открывает дверь и выходит, захлопнув ее за собой.

8 ДЕКЛАН

Примерно через десять минут начинают приходить сообщения.

«Мне жаль, что я так сильно тебя раздражаю».

Когда я игнорирую это сообщение, она присылает другое.

«Ладно, слово «извини» может быть сильно преувеличено. Вот список того, что мне нужно». Она присылает такой длинный список, что я жалею, что дал ей телефон. Список включает в себя определенные предметы одежды, косметики, туалетных принадлежностей и продуктов питания. Органические продукты, если быть точным, экзотические блюда, о которых я никогда не слышал, с такими названиями, как рамбутан, черимойя и агуахе⁶. Плюс четыре разных сорта капусты.

Следует пауза не более чем на пять минут, затем сообщения начинаются снова, с промежутком всего в несколько мгновений между каждым из них.

«Ты уже сообщил Натали, что со мной все в порядке? Я беспокоюсь за нее».

«Шон жив? Я не видела, как он выходил из лимузина. Я беспокоюсь и о нем тоже».

«Почему в твоей спальне нет телика?»

«Знаешь, есть и другие производители костюмов, кроме Armani».

«Помни: ты заслужил это».

В конце концов мне приходится выключить звук, потому что все продолжают странно пялиться на меня. Я стою в комнате, в которой, по меньшей мере, тридцать ирландских гангстеров, пришедших засвидетельствовать свое почтение, а мой телефон разрывается, как у какого-нибудь подростка в разгар эмоционального срыва.

Я отвечаю: «ТЫ СО МНОЙ НЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ, ПОМНИШЬ?»

Она отправляет в ответ эмодзи со средним пальцем.

Я, блядь, не могу поверить, что это недоразумение случилось в моей жизни.

9 СЛОАН

Через тридцать минут после ухода Деклана входит Киран, неся поднос с едой. Он ставит его на кофейный столик и разворачивается, чтобы уйти.

— Киран? — Он останавливается как вкопанный. Не оборачивается ко мне, просто выдыхает в ужасе. — Хотела поинтересоваться, как ты себя чувствуешь.

Повисает пауза, затем он произносит с характерным сильным ирландским акцентом:

— Повтори еще раз?

— Твой нос. Ты в порядке?

Он поворачивается ровно настолько, чтобы хмуро посмотреть на меня через плечо и произносит фразу с последним гэльским словом:

— Перестань вести себя как «слизняк⁷».

Хлоп. Какое прекрасное сравнение.

— Без понятия, как это переводится на английский, но я предполагаю, что это точно не комплимент.

— Ты не уймешься, девочка.

— Гм. Хорошо?

— Плоская, как шиллинг⁸, не так ли, девочка?

Очевидно, мы собираемся пробежаться по всей гамме малоизвестного мне ирландского сленга, прежде чем я смогу ответить утвердительно или отрицательно на его выпады. Мне нужно срочно сдвинуть разговор с мертвой точки.

— Крем с арникой поможет справиться с синяками. И помни, лед — твой друг.

Киран смотрит на меня так, словно пытается решить, засунуть ли мою руку в мусоропровод или переехать меня внедорожником.

Когда я посылаю ему обаятельную улыбку, он ворчит себе под нос и уходит.

Я проверяю дверь после того, как тот захлопывает ее за собой, но она заперта. Не повезло.

Поднос, который Киран оставил, наполнен разнообразными закусками, которые понравились бы любому пятнадцатилетнему мальчику. Банка кока-колы, пакетик M&Ms со вкусом арахисовой пасты, большой пакет вяленой говядины, пакет картофельных чипсов Lay's для вечеринок и банка соуса ранч.

Теперь понимаю, почему уДеклана такие перепады настроения. В течение часа после каждого приема пищи у него резко повышается уровень сахара в крови.

Здесь нашелся также — о ужас! — сэндвич с болонской колбасой⁹ на белом хлебе с ломтиком того сорта американского сыра, который поставляется в индивидуальной пластиковой упаковке и легко останется съедобным в течение следующего ледникового периода благодаря всем консервантам, содержащимся в его блестящей кожуре ядрено-оранжевого цвета.

Я снимаю с бутерброда болонскую колбасу и нюхаю ее. Особо ничем не пахнет, так как поверх нее намазан толстый слой майонеза. Я вытираю весь майонез одной из салфеток, которые прилагаются к подносу, затем откусываю кусочек мяса.

Оно такое соленое, что у меня, наверное, прямо сейчас начинается отек лодыжек. Как это можно вообще назвать едой?

Я выплевываю то, что запихнула в рот, затем отправляю Деклану еще одно сообщение.

«Если ты пытаешься меня отравить, то у тебя получилось».

Он не ответил ни на одно из прочих сообщений, так что на этот раз я тоже ничего не жду. Но через несколько секунд приходит ответ.

«Наконец-то, несколько хороших новостей».

Я отвечаю на этот выпад с улыбкой:

«О, смотрите-ка, кто тут у нас снова хохмит. Можно ли утверждать, что в твоем чувстве юмора есть толика утраченного очарования?»

Его ответ приходит так быстро, что не уверена, как ему удалось его напечатать.

«Пожалуйста, не перебивай меня, пока игнорирую тебя».

На это я только смеюсь в голос.

«Молодец, старикан. Кстати, сколько тебе лет?»

«Относительно других - сорок два. Относительно тебя, мне кажется, что сорок две сотни».

Он старше, чем выглядит. Улыбаясь в экран телефона, я бормочу:

— Ой. Дикарь.

Я раздумываю, не отправить ли что-нибудь еще в ответ, но решаю оставить за ним последнее слово. Может быть, это поднимет Деклану настроение, когда я увижу его в следующий раз.

Наверное, нет, но я попробую.

В шкафчике под раковинами в его огромной ванной комнате нахожу аспирин, неоспорин, перекись водорода и бинты. Я запиваю две таблетки аспирина глотком воды из-под крана, затем принимаю душ. Конечно, сначала заперев дверь ванной.

Закончив с душем, вытираю волосы полотенцем, снова надеваю трусы Деклана, рубашку и сажусь на унитаз, чтобы заняться подошвами ног. Я дезинфицирую их перекисью, смазываю антибактериальным кремом и накладываю повязку на несколько самых серьезных порезов.

Затем, когда мне больше нечего делать и нет телевизора, который можно было бы посмотреть, решаю попытаться хорошенько выспаться.

Я уже перерыла все его ящики. Деклан не хранит ничего личного в личном пространстве, что само по себе кажется мне весьма занимательным. Ни фотографий, ни книг, ни украшений, ни записок. Ни один предмет в спальне Деклана не позволяет сказать, что он здесь живет. Если не считать его одежду, аккуратно развешанную в шкафу, причем с такой дотошной аккуратностью, сложенной в ящиках, что только по ней можно было определить, что здесь обитает мужчина. Все остальное здесь было нейтрально заряжено.

Обезличено.

Деклан мог бесследно исчезнуть в любой момент, и никто никогда не узнал бы, что он был здесь.

В чем, возможно, и был весь смысл.

Но именно это подстегивает мое любопытство. О нем и его жизни, о том, что могло заставить мужчину так обезличиться в своем собственном доме. Может быть, у него в гостиной чертова туча семейных фотографий, но почему-то я в этом сомневаюсь.

Почему-то я сомневаюсь, что у него есть семья. То есть, не считая мафии. Помимо своих братьев по оружию, Деклан очень похож на волка-одиночку.

Мне не всегда можно много чего сказать, но я всегда интуитивно разбиралась в людях. И если интуиция меня не подводит, то у человека, который держит меня под своей крышей, секретов больше, чем обычно бывает у человека его положения.

Я подозреваю, что в его пресловутом шкафу найдутся не только скелеты. Там запросто поместятся кладбища костей и секретов.

Откинув угол черного шелкового одеяла, я забираюсь на кровать и устраиваюсь поудобнее. После того, как я лежу неподвижно в течение нескольких минут, автоматическое освещение гаснет. Я погружаюсь в сон под звуки своего урчащего желудка.

Некоторое время спустя я просыпаюсь от звука дыхания рядом со мной.

Даже не открывая глаз, я знаю, что это Деклан. Аромат мяты с перчинкой сразу выдает себя, как и тепло, которое он излучает. Температура тела этого парня всегда на максимуме.

Через мгновение Деклан говорит хриплым от усталости голосом:

— Комнаты для гостей заняты. Как и диван. И я не могу заснуть, сидя в кресле.

— Я и не собиралась предлагать тебе этого.

Некоторое время мы молчим, пока он не произносит:

— Ты ничего не съела.

— Мне не хотелось бы заработать диабет.

Шорох на подушке рядом с моей заставляет меня открыть глаза — Деклан лежит на спине с повернутой головой и смотрит на меня. Он снял пиджак и ботинки, но в остальном почти полностью одет. На его челюсти пробивается темная щетина. Отяжелевшие веки скрывают голубизну его глаз. Он очень, очень красив.

— Ты не беспокоишься о том, что проснешься рядом со мной в постели?

Я зеваю.

— Я ведь тебе не нравлюсь. Ты мне не нравишься. Вероятность случайного изнасилования сводится к нулю.

— Многие занимаются сексом с теми, кто им не по душе.

— Перестань звучать так расстроенно. Я не оскорбляю твое мужское достоинство. Я уверена, ты мог бы изнасиловать меня, если бы захотел, но знаю, что ты этого не сделаешь. К тому же, ты дал мне слово, что не причинишь мне вреда. Так что не собираюсь беспокоиться еще и об этом.

Я старательно игнорирую небольшую интермедию в его шкафу, потому что кто, черт возьми, знает, что там было? Это не я.

Деклан поворачивает голову, смотрит в потолок и через некоторое время говорит:

— Ты чокнутая.

— Спасибо.

— Господи. Ты считаешь, что каждое оскорбление — это комплимент. Твое эго похоже на тефлон.

— Тефлон? Нет. Что-нибудь гораздо более жесткое, чем тефлон.

— Серьезно, как ты можешь быть такой чертовски равнодушной ко всему? Единственный раз, когда ты разозлилась на меня по-настоящему, это когда я заткнул тебе рот своим галстуком. Но в ту минуту, когда снял его, ты поблагодарила меня и снова стала... собой.

В его голосе слышится раздражение. Шокирующе.

— Я наилучшим образом использую то, что в моих силах, а остальное принимаю так, как это происходит¹⁰.

Между нами повисает долгое молчание. Хотя на самом деле в комнате не так уж тихо. На самом деле здесь довольно громко, громко и гулко, как в пещере, молчание отдается от стен эхом его недоверия.

— Ты... ты только что процитировала Эпиктета?

— Ты знаком со стоиками?

— Ты, блядь, издеваешься надо мной. Ты действительно цитировала Эпиктета.

— Хорошо, что у меня есть то тефлоновое эго, в наличии которого ты меня только что обвинял, потому что мои чувства были бы по-настоящему задеты прямо сейчас, гангстер. Размер моего интеллекта не обратно пропорционален размеру груди.

Деклан повышает голос.

— Тебя чуть не отчислили из колледжа. Черт возьми, ты завалила экзамен по английскому, а ведь это твой родной язык!

— Экзамен на уровень владения английским языком, — поправляю я. — И я провалила его, потому что это было слишком легко, как и остальные мои занятия.

Снова повисло молчание. Думаю, моя речь вполне могла бы сломать ему мозг.

— В этом нет никакого смысла. Ты понимаешь, что в том, что ты только что сказала, нет ни капли смысла, верно?

— Сначала сделай глубокий вдох. Твое артериальное давление поблагодарит тебя. Во-вторых, я из тех людей, которым нужен вызов. Я очень легко могу заскучать. — Я ненадолго замолкаю. — Я бы сказала тебе, что это типично для людей с IQ уровня «гений», но это заявление, скорее всего, выбесит тебя. Итак, мы притворимся, что я сказала это потому, что я по знаку зодиака Скорпион, и оставим все как есть. Подожди-ка, откуда ты узнал, что я завалила экзамен по английскому?

Его тяжелый вздох говорит о том, что Деклан предпочел бы быть привязанным к тюремному электрическому стулу с пальцем надзирателя, зависшим над кнопкой приведения стула в рабочее состояние, чем вести этот разговор.

— Я навел о тебе справки.

Заинтригована.

— Серьезно? Как очаровательно. Когда? Что еще тебе обо мне известно? О, так ты уже знаешь, что у меня IQ уровня «гений»!

— Чего бы я сейчас только не отдал за обширный инфаркт, — бормочет Деклан.

— Ты просто злишься, потому что я умнее тебя.

Когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, то обнаруживает, что я улыбаюсь. Что, конечно, снова выводит его из себя.

— Ты ни хрена не умнее меня.

— Нет? Какой у тебя IQ?

— Выше, чем у тебя.

— Конечно. Так говорят все парни. Подожди, дай-ка я угадаю. Сто тридцать.

Он сердито говорит:

— Я проверял его в тот период, когда еще был мелкой сошкой.

— И что. Сто сорок.

— Иисус, Мария и Иосиф.

— Ты продолжаешь звать их, но я не думаю, что они слышат тебя. Сто пятьдесят, — когда он просто лежит там, кипя от злости, я самодовольно говорю, — ах, меньше ста пятидесяти. Неудивительно, что ты злишься. Я намного умнее, чем...

Деклан перекатывается на меня, зажимает мне рот рукой и рычит:

— Для разнообразия прижми свою верхнюю губу к нижней. И. Веди. Себя. Тихо.

Первое, что приходит на ум, это то, что он снова на мне. Мы устанавливаем рекорды по наибольшему количеству телесных контактов между двумя людьми, которые не занимаются сексом.

Следующее, что приходит на ум, это... ничего. Я слишком занята своими чувствами. Мозг резко перестал работать. Я всего лишь кожа, кости и трепещущие нервы.

В его весе есть что-то восхитительное. Он такой солидный. Мне всегда нравились крупные мужчины, но Деклан больше, чем просто крупный. Он мышечный. Мощный. Жесткий.

Везде.

Мы устанавливаем зрительный контакт. Я чувствую это нутром.

Через мгновение Деклан грубо говорит:

— Ты — самый раздражающий человек, которого когда-либо встречал. — Я улыбаюсь ему. Поскольку его рука зажимает мне рот, Деклан это чувствует. Он бормочет что-то по-гэльски. Это не похоже на комплимент. — Я собираюсь убрать руку от рта. Ты будешь вести себя тихо? — Я киваю, стараясь казаться серьезной. — Обещаешь? — Помолчав, я решаю быть честной и качаю головой. — Тогда я и рукой не пошевелю.

Я смотрю на него большими, полными мольбы глазами, моргая, как застенчивая инженю¹¹.

— Нет.

Похоже, мы зашли в тупик. Поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову, что может сработать — впиваюсь пальцами в его ребра и щекочу его.

Деклан дергается, ругается и скатывается с меня, крича.

— Что за чертовщина?

Приподнимаясь на локтях, я улыбаюсь его ярости.

— Значит, у короля джунглей есть слабое место. Приятно это осознавать.

Сидя на другой стороне кровати, Деклан смотрит на меня так, словно хочет, чтобы моя голова разлетелась на мелкие кусочки.

— Не волнуйся. Я никому не скажу.

— Это карма? Меня наказывают за то, что я сделал в прошлой жизни.

— Ты веришь в реинкарнацию? Это интересно. Я всегда думала...

— Это была фигура речи! — орет Деклан.

— Знаешь, думаю, что твоя диета негативно влияет на твое настроение. Держу пари, тебе не хватает грубой пищи.

— Грубой пищи?

— Клетчатки.

— Знаю, что это значит, просто не могу поверить, что ты это сказала!

Я поджимаю губы и рассматриваю его.

— Вероятно, тебе также не помешало промассировать глубокую мускулатуру. Ты очень напряжен, если ты еще не заметил.

Свирепо глядя на меня, Деклан ровным голосом произносит:

— Интересно, почему бы это.

— Нет, я думаю, это было до меня. Ты ведешь нездоровый образ жизни. Неправильное питание. Слишком много стресса. Слишком мало спишь. Что-нибудь из этого звучит знакомо? Ты направляешься прямиком к тому сердечному приступу, о котором мечтал ранее.

Какое-то мгновение Деклан пристально смотрит на меня, затем наклоняется, упирается локтями в колени, роняет голову на руки и издает стон.

Я встревоженно наблюдаю за ним. Что, если у него действительно случится сердечный приступ? Божечки. Я буду заперта здесь с его большим мертвым трупом до тех пор, пока Киран не решит проверить мой статус, кто знает, через сколько дней.

Мне следует быть с ним помягче. Покладистее… Я подползаю по матрасу к тому месту, где сидит Деклан, встаю на колени и впиваюсь большими пальцами в твердые, как камень, мышцы его плеч.

Он напрягается.

— Просто переведи дух, гангстер. Я знаю, что делаю. Ты сможешь поблагодарить меня позже.

Напряженный и молчаливый, Деклан совершенно неподвижно сидит на краю кровати, пока я провожу пальцами по его трапециевидной мышце и спускаюсь к лопатке. Когда добираюсь до ромбовидной мышцы, Деклан вздрагивает, резко втягивая воздух.

— Извини. Лучше? — бормочу я.

Ослабляя нажим, двигаюсь вокруг напряженной мышцы медленными кругами, пока не слышу, как Деклан облегченно выдыхает. Когда мышца внезапно поддается под пальцами, расслабляясь, он тихо стонет.

Это полный удовольствия звук. Мой пульс учащается в ответ.

Я перехожу к другому его плечу и повторяю процесс, массируя напряженные мышцы, вдавливая пальцы в их каменную твердость, пока не чувствую, что они расслабляются. Когда я провожу большими пальцами ниже по его средней части спины и позвоночнику, Деклан издает вздох, настолько полный сдерживаемого напряжения, что мне почти жаль его.

— Вот, — тихо говорю я. — А как насчет этого?

Я обхватываю обеими руками его толстую шею сзади и сжимаю. На мой порыв он издает очередной тихий стон.

Я решаю, что мне нравится этот звук, и начинаю медленно водить большими пальцами по основанию его черепа по обе стороны от позвоночника, там, где его голова переходит в шею. На этот раз он не стонет, а издает звук, похожий на рычание сонного медведя, низкое, мужское урчание в его груди.

— Хорошо?

После паузы Деклан бормочет:

— Хорошо.

Я не уверена, почему его заявление меня так радует. Я продолжаю, провожу пальцами по его затылку, по густым волосам, массирую череп — он такой же большой, как и все остальное, этот парень башковитый — пока не добираюсь до висков.

Затем Деклан замирает, снова весь напрягаясь. Именно тогда я понимаю, что наклонилась так далеко вперед, что прижимаюсь к его спине.

В общем и целом это не было бы проблемой, только вот я не ношу лифчик. И мои соски затвердели. Что он, очевидно, заметил.

Я отстраняюсь, пока сердце бешено колотится. Сажусь на корточки, скрестив руки на груди, и жду, когда он что-нибудь сделает или скажет. Жду, что Деклан скажет мне, что я его раздражаю, или накричит на меня, или выйдет из комнаты и хлопнет дверью.

Но он только сидит и молчит.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь переползти обратно через кровать и нырнуть под одеяло, чтобы спрятаться от смущения, Деклан говорит:

— Спасибо. — Он говорит это едва слышно. Но звучит искренне. Я испытываю облегчение, но также и смущение, потому что понятия не имею, о чем он думает.

— Не стоит благодарности.

Снова повисает трескучая тишина.

— Я отправлю тебя домой, как только разберусь с логистикой.

Это меня удивляет.

— Но разве ты не хотел устроить мне допрос? Разве не поэтому ты приложил столько усилий, чтобы доставить меня сюда?

— Это была идея Диего.

— Диего был твоим боссом?

— Ага.

— И теперь Диего... — Я не осмеливаюсь сказать «мертв», но он все равно это понимает.

— Ага.

— Верно. Я сожалею о твоей утрате.

Он поворачивает голову.

— Почему? Ты его не знала.

— Нет, но я знаю тебя.

— А какое это имеет значение?

— Мне не по душе видеть чьи-то страдания, даже если этот кто-то — мой похититель.

Деклан снова начинает злиться. Я это чувствую. Атмосфера меняется в зависимости от его характера. Она становится напряженной и зловещей, как это бывает при приближении шторма.

— Почему это тебя злит? Я не лгу.

Деклан хрипло говорит:

— Я знаю, что не лжешь. Вот почему это меня и злит.

— Не понимаю.

— И не ожидал, что поймешь. — Он встает, надевает ботинки и пальто, подходит к двери и выходит, тихо прикрывая дверь за собой.

10 ДЕКЛАН

Когда я возвращаюсь в гостиную, Киран бросает один взгляд на мое лицо и фыркает:

— Она и до тебя добралась, да?

И как.

Я знаю, он имеет в виду, что она добралась до меня таким образом, что мужчине хочется броситься в бассейн с акулами, чтобы спастись, потому что быстрая насильственная смерть предпочтительнее медленной, мучительной смерти от нахождения в ее обществе.

Но Слоан добралась до меня другим способом. Все гораздо хуже. И гораздо опаснее, чем бассейн с акулами.

Она добрая. Она беспокоится о других людях. Замечает их боль. Она сопереживает — даже своему гребаному похитителю. А еще она забавная. Забавная, сообразительная и умная. Черт возьми, она знает Эпиктета, а его никто не знает.

Хуже всего то, что она совершенно невозмутима. Это что-то вроде ее сверхспособности. Слоан просыпается в постели, я рядом с ней, и все, что она делает, — это зевает.

Гребаный зевок. Кто эта женщина? Злясь на себя за то, что заинтригован, я начинаю перечислять:

Это та женщина, из-за которой погибли четверо моих людей.

Это та женщина, которая развязала войну между всеми семьями.

Это женщина, которая якшается с членами русской мафии и всю жизнь является лучшей подругой подружки главы русской мафии.

Женщина, которая не может закрыть рот больше чем на десять секунд за раз.

Женщина, которая не «заводит» бойфрендов.

Женщина с великолепными зелеными глазами и ногами, которые способны идти дни напролет, и парой пышных сисек, которые просто умоляют, чтобы их сжали, облизали и...

— Принеси мне виски, — рявкаю я Кирану таким тоном, словно приказываю ему вместо этого достать мне пистолет. Он неторопливо уходит, качая головой.

Черт побери! Я на взводе.

Когда он возвращается с напитком, я выпиваю его одним глотком.

— Томми вернулся из магазина?

— Ага.

— Отлично. Приготовь еще один поднос и отнеси его ей.

Киран корчит гримасу.

— Почему я?

— Ты ей нравишься.

Киран не был бы так шокирован, даже если бы я выпрямился и ударил его в живот.

— Я? Ах! Она расквасила мне нос!

— Она чувствует себя неловко из-за этого.

— Да? — Он делает паузу. — Она об этом мне сказала. Я думал, тянет меня за яйца. Решила постебать.

— Нет.

— Гм. — Киран что-то обдумывает некоторое время, затем пожимает плечами. — Ну, я довольно симпатичный.

Боже милостивый, и он туда же.

Мой хмурый взгляд заставляет его поспешно удалиться на кухню.

Я стараюсь уделять внимание всему, что необходимо сделать, — телефонным звонкам, встречам и стратегическому планированию. Но все, о чем могу думать, — это зеленоглазый демон в моей постели, облаченный в мою одежду, лежащий под моим телом и улыбающийся мне.

Снимающая напряжение с плеч удивительно сильными руками.

Которая тихо спрашивает меня: «Хорошо?»

Я должен увести ее из этого дома, пока член не заставил меня сделать какую-нибудь глупость.

В жизни, полной непростительных грехов, переспать с врагом было бы самым худшим из возможных вариантов развития событий.

11 СЛОАН

Я пытаюсь решить, какую умную штуку написать Деклану, когда Киран возвращается с другим подносом. Он ставит его на кофейный столик рядом со всяким хламом. Когда Киран выпрямляется, то прочищает горло.

— Вот тебе... — Он бросает взгляд на поднос, морщась. — Еда.

— О, здорово. Спасибо. М-м-м, проростки пшеницы. И ты нашел капусту Лачинато!

— Я не могу приписать себе эту заслугу. Томми ходил по магазинам.

— Все в порядке. Ты принес ее сюда. Я ценю это.

Киран смотрит на меня, потом снова на поднос.

— Ты правда собираешься это есть?

— Это супер вкусно. Там полно витаминов. Хочешь попробовать?

— По виду напоминает подстриженный газон.

— Нет, это правда вкусно. Я обещаю. Хотя тебе, вероятно, не понравилось бы это в сыром виде. К этому нужно немного привыкнуть. Но я могла бы приготовить тебе немного. Обжарить с небольшим количеством чеснока и оливкового масла... это божественно вкусно.

Киран смотрит на меня со странным выражением лица. Я не могу сказать, в ужасе он или ошеломлен.

— Может быть, Деклан позволил бы мне воспользоваться кухней. Люблю готовить. Я могла бы приготовить немного еды для всех вас, для всей команды. Когда вы в последний раз ели домашнюю еду? — Киран открывает рот, на мгновение задумывается, затем закрывает его. — Я так и знала. Послушай, попробуй уговорить Деклана пустить меня на кухню, и я приготовлю тебе чего-нибудь вкусненького, хорошо? А если он скажет «нет», просто скажи ему, что у нас с тобой соглашение. Помнишь в самолете? Если тебе нужно, чтобы я что-то сделала, просто попроси меня. Твой босс любит выкрикивать приказы везде и всюду, и это действительно не мое дело, но мы с тобой прекрасно ладим.

— Ладим...

— Это значит, что мы друзья.

Он не смог бы выглядеть более удивленным, даже если бы постарался.

— Мы друзья?

— Да.

— А?

— Верно. Так что, если Деклан скажет, что я не могу пойти на кухню, потому что там есть ножи, и он думает, что я нападу на него с тесаком, ты можешь просто попросить меня отдать их тебе, и ножей больше не будет. Или что-то в этом роде. Это всего лишь пример. Я хочу сказать, что выполню все, о чем ты попросишь, потому что знаю, что ты попросишь меня. Проявив уважение. Верно?

— Э-э... точно.

Киран понятия не имеет, что происходит. Честно говоря, нет ничего более очаровательного, чем сбитый с толку мужчина. Особенно когда эти мужчины огромны и вооружены до зубов.

Я улыбаюсь, еще раз благодарю его и провожаю до двери. Он уходит в тумане неуверенности.

Двадцать минут спустя, как раз когда я заканчиваю разбираться с едой, врывается Деклан и огрызается:

— Что ты сделала с Кираном?

— Я? — невинно спрашиваю.

— Да, ты.

— Что ты имеешь в виду?

Деклан смотрит подозрительно, оценивая мой тон оскорбленного удивления.

— Я имею в виду, что он пришел в эту комнату, работая на меня, и вышел из нее, работая на тебя. Он вдруг возомнил себя твоим чертовым дворецким!

— Я предпочитаю термин «мажордом».

Деклан прищуривается.

— Не испытывай судьбу, девочка.

— О, не морочь мне голову, гангстер. Я просто сказала ему, что хотела бы приготовить для него что-нибудь, вот и все. Можно ли винить парня за то, что он хочет поесть домашней еды? — пока Деклан молча стоит, возмущенно глядя на меня, я добавляю, — думаю, ему нужен кто-то, кто присмотрел бы за ним. Я предполагаю, что его артериальное давление тоже временами шкалит.

Я почти воображаю, как у Деклана от злости выпадают волосы, прядь за прядью.

И лишь улыбаюсь ему.

— Есть какие-нибудь новости об одежде, которая мне была нужна? Я бы убила за пару штанишек для йоги прямо сейчас.

— Тебе, наверное, не стоит сейчас упоминать слово «убить», — бормочет Деклан.

Боже, это так приятно — проникать ему под кожу. Возможно, это будет моя новая любимая вещь. Я улыбаюсь ему еще шире.

— Знаешь, что я думаю?

— Что бы ты ни собиралась сказать, не говори этого.

— Думаю, тебе просто нужен был предлог, чтобы вернуться сюда и увидеть меня.

— А я думаю, что назвать тебя идиоткой было бы чересчур доверительным прозвищем, применимым к тебе.

Я смеюсь.

— Хороший вопрос. Сколько времени тебе потребовалось, чтобы понять, как пользоваться Интернетом, чтобы найти эту шутку, дедушка?

— Твои родители — брат и сестра?

— О, смотри, наконец-то у нас есть что-то общее!

Его лицо идет красными пятнами. Он сжимает и разжимает руки по бокам. Деклан стоит там, уставившись на меня в немигающей, безмолвной ярости, тяжело дыша и еще сильнее стискивая зубы.

Наконец-то я этого добилась. Деклан вот-вот упадет замертво от ярости.

Я встаю, вытираю руки салфеткой и подхожу к нему. Глядя в его сердитое лицо, я говорю:

— Хотелось бы мне показать тебе трюк, который может помочь тебе справиться со стрессовыми ситуациями.

— И я бы хотел показать тебе подземелье изнутри, но мы не всегда можем получить то, что хотим.

— Помолчи минутку, гангстер.

— Ты первая.

Я закатываю глаза на его просьбу.

— Я пытаюсь быть здесь полезной.

— Мне не нужна была ничья помощь, пока не встретил тебя.

У меня милая улыбка.

— Ты имеешь в виду, пока не похитил меня. Как уже говорила, покажу тебе один трюк.

Я делаю медленный вдох на счет четыре, задерживаю дыхание на счет четыре, выдыхаю на счет четыре, затем жду следующего вдоха, пока не досчитаю до четырех.

Деклан смотрит на меня с отвращением.

— Поздравляю. Ты знаешь, как задерживать дыхание. Это пригодится после того, как я надену тебе на ноги цементные башмаки и брошу тебя в воду в гавани.

— Нет, глупыш, я дышу на четыре счета! Мой папа научил меня, как это делать.

— Твоему отцу пришлось учить тебя, как правильно дышать? Какой сюрприз. Жаль, что он сначала не накрыл твое лицо подушкой.

Я шлепаю его по твердым, как скала, бицепсам.

— Ты будешь меня слушать?

— Именно этим я и занимаюсь. В этом-то и проблема.

— Боксерское дыхание — это то, чему он научился на флоте. Это отличный способ успокоить нервы и настроить ум. Попробуй. Мы можем сделать это вместе.

— Я бы предпочел, чтобы меня сожгли заживо.

— Да ладно тебе! Клянусь, это работает.

Я поднимаю руки, широко разводя их и демонстративно делаю глубокий вдох. Деклан бормочет какое-то вудуистское проклятие. Я задерживаю дыхание, округляя глаза, а он на это лишь стонет. Когда выдыхаю, я медленно опускаю руки под беззвучный отсчет в своей голове. Он смотрит в потолок и вздыхает.

— Ты как раковая опухоль. Только без всей этой веселухи с химией.

Я тычу его пальцем в грудь.

— Просто попробуй. Я не думала, что ты из тех, у кого учащенное дыхание, но я начинаю думать, что ошибалась на твой счет.

Деклан опускает голову и пристально смотрит на меня.

— К твоему сведению, я знаком с боксерским дыханием.

Это выбивает ветер из моих парусов.

— А? — Мгновение мы смотрим друг на друга, пока я не оживляюсь. — Видишь, это сработало!

— О чем ты сейчас болтаешь?

— Ты больше не злишься. Ты успокоился.

— Как это сработало? Это не я был тем, кто так тяжело дышал.

— Я знаю, но наблюдение за тем, как я делаю боксерское дыхание, успокоило тебя. Вот насколько оно эффективно. Оно может даже воздействовать на других людей путем осмоса!

Мгновение Деклан пристально смотрит на меня, в голубых глазах мелькает непреодолимое желание совершить убийство. Его голос звучит хрипло:

— Могу тебе честно сказать, я никогда не встречал никого, похожего на тебя, девочка.

Моя улыбка могла бы ослепить мужчину.

— Не за что. Да, кстати, я тут подумала.

— Тебе не было больно?

— Посмотри, как ты быстро переключаешься! Я хорошо на тебя влияю.

— Если это ты так хорошо на меня влияешь, то должен немедленно покончить с собой.

Я отмахиваюсь от этого заявления.

— Думаю, поняла, почему ты продолжаешь утверждать, что я развязала войну. И ты ошибаешься.

Мгновение Деклан пристально смотрит на меня.

— У меня такое чувство, что я должен сесть прямо сейчас.

Я жестом указываю на ближайший стул.

— Чувствуй себя как дома.

— Ты ведь помнишь, что это мой дом, верно? Ты — моя гостья.

— Меня повысили с пленника до гостя? Круто.

— Нет. Это не то, что я... о, черт. Не бери в голову. — Деклан падает на стул и сидит там, как на приеме у Смерти, молясь, чтобы ему позвонили по телефону.

Я сажусь напротив Деклана и поджимаю под себя ноги. Когда он направляет хмурый взгляд на мои сложенные ноги, я просто улыбаюсь.

— Как и говорила. Эта война, в развязывании которой ты продолжаешь обвинять меня. Все началось с ужина в «Ла Кантина» — на озере Тахо, не так ли?.. — Он не отвечает. — Ладно, может быть, ты этого не знал. Или ты это знал и просто ведешь себя как обычно ослепительно обаятельно. В любом случае, помню, как Ставрос говорил мне, что назревает война. Ну, фактически, он мне не говорил, я случайно это услышала. Ладно, ладно, подслушивала его разговоры с его командой, но дело в том, что это было всего через несколько дней после перестрелки в «Ла Кантина», где были убиты несколько ирландских гангстеров. Та часть, о которой ты, очевидно, знаешь. — Я делаю паузу, изучая выражение его лица. — Почему ты притих?

— Я не планирую убийство во всеуслышание.

— Ха. Вернемся к мертвым ирландским гангстерам. Они подошли к нашему столику во время ужина и перекинулись парой слов со Ставросом. Не спрашивай меня, что было сказано, потому что все это было сказано на русском и гэльском, но вся эта потасовка началась в первую очередь из-за того, что один из ирландцев шлепнул меня по заднице, когда я шла рядом со Ставросом по пути к нашему столику, когда мы только вошли. Ставрос чуть не сорвался, но мне удалось уговорить его не связываться. Но все пошло наперекосяк, когда мистер «шлепни меня по заднице» снова появился в середине ужина.

Деклан наклоняется вперед и упирается локтями в колени. Он складывает пальцы домиком под подбородком и тихо говорит:

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что я точно знаю, что произошло в том ресторане?

— Откуда ты мог знать, если тебя там не было?

— Я знаю все.

— Значит, ты всеведущий? Я тебя умоляю.

— Дело в том, что я знаю, что ты стала причиной того, что все пошло наперекосяк с самого начала. Ты, покачивающая задницей в том крошечном белом платье, которое было на тебе надето. Ты, расхаживающая с важным видом, как будто это место принадлежит тебе. Ты, одарившая этой улыбкой мужчину, мимо которого проходила, хотя он уже был у тебя под каблуком.

Гнев разворачивается у меня в животе змеиными кольцами. Я откидываюсь на спинку стула и пристально смотрю на него.

— Это твоя маленькая неприятная манипуляция называется «обвинением жертвы». Не то чтобы я — жертва, но предпосылка верна, и это полная чушь собачья.

Его голос становится безапелляционным.

— Эти мертвецы - не чушь собачья.

— Нет, но ты, мужчина, объясняешь их смерть неизбежными последствиями того, что ты увидел мою задницу и улыбку. Мужчины, наставляющие оружие друг на друга из-за того, что женщина улыбнулась не в ту сторону, вызваны их инфантильным эго, неконтролируемой агрессией и завышенным чувством собственного достоинства, а не собственно женщиной.

Мы пристально смотрим друг на друга. Где-то в комнате тикают часы. Или, может быть, это и есть бомба, которую Деклан заложил для меня.

Выдерживая его жесткий взгляд, я говорю более мягко:

— Ты знаешь, что я права. И понимаю, что тебе было тяжело потерять своих парней. Но люди сами несут ответственность за свои поступки. Несправедливо — не говоря уже о неточности — возлагать вину за развязывание войны на меня.

Деклан закрывает глаза. Он молчит, как мне кажется, очень долго. Я понятия не имею, о чем думает, пока он тихо не произносит:

— Да.

Я чуть не падаю со стула. Когда он открывает глаза и видит мое лицо, его выражение мрачнеет.

— Я мог бы обойтись без этого чертова злорадства.

— Это больше похоже на шок. Но я попробую.

Деклан встает и начинает расхаживать взад-вперед. Я наблюдаю, как он в волнении расхаживает, и решаю позволить ему выпустить пар, не прерывая его. Похоже, он мозгует что-то важное в своей гигантской башке. Если мне повезет, это может пойти мне на пользу.

Деклан резко останавливается и смотрит на меня свысока. Безжалостный диктатор не мог бы выглядеть более властным.

— Расскажи мне все, что ты знаешь о Казимире Портнове, — приказывает Деклан.

— Первое: нет. Второе: зачем?

— Потому что он — мой враг. А ты — моя пленница. И ты его знаешь.

— Да, я действительно его знаю. Он — мой друг, — когда от этого у Деклана темнеют глаза, я говорю, — ладно, фактически мы не друзья-приятели. Я только формально встречалась с ним в тот единственный раз на том злосчастном ужине. Но моя подруга влюблена в этого парня, а она —необычайно хороший человек. Она практически «Мать Тереза». Если он ей нравится, он не может быть таким уж плохим.

— Влюбленные женщины, как известно, плохо разбираются в людях, — Деклан говорит это так мрачно, с такой неприкрытой болью за словами, что это заставляет меня остановиться и задуматься.

— А ты стреляный воробушек?

Деклан пропускает мое замечание мимо ушей и спрашивает:

— Как твоя подруга познакомилась с ним?

Я замолкаю, чтобы взять себя в руки, зная, что то, что собираюсь сказать, не пройдет для меня гладко. И одному богу известно, как отреагирует Деклан, учитывая, в каком он настроении. Но это должно быть сказано.

Просто есть некоторые границы, которые нельзя пересекать.

Я смотрю прямо в его льдистые голубые глаза.

— Я говорю это не из неуважения к тебе, а из любви и преданности к моей подруге. Не твое гребаное дело.

Когда Деклан открывает рот — без сомнения, чтобы выкрикнуть угрозу в мой адрес, — я перекрикиваю его громким голосом.

— Я никогда, никогда, ни за что на свете не предам Натали. Делай со мной, что хочешь. Бей, мори голодом, держи взаперти в этой комнате вечно, мне все равно. В ней все лучшее, что есть во мне, и она — лучший человек, о дружбе с которым я когда-либо могла мечтать, и я люблю ее как сестру. Я беру свои слова обратно — я люблю ее больше, чем свою сестру. И не в лесбийско-гейском смысле, прежде чем ты снова начнешь мне трындеть об этой розовой любви. Просто люблю ее. А это значит, что не предам ее. Это значит, что я не буду рассказывать тебе ни хрена о ней или ее мужчине, как бы тебе это ни не нравилось.

Я встаю с намерением повернуться к нему спиной и уйти, но этот план вылетает в трубу, когда комната скользит вбок и начинает яростно вращаться.

Потом все погружается во тьму, и я падаю.

12 ДЕКЛАН

Все происходит молниеносно.

Мгновение - и она уже на ногах. В следующее мгновение она оседает на пол, ее ноги подкашиваются, как будто у них нет костей. Выражение ее лица в мгновение ока меняется с раздраженного на удивленное.

Не страх. Не шок. Просто удивление, как будто Слоан думает, что это что-то новенькое, прямо перед тем, как потерять сознание.

Инстинкты заставляют меня реагировать без необходимости думать. Я подхватываю ее и опускаю на ковер. Она совершенно обмякла в моих объятиях. У нее отвисает челюсть. Ее лицо бледное.

Несколько минут назад я заметил, как краска отхлынула от ее лица, но приписал это к гневу на меня. Это кажется чем-то гораздо более зловещим.

Я должен был догадаться. Это не та женщина, которая расстраивается из-за ссоры. Или от чего-либо еще. Годзилла мог бы вломиться в дверь, и она, вероятно, спокойно велела бы ему отвалить, а потом сразу же вернулась бы к тому, чем занималась до его вторжения.

Заключает сделку с дьяволом ради душ всех, кто вызвал ее неудовольствие или что-то в этом роде.

— Малышка. Девочка, ты меня слышишь?

Я слышу, каким грубым и встревоженным звучит мой голос, но я слишком занят, сосредоточившись на ней, чтобы обращать на это внимание. Склонившись над ней на четвереньках, я убираю прядь темных волос с ее лица. Слоан ни на что не реагирует. Я легонько шлепаю ее по бледной щеке.

Ее глаза беспокойно двигаются под веками. Она издает едва слышный стон. Веки трепещут, затем ресницы поднимаются, и она смотрит на меня снизу вверх. Ее взгляд затуманен и расфокусирован.

— О, вау, — шепчет Слоан, судя по голосу, впечатленная. — Такие голубые. — Что-то в ее ошеломленном выражении лица вызывает тревожный звоночек в глубине моего сознания.

— С тобой все в порядке? Ты можешь сесть?

Слоан медленно моргает. Затем она улыбается и протягивает руку, чтобы коснуться моего лица. Она нежно проводит пальцами по щеке к подбородку, затем вздыхает от удовольствия. Она снова закрывает глаза, улыбаясь.

Что-то идет не так.

— Я собираюсь переложить тебя, девочка.

Я поднимаю ее, несу через комнату и укладываю на кровать, устраивая ее голову на подушке. Когда мои пальцы касаются ее затылка, она издает едва слышимый звук, указывающий на то, что ей дискомфортно.

Черт побери! На ее затылке большая шишка. Нахмурившись, я осторожно провожу кончиками пальцев по опухшему месту. Слоан вздрагивает, затем открывает глаза и пронзает меня холодным взглядом.

— Я в курсе, что неотразима, гангстер, но перестань ласкать меня. — Она замолкает. — Почему у тебя такой встревоженный вид?

— Ты упала в обморок.

Это заставляет ее смеяться.

— Умоляю тебя. Я бы никогда такого не сделала.

— Назови последнее, что ты помнишь?

Она снова делает паузу, чтобы подумать.

— Говорю тебе отсосать у меня. Фигурально выражаясь.

— Что-нибудь после этого? Нравится прикасаться к моему лицу?

Она морщит нос. Это почти очаровательно.

— Ты снова накачал меня наркотиками, чтобы заставить замолчать?

— Вопреки моему здравому смыслу, нет.

— Я бы ни за что не прикоснулась к твоему лицу, если бы не пыталась выцарапать тебе глазные яблоки.

Когда продолжаю молчать, ее глаза расширяются в тревоге.

— Нет.

— Ага. Погладила меня пальцами по щеке, как будто моя щека из меха норки, — чтобы посмотреть, как она с этим справится, я вставляю, — ты также говорила мне, какой я красивый.

Ее улыбка возвращается.

— Теперь я знаю, что ты лжешь.

Слоан не считает меня красивым? Это обижает. Конечно, меня не волнует ее мнение, просто женщины всегда говорят мне, какой я красивый.

Подождите-ка. Забыл. Она не женщина. Она - разъяренная банши, которая съедает мужское здравомыслие на ужин.

— Тогда расскажи мне, как получилось, что ты лежишь на кровати.

Слоан оглядывается по сторонам, словно пытаясь вспомнить. Когда ее глаза снова встречаются с моими, я вижу ее разочарование.

— Гребаный асфальт.

— Попробуешь еще раз?

— Ударилась головой о землю на парковке, когда ты вытащил меня из машины и уронил. На самом деле, ударилась по нему очень сильно. Я думаю, что, возможно, потеряла сознание еще до того, как ты накачал меня кетамином.

Мне не нравится, как это звучит, но в одном она ошибается. Мне кажется странно важным поправить ее.

— Не я вытаскивал тебя из машины.

— Да, ты, это был ты, я видела… Ой. Теперь, когда ты упомянул об этом, я не видела лица человека, который это сделал.

— Это был не я.

— Тогда кто же это был?

— Почему тебя это волнует?

— Чтобы мне знать, на ком срывать свою злость.

Киран был тем, кто вытащил ее из «бентли» Казимира и высадил, прежде чем бросить в наш внедорожник, но я не собираюсь сообщать ей об этом.

С другой стороны, может быть, Слоан вычеркнет его из списка лучших друзей, и все вернется на круги своя. У него действительно хватило наглости предложить мне впустить ее на кухню, чтобы она для нас готовила.

Как будто это не вызовет бунта, если попытаюсь угостить своих людей кроличьим кормом, который она ест.

Но я решаю, что последнее, что кому-то сейчас нужно, — это эта болтливая банши Динь-Динь, затевающая против него вендетту. У нас и так достаточно проблем.

— Забудь об этом. Но я собираюсь привести сюда врача, чтобы тот осмотрел тебя.

Я помогаю ей сесть. Щеки Слоан розовеют, и это хорошо, но она все еще выглядит немного дрожащей. Я подавляю нелепое желание ободряюще обнять Слоан и вместо этого отступаю назад.

Слоан смотрит на меня снизу вверх, прищурившись.

— Ты сказал «врач»?

— Только не говори мне, что у тебя ко всему прочему развилась тугоухость.

— Нет, с ушами все в порядке. Просто удивлена.

— Из-за чего?

— Что ты делаешь это для меня. — Слоан смотрит на меня как-то странно. У нее такой вид, как будто она благодарна. Как будто…

Я ей нравлюсь. Что является чистейшей фантазией с моей стороны. Эта женщина презирает меня. Возможно, я тоже приложился головой об асфальт.

— Мертвой ты мне без надобности. — Мой голос звучит хрипло.

— Какая разница, если я помру? Ты сказал, что работаешь над тем, чтобы вернуть меня домой. Я тебе больше не нужна. Верно?

В ее голосе звучит любопытство. Или это подозрение? Не могу сказать.

— Я не говорил, что ты мне не нужна. — Как только произношу это, меня охватывает ужас. Точно знаю, как плохо это прозвучало.

Если бы этого не произнес, выражение лица Слоан подсказало бы мне.

Зелеными глазами, острыми, как лезвие ножа, она пронзает меня и говорит:

— Значит, я тебе действительно нужна? Для чего именно?

Я рычу:

— Для тренировки в стрельбе по мишеням.

У нее жесткий взгляд. Немигающий. Нервный.

Она еле слышно спрашивает:

— Гангстер... ты в меня влюблен?

— Нет...

— Потому что никто не стал бы винить тебя, если бы ты в меня влюбился.

— Господи. У тебя не в порядке с головой.

— И я говорила тебе, что это произойдет.

Я кричу:

— Этого не было! Ничего не произошло!

— Нет?

Слоан встает и подходит ко мне. Я делаю шаг назад, затем молча проклинаю себя и остаюсь на месте, когда она приближается.

Когда Слоан останавливается, то стоит так близко, что я чувствую запах шампуня, которым она мыла волосы. Моего шампуня. И запах моего мыла, его аромат на ее коже. И моя рубашка, которая на ней надета.

И мои трусы, если только она их не сняла.

Черт, она что, сняла их? Она голая под моей рубашкой?

Глядя мне в лицо, Слоан говорит:

— Об этом судить мне.

Потом она встает на цыпочки и целует меня.

13 СЛОАН

Это все равно что целовать кирпичную стену. Нет, это неправильно. Позвольте мне перефразировать.

Это все равно, что целовать ледяную, сердитую кирпичную стену, которая ненавидела тебя и все, за что ты боролась, всю жизнь лелеяла обидуна тебя и дала клятву чести, что убьет тебя, чтобы отомстить за убийство своего отца.

Рот Деклана твердый, холодный и непреклонный. Каким-то образом его губы передают, что они предпочли бы, чтобы в них вкололи порцию вируса Эбола, чем испытывать абсолютное отвращение от встречи с моими губами.

Деклан обхватывает меня руками за плечи и отталкивает. Держа меня на расстоянии вытянутой руки, он смотрит на меня так, словно я - щенок, который только что нагадил на его любимую пару ботинок.

Грозовые тучи собрались над его головой, и он мрачно говорит:

— Не надо. Никогда. Не делай этого. Снова.

— Не буду. Приношу свои извинения. — Заливаюсь тихим и смущенным смехом. — Иногда моя уверенность в себе немного зашкаливает.

— Считаешь?

— Гм. Да. Но это не моя вина.

— Не вдавайся в подробности. Ради всего святого, не говори больше ни слова.

— Просто большинство мужчин такие... покладистые. Думаю, это не так.

— Нет, — рычит Деклан, скривив губы. — Я - не из таких. — Деклан держит меня подальше от себя, как будто я заразная. Как будто жалеет, что прямо у меня за спиной нет открытого окна. Или бездонной ямы.

Излишне говорить, что все тщетно. Я, очевидно, теряю самообладание. Или, может быть, теряю рассудок. Могла бы поклясться, что он смотрел на меня с тоской.

Я отворачиваюсь и сажусь на край кровати, зажимая руки между коленями и избегая его взгляда.

Не говоря больше ни слова, Деклан разворачивается и выходит.

Когда Деклан возвращается много часов спустя, то приводит с собой еще одного мужчину.

— Врач, — объявляет он, затем оставляет нас наедине.

После того, как за Декланом захлопывается дверь, невысокий мужчина в синем костюме снимает шляпу и кладет ее на кофейный столик. Затем ставит черную сумку рядом со шляпой и достает стетоскоп.

— С сердцем и легкими все в порядке. Нам нужно беспокоиться о моей голове.

Доктор выпрямляется и смотрит на меня. Ему около шестидесяти, у него седые волосы и добрая улыбка.

— Просто выполняю приказы, чтобы быть дотошным, дорогуша. Уверен, ты понимаешь.

— О. Тогда скажите прямо, где бы вам хотелось, чтобы я была?

Врач указывает на стул, на который я сажусь.

— Так вы - врач мафии? Должно быть, это интересное направление работы. Сколько огнестрельных ранений вы зашили? — Врач поворачивается и смотрит на меня с таким видом, словно наслаждается какой-то личной шуткой. — Что?

Мужчина тепло говорит:

— Мистер О'Доннелл предупреждал меня, что вы - болтушка. Нет ничего хуже женщины-тихони, сказал я ему, потому что это значит, что такая способна замыслить что-то нехорошее. Похоже, он все равно думал, что вы замышляете что-то нехорошее. — Врач вставляет в уши наконечники стетоскопа. — Не советую будить в нем зверя, мисс. У него немного вспыльчивый характер.

— Зверя? — Я сухо смеюсь. — Вы так говорите, будто вы - его лучший друг.

— Пожалуйста, сделай глубокий вдох.

Врач прижимает конец стетоскопа к моей спине. Я вдыхаю, он слушает, затем перемещает его на противоположную сторону позвоночника. Делаю еще один вдох, и врач снова прислушивается.

— Так и есть. Он - один из лучших людей, которых я когда-либо знал.

Я сухо говорю:

— Вы, должно быть, мало бываете на людях.

Мужчина подходит ко мне ближе и слушает сердце. Затем достает из сумки манжету для измерения артериального давления и оборачивает вокруг моей руки.

Пока она раздувается, врач спрашивает меня о том, когда у меня последний раз был цикл.

— С ним все нормально. Как я уже говорила, проблема в голове. И хотя в последнее время мои яичники ведут себя странно, я не собираюсь сообщать об этом врачу Деклана.

Когда врач убеждается, что мое артериальное давление в норме, он светит мне в оба глаза.

— Ой. Это действительно ярко.

— Твои зрачки реагируют нормально. Где эта шишка, о которой упоминал мистер О'Доннелл?

— Вот. — Я показываю ему. Когда он дотрагивается до нее, я вздрагиваю.

Врач издает тихий сочувственный вздох.

— Да, я бы предположил, что это больно. У тебя довольно большая припухлость. У тебя болела голова?

— Да.

— Тошнота?

— Нет. Вообще-то, беру слова обратно. Когда я проснулся в самолете, мне стало плохо. Но решила, что это из-за кетамина, которым накачал меня Деклан.

Если врачу кажется странным, что Деклан ввел мне лекарство, от которого я потеряла сознание, он не упоминает об этом. Это, вероятно, наименее странная вещь, которую он видел, когда лечил одного из тех, к кому его приводил Деклан.

— Мушки в глазах? Какие-нибудь проблемы со слухом?

— Нет и нет.

— Признаки провалов в памяти недавно?

— Да... и, по-видимому, я упала в обморок. Но этого не помню.

— Звон в ушах или двоение в глазах?

— Нет на оба вопроса. Я умираю или как?

— Да, но через сорок или пятьдесят лет, не раньше.

По крайней мере, врач не лишен чувства юмора. Он собирает вещи и снова надевает шляпу, собираясь уходить.

— А если серьезно, каков вердикт?

— Легкое сотрясение мозга. Беспокоиться не о чем, но обязательно отдохните несколько дней. Если почувствуете еще какие-либо симптомы или головные боли усилятся, нам нужно будет провести компьютерную томографию, чтобы убедиться в отсутствии кровоизлияния в мозг. Тем временем прикладывай лед к шишке. Это снимет отек и чувство дискомфорта.

— Кровоизлияние в мозг? Звучит не очень хорошо.

— Пока беспокоиться не о чем. Поэтому, пожалуйста, немедленно сообщите мистеру О'Доннеллу, если самочувствие ухудшится.

— Я так и сделаю. Спасибо вам.

Когда врач уходит, я чувствую беспокойство, и что выбита из колеи. Поэтому, конечно, я должна отправить Деклану сообщение.

С: Доктор сказал, что я умираю.

Я расхаживаю взад-вперед, пока не приходит его ответ.

Д: Итак, моя удача наконец-то изменила мне.

С: Придурок. Не будете ли вы так любезны, зайти сюда и поговорить со мной?

Д: Зачем?

С: Мне скучно.

Д: Хотелось бы, чтобы тебе было смертельно скучно.

С: Перестань злиться на меня!

Д: Назови мне хоть одну вескую причину, почему.

Я прикусываю губу, прежде чем ответить:

Мне кажется, я напугана.

Деклан не отвечает. Не знаю, почему ожидала, что именно так он и поступит. Я расхаживаю по комнате, покусывая губу и представляя, как выглядела бы смерть от кровоизлияния в мозг, пока дверь не открывается и не входит Деклан.

Все еще держа руку на дверной ручке, он говорит:

— Если это была ложь, я открою окно и вытолкну тебя наружу.

Почему ему обязательно быть таким мудаком? Такой красивый засранец, что при мысли об этом мне становится физически плохо.

— Я никогда в жизни не болела ни дня, а теперь у меня диагностировали кровоизлияние в мозг, и у меня память отшибает, и я теряю сознание, как один из этих глупых козлов, и голова болит так, словно по ней кто-то бил отбойным молотком, и я, вероятно, умру, правда, в твоей компании. Можешь ли ты винить меня за то, что я в таких расстроенных чувствах?

Деклан прищуривается с сомнением в арктически-голубых глазах.

Я вскидываю руки в воздух.

— Я не непобедима!

— Значит, та сделка, которую ты заключила с дьяволом за право убивать короткими фразами, не включала бессмертие?

Я смотрю на Деклана, сердце сильно бьется, а гнев подкатывает к горлу.

— Знаешь что? Забудь. Возвращайся к полноценному бандитскому образу жизни, похищая невинных людей, убивая врагов и вообще делая мир еще более дерьмовым местом, и забудь, что сказала тебе только что, черт возьми.

Я разворачиваюсь и отхожу от Деклана как можно дальше, к стене с окнами на противоположной стороне комнаты. Затем стою к нему спиной, обхватив себя руками, и впервые с тех пор, как вышла из возраста, когда была толстым маленьким ребенком, над которым издевались на детской площадке, пытаюсь сдержать слезы.

Я ненавижу его за это. Никто не заставляет меня плакать.

Когда слышу, как закрывается дверь, я выдыхаю и склоняю голову, закрывая глаза и проклиная себя за проявленную слабость.

— Просто не похоже, что в твоем теле есть хоть одна уязвимая косточка, девочка.

Голос теплый, мягкий и раздается прямо у меня за спиной. Этот ублюдок подкрался ко мне, пока я с таким самозабвением упивалась жалостью к себе.

— Уходи.

— Но разве пару минут назад ты не хотела обратного?

— Пару минут назад я не испытывала к тебе жгучей ненависти.

— Нет? Мне жаль людей, которых ты до глубины души ненавидишь, если это то, на что похоже отсутствие ненависти к ним.

Я издаю стон и несколько раз ударяюсь лбом о стекло.

Деклан оттаскивает меня от окна и тихо говорит:

— Прекрати. Ты расшибешь себе голову.

— По твоей милости это уже произошло.

— Я же сказал тебе, что это не я тебя приложил.

— Прекрати болтать. Из-за тебя у меня еще больше болит голова.

Деклан сначала обхватывает мои предплечья, но затем скользит вверх по моим плечам. Он стоит тихо позади меня, как будто что-то обдумывает.

— Если ты собираешься меня задушить, просто покончи с этим.

— Эта мысль приходила мне в голову.

Я бы посоветовала тебе убираться к черту, но это было бы не страшно, учитывая, что это твой родной город.

После долгого молчания, в котором мы оба находимся, Деклан говорит:

— Ты притихла, и мне неловко. Что происходит в твоей голове?

— Мысленно хороню тебя. — Я удивляюсь, когда Деклан начинает смеяться. Он смеется и хохочет, как будто ему давно так не было весело. Я смотрю на него через плечо. — У тебя биполярное расстройство. Так ведь? Это первопричина всего твоего загадочного поведения. Биполярное расстройство.

— Нет.

— Очень жаль. Если бы ты сказал «да», я была бы добрее к тебе.

— Почему это?

— Потому что проблемы с психическим здоровьем - это не выбор. С другой стороны, ты намеренно ведешь себя как мудак.

Его улыбка такая яркая, что почти ослепляет.

— Ты пробуждаешь во мне все лучшее, девочка.

— О, иди и прыгни с моста.

С этими словами я снова отворачиваюсь к окну.

Мы стоим так некоторое время, любуясь видом Бостона далеко внизу. Уже далеко за полдень, и понятия не имею, как долго здесь пробыла. Один? Два дня? Или десять тысяч часов, что явно ближе к истине.

Когда я смотрю на отражение Деклана в окне, он смотрит на свои руки, лежащие на моих плечах, как будто не помнит, как они там оказались.

Лучше бы я не находила его привлекательным. Ненавижу его, но не могу отрицать, что он сексуален. С этими голубыми глазами, волевым подбородком и этим чертовым ирландским акцентом…

— Почему так тяжело вздыхаешь? — бормочет Деклан.

— Ты все еще жив и дышишь.

— Помнится, не так давно ты благодарила меня за спасение твоей жизни.

— Знаю. Хотела бы я вернуться в прошлое и надрать себе задницу.

Деклан снова смеется. Молча, пытаясь сдержаться, я вижу, как его плечи трясутся в отражении окна. По какой-то причине от этого больше загоняюсь в депрессивное состояние.

— Пожалуйста, уходи. Я обещаю, что больше не буду тебя беспокоить. Больше никаких сообщений. Больше никаких разговоров. Просто оставь меня в покое. — Мой голос звучит грустно и жалобно. Этот человек высасывает из меня весь мой задор.

Деклан это прекрасно понимает, потому что его голос становится мягче.

— Уйду, если ты ответишь на один вопрос.

— Как бы мне хотелось убить тебя? Медленно и болезненно, что-то связанное с плотоядными бактериями.

Не обращая на это внимания, Деклан продолжает своим мягким тоном.

— Почему ты связалась с русской мафией?

Я подумываю не отвечать Деклану. Потому что пошел он к черту, вот почему. Но, в конечном счете, решаю сказать ему правду. Я вдруг слишком устала, чтобы бороться.

— Не знала, с кем связываюсь. — В последовавшей короткой паузе руки Деклана крепче сжимают мои плечи. Он хочет знать больше. — Если информация поможет избавиться от него, он может забрать ее. — Когда я познакомилась со Ставросом, он был просто симпатичным парнем, который посещал мои групповые занятия по йоге для начинающих несколько раз в неделю. Он сказал, что работал в техническом отделе. Что было правдой, Ставрос действительно владеет компанией по разработке программного обеспечения. Чего я не знала, так это того, что программное обеспечение разрабатывалось для нелегальных онлайн-игр. Но догадалась, что что-то не так, когда увидела его дом на озере. У него есть поместье прямо рядом с домом Цукерберга с трехсотфутовым частным пляжем. Это место, вероятно, стоит пятьдесят миллионов долларов. Потом был частный самолет, паспорта из разных стран и его приятели, которые все говорили по-русски. Так что сам понимаешь, что один плюс один равно два. Он никогда не говорил мне, а я никогда не спрашивала, но это не имело значения. К тому времени у него уже истек срок годности.

Деклан переваривает все сказанное, не говоря ни слова.

— Потому что бойфренды - это как рыбки кои: отнимающее много времени и скучное хобби.

— Вот именно.

— Итак, когда ты окончательно уверилась, что он был связан с мафией?

— Я не догадывалась до того вечера в «Ла Кантина», когда ирландские парни несли всякую чушь и начали свистеть пули.

Деклан разворачивает меня лицом к себе. Это так резко и неожиданно, что я поражена. Пристально глядя на меня сверху вниз, он говорит:

— Ты не знала, что он состоял в мафии, когда вы познакомились?

— Нет.

— И когда ты узнала, ты ушла от него?

— О, не нужно придавать моим поступкам флер благородства. Я не отказывалась от Ставроса по соображениям совести или чего-то в этом роде. Причина, по которой ушла от него, в том, что мне стало скучно.

Деклан не верит своим ушам.

— Он - миллиардер. Могущественный, богатый, симпатичный молодой миллиардер. С миллиардами.

— Мне знакомо это слово. Тебе не обязательно постоянно это повторять. И я понятия не имею, сколько у него денег. Я не проводила судебно-медицинскую экспертизу.

— Поверь мне, так и есть.

— Отлично. И?

— И тебе стало скучно.

— Деньги - это не то, что делает мужчину интересным. Этого даже нет в моем списке. Перестань корчить мне рожи.

— Позволь мне внести ясность. Ты встречалась со Ставросом, потому что считала его симпатичным?

— Как это возможно, что ты говоришь об этом так, будто это какой-то недостаток морали или что-то в этом роде?

— Я просто не понимаю этого. — Деклан качает головой. — Он чертовски богат.

— Судя по всему, ты тоже. Это также не делает тебя интересным.

Судя по выражению лица, Деклан не может решить, удивлен он больше или обижен.

— Ты хочешь сказать, что я тебе не интересен?

— Ты мне примерно так же интересен, как рыбка кои. Старая рыбка. С проблемами пищеварения и неисправным плавательным пузырем.

Теперь Деклан возмущен. Его лицо краснеет. Боже, как же это приятно. Просто чтобы воткнуть нож поглубже, я добавляю:

— К тому же, ты даже не умеешь целоваться. — Его взгляд горит огнем. Его челюсть сжимается.

Он рычит:

— Поверь мне, я знаю, как, черт возьми, целоваться.

— Конечно, знаешь. В другой раз, в другой день.

Когда я улыбаюсь на очередной приступ его неконтролируемой ярости, Деклан бормочет:

— Чертова маленькая всезнайка.

Затем он хватает мое лицо обеими руками и прижимается своими губами к моим.

14 ДЕКЛАН

Знаю, это плохая идея, но у этой женщины сверхъестественная способность точно знать, что сказать, чтобы надавить на мои кнопки.

ФБР должно нанять ее в группу по допросу террористов. На земле нет ни одного мужчины, чью волю к жизни она не смогла бы сломить.

Держа Слоан за голову и игнорируя тихий возглас удивления, я глубоко вонзаюсь в ее рот. Сладкий, мягкий, теплый рот.

Ее восхитительные, женственные, невероятные губы, чью привлекательность превосходит только ощущение пышных сисек, прижатых к моей груди. И легкая дрожь, пробегающая по ее телу, когда углубляю поцелуй. И, может быть, то, как напряжение в ее теле начинает таять, пока Слоан не прижимается ко мне, перенося на меня вес и откидывая голову назад, когда мой язык скользит по ее.

Когда Слоан обвивает руками мою шею и вздыхает от удовольствия, из моей груди вырывается победный рык.

Не умею целоваться, да чтоб меня.

Я обнимаю ее одной рукой за спину, другой - за талию и притягиваю ближе. Она идеально прилегает к моему телу, мягкая везде, где я тверд. Податливая везде, где касаются мои пальцы. И изгибы во всех нужных местах.

Желание повалить Слоан на пол и трахать до тех пор, пока она не начнет выкрикивать мое имя, настолько сильно, что потрясает до глубины души.

Я отстраняюсь, тяжело дыша. Она тоже тяжело дышит. Какое-то мгновение мы стоим молча, наши лица в нескольких сантиметрах друг от друга, сердца бешено колотятся, пока Слоан не облизывает губы и хриплым шепотом не произносит:

— Пять из десяти.

— Чушь собачья. Это был лучший поцелуй в твоей жизни, и ты это прекрасно знаешь.

— Я думаю, ты можешь лучше.

Слоан притягивает мою голову вниз и прижимается своими губами к моим.

На этот раз поцелуй более медленный. Мягче, но почему-то глубже. Он продолжается и продолжается, становясь все горячее и голоднее, пока Слоан не начинает извиваться напротив меня, а член не превращается в пульсирующий стальной прут.

Я прижимаюсь восставшим стволом к ее лону. Из глубины горла Слоан вырывается тихий стон. Когда отрываюсь на этот раз уже я, тяжело дышу и у меня более чем слегка кружится голова.

Слоан открывает глаза и смотрит на меня снизу вверх. Щеки раскраснелись, губы влажные, она выглядит потрясающе. Сатана хорошо поработал, когда создавал ее.

— Шесть, — выдыхает она. — Давай, гангстер. Только не говори мне, что это все, на что ты способен.

— Это была гребаная десятка. И ты здесь не главная.

Слоан поддразнивающе говорит:

— Ты продолжаешь это повторять, но не уверена, кого ты пытаешься убедить в этом - меня или себя.

Я запускаю руку в волосы Слоан, другую прижимаю к мягкой ягодице и, удерживая ее голову ровно, снова целую и не останавливаюсь, пока Слоан не прижимается тазом к моему и не мяукает, как котенок.

— Десять, — рычу я ей в губы.

Не открывая глаз, она еле слышно произносит:

— Семь с половиной. И это проявление великодушия.

Когда я отпускаю поток яростных ругательств на гэльском, Слоан смеется. Смех выходит низким, приятным и столь же сводящим с ума, сколь и сексуальным. Мое сердцебиение учащается, я прижимаюсь губами к ее уху.

— Тебе нравится жить в опасности, не так ли, девочка?

— Живи опасно, и ты будешь жить правильно.

Я отстраняюсь и удивленно смотрю на нее.

— Гете? Теперь ты цитируешь гребаного Гете?

Слоан улыбается.

— Только потому, что у меня симпатичное личико, еще не значит, что у меня мозг размером с горошину. — Затем она отталкивает меня, упирает руки в бока и бросает на меня взгляд, полный ледяного презрения, которым могла бы гордиться любая королева.

— О. Я только что вспомнила.

— Что?

— Я ненавижу тебя.

Мы пристально смотрим друг на друга. Слоан спасает от перспективы быть придушенной трель моего телефона. Когда я вижу номер на экране, протягиваю ей телефон и рявкаю:

— У тебя тридцать секунд. — Затем разворачиваюсь и ухожу, тяжело выдыхая и проводя дрожащей рукой по волосам. Пытаюсь взять себя в руки. Мне не следовало вынимать кляп у нее изо рта.

— Привет? Нат! О боже, я так волновалась за тебя. — Позади меня Слоан замирает, прислушиваясь. Потом смеется. — Я? Не смеши! Ты же знаешь, я всегда приземляюсь на ноги. — Еще одна пауза. — Да, я уверена, что это выглядело плохо. Но камеры слежения делают все еще хуже. На самом деле все было гораздо менее драматично... Да, я действительно ударилась головой. Да, все стреляли друг в друга, но... О, детка. Я в порядке. Честно. — Слоан слушает некоторое время, затем твердо говорит, — Натали. Вдохни и выдохни. Меня никто не принуждал. Меня не расчленяли. Меня похоронили не в неглубокой могиле.

Я смотрю на нее через плечо с горящими от злости глазами.

Слоан корчит гримасу и пренебрежительно машет рукой в воздухе, как будто я веду себя глупо.

— Нет, нет, со мной обращаются очень хорошо. Нет, прямо сейчас у него нет пистолета, направленного мне в голову. Серьезно... — В ее глазах появляется новое выражение. В нем сквозит хитрость и уверенность, и это беспокоит меня. — Ну, если тебе так уж хочется знать подробности, он уже наполовину влюблен в меня. — У меня отвисает челюсть. Слоан смеется в трубку. — Верно? Бедный парень. Он был конченым человеком с нашей первой встречи.

Знаю, Слоан просто пытается разозлить, но это именно то, что она сказала о Ставросе. Кажется, я сейчас что-нибудь сломаю. Может быть, ее коленные чашечки.

Я направляюсь к Слоан, протягивая руку за телефоном, но она отступает, отмахиваясь от меня, как от надоедливой мухи.

— Нет, скажи Кейджу, чтобы он этого не делал. В этом нет необходимости.

Я останавливаюсь в шаге и смотрю на нее сверху вниз, резко выдыхая. Я бы выхватил у нее телефон, но упоминание Кейджа заставляет меня колебаться. Хочу услышать, к чему выведет этот разговор. Понять, что он запланировал.

Слоан спокойно смотрит на меня, глядя прямо в глаза, когда говорит:

— Деклан никогда бы не причинил мне вреда, вот почему. Даже если бы захотел. Что он обычно и делает. Откуда я знаю? — На ее губах играет мягкая улыбка. — Потому что он дал мне слово.

Я говорил, что солгал. Слоан высовывает язык.

— А теперь послушай, Нат. Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Скажи своему парнишке, чтобы отозвал кавалерию. Скажи, что Деклан хочет сесть и разобраться во всей этой истории с войной. Скажи ему, что...

Я выхватываю у нее телефон, прикрываю трубку рукой и рявкаю:

— Какого черта, по-твоему, ты делаешь?

Слоан бесстрашно встречает мой разъяренный взгляд.

— Спасаю твою задницу, гангстер.

— К твоему сведению, мой зад не нуждается в том, чтобы его спасали.

— Возможно, ты изменишь свое мнение, когда услышишь, что Кейдж назначил награду в тридцать миллионов долларов за твою голову за мое похищение. Та из семей, которая пришьет тебя первой, получит деньги, а также восстановит доступ к доставке и беспрепятственному распространению. — Слоан одаривает меня самодовольной улыбкой. — Еще тридцать миллионов тому, кто вернет меня в целости и сохранности в Нью-Йорк. Так что теперь ты - единственный, у кого мишень на спине. Забавно, как быстро может измениться эта игра, не правда ли?

Когда я просто смотрю на Слоан, взбешенный ее высокомерием, она вежливо говорит:

— Расскажу тебе об этом позже, но сейчас, могу я вернуться к телефонному разговору, если ты не против?

Я поднес телефон к уху. Глядя Слоан в глаза, я говорю:

— Скажи Казимиру, что если он не отменит оба вознаграждения в течение часа, изуродованное тело Слоан будет подброшено к порогу его дома к полуночи.

Я отключаюсь и свирепо смотрю на Слоан. Она складывает руки на груди и сердито смотрит в ответ.

— Это было неразумно.

Кипя от злости, я тихо говорю:

— Ты понятия не имеешь, в какую игру здесь играют, девочка. Ни малейшего понятия. Ты абсолютно, блядь, невежественна. И, сказать по правде, мне надоело слушать, как ты открываешь этот чертов рот.

Я засовываю телефон в карман пальто и, когда начинаю возиться с узлом на галстуке, она отступает, качая головой.

— Не смей даже пытаться заткнуть мне рот, гангстер. — Я срываю галстук и направляюсь к ней. — Предупреждаю тебя! — кричит Слоан, отшатываясь назад. — Я надеру тебе задницу!

Я делаю выпад. Слоан вскрикивает и разворачивается, чтобы убежать, но я слишком близко. Хватаю ее за шиворот и прижимаю к груди.

И мне прилетает за этот выпад ее каблук прямо на ступню. Тяжелый удар. Хороший. Но нужно гораздо больше, чтобы остановить меня, когда выхожу из себя.

И я наконец-то потерял самообладание. Честно говоря, чудо, что продержался так долго.

Я толкаю Слоан лицом вниз на кровать. Извиваясь, как зверь в клетке, Слоан брыкается и кричит, когда оседлываю ее. Она в ярости, что не может сдвинуть меня с места. Когда заламываю ей руки за спину, она ударяет пяткой и попадает мне прямо в почку.

Я забываю о желании запихнуть галстук в горло Слоан и вместо этого обвязываю его вокруг ее запястий.

Наказание, которое собираюсь применить, не требует ее молчания.

Слоан кричит. Взбрыкивает, как дикий бык, пытаясь сбросить меня с себя. Я понимаю, что она терпеть не может того, что не контролирует ситуацию, почти так же сильно, как ненавидит проявлять что-либо, отдаленно похожее на слабость.

Мне доставляет глубокое удовлетворение то, что я подвергаю ее и тому, и другому.

— Да пошел ты со своим самодовольным смехом! — кричит Слоан.

— Давай, чертовка. Разве не ты грозилась надрать мне задницу? Пока что я ставлю тебе пять баллов из десяти.

— Придурок!

— Только не говори мне, что это все, что у тебя есть. Я думаю, ты можешь добиться большего в этом.

Расстроенная тем, что бросаю ей в ответ ее же слова, Слоан издает крик. Она кричит громче, когда снова смеюсь.

Я сажусь на край кровати и сажаю ее к себе на колени, удерживая одной рукой за шею сзади, а другой за бедро. Делать это нелегко. Слоан упорно сопротивляется мне. И сильнее, чем кажется. Я должен отдать ей должное за это. Но она не может сравниться со мной по силе, как бы упорно ни сопротивлялась мне.

Я стягиваю ее нижнее белье — мое нижнее белье — до середины бедер и наношу серию резких, жалящих ударов открытой ладонью по ее голой заднице.

Слоан втягивает воздух, спина напрягается.

— Ты заслуживаешь всего этого, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — И каждый, кто придет за тобой.

Я шлепаю ее снова и снова, пока ладонь не становится горячей, а попка Слоан — ярко-красной. Я так поглощен тем, что делаю, что не замечаю, что Слоан больше не сопротивляется. Она лежит неподвижно, прижавшись щекой к матрасу с закрытыми глазами, и дышит так же тяжело, как и я.

И дрожит. Все ее тело бьет мелкая дрожь. А мой член тверд, как камень.

Через мгновение Слоан прерывисто шепчет:

— Три из десяти.

Это вызов. Мое дыхание рвано вырывается из груди. Я смотрю вниз на ее обнаженную задницу, упругую, круглую, вишнево-красную, и меня почти одолевает дико сильное желание взять ее.

Высвободить ноющий член из брюк и засунуть его в нее как можно глубже. Прижать к себе и жестко трахнуть, пока кусаю за шею. Слушать, как Слоан кричит, когда я кончаю в нее, дергая за волосы. Наказать ее, доминировать, заставить подчиниться мне.

Сделать своей.

Слоан медленно открывает глаза, поднимает на меня взгляд. Что бы она ни увидела на моем лице, по ее телу пробегает дрожь.

Я рычу:

— Ни единого гребаного слова.

Слоан сглатывает. Облизывает губы. Пытается сделать свое боксовое дыхание, чтобы успокоиться, и терпит неудачу.

Мне она такой нравится. Послушной и милосердно молчаливой, явно возбужденной. То, что Слоан позволяет мне держать ее у себя на коленях, не сопротивляясь и не пытаясь вырваться, говорит о том, что она наслаждалась поркой так же сильно, как и своим прерывистым дыханием и раскрасневшимся лицом.

Или, может быть, дело в том, как сильно дрожит Слоан. Или в этом диком взгляде, застывшем в ее глазах, как будто не уверена, что я собираюсь делать дальше, и не может решить, нравится ли ей не знать это или же ненавидит это.

Внимательно наблюдая за ее лицом, я говорю:

— У меня есть вопрос, чертовка. И если с тех пор, как мы встретились, и было время, когда тебе нужно было сказать мне правду, то оно наступило прямо сейчас. — Слоан крепко зажмуривается. — Нет, не прячься от меня. Открой глаза.

Она отворачивает лицо к простыням. Я понижаю голос и произношу ее имя. Это предупреждение, и она это знает.

— Пожалуйста, не заставляй меня говорить это. — Ее голос приглушен простынями.

— Ты не знаешь, о чем я собирался спросить.

После паузы она говорит несчастным шепотом.

— Да, знаю. И мы оба знаем ответ. И я бы не вынесла, если бы ты заставил меня произнести это вслух. Я буду ненавидеть себя вечно. Пожалуйста, не заставляй меня говорить это, Деклан. Пожалуйста.

Ах, черт. Что это делает со мной.

Как будто она воткнула меня в розетку. По телу пробегают электрические разряды. Адреналин разливается по венам. Я покрываюсь потом, и сердцебиение становится аритмичным. Член саднит, яйца напряжены, и, черт возьми, я так сильно хочу эту женщину, что у меня слюнки текут.

И все, что потребуется, - это заставить Слоан признать, что она хочет, чтобы я продолжал.

Что Слоан и делает... но в то же время и не делает.

Я медленно выдыхаю, собираясь с духом. Переворачиваю Слоан, устраивая между своих раздвинутых бедер, и беру ее за подбородок рукой.

Я целую Слоан. Глубоко.

Она отвечает, откидываясь на мою руку, которую обвил вокруг ее спины, и издает мягкий, женственный звук удовольствия, идущий из глубины горла.

Затем я спихиваю ее с колен, встаю и выхожу из комнаты.

В жизни, полной трудных моментов, эта женщина входит в топ-пять самых трудных вызовов.

15 СЛОАН

И вот она я, распростертая на ковре со связанными за спиной руками, ошеломленная, тяжело дышащая и униженная.

И насквозь мокрая.

Потому что, хотя и ненавижу Деклана, моя киска считает этого ублюдка божественным.

В довершение всего, он обращался со мной так, словно я была слабой, как вялая макаронина. Все эти годы тренировок по самообороне, все часы, которые я обливалась потом, выполняя сложные позы йоги, изгибая тело почти всеми невозможными способами, оттачивая основную силу и тонизируя мышцы, пошли псу под его собачий хвост, так как этот властный ирландец заставил меня подчиниться за десять секунд, как будто я была теленком на родео, жалобно блеющим, а не разъяренным бычарой.

Затем Деклан отшлепал меня, поцеловал и - в качестве последнего унижения - толкнул на пол и с важным видом был таков.

Высокомерный сукин сын. Сначала чуть не довел меня до слез. А потом почти заставил кончить. При случае обязательно убью его.

Медленно.

Бормоча проклятия, я сажусь и принимаюсь за галстук, связывающий руки. После нескольких минут борьбы узлы ослабевают, и я освобождаюсь.

Первое, что делаю, это направляюсь прямиком к ящику комода в его шкафу, где увидела зажигалку, когда копалась там ранее. Возвращаюсь в спальню и поджигаю чертов галстук.

Медитативное наблюдение за тем, как он горит, входит в пятерку самых приятных моментов в моей жизни.

Когда не остается ничего, кроме тлеющего пятна от сгоревшей штуки на ковре и едкого запаха жженого шелка в воздухе, я бросаю зажигалку на кровать, сажусь, скрестив ноги, на пол перед окнами, замедляю дыхание и медитирую в течение двадцати минут.

И когда я говорю «медитирую», я имею в виду, что мысленно прокручиваю все мыслимые и немыслимые способы, которыми я хотела бы пришить Деклана.

Сделай глубокий вдох и вспомни, кто ты, черт возьми, такая.

Ему больше никогда не удастся вывести меня из себя. Отныне каждый раз, когда его увижу, я буду тверда как скала. Буду кошкой, отчужденной и незаинтересованной. Вооруженной острыми зубами и когтями.

— Ублюдок, — бормочу себе под нос. — Эгоистичный, властный, вспыльчивый придурок.

Сделай глубокий вдох. Помни, кто ты.

Еще двадцать минут аффирмаций оказывают такое же незначительное положительное влияние на мое психическое состояние, как и медитация. Я перехожу к йоге, но быстро обнаруживаю, что все позы павлина в перьях в мире не могут избавить меня от темного пятна в поле зрения мысленных образов, которым является Деклан О'Доннелл.

Пусть так.

Я и раньше имела дело с ушлёпками.

Я и раньше переживала унижение.

Я переживу и это.

Несколько часов спустя заходит еще один из отряда головорезов с подносом еды. У него темно-русые волосы, карие глаза, широкие плечи, ямочка на подбородке и татуировка в виде паутины на одной стороне шеи. Его руки размером с наковальню. Линия его подбородка могла бы с лёгкостью разрезать сталь. Я тут же дала ему прозвище «Тор».

Я начинаю думать, что Деклан нанимает этих парней, исходя из их уровня привлекательности. Птицы одного полета и все такое.

— Где Киран?

Тор, не удостоив меня взглядом, ставит поднос на стол и забирает ранее принесенный.

— Не утруждай себя попытками разговорить меня, девочка. Мне сказали не разговаривать с тобой.

Как и Киран, он произносит «ты» как «тье». Деклан, должно быть, подсыпал мне что-то в еду, потому что я начинаю думать, что ирландский акцент - самый сексуальный из всех. Или, может быть, это говорит за меня мое кровоизлияние в мозг.

Я напяливаю самую яркую улыбку.

— О, все в порядке. Не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Просто хотела узнать твое имя, чтобы сказать Деклану, какую хорошую работу ты проделал, но понимаю, что ты выполняешь приказ. Подходящее слово «мамочка».

Тор выпрямляется и сердито смотрит на меня. Я провожу молниеносным движением по губам.

— Серьезно. Никаких разговоров, обещаю. Вот только, если бы ты мог просто сказать мне, в порядке ли Киран, это было бы здорово. Мы друзья, ты же знаешь. Мы с тобой тоже могли бы стать друзьями, если бы ты захотел, но знаю, что это, вероятно, идет вразрез со всей твоей крутой гангстерской атмосферой - дружить с беспомощной пленницей вроде меня, и все такое. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты поразительно похож на Тора, скандинавского бога грома?

Он делает паузу, прежде чем сказать:

— Обычно меня сравнивают с Капитаном Америкой.

У меня перехватывает дыхание.

— О боже мой, ты так прав! Все дело в твоей челюсти. Очень героичная челюсть.

На мгновение Тор выглядит довольным, прежде чем вспоминает, что ему не положено со мной разговаривать. Снова появляется сердитый взгляд.

— Верно. Извини. Моя вина. Если бы ты только мог просто передать Кирану, что я справлялась о нем, я была бы тебе очень признательна. Мне так жаль его нос.

— Не надо. Это круто. — Слабое подобие улыбки изгибает уголки его рта. — Все парни думали так, девочка. Кутеж, балдеж. — Его улыбка меркнет. — Не говори Деклану, что я это сказал, пожалуйста.

— Не скажу. Можешь положиться на меня. Если он спросит о тебе, скажу ему, что ты был нем, как истинный мудак. Это его точно осчастливит.

Тор опускает голову, и мгновение изучает мое лицо. Затем кивает и поворачивается обратно к двери. Перед тем, как выйти за дверь, снова разворачивается ко мне.

— Меня зовут Паук.

— Твоя мать назвала тебя «Пауком»? Я так не думаю. Как тебя зовут по-настоящему?

Некоторое время он молча рассматривает меня, затем неохотно произносит:

— Гомер. И если ты повторишь это, я...

— Гомер? Очень круто! Мне бы хотелось, чтобы меня назвали в честь древнегреческого поэта, но мне стыдно признаться, что мама хотела назвать меня именем, которое подошло бы как мальчику, так и девочке, и нашла Слоан на каком-то случайном сайте детских имен. По крайней мере, у твоей матери было настоящее вдохновение. Я думаю, моя махнула рюмочки две, прежде чем принять такое решение. — Когда замечаю, как странно Тор смотрит на меня, начинаю волноваться. — Я сказала что-то не так?

— Большинство людей в этой стране при упоминании моего имени думают о герое мультфильма Гомере Симпсоне.

— О. Что ж, я не такая, как большинство людей.

Когда улыбаюсь, он тихо хихикает, качая головой.

— Я слышал, ты предложила приготовить Кирану что-нибудь поесть.

— Да. Но не только ему, я предложила приготовить для всех вас. Я очень хорошо готовлю. Очень жаль, что вам с Кираном не позволено разговаривать со мной, потому что вы могли бы уговорить Деклана пустить меня на кухню. Это было бы хорошей терапией для нас обоих. Мне уже становится скучно. Представь, как сильно буду раздражать его через несколько дней, когда действительно буду лезть на стены от скуки!

Паук открывает рот, вспоминает, что ему не следовало заводить этот разговор, и снова закрывает его.

— Упс. Это моя вина. Не хочу, чтобы у тебя были неприятности, так что тебе, наверное, лучше уйти. Когда увижу Деклана в следующий раз, притворюсь плачущей и обвиню в этом тебя.

— Благородно с твоей стороны. Спасибо.

— Не стоит благодарности.

— Кстати, что это за вонь?

— Я воспользовалась зажигалкой Деклана, чтобы сжечь один из его галстуков.

Мгновение мы молча смотрим друг на друга. Гомер мягко предлагает:

— Почему бы тебе не отдать мне зажигалку?

— О, хорошая идея! Ты можешь сказать ему, что ты отобрал ее у меня, и я начала рыдать. Он, скорее всего, повысит тебе зарплату.

Я беру зажигалку с кровати и кладу ее на поднос с пустой посудой, который держит Гомер. Затем улыбаюсь ему.

— Было приятно с вами познакомиться. Вы с Кираном оба очень милые. Я не могу поверить, что ты работаешь на такого придурка.

Он внезапно становится убийственно серьезным.

— Для меня большая честь работать на него. Он один из лучших людей, которых я когда-либо знал.

Еще один перепивший шипучки. Доктор сказал то же самое.

— Думаю, нам с тобой придется согласиться с тем, что мы не согласны. Но все равно было приятно с тобой познакомиться. Пожалуйста, передай Кирану мои наилучшие пожелания.

Гомер не может решить, как реагировать, поэтому уходит, ничего не сказав. Но быстро возвращается с сумками и пакетами с одеждой. Ставит пакеты у двери, поворачивается ко мне, понижает голос и заговорщически говорит:

— Киран передает привет, и мы занимаемся приготовлениями, — затем снова уходит.

Если бы только хозяин дома был таким же милым, как его приспешники.

Я роюсь в одежде, радуясь, что нашла почти все, о чем просила. Я подумываю отправить Деклану список вещей, которые хотела бы получить от Louis Vuitton и Cartier, просто чтобы посмотреть, что он сделает, но решаю, что лучше получить пулю, чем снова пытаться наладить с ним контакт. Поэтому одеваюсь, ем еду, которую принес Гомер, и снова медитирую.

К тому времени, когда все это заканчивается, за стеной из окон от пола до потолка сгущаются сумерки, и я устаю. Чувствую себя необычайно уставшей. Вообще, я всегда полна энергии, если не считать вечеринок в компании Нат. Прямо сейчас чувствую себя так, словно кто-то высосал всю мою энергию пылесосом.

Вероятно, именно этим Деклан и занимался прямо перед тем, как я проснулась рядом с ним в постели.

Трижды обхожу комнату, снова все осматривая, надеясь найти какую-нибудь зацепку о ее обитателе, которую, возможно, пропустила, но все безуспешно. Я также не нахожу ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Не то чтобы я думала, что Деклан собирается причинить мне боль, но никто не знает, когда у меня возникнет непреодолимое желание ударить его ножом.

Уже собираюсь сдаться и лечь спать, когда возвращается хозяин дома собственной персоной. Не думала, что он может выглядеть злее, чем в последний раз, когда его видела, но ошибалась.

Деклан закрывает за собой дверь с такой силой, что я подпрыгиваю. Потом стоит там, уставившись на меня сверкающими глазами-льдинками, пытаясь убить взглядом.

— Что я натворила на этот раз?

— Что именно ты сказала Пауку?

Я притворяюсь невинной простушкой.

— Ты о том высоком блондине? Я ему ничего не говорила.

— Нет?

Ой-ой. Он что-то знает. Черт, интересно, здесь есть камеры?

— Я просто поблагодарила его за то, что он принес мне еду.

— И что же он сказал?

— Только то, что ему не следует со мной разговаривать.

Деклан приближается ко мне, шаг за шагом, не отрывая обжигающего взгляда от моего лица. Я сопротивляюсь желанию отступить назад и вместо этого расправляю плечи.

Деклан тихо произносит:

— Он не должен был с тобой разговаривать. Это был прямой приказ. И все же каким-то образом он покинул эту комнату с такими маленькими красными сердечками в глазах и странным желанием сговориться с Кираном, чтобы заставить меня позволить тебе готовить для них.

— О. Серьезно? Это странно.

Деклан продолжает медленно приближаться, как пантера, выслеживающая свою добычу.

Я прочищаю горло:

— На самом деле, он был довольно пугающим. Ну, знаешь, что-то в его молчании было зловеще пугающим.

— Так ты утверждаешь, что он молчал? Паук не произнес ни слова?

Я поднимаю подбородок и встречаюсь с его вызывающим взглядом.

— Да. — Вот что я хочу сказать.

Деклан останавливается всего в нескольких дюймах от меня. Он так близко, что чувствую исходящий от него горячими волнами гнев. Он смотрит на меня сверху вниз, скрежеща челюстью.

— Зачем тебе лгать ради него?

Либо здесь есть камеры, либо Паук раскололся. Попытка надуть его явно не сработает, поэтому вместо этого говорю правду.

— Не хочу, чтобы у него были неприятности.

Деклан медленно втягивает воздух через раздутые ноздри. Он очень старается не вцепиться мне в горло.

— Почему тебя должно волновать, будут ли у него неприятности?

— Я не хочу, чтобы у него были неприятности из-за меня. Кроме того, он кажется милым.

Он решительно повторяет:

— Милым.

— Ага.

— За последние семьдесят два часа он пришил шестерых человек.

— О. Хм. Это и правда кажется очень много, учитывая такой короткий промежуток времени. Но он - гангстер, так что, думаю, это связано с территориальными вопросами. Типа какая-то квота, которую они должны выполнить или что-то в этом роде?

Деклан снова делает медленный вдох и выдох. Когда он, кажется, уверен, что справился с желанием свернуть мне шею, говорит:

— Ты околдовала двух моих людей. Одному из них ты сломала нос. А в обществе другого ты едва провела пару минут. Киран вообразил себя твоим дворецким, а Паук решил, что втюхался в тебя. Я не смогу прислать сюда никого другого из-за страха, что они выйдут отсюда с мыслями о моем скорейшем убийстве.

Мне приходится подавить улыбку. Если Деклан увидит ее,то может взорваться.

— Только потому, что ты невосприимчив к моим чарам, это не значит, что все остальные невосприимчивы.

Его голос убийственно мягок, а глаза горят.

— Да, твое печально известное «обаяние». Должно быть, именно под его влиянием действовал твой сумасшедший бывший Ставрос, когда пытался пробиться в здание.

Удивленно приподнимаю брови.

— Ставрос пытался спасти меня? Уже?

— Ага.

Мое сердце замирает на мгновение.

— О боже. С ним все в порядке? Ты ведь не убил его, не так ли?

— Почему тебя так или иначе волнует это? Он тебе так надоел, что ты с ним порвала.

— Это не значит, что я хочу его смерти! И я просила тебя не причинять ему вреда, помнишь?

— Помню. И это единственная причина, по которой он все еще жив.

Облегченно выдыхаю и прижимаю руку к сердцу.

— Фух! Что ты с ним сделал?

— Посадили его на тихоходное судно до Китая.

Не могу сказать, правда ли это или он говорит с сарказмом, но знаю, что Деклан не причинял вреда Ставросу. По выражению его лица могу сказать, что он разочаровался в себе из-за этого.

— Спасибо. Я ценю это. Искренне.

Когда Деклан просто стоит и смотрит на меня своими горящими глазами, я чувствую необходимость защититься.

— Что на этот раз?

— Ты странная. И могущественная. И невероятно раздражающая. Я не могу решить, следует ли мне надеть на тебя намордник до конца твоего пребывания или натравить тебя на моих врагов. Думаю, они бы все ели у тебя из рук, еще бы даже вечер не наступил.

Через мгновение я говорю:

— Забавно, но это прозвучало почти как комплимент.

— Это был не он. Ты мне не нравишься.

— Как и ты мне.

Пространство между нами потрескивает от нарастающего жара. Пристальный взгляд Деклана осязаем, как будто к нему подключены электроды, пронзающие мое тело электрическими разрядами, бьющими меня прямо между ног.

Он смотрит на мой рот и облизывает губы.

Это последнее, что я помню перед тем, как очнуться в больнице.

16 ДЕКЛАН

Это субдуральная гематома. Маленькая, но опасная. Уровень смертности при таких типах черепно-мозговых травм крайне высок. Если тромб не рассосется сам по себе в течение сорока восьми часов, ей потребуется операция, чтобы снизить внутричерепное давление и восстановить поврежденные сосуды.

— Каков уровень смертности?

— Частота смертей в определенной популяции за определенный период времени...

Мне приходится физически сдерживаться, чтобы не выхватить пистолет и не выстрелить этому идиоту-врачу в лицо.

— Я имел в виду, каков уровень смертности при субдуральных гематомах?

— О, извините. От пятидесяти до девяноста процентов.

Статистика поражает меня.

— Хотите сказать, что большинство людей с этим заболеванием умирают?

— Да, по крайней мере, половина из них.

Когда я в ужасе смотрю на него, он тут же отступает.

— Но большинство этих травм наблюдается у пожилых людей или у пациентов, которые попали в автомобильные аварии или прочие передряги с высоким уровнем травматизации. Учитывая возраст и общее состояние здоровья этой пациентки, ее шансы намного выше среднего.

Явственно издаю рычащий звук:

— Лучше бы так и было. Если она умрет, то вам не жить, док.

Поскольку он знает, кто я такой, с его лица сходит краска. Я указываю подбородком на Кирана, который выпроваживает доктора из палаты, прежде чем тот извергнет на пол содержимое своего желудка.

Когда дверь закрывается, я говорю Кирану:

— Закрой всю эту гребаную больницу. Расставь людей у всех выходов и входов, а также снаружи ее палаты. Проверяйте каждого человека, который хочет попасть на этот этаж, включая персонал. Позвони О'Мэлли в участок и скажи ему, что мы несем ответственность за массовую расправу до дальнейшего уведомления. Я не хочу вмешательства полиции и определенно не хочу, чтобы кто-то пытался похитить мою пленницу.

— Есть, босс. — Он поворачивается, чтобы уйти.

— Киран? — Он снова поворачивается ко мне в ожидании. — Я поручаю тебе это дело, потому что думаю, это то, чего бы она хотела. Не разочаруй меня.

Киран клянется:

— Не разочарую, босс. Никто не приблизится к нашей девочке.

Наша девочка. Господи, теперь она талисман команды?

Киран видит выражение моего лица, и поступает умно, покидая комнату без слов.

Когда я остаюсь один в пустой комнате, мне требуется время, чтобы взять себя в руки. Затем я вхожу в соседнюю комнату, где находится Слоан.

Бледная, но бодрая, она сидит в постели, играет с пультом дистанционного управления телевизором, переключая каналы. Однако, увидев меня, останавливается.

— О боже. Все плохо?

— Ага. Субдуральная гематома. Вероятность того, что ты умрешь, как минимум, пятьдесят процентов.

Помолчав, Слоан говорит:

— Боже, не приукрашивай.

— А ты бы хотела, чтобы я все приукрасил?

— Нет. Но и тебе не обязательно выглядеть таким счастливым по этому поводу.

Я сажусь на стул рядом с кроватью, провожу рукой по волосам и вздыхаю.

— Я не в восторге от этого.

— Так выглядит твоя печальная физиономия?

— Ты говоришь о моем лице, «пленница-моя-заноза-в-моей-гребаной-заднице».

— Ах, да, теперь я знаю, как оно выглядит. С такой рожей ты мог бы сниматься в рекламе крема от геморроя.

Мы пристально смотрим друг на друга. При этом пытаюсь не восхищаться тем, как Слоан восприняла новость, но мне следовало бы предугадать. Она - не из тех, кто ломается и плачет, даже когда, возможно, умирает.

— Хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонил?

И она без запинки отвечает:

— Опре Уинфри. Я всегда хотела с ней познакомиться. Я чувствую, что мы бы поладили, она приглашала бы меня на все крутые вечеринки в своем особняке в Монтесито, и именно там я познакомилась бы со своим будущим мужем, наследным принцем Монако. Или Марокко. Не припомню, кто из них такой милашка.

Пытаюсь не засмеяться.

— Займусь этим прямо сейчас. Кому-нибудь еще?

Она вздыхает, откидывается на подушки и качает головой.

— Нет. Моя мама умерла много лет назад, и я разговариваю с папой только по праздникам. Я не очень нравлюсь его новой жене. Ты, наверное, уже знал это, учитывая, что ты всеведущий и все такое, но если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, дай знать Натали. Я не хочу волновать ее, говоря, что я здесь, но она взбесится, если в ближайшее время больше обо мне не услышит. Она, наверное, прямо сейчас сходит с ума. Натали очень эмоциональна, ты же знаешь. Она у нас чувствительная.

Слоан замолкает, прикусывая губу и хмурясь.

— Ей повезло, что у нее есть такая подруга, как ты. Ты очень преданная.

Слоан выглядит так, будто я только что сообщил ей, что продал ее в цирк.

— Прости, во всем, должно быть, виноват мой больной мозг, но мне показалось, я только что слышала от тебя нечто приятное в свой адрес.

Теперь уже я не могу сдержать улыбку.

— Всему виной определенно твой больной мозг.

— Так и думала.

Я встаю и снимаю пиджак. Перебрасываю его через спинку стула, затем снова сажусь и беру журнал «Сплетни о знаменитостях» с маленького прикроватного столика. Устраиваюсь в кресле поудобнее и начинаю читать.

— Гм. Что ты делаешь?

Я не поднимаю глаз от журнала, когда отвечаю.

— А на что это похоже?

— Сижу. Читаю. Остаюсь тут.

Я сухо говорю:

— Твоя наблюдательность просто поражает.

Воцаряется тишина, но я знаю, что эта пауза будет короткой. И я прав.

— Деклан?

— Да, девочка?

— Разве у тебя нет важных гангстерских дел, которыми ты должен заниматься? Убивать своих врагов и все такое прочее? Шнырять по темным переулкам?

— Да, девочка. Я переворачиваю страницу.

— Итак...

— Если кто-то и убьет тебя, то это буду я. Я не доверяю этому идиоту доктору-школяру.

— Ты о нейрохирурге?

— Ага. Похоже, ему выдали лицензию в коробке из-под крекера.

Слоан начинает смеяться. Звук ее смеха мягкий и удивительно приятный. Еще более удивительно то, насколько мне нравится слышать ее смех.

— Ты уверен, что тебе всего сорок два? Коробки из-под крекера явно из эпохи моего батюшки.

Я опускаю журнал и смотрю на нее.

— Ты вспомнила, сколько мне лет, по тому, что я тебе сказал.

— Я помню все, что ты говорил.

Когда приподнимаю брови, ее бледные щеки заливает румянец.

— О, заткнись.

— Только после тебя.

Слоан раздраженно вздыхает и переворачивается на бок, повернувшись ко мне спиной. Я возвращаюсь к журналу.

После пятиминутной паузы, во время которой я почти слышу ее внутреннюю борьбу, Слоан переворачивается на другой бок и произносит:

— Это очень странно. Тебе ведь это известно, да?

Я отвечаю, не отрываясь от журнала, потому что знаю, что это ее раздражает.

— В какой части?

— Во всех. Все это! Я, ты, похищение, автомобильные погони, гематомы, неминуемая смерть, алло?

— Наверное, тебе лучше не слишком волноваться, девочка. Мы же не хотим, чтобы у тебя еще раз лопнули сосуды головного мозга.

— Ты что… ты смеешься надо мной?

Я мягко говорю:

— А что, твое тефлоновое самолюбие пострадало бы, если бы я и правда над тобой посмеялся?

Проходит еще пять минут молчаливой внутренней борьбы, прежде чем Слоан больше не может этого выносить. Она садится в постели.

— Деклан!

Я бросаю на нее взгляд.

— М-м-м?

— Что... черт возьми, ты делаешь?

Не разрывая с ней зрительного контакта, я говорю:

— Защищаю тебя. Спи.

Слоан открывает рот, но закрывает его, когда... о чудо!.. не находит, что сказать. Откинувшись на подушки, она подтягивает простыню к носу и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

Это обезоруживающе очаровательно. Интересно, практикуется ли она в этом перед зеркалом?

— Деклан?

— Ради всего святого, девочка, просто задай вопрос. Не произноси мое имя каждый раз перед тем, как его задать.

Она бормочет:

— Так много правил. — Хлопаю журналом, хотя предпочел бы ее шею, и возвращаюсь к чтению. — Просто хотела спросить, не мог бы ты рассказать мне какую-нибудь историю.

Я встретился с ней взглядом.

Ее голос звучит тихо.

— Чтобы помочь мне уснуть, — когда я подозрительно прищуриваюсь, она говорит, — пожалуйста?

— Какую бы ты не затеяла игру, я в нее не играю.

Через мгновение Слоан шепчет:

— Хорошо, — и снова переворачивается на бок, подтягивая ноги к подбородку, так что сворачивается калачиком. Маленький, жалкий на вид шарик.

Я бросаю журнал на прикроватный столик, жалея, что отказался от религии много лет назад. Сейчас самое подходящее время помолиться богу, чтобы он убил меня и избавил от этих страданий.

Тяжело вздохнув, я начинаю.

— Давным-давно, в далекой стране, жила... — Я смотрю на ее затылок. — Принцесса, — Слоан слегка поворачивается, прислушиваясь, а я продолжаю, — ужасно невзрачная принцесса, с торчащими зубами, растительностью на лице и большим горбом на спине. На самом деле она была похожа на крошечного верблюда.

Слоан бормочет:

— Уолт Дисней, ты не такой.

— Я рассказываю или ты собираешься продолжать меня перебивать? — Недовольный ропот послужил мне ответом. — Как я и говорил. Маленькая принцесса-верблюдица была невзрачной, но у нее был интересный характер, который привлекал к ней людей. Им было трудно смириться с ее отвратительной внешностью, но как только они закрывали глаза на то, как она выглядит, они обнаружили, что у нее волшебный талант... готова?

Слоан решительно говорит:

— Едва могу сдержать нетерпение.

— Разговаривать с животными.

После долгой паузы любопытство берет верх над ней.

— С какими именно?

— Со всеми. Но по большей части собаками. Маленькая принцесса-верблюдица могла заставить любую собаку, какой бы бешеной или одичалой она ни была, влюбиться в нее и выполнять ее приказы.

— Ах. Я вижу, к чему все это ведет. Принцесса влюбится в Лесси и создаст новую расу детенышей наполовину верблюдов, наполовину собак, называемых верблюсобами, которые нападают на людей и в конце захватывают мир, прикончив всех людей на планете. Конец.

— Нет, но, если бы кто-то взялся снимать об этом фильм, я бы его посмотрел. Особенно, если эти верблюсобы были генетически модифицированы таким образом, что их левые лапы-манипуляторы превращались в лазерные пушки, которыми они могли управлять силой мысли. Могу я продолжить?

Она тяжело вздыхает. Я воспринимаю это как утвердительный ответ.

— Однажды невзрачная принцесса собиралась навестить своего хорошего друга Недди, как вдруг ее похитил самый большой, сильный и красивый пес, которого она когда-либо видела. Он был королем всех собак - вожаком, так сказать, - и славился своей храбростью и интеллектом. По интеллекту он намного превосходил маленькую принцессу-верблюдицу. Что было довольно трогательно, несмотря на ее заблуждения относительно собственных умственных способностей.

— Тебе настолько не хватает воображения, что у тебя в голове дыра там, где должен быть мозг.

Сдерживая смешок, я продолжаю свой рассказ.

— Итак, храбрый, сильный, красивый пес-король воинов...

Слоан бормочет:

— Охренеть, не встать.

— ...запирает маленькую принцессу-верблюдицу в своем замке. Его план состоял в том, чтобы расспросить ее о своем заклятом враге, с которым она подружилась. Однако, чего он не знал, так это того, насколько неряшливы верблюдицы. Да к тому же вонючи. Через несколько дней все вокруг провоняло отрыгнутой ею, полупереваренной травой. В замке пахло, как в гигантском мусорном баке в жаркий летний день. О, и прибавь сюда жирный мех. И навоз.

— Очаровательно. Случайно, имя этой верблюжьей принцессы не сленговое? Обдолбанная? Пыхнутая?

Слоан говорит это таким кислым тоном, что я с трудом сдерживаю смех.

— Нет. Ее звали ЖОПРА – Женщина Обожала Почесать Речевым Аппаратом.

— ЖОПРА. Потому что она так много говорила. Ты упустил свое истинное призвание в стендапе, гангстер.

— Я довольно забавный, не так ли?

— Ты был бы намного смешнее со сломанным носом.

В палату входит медсестра. Слоан язвительно замечает:

— О, отлично, может быть, она принесла клизму, с помощью которой мы сможем вытащить эту штуку из твоей задницы.

Мне приходится прикрыть рот рукой, чтобы не засмеяться в голос.

Медсестра представилась Нэнси и сказала, что собирается измерить Слоан артериальное давление. Затем медсестра поворачивается ко мне с неуверенной улыбкой.

— И вы, должно быть, отец ребенка.

Слоан разражается хриплым смехом. Переворачиваясь, чтобы позлорадствовать надо мной, она говорит:

— Офигеть! Да, это мой папа, отец Хронос, вон там. Он далеко не так молод и красив, как сам о себе думает.

Улыбка медсестры меркнет.

— Я имела в виду отца ребенка.

Я сижу неподвижно. Мой желудок сжимается в узел. Внезапно становится очень трудно дышать.

Слоан все еще смеется.

— Молодец, гангстер. Сколько ты заплатил ей, чтобы она это сказала?

Когда Слоан видит выражение моего лица, ее смех затихает. Широко раскрытыми глазами она оглядывается на медсестру. Ее лицо бледнеет, а голос звучит сдавленно:

— Подождите. Что… какой ребенок?

По крайней мере, у медсестры хватает хороших манер выглядеть извиняющейся, когда она отвечает:

— Врач вам не сказал? Вы беременны.

17 ДЕКЛАН

На мгновение в комнате становится так тихо, что я слышу, как в другой комнате дальше по коридору пищит чей-то кардиомонитор. Затем Слоан решительно заявляет:

— Это невозможно. Я принимаю таблетки уже десять лет. Вы обратились не по адресу, милочка.

К этому времени Нэнси выглядит крайне смущенной. Она делает один шаг назад, к двери.

— Простите. Может быть, я ошибаюсь. Я просто пришлю врача обратно в...

— Остановитесь.

Хотя мой тон убийственно мягок, это делает свое дело. Нэнси застывает на месте, сглатывая. Как и этот идиот-доктор, она тоже знает, кто я такой. Слухи быстро распространяются, когда на трон восходит новый король.

— Вы провели тест на беременность с образцами крови, взятыми, когда она регистрировалась?

Медсестра переводит взгляд с меня на Слоан и обратно, очевидно, задаваясь вопросом, в какую передрягу она только что вляпалась.

— Да. Доктор счел это благоразумным, учитывая...

— Нет, — перебивает Слоан громким голосом. — В прошлом месяце у меня был цикл. С тех пор я принимаю таблетки каждый день. Ни разу не пропустила. Я очень осторожна. Я не беременна.

— У таблетки не идеальный показатель успеха. И вы можете забеременеть во время месячных.

Слоан говорит:

— А вы можете убираться к чертовой бабушке из моей комнаты со своим дерьмом, пока я не набила вам синяков под глаза, Нэнси.

Я встаю. Нэнси отступает на несколько шагов. Я снова приказываю ей остановиться, и она выглядит так, словно вот-вот упадет в обморок.

— Послушайте, я всего лишь медсестра. Доктор может дать вам больше информации, чем я.

Я спрашиваю:

— Какова точность этих анализов крови?

— Девяносто девять процентов.

Твою же мать.

— И как скоро тест может показать беременность после нарушения цикла?

— В течение нескольких дней.

Я смотрю на Слоан, раскрасневшуюся и разъяренную, лежащую на кровати.

— У тебя нарушался цикл? — Ее губы поджаты. — Отвечай на чертов вопрос.

Слоан неохотно признается:

— Красный день календаря предвиделся несколько дней назад. Или прямо сейчас. Все мои дни перепутались.

Когда я со стоном провожу рукой по лицу, она настаивает:

— Я не беременна! Я знаю свое тело! Ничего не изменилось!

— Как правило, вы не начинаете ощущать симптомы примерно до пятой или шестой недели.

Взгляд Слоан мог бы расплавить кожу на лице бедной Нэнси.

— Это намного дольше, чем тебе потребуется, чтобы почувствовать симптомы удара, которым я собираюсь выбить тебе зубы.

Я огрызаюсь:

— Слоан, заткнись. Нэнси, убирайтесь.

Нэнси разворачивается и выбегает вон. Когда она уходит, Слоан настойчиво поворачивается ко мне.

— Нет. Я не такая, Деклан.

— Ага. За исключением того, что звучит так, будто все так и есть.

Взволнованный, я начинаю расхаживать взад-вперед.

— Что ж, тогда мне просто придется с этим смириться.

Когда я, ощетинившись, поворачиваюсь к ней, она приподнимает брови.

— Что это за выражение?

Я рычу:

— Ты не сделаешь аборт.

Некоторое время она молча изучает мое лицо. Когда Слоан наконец заговаривает, ее голос спокоен.

— Я этого не говорила. Но если бы я на него решилась, это было бы не твое собачье дело.

Я теряю самообладание и кричу:

— Конечно, это мое дело! Ты - моя гребаная пленница!

Когда Слоан откидывается так, что волосы падают ей на лицо, закрывая его, она складывает руки на коленях.

— Я вижу, тебя нехило бомбит по поводу данной новости. Однако хочу заострить твое внимание, что независимо от того, как я здесь оказалась, любопытно, что тебя это так или иначе волнует. В конце концов, ты - не отец ребенка. Не то чтобы мне он нужен был, потому что я не беременна, но если бы и была, то ты все равно не был бы отцом.

— Господи иисусе, ты что, думаешь, я слабоумный? Знаю, что я - не чертов отец!

Слоан прищуривает глаза.

— Вот именно. Ты не отец, ты скоро отправишь меня домой, и я навсегда исчезну из твоей жизни. Так почему же тебя это вообще заботит?

Я лихорадочно ищу что-нибудь, что объяснило бы мое странное эмоциональное потрясение из-за этой новости. Все, что могу придумать, это:

— Я не верю в аборты.

— Поздравляю. Все равно это не твое дело.

Я снова начинаю расхаживать взад-вперед. Слоан наблюдает за мной острым, как у ястреба, взглядом.

— Если думаешь, что я позволю тебе держать меня прикованной в своем доме на неопределенный срок, чтобы заблокировать мои репродуктивные права, я скажу тебе прямо сейчас, что это не сработает.

Я об этом не думал, но это заявление действительно вызывает у меня любопытство.

— Почему нет?

— Киран и Гомер никогда бы не позволили тебе так поступить со мной.

Я изумленно таращусь на нее.

— Паук назвал тебе свое настоящее имя?

— Конечно. Почему это так шокирует?

— Он никому не говорит своего настоящего имени. Я не знал, как его зовут, до тех пор, пока мы не сблизились больше десяти лет назад. А он пробыл с тобой в комнате всего три минуты.

Слоан бросает на меня взгляд.

— Маленькая невзрачная принцесса-верблюдица хороша в том, чтобы заставить собак выполнять ее приказы, помнишь?

Когда я, кипя от злости, смотрю на нее, Слоан вздыхает:

— Мы можем, пожалуйста, не ссориться? У меня раскалывается голова, мозг, возможно, вот-вот убьет меня, и я, возможно, беременна, но это не так. У меня нет сил на словесную перепалку. — Она откидывается на подушки и натягивает одеяло на лицо.

Я еще некоторое время расхаживаю взад-вперед. Мой разум - дымящиеся последствия взрыва ядерной бомбы.

Беременная. Женщина, которую я похитил, беременна ребенком от члена Братвы?

Охуеть. И раньше я думал, что все было плохо.

Слоан говорит из-под одеяла:

— Если я задам тебе личный вопрос, ты ответишь?

— Нет.

Естественно, Слоан игнорирует мое заявление.

— Была ли у тебя девушка, которая прервала беременность вопреки твоему желанию?

Я опускаюсь на стул рядом с ее кроватью и выдыхаю:

— Нет.

— О. Отлично. Извини, это было не мое дело. Просто эта тема кажется тебе спусковым крючком.

— Если скажу тебе, что это потому, что я верю, что любая жизнь священна, ты будешь смеяться надо мной.

— Конечно, я буду смеяться над тобой. А сказать тебе, почему?

— Нет.

— Потому что ты зарабатываешь на жизнь убийством людей.

Я не знаю, зачем утруждаю себя ответом на ее вопросы. Все, что она делает, - это игнорирует меня. Я ворчу:

— Это не все, что я делаю.

Слоан откидывает одеяло с лица и смотрит на меня, сдвинув брови.

— О, мне очень жаль. Я забыла о вымогательстве, рэкете, торговле оружием, торговле людьми...

— Никакой чертовой торговли людьми!

— ...контрабанда наркотиков, подделка документов, налоговое мошенничество, манипулирование акциями, коррумпированность государственных чиновников...

— Откуда ты этого набралась? Нагуглила?

— Хочешь сказать, что не занимаешься ничем таким?

Я говорю сквозь стиснутые зубы:

— Ты понятия не имеешь, чем я занимаюсь, девочка.

— Не смотри на меня так сердито. И почему ты так расстроен? Это у меня повреждение мозга и, возможно, будет ребенок. — Слоан вытаращивает глаза. — О боже.

Встревоженный выражением ее лица, я спрашиваю:

— Что теперь?

— Кетамин, которым ты меня накачал...

Она смотрит на меня в ужасе.

Мой желудок переворачивается. Мой голос звучит хрипло.

— Это была всего лишь одна доза. Одна небольшая доза.

— Этого было достаточно, чтобы я потеряла память. Представь, как она может отразиться на плоде!

— Это могло быть из-за падения.

Слоан саркастически говорит:

— Падение, считаешь. А ведь его могло и не быть.

Когда я ничего не говорю, она прикрывает глаза рукой и хнычет. Я встаю, убираю ее руку от лица и склоняюсь над ней, заглядывая в ее встревоженные глаза.

— С ребенком все будет хорошо, — говорю я с большей убежденностью, чем чувствую на самом деле. — Ты молодая, сильная и здоровая. С вами обоими все будет хорошо.

Я не добавляю «если только не помрешь от оторвавшегося тромба в мозгу», потому что это было бы просто невежливо.

Слоан смотрит на меня снизу-вверх, паникуя, но, тем не менее, умудряясь взирать на меня взглядом, полным презрения.

— Деклан, если выяснится, что у этого ребенка, которого я не жду, IQ меньше, чем у гения, я убью тебя. И я не имею в виду это в переносном смысле.

Игнорируя угрозу моей жизни, в чем, уверен, она искренна, я улыбаюсь.

— Договорились.

— Почему ты улыбаешься? Я только что сказала, что убью тебя!

— Вот именно.

— Я этого не понимаю.

— Если ты хочешь перерезать мне горло, то, должно быть, чувствуешь себя лучше.

Слоан поджимает губы, рассматривая меня.

— Я не решилась бы перерезать тебе горло. Слишком много крови.

— Пистолет?

Слоан морщит нос.

— Слишком грязно.

— А, припоминаю. Что-то медленное и болезненное, связанное с плотоядными бактериями.

Она кивает.

— Чтобы я могла сидеть в кресле в углу и наблюдать, как тебя поглощают дюйм за дюймом в течение нескольких дней. Нет, недель. Месяцев, — улыбается она. — В агонии.

Я хихикаю.

— Тебе правда нравится эта идея. Что за маленькое чудовище. А ты выглядишь такой милой.

После странной паузы ее голос звучит неуверенно.

— Ты считаешь, я выгляжу мило?

— Нет. По-моему, ты похожа на верблюда. Ты отвратительна.

Мы смотрим друг другу в глаза. Я слышу ее дыхание, румянец, разливающийся по ее щекам, и понимаю, что наклонился ближе, так близко, что наши носы всего в нескольких сантиметрах друг от друга.

Слоан тихо говорит:

— Тебе не кажется, что я похожа на верблюда.

Мне приходится облизать губы, прежде чем ответить, у меня так сильно пересохло во рту.

— Гиена. Бородавочник. Какапо.

— Последнего я не знаю.

— Это гигантский нелетающий попугай.

— Попугай? Так что это мило.

Я медленно качаю головой, борясь с желанием наклониться ближе и прижаться к ее губам.

— Нет. Выглядит отвратительно, — отвечаю я хрипло.

Через мгновение она шепчет:

— Лжец. — Слоан отталкивает меня и снова переворачивается на бок. Я выпрямляюсь и медленно, беззвучно выдыхаю. Провожу рукой по волосам. Затем достаю из кармана сотовый телефон и отправляю сообщение Пауку.

Сейчас приеду туда. Убедись, что он готов к разговору.

Бросив последний взгляд на Слоан, я выхожу из комнаты, кивая вооруженным людям в черных костюмах, которых Киран расставил по обе стороны двери, пока я находился внутри.

Отправляюсь поболтать со Ставросом. Интересно, простила бы меня Слоан когда-нибудь, если бы я нарушил слово и убил его? Есть только один способ выяснить это.

18 СЛОАН

Как только дверь за Декланом закрывается, я нажимаю кнопку вызова медсестры. Шестьдесят секунд спустя появляется Нэнси, выглядящая так, словно она предпочла бы съесть миску с бритвенными лезвиями, чем навестить меня.

— Привет, Нэнси. Я прошу прощения за то, что вела себя с вами как ведьма ранее, но в данный момент я чувствую себя не очень хорошо. Помимо того, что мозг превратили в кровавое месиво, меня еще и похитили.

Она моргает.

— Э-э...

— О, не стоит беспокоиться об этом. Я не прошу о помощи. Знаю, у вас были бы большие неприятности с ирландской мафией, если бы они узнали, что вы позвонили в полицию, так что не делайте этого, ладно? Не хочу, чтобы вся ваша семья погибла из-за меня.

— О... ладно.

— Отлично. Спасибо. Итак, послушайте, мне было интересно, не могли бы вы сказать мне, что может вызвать ложноположительный тест на беременность?

После того, как Нэнси открывает глаза, она говорит:

— Крайне редко анализ крови дает ложноположительный результат.

— Но если бы это произошло, что могло бы стать причиной?

Она на мгновение задумывается.

— Есть несколько состояний, которые повышают уровень белков в крови. Недавний выкидыш или аборт. Внематочная беременность, при которой оплодотворенная яйцеклетка имплантируется в фаллопиевы трубы. Какие-то лекарства. Определенные состояния здоровья.

— Какие?

— Мне нужно было бы поискать полный список, но навскидку... заболевание почек. Ревматоидные факторы. Рак.

— Какие виды рака? — интересуюсь я.

— В первую очередь, яичников.

О боже. Вот от чего умерла моя мать. Приступ паники заставляет мое сердце учащенно биться, но я пытаюсь продышаться.

— А как насчет воздействия кетамина?

— Это обезболивающее. Оно никак не повлияет на результаты теста.

— Можете назвать еще причины?

— Нет.

— Отлично. Спасибо за информацию. Ценю это. Раз уж я здесь, можем мы проверить, нет ли опухолей на моих яичниках? И давайте также сделаем все остальные анализы крови, которые мне нужны, чтобы выявить заболевания почек и все остальное.

— Почему бы нам сначала не сделать еще один тест на беременность?

— Я знаю, что не беременна.

Нэнси думает, что я полностью все отрицаю, но она благоразумно не упоминает об этом.

— Хорошо. Я закажу проведение анализов.

— Спасибо.

Мгновение она обеспокоенно смотрит на меня, указывая большим пальцем через плечо на дверь и говорит:

— Итак...

— Глава ирландской мафии похитил меня. Да.

— Но...

Я машу рукой в воздухе.

— Я в порядке. Не беспокойтесь обо мне. Он получил худшую часть сделки. Мы, вероятно, вернемся сюда через неделю, когда у него будет диагностирован обширный инфаркт миокарда. Эй, можно мне заказать протеиновый коктейль? О, и могу я также попросить вас, пожалуйста, позвонить в клуб «Лейксайд Йога», что в Кингс-Бич, Тахо, и сказать им, что Слоан заболела гриппом и ее некоторое время не будет? Если они спросят, кто вы такая, просто скажите «Райли». Это моя младшая сестра.

Я улыбаюсь ей. Нэнси моргает еще несколько раз, выглядя совершенно сбитой с толку, прежде чем повернуться и выйти.

Ложусь в постель, натягиваю одеяло на лицо, закрываю глаза и начинаю про себя повторять позитивные аффирмации.

Я не беременна.

Я не беременна.

Я не… Подождите-ка. Это негативная формулировка, а не позитивная. Нам нужно сохранять позитивный настрой. Пробуем снова.

Я свободна от ребенка.

У меня нет детей.

У меня нет ребенка.

Я не беременна.

Я полная гребаная идиотка.

Застонав, я откидываю одеяло с лица и смотрю в потолок. Я провожу некоторое время, считая трещины на потолочных плитках, пока не понимаю, что это идеальный сценарий для Деклана, чтобы снять с меня груз ответственности.

Ему не обязательно отвозить меня обратно в Нью-Йорк, откуда меня похитил. Ему не нужно договариваться о путешествии или избегать тех, кто, возможно, пытается меня спасти. Он мог бы просто оставить меня в больнице и уйти.

Как он сделал это всего несколько минут назад.

Сразу после того, как Нэнси объявила, что я беременна.

Мое сердце начинает бешено колотиться. У меня пересыхает во рту и ужасно сжимается внизу живота.

Ладно, что это за чувство? Давайте назовем это чувство, чтобы рассеять его силу.

Прямо сейчас я чувствую себя... странно.

Слишком расплывчато. Пробуем снова.

Я чувствую себя... неважно.

Возможно, это из-за сгустка крови у тебя в голове. Давай поговорим о твоем эмоциональном состоянии, а не о физическом, Слоан.

Я ненавижу, когда ты бываешь резок со мной.

И я ненавижу, когда ты отвечаешь своим внутренним голосам, как будто ты сумасшедшая. ЧТО ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ?

Вслух я выпаливаю: «Боль».

Я осознаю это, затем приходит неверие. Я сошла с ума. Мои чувства задеты, потому что похититель ушел, когда услышал о ребенке.

Или недоребенке, которого у меня определенно не будет.

Я вскакиваю с кровати, подбегаю к двери и рывком открываю ее. Не знаю, что планировала, я действую чисто инстинктивно, но как только дверь распахивается, четверо огромных парней в черных костюмах вскакивают со своих мест по обе стороны двери, создавая передо мной непроницаемую ощетинившуюся гангстерскую стену.

Один из них - Киран.

Почему при его виде мое тело наполняется таким облегчением, я знать не хочу. Он бросает один взгляд на мое лицо и переходит в пугающий режим повышенной готовности. Вытаскивая пистолет из-за пояса, Киран заглядывает мне за спину в комнату, вздыбив шерсть и рыча.

— В чем проблема? С тобой все в порядке, девочка?

— Да, со мной все в порядке. Я просто... эм. Захотела пить.

Киран расслабляет плечи и медленно выдыхает. Затем поворачивается к мужчине рядом с ним.

— Пойди и принеси маленький стаканчик воды для девочки и побыстрее, — Киран убирает пистолет обратно в кобуру и поворачивается ко мне, улыбаясь, — боже мой, ты заставила «зад сделать крекс-фекс-пекс».

Не думаю, что когда-нибудь пойму хоть слово из того, что говорит этот парень, но знаю на клеточном уровне, что он беспокоился обо мне, что он был готов застрелить любого незваного гостя, который мог оказаться в моей палате, и что Деклан не только не бросил меня в этой больнице, он бросил меня с моим персональным подразделением охраны в его отсутствие.

Я отказываюсь давать название этому чувству. Это может стать последней каплей, которая вынесет мне мозг.

— Тебе лучше вернуться в постель, девочка, — говорит Киран, вздергивая подбородок. — Деклан сойдет с ума, как коробка с лягушками¹², если по возвращении обнаружит, что тебе стало еще хуже.

Вместо ответа я обнимаю Кирана. Когда отпускаю его, все смотрят на меня широко раскрытыми глазами, как будто я пукнула в церкви.

Я искренне говорю:

— Спасибо тебе, Киран. И всем вам, ребята, тоже. Я чувствую себя намного лучше, зная, что вы здесь. И действительно ценю, что вы присматриваете за мной. Уверена, что есть много других вещей, которыми вы все предпочли бы заниматься... — Я прерывисто вздыхаю. Никто ничего не говорит. Гангстер, которого Киран послал за водой, возвращается и протягивает мне бумажный стаканчик.

Я смотрю на него в своей руке, удивляясь, что он дрожит.

— А теперь иди, девочка, — мягко говорит Киран. — Отдыхать, да?

— Отлично. Да.

Киран подмигивает мне. По какой-то странной причине это простое проявление заботы вызывает у меня столько эмоций.

Глядя на своих телохранителей, я говорю сдавленным голосом:

— Хочу, чтобы вы все знали - ирландские гангстеры намного круче русских. За исключением Деклана. Но вы, ребята, просто лучшие.

Я захожу внутрь, закрываю дверь, залпом выпиваю воду, затем ложусь лицом вниз на кровать, глубоко дыша в подушку, пока Нэнси не приходит.

— Если вы не против, я возьму еще крови, чтобы мы могли провести анализы, а затем сможем отправиться в кабинет радиологических исследований, чтобы сделать УЗИ и заглянуть внутрь, определить состояние вашей матки и яичников.

— Блестяще. Давайте.

Я тихо сижу, пока медсестра набирает шесть маленьких пробирок с кровью. Это кажется ужасно много, но не говорю об этом.

— Как скоро мы получим результаты анализа крови?

— Для вас... в течение часа.

Меня выталкивают в начало очереди. Без сомнения, благодаря ее страху перед тем, что Деклан уничтожит все ее генеалогическое древо.

— Я ценю это. Спасибо, Нэнси.

Она замолкает, чтобы поднять на меня взгляд. Бросив украдкой взгляд в сторону двери, она бормочет:

— Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Конечно. Похищение - не самое худшее, через что мне пришлось пройти. И они всего лишь мужчины. Не то чтобы с ними было трудно справиться. Я знавала чихуахуа, которые были намного страшнее.

— Я этого не говорила, но... Эти парни наводят ужас. И их босс...

Она вздрагивает.

Любопытство поднимает свою уродливую голову.

— Вы прожили в Бостоне всю свою жизнь?

Она кивает.

— Значит, здешняя ирландская мафия довольно могущественна, да?

— Они управляют городом. Так было всегда, сколько себя помню. Даже копы у них на жалованье.

Я могу сказать, что Нэнси прониклась ко мне симпатией, поэтому издаю тихий ободряющий звук, показывая, что слушаю ее.

— Я имею в виду, что у нас есть итальянцы. И русские. И многие другие, но ирландцы представлены в Бостоне сильнее, чем в любом другом городе Америки. Раньше все было более стабильно, но за последние несколько лет вспыхнули территориальные войны. Главных боссов мафии продолжают убивать. На самом деле, только на этой неделе произошло убийство.

— Я слышала об этом. Диего, верно?

— Да.

— Странное имя для ирландца.

— О, он не был ирландцем. Американец мексиканского происхождения. По всем улицам раструбили, когда его босса застрелили, и он занял его место. Они сказали, что это знамение времени - латиноамериканец встал у руля. Толпа становится более интернациональной или что-то в этом роде.

Последним лидером русских был этнический украинец, так что, думаю, нет ничего странного в том, что у ирландцев будет американец мексиканского происхождения.

— Так что же случилось с этим Диего?

— В газетах писали, что его тело было найдено на свалке. Они до сих пор не нашли его голову.

Как ужасно. Интересно, насколько близки они были с Декланом?

— У них есть какие-нибудь предположения, кто это сделал?

Нэнси бросает на меня взгляд.

— Это был не кто-то из его друзей, это уж точно.

Конечно. Это был один из его врагов. Как, может быть, у итальянцев.

Или русских.

Или у Кейджа.

Неудивительно, что Деклан смотрит на меня с таким интересом… что бы это ни было. Я - лучшая подруга Натали. И сказала, что дружила с Кейджем, встречалась со Ставросом. Даже если он признает, что я не развязывала войну, Деклан все равно считает, что я - его враг.

Враг, ради защиты которого ему придется приложить немало усилий.

Вопрос, почему?

— Простите, что?

Оторвавшись от своих мыслей, я осознаю, что произнесла последнюю часть вслух.

— Ничего. Извините. У меня просто все в голове перепуталось. В данный момент все немного усложнилось.

Нэнси обходит это минное поле стороной и говорит, что привезет мне инвалидную коляску для нашей поездки в радиологию, которая находится на втором этаже.

— Неужели я так плохо выгляжу?

— Нет. — Нэнси замолкает. — Но... — Она прочищает горло. — Если бы вы упали и ушиблись, мне пришлось бы объяснять мистеру О'Доннеллу, как я позволила этому случиться. К тому же он оставил довольно конкретные инструкции, чтобы о вас хорошо заботились. — Нэнси снова делает паузу. — Если быть до конца честной, мистер сказал доктору Каллахану, что если вы умрете, то док тоже труп. Предполагаю, что тот же стандарт применим и ко мне.

Деклан угрожал жизни доктора? Я не могу решить, ужасно это или мило.

— Поняла. Не волнуйтесь. Он не собирается никого убивать. Ему просто нравится разбрасываться словами, чтобы пугать людей.

Нэнси смотрит с сомнением.

— Не хочу с вами спорить, но он заработал свое положение не с помощью значков бойскаута.

Нэнси оставляет меня обдумывать это, пока сама отправляется на поиски инвалидного кресла. Когда она возвращается, Киран пышет раздражением.

— Что это? — рычит он, протискиваясь в дверь вместе с остальной бандой. Он подозрительно смотрит на инвалидное кресло, как будто оно начинено взрывчаткой.

— Я направляюсь в отделение радиационных исследований, чтобы сдать еще анализы.

Его брови сходятся на переносице. Ему не нравится эта идея.

— Деклан ничего не говорил о том, чтобы выпускать тебя из палаты.

— Почему бы тебе не пойти со мной? Мы превратим это в экскурсию.

— Или ты можешь просто подождать, пока он вернется.

Киран имеет в виду спросить разрешения.

Я беспечно говорю:

— О, оставляю это на твое усмотрение. Он сказал, что хочет, чтобы я как можно скорее сдала все необходимые анализы, чтобы убедиться, что это кровоизлияние в мозг не убьет меня, но если считаешь, что для меня лучше этого не делать, то все в порядке.

Я жду, выжидательно улыбаясь.

Две минуты спустя мы все шестеро втискиваемся в больничный лифт, направляясь вниз.

Когда двери на втором этаже открываются, Киран и его люди выходят первыми, обнажив оружие. Они прочесывают коридор, прежде чем выпустить нас с Нэнси из лифта. Затем они идут по обе стороны от нас, как персональные агенты секретной службы президента, пронзая кинжалами любого, кто осмеливается посмотреть в нашу сторону.

Мне неприятно признавать, что мне нравится эта драматичность. Я чувствую себя знаменитостью. Хорошо, что это не так, потому что я была бы ужасной примадонной. Два перелета на частном самолете - один из них в плену - и не думаю, что когда-нибудь снова смогу летать эконом классом.

УЗИ проходит без сучка и задоринки. На моих яичниках нет опухолей или кист, а моя матка бесплодна, как Сахара. Я ухожу, улыбаясь.

Но улыбка сползает с лица, когда мы возвращаемся в палату, и Нэнси сообщает мне результаты анализов крови.

19 ДЕКЛАН

Склад располагается рядом с доками. Здесь холодно, промозгло и пахнет прогорклой морской водой и гниющим деревом. Но он находится на удалении от прочих зданий, что делает его удобным местом для допросов.

Крики здесь теряются. Кровь легко смывается с цемента, попадает в канализацию, а оттуда в море.

— Привет, Ставрос. — Он привязан к металлическому стулу, на голове у него черный матерчатый капюшон. Обычно я ставил пленников на колени. Ледяной цемент - это адская пытка для коленей, но Ставрос уже побывал в адовом пекле, когда я пришел сюда.

Капюшон приподнимается. Голос с легким русским акцентом спрашивает:

— Кто ты?

— Новый лучший друг Слоан.

После короткой паузы Ставрос злобно ругается по-русски.

Удивленный, я поворачиваюсь к Пауку, стоящему рядом со мной.

— Держу пари, он думает, что я не понимаю его языка.

Паук хихикает.

— Держу пари, он думает о многом, что не соответствует действительности. Глупцы всегда ведут себя подобным образом.

— Что ты с ней сделал? Если ты причинил ей боль, я убью тебя на хрен!

Его гневные крики эхом отражаются от стен. Ставрос борется с путами. Его дыхание неровное и учащенное.

— Расслабься. Она все еще цела и невредима. Но продолжай в том же духе, и я буду приносить тебе один из ее пальцев за каждый раз, когда ты посмеешь наорать на меня.

Пробиваясь сквозь капюшон, его дыхание белыми облачками пара повисает в холодном воздухе здания. Понизив голос, но все еще дрожа от ярости, Ставрос говорит:

— Ты пожалеешь об этом.

Я заинтригован. Судя по описанию Слоан о нем как о зануде, я ожидал меньше энтузиазма.

— Почему? Твой хозяин, Казимир, идет спасать тебя? Ты недостаточно высоко забрался на тотемный столб,парень.

— Я говорю о похищении моей женщины.

От того, как он называет ее, у меня сводит зубы.

— Твоя женщина? Похоже, ты действуешь в соответствии с ошибочным представлением о том, что ей на тебя плевать.

Или что Слоан может принадлежать кому угодно. Ни один мужчина никогда не смог бы по-настоящему владеть ею. Как и все несломленные духи, она не может принадлежать кому-то одному.

Ставроса не смущает сарказм.

— Ты понятия не имеешь, что Слоан чувствует ко мне.

— О, постой, она считает тебя таким же интересным, как квашня или простокваша.

— Она бы не стала рассказывать тебе правду!

— Она могла бы. Под давлением.

Намек на то, что я пытал ее, чтобы выбить информацию, его не смущает. Ставрос яростно качает головой.

— Ты ее не знаешь. Слоан не такая, как другие люди. Она не отдаст ничего, чего не хочет отдавать.

Меня начинает раздражать его уверенность. Могла ли Слоан солгать мне о чувствах к нему?

— Каждого можно сломать. Вот ты, например. Сколько твоих пальцев мне придется отрезать, прежде чем ты расскажешь все, что я хочу знать о твоем боссе?

Его ответ следует незамедлительно.

— Ни сколько. Я расскажу тебе все, что угодно. Я расскажу тебе о нем все, что знаю.

Паук поражен.

— Это и есть преданность, которую ты проявляешь к своему королю?

— Мне на него наплевать. Меня волнует только то, чтобы ты не причинил вреда Слоан. Если ты отпустишь ее, я сделаю все, о чем ты попросишь. Я буду шпионить за ним, если ты этого захочешь.

Испытывая отвращение, Паук плюет на цемент.

— Охренительно. Ради женщины.

Я поворачиваюсь и одариваю его холодным взглядом. По-гэльски я натянуто говорю:

— Видно, ты прискакал на могучем коне. Ты уже забыл, как легко одна и та же женщина проверила твою преданность, Гомер?

Он замирает. В его глазах появляется виноватое выражение.

— Сними с него капюшон. И принеси мне стул.

Поворачиваюсь обратно к Ставросу и наблюдаю, как Паук стягивает капюшон с его головы. Ставрос видит, что я стою перед ним, и быстро оглядывает меня.

Мне приятно видеть, как Ставрос сглатывает от страха.

Паук ставит передо мной стул и отступает назад. Я разворачиваю его, оседлываю и сажусь лицом к Ставросу, облокачиваясь на стул таким образом, что мои плечи находятся на уровне глаз Ставроса, а руки свободно свешиваются вниз.

Потом я говорю Пауку, чтобы он оставил нас со Ставросом один на один.

Когда эхо его шагов затихает, я спрашиваю заложника:

— Ты влюблен в нее?

Вопрос застает его врасплох. Я могу сказать, что Ставрос пытается угадать, с какой целью я интересуюсь. Мгновение он спорит сам с собой, затем просто признает:

— Да.

— Настолько, что ты предал бы Казимира, не задумываясь.

— Да.

Интересно.

— Как долго вы были вместе?

Ставрос начинает выглядеть сбитым с толку. Может быть, он ожидал, что я уже буду отрезать от него по куску, а не вести с ним светскую беседу.

— Три месяца.

И это все?

Когда я приподнимаю брови, он говорит, защищаясь:

— Четырнадцать недель, если быть точным. И два дня.

Господи иисусе. Я уверен, что если бы я спросил его, сколько часов и минут, он бы знал ответ на вопрос.

Ставрос выпаливает:

— Скажи мне, все ли с ней в порядке.

Удерживая его взгляд, я еле слышно заявляю:

— Ты не в том положении, чтобы предъявлять требования.

— Пожалуйста. Я должен знать. Это убивает меня. Я просто схожу с ума.

Ставрос умоляюще смотрит на меня темными глазами. Я испытываю непреодолимое желание выколоть их. Вместо того чтобы сделать это, я говорю:

— С ней все в порядке.

Ставрос шумно и с облегчением выдыхает. Он произносит благодарственную молитву Деве Марии по-русски. Теперь я хотел бы облить этого парня бензином и поджечь.

Мое эго решает, что пришло время подшутить надо мной, и напоминает мне, что Ставрос не ребенок. Он взрослый парень. И, как и Слоан, по меньшей мере, на десять лет моложе меня. Он молод, силен, красив и безумно влюблен в мою пленницу.

Может быть, в ее духах содержится окситоцин. Это многое объяснило бы.

— Что же тебе в ней так нравится?

— Все.

— Назови что-нибудь одно.

Мой вызывающий тон сбивает его с толку еще больше. Если честно, меня это тоже сбивает с толку.

— Это что, какая-то игра?

— Ага, просвети меня.

Мгновение Ставрос пристально изучает выражение моего лица, а еще через мгновение на его лице появляется выражение ужаса. Его голос звучит сдавленно.

— У тебя есть к ней чувства.

Я усмехаюсь.

— Ага. Гамма чувств – беспокойство, раздражение, злость. Могу продолжить.

Когда Ставрос продолжает смотреть на меня с таким же испуганным выражением, я решаю немного подтолкнуть его.

— Признаю, что ее сиськи просто крышесносные. И эта задница... Что ж. Не мне тебе рассказывать.

Моя улыбка кричит о том, что я довольно часто видел ее идеальную задницу. Предполагает, что я уже ее отымел. Как я и предполагал, мысль об этом сводит Ставроса с ума.

— Пошел ты!

— Нет, спасибо. Вернемся к Слоан.

Некоторое время пленник кипит, раздумывая, выкрикнуть ли мне еще больше непристойностей или подчиниться.

— Не собираюсь говорить с тобой о ней.

Достаю пистолет из-за пояса, наклоняюсь вперед и приставляю его к его коленной чашечке.

— Как насчет сейчас?

Ставрос вспотел. Вены у него на шее вздулись. Он нервно облизывает губы, переводит дыхание, затем качает головой.

Его смелость удивляет меня. Глубоко. После двадцати лет работы в синдикате я редко чему удивляюсь.

— Ты бы ни за что не отказался от своего босса, но ты не будешь говорить со мной о женщине, с которой ты больше даже не встречаешься?

— Не просто так. Это ради нее. Я бы и не ожидал, что ты поймешь.

Ставрос так напуган, что чуть не обделался. Но он также и дерзок. Готов был лишиться своей коленной чашечки, чтобы защитить ее честь.

Черт возьми. Я отказываюсь испытывать симпатию к этому парню.

Наклоняюсь ближе и тычу пистолетом ему в промежность. Он издает тихий вскрик ужаса.

— Давай попробуем еще раз. Что тебе в ней так нравится?

Ставрос проводит несколько мгновений, учащенно дыша и судорожно сглатывая излишки слюны во рту. Я даю ему немного времени, чтобы взять себя в руки, и спокойно жду, пока он не заговорит.

— О... она самый умный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни.

Твою же мать. Я надеялся, что он скажет что-нибудь пустячное о ее теле, чтобы я мог отстрелить ему член. Я сухо констатирую:

— Она того же мнения. Что еще?

— Она ничего не боится. Она вдумчивая и добрая. И забавная. Ты не ожидаешь, что такая сексуальная девушка будет забавной, но это так.

— Но все же раздражает, верно? Разве она не разозлила тебя чем-то жестоким?

Ставрос выглядит потрясенным этим предположением.

— Нет, она не раздражает. Она - богиня.

Я начинаю понимать, почему Слоан он наскучил. Его серьезность утомляет. Этот парень сух, как тост без масла. Она гораздо выше его, причем даже не на голову, что они даже не с одной планеты.

Я засовываю пистолет обратно за пояс и рассматриваю его.

Очевидно, Ставрос думает, что я размышляю над тем, как лучше расправиться с ним. Он становится белее мела и начинает дрожать.

— Я не собираюсь убивать тебя, Ставрос.

— Нет?

— Нет. Это было бы слишком удручающе.

— Я не понимаю.

— Это потому, что жизнь еще не высосала из тебя всю радость. — Я встаю и начинаю расхаживать перед стулом. — Но и отпустить тебя я тоже не могу. Мало того, что тебе пришла в голову крайне глупая идея попытаться пробраться в мое здание с жалкой попыткой спасти ее, ты еще и застрелил двух моих людей в «Ла Кантина» в Тахо.

— Я никогда ни в кого не стрелял. — Я резко останавливаюсь и смотрю на него. — Я этого не делал. Если не считать рыбы.

— Значит, те двое мужчин убили сами себя?

— Нет. Алексей застрелил двоих, которые подошли к нашему столику. Казимир застрелил двух других.

Я уже знал о Казимире. Но согласно данным, которыми располагаю, стрелявшим за столом был Ставрос. С другой стороны, он и его покойный друг Алексей очень похожи. Высокие, стройные, темноволосые с одинаковыми татуировками на костяшках пальцев. Почти как братья.

Ставрос говорит:

— Мне все равно, если ты мне не веришь. Это правда. На самом деле я ненавижу оружие. Я больше разбираюсь в компьютерах.

— Позволь мне внести ясность. Ты никогда раньше ни в кого не стрелял, но решил, что было бы блестящей идеей приехать в Бостон, чтобы попытаться спасти женщину, с которой ты встречался несколько месяцев, от мужчины, который стрелял в людей и раньше. Многих людей. Есть немало более глупых вещей.

— У меня не было выбора.

— У нас всегда есть выбор.

— Сердце ведет туда, куда оно хочет.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты ее марионетка?

Ставрос задумчиво улыбается.

— Нет. Я просто влюблен. Не имеет значения, буду я жить или умру, пока рядом с ней.

Я свирепо смотрю на него.

— Ты что, пытаешься добиться, чтобы тебя здесь убили? У тебя есть непреодолимое желание умереть?

— Я бы не ожидал, что кто-то вроде тебя поймет.

Я рычу:

— Не груби мне, парень. Я могу отстрелить немало частей твоего тела и все равно сохранить тебе жизнь.

Внезапный яркий образ того, как Ставрос лежит на Слоан, толкаясь между ее раздвинутых бедер, когда она стонет и выгибается под ним, разом выбивает воздух из легких. Его замещает яд.

Яд чистой ревности.

Ставрос видит выражение моего лица и снова сглатывает.

Снова меряю пространство шагами. Я хожу взад-вперед, размышляя. Ставрос сидит молча, с трепетом наблюдая за мной. Как и Слоан, он совсем не такой, как я ожидал, - не закоренелый убийца. Ставрос не верен ничему, кроме романтических представлений об истинной любви. Он молод и идеалистичен, храбр и умен, и - если быть честным с самим собой - вероятно, лучше человек, чем я.

Человек, который стал бы хорошим отцом.

Я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

— Так ты хочешь жениться на ней?

Ставрос удивленно моргает.

— Я не понимаю...

— Отвечай на чертов вопрос.

— Хорошо. Да, я хочу жениться на ней.

— А дети? Ты тоже хочешь, чтобы у вас с ней были дети?

Его глаза сияют от эмоций, Ставрос грубо говорит:

— Столько, на сколько она согласится, да. Я всегда хотел быть отцом. И она была бы замечательной матерью. Я бы бросил все это, если бы Слоан попросила меня об этом. Жизнь. Деньги. Что угодно. Единственное, что имеет для меня значение, - это она.

Твою же мать. Я не хотел, чтобы этот допрос прошел именно так.

Я провожу рукой по волосам, тяжело выдыхаю и закрываю глаза. Когда я открываю их, Ставрос смотрит на меня так, словно его смыло за борт в бушующий шторм, а я - спасательный жилет, который кто-то собирается ему бросить.

Которым, по сути, и являюсь.

Стараясь, чтобы это не прозвучало так подавленно, как себя чувствую, я говорю:

— Хорошо, парень. Это твой счастливый день. Давай заключим сделку.

20 СЛОАН

— Подождите-ка, Нэнси. Начните сначала. Напомните, как это называется?

— Дефицит иммуноглобулина А. Сокращенно ДИА. Это генетическое заболевание, передающееся от ваших родителей.

Вдох на счет четыре. Задержите дыхание на счет четыре. Выдох на счет четыре.

— Но я не чувствую себя больной. Если не считать этого дурацкого тромба в мозгу, я чувствую себя прекрасно. У меня прекрасное здоровье. У меня нет никаких симптомов болезни.

— У большинства людей с этим заболеванием нет никаких симптомов.

— Есть ли лекарство?

— Нет.

Отлично. У меня неизлечимая болезнь. По крайней мере, беременность закончилась бы через девять месяцев.

— Так в чем же именно дело?

— ДИА - это антитело, которое является частью вашей иммунной системы. Когда вам этого антитела не хватает, вы более склонны к заражению инфекциями. Это состояние также, по-видимому, играет определенную роль в развитии астмы, аллергии и аутоиммунных расстройств.

Окончательно сбитая с толку, я хмуро смотрю на нее.

— Я не подхватываю инфекций. И у меня нет астмы, аллергии или какого-то аутоиммунного расстройства. Или любого другого расстройства, о котором знаю, за исключением необычной склонности к поеданию капусты.

Нэнси небрежно говорит:

— О, только у каждого четвертого человека с дефицитом ДИА развиваются какие-либо проблемы со здоровьем. Это бессимптомное состояние, которое у большинства не вызывает никаких проблем.

Может быть, я неправильно расслышала. Разве она только что не сказала мне, что у меня неизлечимая болезнь?

— Это не вызывает проблем у большинства людей?

— Правильно.

— Но если это действительно вызовет проблемы, я рассматриваю такие варианты, как... аллергия?

— Возможно, да. Или более частые простуды, что-то в этом роде. И, как и в случае с вашим ложноположительным тестом на беременность, это может повлиять на некоторые анализы крови.

— И это все?

— Именно.

Я повышаю голос.

— Значит, это меня не убьет?

Нэнси в шоке.

— Боже мой, нет.

Раздраженная, я вскидываю руки в воздух.

— Ты могла сказать мне это раньше?

— Простите, я думала, что именно с этого я и начала.

— Нет, Нэнси. Нет, ты этого не сделала. Все, что ты сказала, это «неизлечимо» и «генетическим заболеванием». Я думала, у меня рак!

— У вас нет рака. — Она замолкает. — По крайней мере, в данный момент.

— Ладно, нам действительно нужно поработать над вашими манерами обращения с больными.

— Я просто пытаюсь быть точной с медицинской точки зрения. На данный момент у вас нет рака.

— Но если бы он у меня был диагностирован, то его не вызвал бы ДИА, верно?

— Верно.

Когда я не отвечаю и только сижу, уставившись на нее, Нэнси поворачивается и тихо выходит из комнаты.

Я ложусь на кровать, моя центральная нервная система перегружена. Из-за кровоизлияния в мозг, страха перед беременностью и неумелой подачи Нэнси новостей о ДИА организм бурлит от нахлынувшего адреналина. И все же мне каким-то образом удается заснуть.

Когда просыпаюсь несколько часов спустя, в окна льется солнечный свет, а Деклан сидит в кресле рядом с кроватью. Смотрит на меня со странной, непоколебимой напряженностью.

Зевая, я приподнимаюсь на подушках и, прищурившись, смотрю на него.

— Ты в порядке? — Он издает недоверчивый звук и качает головой. — Что?

— Это ты лежишь на больничной койке и спрашиваешь меня, в порядке ли я.

— Потому что у тебя такое лицо, будто тебе только что сказали, что твоя бабушка умерла. Что случилось?

— Почти самое время для твоей следующей компьютерной томографии.

— Хорошая попытка. Что случилось, Деклан?

Он закрывает глаза и откидывает голову на спинку кресла.

— Все в порядке, девочка.

— Тогда почему ты закрываешься от меня?

— Я не закрываюсь, сижу в трех шагах от тебя.

— Не будь ослом. Ты знаешь, о чем говорю.

Он тяжело вздыхает.

— Я никогда не понимаю, о чем ты говоришь. Все, что я слышу, - это ужасный шум, от которого у меня раскалывается голова.

Встревоженная, я смотрю на него. Хотя он и не признается в этом, знаю, что что-то не так. Он кажется другим. В депрессии. Не такой, как обычно, - вспыльчивый, готовый взорваться человек.

— Как долго ты здесь сидишь?

— Не знаю. Несколько часов.

— Тебе вообще удалось поспать?

— Нет.

— Хочешь поменяться?

Когда Деклан приоткрывает один глаз и вопросительно смотрит на меня, я указываю на кровать.

— Я могу немного посидеть в кресле, если ты хочешь немного отдохнуть.

Он открывает другой глаз и поднимает голову. Теперь меня сверлят два ледяных голубых глаза, смотрящих с пронзительной враждебностью.

Как ни странно, от этого я чувствую себя лучше и улыбаюсь ему.

— Ах, смотрите-ка. Чаровник вернулся. Тяжело ли это - жить со всеми этими разными подлыми личностями в одном теле? Должно быть, там все напряжено. Как в переполненной тюрьме.

— Какого черта ты беспокоишься обо мне? Я - твой похититель.

Кажется, его действительно интересует мой ответ, так что я на мгновение задумываюсь об этом, пока он занят тем, что пытается прожечь мое лицо пристальным взглядом.

— Хм. Это не потому, что ты мне нравишься, потому что мы уже выяснили, что ты мне не нравишься.

Деклан язвительно напоминает мне:

— Это чувство взаимно.

— Вот именно. Как может понравиться кто-то, кто выглядит как верблюд и пахнет отрыгнутой травой? Если только ты не один из тех чудаков, которые увлекаются животными. Ты знаешь. Зоофилов.

Я одариваю его взглядом, который подразумевает, что не оставила бы скотоложство без внимания. Он посылает мне в ответ взгляд, который мог бы расплавить сталь.

— Послушай, если тебе от этого станет легче, давай просто скажем, что я беспокоюсь о тебе, потому что это в моих интересах. Если ты умрешь от сердечного приступа или получишь пулю, или что-то еще, что будет со мной?

Не теряя ни секунды, Деклан кисло говорит:

— Ты, без сомнения, заняла бы мое место. Это было бы нетрудно, учитывая, что ты уже завербовала половину моей армии в свои ряды.

— Да ладно тебе. Киран и Паук не могут быть половиной твоей армии.

— Нет, но за этой дверью дежурят еще трое мужчин, которые таинственным образом присоединились к твоему фан-клубу в мое отсутствие. Уверен, ты с легкостью перевербовала бы остальных.

— Что ты имеешь в виду?

— Что-то насчет той трогательной речи, которую ты произнесла о том, что ирландские гангстеры лучше русских? И эмоциональные объятия для Кирана?

Я смущенно говорю:

— О. Ты про это.

— Ага. Это. Они посчитали это весьма увлекательным. Они также впечатлены тем, как ты справляешься со всей ситуацией в целом.

— Под ситуацией ты имеешь в виду тромб в моем мозгу или себя?

— Я - не ситуация.

Я смеюсь над этим.

— Поверь мне, гангстер, ты - ситуация с большой буквы «С». Ты мог бы превратить Ганди в серийного убийцу.

Мгновение Деклан пристально смотрит на меня, затем говорит низким голосом с нотками теплоты:

— Как и ты, девочка. Как и ты.

— Посмотри только, у нас с тобой так много общего. Довольно скоро нам будет о чем поговорить, кроме твоих необъяснимых перепадов настроения.

На его челюсти напрягается мускул. Я могу сказать, что он изо всех сил старается не улыбнуться и не упрекнуть:

— Давай, покажи мне эти жемчужно-белые зубы. Они буквально единственное, что есть хорошего на твоем лице.

— Боже, я скучаю по тому времени, когда ты спала. Ты делала это так мирно.

— Эй, мы можем попросить Кирана сходить за едой для нас? Я попросила Нэнси приготовить мне протеиновый коктейль, но она отказалась.

Деклан сухо спрашивает:

— Разве печально известное очарование Динь-Динь Белл не распространяется на других женщин?

— Не будь смешным. Конечно, нет. Нэнси просто испугалась, что она сделает что-то не так, и ты убьешь ее. — Когда Деклан не отвечает на это, я добавляю: — Возможно, все из-за угрозы жизни врача. Просто предполагаю.

Одна из темных бровей Деклана изгибается опасной дугой.

— Это она тебе сказала или он?

— Пф-ф. Думаешь, я бы тебе сказала. Не хочу быть причиной каких-либо нападок на медицинский персонал, присматривающего за мной.

— Звучит так, будто я - бешеный волк.

— Подумывала о чем-нибудь менее мужественном. Например, белка. С чумными блохами.

Когда я улыбаюсь в ответ на его хмурый вид, Деклан встает и смотрит на меня сверху вниз.

— Знаешь, что тебе нужно?

— Да. Сто миллионов долларов и кнопка на прикроватном столике, которая повергает тебя в шок каждый раз, когда ты задаешь мне глупый риторический вопрос.

Он мрачно отвечает:

— Нет. Порка.

У меня перехватывает дыхание. Желудок переворачивается. Я смотрю на него снизу-вверх, у меня внезапно пересыхает во рту и учащается сердцебиение.

Он протягивает руку, крепко берет меня за подбородок и проводит большим пальцем по моим губам горящими глазами.

— Тебе нравится эта идея.

Мне удается выдавить из себя слово «нет», которое не убеждает ни одного из нас.

Гортанным, чертовски сексуальным голосом Деклан говорит:

— Да, девочка. Тебе это нравится так же сильно, как и мне. Тебе нравится, когда тебя заставляют отказаться от контроля. Потому что этого контроля тебе недостает.

Ощущаю себя беконом, поджариваемым на сковородке. Я - кусочек сливочного масла, тающий под летним солнцем. Я - пожарный с пятью сигналами тревоги, который вот-вот спалит дотла все это чертово здание.

— Посмотри, как ты дрожишь, — шепчет Деклан, сжимая пальцами мое лицо. — Посмотри на эти глаза.

Что бы он ни увидел в глубине моих глаз, это его очаровывает.

Я вся взмокла. Почти невозможно ни глотать, ни дышать. Я чувствую себя застывшей, пригвожденной, будто я - олень в свете фар, слишком ошеломленная, чтобы двигаться, слишком загипнотизированная, чтобы бежать и спасаться.

Я не хочу спасаться. В этот момент все, чего я хочу, - это позволить ему переехать меня. Позволить сломить меня, отдаться дикому желанию, разорвать на части. Я никогда в жизни не чувствовала ничего подобного.

Голубые глаза сверкают, Деклан облизывает губы. Когда он наклоняется ко мне, я почти стону от облегчения. Мне нужно, чтобы его губы накрыли мои, будто это мой кислород.

— О. Простите.

Врач стоит в открытом дверном проеме, нервно переводя взгляд с меня на Деклана. Когда мы ничего не говорим, он незаметно кашляет в ладонь.

— Я назначил вам еще одну компьютерную томографию, но я, конечно, могу прийти в более подходящее время.

Когда он поворачивается, чтобы уйти, Деклан говорит:

— Нет. Мы сделаем это сейчас.

Его голос звучит грубо. У него твердая челюсть. Он выпрямляется и снова переводит горящий взгляд на меня. Деклан еще мгновение держит меня за подбородок, затем опускает руку. Я чуть не сваливаюсь с кровати на пол, но ухитряюсь удержаться на ногах.

— Веди себя хорошо, — командует Деклан предупреждающим тоном. Затем поворачивается и выходит.

Врач смотрит на меня, приподняв брови. Велика вероятность, что я собираюсь съездить ему кулаком в кадык.

Все время, пока мне делают компьютерную томографию, я думаю о выражении лица Деклана, когда он обхватил рукой мою челюсть. Я никогда не видела, чтобы мужчина выглядел таким голодным. Или таким борющимся с самим собой.

Сканирование показывает улучшение состояния сгустка крови, что заставляет врача Каллахана сиять от облегчения. Меня отвели обратно в палату и накормили желе, яблочным пюре и белым рисом. Я говорю помощнице медсестры, которая приносит поднос, что у меня все еще есть зубы и толстая кишка, и прошу ее убрать еду. Затем я жду возвращения Деклана.

Но он не возвращается.

До конца дня я остаюсь одна, и лишь время от времени Нэнси навещает меня, проверяя мои жизненные показатели, чтобы составить компанию. Я пытаюсь отвлечься от мыслей о Деклане чтением, дремотой и просмотром телевизора, но ничего не помогает. Он поселился в моей голове, словно опухоль.

На следующее утро меня ждет еще одна компьютерная томография. Результаты настолько хороши, что врач говорит, что я могу идти домой.

Дом. Как будто я теперь знаю, где он находится. Моя квартира в Тахо? В Нью-Йорке с Натали? В безликой холостяцкой берлоге Деклана?

Он похитил меня и вычеркнул из привычной жизни, оставив бесцельно дрейфовать на надувном плоту без весел. Я больше не чувствую себя самой собой. У меня странное чувство, что все, что потребуется, - это одна большая волна, которая обрушится на меня, и я утону.

Когда в тот вечер меня выписывают из больницы, меня отвозит Киран. Я спрашиваю, где его босс, но в ответ получаю только пожатие плечами.

Что-то в этом пожатии плечами выбивает меня из колеи. Это чувство усиливается, когда мы сворачиваем с шоссе и начинаем ехать в противоположном направлении от центра города, где живет Деклан.

Глядя на проплывающие мимо пригороды, я спрашиваю:

— Куда мы едем?

Когда он отвечает, его голос звучит мрачно.

— Тебя заберет твой приятель.

Я поворачиваюсь к нему, сердце бешено колотится.

— Мой приятель? Ты имеешь в виду Натали? Что происходит?

— Ты едешь домой, девочка. Это все, что знаю.

Я смотрю на его напряженный профиль, чувствуя себя так, словно кто-то выбил у меня почву из-под ног.

— Значит, Деклан заставляет тебя выносить мусор, да? Ты тот счастливчик, которому выпало разгребать беспорядок, который он устроил?

Киран смотрит на меня и мягко говорит:

— Не сердись. Я мог бы сказать, что он был от этого не в восторге.

— Не был в восторге? Что ж, не дай бог, чтобы великий и ужасный босс был недоволен. А бывает время, когда он счастлив? Я думала, что отдыхающая сучья морда - это режим по умолчанию для всей его личности!

Я понимаю, что мой голос звучит слишком громко. Также осознаю, что меня трясет.

Я так зла, что вот-вот взорвусь. От меня отказываются. Даже не попрощавшись, Деклан бросает меня.

Киран благоразумно помалкивает. Следующие тридцать минут я киплю от распирающего меня гнева рядом с ним на пассажирском сиденье, пока мы едем дальше, выезжая из пригорода за город, пока, наконец, мы не останавливаемся на обочине грунтовой дороги.

Киран ставит внедорожник на стояночный тормоз, но оставляет двигатель включенным. Не говоря ни слова, он выходит и обходит машину сзади. Киран открывает заднюю дверцу, достает несколько сумок, захлопывает дверцу и идет по неосвещенной дороге.

Как только он оказывается вне поля освещения фар, в нескольких сотнях метрах от него зажигается другая пара фар. Теперь я вижу, что мы припарковались на одной стороне деревянного моста, соединяющего грунтовую дорогу. Под мостом протекает ручей. На другой стороне ждет машина.

Крепче сжимаю дверную ручку. Мое сердце колотится в груди, как барабан в джунглях.

Киран возвращается. Он устраивается на водительском сиденье. Не глядя на меня, он говорит:

— Иди.

— Что было в этих пакетах?

— Твоя одежда.

Он имеет в виду одежду, которую купил мне Деклан. Одежду, которую у него попросила, он купил мне, и я едва успела ее надеть, прежде чем попала в больницу.

Я не могу себе представить, почему он так беспокоился.

Мой голос срывается, я говорю:

— Я хочу, чтобы ты сказал ему кое-что от меня. Скажи ему...

— Ты можешь сказать ему сама, — тихо говорит Киран, кивая на мое окно.

Когда я оглядываюсь, то вижу фигуру, материализующуюся из тени деревьев, растущих вдоль дороги. Фигура высокая, широкоплечая, одета в черный костюм. Зажженная сигарета горит оранжевым на фоне ночи, разгораясь ярче, когда фигура подносит ее к губам, чтобы затянуться.

Это Деклан. Даже не имея возможности разглядеть его лицо, я знаю, что это он.

Что это за чувство? Не называй этого. Не смей.

Я открываю дверь и выпрыгиваю наружу. Прежде чем закрыть ее, я говорю:

— Было приятно познакомиться с тобой, Киран. Спасибо тебе за то, что заботишься обо мне. Передай это и Пауку. Надеюсь, у вас обоих будет хорошая жизнь.

Киран смотрит на меня и улыбается. Он говорит что-то по-гэльски, и я предпочитаю считать это прощанием.

Я закрываю дверь и подхожу к Деклану. Когда оказываюсь в нескольких шагах от него, я останавливаюсь. Мгновение никто из нас не произносит ни слова. Тогда я говорю:

— Не знала, что ты куришь.

— Я бросил некоторое время назад. Недавно снова начал.

Его голос тихий. Спокойный. Такой же непроницаемый, как и его глаза.

— Итак, это прощание.

Деклан глубоко затягивается сигаретой.

— Ага.

— Отлично. Жду не дождусь, когда больше никогда тебя не увижу.

Дым вырывается у него из ноздрей, как у дракона. Он смотрит на меня, молчаливый, хладнокровный, как кот.

Я ненавижу кошек.

— Отлично. Хорошая беседа, как всегда, гангстер. Думаю, мы еще увидимся.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он говорит:

— Подожди. — Деклан подходит ближе. Вытаскивая сотовый телефон из кармана пальто и хрипло говорит: — Держи.

— Что это? — спрашиваю я.

— Сотовый телефон.

— Ты даже не представляешь, как бы мне хотелось потушить эту сигарету о твое глазное яблоко.

— Твой сотовый, девочка. Тот, который я тебе дал, в котором запрограммирован мой номер.

Я беру его у него, внезапно почувствовав неуверенность.

— Почему ты даешь его мне?

Возникает странная пауза. Он отводит взгляд.

— Никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться обрушить на кого-то едкие оскорбления. С таким же успехом это мог бы быть я. Учитывая, что у тебя это так хорошо получается.

Я вглядываюсь в него сквозь тени. В его голосе есть что-то странное. Что-то, что заставляет мое сердце биться чаще.

— Кто ждет меня по ту сторону моста, Деклан?

Он курит. Откидывает голову назад и выпускает в воздух идеальные кольца дыма. Его молчание приводит меня в бешенство.

— Отвечай мне, черт возьми.

Словно по сигналу, водительская дверь другой машины открывается. Кто-то выходит из машины и прикрывает глаза рукой, заслоняясь от света фар внедорожника, и я во второй раз за пять минут знакомлюсь с навыком, о котором и не подозревала: определять людей исключительно по их силуэту.

— Ставрос? — шепчу я в ужасе. Поворачиваюсь к Деклану и требую от него объяснений, — ты позвонил Ставросу, чтобы он забрал меня? Разве он не твой враг?

Глядя на меня своими непроницаемыми глазами, Деклан говорит:

— В последнее время это слово приобрело для меня новое гибкое значение. И кто лучше, чем отец твоего ребенка, спасет тебя от кошмара, в котором ты живешь?

Отец твоего ребенка.

О мой бог. Он покинул больницу, не поговорив с врачом о результатах других моих анализов. Он не знает об ДИА.

Не знает, что я не беременна.

Не могу вспомнить, когда в последний раз так злилась. Честно говоря, думаю, что никогда так не злилась.

Я делаю шаг к нему, дрожа всем телом.

— Ты высокомерный идиота кусок. Ты думаешь, знаешь, что лучше для всех, но ты даже не знаешь, что лучше для тебя самого.

Деклан хмуро смотрит на меня. Угрюмо.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о том, что ты настолько уверен в собственной непогрешимости, что слеп. Но вот с чем я тебя оставлю. Я не спала со Ставросом с начала января. Сейчас почти март. Что заставит тебя обдумать, что в промежутке у меня не было никого другого?

Он стоит так неподвижно, что даже не дышит, и приоткрывает губы. Он смотрит на меня, на его лице отражается шок.

Я тихо говорю:

— Возможно, ты захочешь подтвердить личность отца ребенка в следующий раз, когда решишь поиграть в сваху, гангстер. Увидимся.

Я поворачиваюсь и убегаю так быстро, как только могу, говоря себе, приближаясь к тому месту, где меня ждет Ставрос, что слезы в моих глазах и боль в груди имеют прямое отношение к ошеломляющему облегчению и совсем не имеют отношения к мужчине, которого я оставляю позади себя.

21 СЛОАН

По дороге к терминалу для частных самолетов в аэропорту Ставрос молчит, но держит меня за руку. Я позволила ему. Думаю, это потому, что как только гнев улетучился, я оцепенела.

Оцепенение лучше, чем злость. Оцепенение не требует ответов. Оцепенение - это долгожданное облегчение от слишком большого количества сильных эмоций.

Оцепенение - мой новый лучший друг.

Как только мы оказываемся в его самолете и за нами опускается трап, Ставрос поворачивается и заключает меня в сокрушительные медвежьи объятия. Он шепчет ласковое имя, которое раньше приводило меня в бешенство: мамочка. Затем он опускается на колени и зарывается лицом между моих бедер.

Это не связано с сексом. Он просто прячется.

Глядя сверху-вниз на его темноволосую голову, я тихо спрашиваю:

— Что ты ему пообещал?

— Ничего.

Ставрос не поднимает глаз, когда говорит. Вот откуда я знаю, что он лжет.

Я запускаю руку в его волосы и тяну. Наконец, он поднимает на меня взгляд, прикусывая губу. Его руки крепче обхватывают мои бедра сзади. На вид ему около десяти лет.

— Что бы это ни было, Кейдж узнает. А как только это произойдет, он убьет тебя.

— Мне все равно. Я спас тебя. Это все, что имеет для меня значение. Что ты в безопасности.

Моя улыбка, должно быть, выглядит очень грустной, потому что брови Ставроса сходятся на переносице.

Я бормочу:

— Милый мальчик. С чего ты взял, что меня нужно было спасать?

Ставрос сердито говорит:

— Он забрал тебя. Забрал.

— Я знаю, что он сделал.

Гнев исчезает. Глядя на меня полным мольбы взглядом, Ставрос сглатывает, его адамово яблоко подпрыгивает.

— Я подумал, что если я... если ты… что, может быть, мы...

Я вздыхаю, поглаживая его по волосам.

— О, Стави.

Это все, что я должна сказать, прежде чем он снова спрячет лицо у меня между ног.

— Давай, — говорю я, проводя рукой по его волосам. — Вставай. Нам нужно поговорить.

Его голос становится раздраженным.

— Я не хочу разговаривать. Знаю, что ты собираешься сказать.

— Стави...

— Нет!

Раньше я терпеть не могла, когда он становился таким, упрямым, как ребенок, которому отказывают в любимой игрушке. Я также ненавижу единственное, что может сдвинуть его с места.

— Если ты будешь хорошо себя вести, я позволю тебе это сделать.

Он замирает. Его голос звучит тихо.

— Ты позволишь?

— Да. Вставай.

Одним быстрым движением он выпрямляется и встает, глядя на меня сверху-вниз с сердечками в глазах.

Нет, не со своим сердцем. Орган, которым он смотрит на меня, находится чуть южнее.

Я указываю на ближайшее кресло.

— Сядь.

Ставрос повинуется без колебаний. Я сажусь напротив него в еще одно из кремовых кожаных капитанских кресел. Двигатели реактивного самолета с ревом оживают.

— Пристегнись.

Он пристегивает ремень безопасности у себя на коленях, затем сидит, уставившись на меня, и ерзает.

— Скажи мне, что ты ему обещал.

— Я не могу.

— Когда Кейдж узнает, я буду единственной, кто, возможно, сможет тебе помочь.

— Он ничего не узнает.

Ставрос с тоской смотрит на мои туфли. Мне приходится заставлять себя не вздыхать.

— Стави, посмотри на меня.

Ему требуется мгновение, чтобы оторвать взгляд от моих ног. Я стараюсь, чтобы мое лицо было столь же суровым, как и мой тон.

— Расскажи мне.

Обезумев, он облизывает губы.

— Я... я... — И замолкает, затем это вырывается как взрыв. — Я пообещал ему, что буду носить прослушку в любое время, когда буду с Казимиром, и что он может прослушивать мой телефон и просматривать электронную почту, чтобы отслеживать наши переписки.

Я в таком ужасе, что целую минуту не могу вымолвить ни слова. Тем временем Ставрос начинает пресмыкаться:

— Прости, прости, я знаю, мне не следовало этого делать, но я так волновался за тебя, а он сказал, что не отпустит тебя, пока мы не заключим сделку, так что я должен был, я должен был!

Я поднимаю руку, чтобы остановить поток его сознания. Ставрос замолкает, тяжело дыша и сжимая подлокотники своего кресла так, что побелели костяшки пальцев.

Прослушка. Сделка. Эти две детали торчат у меня в голове как неоновые мигалки. Они звучат официально. Как термины, которые использовал бы прокурор. Или в полиции.

Затем мне приходит в голову кое-что еще. С трепетом я смотрю на перед белой рубашки Ставроса, застегнутой на все пуговицы.

Он качает головой.

Испытывая облегчение от того, что меня не записывают, я откидываюсь на спинку кресла и тяжело выдыхаю. Я раздумываю, не сказать ли Ставросу, что Деклан собирался отпустить меня без его помощи, но решаю не делать этого. Чем меньше о нем будет сказано, тем лучше.

Кроме того, Ставрос уже снова отвлекся на мои ноги.

Я снимаю туфлю, встаю и протягиваю ее ему. Затем я запираюсь в туалете, чтобы не слышать сопения и стоны, когда Ставрос дергается, пытаясь найти освобождение, уткнувшись носом в мою обувь.

Я не тороплюсь, мою руки и брызгаю водой на лицо. Когда я выхожу из туалета десять минут спустя, Ставрос прижимается к одному из окон, уставившись широко раскрытыми глазами с побелевшим от страха лицом на что-то на асфальте внизу.

— Что случилось?

— Это он, — говорит Ставрос сдавленным голосом.

— Ирландец! — вскрикиваю я.

Сердце подскакивает к горлу. Я подбегаю к ближайшему окну и выглядываю наружу. И действительно, на взлетно-посадочной полосе в передней части самолета стоит Деклан. Через плечо у него перекинута базука.

Ставрос кричит:

— Он собирается убить нас!

— Нет, это не так. Ему просто нравится появляться с помпой. Иди скажи пилоту, чтобы заглушил двигатели.

Когда задыхающийся Ставрос пробирается по проходу к кабине пилотов, звонит сотовый телефон, который дал мне Деклан. Я отворачиваюсь от окна и достаю его из заднего кармана джинсов. Хотя у меня, возможно, прямо сейчас случится сердечный приступ, я напускаю на себя скучающий вид, когда отвечаю:

— «Пицца Джино», могу я принять ваш заказ?

На том конце провода доносится рычание как у разъяренного медведя гризли.

— Да, я отдам тебе чертов приказ. Уноси задницу с этого самолета, пока я не разнес эту игрушку твоего мальчика вдребезги.

— Никто больше не говорит «вдребезги», гангстер. На случай, если ты еще не в курсе, на дворе двадцать первый век.

— У тебя есть пять секунд. Четыре. Три.

— Простите, с кем из твоих людей я сейчас разговариваю? Потому что это определенно не тот, кто попрощался со мной полчаса назад.

— Полчаса назад я не знал, что ты не беременна.

Я на мгновение останавливаюсь.

— Ты звонил врачу?

— Я звонил врачу. И понял, что что-то случилось, когда ты сказала, что я слепой. И у тебя далеко не такое бесстрастное лицо, как ты думаешь.

— И что это должно, по-твоему, значить?

— Ты была расстроена тем, что я отпускал тебя.

— Ты под кайфом.

— Должно быть, так оно и есть, если я снова прихожу за тобой. А теперь убирайся с этого гребаного самолета, пока я не вышел из себя и не сделал чего-нибудь, о чем потом пожалею.

Я стою там, у меня трясутся руки, колени подгибаются, а сердце выскакивает из груди. Я точно не знаю, что это - гнев, адреналин или какой-то гребаный восторг, который я испытываю, но в любом случае, я определенно не в настроении, чтобы мной командовали.

Поэтому холодно и обдуманно говорю в трубку:

— Нет. — И вешаю трубку. Потом я подхожу к окну и показываю ему средний палец.

Я вижу ярость в его глазах даже с того места, где он стоит. У него красный ореол гнева вокруг головы. Уверена, что этот ореол похож на мой.

Я отстраняюсь и начинаю сердито расхаживать взад-вперед по проходу, пока Ставрос в панике не появляется из кабины пилотов с мобильным телефоном у уха, отчаянно тараторя.

— Нет... она не будет... я не могу... она не послушает меня! Я не знаю, как открыть дверь!

Конечно, у Деклана должен был быть номер мобильного телефона Ставроса. Конечно, он бы позвонил ему.

Я громко говорю:

— Он не собирается стрелять из этой штуки. Повесь трубку, и давайте продолжим.

— Я пытаюсь спасти твою жизнь!

Только не снова.

Я шагаю по проходу к Ставросу, выхватываю телефон у него из рук и прикладываю к уху. Я огрызаюсь:

— Твоя сделка со Стави расторгнута. Он не будет ни за кем шпионить для тебя. И ты сдержишь свое слово не причинять ему вреда.

Смех Деклана мрачный и порочно довольный.

— Мне следовало догадаться, что ты заставишь его заговорить.

— Да, тебе следовало бы это предусмотреть. Ты продолжаешь недооценивать меня.

— Ошибка, которую не повторю. Сойди с самолета. Сейчас же. Или мое обещание не причинять вреда твоей бедной комнатной собачке Стави будет забыто.

На этот раз он вешает трубку первым.

Я стою, дрожа от кипучей ярости, споря сама с собой, и прихожу к выводу, что из этой ситуации нет выхода. Если не сделаю так, как он говорит, не сомневаюсь, что он навредит Ставросу. Теперь, когда он знает, что Ставрос - не отец моего несуществующего нерожденного ребенка, нет причин оставлять его в живых.

Этот сукин сын поставил мне мат.

Я возвращаю Ставросу телефон и говорю ему, чтобы он проинструктировал пилота открыть дверь кабины и опустить трап.

Он в ужасе от этого предложения.

— Нет! Я не могу этого сделать!

— Ты можешь и сделаешь это. Это не просьба.

Ставрос дико жестикулирует в сторону окон.

— Он - животное!

— Да, но разумное. По-твоему, я выгляжу так, как будто надо мной измывались?

Через мгновение он неохотно говорит:

— Нет.

— Это потому, что знаю, как с ним обращаться.

Ставрос странно смотрит на меня.

— Я не думаю, что ты понимаешь. Я никогда не видел тебя такой.

— Какой?

— Эмоциональной.

Меня выводит из себя то, что он прав. Когда я протискиваюсь мимо Ставроса, направляясь в кабину пилотов, чтобы самолично поговорить с пилотом, он хватает меня за руку и умоляет:

— Ты не понимаешь! Он задавал мне все эти вопросы о тебе. О нас. Он хотел знать все. Я думаю, он одержим тобой!

— Единственный человек, которым он одержим, - это он сам. Отпусти меня.

— Мамочка, пожалуйста!

Я поворачиваюсь к нему спиной, беру его лицо в ладони и говорю:

— Прекрати. — Ставрос стоит передо мной, опустив голову, и закрывает глаза. Какое-то мгновение мы молчим, пока я не заявляю:

— Мне нравится то, что ты сделал для меня. Ты был очень храбрым. Теперь я собираюсь сделать то же самое для тебя. А ты дашь мне это сделать. — Ставрос делает глубокие вдохи и выдохи. Затем, неохотно, но кивает. — Отлично. А теперь послушай. Когда все это закончится, я помогу тебе найти девушку, которая тебе нужна, хорошо? Мы оба знаем, что это не я. Но твоя пара где-то есть, и я позабочусь о том, чтобы она была достаточно хороша для тебя. А пока ты больше ни с кем не будешь заключать сделок, чтобы шпионить за Казимиром. И если кто-нибудь спросит тебя об этом, ты скажешь мне. Понял?

Ставрос снова кивает.

— Отлично. А теперь обними меня. — Он обнимает меня и вздыхает.

Я похлопываю его по спине, задаваясь вопросом, где найду девушку, которая захочет поиграть в мамочку для взрослого мужчины с неистовым фетишем на женскую обувь и пристрастием кпрямой трансляции того, как он играет в World of Warcraft в нижнем белье.

Потом вспоминаю, что он очень богат, и знаю, что у меня не будет отбоя от желающих.

Пилот открывает дверь кабины. Трап спускается. Я прощаюсь со Ставросом, целую его в лоб и спускаюсь вниз. Кипя от злости, Деклан ждет меня внизу, бросив ракетную установку у своих ног.

Как только я ступаю на летное поле, Деклан подхватывает меня, перекидывает через плечо и направляется к ожидающему нас внедорожнику.

22 СЛОАН

Меня швырнули на заднее сиденье, как чемодан. Деклан наклоняется к моему лицу и приказывает:

— Не двигайся. — Он захлопывает дверцу, обегает машину с другой стороны, забирается внутрь и рявкает Кирану, сидящему на водительском сиденье, чтобы тот трогался с места.

— Привет, Киран. Давно не виделись, — спокойно говорю я, игнорируя Деклана, превосходно изображающего извергающийся вулкан на сиденье рядом со мной.

Киран подавляет смешок.

— Привет, девочка. — Он заводит машину, и мы трогаемся с места.

Затем я слышу тревожный металлический звон. Я смотрю на Деклана как раз вовремя, чтобы увидеть, как он достает пару наручников из кармана на спинке водительского сиденья. В приступе паники я нащупываю дверную ручку, но дверь заперта.

— Эти детские игрушки для настоящей занозы. Жаль, что в машине, на которой мы заехали за тобой в Нью-Йорк, их не было. Я тоже больше не повторю этой ошибки.

— Ты самодовольный сукин сын.

Опасно улыбаясь, Деклан покачивает наручниками на кончике пальца.

— Покажи-ка мне свои запястья.

— Иди к черту.

— Бывал там каждый день с тех пор, как мы познакомились. Давай.

— Нет.

— Это последний раз, когда прошу по-хорошему.

Мой смех звучит безумно и пугающе.

— Это ты так мило просишь? Такие прекрасные манеры. Кстати, это должно быть «красиво». Вот тебе и высокий IQ, которым ты продолжаешь хвастаться.

Проходит шесть секунд оглушительной тишины, прежде чем что-либо происходит. Знаю, потому что я считаю. Затем Деклан говорит:

— У меня найдется для тебя одно слово: «Стави».

Я сжимаю руки в кулаки. Он поворачивает руку ладонью вверх, ожидая.

— Я отплачу тебе за это. Клянусь, так и сделаю. — Деклан лишь опасно и шире улыбается на это.

Я облизываю губы, проделываю цикл совершенно неэффективного бокс-дыхания, затем протягиваю левую руку.

Не отрывая от меня взгляда, Деклан заключает мое запястье в объятие холодного металла. Непроизвольная дрожь пробегает по телу. От этого его опасная улыбка становится еще более сексуальной.

Деклан надевает наручники на второе запястье, обхватывая металл ладонями, так что я в кольце металла и его ладоней.

Изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, я говорю:

— Никогда не видела тебя таким счастливым, гангстер.

— И я никогда не видел тебя такой нервной. Какую ужасную вещь, по-твоему, я собираюсь с тобой сделать?

Деклан пытается запугать меня. Я отказываюсь доставить ему удовольствие ответом и просто молчу.

Он притягивает меня к себе, запускает руку в мои волосы, прижимается губами к моему уху и хриплым голосом говорит мне в самое ухо:

— О чем бы ты сейчас не подумала, ты права.

Сердце, успокойся. Сейчас не время взрываться. Это касается и вас, яичники.

— Находиться в твоем обществе и так ужасно.

Деклан вбирает в себя мой аромат, дыша мне в шею, посылая каскад мурашек по позвоночнику.

— Почему ты не рассказала мне о других тестах?

— Я была слишком занята беспокойством о том, все ли с тобой в порядке, что, оглядываясь назад, само по себе является одной из самых глупых вещей, которые когда-либо совершала. Или думала. Или слышала.

— И почему ты беспокоилась обо мне, чертовка? Скажи правду.

Боже, какой у него сексуальный голос. И его тело такое горячее. Как и воздух вокруг меня, моя кожа и трусики. У меня в трусах пожар, который может превратить все восточное побережье в груду дымящегося пепла.

Я хрипло говорю:

— Потому что ненавижу тебя и хочу быть там, когда один из твоих врагов, наконец, прострелит тебе сердце.

— Но я уже позволил этому случиться, девочка, — бормочет Деклан, его губы скользят по моей коже. — Мое сердце уже изрешечено.

Деклан откидывает мою голову назад и целует. И вот так просто я улетаю. Вся борьба уходит из меня. Воля к сопротивлению исчезает в мгновение ока. Я прижимаюсь к Деклану и позволяю ему впиться в мой рот глубоким поцелуем, не заботясь ни о тихих звуках удовольствия, которые я издаю, ни о том, что Киран наблюдает за всем этим, ни о чем другом.

Я просто сдаюсь. В плен его губ. Растворяюсь в поцелуе. Капитулирую.

Когда поцелуй заканчивается, и я возвращаюсь из космоса, сворачиваюсь калачиком у него на коленях, как котенок, закинув ноги на одно из его мускулистых бедер, а связанными руками обвиваю его широкие плечи. Деклан сжимает меня в объятиях, словно в тисках.

Я тяжело дышу. Меня бьет мелкая дрожь. Не думаю, что я когда-либо чувствовала себя такой живой.

— Такая чертовски милая, — говорит Деклан, прерывисто дыша. — Я жажду больше этой милоты.

— Хорошо, — шепчу я.

Деклан снова завладевает моим ртом. Я погружаюсь, затем погружаюсь еще глубже, пока полностью не теряюсь в поцелуе, лениво плывя по волнам восхитительного тепла, густого и приторного, как сахарная вата. Деклан стонет мне в рот, и я вздрагиваю.

Он хватает меня за подбородок и кусает в губы. Когда хнычу, он опускает руку мне на шею. Большущей ладонью Деклан завладевает моей шеей почти полностью.

Я могла бы ахнуть. Могла бы застонать или пошевелиться рядом с ним. Я не уверена, что я делаю, но от моих действий он весь напрягается, становясь ненасытным и в десять раз более напряженным.

— Посмотри на меня.

Медленно открываю глаза. Деклан смотрит на меня сверху-вниз горящими глазами.

— Ты - моя пленница.

Я киваю, в голове у меня все плывет. Он чего-то хочет, но не знаю, чего именно. Не могу думать. Едва могу дышать. По моим венам струится Red Bull со снежком.

— Ты останешься со мной. И на этот раз сделаешь то, что я тебе велю. И веди себя хорошо. Будь послушной. — Я на это лишь улыбаюсь. Мне нравится, когда он бредит. — Скажи «да».

— Да. На сегодняшний вечер.

— Мы поговорим о сроках позже. Почему на тебе только одна туфля?

— Это долгая история.

Его притягивающие, требовательные губы снова завладевают моими. Деклан целует меня так, словно находится в камере смертников, перед казнью, и я - его последняя трапеза. Я никогда не испытывала такого наслаждения. Такого всепоглощающего чувства.

Или такого возбуждения. Я думаю, если бы он хотя бы подышал на мой сосок, я бы кончила.

Но Деклан и близко не приближается к груди. Просто целует меня, снова и снова, всю обратную дорогу в город. Время от времени останавливается, чтобы прошептать мне что-то по-гэльски, губами прижимаясь к моему уху так близко, что могу только слышать то, что он мне говорит. К тому времени, как мы въезжаем в гараж его дома, я схожу с ума от желания.

Пока поднимаемся на лифте на верхний этаж, я снова перекинута через его плечо. С любым другим мужчиной обращение как с багажом свело бы меня с ума. Я бы никогда этого не приняла – пнула бы его в лицо и заставила лизнуть ногу.

Но есть что-то невероятно возбуждающее в том, как большая рука Деклана собственнически лежит на тыльной стороне моего бедра, и в том, как легко он переносит мой вес, и в том, что он не спрашивал разрешения на рукоприкладство. Деклан просто сделал это. Как будто это зависело не от меня. Как будто с этого момента Деклан принимает все решения, нравится мне это или нет.

Боже, помоги мне, мне это нравится. Очень нравится.

Двери лифта раздвигаются. Деклан пересекает пространство жилища. Автоматически включается свет, освещая наш путь по коридору к главной спальне. Никто из нас не произносит ни слова.

Деклан переворачивает меня и бросает на кровать. Я подпрыгиваю на матрасе, затаив дыхание, и смотрю на него широко раскрытыми глазами. Сердцебиение учащается, пока связанные руки подняты над головой.

Деклан смотрит на меня сверху-вниз с твердым подбородком из полуопущенных ресниц, теребя узел галстука.

— Тебе нужно поесть. И принять душ.

Мне требуется мгновение, чтобы перевести дыхание.

— Вообще не это я ожидала от тебя услышать.

— Я собираюсь искупать тебя. Потом накормлю тебя. А потом трахну тебя. Именно в таком порядке. Нет, закрой рот. Никаких разговоров.

Дрожа, я прикусываю губу и смотрю на него снизу-вверх. Он лишь улыбается.

Сначала Деклан сбрасывает галстук на пол. Затем снимает пиджак и отбрасывает его в сторону. Расстегивает белую рубашку, ловко орудуя сильными пальцами, пока не добирается до нижней пуговицы. Затем стаскивает рубашку и стоит там, держа ее в одной руке, пока я изо всех сил пытаюсь сделать еще один вдох.

Этот человек – произведение искусства. Чертовски сексуальный с татуировками, четким абрисом мускулов. Чистое искусство.

Если бы знала, как Деклан выглядит под сшитыми на заказ костюмами от Armani, я, возможно, была бы с ним добрее и раньше. Мне повезло, что я не знала этого раньше, потому что я бы точно растеклась лужицей у его ног.

— Ты пускаешь слюни? — спрашивает Деклан, и его улыбка становится шире. Он наслаждается моим очевидным вожделением и удивлением, но я игнорирую его.

Он весь покрыт татуировками от плеч до обеих рук, по всей груди и прессу, и с кубиками, как у стиральной доски. Там есть розы, черепа и ангельские крылья, кресты и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака. Я мельком вижу другие библейские мотивы, включая строчку из священного писания, написанную жирными черными чернилами с засечками прямо над его сердцем: «Мне отмщение»¹³.

И Деклан чертовски подтянут, как будто все, что он делает, - это ест постный белок и тренируется по двенадцать часов в день. У него широкие плечи, широчайшие мышцы сужаются к талии идеальной буквой «V», и почему я только сейчас замечаю, что даже его руки великолепны?

Кто-то должен попросить этого человека быть образчиком для статуй. Такая мужская красота должна быть выставлена в музее.

Пожалуйста, боже, пусть у него будет хороший член. Ни плохого, ни кривого, ни коренастого. Сделай мне одно одолжение, и я снова начну ходить в церковь.

Я перестаю молиться, когда Деклан наклоняется надо мной и кладет руки на матрас по обе стороны от моей головы.

— Моя очередь.

Мистер просовывает палец за расстегнутый ворот моей блузки. Выражение его лица становится задумчивым.

— Я только что вспомнил... ты не просила никаких бюстгальтеров в том списке одежды, который ты мне прислала.

— Ага. Ты просто их не покупал.

— Должно быть, вылетело у меня из головы. Заговоришь еще раз, и я тебя отшлепаю.

Деклан пристально смотрит мне в глаза, пока я переживаю момент экзистенциальной тоски, пытаясь решить, должна ли подчиниться ему и вести себя тихо или разразиться пением национального гимна. Что принесет мне оргазм первым?

Деклан снова улыбается.

— Ах, такое трудное решение. Подожду.

Я улыбаюсь в ответ.

— Принять его было не так уж и сложно.

Деклан переворачивает меня на живот и шлепает. Удары сильные, его ладонь жалит меня прямо сквозь джинсы. Когда он заканчивает, мы оба тяжело дышим. Но я единственная, кто начинает умолять.

— Еще. Пожалуйста. Со спущенными штанами. Очень-очень, пожалуйста.

— Я ценю твое «пожалуйста», но в следующий раз не забудь добавить «сэр».

Я бросаю на него убийственный взгляд через плечо.

— Ты принимаешь наркотики.

— Нет, я - твой похититель. А это моя игра, в которую ты согласилась играть, помнишь?

Не дожидаясь ответа, Деклан переворачивает меня обратно, обеими руками хватает за перед блузки и широко распахивает ее. Пуговицы разлетаются повсюду. Я ахаю от удивления. Некоторое время больше ничего не происходит, потому что Деклан слишком занят тем, что смотрит на меня.

Это мучительно - беспомощно лежать там, не зная, о чем он думает, когда молча смотрит на меня. Я обнажена по пояс, моя рубашка разорвана в клочья, руки вскинуты над головой, а грудь вздымается.

Воздух холодит обнаженную кожу. Лицо горит. Кажется, я не могу сделать достаточно глубокий вдох.

Когда Деклан, наконец, прикасается ко мне, я так возбуждена, что дергаюсь.

— Полегче, — бормочет он, скользя руками по изгибу моей талии. Затем наклоняется надо мной, поставив одно колено на кровать, взгляд у него при этом хищный. После Деклан скользит руками вверх по моей грудной клетке и под груди, обхватывая их и сжимая.

Я выгибаюсь в его руках и сжимаю веки. Когда чувствую, как Деклан горячим ртом обхватывает твердый сосок, издаю тихий стон. Прилив жара между ног заставляет меня беспокойно потирать бедра друг о друга.

— Да, девочка, — шепчет Деклан напротив моей плоти. — Дай мне эту сладость. Дай мне все, что можешь.

Голубоглазик перебирает мои затвердевшие соски, облизывая и посасывая, поклоняясь мне своим ртом. Как раз в тот момент, когда я думаю, что не выдержу больше ни минуты, чтобы снова не начать умолять, Деклан прокладывает мягкими поцелуями дорожку вниз по животу к пупку. Он водит языком по кругу, погружая его внутрь и вынимая наружу, затем расстегивает пуговицу на моих джинсах.

Когда я хнычу, Деклан хихикает. Он расстегивает молнию так медленно, что я чуть не кричу. Он утыкается носом в место над трусиками. Лижет и покусывает меня там, в то же время ритмично пощипывая соски. Затем берет край моих трусиков зубами и тянет за него, проводя им по моему набухшему клитору.

Я выгибаюсь на кровати, запускаю пальцы в его волосы и стону.

Деклан встает, чтобы отвести мои руки назад. Сжимает мои запястья в наручниках одной из своих больших ладоней и смотрит на меня сверху-вниз, пока голубые глаза горят огнем.

— Держи руки над головой. Не двигайся, пока не разрешу.

— Я чувствую здесь какую-то подтему, — говорю я, тяжело дыша.

— Ага. И ты только что купила себе билет еще на одну порку.

— О, черт.

— И еще одну. — Он лишь улыбается. — Но я не позволю тебе кончить, по крайней мере, ни во время одной из них.

Мои глаза расширяются от ужаса. Его улыбка превращается в тихий, довольный смешок.

Деклан стаскивает с моих ног джинсы и сердито отшвыривает их, как будто никогда больше не хочет их видеть. Потом смотрит на меня, лежащую там и дрожащую, и облизывает губы.

Мне до боли хочется почувствовать его язык у себя между ног. До боли хочется почувствовать его внутри себя. Кожа горит, сердце бешено колотится, и я напугана больше, чем когда-либо, потому что со мной никогда такого не происходило.

Я - не из тех девушек, у которых порхают бабочки. Не из тех девушек, которые падают в обморок или умоляют. Я та, кто двигается дальше, пока все не усложнится, не оглядываясь назад, как акула, которая должна продолжать плыть вперед всю жизнь, так как погибнет.

Я - та, кто не падает. Кто ничего не чувствует. Кто ни к кому не привязывается.

Никогда.

Что еще хуже, Деклан видит, как я борюсь с собой. Он ложится на меня сверху, распределяя вес между моими раздвинутыми ногами, и обхватывает мою голову руками. Глядя мне в глаза, он говорит хриплым голосом:

— Со мной ты в безопасности. Ты можешь ослабить свою бдительность. Я поймаю тебя, если тебе нужно будет упасть.

Его слова ранят, как нож, вонзенный в сердце.

Я поворачиваю голову, тяжело втягиваю воздух и закрываю глаза. Деклан прижимается губами к моему уху и шепчет:

— Ты не сможешь спрятаться от меня. Я тебя вижу. Вижу, какая ты странная и чудесная, моя маленькая львица.

— Я не маленькая и не твоя, — произношу я дрожащим голосом.

— Да, моя, хотя бы на сегодня. Со всем остальным мы разберемся утром. — Затем целует меня крепко и требовательно. Такое чувство, что Деклан претендует на что-то.

Когда я уверена, что больше ни секундой не смогу сдерживать эмоции, нарастающие в груди, он прерывает поцелуй, подхватывает меня на руки и несет в ванную.

23 ДЕКЛАН

Я ставлю Слоан рядом с душем, приказывая, чтобы она оставалась там, куда я ее поставил, затем достаю ножницы из одного из ящиков под раковиной, чтобы срезать остатки разорванной рубашки с запястий и наручников, затем откладываю ножницы в сторону и снимаю с нее трусики и включаю душ.

Раздеваюсь.

Слоан смотрит, как я снимаю остатки одежды, с диким выражением в глазах. Пульс сбоку от ее горла учащенно бьется. Она выглядит так, словно может сбежать в любую секунду. Но остается неподвижной и молчаливой. Красивая и связанная. Моя храбрая адская кошка... Венера в цепях.

Член такой твердый из-за нее. Она смотрит на него широко раскрытыми жадными глазами.

— Слава богу.

— За что?

— Не бери в голову.

Я прижимаю ее к груди и целую, обхватывая одной рукой ее горло, а другой запуская пальцы в волосы. Дрожь удовольствия, пробегающая по ее телу, заставляет меня чувствовать себя изголодавшимся.

— Вот правила. — Ее смех гортанный и презрительный. Слоан перестает смеяться, когда я шлепаю ее по голой заднице. — Правила, — начинаю я снова, наслаждаясь тихим непроизвольным стоном, сорвавшимся с ее губ, когда шлепнул ее. — Номер один: полное повиновение или накажу тебя. И не в хорошем смысле.

Взгляд ее глаз, как мачете. Ревущие бензопилы. Заточенные мечи, поднятые вверх с боевым кличем. Я бы не ожидал от нее меньшего.

— Номер два: абсолютная честность. Если спрошу тебя, нравится ли тебе то, что делаю, то ожидаю честного ответа. Если тебе это не нравится, если чувствуешь дискомфорт или неуверенность, скажи мне. Дело не во мне. Дело в нас. Все должно быть для нас двоих, иначе меня это не заводит. Я не хочу делать ничего такого, что тебе не нравится.

Ярость в ее глазах меркнет. Слоан сменяется милой нерешительностью, как будто надеется, что я говорю правду, но не может решить, так это или нет.

Более мягким голосом я продолжаю:

— Номер три: полное доверие. — Она сглатывает. Панический взгляд сменяется нерешительным. — Знаю, что это будет для тебя самым трудным. Даже больше, чем ты ненавидишь, когда тебе говорят, что делать, ты терпеть не можешь быть уязвимой. Верно?

Через мгновение Слоан кивает. Сейчас она выглядит по-настоящему испуганной, впервые вижу это у нее. Похитить ее во время перестрелки или сказать ей, что есть большая вероятность, что она может умереть от тромба в мозге, ничего страшного. Но попросите ее открыть свое сердце, даже на одну ночь, и Слоан отреагирует как загнанный в угол волк.

Я обнимаю ее и крепко прижимаю к себе.

— Со мной дела обстоят точно так же. Точно так же. Вот почему я даю тебе слово, что заслужу твое доверие и никогда не предам его.

— Ты не можешь этого обещать. Ты не можешь сказать «никогда».

Убирая волосы с ее лица, я отвечаю:

— Могу. Что и делаю. Но если ты не можешь мне доверять, я пойму. Все это закончится сейчас, если ты этого захочешь. — Я опускаю голову и нежно целую ее. — Ты здесь единственная, кто контролирует ситуацию, девочка. Мы бы просто какое-то время притворялись, что это не так.

Слоан всматривается в мое лицо в поисках каких-либо признаков нечестности.

— Доверие, да?

— Ага.

— Честность?

— Ага.

— Отлично. Ты первый. Ты правда думаешь, что я похожа на верблюда?

— Нет. Я думаю, ты выглядишь как Рокфеллер-центр на Рождество, Япония в сезон цветения сакуры и тысяча ярких оттенков зеленого на диких вересковых пустошах Северной Ирландии, все в одном флаконе.

Слоан приоткрывает губы. Ее глаза сияют. Горло напрягается, когда сглатывает. Затем она говорит сдавленным голосом:

— Наконец-то в твоих словах есть хоть какой-то смысл, — и приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня.

Весь я, тот, кто я есть, встречается с ней в этом поцелуе.

Все внутри меня расширяется и в то же время распадается, делая меня больше, чем раньше, но и более незащищенным. Я - тысячи акров незасеянных сельскохозяйственных угодий, а она - плуг, который перевернул меня и посеял новые семена в мою пыльную почву.

С болью в сердце и теле я веду ее в душ. Поворачивая ее спиной под струи, я беру бутылочку с шампунем и наливаю себе немного в руку.

— Откинь голову назад. Руки мне на грудь.

Слоан подчиняется без колебаний, кладет ладони мне на грудь и закрывает глаза, позволяя воде стекать по ее волосам.

Когда она вся намокает, я сдвигаю насадку для душа в сторону. Затем наношу шампунь на ее волосы, массируя кожу головы. Слоан прижимается ко мне, вздыхая.

Я наклоняю голову и шепчу ей на ухо:

— Хорошая девочка. — Она издает негромкий звук разочарования. Я знаю, чего хочет Слоан. — Можешь сказать.

— Спасибо. Боже, я не могу поверить, что сказала это. Я никогда не бываю покорной. Это так странно.

Наблюдая за ее лицом, я просовываю одну руку ей между ног и провожу мыльными пальцами по ее складочкам. Когда Слоан задыхается, я говорю:

— Так странно, что ты хочешь, чтобы я остановился?

— Если ты это сделаешь, я убью тебя.

— Именно так я и думал. А теперь помолчи. Выбрось из головы. Просто позволь телу отдаться чувствам.

Я провожу большим пальцем взад-вперед по клитору и целую ее. Слоан вздрагивает и впивается ногтями мне в грудь. Когда зажимаю ее клитор двумя пальцами, она издает тихий отчаянный звук где-то глубоко в горле.

Я так сильно хочу подхватить ее на руки, прижать к стенке душа и трахнуть. Жестоко. Но мне удается взять себя в руки и вместо этого смыть шампунь с ее волос.

Когда я, наконец, засуну в нее член, хочу, чтобы Слоан была настолько возбуждена, что забьется в конвульсиях, выкрикивая мое имя.

Не знаю, сколько у меня есть времени, прежде чем Слоан решит, что эта нечестивая игра, в которую мы играем, слишком затянулась, и полностью отключится.

Я хватаю кусок мыла, разворачиваю ее, прижимаю спиной к себе и начинаю мыть каждый сантиметр ее тела. Шею, грудь, соски, живот. Руки, подмышки, бедра. Обвив рукой ее талию, я мою ее попку, целую в шею и разминаю пальцами ее сочную плоть. Она откидывает голову мне на плечо и медленно, прерывисто выдыхает.

— Милая девочка, — рычу я ей в горло. — Моя прелестная пленница. Ты позволишь мне делать с этим великолепным телом все, что захочу. Я попробую тебя на вкус, подразню и трахну. Отшлепаю тебя и поставлю отметины. Я заставлю тебя встать на колени и засуну член тебе глубоко в глотку. Свяжу тебя и завяжу глаза, возможно, еще и заткну рот галстуком. И буду заставлять тебя кончать снова и снова. Заставлю тебя порадоваться, что ты позволила себе подчиниться. Ты готова?

Ее дыхание поверхностное и неровное. Соски напряжены. Слоан - провод под напряжением в моих руках, гудящий электричеством, каждый нерв в напряжении настроен для меня. Я чувствую, как внутри нее идет борьба, чувствую, как Слоан борется за то, чтобы отпустить себя и уступить мне, потому что я попросил ее об этом, отчего огонь разливается по моим венам.

— Да. Пожалуйста, но будь осторожен. Ты запросто мог бы сломать меня, если уже не сломал, — шепчет Слоан, затем выдыхает и расслабляется рядом со мной, сдаваясь.

Прилив радостного возбуждения заставляет сердцебиение пуститься в оглушительный галоп. Я обхватываю ее рукой за горло.

— Ты - само совершенство. Нет ничего более совершенного, чем ты прямо сейчас.

Я быстро мою свое тело, затем смываю мыло с нас обоих. Затем наклоняю Слоан над выложенной плиткой скамьей, которая проходит вдоль одной стороны стены душа, и шлепаю ее. Рукой крепко обхватываю Слоан сзади за шею, шлепаю по заднице, пока попка не становится ярко-красной, время от времени останавливаясь, чтобы погладить мокрую киску и потереть кончиками пальцев набухший клитор.

Слоан молча принимает это, опустив голову и дрожа ногами, пока, наконец, не издает долгий, низкий стон. Она близка к оргазму. Член пульсирует от необходимости овладеть ею.

Тяжело дыша, я говорю:

— Возможно, мне придется пересмотреть последовательность событий. Насколько ты голодная?

В ответ единственное, что я слышу, это то, как она хныкает.

Я снимаю насадку для душа со стены и включаю пульсирующий режим струи. Затем кладу его ей между ног, беру за подбородок, поворачиваю ее лицо к себе и приказываю:

— Соси.

Головка члена касается ее губ. Слоан без колебаний открывает рот. Я двигаю бедрами вперед, скользя во влажное тепло. Она начинает сосать член.

Ее рот - это рай. С каждым толчком бедер она глубоко пускает меня в свое горло и принимает член полностью. Когда выхожу, она обводит язычком головку и облизывает щелочку. Я смотрю, как Слоан сосет меня, удовольствие пульсирует в члене, давление в яйцах нарастает, пока Слоан снова не издает стон, после чего все ее тело содрогается.

Отодвигаю пульсирующую струю от ее киски, тяжело дыша, и приказываю ей:

— Не кончай. Еще нет.

Слоан смотрит на меня затуманенным взглядом, облизывая губы. Никогда не видел ничего более прекрасного.

Я выключаю воду, хватаю полотенце, поднимаю Слоан на ноги и вытираю насухо. Она молча стоит, пока заканчиваю, затем смотрит, медленно моргая. Девочка выглядит так, словно находится в трансе.

Поднимаю ее на руки и несу к кровати.

— Руки за голову. Раздвинь ноги.

Она мгновенно подчиняется. Черт возьми, от этого мне становится еще тяжелее.

Стоя на краю кровати, я смотрю на ее обнаженное тело и медленно поглаживаю член. Лежа очень неподвижно, Слоан наблюдает, как я опускаюсь на колени между ее ног.

Когда прижимаюсь ртом к киске, Слоан выгибается дугой на кровати и прерывисто стонет. Когда я протягиваю руки и щиплю твердые соски, она вздрагивает. Нежно посасываю клитор, и Слоан выдыхает мое имя.

То, как она реагирует на меня, заставляет чувствовать себя королем, животным и влюбленным подростком одновременно. Это чувство мгновенно вызывает привыкание.

Я хочу большего.

Трахаю ее пальцами и лижу восхитительную влажную киску до тех пор, пока Слоан не начинает извиваться у моего лица и почти всхлипывать от усилий не кончить.

— Такая хорошая девочка.

С этими словами рывком открываю ящик прикроватной тумбочки, достаю презерватив из коробки, срываю обертку и трясущимися руками раскатываю его по пульсирующему члену. Затем я переворачиваю Слоан на живот и снова шлепаю.

Она дергается, постанывая от каждого жгучего удара моей раскрытой ладони, ее бедра раскачиваются, пока она не начинает умолять.

— Пожалуйста! Пожалуйста! Деклан, боже, пожалуйста, я так близко...

— Ты знаешь, что нужно сказать.

— Что? Нет, я этого не сделаю.

— Да. Ты знаешь, как меня называть. Скажи это, — говорю я мрачно.

Слоан молчит. Внетелесный опыт загнал ее обратно к самой себе в голову. Бросает мне вызов.

Я просовываю руку под нее и щиплю клитор, нежно теребя набухший маленький бутон.

— Скажи это.

Слоан втягивает воздух, задерживает его на долю секунды, затем резко выдыхает. Вместе с этим исчезает и ее сопротивление. Она выпаливает:

— Сэр, пожалуйста, позвольте мне кончить.

Боже милостивый, прилив адреналина, который разливается по телу, должен был бы убить меня. Я переворачиваю ее на спину, беру готовый член в одну руку и провожу им вверх-вниз по ее влажным складочкам. Глядя ей в глаза, я рычу:

— Кому ты принадлежишь?

— Тебе. — То был едва слышный шепот, но я его услышал. Как и член. Электрический разряд пробегает от яиц к самой макушке.

Я хватаю ее за бедра и засовываю член глубоко внутрь Слоан.

Мы с ней стонем одновременно. Затем Слоан начинает неистово извиваться подо мной, насаживаясь на член, отчаянно нуждаясь в освобождении. Я переношу на нее вес, запускаю руку в ее волосы, а другой сжимаю ее горло и хрипло говорю на ухо:

— Не забывай об этом, прекрасная пленница. Ты моя. А теперь кончай.

Слоан дергается всем телом. Вскрикивает. Выгибаясь подо мной, когда я вдалбливаюсь в нее снова и снова. Киска сжимается вокруг члена, пока она выкрикивает мое имя. Я пробую зубами один из ее твердых сосков, и Слоан вскрикивает от этого.

Мое тело реагирует на это так, словно в меня ударила молния.

Безумный жар и разряды тока под благоговейным трепетом скрывают чувство опасности. Хотя мы договорились, что это дело между нами - краткосрочные переговоры, во всем этом чувствуется грубая и неконтролируемая сила природы, испепеляющая; ослепительно белый поток энергии, который столь же прекрасен, сколь и опасен.

Сила, достаточно могущественная, чтобы покончить с твоей жизнью.

Я целую ее грудь, чтобы заглушить свой стон отчаяния. Знаю, что Слоан сможет уйти из этого бушующего шторма невредимой, но сомневаюсь, что мне так повезет.

Если быть честным с самим собой, я знал это с самого первого дня нашей встречи.

Я прижимаюсь губами к губам Слоан и целую, достигая кульминации, срываясь со скалы чистого удовольствия, падая вниз, к разбивающимся волнам и скалистому берегу далеко внизу, где разбиваюсь на миллион крошечных осколков, и все они принадлежат ей.

24 СЛОАН

Проходит много времени, прежде чем прихожу в себя.

Деклан все еще сверху и внутри меня и говорит по-гэльски гортанно и хрипло рядом с моим ухом.

Мы оба тяжело дышим. Дрожим. Покрыты потом. Я обвилась дрожащими ногами вокруг талии Деклана, пока он сжимает мое горло большой грубой ладонью.

Такое чувство, как будто мы только что пережили бомбежку.

Деклан нежно целует меня в обе щеки. В уголки моего рта. Челюсть, шею и плечи. Приподнявшись на локтях, он запускает обе руки в мои влажные волосы и держит, заглядывая мне в глаза.

— Привет.

Чувствуя странную застенчивость, я бормочу:

— Привет.

Деклан всегда был таким красивым? Всегда ли в этих голубых глазах был такой нежный блеск? Не могу вспомнить. Время, кажется, разделилось на «до этого момента» и «после», как будто мы с ним нарушили законы физики и прибыли сюда в собственном маленьком пузыре, потерпев кораблекрушение на острове, где раньше ничего не существовало.

Где никогда не существовало никого, кроме нас двоих.

Хриплым голосом он говорит:

— Не хотел, чтобы это случилось.

Я слабо смеюсь.

— Ты мог бы одурачить меня.

— Я имел в виду, что планировал сначала покормить тебя.

— Все хорошо. Ты ничего не мог с собой поделать. Знаю, что я неотразима. — Деклан начинает смеяться своим прекрасным хрипловатым смехом, от которого у меня по всему телу разливается тепло. Он отстраняется и перекатывается на спину, увлекая меня за собой, прячет мою голову в пространство между своим плечом и шеей, затем обхватывает руками и крепко прижимает к себе.

Затем вздыхает и в этом глубоком вздохе ощущается удовлетворение.

Я осторожно спрашиваю:

— Ничего, если поговорю сейчас? Эм... сэр?

Деклан покрывает мой лоб сладкими поцелуями.

— Ты самая удивительная женщина, которая когда-либо жила на этой земле.

— Я так рада, что ты наконец-то освоил программу, гангстер. — Деклан наклоняется и ловко шлепает меня по заднице. — Извините меня. Сэр.

— Так-то лучше.

Деклан пытается быть строгим, но я слышу удовольствие в его голосе. Слышу тепло и мягкость за этой напускной строгостью. От этого что-то твердое в середине моей груди кажется мягким.

— Да, теперь ты можешь говорить. Постарайся не порезать меня своим острым, как бритва, языком.

— Я сделаю все, что в моих силах. — Пряча лицо у него на шее, я закрываю глаза. — Мы все еще придерживаемся принципа честности? Потому что, возможно, мне есть что тебе выложить в лицо.

Услышав эмоции в моем голосе, Деклан замирает подо мной. Он терпеливо ждет, пока я наберусь храбрости, чтобы сказать, что хочу:

— Я - не девственница. Уверена, что это очевидно. У меня было немало мужчин.

— Нет необходимости называть цифру. Я бы никогда не спрашивал об этом.

— Я и не собиралась этого делать.

Он выдыхает с облегчением.

— Слава богу.

— Могу продолжить?

— Думаю, да...

— Не стоит так волноваться. Я собираюсь сделать тебе комплимент.

— Ах. В таком случае, пожалуйста, продолжай.

Я закидываю руки ему за голову, пока все еще связана наручниками на запястьях, поэтому вместо того, чтобы резко ударить его в грудь, лучшее, что могу сделать, это потянуть за прядь его волос.

— Как я и говорила. — Прочищаю горло. — Я, эм… Господи. Ладно, вот в чем дело: ты бывал в Гранд-каньоне?

Повисает озадаченная пауза.

— Ты собираешься сравнить мое мужское достоинство с достоинством мула?

— Какого черта?

— Я так понимаю, они используют мулов, чтобы возить туристов по тропам в Гранд-каньоне. И, как всем известно, мулы имеют весомое достоинство.

— Если ты на секунду перестанешь пытаться похвалить себя за размер члена, я перейду прямо к делу.

Деклан прижимается губами к моей макушке и сжимает меня. Знаю, что этот ублюдок пытается не рассмеяться.

— Опять же, как я уже говорила. Гранд-каньон. Он огромен. Такой большой, что ты не можешь себе его представить, пока не окажешься на краю одного из скалистых красных утесов и не посмотришь вниз. Однако его территория не только глубокая, но и широкая, настолько широкая, что другой стороны его не видно. И к тому же он очень длинный, миль триста или что-то в этом роде. Здесь есть река, змеящаяся по дну, и повсюду невероятные скальные образования, а в стенах каньона - отдельные осадочные слои, где обнажены почти два миллиарда лет истории Земли. Он был заселен коренными американцами на протяжении тысячелетий, и многие племена считают его священным местом. Потому что это выглядит и ощущается священным. Священный и внушающий благоговейный трепет, словно природный храм, вырубленный прямо в земле. И здесь как бы есть своя собственная атмосфера. Порывы горячего ветра налетают из ниоткуда, развевая волосы и забивая песком глаза. Но также могут быть и туманы, и сумасшедшие грозы, и температуры ниже нуля, и даже снег, все зависит от того, находишься ли ты у края или на дне каньона. Существует около сотни различных видов животных, и все эти различные экологические зоны, и все это просто располагается где-то там, самодостаточно, прямо посреди этого огромного пространства небытия. Это неожиданно. Дико и странно. И так прекрасно, что у тебя щемит в груди.

Когда я не продолжаю, Деклан говорит:

— Боюсь, ты меня где-то потеряла.

Я тяжело выдыхаю и собираюсь с духом.

— Вот на что это похоже для меня. Стою ошеломленная и подавленная на краю Гранд-каньона, смотрю на всю эту невозможную красоту почти ослепшими глазами и с открытым от благоговения ртом.

Тишина.

Долгая, мертвая тишина, нарушаемая только звуком собственного бешено бьющегося сердца в ушах.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь попытаться скрыть эту ужасную ошибку смехом и обозначить ее всего лишь шуткой! Деклан переворачивает нас обратно, закидывает тяжелую ногу на обе мои и целует меня так страстно, что у меня на мгновение отключается разум.

Он отстраняется, прерывисто дыша.

— Почему ты не отвечаешь на мой поцелуй?

— Я пытаюсь понять, что происходит.

— Происходит то, что ты разбиваешь мое чертово сердце. А теперь, черт возьми, поцелуй меня.

Я так и делаю, главным образом потому что все еще нахожусь в режиме послушания, и неизвестно, сколько еще пройдет времени, прежде чем песок в этих песочных часах закончится.

Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы вдохнуть воздух, Деклан смотрит на меня сверху вниз с таким выражением, словно испытывает мучительную боль. Это не совсем утешительно.

— Может быть, ты мог бы сказать что-нибудь приятное прямо сейчас, чтобы я перестала чувствовать себя такой большущей идиотиной.

— Ты - не идиотка, девочка. Это я - идиот.

— Почти сработало. Так что давай заливай тут.

Деклан опускает голову мне на плечо и прячет лицо в изгибе моей шеи.

— О боже мой. Ты даже не можешь придумать, что мне сказать после того, как я окатила тебя переживаниями моего сердца? Дай мне встать. Я ухожу.

Корчась от унижения, я пытаюсь подняться, но мое тело расплющивает под его огромным весом.

Деклан хватает меня за подбородок и крепко держит мою голову, затем хрипло говорит на ухо:

— То, что ты только что сказала, - лучшее, что кто-либо когда-либо говорил мне. В моей жизни. Черт возьми, это самое лучшее. И знаю, что буду думать об этом до конца своих дней, еще долго после того, как ты забудешь меня. Ты молода и красива, и в твоем будущем тебя ждут десятки мужчин, которые безумно влюбятся в тебя...

— Сотни. Как минимум.

— ...и я буду для тебя всего лишь далеким воспоминанием. Но я все равно буду пытаться стереть твое лицо, твой вкус и твой сладкий голос из памяти через пятьдесят лет, потому что я уже знаю, что ничто другое никогда не сможет сравниться с тобой. Ничто и никто никогда не приблизится к тебе.

Сердце наполняется теплом. Я медленно вдыхаю, чувствуя, как его слова проникают мне под кожу и оседают в костном мозге.

— Не уверена, что тебе осталось жить пятьдесят лет, старина, — говорю дрожащим голосом.

— Нет, если буду проводить гораздо больше времени в твоей компании, чертовка.

Деклан берет мое лицо в ладони и глубоко целует, позволяя почувствовать все, что чувствует он. Затем снова переворачивается, так что оказывается лежащим на спине, а я оказываюсь в его сильных руках, прижимаясь щекой к груди, слушая, как колотится его сердце.

Мы лежим так долго, пока эмоции, разрастающиеся внутри моего тела, не становятся слишком невыносимыми.

— Последняя крупица честности.

Он издает стон.

— Не знаю, смогу ли я это вынести.

— Ты сильнее, чем думаешь. Итак, вот оно. Я никогда тебя не забуду. И я никогда не буду называть другого мужчину «сэр». Даже если кто-нибудь попросит меня об этом - чего они не сделают, я слишком пугающая, - это слово всегда будет принадлежать тебе и только тебе. Никому больше.

Его выдох - это большой, внезапный выброс воздуха.

— Черт возьми. Не знаю, смеяться мне, расцеловать тебя или выпрыгнуть из ближайшего окна.

— Ты можешь решить позже. А пока, почему бы тебе просто не приготовить мне что-нибудь поесть? Я бы с удовольствием съела салат.

— Ни один здравомыслящий человек не мечтает о салате.

— Кто сказал, что я в своем уме? Очевидно, что это не так. Я лежу здесь с пожилым гангстером, который похитил меня и чье представление о романтике сводится к тому, что он называет меня верблюдицей.

— Сколько раз ты использовала тезаурус¹⁴ для поиска альтернативных вариантов к слову «старый»?

— Ни разу. Я просто сидела и смотрела на тебя, когда проснулась в твоем самолете после того, как ты впервые похитил меня, и составила список в голове.

— Очень забавно. Сорок два - это еще не старость.

— Нет, если ты черепаха. Или гигантская секвойя. Или одна из тех стеклянных губок в Восточно-Китайском море, которые могут дожить до десяти тысяч лет. Но по человеческим меркам ты уже более чем наполовину мертв.

Деклан лишь смеется.

— Мы только что занимались любовью, а ты говоришь мне, что я более чем наполовину мертв? И ты обвиняешь меня в том, что я не романтичен.

Занимались любовью.

Не трахались, не занимались сексом или какими-либо другими менее очаровательными вариантами. Занимались любовью.

Я не буду называть эту эмоцию. В любом случае, сомневаюсь, что для ее обозначения найдется подходящее слово.

Деклан снимает с меня наручники ровно настолько, чтобы одеть меня в одну из своих белых рубашек на пуговицах, затем снова надевает на меня наручники и натягивает пару черных джинсов. Босой и с обнаженной грудью, Деклан ведет меня на кухню, сажает меня на табурет у огромного мраморного островка и целует в лоб.

Затем начинает рыться в своем огромном холодильнике в поисках чего-нибудь, чем можно меня покормить.

Я наблюдаю за ним, восхищаясь шедевром архитектуры, который находится у него за спиной.

— Как часто ты занимаешься спортом?

— Ежедневно. Ветчина?

Он держит в руках пластиковый пакет с мясными деликатесами.

— Она со вкусом салата?

— Нет.

— Вот именно.

Деклан смотрит на меня через плечо.

— Ты - вегетарианка?

— А что ты узнал, проведя проверку в отношении меня?

— Много разных вещей, ни одна из которых не касалась твоей диеты. Так ты - вегетарианка?

— Нет. Я просто очень люблю овощи. Раньше я ела много вредной пищи, но я привела в порядок свой рацион. Сейчас чувствую себя намного лучше. Разве ты не купил мне кучу зелени, когда только приехала сюда?

Деклан поворачивается обратно к холодильнику, кладет ветчину обратно в ящик и открывает другой. Уставившись в него, Деклан вздыхает.

— Ага. Я надеялся, что она каким-то образом испарилась, пока ты была в больнице.

— Я могла бы приготовить тебе что-нибудь, если хочешь. Обещаю, ты подумаешь, что это вкусно.

Когда Деклан снова смотрит на меня через плечо, на его лице отражается сомнение.

— Ладно, может, и не очень вкусно. По крайней мере, съедобно. Я посыплю блюдо большим количеством картофельных чипсов M&Ms и Lay's. Это должно тебя осчастливить.

— Я не ем эту гадость. Я храню их для Кирана. Он любит сладкое. И соленое. И жареное. В принципе, все, что доктор не хотел бы, чтобы человек включал в свой рацион.

— Неудивительно, что Киран посмотрел на мой поднос так, словно его вот-вот стошнит.

Деклан хихикает.

— Это не помешало ему попытаться убедить меня, что я обязан пустить тебя на кухню, чтобы ты могла приготовить порцию корма для кроликов для него и моих парней.

— В этом моя суперсила. Кстати, о парнях, где все?

Деклан отворачивается от холодильника с кучей овощей в пакетиках. Он позволяет двери захлопнуться и ставит все на стойку напротив меня. Достав из ящика разделочную доску и нож, он говорит:

— Внизу.

— Что там внизу? — спрашиваю я.

Деклан замирает с ножом, зависшим над огурцом.

— У входа в здание.

Типа Киран - телохранитель. Он работает телохранителем.

— Киран когда-нибудь возвращается домой?

— Парни работают посменно. Я не держу их прикованными, — с лукавой ухмылкой он нарезает огурец ломтиками.

— Ах. Я знаю, что ты тут делал. Умный гангстер.

— Я такой и есть.

Его ухмылка исчезает,сменяясь недовольным выражением лица. Деклан понижает голос:

— За исключением тех случаев, когда это касается тебя.

Я так же тихо говорю ему:

— Да, мне знакомо это чувство.

Наши взгляды пересекаются. В его взгляде есть что-то такое неприкрытое. Грубое и одновременно несчастное.

— О чем ты сейчас думаешь?

— Я думаю... — Деклан замолкает, и молчит достаточно долго, переводя взгляд на нож в своей руке, как будто не знает, как он туда попал. И продолжает нарезать огурец.

— Приятно, что в моем доме есть женщина. Не то чтобы я забыл, что ты действительно Дерг Ду¹⁵, но для простоты я буду называть тебя женщиной.

— Что такое «Дерг Ду»? Держу пари, что-нибудь супермилое.

— Она - ирландская женщина-демон, которая соблазняет мужчин и высасывает из них кровь.

— Кровь? Фу. Я бы предпочла лишать их воли к жизни. — Когда Деклан поднимает на меня взгляд, я ухмыляюсь. — Продолжай. Это уловка.

Когда Деклан не заглатывает наживку, отчего я оскорбляюсь, понимаю, что что-то не так. Я мысленно возвращаюсь к тому, что он сказал минуту назад о том, что в его доме есть женщина.

Значит ли это, что обычно в его доме не бывает женщин? Хотя я несу ему ужасную белеберду о том, что он старый, это чушь собачья. Этот мужчина настолько сексуален и горяч, насколько это возможно. Красивый, мужественный и прямо-таки пышет сексом. С толстяком в штанах, в придачу. Не может быть, чтобы он не купался в женском внимании.

Почем вдруг у меня резко скрутило низ живота?

Только не говорите мне, что это ревность. Я никогда больше не смогу посмотреть себе в глаза в отражении в зеркале.

— Мы все еще придерживаемся принципа честности?

— Ты же знаешь, что да. Но если ты собираешься обрушить на меня еще одну из своих речей о Гранд-Каньоне, дай мне знать, и я первым отложу нож. Не хочу случайно покончить с собой, когда упаду на него, рыдая.

Деклан возвращается к нарезке.

— Ха. Ты не из тех, кто рыдает. Держу пари, если бы ты попытался заплакать, это выглядело бы так, будто у тебя запор. Ты знаешь. Как обычно.

Теперь он старается не смеяться, и от этого я чувствую себя намного лучше. Мне не нравится, когда он несчастен.

Чувак, я бы с удовольствием отхлестала себя по щекам.

— Отлично. Шутки в сторону. — Я делаю вдох и смотрю вниз на руки. — Знаю, что продолжаю твердить, что ты мне не нравишься. Я не хочу и не должна этого делать, но делаю. Я имею в виду, когда ты не ведешь себя как придурок.

Деклан ничего не говорит. Я не осмеливаюсь поднять на него глаза. Просто делаю еще один вдох и продолжаю.

— Я говорю тебе это потому, что мне никогда не нравились мужчины. Это звучало неправильно. Я - не мужененавистница. Просто думаю, что мужчины - это приятное развлечение. Если остальная часть моей жизни - это основное блюдо, то мужчины - это десерт. Приятные, незапоминающиеся угощения. Это осознанный выбор, основанный на некоторых плохих вещах, которые произошли со мной, и долгое время прекрасно работал. Защитил меня. До тебя.

Когда я поднимаю взгляд, он смотрит на меня в полной неподвижности, на его лице выражение глубокой сосредоточенности. Этот мускул на его челюсти напрягается. Деклан сжимает нож так, словно собирается вонзить его кому-то в грудь.

Удерживая его взгляд, я тихо признаюсь:

— Думаю, мы с тобой похожи. Думаю, у нас обоих есть секреты, и эти секреты сделали нас теми, кто мы есть. Думаю, именно поэтому я чувствую себя по-другому. И почему это так опасно. Поэтому собираюсь сказать это с полным осознанием того, что это может прозвучать нелепо, но я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не задержишь меня здесь слишком долго.

Грубым голосом Деклан говорит:

— Почему бы, собственно, мне этого не сделать?

— Потому что ты кажешься мне зыбучим песком, а я уже тону.

Деклан медленно опускает нож.

— Я думал, что ты ощущаешь себя со мной как в Гранд-каньоне.

— Ты ощущаешься для меня и тем, и другим. Что еще хуже. Ты – Гранд-каньон, заполненный зыбучими песками.

После напряженной паузы Деклан говорит:

— Итак, теперь ты знаешь, что я чувствую. За исключением того, что зыбучие пески в моем Гранд-каньоне пропитаны ядом и в них плавают акулы-людоеды.

У меня дрожат руки. Есть большая вероятность, что я вот-вот упаду с этого табурета. Я облизываю губы и шепчу:

— Тогда, может быть, тебе стоит отпустить меня прямо сейчас. Наверное, так будет лучше для нас обоих.

Сверкая голубыми глазами, Деклан говорит, гортанно мурлыча:

— Я никуда тебя не отпущу.

То, как он смотрит на меня, заставляет сердце бешено колотиться, а желудок сжиматься. Я чувствую себя в ловушке. Паникую. Охвачена внезапным и непреодолимым желанием убежать, как мышь, которая знает, что сзади к ней подкрадывается голодный кот.

Поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову.

Я спрыгиваю с табурета и бегу.

25 СЛОАН

Деклан настигает меня прежде, чем я пробегаю двадцать шагов. Он набрасывается на меня сзади. Мы падаем на ковер в гостиной. Он перекатывается на меня сверху, затем целует меня, крепко и жадно, губами сливаясь с моими.

Страх, который я испытываю, непреодолим. Деклан всего лишь целует меня, не убивает, но такое чувство, что я борюсь за саму свою жизнь.

Такое чувство, что ухожу под воду.

Я задыхаюсь, отворачивая голову и извиваясь под ним.

— Слезь с меня!

— Ты забываешь, кто здесь главный, — рычит Деклан, отводя мою голову назад, так что мое горло обнажается. Он кусает меня за шею, посмеиваясь, когда я кричу от разочарования.

— Ты сказал, что я главная!

— Я солгал. Подчиняйся, пленница.

— Иди к черту!

— Подчинись мне.

— Нет! Перестань так говорить!

Мои связанные руки зажаты между нашими телами. Деклан наклоняется, хватается за короткую цепочку, соединяющую наручники, и заводит мои руки за голову. Затем наваливается на меня всем своим весом, расплющивая меня под собой.

На этот раз, когда Деклан целует меня, я ощущаю вкус победы на его губах. Победа и что-то более темное.

Деклан отстраняется, тяжело дыша.

— Не убегай от меня. Ты храбрее этого.

Но это не так. Я всегда думала, что крутая, но он доказал, что я - не более чем большая трусиха. Я так боюсь, что он увидит больше, чем хочу, что даже не могу смотреть на него.

Деклан говорит мне на ухо:

— Кот уже вылез из мешка. Ты больше не сможешь прятаться от меня.

— Беру все свои слова обратно! Я лгала!

От моих слов Деклан впадает в бешенство. С рычанием, которое более чем немного пугает, он заставляет меня посмотреть на него, пока ладонью обхватывает мою челюсть.

— Чушь собачья. Ты говорила правду, может быть, в первый гребаный раз. Разве не так? — когда я не отвечаю, он настаивает, — разве не так?

Дрожа всем телом, я закрываю глаза и шепчу:

— Прекрати. Пожалуйста. Это было ошибкой.

— Нет, девочка, это не было ошибкой. Держу пари, это первое настоящее чувство, которое было у кого-то из нас.

Деклан снова завладевает моим ртом. Когда я пытаюсь вырваться, он мне не позволяет. Не позволяет мне пошевелить руками или прервать поцелуй, или вывернуться из-под него. На этот раз он тоже не пытается мной командовать, Деклан просто заставляет меня подчиниться.

Я борюсь с ним, но он слишком силен. Или я слишком слаба. В любом случае, через несколько мгновений вся энергия борьбы оставляет меня. Я безвольно лежу под ним, делая короткие, тяжелые вдохи через нос, когда меня смывает со скалы в море.

Деклан наклоняется и расстегивает молнию. Твердый член выпирает из джинсов. Он сжимает его в кулаке, проводя им взад-вперед по моей влажности.

— Открой глаза.

Когда я делаю, как он велит, то обнаруживаю, что он пристально смотрит на меня сверху вниз, черты его красивого лица жесткие.

— Да или нет. Во мне много плохого, но мужчина, который берет женщину против ее воли, не входит в число моих пороков.

И все же он мог бы это сделать. Легко. Деклан мог просто войти в меня и проигнорировать мои протесты, зная, что нет никого, кто мог бы остановить его.

То, что он этого не делает, каким-то образом только все усугубляет.

— Мой джентльмен-гангстер, — прерывисто шепчу я и раздвигаю бедра.

Деклан толкается. Потом входит, и я издаю стон.

Он наклоняется, прикусывает мой твердый сосок прямо через ткань рубашки и трахает меня, как одержимый. Как будто умирает с голоду.

На этот раз это не занятие любовью. Это первобытная вещь, грубая и животная. Деклан хрипит, входя в меня, резкие, рваные звуки вырываются из глубины его груди. Он берет меня, и я позволяю ему овладеть собой.

Жаль, что я так сильно это не люблю. Боюсь, что такого рода капитуляция может вызвать привыкание.

Деклан отстраняется, переворачивает меня, ставит на колени, затем трахает сзади, его сильные пальцы впиваются в мои бедра, а отяжелевшие яйца шлепают по киске.

Деклан дергает меня за волосы. Шлепает меня по заднице. Протягивает руку меж моих ног и ласкает клитор, когда толкается, скользя пальцами по моим складочкам.

Ковер обжигает мне колени, я стону и кричу в бреду.

Деклан хрипит:

— Кончи на член своего хозяина. Моя прекрасная пленница, будь хорошей девочкой и кончи со мной.

Его слова действуют как по волшебству. Через несколько секунд я бьюсь в конвульсиях вокруг эрекции, прижимаюсь к ней спиной и выкрикиваю имя этого ненормального.

Если бы кто-нибудь сказал мне месяц назад, что мужчина наденет на меня наручники, доведет до оргазма по команде и будет использовать слова «хозяин» и «пленница» для обозначения наших отношений, я бы смеялась до тех пор, пока не описалась.

Но вот мы здесь. И, черт возьми, какое же это замечательное место.

Обхватив руками мои бедра, Деклан садится на пятки, увлекая меня за собой, чтобы я стояла прямо. Он расстегивает переднюю часть рубашки на пуговицах, в которую одел меня, и начинает ласкать обнаженную грудь одной рукой, другой поглаживая живот и прижимая меня к своему телу. Я прислоняюсь спиной к его груди, закрываю глаза и вздыхаю.

— Я хочу, чтобы ты кончила снова, — грубо говорит Деклан, перекатывая мой сосок между двумя пальцами. — Вот так. — Он легонько шлепает меня между ног.

Я дергаюсь, задыхаясь. От удивления выпучиваю глаза.

— Жестче или мягче? — рычит он, покусывая мою шею.

Мой пульс учащается. Бедра дрожат. Я не знаю, что хорошо, а что плохо.

— Сильнее. И быстрее.

Деклан издает тихий и наполненный удовольствием стон. Думаю, он надеялся, что я это скажу.

Следующий удар причиняет боль, но также посылает ударную волну удовольствия по всему телу. Он проделывает это снова и снова, крепко держа меня одной рукой за талию, пока не начинаю дрожать и не становлюсь такой влажной, что влага стекает по бедрам.

— Насколько ты близка?

— Вот-вот, — выдыхаю я. — Я прямо там.

— Повернись ко мне.

Я запрокидываю голову, и Деклан немедленно вознаграждает меня глубоким, горячим поцелуем. Деклан пальцами проникает меж моих ног, исследуя каждый дюйм, скользя вокруг того места, где он остается погруженным в меня. Когда его пальцы касаются моего изысканно чувствительного клитора, я хнычу ему в рот.

— Готова? — шепчет он.

— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Он прерывисто выдыхает.

— Черт возьми, женщина. Черт возьми. — Затем Деклан шлепает по пульсирующей киске, и я кончаю.

Всхлипывая и дергаясь в его объятиях, я кончаю так сильно, что теряю саму себя. Все это время Деклан шепчет мне на ухо похвалы, слова на английском и гэльском, которые тают, как масло, на моей разгоряченной коже.

Затем он тоже дергается, беспорядочно двигая бедрами, с его губ срываются прерывистые стоны. Я чувствую, как он пульсирует внутри меня, чувствую растекающееся тепло, когда его рука сжимается на моем горле.

Деклан с ревом изливается в меня.

Когда мы, обессиленные, падаем на ковер, и Деклан заключает меня в свои объятия, я задаюсь вопросом, чем закончится эта мрачная сказка.

Потому что она закончится. Так и должно быть. Единственный вопрос в том, кто останется стоять на ногах, когда стены замка рухнут - принцесса? Темный рыцарь?

Или, может быть, вообще никто.

Вернувшись на кухню, никто из нас не произносит ни слова. Деклан заканчивает готовить салат, перекладывает все в большую миску, берет вилку и ведет меня к обеденному столу. Он садится в кресло и осторожно опускает меня на пол.

Потрясенная, я смотрю на него снизу вверх.

— Я не собираюсь становиться на колени у твоих ног.

Глаза сияют, Деклан говорит:

— Странно, но похоже, что собираешься.

Он ждет, пока я решу, как мне поступить. Несколько мгновений я киплю, размышляя, наблюдая с безопасного расстояния, как мое эго закатывает истерику.

— Я просто хочу покормить тебя, — говорит тихо Деклан.

— Как хозяин, который кормит свою собаку объедками под столом?

— Нет, девочка. Как мужчина кормит свою возлюбленную. Если тебе это не нравится, вставай.

Деклан продолжает накалывать пучок салата на вилку. Затем он подносит вилку к моим губам, другой рукой придерживая мою челюсть, и смотрит на меня сверху вниз лихорадочным взглядом.

О, этот взгляд. Он заставляет мое тело дрожать. На меня никогда так не смотрел ни один мужчина. Жажда в его глазах такая жгучая, что может сжечь нас обоих дотла.

Я шепчу:

— Мы играем в опасную игру.

— Ты и половины ее не понимаешь.

Это его скелеты, о которых не говорит Деклан, но которые проступают за его фразами. Его призраки гремят своими цепями. Во что, черт возьми, я ввязываюсь?

— Обещай мне, что ты...

— Ага. Обещаю.

— Ты не знаешь, о чем я собиралась тебя попросить.

— Это не важно. Проси меня о чем угодно. Быть осторожным с тобой, быть честным с тобой, принести тебе чью-то голову на блюде. Я скажу тебе «да». Ты здесь не единственная, кто закован в цепи. А теперь открой свои прелестные губки и позволь мне покормить тебя. Тебе понадобится вся энергия. Скоро я захочу трахнуть тебя снова.

Он тыкает мне в губы вилкой. Уставившись на него со странным выражением смеси ужаса, восхищения и благоговейного трепета, я открываю рот и позволяю ему засунуть в него еду.

Наблюдая, как я жую, Деклан гладит меня по щеке и бормочет:

— У тебя красное лицо.

— Унижение так действует на меня.

— Тебя никто не унижает. Тебе поклоняются. Ты просто слишком гордая, чтобы заметить разницу.

— Обычно, когда мужчина боготворит меня, именно он оказывается в таком положении.

— Я не такой, как те, с кем ты обычно проводишь время. Это не обычная для тебя ситуация. Ни одно из старых правил не работает.

Я опускаю взгляд, избегая его взгляда. Он позволяет мне на мгновение, пока не теряет терпения.

— Поговори со мной.

— Мне не нравится думать о себе как о каком-то иррациональном существе.

Деклан точно знает, что я имею в виду.

— Ты можешь быть феминисткой и все равно хотеть, чтобы мужчина доминировал над тобой в постели.

— Глория Стейнем была бы так разочарована во мне.

— Глория Стейнем вышла замуж, девочка. Женщина, придумавшая фразу «Женщине нужен мужчина, как рыбе велосипед», в конце концов захотела иметь мужа. Это биологический процесс. Эволюционный. Даже самой сильной женщине нужен мужчина.

Я морщу нос.

— От твоих утверждений меня тянет блевать.

Деклан хохочет:

— Верно и обратное. Даже самому сильному мужчине нужна женщина. Мы созданы друг для друга.

— Как геи вписываются в эту гендерную философию?

— Они тоже созданы друг для друга. Дело не в том, что вкладка A вписывается в ячейку B. Дело в том, кто ты есть как человек. Что тебя возбуждает. Что тебе нужно. У всего на этом свете есть пара. Половина. Инь к Янь, свет к тьме. Именно когда мы боремся с этим и осуждаем это, мы сталкиваемся с проблемами. Открой рот. — Он подносит к моим губам еще одну вилку с салатом. Я слишком увлечена разговором, чтобы протестовать. С набитым салатом ртом я спрашиваю его:

— Как это возможно, что, несмотря на твой довольно пещерный подход к вещам, ты кажешься почти раскрепощенным?

— Может, и так. Неужели это так трудно понять?

— Это говорит человек, который приказал мне покинуть самолет с помощью базуки. Кстати, где ты взял эту штуку?

— Храню арсенал оружия на заднем сиденье каждого внедорожника. Никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться лишний автомат или ручная граната.

Я сухо отвечаю:

— Верно. Как глупо с моей стороны сомневаться. Нужно быть готовым. Чертов бойскаут.

Деклан снова смеется:

— Хочешь верь, хочешь нет, но так оно и было. Во всяком случае, ирландская версия. Я занимался разведкой в Ирландии почти до тех пор, пока не пошел в армию.

Удивленная этим лакомым кусочком информации, я удивленно приподнимаю брови.

— Ты служил в армии?

Он делает паузу, чтобы откусить кусочек салата. Это кажется преднамеренным действием с его стороны. Что-то вроде тактики избегания ответов на вопросы. Проглотив, Деклан просто говорит:

— Да.

Он не смотрит мне в глаза.

— Деклан.

Его настороженный взгляд встречается с моим.

— Мы можем поиграть в «Не спрашивай - не говори», если хочешь. Мы не обязаны делиться нашими историями из печального прошлого. Наверное, так безопаснее.

— Безопаснее?

Меня смущает его проницательный взгляд. Кажется, это говорит о том, что знает, что я отчаянно пытаюсь защититься от него.

— Я имела в виду умнее.

Изучая выражение моего лица, Деклан проводит большим пальцем по моим губам.

— Не закрывайся. Когда сказал, что со мной ты в безопасности, я не шутил.

— Хорошо, но только если ты не будешь закрываться от меня.

Деклан ласкает мое лицо еще мгновение.

— Разница в том, что ты не сказала, что с тобой в безопасности я. И это хорошо, потому что мы оба знаем, что это не так.

— Значит, это полное доверие работает только в одну сторону? От меня к тебе?

Его брови сходятся на переносице.

— Ты хочешь, чтобы я тебе доверял?

— А ты мог бы?

Наши взгляды прикованы друг к другу. Воздух потрескивает.

Его голос низкий и грубый, когда Деклан говорит:

— Если бы ты отдалась мне полностью. Если бы знал, что ты будешь верна мне так же, как своей подруге Натали. Тогда да. Я мог бы доверять тебе. Но если бы я это сделал, то это было бы всецело, включая мою жизнь. Я не принимаю полумер. Не стал бы сдерживаться. И есть много безобразий, с которыми мое доверие могло бы тебя столкнуть. Есть много вещей, которые ты узнаешь, и которые могут заставить тебя пожалеть о том, что ты вообще встретила меня на своем пути. Поэтому, прежде чем просить меня о доверии, подумай хорошенько. Потому что, если я доверюсь тебе, это значит, что принадлежу тебе. А ты принадлежишь мне. Раз и навсегда. Из этого никогда ничего не выйдет, даже если попросишь меня об обратном. Даже если это стало бы для тебя невыносимым и тебе захотелось вдруг сбежать. — Деклан понижает голос и сверлит меня взглядом. — Потому что я воспринимаю фразу «пока смерть не разлучит нас» буквально.

Не знаю, как мы сюда свернули. Только что мы болтали о феминизме, а в следующую минуту проваливаемся в кроличью нору брачных клятв и предсмертных пактов.

— Отлично. Вау. Это очень много.

— Хотя не вижу, чтобы ты убегала.

В его тоне слышится вызов. В его глазах горит вызов. Взгляд, который говорит, что я должна прямо сейчас решить, как все будет происходить между нами.

Сердце бешено колотится, я облизываю губы.

— Нет. Не убегаю. Но не обещаю, что не захочу убежать.

Деклан лишь улыбается.

— На данный момент этого достаточно. Если ты передумаешь, дай мне знать.

— И ты отпустишь меня, если я попрошу тебя об этом?

— Ключевое слово – «если», — поправляет он. — Если ты меня об этом попросишь.

— Ты, кажется, довольно уверен в себе. Знаешь, у меня действительно есть жизнь, к которой я должна вернуться.

Какое-то мгновение Деклан пристально смотрит на меня. Затем он откусывает еще кусочек салата, размышляя. Когда сглатывает, то смотрит на меня в ответ с чем-то таким в его глазах, чего никогда раньше не видела.

Боль.

— Я намного старше тебя, как ты постоянно подчеркиваешь. Я проехал больше дорог, многие из них темные. Я понял, что независимо от того, насколько хорошо, как ты считаешь, знаешь себя, ты все равно можешь быть чему-то удивлен. Ты не можешь контролировать то, что тобой движет. Единственное, что в твоей власти, - это выбор, сдаваться тебе под натиском чего-то или нет. Я думаю, в глубине души ты понимаешь, что можешь мне доверять. Единственное, в чем ты действительно сомневаешься, - это в том, готова ли ты доверять себе. Потому что до сих пор ты не встречала мужчину, который знал бы, как с тобой обращаться. Кто мог бы увидеть, кто ты такая за этой башней из слоновой кости, которую ты воздвигла вокруг своего сердца. Но я вижу тебя. И знаю, что ты до смерти боишься впустить меня в свое сердце. Я не могу убедить тебя в этом. Это прыжок веры, который ты должна совершить сама. И могу обещать тебе, что это будет грязно. Ты, я, что бы это значило для всех остальных... беспорядок. Но оно того стоит, по крайней мере, на мой взгляд. Потому что этот твой полудохлый гангстер многое повидал на своем веку, но ничего столь прекрасного, как ты. — Когда я просто сижу, сглатывая комок в горле, Деклан продолжает: — А теперь давай доедим эту миску с отвратным на вкус кроличьим кормом и пойдем спать.

— Хорошо. — Он смотрит на меня, приподняв бровь. — Я имею в виду... да, сэр.

Когда Деклан наклоняется и нежно целует меня, я понимаю, в какие неприятности на самом деле попала, и насколько он был прав насчет башни из слоновой кости, которую я построила, чтобы уберечь свое сердце.

Сердце, которое находится в безопасности, никогда не заболело бы от такой тоски.

26 СЛОАН

Деклан снимает с меня наручники, прежде чем мы ложимся в постель. Он тоже снимает рубашку, затем раздевается сам и тянет меня на себя. Он укладывает нас под одеяло и прижимается губами к моему лбу, приказывая мне спать.

— Как ты можешь спать, когда я лежу на тебе? Разве я не тяжелая?

— Ага. Верблюды весят чертову тонну.

— Ха.

— Перестань беспокоиться обо мне и делай, как тебе велю.

Мы лежим в темноте, моя голова покоится у него на груди, слушаем мерное дыхание друг друга, пока вихрь в моей голове не заставляет меня вздохнуть.

— Не думаю, что устала.

— Уверен, что у тебя найдется какой-нибудь нелепый дыхательный трюк, который поможет тебе уснуть.

— Обычно я выполняю визуализацию потока, когда у меня возникают проблемы с засыпанием, но есть кое-что, из-за чего я волнуюсь, поэтому знаю, что это не поможет.

Деклан водит рукой вверх и вниз по моей спине.

— Волнуешься?

— Мы с тобой не обсуждали вопрос ЗППП. И в прошлый раз мы не пользовались презервативом.

Деклан тут же говорит:

— Я здоров.

— Отлично.

— Могу сдать анализы, если ты мне не веришь.

— Нет, я верю тебе.

Это повисает в воздухе, как праздничная пиньята¹⁶, начиненная конфетами, в окружении группы ухмыляющихся пятилетних детей с битами в руках. Я закрываю глаза, проклиная себя.

Затем Деклан тихо говорит:

— Спасибо тебе. — По крайней мере, он не злорадствует. После того, как я тяжело выдыхаю, он меняет тему. — Что такое визуализация потока?

— Это практика расслабления. Когда я испытываю стресс, представляю себя сидящей под большим дубом на берегу ручья за городом. Погода теплая, дует легкий ветерок. На мне какой-то супер крутой костюм королевы фей из «Властелина колец», и мои волосы выглядят великолепно. — Деклан фыркает. Я игнорирую это. — Какая бы тревожная мысль ни приходила мне в голову, я просто мысленно записываю ее на листочке в ручье и наблюдаю, как она утекает прочь, пока не исчезнет за поворотом. Деньги? Они переносятся на лист и уносятся с ним прочь. Мое будущее? Я записала эти слова на листке. Моя шеф на работе? Записана на листе. В миниатюре. Забавно наблюдать, как она кричит и топает ногой в два дюйма высотой, а затем исчезает. Иногда я заставляю большую рыбу выплыть и проглотить ее.

После задумчивой паузы Деклан спрашивает:

— Что тебя беспокоит в твоем будущем?

Я отвечаю, не задумываясь.

— Обычные дела. Рак. Банкротство. Смерть в одиночестве.

Его голос звучит встревоженно.

— Это серьезный список для той, кому нет и тридцати. Тебе следует беспокоиться о том, что ты собираешься делать в следующие выходные, а не о том, чтобы умереть в одиночестве.

— Каждый умирает в одиночестве. Я просто хочу сделать это с достоинством. Но нет ничего достойного в том, чтобы быть настолько больным, что ты не можешь сам подтереть себе задницу, или настолько слабым, что ты не можешь сказать медсестре, что тебе так больно, что ты не хочешь жить больше ни минуты.

Деклан переворачивает меня на спину, приподнимается на локте и смотрит на меня. Даже в темной комнате я вижу мягкий блеск голубых глаз.

— Ты говоришь о своей матери.

— Откуда ты знаешь? — когда он не отвечает, я говорю, — о. Верно. Проверка, которую ты провел в отношении меня.

— Ага.

— Должно быть, это была довольно обширная проверка.

— Ага.

Я изучаю его лицо. В тени Деклан выглядит очень серьезным, выражение его лица сосредоточенное. Нерешительно, не уверенная, скажет ли он мне правду, я спрашиваю:

— Это было через детективное агентство, что-то в этом роде?

— Нет. Через АНБ.

— Что это? — спрашиваю я.

— Агентство национальной безопасности. — Когда я просто лежу и смотрю на него, нахмурившись, он уточняет. — Это разведывательное управление Государственного департамента США.

— Подожди. Ты имеешь в виду людей, которые шпионят за нами? Тех, кто записывает наши телефонные звонки, просматривает электронные письма и прочее для правительства?

— Да, хотя уверен, что они постарались бы убедить тебя, что они этого не делают.

— Не так давно я прочитала статью о них. Они как «Большой брат»¹⁷!

— Нет, девочка, они гораздо хуже. Они делают Большого брата похожим на Рональда Макдональда.

— О боже мой. И у них есть информация обо мне?

— У них есть информация обо всех. Нет, не пытайся сесть. Оставайся на месте.

— Ты хочешь, чтобы я спокойно лежала после того, как узнала, что правительство шпионило за мной?

— Ты не особенная. Они шпионят за всеми.

Я в ужасе смотрю на него.

— Значит, ты водишь знакомство с кем-то, кто там работает и кто дал тебе всю эту информацию?

— Ага. Я знаю баланс твоей кредитной карты, историю болезни, уровень образования, водительский стаж, что у тебя нет судимости, но однажды ты отказалась от вождения в нетрезвом виде, где бы ты ни жила и ни путешествовала всю свою сознательную жизнь, что ты покупаешь по рекламе в Instagram¹⁸, сколько у тебя денег на банковских счетах и прочее. — Деклан на мгновение замолкает. — Включая тот факт, что у тебя отрицательный тест на ЗППП по результатам твоего визита к гинекологу в прошлом месяце.

Я хлопаю себя ладонью по глазам.

— Вау, эта штука с честностью и доверием чертовски ужасна.

— Мы еще даже по-настоящему не начинали.

— Меня сейчас вырвет.

— Я ведь предупреждал тебя.

— Тебе, наверное, стоит сейчас замолчать.

Деклан берет меня за запястье и прижимает мою руку к боку.

— Давай вернемся к твоим заботам.

— Давай не будем и скажем, что мы это обсудили.

Пропустив мое замечание мимо ушей, Деклан говорит:

— Я дам тебе денег, если они тебе понадобятся.

Я поворачиваю голову на подушке и смотрю на него.

— Прости, что?

— Ты слышала, что я сказал.

— Я также слышала, как ты сказал, что знаешь, сколько денег у меня на банковских счетах.

— Знаю.

— Значит, ты знаешь, что я откладывала деньги.

По его паузе чувствую, что он пытается что-то сказать, чтобы это не прозвучало оскорбительно. Но его попытка с треском проваливается.

— Учитывая сумму, о которой идет речь, я бы предположил, что ты откладывала деньги на круиз на выходные в Тихуану. На одной из этих дешевых круизных линий. Где все заканчивают тем, что заболевают диареей из-за испорченной питьевой воды.

— Звучит не очень приятно.

— Прошу прощения.

— Не все богачи.

— Нет, особенно ты.

Оскорбленная, я свирепо смотрю на него.

— Не принимай это близко к сердцу. Дело не в твоем характере. Я только говорю, что у тебя не так много денег, и я был бы рад это исправить.

— Только попробуй еще раз при мне произнести слово «деньги». Я бросаю тебе вызов.

— Вижу, что для тебя это предмет гордости. Давай продолжим. На что ты откладывала деньги?

— На лазерный луч, который разнесет тебя на миллион крошечных гангстерских кусочков.

Деклан изо всех сил старается не рассмеяться, пока я лежу и убийственно смотрю на него.

— Серьезно. Расскажи мне.

— Почему? Чтобы ты мог издеваться надо мной, тыкая носом в свою финансовую обеспеченность?

— Нет, чтобы я мог поразиться тому, насколько это круто.

Я неохотно говорю:

— Это круто.

— Я знаю, что так и есть. Так расскажи мне.

Тяжело вздохнув, я поворачиваю голову и смотрю в потолок. После недолгих споров с самой собой я уступаю.

— Я собираюсь открыть свою собственную студию йоги. Но для детей. Девочек, если быть точно. Она будет называться «Создано для королевы», и мы будем раздавать диадемы в начале каждого занятия и учить девочек чувствовать себя сильными и гордиться своим телом, а не стыдиться его. Там не будет никаких весов. Там не будет никаких зеркал. Там не будет никаких придурковатых мамаш-вертолетчиц, сидящих в дальнем конце комнаты и заламывающих руки из-за того, какие толстые маленькие Эбби и Ева. Там будет место для объятий и ободрения. Там будет много позитивных утверждений. У них будет множество инструментов, которые они смогут научиться использовать, чтобы помочь себе выжить в мире, где ценят только то, как они выглядят. Потому что есть слишком много маленьких девочек, которых учат гасить огонь и гасить свой свет, чтобы они казались меньше людям, которые боятся того, какие они большие на самом деле. Или насколько большими они могли бы быть, если бы только кто-нибудь в них поверил.

После этой страстной речи воцарилась полная тишина. Я отказываюсь нарушать ее первой. Лежу с колотящимся сердцем, ожидая, что Деклан что-нибудь скажет, пока, наконец, не произносит:

— Это прекрасно, Слоан. Звучит чертовски красиво.

От тихого удивления в его голосе у меня сжимается все в груди и перехватывает дыхание.

— Спасибо.

Деклан притягивает меня к себе, прижимаясь крепче. Рука, которой он обнимает меня, кажется собственнической.

Я шепчу ему в грудь:

— Ты сказал, что пообещаешь выполнить все, о чем я попрошу. Это было правдой?

— Ага.

— Хочу попросить тебя только об одном.

— О чем именно?

— Пожалуйста, не причиняй вреда Ставросу. Неважно, как все обернется, оставь его в покое. Он не заслуживает того, чтобы пострадать из-за меня.

Его грудная клетка расширяется при медленном вдохе. Его голос звучит хрипло.

— Ты очень заботишься о нем.

— Он - мой друг.

— Он - твой бывший любовник.

— Ему нужен кто-то, кто присматривал бы за ним.

— Мы говорим о богатом взрослом мужчине, а не о ребенке.

— О, пожалуйста. Ты его видел. Ты знаешь, о чем я.

После паузы Деклан неохотно говорит:

— Да.

— Так ты обещаешь?

Хотя я не вижу его лица, я чувствую его замешательство.

— Если он тебе так дорог, почему ты все еще не с ним? Он влюблен в тебя.

— Нет, он влюблен в мои туфли.

— Я понятия не имею, что это значит.

— Это значит, что он любит то, что я ему даю, а не меня. Он даже не знает меня. Он будет по уши влюблен в следующую девушку, которая удовлетворит его потребности, поверь. Хочу сказать, что я не смогла бы смириться с собой, если бы он пострадал из-за чего-то, к чему причастна именно я, — когда Деклан мне не отвечает, я продолжаю, — пожалуйста, Деклан. Это бы много значило для меня.

— Ты так беспокоишься обо всех своих бывших?

— Нет. Ты ревнуешь?

— Только не к нему.

Похоже, Деклан скрывает правду.

— Почему это?

После долгой паузы он неохотно отвечает.

— Ему не нужно было принуждать тебя. Ты выбрала его.

Я могу сказать, что он не хотел этого признавать, и у меня больно на душе от того, что Деклан это сделал. Я мягко говорю:

— Ты меня не принуждал.

— Я похитил тебя. Взял тебя против твоей воли.

— Давай не будем зацикливаться на том, как все это началось. Все могло быть и хуже. Не похоже, чтобы мы познакомились в тюрьме.

Он молчит, размышляя. Когда слишком долго молчит, я говорю:

— Выкладывай.

— То, как работает твой ум, продолжает меня удивлять. Или, может быть, правильнее сказать «пугает». Я не встречал до этого никого, кто был бы настолько способен принимать вещи такими, какие они есть, не отрицая их.

— Я не всегда была такой прагматичной. Жизнь здорово надрала мне задницу, когда я была ребенком. Мне тоже повезло, потому что это пробудило во мне бойца. Если бы меня никогда не сбивали с ног, я бы никогда не нашла в себе сил подняться на ноги. И продолжать вставать после каждого следующего удара, зная, что смогу это сделать.

— Из страдания появились самые сильные души, — бормочет Деклан.

— Самые влиятельные люди в этом большом мире помечены шрамами.

Его тяжелый выдох звучит подавленно.

— Черт.

— Что случилось?

— Ты знаешь Халила Джебрана.

— Я обожаю его. Ты читал его «Пророка»?

— Это всего лишь моя любимая книга.

— Почему это так тебя угнетает?

В его голосе проступают резкие нотки.

— Потому что ты двадцативосьмилетняя девушка, которую я, черт возьми, похитил; девушка, которая дружит с девушкой моего злейшего врага; девушка, которая переживает из-за бывшего любовника - тоже моего врага; которая родилась более чем за десять лет до меня в совершенно другой стране, чем я, и прожила совершенно иную жизнь, чем я, и которая каким-то чертовым образом знакома с малоизвестными древними философами-стоиками и малоизвестными ливанскими поэтами двадцатого века, и которая хочет готовить здоровую пищу для своих похитителей и обучать их методам борьбы со стрессом. В твоих словах нет никакого смысла.

Посреди его сердитого молчания я тихо говорю:

— Для тебя, ты имеешь смысл.

Рычащий звук - мой единственный ответ.

— Если тебе от этого станет легче, то для меня ты тоже не имеешь никакого смысла. Ты слишком стар, слишком ворчлив и слишком властолюбив. К тому же, ты прав. Похищение - ужасный способ начинать отношения. Это полный пиздец. Мы обречены, я понимаю. Но знаешь, что еще?

— Нет. Что?

— Меня все это не волнует, потому что то, как ты смотришь на меня, заставляет меня чувствовать, что я могла бы научиться летать.

Все его тело замирает. Дыхание, которое в конце концов вырывается из его легких, медленное и прерывистое.

— Я думал, ты меня боишься. Учитывая все это.

— Я расслаблена. И тоже ненавижу себя за это. Хочу быть такой же отчужденной, незаинтересованной кошкой. Но реальность такова, что это не так. И это ужасно. Я также надеюсь, что нам не придется продолжать говорить об этом, потому что все это звучит довольно ужасно. Но не хочу попасть в одну из тех ситуаций, когда какое-то глупое недоразумение можно было бы уладить простым разговором, потому что я ненавижу это дерьмо. Это неубедительно. Согласен?

— Ага.

— Отлично. Итак, каков итог? Мы оба думаем, что это невозможно, но в то же время то, что между нами - потрясающе. Мы оба думаем, что это фантастично и в то же время отстойно. У нас обоих серьезные проблемы с доверием, друзья, которым это не понравится, и действительно проблемные личные истории, которые, скорее всего, вызовут всевозможные проблемы в будущем, но прямо сейчас это продолжается.

— Это?

— Мы.

— Вот так просто?

— Ага. Я только что решила. Та речь о башне из слоновой кости и темных дорогах, которую ты произнес, действительно нашла отклик во мне. Но ты все равно должен пообещать мне насчет Ставроса. Это не подлежит обсуждению.

Деклан хватает меня за подбородок и приподнимает голову так, чтобы я смотрела ему в глаза. Его прекрасные, голубые глаза сияют. Хриплым голосом он произносит:

— Обещаю.

— Спасибо.

— Но у меня действительно есть вопрос.

— Какой? — спрашиваю я.

— Если ты не моя пленница, тогда кто ты?

Я на мгновение задумываюсь об этом.

— Не люблю навешивать ярлыки, но если тебе нужно как-то меня называть, ты можешь просто называть меня своей королевой.

Его поцелуй грубый и глубокий. Деклан перекатывается на меня, даря мне свое тепло и тяжесть, и целует меня до тех пор, пока я больше не могу дышать. Он отстраняется, тяжело дыша, его напряженный член зажат между нами.

— Это будет трудный путь, малышка. Ты готова к этому?

Малышка. О, что это слово со мной делает. Как оно заставляет все внутри меня светиться. Я улыбаюсь ему снизу вверх.

— Чем сложнее, тем лучше. По крайней мере, знаю, что я не заскучаю.

Он рычит:

— Ты чертовски права насчет этого, — и прижимается своим ртом к моему.

Затем Деклан трахает меня с такой страстью и обладанием, что не может быть никакой ошибки в том, что я ему не принадлежу. Я засыпаю потная и насытившаяся в его объятиях.

Когда просыпаюсь утром, у меня все болит, и я умираю с голоду. Деклана нет, но у меня начались месячные, окрасившие простыни подо мной в ярко-красный цвет.

Странно, но кровавое пятно имеет форму сердца.

Я надеюсь, что это не плохое предзнаменование.

27 ДЕКЛАН

— Ты что, с ума сошел?

— Нет.

— Да, так. Ты, черт возьми, рехнулся. Она, черт возьми, гражданское лицо!

— Я знаю, кто она такая. Не ори так. Ты слишком сильно привлекаешь внимание.

Мама-футболистка, загружающая своих детей в микроавтобус, припаркованный рядом с нами, бросает на меня еще один косой взгляд. Она бросает взгляд на Грейсона на переднем сиденье, татуированные руки которого крепко сжимают руль, и говорит своей дочери с косичками поторопиться и сесть в машину.

Она, наверное, думает, что мы педофилы. Реальность еще хуже.

В течение последних десяти лет каждую неделю в один и тот же день в одно и то же время мы с Грейсоном встречались где-нибудь в городе в его машине. Сегодня наша встреча состоялась на стоянке на третьем этаже гаража рядом с кинокомплексом.

Грейсон всегда ездит на бежевом «шевроле импала» старой модели. Я всегда сажусь сзади, а он садится спереди. Он никогда не поворачивается, чтобы посмотреть на меня, когда забираюсь в машину. Я никогда не прощаюсь, когда ухожу.

Иногда у меня возникает гнетущая мысль, что мы все равно будем делать то же самое, когда станем стариками, через тридцать лет.

Но сомневаюсь, что проживу еще два года. Та жизнь, которую я веду, не предполагает смерть от старости.

Хотя именно так я думал более двадцати лет назад, когда только начинал, когда с Грейсоном в моей жизни был седой старый куратор по имени Говард, который обычно рассказывал бессвязные бессмысленные анекдоты об Олимпийских играх восемьдесят четвертого года. Он умер от цирроза печени.

Отличный способ уйти. Услышь я такой диагноз, наверное, пустил бы себе пулю в лоб.

Более тихим, более сдержанным тоном Грейсон говорит:

— Я бы никогда не одобрил идею забрать ее с собой, но ты мне не говорил.

— Это была идея Диего. Он не сказал тебе, потому что знал, что ты бы этого не одобрил. Я согласился с этим решением.

— Отлично. Значит, теперь ты тоже стал изгоем?

— О, только не надо драматизировать. Вашего разрешения не требуется.

— Но, насколько мне известно, как раз требуется. Ты должен держать меня в курсе, Дек.

— Я не обязан ничего делать, Грей. Что ты и сам прекрасно знаешь. — Он смотрит на меня в зеркало заднего вида, его темные глаза становятся еще темнее от ярости.

Наш темперамент - одна из немногих вещей, которые нас с ним объединяют. Он еще более склонен к вспышкам гнева, чем я.

Единственный сын патрульного в третьем поколении, он всегда знал, что пойдет в правоохранительные органы. Это семейный бизнес. Но я подозреваю, что он жалеет, что не пошел по стопам своего отца и не поступил на службу в полицию Бостона, а выбрал ФБР, ведь тогда ему не пришлось бы иметь дело со мной.

Я – причина, почему он постареет раньше времени.

— Итак, каков наш план? Ты допросишь ее, а потом отправишь обратно к Казимиру? И как ты думаешь, что с ней случится, когда он узнает, что ее расспрашивали о нем? Потому что я могу гарантировать тебе, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Я никуда ее не отправлю. Она собирается остаться со мной.

В его молчании слышится недоверие. В зеркале заднего вида я вижу, как Грей моргает, пытаясь решить, правильно ли он меня расслышал.

— Ты делаешь эту бедную девушку своей рабыней?

Это слово вызывает в воображении образы обнаженной Слоан, стоящей на коленях в наручниках с твердым членом во рту. Жар разливается у меня в паху. Я делаю мысленную заметку воспроизвести эту фантазию дома, сегодня вечером.

Я мягко говорю:

— Какого очаровательного мнения ты обо мне, оказывается.

— Я знаю тебя. Мое мнение основано на голых фактах.

— Тогда ты, наверное, будешь разочарован, услышав, что я не превращу ее в рабыню. Просто делаю ее своей. Точка.

Грей снова моргает. Он так сбит с толку, как будто я говорю по-португальски.

— Под каким углом? — интересуется он.

— Здесь нет никакого угла.

— Всегда есть какой-то угол зрения. У тебя нет подруг. У тебя нет личной жизни. У тебя есть только работа, о которой ты всегда мечтал. Вот почему у тебя это так хорошо получается. Ты ничем не обременен. Невозмутимый. Одиночка.

— Люди могут меняться.

— Это что, гребаная шутка? Ты что, издеваешься надо мной прямо сейчас?

Я говорю сквозь стиснутые зубы:

— Это становится утомительным. Прислушайся к словам, слетающим с моих губ. Я оставлю ее у себя. Она - моя. Внесите это в реестр, распространите информацию и привлеките всех к работе.

— Эй, эй, эй. Подожди секунду. Ты хочешь сказать, что хочешь сделать ее своим активом?

—Потенциально. У нее определенно есть то, что для этого нужно.

Грей - полное недоверие.

— Ты готов раскрыть свое прикрытие ради девки с классным задом?

— Еще раз назовешь ее так, и умрешь на счет десять.

Мы смотрим друг на друга, в зеркале отражаются две пары сердитых глаз. Голубых и карих... двух чертовски упрямых парней.

После напряженного момента Грей говорит:

— Это первый раз, когда ты мне угрожаешь.

— И если ты снова проявишь к ней неуважение, за угрозой последует пуля.

Он недоверчиво качает головой.

— Господи иисусе. Я бы спросил тебя, выложена ли ее киска золотом, но я не хочу схлопотать пулю.

Я рычу:

— Твое заявление максимально близко приблизило тебя к возможному прохождению по туннелю света.

Грей поднимает руки вверх, сдаваясь.

— Отлично. Сдаюсь. Но, возможно, тебе стоило бы потратить минутку на то, чтобы подумать, чего бы она хотела. Потому что я могу гарантировать тебе, черт возьми, что если бы я мог вернуться в прошлое и выбрать, браться за эту работу или нет, я бы за нее не взялся.

— Я тоже тебя люблю.

Грей бормочет:

— Хватит дергать меня за яйца, чувак.

— У тебя есть список?

Грейсон роется в кармане рубашки. Он питает слабость к рубашкам в красно-черную клетку. Я думаю, он воображает, что они делают его похожим на лесоруба. Хотя у него действительно мускулистые предплечья и широкая спина человека, зарабатывающего на жизнь каждодневным маханием топорища, я должен отдать ему должное.

Не оборачиваясь, он протягивает через плечо сложенный листок бумаги.

— Постарайся не привлекать к себе внимания. Я не могу объяснить, откуда взялась такая гора трупов.

— Ты знаешь, что именно так я и поступлю.

Он усмехается.

— Знаю, что ты сделаешь все, что, черт возьми, захочешь, вот что я знаю.

Что-то в его тоне заставляет меня остановиться и посмотреть на Грейсона повнимательнее.

Ему нужно подстричься. И побриться. Раньше он никогда не отличался особой аккуратностью, но теперь выглядит так, словно целый месяц спал на чьем-то диване. И эта его борода вышла за пределы территории лесоруба, превращая его в подобие асоциального горца, который стреляет в медведей ради забавы.

— Как поживает твоя жена, Грей?

Его потрясенный взгляд пересекается с моим в зеркале.

— Вообще-то ты задаешь мне личный вопрос.

— Твой дерьмометр на тридцать процентов выше, чем обычно. Дома все в порядке?

Грей хмурится.

— Почему это должны быть проблемы дома?

— Потому что я умнее тебя. Что случилось?

Он выглядывает в окно и тяжело выдыхает через ноздри.

— Она бросила меня ради своего гребаного тренера по теннису.

— Мне жаль это слышать. Тебе бы хотелось, чтобы я убил его?

— Господи. Не искушай меня.

— Мое предложение в силе. Подумай об этом.

— Ни в коем случае.

Грей делает паузу.

— Если только я не передумаю. Чего я не сделаю.

— Понятно. Но когда ты придешь в себя, просто напиши мне его имя и адрес, и я позабочусь об этом.

Он, кажется, тронут.

— Спасибо тебе, Деклан. Это самая милая и самая ебанутая вещь, которую мне когда-либо говорили. Это почти компенсирует то, что ты угрожал убить меня за оскорбление твоей новой девушки несколько минут назад.

— Не упоминай об этом.

Я открываю дверь и выхожу. Направляясь к лифтам, я звоню Кирану. Он берет трубку после второго гудка.

— Привет, босс.

— Посылка уже пришла? — интересуюсь я.

— Ага.

— Ты сам заговорил об этом?

— Ага. Она открыла дверь в одной из этих обтягивающих штучек для тренировок. Как купальник на все тело, только без середины. У меня чуть не случился чертов инфаркт.

Я стискиваю зубы, раздражаясь при мысли о том, что Киран увидел Слоан в одежде для йоги. Хотя, зная ее, можно было предположить, что она, вероятно, проделывала все свои нелепые наклоны и растяжки прямо перед окнами спальни, чтобы их видел весь Бостон.

— Какой она тебе показалась?

— Что ты имеешь в виду, босс?

— Я имею в виду, казалась ли она счастливой? Грустной? Какое у нее было настроение?

Я слышу в его голосе заминку, как будто он пожимает плечами.

— Как обычно. Чудо-женщина знакомится с Люси Рикардо.

— Люси Рикардо?

— Чокнутая жена из того старого черно-белого ситкома по телевизору «Я люблю, Люси».

Я не расскажу Слоан, что он это сказал. Она восприняла бы это как огромный комплимент и сделала бы Кирана своим верным помощником.

Я забыл. Она уже это сделала.

— Вернусь через несколько часов. Нужно уладить кое-какие дела перед переездом.

— Принято. В новой берлоге все готово. Ничего, если я съем этот кекс, который испекла мне малышка? Я подумал, что сначала мне лучше посоветоваться с вами.

— Она испекла тебе кексы?

— Ага. Для меня и Паука. Понятия не имею, что в них, но они ужасно зеленые и бугристые. Похоже, она схватила пригоршню земли и вываляла ее в траве.

Если бы я знал, что Слоан пойдет прямиком на кухню и начнет готовить то дерьмо, которое ест, когда я оставил дверь спальни незапертой сегодня утром, я бы вместо этого запер ее в спальне на два засова.

— Звучит очень мужественно.

— Похоже, что так оно и есть. Но она сказала, что в нем много грубых волокон и мне это пойдет на пользу, так что я чувствую, что должен попробовать.

Грубые волокна. Боже. Улыбаясь, я говорю:

— Да, ты можешь их попробовать. Только не приползай ко мне с воем, когда тебе придется извергнуть свои кишки на фаянсовый трон.

Я вешаю трубку, спускаюсь на лифте на два этажа вниз и сажусь в «эскалейд», который припаркован рядом с задним выходом из гаража. Я еду через весь город к Старой Северной церкви, месту, где фонари, развешанные на колокольне, оповестили бостонских патриотов о том, что британцы прибывают морем в начале Американской революции. Я паркуюсь на стоянке и захожу внутрь через маленькую дверь в боковой часовне, затем иду по нефу, минуя ряд за рядом пустых скамей, пока не добираюсь до исповедальни.

Я открываю дверь и сажусь на узкую скамью, закрывая за собой дверь.

— Благослови меня, отче, ибо я согрешил. Прошло очень много времени с момента моей последней исповеди.

Из-за резной деревянной перегородки слева от меня доносится раздраженный вздох.

— Ради всего святого, парень. Тебе не обязательно высмеивать святое причастие.

Как и у меня, у отца О'Тула все еще сохранился ирландский акцент с тех пор, как он впервые ступил на бостонскую землю десятилетия назад. Некоторые вещи искореняются с трудом.

— Как поживаете, падре?

— Не надо мне этого дерьма про падре, — сердито говорит он. — Для тебя я все еще отец О'Тул, парень, каким бы высоким и могущественным ты себя ни воображал. И я такой же, каким был, когда ты спрашивал в прошлый раз. Грешник, живущий на время, отмеренное ему по милости другого.

— Разве не все мы такие?

— Некоторые из нас больше, чем другие. Но мы есть те, кто мы есть.

Я улыбаюсь суровому тону его голоса.

— Ага. Тогда есть я. Все еще читаешь молитву о моем спасении каждую ночь?

Отец фыркает.

— Этот корабль отчалил много лет назад, сынок, и мы оба это знаем. Единственные О'Доннеллы, за которых я сейчас молюсь, - это твои мама и папа, да благословит Господь их души. — Он делает паузу. Понижает голос на октаву. — Знаешь, старушка ужасно гордилась бы тобой. Даже если ты проклят навечно из-за всей пролитой тобой крови.

— Обязательно нужно было добавить ложку дегтя?

— Я - священник. Виновные грешники входят в состав территории.

— Я всегда хотел спросить. Почему я должен быть проклят, если единственные люди, которых убиваю, - само зло? Если подумать, то на это можно смотреть как на государственную услугу.

— Ах. Неприкрытое эго, вот что это такое. Богу не нужна рука помощи, отправляющая Его правосудие, парень.

— Я не согласен.

— Конечно, ты не согласен. Что у тебя есть для меня сегодня?

— Имя. Мне нужно, чтобы ты передал его дальше.

— С кем?

— С кем бы ты ни связался в русской православной церкви.

— Ах. Опять эти русские. Чертовы коммунисты.

— В наши дни они больше капиталисты, чем коммунисты.

— Как его зовут? — спрашивает он.

— Михаил Антонов.

Отец задумывается и замолкает.

— Почему оно звучит знакомо?

— Он - глава местной братвы.

Тишина. После того, как до него доходит, что я задумал, он предупреждает:

— Это большой кусок, который нужно прожевать, парень.

— Ага.

— Это привлечет много внимания.

— Вот именно.

— И это будет дорого стоить.

— Так всегда бывает. — Я открываю дверь в исповедальню. — Спасибо тебе, отец.

— Оставь свое пожертвование в обычном месте, сынок.

— Будет сделано.

Застегивая пиджак, я выхожу из церкви тем же путем, каким вошел в нее: проклятым. Затем я направляюсь по домашнему адресу второго человека в списке Грейсона. Это гораздо более личное, чем то, что я предоставил отцу О'Тулу, и хочу позаботиться о нем сам.

«Око за око» - грубая концепция, но такая эффективная в моей работе.

28 СЛОАН

Я ставлю посуду в посудомоечную машину, когда он низким голосом позади меня произносит:

— Вижу, ты освоилась здесь.

Поворачиваюсь и вижу Деклана, стоящего в углу кухни. Его не было весь день, он не оставил записки и не написал мне, куда собирается или когда вернется, и я злюсь на себя за то, что хотела, чтобы он это сделал.

Или это нормально? Без понятия. Я никогда раньше не бывала в Эмоционвилле. Пока что все довольно запутанно. Жаль, что у меня нет карты.

— Ты оставил дверь спальни незапертой, так что я решила, что мне можно выйти. Или была неправа?

Возясь с узлом галстука, Деклан раздевает меня взглядом. На мне штаны для йоги и эластичный укороченный топ без рукавов, а ноги босые. Судя по голодному выражению его глаз, можно было подумать, что я - совершенно голая.

— Это не было ошибкой, — говорит Деклан хриплым голосом. — Но не наводи здесь уют. Мы переезжаем.

Это меня удивляет.

— Переезжаем? Почему? Куда?

Деклан подходит ближе, избавляясь от галстука. Когда он бросает его на стойку и расстегивает две верхние пуговицы на воротнике белой рубашки, я отвлекаюсь от надвигающейся бомбы, которую он только что сбросил.

Встревоженная, я спрашиваю:

— Это кровь у тебя на воротничке?

— Ага.

— Твоя?

— Нет.

У него отстраненное выражение лица. Или это же просто спокойствие, я не могу сказать точно.

— Ты в порядке?

— Теперь лучше. Иди сюда.

Протягивая руку, Деклан ждет, когда подойду к нему. Я так и делаю, гадая, чья кровь у него на рубашке, и радуясь, что она не его.

Когда подхожу достаточно близко, Деклан протягивает руку и хватает меня, заключая в крепкие объятия. Утыкается лицом мне в шею и делает глубокий вдох.

Встав на цыпочки и обхватив его руками за плечи, я шепчу:

— Спасибо за розы.

— Не стоит благодарности.

— И бриллиантовый браслет. Он безумно красивый.

— Не такой «безумно красивый», как ты. Почему ты его не надела?

— Подумала, что ты, возможно, захочешь быть тем, кто наденет его мне на руку.

Ему нравится мой ответ. Деклан бормочет:

— Хорошая девочка. Может быть, в следующий раз я куплю тебе бриллиантовый ошейник.

Деклан наклоняется и сжимает мою задницу. Затем целует в шею, посасывая и покусывая кожу. Когда я вздрагиваю, он прижимает меня спиной к стойке и завладевает моими губами, целуя так неистово, что у меня перехватывает дыхание.

Эрекция не оставляет сомнений в том, к чему это приведет.

Когда Деклан задирает мою футболку и наклоняется, чтобы пососать сосок, я говорю:

— У меня начались месячные.

— Как мило с твоей стороны упомянуть об этом.

Деклан стягивает мою футболку через голову, отбрасывает в сторону, берет грудь в большие грубые ладони и возвращается к посасыванию соска.

Я стону от удовольствия, выгибаясь навстречу его жадному рту.

— Я имею в виду, у меня внутри тампон.

— Принято к сведению. А теперь помолчи.

Очевидно, ему наплевать на тампон, но секс во время месячных — это просто не мое. Те несколько раз, когда пробовала заниматься им в эти дни, получалось так грязно, что я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме того, как смыть всю кровь с простыней.

— Я замолчу после того, как скажу одну вещь. Секс во время месячных не заставляет меня чувствовать себя сексуальной. — Деклан останавливается и смотрит на меня. — Прости. Просто хочу быть честной.

— Не извиняйся. Спасибо, что рассказала мне. Протяни руки. — Деклан отступает назад, ожидая.

Пульс начинает учащаться. Не знаю, что он планирует, но могу сказать, что он не в настроении для какой-либо дерзости.

Я вытягиваю руки перед собой, не удивляясь, что они дрожат. Количество адреналина, циркулирующего сейчас по венам, могло бы убить меня разрядом электрического тока.

Деклан берет галстук и обматывает его вокруг моих запястий, завязывая концы узлом. Затем толкает меня вниз, пока не оказываюсь на коленях на полу перед ним.

Деклан расстегивает молнию на брюках, берет твердый член в руку, а другой запускает кулак мне в волосы.

Глядя на меня сверху вниз горящими глазами, он рычит:

— Я весь день был одержим твоим ртом, детка. Отсоси у меня. Если ты будешь вести себя хорошо и не прольешь ни капли, я заставлю тебя кончить. Если нет, будешь наказана.

Дрожь пробегает по телу от властных, грязных слов.

Это рай. Я умерла и попала на небеса.

Обхватив член связанными руками, я провожу языком по набухшей головке, наслаждаясь слегка солоноватым вкусом кожи. Я закрываю глаза и беру в рот, дрожа от удовольствия, когда слышу низкий стон.

Деклан обхватывает мою голову обеими руками и выгибается мне навстречу, медленно скользя твердым членом по моему горлу. Я беру и беру, пока рот не оказывается настолько хорошо открыт, что Деклан входит в меня на всю длину.

— Черт возьми, — хрипло шепчет он. — Моя милая девочка. Ты великолепна.

Я принимаю всю длину, а Деклан снова издает стон.

Установив медленный, устойчивый темп, я беру его в рот и вынимаю, посасывая, облизывая головку и поглаживая твердый ствол, скользя языком по пульсирующей вене, которая проходит под ним по всей длине. Я сосу, кружу языком и поглаживаю. Голова покачивается, а соски саднят, я так возбуждена, что, думаю, смогла бы кончить только от трения трусиков о клитор.

Деклан хрипит:

— Перестань тереться бедрами друг о друга. Ты кончишь, когда я тебе позволю.

Я хнычу, изнывая от потребности. От этого звука Деклан лишь крепче перехватывает мою голову руками.

Деклан трахает рот до тех пор, пока не начинает задыхаться. Низкие, беспомощные стоны вырываются из глубины его груди. Он обхватывает дрожащей рукой мое горло.

— Ах, черт. Я близко, детка. Ты готова?

Когда издаю тихий звук согласия, Деклан начинает толкаться сильнее и быстрее, пока не начинает громко стонать, запрокинув голову и закрыв глаза. Он кончает с криком, изливаясь на мой язык короткими толчками, каждый из которых проглатываю, глядя на него снизу вверх в тумане вожделения.

Знаю, что это я стою на коленях, но, черт возьми, прямо сейчас чувствую себя могущественной. Он так в этом нуждался, что даже не потрудился снять пиджак или расстегнуть ремень.

Деклан замирает на несколько мгновений, тяжело дыша, пока не открывает глаза и не смотрит на меня сверху вниз, вылизывающую его дочиста.

— Я была хороша... сэр?

Деклан лишь улыбается. Затем поднимает меня за подмышки, разворачивает к большому мраморному островку, наклоняет меня над ним и стягивает штаны для йоги и трусики до середины бедер.

Стоя сбоку от меня, Деклан просовывает левую руку мне под бедра, оказываясь между ног. Он поглаживает пульсирующий клитор большим и указательным пальцами. Я задыхаюсь от удовольствия.

Держа левую руку у меня между ног, Деклан проводит правой рукой по обнаженной попке. Он смотрит на нее с плотно сжатой челюстью.

Шлепок по заднице оказался жестким и неожиданным. Чувствуя, как подрагивает плоть, я делаю глубокий вдох. Жар разливается по обнаженной коже. Деклан продолжает лениво поглаживать клитор, глядя на меня сверху вниз полуприкрытыми глазами, мускул на его челюсти напрягается.

Я говорю, затаив дыхание:

— Ты злишься на меня?

— Нет.

Деклан шлепает меня снова, сильнее. Я дергаюсь и стону. Он теребит клитор, и ноги начинают дрожать.

— Меня наказывают?

— Нет.

Он снова шлепает меня по голой заднице, один-единственный жгучий удар, от которого вскрикиваю. К этому времени я уже задыхаюсь. И сбита с толку.

— Ты позволишь мне кончить?

— Ага. Как только перестанешь болтать.

Я прикусываю губу и закрываю глаза, прижимаясь щекой к прохладному мрамору. Я схожу с ума от предвкушения, дрожу всем телом. Бедра покачиваются под его пальцами, пока Деклан продолжает ласкать клитор.

— Хорошая девочка, — грубо говорит он, затем отпускает серию быстрых шлепков по нежному заду, обрушивая их на одну половину, затем на другую, в то время как проводит левой рукой у меня между ног.

Очень стараюсь не издавать ни звука, но ничего не могу поделать с тем, что тяжело дышу. Крепко зажмуриваюсь, пока нарастает удовольствие. Жар волнами пробегает по нижней части тела, усиливаясь с каждым обжигающим ударом и поглаживанием его пальцев. Вскоре я прикусываю нижнюю губу, стараясь удержаться от стона.

Когда больше не могу этого выносить и всхлипываю, произнося его имя, Деклан приказывает:

— Разрешаю тебе кончить.

И шлепает меня прямо во время оргазма.

Я дергаюсь и кричу, беспомощно содрогаясь в конвульсиях. Деклан рычит что-то по-гэльски, что звучит непристойно, но я не могу сосредоточиться ни на чем другом, кроме удовольствия, разливающегося по телу. Плотское наслаждение, которым он управляет, используя только свои руки.

Когда наконец прихожу в себя, я ослаблена, меня всю трясет, и я чувствую себя эмоционально опустошенной.

Деклан вынимает из меня пальцы и смачно их облизывает. Он проводит другой рукой по разгоряченной попке, наклоняется и целует меня в щеку, убирая волосы с моего лица, и хрипло спрашивает:

— Кому ты принадлежишь?

— Тебе.

— Кто твой хозяин?

— Ты.

Его голос смягчается.

— А кто думает, что ты самый драгоценный ангел в мире?

Я сглатываю, внезапно борясь с подкатывающими слезами. Его голос такой теплый и полный чувств, что ошеломляет меня. С запинкой в голосе я шепчу:

— Т-ты.

Его губы касаются уха.

— Да, детка. И все, что есть во мне, теперь принадлежит тебе, так что позаботься об этом монстре, которого ты поработила.

Деклан поднимает меня на руки, закидывает мои связанные запястья себе за голову и прижимает к своему телу.

Мы молча прижимаемся друг к другу, оба тяжело дышим. Не знаю, почему я чувствую такую боль в груди, но мне становится немного легче, потому что знаю, что он тоже это чувствует.

Деклан целует меня глубоко и тягуче, горячо и медленно. Я прижимаюсь к нему, обезумев от пережитого и эмоций, и позволяю снять с моих губ все, в чем он так отчаянно нуждается.

На каком-то полусознательном уровне осознаю, что мы оба знаем, несмотря на то, что я называю его хозяином, он здесь не главный и никогда им не был. Вместо ощущения самодовольства, как это было бы с любым другим мужчиной, это понимание вызывает у меня глубокое чувство смирения и благодарности.

Я даю молчаливую клятву, что никогда не причиню ему вреда, даже если придется выбирать между этим и причинением боли себе.

Когда Деклан прерывает поцелуй, говорю:

— Я беспокоюсь о тебе.

— Не стоит.

— Ты выглядишь расстроенным.

— Тяжелый день.

В его голосе слышится нотка сарказма. Инстинктивно понимаю, что он говорит о крови на воротничке и о том, что случилось, из-за чего она там оказалась.

— Ты не хочешь рассказать мне об этом?

Деклан смотрит на меня сверху вниз, проводя рукой по моим волосам. Выражение его лица слегка удивленное.

— Ты действительно хочешь знать?

— Если тебе от этого станет легче, то да.

Деклан медленно качает головой, затем нежно целует меня.

— Просто услышав, как ты это говоришь, я чувствую себя намного лучше. А теперь давай-ка оденем тебя. Мы уезжаем отсюда через тридцать минут. — Деклан наклоняется, чтобы натянуть мои трусики и штаны для йоги обратно. Я позволяю это сделать, кладя руки ему на плечи. Когда все возвращается на свои места, он нежно целует каждую мою грудь, затем берет мое лицо в ладони и целует в губы.

Пристально глядя мне в глаза, Деклан говорит:

— Если ты снова откроешь дверь в полуголом виде, то познаешь силу моего недовольства.

— О. Ты разговаривал с Кираном?

— Ага. И слышал, как у него встает по телефону. Ты - не ребенок, поэтому я никогда не буду указывать тебе, как одеваться, но я - ревнивый человек. Я не делюсь. И я - не Ставрос. Если бы рядом с тобой тем вечером в «Ла Кантина» был я, и другой мужчина шлепнул тебя по заднице, когда мы проходили мимо, он был бы мертв прежде, чем смог бы сделать привычный вдох. Не из-за моего эго, а потому, что любой, кто проявит к тебе неуважение, заплатит цену. И если они проявят неуважение к тебе в моем присутствии, цена будет крайне высокой.

Деклан напряжен и убийственно серьезен. Думаю, что его слова звучат очень романтично, и это свидетельствует о том, насколько хреновой является наша ситуация.

— Услышала тебя, — мягко говорю я, улыбаясь. — И обещаю надеть халат, прежде чем снова открою дверь, если буду в спортивной одежде. Но тебе также следует принять во внимание, что я склонна доставлять неприятности, куда бы ни пошла, и, возможно, способна вернуть склонность любого пещерного человека к гиперопеке. Это способствует нормализации твоего кровяного давления.

Деклан кривится.

— Да, ты - чертова нарушительница спокойствия, это верно.

Я поддразниваю:

— Но ты знал, на что идешь.

— Во всем виновата пачка Динь-Динь Белл.

Его улыбка внезапна и ослепительно красива. Этот мужчина так красив, что это причиняет мне боль на физическом уровне.

— Могу я спросить — почему мы переезжаем?

— Теперь каждый гангстер и его брат знают, где я живу. Здесь больше небезопасно. Если бы речь шла только обо мне, я бы не торопился переезжать, но недавно я приобрел кое-какой ценный груз, которым не хочу рисковать.

— Оу. Как мило. Назови меня еще раз словом «груз», и посмотрим, сколько времени пройдет, прежде чем тебе сломают нос. Можешь спросить Кирана, он тебе скажет.

Удивленный моим едким тоном, Деклан коротко выдыхает через нос. Затем он, ухмыляясь, шлепает меня по заднице.

— Надень пальто и ботинки.

Я хлопаю ресницами в его сторону и поднимаю руки.

— Я даже надену рубашку, если ты просто развяжешь меня. Сэр.

Деклан бормочет:

— Башковитая чертовка, — и развязывает узел на галстуке. Затем он быстро и крепко целует меня и отворачивается. Его галстук болтается в пальцах, пока Деклан проходит в гостиную, берет пульт дистанционного управления с большого стеклянного журнального столика, включает телевизор и переключает канал на новостной блок.

Когда я поворачиваюсь, чтобы выйти из кухни и направиться в спальню одеваться, мужчина-репортер мрачным тоном рассказывает об ужасном обнаружении еще одного обезглавленного тела на городской свалке, предположительно, это человек, известный властям как лидер местной транснациональной банды MС-13.

Я замираю. По рукам пробегают мурашки.

MС-13 была той бандой, которая преследовала нас от аэропорта. Банда, о которой говорил Деклан, убила бы нас, если бы поймала.

Были ли они и той бандой, ответственной за убийство его босса Диего, обезглавленное тело которого подобным же образом бросили на городской свалке?

Думаю о татуировке, которую Деклан сделал над сердцем, и мурашки по рукам распространяются по всему телу.

«Мне отмщение», гласит надпись.

Возможно, это не только часть отрывка из библейского писания.

Может быть, это больше похоже на заявление о миссии.

Когда я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, Деклан неподвижно стоит посреди гостиной и смотрит репортаж с мрачной, довольной улыбкой.

29 СЛОАН

Мы покидаем высотку в середине каравана из дюжины черных внедорожников.

На выезде из гаража половина из них поворачивает налево. Другая половина поворачивает направо. В следующем квартале происходит то же самое, пока в нашем сопровождении не остается только две машины, когда выезжаем из города.

Это техника уклонения. Я также ощущаю напряжение в машине. И Деклан, сидящий рядом со мной, и Киран, сидящий за рулем, напряжены, как пружины. Я понимаю, что они высматривают любого, кто может попытаться напасть на нас внезапно или последовать за нами к нашему новому месту назначения.

Чего не понимаю, так это того, насколько я тоже взвинчена.

Волнуюсь не за себя. За Деклана. Из-за того, что может с ним случиться. Его могут арестовать. Его могли застрелить. Он мог быть взят в плен и подвергнут пыткам конкурирующей бандой. И я была бы беспомощна что-либо с этим поделать.

Я ненавижу быть беспомощной. И также ненавижу нервничать.

На самом деле, я нахожу довольно много вещей, которые можно ненавидеть в этом новом ландшафте под названием «забота», большинство из которых связано с изменениями во мне самой.

Как ты можешь быть крутым, когда постоянно беспокоишься о ком-то другом?

Деклан замечает беспокойство и сжимает мою ладонь.

— Мы скоро будем на месте.

— Как далеко это находится? — спрашиваю я.

— Мы полетим на вертолете из аэропорта. Лететь один час.

— Куда именно?

— Мартас-Винъярд.

Деклан внимательно наблюдает за моим лицом, пока я перевариваю эту информацию, и крепко сжимает мою ладонь.

— С каких пор у тебя дом в Мартас-Винъярд?

— Где-то пару дней.

Я удивленно приподнимаю брови:

— Дней?

Сухим тоном Деклан говорит:

— Я не знал, сколько твоих бывших любовников попытаются пробраться в мой дом.

— Ты делаешь все довольно быстро.

— Если меня правильно замотивировать, то со скоростью света, — бормочет он, не сводя с меня пристального взгляда.

— Значит, теперь у тебя есть мотивация?

— Ты же знаешь, что есть.

— Это из-за меня?

— Не будь такой скромницей.

— Но я такая милая, когда скромничаю.

Деклан протягивает руку и гладит меня по щеке.

— Ты волнуешься?

— Черт возьми, да.

— По поводу чего?

— Что ты умрешь в преклонном возрасте, и мне придется срочно искать риелтора, чтобы избавиться от этого любовного гнездышка, которое ты случайно прикупил.

Зная, что я не хотела признаваться, что беспокоилась о том, что может с ним случиться, Деклан хихикает:

— Вряд ли это можно назвать райским уголком.

— Что ты имеешь в виду?

— Это поместье площадью десять тысяч квадратных футов на шести акрах.

Мои губы приоткрываются, но у меня не получается даже пикнуть.

Он улыбается, видя мое потрясение.

— Еще есть пляж. Собственная вертолетная площадка. У Обамы дом неподалеку.

Ошеломленная, я тихо произношу:

— О, хорошо. Мы можем вместе выпить коктейли, поговорить о мире во всем мире.

— Сомневаюсь в этом.

— Почему нет?

— Ты же позиционируешь себя, как члена либертарианской партии США. Они, вероятно, подумали бы, что ты - чокнутая.

Я закрываю лицо руками.

— Чувак, эта проверка биографии на самом деле была чем-то совсем иным.

Деклан тихо говорит:

— Да. Она позволила найти кого-то столь очаровательного. Женщину, которая марширует в такт ритму своего барабана.

Я опускаю руки и смотрю на него.

— Ты хочешь сказать, что я - эксцентрична.

— Просто пытаюсь сказать, что ты - личность превыше всего остального.

— Нет, прежде всего, я умнее тебя, помнишь?

— Ты также без ума от меня.

Взволнованная жаром в его взгляде, я отвожу взгляд.

— Или, может быть, просто сумасшедшая.

Деклан наклоняется, целует меня в раскрасневшуюся щеку и шепчет мне на ухо:

— Ты боишься, что мне навредят. А это значит, что ты без ума от меня. Признай это. Я хочу услышать, как ты произносишь эти слова.

— Если ты собираешься быть самодовольным по этому поводу, я напомню тебе, что я также беспокоюсь о Ставросе.

— Как если бы кто-то беспокоился по поводу домашнего питомца. Для тебя он не более чем песчанка. Я, же с другой стороны...

— Эгоистичный монстр? — Я улыбаюсь ему. — Согласна.

Деклан кладет руку мне на горло и хрипло парирует:

— Монстр, который хочет, чтобы ты призналась ему, что ты к нему чувствуешь.

Я бросаю взгляд на Кирана, сидящего на водительском сиденье.

— Сейчас?

— Сейчас. Твоя речь о Гранд-Каньоне пробудила во мне жажду большего.

— Я не могу повторить это. Это было импровизацией.

— Боже, как мне нравится, когда ты используешь все свои громкие слова.

— Не веди себя, как осел.

— Подумай о чем-нибудь, что описывает то, что ты чувствуешь ко мне. Просто назови мне что-то одно, детка.

Его горячее дыхание обжигает шею. Рукой он крепко сжимает мое горло. Его голос низкий и грубый, и все это заводит меня, как будто внутри тела щелкнули выключателем.

Я закрываю глаза и ищу идеальное слово, чтобы описать то, что Деклан заставляет меня чувствовать.

— Для меня это похоже на состояние алкогольного опьянения.

Деклан завладевает моими губами, жадно целуя. Мы проезжаем ухаб на дороге и отрываемся друг от друга, но наши лица по-прежнему близко друг к другу.

Деклан говорит:

— Ты не одна так себя чувствуешь.

— Знаю.

— Ты когда-нибудь бывала здесь раньше?

— В Мартас-Винъярд? Нет.

— Не закрывайся. Ты знаешь, о чем я спрашиваю.

У него такой пристальный взгляд. Я чувствую себя незащищенной. При этом он меня полностью обнажает. И я дезориентирована, как будто падаю в глубокую, темную яму.

— Ты же знаешь, что нет.

— Скажи это.

— Тебе действительно нравится вникать в суть в самые неподходящие моменты? Мы даже не одни.

— Скажи это.

Что я точно могу сказать, так это то, что он не удовлетворится, пока не дам ему то, что он хочет. Поэтому наклоняюсь к уху Деклана и повинуюсь ему.

— Нет, я никогда не была здесь раньше. Я никогда ни к кому так не относилась. Никогда не теряла себя и не хотела потерять так, как хочу потерять себя в тебе. И никогда не доверяла ни одному мужчине, включая отца. Так что, если ты разобьешь мне сердце, гангстер, просто знай, что ты будешь первым и последним, кто это сделает. Никто до тебя никогда не был способен даже поцарапать его, и никто не сможет собрать осколки, оставшиеся позади тебя, если ты внезапно решишь бросить меня.

Деклан тяжело вздыхает. Берет мое лицо в ладони. Его глаза яркие и ликующие, ослепительно голубые, и хрипло произносит:

— Я никогда не уйду. Потому что ты станешь моей женой.

— Срань господня.

— Это значит «да»?

— Нет.

— Тогда ответь «да».

— Я не гожусь в жены.

— Я не об этом тебя спрашивал.

— Понимаю. Значит, ты похитишь меня, чтобы жениться насильно?

— Почему ты злишься?

— Потому что твое высокомерие больше, чем вся известная вселенная.

— Это следующий логический шаг.

— Конечно, если бы мы пробыли вместе больше четырех секунд.

— Я долго не проживу, Слоан. Для меня промедление – непозволительная роскошь.

Это тормозит разговор наш быстрее, чем что-либо еще, что он мог бы сказать. Потрясенная, я спрашиваю:

— Ты болен?

— Нет. Я - новый глава международной преступной империи. Моя ожидаемая продолжительность жизни только что резко сократилась. Мой предшественник и года не продержался на посту. Как ты думаешь, сколько еще я продержусь?

Паника превращается в холодный, твердый комок внизу моего живота.

— Дольше, если будешь осторожен.

— Я неосторожен. Это не в моей натуре. На самом деле мне повезло, что продержался так долго. Но часы тикают, и их тиканье становится все громче.

Я не могу решить, то ли мне следует ужаснуться, то ли ударить себя по голове. То, что он говорит, имеет смысл, и, конечно, я все это знала, но слышать, как Деклан произносит это вслух сразу после того, как сделал ошеломляющее предложение, - это уже чересчур.

Я сажусь прямее, стряхивая его руки с лица.

— Позволь мне внести ясность. Ты думаешь, что для меня было бы хорошей идеей выйти за тебя замуж — давай даже не будем начинать все эти смешные истории о том, как мы познакомились, и о том, сколько времени прошло с тех пор, как это произошло, — прекрасно зная, что через несколько коротких месяцев или лет я стану вдовой?

Его брови сходятся на переносице. Деклан поджимает губы, переходя в классический режим сердитого, угрюмого кота так же быстро, как щелкает двумя пальцами.

— Ты стала бы моей единственной наследницей. Ты бы получила все, что у меня есть...

Я обрываю его едким смешком.

— О, мы снова говорим о деньгах! Похоже, у тебя сложилось впечатление, что единственное, что волнует женщин, - это наличные деньги, а это совсем не очаровательно. Но я могу заверить тебя, что мне насрать на то, сколько денег у тебя есть или что ты оставишь мне в случае своей безвременной кончины.

Мой сарказм выводит его из себя.

— Я знаю, что тебе плевать на эти чертовы деньги! Но это может облегчить твою жизнь, когда я уйду!

Сердце бешено колотится. У меня дрожат руки. Мне так сильно хочется заехать ему кулаком в нос. Мне удается говорить ровным голосом, хотя внутри у меня все переворачивается.

— Единственное, что могло бы облегчить все это, - это если бы ты не был тем, кто ты есть. Но это невозможно. Так что давай не будем строить гипотез о будущем, которое никогда не может произойти.

Раздувая ноздри и поджимая губы, Деклан становится похож на быка с оседлавшим его наездником на спине, который вот-вот вырвется из загона.

— И не смотри на меня так свирепо. Если ты хочешь высадить меня на следующем углу, будет прекрасно.

Как оказалось, это было совершенно неправильное высказывание. Он смотрит на меня, и от его взгляда целые города сгорают дотла.

Притягивая меня ближе, обхватив рукой сзади за шею, Деклан рычит:

— Я никуда тебя не отпущу, чертовка.

Я кладу руки ему на грудь и толкаю. Это бесполезно. С таким же успехом могла бы пытаться сдвинуть гору.

— Кстати, я ненавижу это прозвище.

— Ты понятия не имеешь. Тебе это чертовски нравится. И ты ненавидишь то, что тебе это нравится. Привыкай к тому, что тебя видят, и к тому, что ты рядом с мужчиной, который не позволит тебе спрятаться, и который не съежится, когда ты пустишь в дело свой язвительный язычок.

Он прижимается губами к моему рту.

Я начинаю понимать, что это будет то, что вежливо называют неустойчивыми отношениями.

И вырываюсь. Деклан позволяет мне, но только слегка. Я складываю руки на груди и смотрю прямо перед собой через лобовое стекло, пытаясь взять под контроль прерывистое дыхание.

Он мрачно говорит:

— Почему бы тебе не попробовать боксерское дыхание? Я слышал, это полезно в стрессовых ситуациях.

Краем глаза я вижу, как Киран оглядывается на меня в зеркало заднего вида. Если он беспокоится, что его босс вот-вот выцарапает ему глаза, то он прав.

Оставшаяся часть поездки в аэропорт проходит в молчании. Густая, напряженная, обжигающая тишина обволакивает нас. Левая сторона лица, кажется, вот-вот начнет отслаиваться из-за обжигающего взгляда Деклана.

Мы резко останавливаемся на вертолетной площадке. Напряженный Деклан выводит меня из машины и ведет через взлетно-посадочную полосу к большому черному вертолету, который выглядит так, словно был создан для перевозки военных. Деклан открывает пассажирскую дверь, усаживает меня на сиденье, пристегивает и целует. Жестоко.

Затем хрипло говорит:

— Пожалуйста, не отгораживайся от меня. Злись, сколько хочешь, но не закрывайся от меня. Ты нужна мне прямо сейчас. Я не смогу нормально мыслить, если ты не будешь общаться со мной.

Я - такая слабачка. От его слов становлюсь, как разогретое в микроволновке сливочное масло.

— Хорошо, — говорю я, глядя в его испытующие глаза. — Но только потому, что не отгораживаюсь от тебя, это не значит, что не разбиваю вазы у себя в голове.

Деклан снова целует меня, на этот раз нежнее.

— Я знаю, — шепчет он мне в губы. — Я бы и не ожидал меньшего.

Затем захлопывает дверцу с моей стороны, обходит вертолет с другой стороны и садится в кресло пилота. Он пристегивается и начинает щелкать переключателями. Указывает на пару зеленых наушников, закрепленных на палочке на приборной панели или как там называется консоль вертолета.

— Надень их.

— Только не говори мне, что ты летаешь на этой штуке.

— Конечно, летаю.

Конечно, это так. Почему вообще удивляюсь?

Глядя на меня, Деклан улыбается.

— Я же говорил тебе, что служил в армии.

— Ты не говорил, что ты Том Круз из фильма «Лучший стрелок».

— Разве? Должно быть, забыл упомянуть об этом. А теперь надень наушники.

Деклан надевает свои и нажимает кнопку, которая запускает двигатели. Над нами огромные черные лопасти начинают двигаться медленными кругами. Вертолет быстро набирает скорость.

Я наблюдаю за тем, как он проходит предполетную проверку, с чувством глубокого благоговения. Раньше думала, что Деклан - настоящий мачо, но это…

Что ж, это победа в войне мачо. Яичники кричат от восторга, как кучка детей на детской площадке, объевшихся сахарной ваты.

Мы взлетаем, поднимаясь в сумеречное небо с ревом и порывами ветра, который разбрасывает листья по асфальту и поднимает волну пыли. Над нами винты издают громоподобный стук, который совпадает с биением сердца. Когда я смотрю на Деклана, он смотрит прямо перед собой, сосредоточившись на траектории полета.

И ухмыляется.

Боль в щеках означает, что я тоже улыбаюсь.

Деклан оглядывается.

— Скажи мне, о чем ты думаешь, детка.

— Я думаю, что мы - пара сумасшедших.

Это заставляет его усмехнуться.

— Ага. Но мое безумие совпадает с твоим. Вот почему это работает.

Я опускаю взгляд на бриллиантовый браслет, который он надел мне на запястье перед отъездом. Браслет блестит, улавливая убывающий свет и разбрасывая по окнам сноп разноцветных искр.

На мгновение я ослеплена. Затем искры рассеиваются, и я поднимаю взгляд к горизонту. Он простирается через весь город до сапфирового залива. Атлантика - это волнистая темно-синяя лента далеко за ее пределами.

Жаль, что Нат не здесь и не видит всей этой красоты.

Я с острой, внезапной болью понимаю, как мне не хватает лучшей подруги. Боль, которая усиливается, когда вспоминаю, что сейчас она живет в Нью-Йорке. Больше не будет девичников в клубе «Даунриггерс» на озере, где можно хихикать за коктейлями и уплетать энчилады с креветками. Не будет никаких спонтанных походов по магазинам, забегов за кофе или вечеров в кино.

Ничего этого не будет, потому что она влюблена в Кейджа.

Раньше это не было бы проблемой, но Кейдж и Деклан - смертельные враги. А это значит, что если я останусь с Декланом…

Нас с Нат больше не будет.

Из ниоткуда это обрушивается на меня с силой, подобной разрушительному огромному камню. Словно кувалда врезается мне в грудь. Я едва могу сделать вдох.

Если действительно собираюсь быть с Декланом, это будет не просто «проблема», с которой нам всем придется разобраться. Ни Кейдж, ни Деклан не позволят нам, девочкам, тусоваться как обычно. Моей дружбе с Нат придет конец.

На самом деле, я, возможно, никогда больше ее не увижу.

Невозможно. Я не позволю этому случиться. Она тоже не допустит, чтобы это случилось. Мы что-нибудь придумаем.

Я смотрю на Деклана, такого спокойного и уверенного в себе, когда он управляет вертолетом, и вспоминаю его странную улыбку, когда тележурналист рассказывал о теле, найденном на свалке. Я помню татуировку «месть» у него на груди. Я помню восторг в его глазах, когда он спросил меня, кому принадлежу, и я ответила: «Тебе». Восторг и триумф.

Как будто он победил.

Потому что так оно и было.

Этот человек, который называет себя монстром, похитил меня и заявил на меня права. Он отнес меня в свою постель. Спас меня от конкурирующей банды, защищал, пока я была в больнице, дал мне выбор между «да» и «нет», дал мне вещи, о которых даже и не задумывалась раньше. Я и не подозревала, что мне так нужны простые вещи.

Дал мне обещание, что сделает все, о чем попрошу.

Я сказала ему, что единственное, чего хотела, - это чтобы он не причинял вреда Ставросу, но теперь думаю, что к этому списку можно будет добавить еще кое-что.

Начиная с обещания, что он никогда не пойдет за Кейджем. И я должна заставить Нат заставить Кейджа пообещать то же самое. В разгар войны.

Интересно, знал ли Деклан все это, когда говорил, что будет грязно?

30 СЛОАН

— Ну, что думаешь?

Я стою посреди главной спальни, которая больше, чем вся моя квартира, и смотрю через окна от пола до потолка на холмистые песчаные дюны и неспокойное море за ними. На улице темно, но яркая луна заливает пляж призрачным светом и отражается от воды. Волны разбиваются о берег с повторяющимися приглушенными ударами.

Я тихо говорю:

— Думаю, это самый красивый дом, который когда-либо видела.

Деклан бесшумно подходит сзади и обнимает сильными руками. Целует меня в шею сбоку, щекоча кожу бородой, и хрипло произносит:

— Я рад, что тебе нравится дом.

Смеюсь еле слышно.

— Он немного маловат. И кто мог бы заснуть под аккомпанемент шума океана? Это так не расслабляет.

Деклан хихикает.

— Все, что тебе нужно, уже здесь. Одежда. Туалетные принадлежности. Корм для кроликов. Если тебе еще что-нибудь понадобится, просто скажи мне.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Каждая минута, которую провожу с этим мужчиной, бросает вызов душевному равновесию.

— Спасибо. Я... потрясена.

Деклан откидывает мою голову назад и завладевает губами, жадно целуя, его рука словно тиски. Когда дрожу, он целует крепче. Я со вздохом прижимаюсь к нему, и он обхватывает рукой мое горло.

— Я собираюсь отдать тебе все, детка. Все, что есть во всем мире. — Его голос сексуальный и грубый. Деклан разворачивает меня и хватает за задницу, притягивая к груди. Затем снова целует на этот раз с большим намерением. Когда он ведет меня спиной к кровати, эрекция упирается мне в бедро.

Я прерываю поцелуй, смеясь.

— Мы занимались сексом всего два часа назад.

— Я собираюсь связать тебя и заставить кончить мне на лицо. Ты жалуешься?

— Твое лицо? Ты же знаешь, что у меня внутри тампон.

— Он не помешает моему языку.

Взволнованная потребностью в его голосе, я говорю:

— Это очень грязно, сэр. И очень сексуально.

— Мне нравится твой вкус. Маленькая ватная пробка не помешает мне прижаться к тебе ртом.

Мы останавливаемся на краю кровати. Деклан снимает куртку, которая на мне надета, и отбрасывает в сторону. Моя рубашка следует за ней. Он снимает с меня остальную одежду и усаживает в сидячее положение на чудесном белом шелковом одеяле.

В отличие от его холостяцкой берлоги, дом полностью выдержан в оттенках белого и искристого шампанского с оттенками морской волны и румян в оформлении и принадлежностях. Все светильники и отделка выполнены из тонкого полированного золота. Это очень пляжный дом, к тому же очень женственный.

Возможно, Марте Стюарт срочно понадобилась дополнительная дюжина миллионов или два.

Деклан крепко берет меня за подбородок. Глядя на него снизу-вверх с бешено бьющимся сердцем, я облизываю губы, соски напрягаются. Жар пульсирует у меня между ног.

Деклан не произносит ни слова, расстегивая ремень свободной рукой, продевая его в шлевки, пока не оказывается там, где стоит, а ремень болтается у него на боку.

— Скажи это еще раз.

Его голос изменился. Я узнаю его доминирующий тон. Знаю, чего он хочет.

— Сэр.

— Попроси меня отшлепать тебя.

— Пожалуйста, отшлепайте меня, сэр.

— У тебя саднит из-за того, что я поранил тебе руку?

— Да, сэр. Это не имеет значения. Я хочу большего.

— И ты получишь еще больше, детка. Ты получишь столько, сколько сможешь вынести.

Его глаза такие нуждающиеся и темные, такие пугающе красивые. Пульс переходит от скачущего к болезненно учащенному. Деклан наклоняется и страстно целует меня, его пальцы запутываются в моих волосах.

Затем он опрокидывает меня на спину, положив большую руку мне на грудь, становится коленями на пол между моих ног и раздвигает меня большими пальцами.

Его кожаный ремень лежит на моем обнаженном бедре и животе - прекраснейшее из предупреждений.

Деклан прижимается ртом к клитору и нежно посасывает. Его рот горячий, влажный и чудесный.

Когда издаю стон, он отстраняется и хлопает меня по внутренней стороне бедра. Удовольствие пробегает рябью по киске. Клитор пульсирует.

Закрыв глаза, я шепчу:

— Пожалуйста, сэр. Пожалуйста.

— Ты хочешь еще?

— Больше всего на свете. Больше тебя.

— Мне нужно, чтобы ты вела себя хорошо, детка. Мне нужно, чтобы ты вела себя тихо.

— Я так и поступлю. Обещаю.

Деклан снова хлопает меня по бедру, заставляя дернуться. Я говорю, затаив дыхание:

— Обещаю, сэр.

Он проводит рукой по красному пятну на моей коже. Рисунок его дыхания изменился. Оно такое же рваное, как и мое.

— Я не думаю, что ты это сделаешь, ангел. Я думаю, тебе нужно слегка помочь.

Я слышу шорох ткани, и довольно скоро руки Деклана оказываются у моего лица. Он обматывает галстук вокруг моей челюсти и завязывает его, затыкая рот.

Я хнычу, извиваясь на кровати. Он наклоняется к моему уху.

— Тише. Ты - моя. Я позабочусь о тебе. Готова?

Я снова всхлипываю, и он целует меня в щеку.

— Помни, тебе поклоняются. Все это служит тебе, потому что знаю, что тебе нужно.

Деклан выпрямляется, переворачивает меня на живот и хлещет по голой заднице ремнем.

Это один удар, и он шокирует. Вспышка боли раскаляет добела. Я ошарашенно выпучиваю глаза, выгибая спину дугой. Я выкрикиваю в его адрес приглушенное проклятие сквозь галстук.

Деклан толкает меня вниз, упираясь рукой в середину спины.

— Если ты хочешь, чтобы я остановился, кивни.

Я застываю на месте, сердце бешено колотится. Жар разливается пульсирующей полосой по коже в том месте, куда ударил ремень. В сознании царит полнейший хаос. Взрыв на фабрике фейерверков. Я не могу ни мыслить здраво, ни отдышаться.

Все, что знаю, что не хочу, чтобы он останавливался. Я хочу, чтобы он сделал это снова. И снова.

И снова.

Дрожа всем телом, я качаю головой. Деклан выдыхает.

— Я повторю еще несколько раз, потом остановлюсь и спрошу тебя. Не кончай. Готова?

Я зарываюсь руками в одеяло и киваю.

Удары следуют быстро и сильно. Звук, который ремень издает в тихой комнате, так же шокирует, как и само ощущение. Когда все заканчивается, задница горит, я учащенно дышу и дрожу как сумасшедшая, а также очень близка к оргазму.

Деклан переворачивает меня на спину и просовывает лицо мне между ног, посасывая клитор, как будто там спрятана кислородная маска.

Разум отключается.

Я зарываюсь руками в его волосы и выгибаю бедра, прижимаясь к его рту, не заботясь о том, что задушу его, не заботясь ни о чем, кроме как о том, чтобы избавиться от жжения и облегчить мучительную боль.

Мне так сильно нужно кончить, что я почти рыдаю.

Деклан отстраняется, тяжело дыша.

— Такая плохая девочка, — говорит он, похоже, взволнованный моей реакцией. — Ты заслуживаешь еще одной порки.

Открыв глаза, я смотрю на него снизу-вверх. Я просовываю руку между ног и поглаживаю дрожащими пальцами свой влажный, набухший клитор.

Он отталкивает мою руку, снова переворачивает меня на живот, затем наносит мне еще пять сильных ударов ремнем.

Это почти невыносимо, как из-за того, насколько это больно, так и из-за того, как сильно это заставляет киску пульсировать и покалывать. Это восхитительно и грязно, и знаю, что у меня будет столько синяков, что, возможно, не смогу сидеть несколько дней, но, черт возьми, как же мне это нравится.

Я ничего не могу с собой поделать. Я начинаю отчаянно тереться о кровать.

— Нет, детка, — говорит Деклан, мрачно посмеиваясь. — Такая милая. Такая нуждающаяся. Но не сейчас.

Он проводит рукой по пылающей заднице, поглаживая изгибы и напевая. Затем снова переворачивает меня на спину и садится на меня верхом, обхватывая запястья руками.

Деклан обматывает ремень вокруг моих запястий, заправляет концы под него и закрепляет мои руки над головой. Наклонившись к моему лицу, он пристально смотрит мне в глаза. Его самого лихорадит.

— Я буду лизать киску до тех пор, пока ты не заплачешь, умоляя довести до оргазма. Но я не позволю. Ты не сможешь, пока не скажу, что можешь. Поняла?

Я знаю, что эта задержка - часть этого, часть того, как он сделает ощущения для меня намного более интенсивными. Чем дольше я смогу сдерживаться, тем лучше в конечном счете будет кульминация.

Я бы все равно хотела надавать ему по яйцам.

Видя ярость и неконтролируемую похоть в моих глазах, Деклан улыбается. Затем он выпрямляется, расстегивает молнию на брюках и вынимает напряженный член. Он лениво поглаживает его, глядя на меня сверху-вниз.

Деклан продолжает поглаживать его, отодвигаясь назад и становясь на колени между моих ног, затем снова начинает лизать меня, сжимая в кулаке толстый и твердый торчащий член.

Я хочу пососать его. Хочу, чтобы он трахнул меня им. Чтобы Деклан заставил меня подавиться членом, пока будет шлепать ремнем. Я схожу с ума от желания и эйфории, оседлав нарастающую волну удовольствия, когда его язык щелкает и лижет, пока Деклан дрочит, стоя на коленях между моих раздвинутых бедер.

Свет в комнате становится ярче. Грохот волн снаружи становится громче. Глаза закатываются назад.

Ой-ой. Я буду наказана за это. Если мне повезет.

С рывком всего тела и криком, приглушенным его шелковым галстуком, я испытываю сильный оргазм. Киска сжимается, бьется в конвульсиях, и я вжимаюсь всем телом в кровать.

Словно издалека, слышу, как Деклан ругается. Я чувствую рывок, и тампон исчезает. Деклан падает на меня сверху, прикусывая мягкую плоть под соском и проталкивая член глубоко внутрь моего тела с ревом животного, претендующего на территорию.

Обхватив рукой мое горло, Деклан толкается сильно и быстро, пока я кончаю, и кончаю, и кончаю, дико извиваясь под ним.

— Детка. Ах, черт, детка. Мне нравится то, что ты чувствуешь.

Деклан тяжело дышит, входит в меня, трахает, пока переживаю самый интенсивный оргазм. Мышцы задницы сводит судорогой от напряжения. Грань между болью и удовольствием стирается, когда он покусывает соски и сжимает мое горло, пока я не начинаю задыхаться.

Деклан вздрагивает. Стонет долго и низко рядом с моим ухом. Одним последним толчком он изливается в меня, говоря при этом на страстном, искаженном гэльском.

— Tá tú mianach, cailín milis. Mianach.¹⁹

Он утыкается лицом мне в шею и шепчет мое имя, как молитву.

Интересно, как я могла раньше думать, что познала, что такое счастье?

Когда мы, наконец, оба отдышались и перестали дрожать, Деклан осторожно отстраняется от меня, разматывает галстук вокруг моего подбородка и нежно целует. Потом велит не двигаться.

Я лежу, уставившись в потолок, пока Деклан идет в ванную, по пути подбирая выброшенный тампон. Я слышу, как льется вода. Через некоторое время он возвращается, уже без одежды. В левой руке у него полотенце. В правой руке - мокрая мочалка.

Я закрываю глаза, пока он молча вытирает меня между ног.

Когда слышу звук рвущейся бумажной обертки, говорю:

— Я не позволю тебе засунуть его внутрь.

Он тихо говорит:

— Покажи мне, как это делается.

— Боже, нет.

— Полное доверие, помнишь?

— Хорошая попытка, Казанова. Даже у моего гинеколога нет таких привилегий, а я уже много лет раздвигаю перед ним ноги.

Деклан усмехается и смягчается.

— Дай мне свои запястья.

Я опускаю руки над головой, и он расстегивает ремень, отпуская. Деклан растирает мои запястья, затем целует обе ладони по одной. Это милый жест, заботливый, и он заставляет меня чувствовать, что мной дорожат.

Глядя на меня глазами, полными нежности, Деклан бормочет:

— Ты такая красивая, девочка.

Я улыбаюсь ему.

— Так красиво болит.

— Я принесу тебе аспирин. И немного крема.

Он снова уходит в ванную, давая мне время вставить тампон, который оставил рядом на кровати. Я морщусь, когда вижу, что стало с бедным пуховым одеялом подо мной, и переворачиваюсь, отбрасывая его в сторону. Переворачиваю его на себя и сталкиваю на пол.

Когда Деклан возвращается со стаканом воды в одной руке и бутылочкой лосьона в другой, он видит, что я лежу поверх простыней, откинув одеяло. И приподнимает бровь.

— Оно выглядело как место преступления.

— Это всего лишь кровь.

Его тон совершенно беспечный. Я думаю о крови на воротнике его рубашки, понимая, что Деклану все равно на ее вид, потому что видел это так часто. Словно врач отделения неотложной помощи.

Или кто-то, кто зарабатывает на жизнь убийством людей.

Деклан ставит все на прикроватную тумбочку, помогает мне принять сидячее положение, высыпает мне на ладонь две таблетки аспирина и протягивает стакан. Мне так хочется пить, что я выпиваю все содержимое стакана залпом.

Деклан забирает стакан и мягко опускает меня обратно, переворачивая на живот. Положив щеку на подушку, я закрываю глаза, пока он слегка втирает лосьон в горящую кожу.

— У тебя самая идеальная задница, которую видел в своей жизни.

Насытившаяся и сонная, с отяжелевшими конечностями и переполненным сердцем, я едва могу смеяться.

— Да? Она правда стоит того, чтобы ее увековечили в гипсе. Нет, что-то более долговечное. Отлита из бронзы.

Деклан тихо смеется:

— Когда-нибудь ты расскажешь мне, откуда у тебя такая уверенность в себе.

— У тебя тоже есть уверенность в себе.

— Она и в подметки не годится твоей.

— Как и твой IQ.

— Я пока спущу тебе это замечание, учитывая состояние твоей задницы, но я это тебе еще припомню.

Некоторое время мы молчим, пока он продолжает осторожно распределять лосьон по моей пульсирующей попке. Странно, что руки, привыкшие к такому грубому делу, как у него, могут быть такими нежными.

— Деклан?

— Да?

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

Рука, поглаживающая мою ягодицу, замирает, затем Деклан скользит ею вниз к верхней части бедра и сжимает.

Он тихо говорит:

— Я не могу обещать тебе, что не умру.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы завязать?

Деклан молчит так долго, что начинаю нервничать. Но я не сдвинусь ни на дюйм - просто жду, мое сердцебиение учащается.

— Человек не может бросить то, что делает его тем, кто он есть.

— Гангстер - это не тот, кто ты есть. Это то, что ты делаешь. Есть разница.

Наступает еще одна долгая пауза, на этот раз наполненная напряжением. Как будто Деклан борется сам с собой из-за того, что сказать. Когда он снова заговаривает, его голос такой тихий, что приходится напрячься, чтобы расслышать его.

— Скажи мне, что могу доверить тебе свою жизнь и делать это искренне, и я скажу тебе, думал ли я когда-нибудь о том, чтобы завязать с тем, что делаю. И что произойдет, если завяжу.

Я поворачиваюсь лицом к подушке и выдыхаю воздух, который задерживала.

— Скажи мне, что мне не придется выбирать между тобой и Нат, и я серьезно тебе все расскажу; можешь доверить мне свою жизнь.

— Ты бы выбрала не только ее. Это распространяется на все и всех.

Я шепчу:

— Знаю.

— Я бы никогда не попросил тебя сделать такой выбор, девочка. — Деклан делает паузу. — Но Нат могла бы.

— Ни за что, черт возьми, Нат бы этого не сделала.

— Ирландская мафия убила всю семью Казимира. Ты знала об этом?

Ошеломленная, я смотрю на него через плечо.

— Что?

Деклан кивает:

— Его родителей убили из-за неуплаты страхового взноса. Как и обеих его младших сестер, — говорит и отводит взгляд, понижая голос, — перед их смертью с ними проделали и другие вещи. Вещи похуже. Они прислали Казимиру фотографии.

Я думаю, что, возможно, меня сейчас стошнит.

— Ты знаешь тех, кто это сделал?

— Они мертвы. Казимир убил их всех.

— О боже.

— Это было очень давно. Я только-только вступил в их ряды. Я лично не был знаком с вовлеченными в это людьми, но для Казимира это не имеет никакого значения. Ирландцы убили его семью. Его ненависть к нам глубока.

— Но все вы, ребята, сотрудничаете друг с другом в бизнесе.

— Иногда. В других случаях мы убиваем друг друга. Если бы у него был шанс, он без колебаний убил бы меня.

Я переворачиваюсь на бок и приподнимаюсь на локте.

— И ты, не колеблясь, убил бы его. — Его лицо мрачнеет. Я расцениваю это как «да». — Ты не можешь причинить ему боль, Деклан.

Мгновение он смотрит на меня суровым взглядом, затем говорит:

— Малышка.

— Не говори так, будто я веду себя абсурдно. Ты же сам сказал, что пообещаешь мне все, что угодно.

— И ты - единственная, кто не сказала, что могу доверить тебе свою жизнь.

От гнева у меня краснеют щеки.

— Значит, это око за око?

— Нет, о доверии нельзя договориться.

Несмотря на то, что пытаюсь сохранять спокойствие, я начинаю переходить на крик.

— Натали - моя лучшая подруга. Она влюблена в него. Если с ним что-нибудь случится, это убьет ее.

Деклан выдыхает коротко и насмешливо.

— Значит, она подписалась не на те отношения. У него на спине столько же мишеней, сколько и у меня.

— У него могло бы быть на одну меньше.

— Ты понятия не имеешь, о чем просишь.

— Я точно знаю, о чем прошу, и ответ прост: «да» или «нет».

— Тогда мой ответ «нет».

Он холоден, непреклонен, и у меня перехватывает дыхание.

Изучая выражение моего лица ледяными глазами, Деклан говорит:

— Мы - враги. Мы - убийцы. Как ты думала, чем закончится эта история?

Горем, очевидно, для всех, кто в этом замешан.

Я переворачиваюсь, отодвигаясь от него, сворачиваясь в клубок от боли.

31 СЛОАН

Через мгновение Деклан встает с кровати. Вскоре он возвращается с одеялом, которым накрывает меня, подоткнув его вокруг моего тела. Он наклоняется и целует меня в висок, затем идет в гардеробную. Когда возвращается, на нем джинсы, кожаная куртка и армейские ботинки, все черного цвета.

Деклан молча выходит из комнаты, выключая свет и тихо закрывая за собой дверь.

Я сухо говорю в пустой комнате:

— Вот тебе и объятия после секса.

Я переживаю момент отвращения к себе за то, что жажду объятий после секса, затем сбрасываю одеяло и встаю с кровати.

В этом доме нет автоматического включения освещения, как в том месте, но мне хватает света от сияющей луны, чтобы ориентироваться в комнате. Я нахожу выключатель на стене в хозяйском шкафу и включаю его.

Оглядываясь по сторонам, я громко смеюсь.

Я никогда раньше не видела шкафа с французскими дверцами, но в этом есть гарнитур, который выходит на балкон Джульетты. Над головой сверкает люстра из золота и хрусталя. Одна стена полностью до самого потолка уставлена освещенными полками с обувью и сумочками.

Предположительно, моими.

На другой стене под вешалками с рубашками с длинными рукавами, платьями, слаксами и пальто расположены выдвижные ящики с золотыми набалдашниками. Третья стена заполнена черными костюмами и белыми рубашками Деклана. Посреди всего этого стоит гигантский квадратный комод, отделанный кремовым мрамором, с витриной белых орхидей в стеклянных вазах, заполненных мхом.

Этот шкаф размером с розничный магазин одежды в торговом центре.

Я роюсь в ящиках, пока не нахожу прекрасный выбор нижнего белья La Perla в оборках на шелковой подкладке. Я замираю, уставившись на изысканную пару фиолетовых трусиков бразильского кроя из шелка и тюля.

Ценник все еще прикреплен. Трусики, одна из примерно пятидесяти пар в ящике, стоили двести сорок долларов.

Неудивительно, что Деклан высмеивал мой сберегательный счет.

Я срываю ценник, нахожу подходящий фиолетовый бюстгальтер и примеряю его перед зеркалом в полный рост.

Медленно поворачиваясь взад-вперед, любуясь отражением, понимаю, что никогда больше не смогу надеть свои хлопковые трусы - три пачки за тридцать баксов.

Я роюсь в других ящиках и нахожу пожизненный запас спортивок, а также джинсы, свитера, футболки и все остальное. Я надеваю джинсы от Dolce&Gabbana за одну тысячу триста долларов и черный кашемировый свитер, такой мягкий, что я чуть не плачу, и все это время пытаюсь не злиться на Деклана.

Когда я открываю один из верхних ящиков большого центрального островка, я резко останавливаюсь, втягивая воздух.

Очевидно, его поход по магазинам также включал остановку у Tiffany’s.

Я закрываю ящик, жду, пока ослепительный блеск бриллиантов исчезнет из поля зрения, затем оставляю шкаф и его соблазны позади. Я босиком направляюсь на кухню.

Деклана там нет. Его нет ни в гостиной, ни в медиа-зале. Мне требуется двадцать минут, чтобы обойти весь дом, пока, наконец, я не решаю, что в доме одна.

Если не считать темных фигур, движущихся по периметру двора. Те, что с большими винтовками наперевес.

Я приоткрываю стеклянную дверь в закрытую комнату для завтраков рядом с кухней, и врывается соленый воздух. Холодный морской бриз шевелит волосы. Я высовываю голову и зову:

— Эй! Ребят? Сюда!

Я машу рукой в сторону темной фигуры, крадущейся вдоль высокой живой изгороди из бирючины. Он на мгновение замолкает, глядя в мою сторону, затем подносит руку к уху.

— Черт возьми, тебе не нужно спрашивать разрешения, Паук, — бормочу я, наблюдая, как он говорит в запястье.

Но думаю, что он именно его и спрашивал, потому что начинает идти по направлению в мою сторону.

Когда Паук достигает мощеного патио за дверями и попадает в круг света от бра, установленных на стенах, я улыбаюсь ему.

— Капитан Америка! Как ты?

Он старается не улыбаться мне, но у него ничего не получается.

— Здравствуйте, мадам.

— О, боже, — говорю я в ужасе. — Пожалуйста, скажи мне, что Деклан не просил тебя называть меня так.

Паук перекидывает винтовку через массивное плечо и ухмыляется:

— Не-а. Просто подумал, что немного напугаю вас. Знал, что не смогу сделать это по-другому, так что... — Он пожимает плечами.

Паук в хорошем настроении. Интересно, здесь, на пляже, ему больше нравится, чем в городе?

— Ну, в любом случае, я рада тебя видеть. Киран тоже где-то прячется?

— Ага. Это он говорил мне в ухо. Передает «привет». Он снаружи, у ворот. Еще тридцать из нас рассредоточены по всему участку.

— Тридцать?

Паук снова пожимает плечами.

— Большое место. Большие дыры. Много мест, куда могут прокрасться крысы.

— Мне не нравится, как это звучит.

— Не волнуйтесь. У нас здесь все заперто крепче, чем у монахини. Э-э, извините за скабрезное выражение.

— Не вижу ничего плохого в этом выражении. А вот слово «бюрократия» не хорошее слово. Ты случайно не знаешь, куда пошел Деклан? — Паук корчит гримасу и переминается с ноги на ногу. — Ты не можешь мне сказать. Извини, я забыла, что мы не должны были разговаривать.

С извиняющимся видом он говорит:

— Это просто, знаете ли, бизнес.

Я пренебрежительно машу рукой в воздухе.

— О, знаю. Мужские штучки. Код и все такое прочее. Кстати, надеюсь, что в прошлый раз из-за меня у тебя не было неприятностей. Я не сказала Деклану, что мы разговаривали, но он каким-то образом узнал.

Паук торжественно произносит:

— Он всегда все знает.

Я сопротивляюсь желанию закатить глаза, смотря в потолок.

— Могу тебе что-нибудь предложить? Кофе? Бренди? Здесь прохладно. — Когда Паук колеблется, я говорю: — Он ни за что на свете не узнает. Его даже здесь нет.

После минутного внутреннего обсуждения он хрипло произносит:

— Кофе был бы «очень сильно».

— Я не говорю по-ирландски. Это значит «да»?

— Ага. Спасибо вам.

— А как насчет других парней? Я поставлю большой кофейник, как насчет этого? Тот, кто захочет, может просто постучать в дверь.

Я не даю ему времени ответить, просто улыбаюсь и закрываю дверь, затем иду на кухню и роюсь в огромной кладовой в поисках кофеварки. Я не могу ее найти, пока не обнаруживаю, что она встроена прямо в стену в маленькой нише рядом с холодильником.

Мне требуется еще десять минут, чтобы сообразить, как загрузить туда зерна, которые нашла в кладовке, и заставить ее работать. К тому времени, как возвращаюсь в кухонный «предбанник» с чашкой горячего кофе для Паука, еще трое здоровенных мужчин в черном с винтовками в руках слоняются вокруг прямо за пределами пятна света во внутреннем дворике.

— Привет, ребята! Я просто вернусь и принесу кофейник. Подождите-ка секунду.

Я отдаю Пауку его кружку, затем возвращаюсь на кухню и беру еще несколько кружек и кофейник с заваренным кофе. Затем возвращаюсь в зал для завтраков, где раздаю остальные кружки и наполняю их, чувствуя себя немного Флоренс Найтингейл без всей этой запекшейся крови.

Решив, что ребятам нужно немного подкрепиться, я нахожу в кладовке печенье к чаю и шоколадную крошку и раскладываю их на тарелке, которую достаю. Вскоре во внутреннем дворике появляется дюжина мужчин, и мое настроение улучшается.

Нет ничего лучше, чем иметь рядом кучу привлекательных мужчин, которые поднимут тебе настроение.

— Кому-нибудь хочется поиграть в карты?

Когда это блестящее предложение встречает непонимающие взгляды и полное молчание, я мрачно говорю:

— О, да, верно. Я слышала, ирландцы хуже всех играют в карты. Итак, кто мне это сказал? Я не могу вспомнить. В любом случае, оставлю вас наедине с этим! Хорошего вечера, ребята. И спасибо вам за то, что вы так хорошо справляетесь с охраной этого места. Я действительно ценю это.

Я поворачиваюсь обратно к двери. Чей-то грубый голос произносит:

— Тот, кто сказал, что ирландцы не умеют играть в карты, был чертовым придурком.

Одобрительные возгласы летят в меня со всех сторон, когда снова оборачиваюсь, улыбаясь.

— Я тоже так думала. Может быть, кто-нибудь научит меня играть в покер? Я всегда хотела научиться.

Час спустя у меня за кухонным столом столпилось две дюжины парней, и я стала на три сотни баксов богаче.

Широко раскрытыми глазами я смотрю на кучу денег передо мной.

— Ух ты, удача новичка - это настоящая вещь!

— Как и забивание мешков песком. И неподчинение приказам.

При звуке голоса Деклана все парни в комнате замирают.

Я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит на меня из-за спин парней, стоящих кружком, скрестив руки на груди. Парни молча расступаются, отходя в сторону, чтобы между мной и Декланом был свободный проход. Кто-то громко сглатывает.

У меня болит задница, я кладу ноги на стол, улыбаюсь Деклану и спокойно говорю:

— Милый. Ты дома.

Мускул на его челюсти напрягается. Он испепеляет каждого мужчину в комнате, одного за другим, своим взглядом с каменным выражением лица. Все съеживаются.

— Это не их вина. Я пригласила их войти.

Игнорируя меня, Деклан что-то говорит парням на гэльском ровным и низким голосом. Несколько мужчин сглатывают. Один или двое нервно ерзают. Некоторые белеют.

Я встаю и складываю руки на груди, имитируя позу Деклана.

— Я сказала, это не их вина.

— Я слышал, что ты сказала. Паук, ты идешь первым.

Ни секунды не колеблясь, Паук подходит к столу. Он достает огромный нож из ножен, которые носит под пальто. Он наклоняется над столом, кладет левую руку на поверхность и прижимает нож к мизинцу.

Я вскакиваю с криком.

— Нет! Хватит! Паук, остановись!

К тому времени, как я врезаюсь в него, кровь уже сочится из его кожи.

Я заставляю его потерять равновесие ровно настолько, чтобы его хватка на ноже ослабла. Нож с грохотом падает на пол. На четвереньках я карабкаюсь к ножу. Когда до меня доходит, я вскакиваю и в ярости оборачиваюсь.

Во всю мощь своих легких я кричу Деклану:

— Какого хрена, гангстер?

Он остается спокойным и холодным, как айсберг.

— Верни ему нож.

— Черта с два.

Его голос становится тверже.

— Слоан. Сделай это.

— Тебе нужен этот нож? Подойди и забери это. Я воткну его в твой гребаный череп, дикарь. Этот человек - твой друг.

Тяжело дыша, я смотрю на Деклана. Больше никто в комнате не шевелит ни единым мускулом и не издает ни звука.

Он говорит:

— Ты неправильно поняла. У меня нет друзей. Паук работает на меня. Он ослушался моего приказа. А в нашем мире непослушание влечет за собой последствия.

Краем глаза я вижу, как один из мужчин сжимает руку в кулак. На этом кулаке не хватает двух пальцев.

Ослепительная вспышка ярости охватывает меня. Я тут же ощущаю себя больной и в ужасе, но больше всего в ярости. Мой голос дрожит, я говорю:

— Тогда позволь мне заплатить за них. Это была моя идея. Накажи меня вместо этого.

Воцаряется глубокая тишина. Это похоже на обширную, отдающуюся эхом тишину собора, который вот уже сто лет как был оставлен призракам.

— Пожалуйста, Деклан. Пожалуйста.

Его глаза горят. Ноздри у него раздуваются. Когда он медленно вздыхает, я думаю, он обдумывает мое предложение. Поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову, что может вывести его из себя. Я опускаюсь на колени на пол. На глазах у всех.

Я чувствую их шок. Чувствую, как он расширяется, когда наклоняюсь и прижимаю дрожащую руку к прекрасной плитке из известняка. Чувствую, как он постепенно перерастает в панику, когда я сжимаю нож в другой руке и решительно стискиваю зубы.

Я никогда не осознавала, насколько мал мизинец. Может быть, я даже не буду скучать по нему.

Гадая, хранит ли Деклан все свои отрубленные трофейные пальцы в банке в ящике своего стола, я делаю вдох и нажимаю на рукоять ножа.

32 СЛОАН

Боковым зрением я вижу черную вспышку, затем Деклан отбрасывает нож. Он хватает меня, поднимает на ноги, обнимает меня и прижимает к груди, ругаясь.

— Чертовски упрямая женщина, — хрипит он, сильно встряхивая меня. — Иисус, Мария и гребаный Иосиф, ты реально поехавшая!

Деклан берет мое лицо в ладони и жадно целует. Я позволяю ему, вцепляясь трясущимися руками в пиджак и пытаясь удержаться на ногах, хотя и они дрожат.

Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы сделать вдох, на кухне никого нет, кроме нас двоих.

— Черт возьми, Слоан. Черт возьми.

Деклан запускает руки в мои волосы и сжимает череп. Он еще раз встряхивает меня, его грудь вздымается. Затем прижимается лбом к моему и закрывает глаза, тяжело выдыхая.

— Никогда, блядь, больше так меня не пугай. — Ничего не могу с собой поделать. Я начинаю слабо смеяться. — Я убийственно серьезен!

— Ты чертов псих.

— По-твоему, спятил я? Ты собиралась отрезать себе палец ради человека, которого едва знаешь!

— Таков мой принцип.

Деклан возмущен.

— В чем принцип?

— У меня их всего несколько, но они непоколебимы. Во-первых, я не причиняю страданий другим людям, если могу вынести их сама. Другое дело, что я умею держать все под контролем. Я не виню никого, кроме себя, за то, что в моей жизни что-то идет не так. Сложи эти два факта вместе, и ты обнаружишь меня, стоящей на коленях на кухонном полу и угрожающей расправиться со своим мизинцем при помощи ножа.

Деклан снова целует меня. Это безумие.

— Чертовски зол, — бормочет он себе под нос. — Черт возьми.

— Это у тебя раздвоение личности. Ты вошел в дверь как Терминатор.

Деклан обвивает меня руками и притягивает к себе. Его сердце бешено колотится в груди. Его пальцы, бережно удерживающие мою голову, дрожат. Деклан слегка покачивает меня, переводя дыхание.

— Я просто не могу оставить тебя одну. Никогда не оставлю. Это единственное решение.

Когда говорю, голос приглушенно отдается у Деклана в груди:

— Не волнуйся. Я больше никогда не буду разговаривать ни с кем из твоих людей. Урок усвоен.

— Сомневаюсь, что у тебя будет выбор в этом вопросе, учитывая, что отныне все они будут каждый день возлагать венки из роз к твоим ногам.

— Мне нравится, как это звучит. Куда ты ходил?

— Дай мне минутку. Дай мне отойти от внезапной остановки сердца.

Деклан подхватывает меня на руки и выносит из кухни обратно в спальню. Он опускает меня рядом с кроватью и снимает с меня всю одежду, проделывает то же самое с собой, затем толкает меня на кровать и забирается рядом. После Деклан натягивает на нас простыни и одеяло, притягивает меня к себе и прижимает так крепко, как будто боится, что я исчезну в клубах дыма.

Через некоторое время я говорю:

— Прости, что сказала ту фразу о том, что воткну нож тебе в череп. Я не это имела в виду.

— Верно.

— Ладно, это правда. Но я бы пожалела о содеянном. Я бы очень сильно плакала на твоих похоронах. И мне не следовало говорить этого в присутствии твоих людей. Прошу прощения. Но я не могу гарантировать, что не столкну тебя с камнем на шее с утеса, если ты причинишь вред одному из этих парней. Они обожают тебя. И это действительно была не их вина.

— Печально известное обаяние Динь-Динь Белл.

— Вот именно.

— Ты должна вернуть им деньги, которые ты у них украла.

— Я их не крала. Я выиграла их честно.

— Да? Значит, ты наплела им про то, что фигово играешь в покер так же, как наплела мне?

— Конечно, нет. Все это часть игры.

Деклан тяжело вздыхает.

— Ты смертоносна, девочка.

— Мне нравится надевать корону, чтобы показать людям, с кем они имеют дело. Куда ты ходил?

— На прогулку.

Не совсем убежденная, повторяю:

— Прогулку.

— На пляже.

— Деклан отправился на полуночную прогулку по пляжу в армейских ботинках? Тебе нужно было забить детеныша тюленя?

— Мне нужно было проветрить голову. И дать тебе немного пространства. Ты была расстроена тем, как закончился наш с тобой разговор.

Когда ничего не отвечаю, он добавляет:

— О том, что я включаю тебя в свое завещание.

— О, нет. Прошу, только не о деньгах.

— Ага, опять эта история с деньгами. Ты сказала что-то о подружке, что запало мне в душу.

— Что?

— Что это убьет ее, если с Казимиром что-нибудь случится. — Погладив меня по щеке, он нежно целует меня. Его голос становится хриплым. — Это заставило меня задуматься о том, как бы ты отреагировала, если бы со мной что-то случилось.

— Я была бы слишком занята сортировкой всех бриллиантов в шкафу, чтобы по-настоящему обращать на тебя внимание.

— Чушь собачья.

— Ты пытаешься заставить меня снова сказать, что я к тебе чувствую, не так ли?

— Ага.

— Ты используешь это против меня, когда начнешь говорить со мной насчет брака все эти безумные вещи?

— Ага.

— Тогда я тебе не скажу.

— Я хочу это услышать. Мне нужно это услышать. Ты сказала, что была опьянена мной, но я выше этого. Я зависим. Если ты не дашь мне еще дозу, я сойду с ума.

Его поцелуи нежны и быстры, нежные покусывания покрывают мои губы, щеки и подбородок. Деклан подкупает меня.

— Отлично. У тебя красивые руки.

Он прерывает поцелуи, поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, и выгибает бровь.

— Ради бога, Деклан, ты же знаешь, что я в этом не сильна.

— Ты лучше, чем думаешь.

Я тяжело выдыхаю, беру его руку и прижимаю к колотящемуся сердцу.

— Здесь. Просто почувствуй это. Вот что я чувствую к тебе, ты, властный засранец.

Деклан смотрит на свою руку. Широко разводит пальцы и чуть нажимает. Закрывает глаза и через мгновение произносит с тихим удивлением:

— Наши сердца бьются синхронно.

Эти несколько слов наполняют меня таким страхом, какого никогда не испытывала. Это ужас, чистый и холодный, и он пронизывает меня насквозь, прямо до костей.

Как только это началось, такую мощную вещь, как два сердца, бьющихся в такт друг другу, остановить невозможно.

Помогите. Я упала и не могу подняться.

— Не смотри так испуганно.

— Ты сказал «абсолютная честность». Мое лицо просто соответствует плану.

— Я также говорил о полном послушании.

— Два из трех - это неплохо.

Его взгляд становится острее.

— Это твой способ сказать, что ты мне доверяешь?

Мой смех тихий, но раздраженный.

— Разве это неочевидно? Любой другой мужчина, который попытался бы заставить меня называть его «сэр», уже бы стал евнухом.

Деклан обхватывает мою челюсть большой ладонью.

— А как насчет меня? — спрашивает он с внезапной яростью и горящими глазами. — Могу ли я доверять тебе в ответ?

— Убавь громкость, мистер Натиск и Напор. Почему все должно быть так: жизнь или смерть?

— Не меняй тему.

— Я даже не уверена, о чем конкретно ты спрашиваешь. Это звучит как нечто гораздо большее, чем обычное определение доверия. Тебе нужна пересадка сердца, о которой ты мне не говоришь, и ты хочешь, чтобы я стала донором?

— К тому времени, когда все это закончится, мне понадобится пересадка сердца.

— Отлично. Это очень проясняет ситуацию, спасибо.

Он свирепо смотрит на меня. Я хочу отстегать его палкой.

— Как насчет того, чтобы поделиться со мной соображениями о том, что ты понимаешь под словом «доверие»? Давай начнем с этого.

Деклан ставит галочки в списке, как будто это вытатуировано у него в мозгу.

— Никакой лжи. Не прячься. Полное подчинение. Полная самоотдача. Твоя жизнь превыше моей, и наоборот. Все, что у меня есть, принадлежит тебе, и наоборот.

— Звучит как вступление в секту.

— Я еще не закончил.

— Господи.

— Мы всегда прикрываем друг друга. Мы всегда выполняем свои обещания. А секреты остались в прошлом.

На последнем слове он как бы сдувается. Опускается ниже, будто набрал вес, как тонущий корабль, набирающий воду.

Пристально глядя на него, я говорю:

— У тебя много секретов, не так ли?

— Ты же знаешь, что да.

— И ты хочешь рассказать их мне?

— Я хочу, чтобы ты поняла, кто я такой.

— Я думаю, что уже знаю.

— Нет, девочка. В твоем понимании это внешний слой луковицы. Сухая, тонкая кожица. Чтобы понять, кто я на самом деле, потребуется немного сконцентрированного отшелушивания нескольких слоев.

— Понятия не имею, откуда вы берете свои метафоры, сэр, но я хотела бы отметить, что доверие - это то, что развивается с течением времени. Оно органично и основано на опыте.

— Неправильно. Доверие - это решение. Ты можешь доверять, как дышать. — Деклан делает эффектную паузу, прежде чем нанести смертельный удар. — Как ты делала это в душе.

Ненавижу, когда у людей отличная память.

— Подожди. Позволь мне разлепить веки. Ты хочешь сказать, что если бы я сказала тебе прямо сейчас, что ты можешь мне доверять, так бы и было? Ты бы пошел на это?

— Ага.

— И ты расскажешь мне все свои истории о луковой шелухе?

— Ага.

— Прости за оскорбление, но это кажется чрезвычайно наивным для человека в твоем положении.

— Так бы и было, если бы я уже не знал, что ты никогда не сказала бы, что я могу доверять тебе, если бы не мог.

Проклятье. Эти отношения никогда не сложатся, если он будет все время прав.

— Предлагаю компромисс.

— Я не люблю компромиссов.

— Какой колоссальный сюрприз. Как я уже говорила, думаю, что где-то между этими двумя крайностями есть золотая середина. Почему бы тебе не открыть мне один секрет, и мы начнем с этого?

Когда Деклан просто смотрит на меня, поджав губы, я говорю:

— Маленький. Например, почему ты никогда не носишь ничего, кроме черного. Воспринимай это как тренировочный заход перед полным доверием.

Через мгновение, когда Деклан отрабатывает сердитый вид, он мрачно говорит:

— Придет время, девочка, и очень скоро ты все узнаешь. — Он переворачивается на спину и смотрит в потолок. Затем встает, одевается и выходит из комнаты.

Когда три дня спустя Деклан все еще не вернулся, я испытываю панику, не похожую ни на что из того, что я когда-либо испытывала.

Потому что, согласно новостным сводкам, босса каждого мафиозного синдиката в стране убивают, одного за другим.

33 ДЕКЛАН

Когда я вхожу в дом, уже поздно. Почти три. Я ожидаю найти Слоан спящей в постели, но вместо этого она в медиа-комнате, свернулась калачиком на диване с бокалом красного вина. На кофейном столике стоят две бутылки вина, одна из них пустая, другая на четверть полная.

Телевизор настроен на круглосуточную новостную станцию.

Она меня не замечает. Я стою в дверях и наблюдаю за ней, пока она делает глоток из бокала с вином и грызет ноготь на большом пальце. Она выглядит измученной. Взвинченной. Обезумевшей от беспокойства.

Я чувствую укол вины, но все равно рад, что не позвонил.

Не то чтобы это было легко.

Слоан ни на секунду не выходила у меня из головы с тех пор, как я уехал. Если бы еще не знал, что одержим, то с разницей в три дня довел дело до конца с тонкостью топора.

Схватив пульт дистанционного управления, она начинает переключать каналы, перескакивая с канала на канал, делая паузы всего в несколько секунд между каждым перескоком. Что-то ищет.

Я знаю, что именно.

— Попробуй CNN. Они обожают эту чертовщину.

Слоан вскакивает на ноги, роняя бокал с каберне на пол. Вино разливается по всему кремовому ковру, оставляя узор, похожий на брызги из перерезанной яремной вены.

Сжав руки в кулаки, она смотрит на меня широко раскрытыми немигающими глазами.

— Ты жив.

— Ах, снова эта удивительная наблюдательность.

Ее глаза вспыхивают.

— Не смей вести себя со мной беспечно. Не смей быть болтливым. — Она указывает трясущимся пальцем на диван. — Я сижу здесь уже три гребаных дня, слушая репортажи об убитых гангстерах. Три. Дня. Ты хоть представляешь, через что я прошла? Почему ты не позвонил? Где, черт возьми, ты был?

С каждым вопросом ее голос повышается. Она чертовски зла.

Это не должно меня радовать, но радует. Ее реакция дарит мне такое счастье, что я мог бы парить.

— Работал.

Я бросаю взгляд на телевизор, затем снова на нее. Я знаю, она понимает, когда с ее лица сходит краска.

— Ты... ты...

Я тихо говорю:

— Высшее военное искусство состоит в том, чтобы подчинить врага без боя.

Закрыв глаза, Слоан качает головой.

— А теперь ты цитируешь Сунь-цзы, — с горечью в голосе замечает она. — Как будто в этом есть хоть какой-то смысл.

— Просто проверяю твой превосходный IQ. Ты прошла. На этот раз.

Слоан распахивает глаза. Сверлит меня взглядом, полным такой ярости, что я почти улыбаюсь.

— Какого хрена, Деклан?

Я прислоняюсь к стене и складываю руки на груди.

— Ты ругаешься необычно часто, девочка, даже для себя. Что это значит? — Позволяю улыбке расползтись как змеиным кольцам. — Только не говори, что скучала по мне.

Воздух вокруг ее головы мерцает от ярости, граничащей с безумием. Я ожидаю, что у Слоан глаза вылезут из орбит. Она выглядит так, словно направляет призрак Чарльза Мэнсона.

Она подходит к тому месту, где я стою, и дает мне пощечину.

Когда моя голова перестает кружиться, я смотрю на нее и улыбаюсь.

— Как ты смеешь улыбаться мне, сукин ты сын?

— Это риторический вопрос? Я думал, они тебе не нравятся.

— Я сидела здесь, думая, что ты мертв!

— Нет, не я. Только главы всех остальных синдикатов. Кроме Казимира. Я сохранил ему жизнь, потому что ты меня об этом попросила.

Слоан так сильно втягивает воздух, как будто пытается не утонуть. Она морщится и краснеет. Я думаю, потому что она не знает, что еще сделать, и снова дает мне пощечину.

Я хватаю ее и крепко целую.

Она разражается слезами.

— Ты - засранец! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!

— Знаю, детка, — говорю я, посмеиваясь и крепко обнимая ее. — Ты ненавидишь меня до чертиков. Только ты этого не делаешь. Ты без ума от меня. Ты так влюблена в меня, что разрыдалась, потому что я жив.

Всхлипывая мне в плечо, она колотит кулаком по моей груди.

Я шепчу ей на ухо:

— Милая девочка. Моя свирепая маленькая королева львов. Подставь свои губки.

Слоан шмыгает носом и хнычет, когда я целую ее, прижимаясь ко мне так, словно никогда не отпустит.

Я никогда в жизни небыл так счастлив, как сейчас, в этот момент.

То есть до тех пор, пока она не отталкивает меня. Слоан поворачивается и уходит, схватившись руками за голову, раздраженно рыча.

Я наблюдаю, как она медленно ходит кругами по комнате, глубоко вдыхая, а затем медленно выдыхая. Она вытирает щеки трясущимися руками, продолжая наматывать круги по комнате. Когда к ней возвращается самообладание, она останавливается и смотрит на меня.

— Спасибо тебе за Казимира. И пошел ты на хуй за то, что оставил меня в подвешенном состоянии. Никогда больше так со мной не поступай.

— Не буду.

— Отлично. Господи иисусе, кажется, у меня инсульт. Что теперь будет?

— Теперь я жду, пока мужчина твоей подружки не позовет меня на встречу, чтобы обсудить прекращение огня.

— Откуда ты знаешь, что он позвонит?

— Это единственный способ, которым сможет затащить меня в комнату, чтобы попытаться убить.

Помолчав, Слоан говорит:

— Так будет всегда?

— Ага. Такова жизнь. Война. Смерть. Убить или быть убитым. Теперь ты понимаешь, почему я большую часть времени пребываю в таком хорошем настроении.

Она умоляюще смотрит на меня.

— Не надо сарказма. Сейчас я не могу справиться с сарказмом. Просто скажи мне это прямо. Он собирается убить тебя?

Я щелкаю языком.

— Как мала вера.

— Процитируй мне Библию еще раз и посмотри, что произойдет с твоими двумя передними зубами.

— Он не собирается убивать меня.

Слоан недоверчиво смотрит на меня.

— Я собираюсь дать ему вескую причину не делать этого.

— Например?

— Что Натали никогда не простила бы, если бы он убил любовь всей твоей жизни. — Она закрывает один глаз и морщит нос, пытаясь разобраться в происходящем.

— Почему Натали решила, что ты любовь всей моей жизни?

— Потому что ты убедишь ее в этом.

Ее лицо разглаживается. Слоан приподнимает брови.

— Прости. Должно быть, я тебя неправильно расслышала. Ты только что предложил сказать моей лучшей подруге, что ты, — она оглядывает меня с ног до головы, — любовь всей моей жизни?

— Ты меня прекрасно слышала.

— Значит, ты хочешь, чтобы я солгала ей.

Я наклоняю голову и смотрю из-под полуприкрытых век на Слоан.

— Извини, гангстер. Распаляйся сколько хочешь, но она - любовь всей моей жизни.

Меня не было три дня, и она позабыла, с кем имеет дело.

— Понимаю. Значит, ты хочешь, чтобы Казимир отрезал мне яйца и придушил меня ими до смерти?

Когда она бледнеет, я улыбаюсь.

— Это то, в чем он спец. Русские так любят драматизировать.

— Ты шантажируешь меня. Это эмоциональный шантаж!

— Так и есть. Я нехороший человек. Упс.

Слоан упирает руки в бока и смотрит на меня свысока, как будто я крестьянин с сочащимися язвами.

— Что ж, очень жаль. Я не буду этого делать. Если ты не можешь выжить сам, без моей помощи, значит, ты не тот гангстер, за которого я тебя принимала.

О, как бы мне хотелось отшлепать ее по этой прекрасной заднице, пока она не начнет визжать.

Но ей бы это понравилось, так что мне нет смысла этого делать.

Я пожимаю плечами и выхожу из комнаты.

Она следует за мной по пятам.

— Что означает это пожатие плечами? Куда ты направляешься?

— В постель.

Я направляюсь в спальню, ее гнев витает у меня за спиной, как ядовитое облако. В хозяйской ванной я сбрасываю ботинки, раздеваюсь и встаю под душ.

Я несколько мгновений стою под горячими струями с закрытыми глазами, позволяя горячей воде скользить по моей коже. Слоан стоит за дверью и сердито смотрит на меня через стекло.

— Я не скажу ей, что ты любовь всей моей жизни.

— Я слышал тебя.

— И я знаю, что тебе это тоже не нужно. Ты просто хочешь, чтобы я это сделала. Ты всего лишь пытаешься заставить меня снова сказать, что я к тебе чувствую.

— Если это то, что ты думаешь.

— Это то, что я думаю.

— Верно. Тогда все.

— Верно.

Не обращая на нее внимания, я беру кусок мыла и намыливаю грудь. Я не тороплюсь мыться, намыливая руки, грудь и пресс. Затем я ополаскиваюсь, поворачиваюсь и снова подставляю голову под струю.

Я чувствую ее жадный взгляд на своем теле.

Она бормочет:

— Выпендрежник.

— Тащи сюда свою задницу, женщина.

— Пффф.

— Сейчас же.

— Прошу прощения, но я не терьер. Ты не имеешь права выкрикивать приказы.

Отрывистая тирада Слоан заканчивается, когда я открываю дверь и тащу ее, полностью одетую, в душ.

Я прижимаю Слоан к стене, зажимаю ее запястья над головой и завладеваю ее ртом. Поцелуй жесткий и голодный.

Она так же голодна, как и я. Слоан целует меня в ответ, как будто это ее последние две минуты на земле.

Затем начинается безумная гонка за тем, чтобы раздеть ее. Ее шмотки наполовину мокрые и липнут к ее коже, но это нас не останавливает.

— Тампон?

— Нет, месячные закончились.

Я поднимаю Слоан и прижимаю спиной к стене. Она обхватывает ногами мою талию и опускается между нами, чтобы ввести меня внутрь.

— Черт, детка. Поторопись.

— Да, о... там....

Я протискиваюсь внутрь, издавая глубокий грудной стон, эхом отражающийся от кафельных стен. Слоан выгибается назад с тихим стоном. Ногтями впиваясь в мои плечи.

Я трахаю Слоан, прижимая к стенке душа, разбрызгивая воду во все стороны, пока она не вскрикивает.

— Боже, я близко. Я уже так близко, Деклан... о...

Ее киска конвульсивно сжимается вокруг моего члена. Такое ощущение, что меня доят кулаком.

Я целую Слоан, когда кончаю, языком проникая глубоко в нее, дотягиваясь до горла, а руки кладу под ее задницу, мои бедра горят, а сердце в огне.

Не имеет значения, если Слоан не скажет, что я любовь всей ее жизни. Не имеет значения, что она вообще никогда не скажет мне о своих чувствах.

Никакие слова не могут сравниться с этим.

Когда мы оба тяжело дышим и дергаемся, спускаясь с высоты, она опускает голову и прячет лицо у меня на плече.

Она шепчет:

— Возможно, ты на втором месте после Нат. Очень далеко. Придурок.

Моя грудь расширяется. Я начинаю смеяться, просто чтобы было куда выплеснуть все эмоции.

Выйдя из тела Слоан, я ставлю ее на ноги и беру лицо в свои ладони. Моим, хриплым от удовольствия голосом, я говорю:

— Достаточно хорошо.

Затем я целую Слоан, крепко прижимая к себе, преисполняясь радости, когда чувствую, как сильно бьется ее сердце у моей груди.

И оно бьется в том же темпе, что и мое.

34 ДЕКЛАН

Мы молча лежим вместе в постели, наблюдая за восходом солнца. Мы лежим на боку, Слоан спиной ко мне, моя рука у нее под шеей, ее голова покоится на моей подушке. Мои колени подтянуты к ее коленям сзади.

Однажды я заплатил триста тысяч долларов за наручные часы. Сейчас я вспоминаю это и улыбаюсь тому, как я думал, что кусок металла чего-то стоит.

Но у меня не было ничего по-настоящему ценного, с чем можно было бы это сравнить.

Теперь я знаю.

— Ты всегда носишь черное, потому что оно лучше всего скрывает пятна крови, — произносит Слоан.

Интересно, что стоит за этим вопросом о тренировочном цикле доверия, который она предложила несколько дней назад, перед моим отъездом. «Почему бы тебе не открыть мне один секрет, и мы начнем с этого. Например, почему ты всегда носишь черное».

— Ага.

— Раньше я поступала так же.

— Что ты имеешь в виду?

Она медленно вдыхает, затем выпускает воздух.

— Раньше я сама себя резала. Раны плохо заживали. Если бы я носила белое, повсюду были бы маленькие пятнышки крови. Я выглядела как жертва нападения.

Это ошеломляет меня.

— Ты? Резала себя? Почему?

— Боли нужен выход.

Я жду, зная, что будет еще что-то, не желая прерывать ход ее мысли до того, как она облечет ее в слова.

— Я была настоящей пухляшкой. Мои родители называли меня Коренастой Обезьяной. Я думала, что это мило, мой маленький животик, пока мне не исполнилось десять. Тогда моя мать решила, что это плохо отражается на ее воспитании. Мой отец думал, что это из-за недостатка силы воли. Недостатка характера. Они оба ненавидели это. И чем старше я становилась, тем больше родители разочаровывались во мне, как будто моя плоть равнялась моей ценности. Я занимала слишком много места. Даже не сказав ни слова, я была слишком громкой. Слишком очевидной. Слишком подавляющей. Меня нужно было взять под тотальный контроль. — Я слушаю, как завороженный, пытаясь представить себе этого льва, которого я знаю детенышем. — Летом, между пятым и шестым классами, они заставили меня поехать в лагерь для толстяков.

— Лагерь для толстяков?

— Все именно так плохо, как кажется. Шесть недель телесного позора, замаскированного под образование. Вот где я узнала, что со мной что-то не в порядке в том виде, в котором я была. Я была неполноценной. Чтобы быть в порядке, чтобы соответствовать требованиям общества, я должна была измениться. Мне пришлось съежиться. Мне нельзя было позволить и дальше оставаться в моем печальном состоянии, думая, что с моим телом все в порядке. Боже, что это дерьмо делает с мозгами маленького ребенка.

— Мне не нравятся твои родители.

Я говорю это слишком настойчиво. Слоан смеется.

— Самое странное знаешь в чем? Я знаю, что у них были благие намерения. Они не хотели, чтобы моя жизнь была тяжелой, и думали, что было бы действительно тяжело, если бы я оставалась толстой. Но они никогда не давали мне выбора по этому поводу. Итак, я отправилась в лагерь толстяков, чтобы ежедневно подвергаться унижениям и деморализации. Я думаю, они наняли консультантов из-за отсутствия души. Дама, которой меня сдали на попечение, превратила Кэти Бейтс в «Мизери» в фифу а-ля Мэри Поппинс.

Она останавливается, вздыхая.

— Как называется тот лагерь для толстяков?

— Ты же не собираешься сжечь его дотла.

— Это ты так думаешь.

— Это мило. Но сейчас он все равно закрыт. Власти штата наконец вмешались, когда у них появилось слишком много сообщений об избиениях.

— Избиения? — повторяю я громко.

— О, только не меня. Я действительно хорошо научился прятаться.

Мне больно это слышать, но как под гипнозом, я спрашиваю:

— Где ты пряталась?

— Прямо в открытую. У меня так хорошо получалось быть тем, кем они хотели, что их глаза скользили прямо по мне, как будто меня там не было. За эти шесть недель я сбросила более тридцати фунтов вместе со всем своим детством. — Ее голос становится тверже. — И никто больше никогда не видел меня настоящую.

Я чувствую почти непреодолимую потребность что-нибудь сломать. Нос этого консультанта.

— Когда я вернулась домой, мои родители были в восторге. Они не заметили моего нового молчания. Они не замечали, что я всегда смотрю в пол. Все, что они видели, - это мое новое худое тело. Успех. Я действительно чертовски ненавидела их за это. Итак, чтобы отомстить им, я набрала весь вес, который потеряла, плюс еще немного. Потом моя мать заболела раком и умерла. Мой отец снова женился на даме, которой претил мой внешний вид. Все было настолько дерьмово, насколько это вообще могло быть, пока лучший друг моего отца из военно-морского флота не приехал навестить меня, когда мне было четырнадцать, и я не узнала, что на самом деле означает слово «жертва».

Я понимаю, что слишком сильно сжимаю ее руку. Я расслабляю руку и целую ее в плечо, наполовину ожидая, что Слоан продолжит, наполовину желая, чтобы она остановилась.

Я уже знаю, к чему это приведет.

— Его звали Лэнс. По сей день, если я слышу это имя, меня тошнит. Лэнс с короткой стрижкой и слишком большим количеством одеколона. Лэнс с улыбкой, как у акулы. Мой отец боготворил его, моя мачеха флиртовала с ним, а я держалась от него как можно дальше из-за того, что он неотрывно следил за мной повсюду, как на одной из тех картин о доме с привидениями в Диснейленде.

Она резко останавливается.

Понизив голос, я спрашиваю:

— Что он с тобой сделал?

— Все, — говорит Слоан без эмоций, как будто это случилось с кем-то другим. — Все, что взрослый мужчина мог бы сделать с беспомощной молодой девушкой.

Мне приходится закрыть глаза и дышать медленно и размеренно, чтобы не закричать вслух.

— Ты рассказала своему отцу?

— Да.

— Что он сделал? — спросил я.

— Сделал? — смеется Слоан.

— Ничего. Он мне не поверил. Он думал, что я все это выдумываю. Ищу внимания. Как поступила бы жалкая толстая девчонка.

У меня перехватывает дыхание от ярости. Буквально раскален добела. Мне нужно обхватить руками горло ее отца и сжимать до тех пор, пока я не увижу, как жизнь исчезает из его глаз.

— Лэнс уехал через неделю. Пять недель спустя я узнала, что беременна.

Я яростно ругаюсь по-гэльски. Слоан вздыхает.

— Если это уже тебя злит, возможно, ты не захочешь слушать остальное.

Сквозь стиснутые зубы я говорю:

— Расскажи мне.

— Я решила, что хочу оставить ребенка. Я держала беременность в секрете от своего отца, но я не знала, как мне быть матерью-подростком без денег. Но, в конечном счете, мне и не нужно было этого знать. Этот парень в школе, который всегда изводил меня за то, что я «жирная корова», столкнул меня с лестницы во дворе. У меня случился выкидыш на тринадцатой неделе.

Я не могу говорить. На долгое, застывшее мгновение я остолбенел, неспособный осмыслить то, что она мне говорит.

Ее голос мягок, она говорит:

— Вот как я узнала, что не беременна, в больнице. Когда внутри тебя растет ребенок, все меняется.

— Слоан. Господи иисусе. Блядь.

— Знаю. Это некрасиво. После этого в течение нескольких лет мне было не очень хорошо. Я была подавлена. Я испытывала ужасное беспокойство. Мне казалось, что я схожу с ума. Я начала резать себя, одеваться во все черное. Я сбрила волосы до ирокеза. Проколола себе нос и еще кое-что. Я отключилась. Но в глубине души я была такой. Твою же мать. Сердитой. Я была так зла, что хотела умереть.

Слоан переворачивается и смотрит на меня ясными глазами. Ее голос спокоен.

— Хочешь знать, что спасло меня?

— Что?

— Натали. Моя лучшая подруга. Моя единственная подруга. За эти годы я столько раз хотела покончить с собой. Единственная причина, по которой я этого не сделала, - это из-за нее. Снова и снова она спасала мне жизнь. Знаешь, что еще?

— Я не знаю, смогу ли я это вынести.

— Я никогда не говорила ей о своей беременности. Кроме медсестры, которая проводила мне тест в Центре планирования семьи, никто не знал. Мне было слишком стыдно. Ты единственная живая душа, которой я когда-либо рассказывала. Я хочу, чтобы ты понял, что это значит.

Мой пульс учащается, а голос хриплый, я говорю:

— Это значит, что я могу доверять тебе.

— Нет, — тихо говорит она, и глаза ее сияют. — Это значит, что ты не можешь. Если дело дойдет до выбора между вами двумя, я не могу честно сказать, как я поступлю.

Я закрываю глаза и набираю в легкие побольше воздуха.

— Я сказал, что не буду заставлять тебя выбирать.

— Ты это сделал. И я верю тебе. Но теперь ты повысил ставку. Теперь вы с Кейджем - последние оставшиеся в живых люди.

— Я хотел положить конец войне.

— И ты, возможно, так и сделал. Но ты также загнал его в угол. Какой у него есть выбор, кроме как отомстить?

— Сдаться.

Она сухо говорит:

— Я так понимаю, ты никогда не встречался с этим человеком.

— Я встречался с ним. Но не был впечатлен им.

— Это может тебя обидеть, но я думаю, что вы двое очень похожи.

— Ты права. Я оскорблен.

Она кладет голову мне на грудь и вздыхает.

— Хорошо.

Я нервничаю, когда она больше ничего не говорит. Я хочу, чтобы она снова заговорила.

— Как ты прошла путь от девушки, которую столкнули с лестницы, до той, кто ты сейчас?

— В конце концов я поняла, что дело не в том, что я хотела умереть. Дело в том, что я хотела убежать от своих чувств. Я хотела уйти. Жизнь была слишком болезненной, чтобы жить так, как я жила. Поэтому я решила, что мне нужно это изменить. Я имею в виду, мою жизнь. Мне нужно было сделать так, чтобы со мной больше никогда не случилось ничего плохого. Что, конечно, является магическим мышлением. Мы не можем контролировать, когда происходят плохие вещи. Но мы можем контролировать свою реакцию на происходящее. Я поклялась, что никогда больше не буду жертвой. Я начала заботиться о себе сама. Я занялась йогой, скорректировала свою диету, прочитала все, что смогла достать об уходе за собой. Я наращивала свою самооценку, как будто это был дом, кирпичик за кирпичиком. Прежде чем в восемнадцать лет поступить в колледж, я делала все, что могла, чтобы стать умственно и физически крепкой. Оставалось либо это, либо покончить с собой, так что я решила, что стоит попробовать. Через некоторое время это сработало. Я сбросила кучу килограммов, стала сильной, научилась не обращать внимания на то, что думают другие. Я научилась прислушиваться к себе. Как защитить себя, потому что никто другой этого не сделал бы.

Когда я представил ее подростком, девушкой, испытывающей боль и решившей спасти себя, мое восхищение ею только углубилось.

— Именно тогда ты решила, что мужчины - это десерт.

— И ничего больше, — твердо говорит она. — Тем более что они обращали на меня внимание только тогда, когда я была толстухой, источником насмешек и легкой мишенью, или когда я была в форме и источником вожделения. Я не могла им доверять.

Я прижимаю ее голову к своей шее, целую в висок и бормочу:

— Прости.

— За что?

— За то, что сказал тебе в больнице. Я вел себя так, словно то, что делать с беременностью, было моим выбором, а не твоим.

Она на мгновение замолкает.

— Спасибо.

— Черт, не благодари меня. Я идиот.

Чайка летит низко над волнами, кончики ее крыльев скользят по воде. Другая делает широкий ленивый круг над головой, издавая крик одинокой морской птицы.

Наблюдая за ними, до меня доходит, какую ужасную вещь я совершил, приведя Слоан сюда. Сделав ее своей пленницей, а затем завоевав ее доверие. Я как один из тех невежественных защитников природы, которые думают, что держать тигра в неволе для того будет безопаснее, чем жить в дикой природе.

Клетка - не место для дикого существа, какими бы позолоченными ни были прутья.

Что еще хуже, я продолжаю требовать, чтобы она сказала мне, что я могу ей доверять. Как будто Слоан действительно хочет принести какую-то гребаную клятву верности мужчине, который похитил ее с парковки. Как будто в этом был бы какой-то чертов смысл!

Как я только сейчас это осознал?

Я говорю несколько резко:

— Ты сказала мне, что не хочешь, чтобы я задерживал тебя слишком долго. Ты все еще так думаешь?

В молчании я чувствую, как обостряется ее внимание.

— Это еще к чему?

Мне приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем я могу выдавить из себя эти слова.

— Я отвезу тебя домой, если ты этого захочешь.

Слоан переходит на крик.

— Отвезешь меня домой?

— Отпущу тебя. Сегодня, если это то, чего ты хочешь.

Она тяжело выдыхает, полная разочарования.

— Видишь ли, я предвидела, что мне не следовало рассказывать тебе эту историю.

— Я говорю это не из-за этой истории. Ах, черт, может, так оно и есть. Это не имеет значения. Важно то, что я хочу, чтобы ты знала: со мной у тебя всегда есть выбор. Выбор во всем. До сих пор я этого не демонстрировал. Я не хочу быть таким, как все остальные мужчины в твоей жизни. Берущим. Причиняющим тебе боль. Подводящим тебя.

— Уже давно никто не причинял мне боли, — тихо говорит она, ее теплое дыхание касается моей груди.

Но ты мог бы.

Она этого не говорит, но я все равно это слышу. Она уже говорила мне об этом. Я снова разрываюсь между желанием поступить правильно и желанием поступить эгоистично, а именно удержать ее рядом со мной навсегда, что бы она ни говорила по этому поводу.

Я бы хотел, чтобы эта последняя крошечная частичка человечности во мне просто уже умерла, черт возьми. Все было бы намного проще.

Но я имел в виду то, что сказал. У Слоан есть выбор. Я бездушный неандерталец, но для нее я сделаю исключение.

— Я отвезу тебя обратно в Нью-Йорк, если...

— Скажешь еще хоть слово, и лишишься яичек.

Гнев вернулся. Я слышу это в ее голосе, чувствую это по новому напряжению в теле Слоан. Мне нравится, когда мои яйца там, где они есть, поэтому я только снова целую ее в висок и храню молчание.

Некоторое время она занимается бокс-дыханием. В конце концов напряжение покидает Слоан. Мы молча лежим рядом, пока мне не кажется, что она вот-вот заснет.

Затем звонит мой сотовый. Он на тумбочке в ванной.

Слоан поднимает голову и смотрит на меня большими глазами.

— Это он?

— Сомневаюсь, что Казимир позвонил бы так скоро. Оставайся здесь.

Я скатываюсь с кровати и направляюсь в ванную. Когда я поднимаю трубку и смотрю на дисплей, я вижу номер Кирана.

Я высовываю голову из двери ванной, смотрю на Слоан, сидящую на кровати, в ее глазах тревога, и качаю головой.

Она откидывается на матрас, выпуская сильный порыв воздуха.

Я отвечаю на звонок Кирана, затем рассеянно слушаю его, пока отхожу в туалет. Ему нужно разобраться с логистикой. Планы, которые должны быть составлены. Меня ждут сотни различных решений, а еще нет и семи утра.

Желая как можно быстрее вернуться в постель, я уделяю ему десять минут своего времени. Я вешаю трубку, ополаскиваю лицо водой, чищу зубы, затем возвращаюсь в спальню и резко останавливаюсь, когда вижу пустую кровать.

Слоан ушла.

35 СЛОАН

Понятия не имею, как долго Деклан будет говорить по телефону. Я тоже не могу разобрать, что он говорит, потому что все это на гэльском. Поэтому я решаю, что мне нужно подышать свежим воздухом, и одеваюсь.

Когда я выхожу из спальни, он все еще разговаривает в ванной.

Игнорируя урчание в животе, я прохожу через кухню, открываю стеклянную дверь комнаты для завтраков и выхожу наружу. Воздух бодрящий и свежий. Кожу приятно холодит, но не настолько холодно, чтобы загнать меня обратно в дом. Обхватив себя руками, я пересекаю внутренний дворик и широкую лужайку, пока она не сменяется песком.

В конце двора, у высокой живой изгороди из бирючины, Паук стоит на страже.

Наши взгляды пересекаются.

Я поднимаю руку в знак приветствия, затем отвожу взгляд.

Я не разговаривала с ним после инцидента на кухне. Я не разговаривала ни с кем из парней, которые рыщут по территории, даже когда Деклана не было. Я оставалась внутри, запертой подальше от всех глаз, чувствуя себя дурой и злясь на себя за то, что произошло. Что я вот так рисковала их работой и мизинцами. Что я заставляла их не подчиняться приказам, потому что мне было скучно.

Жаль, что это не в моей натуре - играть с огнем. Я знаю, что единственное, что случается, - это когда кто-то обжигается.

Солнце - далекий шар на горизонте, бледно мерцающий, когда оно поднимается над неспокойным морем. Этим утром океан неспокоен. Темные волны с белыми шапочками от сильного берегового бриза.

Я направляюсь прямо к воде.

Я хочу почувствовать ее прикосновение пальцами ног. Почувствовать, насколько вода океана может отличаться от кристально чистой воды озера Тахо, в которой я проводила все лето с тех пор, как научилась плавать в пять лет. Вода была такой чистой, что я могла видеть все до самого дна, когда перегибалась через борт маленькой рыбацкой лодки моего отца.

Надеюсь, морской воздух пронесется сквозь мою голову и сотрет все эти воспоминания, которые восстают, как призраки из могил, с тех пор как я рассказала Деклану свою историю.

История происхождения воина, который больше не чувствует себя таким сильным.

Неужели это и есть любовь? Слабость? Я чувствовала себя намного сильнее еще до того, как увидела лицо Деклана. Теперь я чувствую себя такой же пугливой и неустойчивой, как новорожденный жеребенок.

Как было раньше, много лет назад, до того, как переделала себя во что-то более жесткое.

Далеко от берега пришвартована яхта. Гладкая белая штуковина, сверкающая на солнце, как только что отчеканенная монета. Несколько других судов поменьше покачиваются на воде вдоль береговой линии. Три парусника скользят по волнам на юг. Север? Я не уверена, в какую сторону я смотрю. Теперь, когда я думаю об этом, откуда мне знать, что я вообще действительно на Мартас-Винъярд?

Вся моя реальность основана на том, что сказал мне Деклан с тех пор, как оторвал меня от безопасной пристани в Нью-Йорке.

Ты можешь быть где угодно. Он накачал тебя наркотиками, помнишь? Возможно, все это у тебя галлюцинации. Ты могла бы с таким же успехом оказаться на Луне.

Измученная, с таким же тяжелым сердцем, как и ноги, я иду по пологим дюнам вниз, туда, где песок влажный и твердый под ногами. Кроссовки, которые я достала из шкафа, слишком хороши, чтобы дать им промокнуть, поэтому я снимаю их и держу в руках, прогуливаясь по пляжу. Я уворачиваюсь от набегающих волн, когда они разбиваются и тянутся пенистыми пальцами к моим ногам.

Я не знаю, как долго блуждаю, собирая ракушки, но внезапно от холодного покалывания волосы у меня на затылке встают дыбом.

Это не ветер, в этом я уверена.

Нахмурившись, я останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам.

Пляж пустынен в обоих направлениях. Кроме дома, который я только что покинула, в пределах видимости нет никаких других строений. Единственное, что я вижу, что можно было бы счесть неуместным, - это Паук, бегущий ко мне со своего поста у живой изгороди из бирючины.

Он размахивает своей винтовкой в воздухе. Выкрикивает слова, которые уносит ветер.

За его спиной появляются еще четверо вооруженных мужчин в черных костюмах и бегут ко мне.

Повинуясь инстинкту, я оборачиваюсь.

Мой мозг регистрирует восьмерых из них, гладкие черные фигуры, поднимающиеся из моря с баллонами для подводного плавания, пристегнутыми к спине, и оружием в руках в перчатках, прежде чем ближайший ко мне хватает меня и утаскивает в воду.

— Она проснулась.

— Ты уверен, что этих наручников достаточно? Я думаю, нам тоже следует надеть цепи на ноги.

— Держу пари, что так и нужно поступить. Как поживает нос, Клифф?

— Пошел ты.

Голоса мужские, доносятся откуда-то поблизости. Они - первое, о чем я думаю, приходя в сознание. Затем головная боль дает о себе знать, равномерно пульсируя у меня за глазами в такт биению сердца. У меня кислый привкус во рту, моя голова весит тысячу фунтов, а правая рука ощущается так, словно я несколько часов билась ею о стену.

Я мокрая. Моя одежда, мои волосы, вся я. Я облизываю губы и ощущаю вкус соли. Морская вода.

Дверь открывается и закрывается. Я открываю глаза и оглядываюсь вокруг.

Я нахожусь в квадратной серой комнате. На потолке мерцает одинокая люминесцентная лампочка. Пол - голый цемент, а единственная мебель - металлический стул, на котором я сижу, и помятый металлический стол, придвинутый к стене слева от меня.

На стене прямо передо мной вырисовывается большая панель из гладкого черного стекла.

Глядя на свое отражение в двустороннем зеркале, я понимаю, что прикована к стулу.

Мои запястья скованы за спиной наручниками. Наручники должны быть прикреплены к стулу, а стул должен быть прикручен болтами к полу, потому что, несмотря на несколько энергичных попыток, ничего не сдвинулось с места.

— Не беспокойся. Ты никуда не пойдешь.

Я оглядываюсь через правое плечо.

Мужчина небрежно прислоняется к стене в углу, скрестив руки на груди и закинув одну ногу на стену. Ему около тридцати пяти. На нем расстегнутая красно-черная фланелевая рубашка, выцветшие джинсы, облегающие его мускулистые бедра, и пара рабочих ботинок. У него густые, волнистые каштановые волосы, и они выглядят так, словно их целую вечность не расчесывали. Глаза у него тоже карие. Как и его борода.

Он похож на человека из «Мальборо», большого и любителя активного отдыха. На его загорелом безымянном пальце левой руки, там, где раньше было обручальное кольцо, виден бледный кружок кожи.

Глубоким голосом с бостонским акцентом он говорит:

— Доброе утро, Слоан.

— Тебе не мешало бы подстричься. Такое ощущение, что твоя бывшая раньше занималась твоим внешним видом.

Удивление отражается в его глазах на долю секунды, затем исчезает, когда он опускает завесу привычного скучающего безразличия.

— Я буду тем, кто будет задавать вопросы.

Он отталкивается от стены и подходит, чтобы встать передо мной, спиной к панели из черного стекла. Снова скрестив руки на груди, он смотрит на меня свысока, излучая силу и опасность каждой порой.

Боже милостивый, сколько раз меня будут похищать альфа-самцы в этом месяце? Это становится нелепым.

Глядя на его мускулистые предплечья, я говорю:

— Мне нравятся твои татуировки. Очень по-кельтски. А эти спиральные узлы возле твоего запястья символизируют путешествие человека по жизни и в мир духов... Ты знал? Или тебе просто показалось, что они выглядят красиво?

Он склоняет голову набок.

Я улыбаюсь ему.

— Я много читала о духовных путешествиях.

Некоторое время ничего не происходит, пока он не говорит:

— Я хотел бы поговорить о твоем парне.

По крайней мере, он переходит прямо к делу. Я думала, он никогда этого не сделает, и мы останемся здесь навсегда.

— Позволь мне просто прервать тебя прямо здесь. У меня нет бойфрендов. Они слишком требовательны по части технического обслуживания. Слишком много обязательств. Можно мне, пожалуйста, стакан воды? А еще лучше - апельсиновый сок. Свежевыжатый, если он у вас есть.

Он хмурится.

— Я не думаю, что ты понимаешь, что здесь происходит.

— О, черт возьми, чувак, пусть мой большой бюст не вводит тебя в заблуждение. Я точно знаю, что происходит.

Я не могу сказать по выражению его лица, удивлен он или раздражен, но я знаю, что парень передо мной заинтригован, потому что он спрашивает:

— Что именно?

— Ты хочешь получить те пятьсот баксов, которые я задолжала за прошлый год.

Он моргает. Я не думаю, что он этого хочет. Это снова заставляет меня улыбнуться, на этот раз шире.

— Честно говоря, я впечатлена. Вы, ребята, должно быть, получили неплохое увеличение бюджета от новой администрации. Я бы с удовольствием послушала, как вы собираетесь бороться с корпорациями, которые задолжали много неуплаченных налогов. За крупной рыбой, должно быть, гонится целая эскадрилья морских котиков, я права?

Он наклоняется к моему лицу, кладя руки на свои массивные бедра. Когда мы оказываемся лицом к лицу, парень мягко говорит:

— Я не из налоговой службы, милая. И это, блядь, не шутка. У тебя большие неприятности.

— Это было бы не в первый раз. Это будет не в последний раз. Тебе нравятся блондинки? Я знаю девушку, которая работает в моей студии йоги, которая сошла бы с ума от твоей ауры Гризли Адамса. Хотя у нее один из тех раздражающе высоких детских голосов, но если не обращать на это внимания, она действительно милая. Ты выглядишь так, будто тебе не помешало иметь рядом ту, что присматривала бы за тобой.

Когда он только смотрит на меня, поджав губы и раздувая ноздри, я добавляю:

— Ты накачал меня кетамином? Потому что я знаю, как он негативно влияет на мою память, и я не могу вспомнить ничего между моментом, когда существа из черной лагуны затащили меня в воду, и моментом сейчас. Мне бы хотелось знать, как я не утонула. Кстати, реквизит для сообразительности. Джеймс Бонд гордился бы тобой.

Через мгновение Человек-гора выпрямляется. Он бросает взгляд через плечо в сторону стекла, затем медленно заходит за мой стул и останавливается там.

Его голос, в котором слышится явное предупреждение, произносит:

— Деклан О'Доннелл.

— Приятно познакомиться с тобой, Деклан.

Я смотрю прямо в стакан, когда говорю это, улыбаясь своей едкой улыбкой.

Надеюсь, что у того, кто наблюдает за мной из-за этого двустороннего зеркала, сейчас нервный срыв. Люди ненавидят, когда ты не испытываешь такого ужаса, какой они пытаются на тебя нагнать.

Человек-гора кладет руки на спинку моего стула и наклоняется к моему уху. Тихим голосом он говорит:

— Не держи меня за гребаного дурака, Слоан.

— Я? Держу тебя за дурака? Я бы никогда так не поступила. Ты кажешься слишком умным. Рубашка в клетку сразу выдает тебя.

Я почти слышу, как у него происходит резкий скачок артериального давления.

— Ты считаешь себя очень умной, не так ли?

— Я явно умна. Не хотели бы вы провести для меня тест на IQ? Ставлю десять баксов, что я побью твой минимум на тридцать очков.

Он оставляет попытки запугать меня сзади и обходит вокруг, чтобы снова встать передо мной, затем произносит:

— Смейся над этим, если хочешь, но если ты не будешь сотрудничать со мной, ты останешься в этой комнате на всю оставшуюся жизнь без контактов с внешним миром и у тебя не будет ничего, кроме ведра, в которое можно срать.

— Понимаю. Вот тебе и Билль о правах и эти надоедливые шестая и восьмая поправки.

Он прищуривается, услышав мой презрительный тон. Некоторое время он скрежещет зубами. Это напоминает мне о Деклане. Я скучаю по нему с острой, внезапной болью.

— Деклан О'Доннелл, — снова произносит Человек-гора. — Расскажи мне о нем.

— Никогда о нем не слышала. Итак, как давно вы работаете в ФБР? Или это ЦРУ? Держу пари, они действительно полезны для здоровья. Похоже, их дресс-код стал немного свободнее, но на самом деле я знаю что-либо о федеральном правительстве только из фильмов. Вы видели франшизу о Джейсоне Борне? Люблю этого парня. Такой напряженный.

— Как вы с ним познакомились?

— Кто? О, опять этот парень Деклан? Я уже говорила тебе, что понятия не имею, кто это.

Человек-гора огрызается:

— Мы наблюдали за тобой. Мы знаем, что ты с ним связана. Мы подобрали тебя на его территории.

— Послушай, я просто в отпуске. Я поехала в фешенебельную часть города и решила прогуляться по чьему-нибудь пляжу. Разве это здесь противозаконно? В Калифорнии мы постоянно этим занимаемся. С другой стороны, это очень прогрессивное государство.

— У нас есть ваши совместные фотографии, — настойчиво говорит он, стараясь не терять терпения.

Я пожимаю плечами.

— Это была не я.

Наступает долгое молчание. Я пользуюсь возможностью повнимательнее рассмотреть татуировки на его предплечье.

— Что это, друид? Немного похож на Гэндальфа из «Властелина колец».

Дверь открывается. Входит еще один мужчина.

На вошедшем темный костюм, галстук в полоску и запонки. У него копна пепельных волос и лицо, как гранитная плита. Его оксфорды могли бы ослепить меня своим блеском.

— О, смотри, Горец, прибыло высшее руководство. Полагаю, ты не так уж блестяще справлялся с допросом своего заключенного.

Быстро закрыв за собой дверь, новенький на мгновение оценивает меня. Затем он одаривает меня улыбкой, такой же дружелюбной, как у бешеной собаки, обнажающей зубы.

— Здравствуйте, мисс Келлер.

У него нет заметного акцента, но есть очень странная манера растягивать слоги, так что кажется, будто он пробует новый язык. Как будто он копия человека, а не настоящий инопланетянин, пытающийся вписаться в общество.

— О, вау, я только что вспомнила сцену из «Матрицы», где агент Смит расспрашивает Нео о его связи с Морфеусом. Ты говоришь точь-в-точь как он и похож на него. За исключением того, что ты намного старше. И нам нужно купить тебе пару темных солнцезащитных очков, чтобы прикрыть эти глазки-бусинки.

Человек-гора и Костюм обмениваются взглядами. Костюм говорит:

— Я разберусь, Грейсон.

— Грейсон? Ух ты, это очень классное имя. Держу пари, ты был суперпопулярен в старшей школе.

Грейсон делает что-то странное со своим ртом. Я думаю, он старается не улыбаться, но, возможно, мне все это мерещится.

Он выходит из комнаты, оставляя меня наедине с костюмом.

— Мисс Келлер, меня зовут Фома Аквинский.

— Чушь собачья. Типа как итальянский философ?

— Да.

— Как-то случайно. Пожалуйста, продолжайте.

Он сцепляет руки за спиной и подходит к металлическому столу, на который садится, покачивая ногой взад-вперед. Это очень не по-мужски, и это никак не повышает мой несуществующий уровень страха.

— Мисс Келлер, мы знаем о вашей связи с русской братвой. Мы также знаем о вашей причастности к ирландской мафии. Это неоспоримые факты, и они хорошо задокументированы, поэтому, пожалуйста, окажите мне любезность и откажитесь от своей уловки о вашей невиновности.

Я восхищаюсь его словарным запасом. Однако без этой улыбки бешеной собаки я могла бы прекрасно обойтись.

Фома продолжает так, словно он напыщенный университетский профессор, читающий лекцию, которую все его студенты проспали.

— Согласно Закону «О Патриотизме», я имею право держать вас здесь неограниченное время. Как террорист и вражеский засланец, вы не имеете никаких прав. Ваше дальнейшее будущее находится исключительно в моих руках. Пожалуйста, тщательно обдумайте все это, прежде чем отвечать на мои вопросы.

Он делает паузу, чтобы дать мне немного времени решить, хочу ли я начать плакать и умолять.

Вместо этого я зеваю.

— Как у вас завязались отношения с Декланом О'Доннеллом?

— Я понятия не имею, кто это.

Выражение его лица мрачнеет. Это подвиг, учитывая, что у него лицо, как унитаз. Он щелкает пальцами, и в комнату входят двое амбалов.

Они оба одеты в военную форму и армейские ботинки. Они оба размером с горы. Один из них держит в мясистой руке папку из плотной бумаги, которую отдает Костюму. Затем они встают по бокам от зеркального стекла, раздвигают ноги, обхватывают руками промежность и смотрят на меня.

Тот, что справа, облизывает губы.

Держу пари, это он занимается пытками водой.

Из папки из плотной бумаги Костюм извлекает фотографию размером восемь на десять дюймов. Он поднимает ее так, чтобы я могла рассмотреть. Это черно-белый снимок, на котором мы с Декланом садимся в его гигантский вертолет.

— Это вы.

— Ты что, шутишь? Я бы никогда не надела эти джинсы. Они из коллекции прошлого сезона.

Он протягивает еще одну фотографию, на этой мы с Декланом на кухне в ночь непродуманной вечеринки в покер. Деклан держит мое лицо в своих ладонях. Похоже, он кричит, а именно так и было.

Как жутко, что они наблюдали за нами. Фотографировали нас вместе. У меня от этого мурашки по коже.

О боже. Были ли у нас открыты шторы, когда мы занимались сексом?

— Это вы.

— Нет. Но кем бы ни была эта бедная девушка, мне ее жаль. Этот парень кричит прямо ей в лицо. По-моему, он похож на сумасшедшего.

— О, он, несомненно, сумасшедший, — соглашается Костюм, кивая. — Насколько нам известно, он убил более тридцати пяти человек. И это те, о ком мы знаем.

Он выжидающе смотрит на меня.

Я говорю:

— Похоже, у него много нерешенных проблем. Я предлагаю занятия по управлению гневом.

Костюм откладывает папку и фотографии в сторону. Он складывает руки на коленях и спокойно говорит:

— Твой отец - патриот. Исключительный человек. Исключительная военная карьера. Было бы так жаль, если бы его лишили всех почестей и бросили в тюрьму за пособничество террористу.

Моя неприязнь к этому парню спускается на лифте до чистой ненависти, где она выходит и оседает. Я смотрю на него, от попыток хохмить не осталось и следа.

— Угрозы моей семье не сработают.

— Нет? Итак, вы хотели бы, чтобы ваша младшая сестра Райли провела немного времени с моим коллегой, младшим капралом Макалистером?

Он указывает на облизывателя губ, который расплывается в похотливой ухмылке.

Капрал. Конечно, он должен был быть младшим капралом, гребаный мудак.

Когда я не отвечаю, Костюм говорит:

— Или как насчет вашего старшего брата, Дрю? Возможно, его адвокатская практика нуждается в пересмотре коллегией адвокатов штата. Я понимаю, что его этика - это то, что вы бы назвали недостатком. Что-то о сексе с клиентами? Растрата денег? Подкуп присяжных заседателей?

— Хорошая попытка. Этика моего брата безупречна.

Он улыбается своей улыбкой бешеного пса.

— Я уверен, что мы сможем придумать что-нибудь убедительное.

— Я уверена, что ты мог бы. Государственные служащие всегда выдумывают какую-нибудь чушь, чтобы скрыть свою некомпетентность.

Его улыбка становится шире. Он знает, что сейчас я злюсь. Он чувствует запах крови в воздухе.

— А как насчет твоей подруги Натали? — мягко спрашивает он, сверкая глазами. — Как ты думаешь, понравилось бы ей отмечать остальные свои дни рождения в тюремной камере, благодаря тебе?

Я хочу убить его. Я так сильно хочу убить его, что почти слышу его жалкие крики, когда он захлебывается в собственной крови из колотой раны на шее, которую я ему нанесу.

Сделай глубокий вдох и вспомни, кто ты такая, черт возьми.

Я закрываю глаза, считаю до четырех, затем решаю, что у меня нет времени на остальные дыхательные упражнения. Мне нужно сказать этому парню, чтобы он пошел на хуй как можно скорее.

Открыв глаза, я спокойно говорю:

— Если бы ты попытался посадить мою подругу в тюрьму, ее мужчина сжег бы тебя заживо. Тогда он сжег бы здесь и Мусса и Рокко. — Я бросаю пренебрежительный взгляд на двух крепких морских пехотинцев в форме. — Тогда он нашел бы ваших матерей и тоже сжег их заживо. И твои братья и сестры тоже были бы сожжены. И ваши домашние животные. И ваши дома, и ваши машины, и города, в которых вы выросли. Так что я не буду беспокоиться о ней. Она прикрыта. А что касается моей сестры, брата и папы? Что ж, я не могу контролировать то, что с ними происходит. Жизнь - азартная игра, и я думаю, они бросили несчастливые кости за то, что были моими родственниками. Кроме того, это действительно не было бы моей виной. Вы придурки, у которых все под контролем. Какая бы гадость ни случилась, это будет на твоей совести, а не на моей. Так что делай то, что ты должен делать. Оставь меня прикованной к этому стулу навсегда. Запри меня и выбрось ключ.

После четко выверенной паузы Костюм говорит:

— Есть вещи похуже, чем посадить вас в тюрьму, мисс Келлер. Я уверен, вы можете себе представить, что это такое.

Младший капрал Макалистер выходит вперед. Он смотрит на меня сверху вниз с легкой, злой улыбкой.

Ячуть не смеюсь. Вместо этого я тяжело вздыхаю и киваю головой.

— На самом деле мне не нужно ничего представлять. Я очень хорошо знакома с особой разновидностью дикости, которой наслаждаются бесполезные, никчемные, лишенные члена мужчины. Вперед, ребята. Делайте все, что в ваших силах. Я все еще не знаю, кто такой чертов Деклан О'Доннелл.

Несколько мгновений ничего не происходит. Затем из скрытого динамика в потолке раздается металлический мужской голос.

— Переведите ее в С-9.

Костюм остается стоять на месте. Младший капрал Долбоеб заходит мне за спину и отстегивает мои наручники от стула. Он поднимает меня на ноги пальцами, похожими на стальные когти, которые впиваются в мои бицепсы.

Костюм говорит:

— Будь по-вашему, мисс Келлер. Самое худшее, что есть.

Они вытаскивают меня из комнаты.

На выходе мне удается пнуть Костюм в коленную чашечку. Он с воем падает на пол.

Что за неженка.

36 ДЕКЛАН

Три с половиной дня спустя

— Где она? — реву я, врываясь в двери конференц-зала. — Где, черт возьми, она?

— Полегче, здоровяк, — говорит Грейсон, поднимаясь со своего стула за длинным столом красного дерева. Он поднимает руки, на его лице извиняющаяся улыбка. За столом сидят еще десять человек, некоторых из них я узнаю, некоторых - нет.

Но я сразу замечаю этого уродливого ублюдка, Фому Аквинского, главу группы по допросу особо ценных задержанных.

Грейсон прыгает передо мной, когда я с рычанием бросаюсь в его сторону.

— Деклан! Остынь, черт возьми!

Он пытается заставить меня притормозить, толкая и оттесняя меня назад каждой унцией своей немалой силы, но в моих венах засел демон ярости, жаждущий крови. Ничто на этой земле не помешает мне пустить кровь.

Я отталкиваю Грейсона в сторону и бью Томаса по лицу.

Он с криком откидывается на спинку стула, ноги разводит в разные стороны. Он с глухим стуком падает на пол конференц-зала, перекатывается набок и начинает молотить руками, пытаясь подняться на четвереньки, чтобы отползти подальше. Гребаный таракан.

Прежде чем я успеваю пнуть его в живот, на меня набрасываются трое мужчин.

Они опускают меня на пол. Я встаю через несколько секунд и направляюсь обратно, чтобы вышибить дух из их босса.

Я резко останавливаюсь, когда оставшиеся за столом мужчины — теперь уже все на ногах — достают пистолеты из кобур под пиджаками и направляют их на меня.

— Всем успокоиться! — командует Грейсон, протягивая руки. — Он дружелюбный! Уберите свое оружие! Это приказ!

Мужчины неохотно подчиняются ему. Они сердятся и ворчат, но подчиняются.

Этот парень всегда был гребаным миротворцем.

Тяжело дыша от ярости, я указываю на него.

— Я возлагаю на тебя ответственность за это. Если на ней будет хоть крошечная гребаная царапина, если появится хоть один крошечный синяк, я убью тебя и твоего дерьмового босса.

Мужчина, о котором идет речь, все еще пытается подняться на ноги. Он хватается за край стола для совещаний, как за спасательный круг, и смотрит на меня так, что видны белки его глаз, зажимает кровоточащий нос.

— Я засажу тебя в тюрьму, ты, маньяк! — визжит он. — Ты не можешь приходить сюда и нападать на членов федерального правительства!

— Я могу, и я это сделал, и если ты не заткнешься, я сделаю еще хуже. Где она?

— Она в камере предварительного заключения, — говорит Грейсон успокаивающим тоном. Вместо этого он водит ногтями по классной доске.

— В камере предварительного заключения? — Я гремлю, взбешенный. — Ты посадил мою женщину в чертову камеру предварительного заключения?

— Она в порядке. На самом деле, прямо сейчас она спит. Хорошо? Успокойся, брат. Успокойся.

— Не надо мне этого чертова «братского» дерьма, ты, предательский ублюдок. О чем, черт возьми, ты думал, когда забирал ее? Я совсем свихнулся, черт возьми!

— Я знаю, и мне жаль. Но это был единственный способ, которым мы могли проверить ее. Мы не могли сообщить тебе об этом заранее. Ты знаешь, что к чему.

Проверить ее? О, чертов Иисус Христос.

— Я сказал, что потенциально хотел бы сделать ее своим активом! Потенциально! Я никогда не давал тебе зеленый свет!

Он смущенно пожимает плечами.

— Я же говорил тебе, что должен был поднять его на флагшток. Это то, чего хотело высшее руководство. И теперь мы знаем.

Тяжело втягивая воздух в легкие, я сжимаю руки в кулаки и пытаюсь сдержать желание убить его, отчего мне хочется несколько раз ударить этого ублюдка ножом в лицо, пока он не станет таким же неузнаваемым, как фунт мяса для гамбургера.

— Что ты знаешь? О чем ты вообще говоришь?

— Он говорит о твоей маленькой подружке! — визжит Томас, все еще стоя на коленях на полу. — Она такая же сумасшедшая, как и ты!

Я указываю на него, кровь пульсирует у меня перед глазами.

— Скажи это еще раз. Продолжай. Назови ее сумасшедшей еще раз.

— Что он имеет в виду, — успокаивающе говорит Грейсон, кладя ладонь на мою вытянутую руку, — так это то, что она прошла проверку с честью.

Я опускаю руку. Когда я просто смотрю на него, он кивает.

— Она отказалась признать, что вообще тебя знает, даже когда мы показали ей фотографии.

— Какие фотографии?

— Не встревай во все это. Ты знаешь, как это работает. Хочешь, чтобы я рассказал тебе подробности или предпочитаешь продолжать изображать разъяренную гориллу?

— Ты можешь рассказать мне по дороге туда, где ты ее держишь. И да поможет мне бог...

— Знаю, — сухо говорит он. — Если у нее будет хоть малейший синяк, ты меня убьешь. Принято.

Он направляется к двери, зная, что я последую за ним. Выходя из комнаты, я замечаю, что у одного из мужчин, наставивших на меня пистолет, два синяка под глазами и белая полоска медицинской ленты поперек распухшей переносицы.

О, детка. Мой свирепый маленький лев. Подожди еще немного, я иду.

Мы идем по лабиринту коридоров, наши шаги эхом отдаются от пола. Морские пехотинцы в военной форме кивают нам, когда мы проходим мимо. Мы спускаемся на лифте вниз, затем выходим в небольшую комнату с видом на грузовой отсек судна.

Это огромное пространство. Три этажа укрепленных сталью стен длиной с футбольное поле. Основную часть пола занимают металлические транспортные контейнеры, сверху и по бокам окрашенные в белый цвет буквой и цифрой.

— Она в С-9, — говорит Грейсон, указывая на красный металлический контейнер без окон.

— Я убью тебя за это.

— Чувак, ты же знаешь, что я не командую. Ты начинаешь говорить о том, чтобы сделать кого-то ценным сотрудником, и колесики начинают вращаться.

— Почему ты ждал почти четыре чертовых дня, прежде чем сказать мне, где ты ее держишь?

— Стандартная оперативная процедура. Большинство людей сдаются во время собеседования при приеме на работу. Те, кто проходит это, должны быть изолированы без пищи и воды на семьдесят два часа, чтобы посмотреть, сломает ли это их. Что почти всегда и происходит.

— Без еды и воды?

Он поворачивается ко мне с полуулыбкой.

— Ты сосредотачиваешься не на том дерьме, Дек. Она прошла. Чертовски твердолобая. Она даже не прогнулась.

— Я мог бы сам сказать тебе это, чертов придурок.

Он хихикает.

— Она сломала Клиффу нос по пути сюда. Сбила Аквинского с ног ударом ноги в коленную чашечку во время ее допросов. Заместитель директора впечатлен.

Он снимает трубку висящего на стене телефона и набирает номер.

— Выгрузка на С-9. Документы оформлены. — Он слушает мгновение, затем говорит: — Принято, — и вешает трубку. Он поворачивается ко мне. — Это займет некоторое время. Они приведут ее в порядок, допросят и дадут что-нибудь поесть. После этого она вся твоя.

Я смотрю на кладбище транспортных контейнеров с таким чувством, словно мне на грудь давят сто фунтов мешков с песком.

— Она никогда не простит мне этого.

— Она простит.

Его голос звучит уверенно. Я бросаю на него вопросительный взгляд. Он лишь улыбается.

— Ни одна женщина не поддержит мужчину так, как она поддержала тебя, если только это не настоящая любовь, брат. Просто дай ей немного побыть одной, когда привезешь ее домой. Она это переживет.

Я бормочу:

— Хватит этого дерьма с «братом», — но на самом деле я думаю о двух словах, которые он сказал прямо перед этим.

Одно можно сказать наверняка. Если она меня не любит, я быстро это выясню.

В ту минуту, когда она вонзит нож мне в грудь.

37 СЛОАН

Я сплю, когда дверь в мою клетку открывается.

— Мисс Келлер. Следуйте за мной, пожалуйста.

В дверях стоит женщина. Я не вижу ее лица. Она просто темная фигура, подсвеченная таким ярким светом, что я вздрагиваю.

Сидя на тонком матрасе, на холодном стальном полу, который заменяет мне кровать, я поднимаю руку, чтобы прикрыть глаза от яркого света.

— Следовать за вами куда?

Мой голос похож на скрежет. Сухой и потрескавшийся, как мои губы и горло. Эти ублюдки не дали мне воды.

— Вас выписывают.

Она отходит, оставляя дверь открытой.

Выписывают? Может быть, это правительственный термин для обозначения казненных.

С минуту я спорю сама с собой о том, стоит ли просто вернуться ко сну. Если они собираются убить меня, они должны были прийти сюда, чтобы сделать это. Почему я должна облегчать им задачу?

Но никто не врывается с пистолетом. Никакой злой доктор со шприцем, полным яда, не подкрадывается, ухмыляясь. Так что любопытство в конце концов побеждает. Я встаю, вытянув руки для равновесия, когда комната начинает вращаться.

Я так долго не обходилась без еды со времен лагеря для толстяков. Я слаба, и у меня кружится голова. Мой желудок грызет сам себя. У меня появилось новое сочувствие к супермоделям, которые, вероятно, чувствуют себя так постоянно.

Я выбираюсь из транспортного контейнера, прохожу мимо большого пластикового ведра, которое использую в качестве туалета, потому что иначе мне пришлось бы мочиться на пол. Если не считать матраса, ведра и черного глазка камеры на потолке, помещение пусто. Здесь нет ни зеркал, ни светильников, ни телевизора, ни мебели, ни душа, ни раковины. Они даже не дали мне подушку.

Я знавала парней в общежитиях колледжа, которые жили подобным образом, но мне нравятся вещи немного более роскошные.

Женщина-солдат, которая сказала, что меня выписывают, терпеливо ждет меня в нескольких ярдах от него, стоя в узком проходе между двумя высокими рядами одинаковых транспортных контейнеров. Она одета в камуфляжную форму и армейские ботинки. Ее каштановые волосы собраны в аккуратный пучок на затылке. В руках блокнот.

— Вы из приветственного комитета? Потому что, о боже, у меня есть к вам кое-какие претензии. Это место - настоящая помойка.

— По сравнению с моим последним заданием, это просто дворец.

Я усмехаюсь.

— Серьезно? Где вы были, в Гуантанамо?

— Да. Следуйте за мной, пожалуйста.

Она поворачивается и уходит.

У некоторых людей нет чувства юмора.

Я следую за ней мимо десятков контейнеров, идентичных тому, в который меня бросили. Большинство из них устрашающе тихи, но примерно из пяти или шести доносятся звуки музыки. Хотя стенки контейнеров сделаны из толстой стали, музыка не заглушается. Она такая громкая, что отдает басами.

Это коммерческая песня «Мяу Микс», у которой отупляющий припев «мяу-мяу-МЯУ-мяу», исполняемый поющим котом под фортепианную партитуру рэгтайма.

Я рада, что они не подвергли меня этой пытке. Я бы точно раскололась.

Женщина останавливается перед металлической дверью. Она вводит невероятно длинный код на клавиатуре на стене, и дверь открывается. Она толкает ее, отступает назад и жестом приглашает меня войти.

— Это здесь у вас газовые камеры и печи?

Без тени эмоций она говорит:

— Это Соединенные Штаты. Здесь нет газовых камер. Мы убиваем людей цивилизованными способами.

Когда я приподнимаю брови, она говорит:

— Повышая уровень смертности за счет кукурузного сиропа с высоким содержанием фруктозы и фаст-фуда.

Кажется, мне начинает нравиться эта леди.

— Аминь, сестра. — Я прохожу мимо нее в длинный узкий коридор, по обе стороны которого расположены закрытые двери.

— Мы перейдем к номеру шесть. Это прямо здесь, справа.

Она проходит мимо меня, быстро направляясь к двери под номером шесть. Не дожидаясь меня, она открывает дверь и исчезает внутри.

Отлично. Я в игре. Я вхожу в комнату, и меня поражает аппетитный аромат бекона.

Я так и знала. Теперь начинается настоящая пытка.

Но я могу ошибаться. Эта комната сильно отличается от той, которую я покинула недавно. С одной стороны здесь стоят удобные на вид стулья и диван, а с другой - длинный стол, накрытый скатертью. Это мини-шведский стол с разнообразными блюдами, как холодными, так и горячими.

Здесь также есть пункт первой помощи с аппаратом для измерения артериального давления, стеклянным шкафом, набитым медикаментами, и — что зловеще — дефибриллятором, одним из тех электрических устройств, которые дают разряд электричества для перезапуска остановившегося сердца.

Женщина-солдат указывает на стул перед пунктом первой помощи, на который хочет, чтобы я села. Я подчиняюсь ей, борясь со своим инстинктивным желанием броситься за беконом. Она измеряет мне кровяное давление, затем температуру, затем открывает маленький холодильник и протягивает мне бутылку холодной воды.

Я слишком слаба, чтобы открутить пластиковый колпачок, поэтому она делает это за меня.

— Маленькими глотками, иначе вас сразу же стошнит, потому что вы обезвожены. Ваши электролиты и так достаточно несбалансированы. Я не хочу, чтобы вы потеряли сознание из-за меня.

Так что теперь она Мать Тереза.

— Когда я получу свой леденец на палочке?

Намек на улыбку появляется на ее губах, уголки которых едва заметно приподнимаются. Тихим голосом она говорит:

— Я думала, у вас все получится. Ребята ставили на то, что Грей заставит тебя расколоться меньше чем за две минуты, но вы произвели на меня впечатление человека, который твердо стоит на ногах.

— Серьезно? Как вы могли догадаться?

— Наблюдала, как они подняли вас на борт. Что за дерьмовое шоу. Вам удалось выставить восьмерых обученных морских пехотинцев похожими на цирковых клоунов.

Я сухо говорю:

— Очевидно, я лучше всего борюсь за свою жизнь, когда нахожусь под воздействием наркотиков, изменяющих сознание. Я ничего не помню о том, как добирались сюда. Что не совсем обнадеживает, учитывая, что недавно у меня было кровоизлияние в мозг.

— Я не знаю насчет вашего мозга, но с вашей мелкой моторикой все в порядке, это точно.

Похоже, она мной гордится.

Женщина вызывает у меня любопытство до тех пор, пока не произносит:

— Давай-ка принесем вам чего-нибудь съедобного, — после чего она мгновенно перестает для меня существовать. Все, о чем я могу думать, это набить себе рот едой.

Она готовит мне тарелку, ставит ее на кофейный столик у дивана и выходит из комнаты. Я, пошатываясь, подхожу к еде и набрасываюсь на нее, как фермерское животное на кормушку.

Когда заканчиваю, я падаю обратно на диван и закрываю глаза. Я лежу там, слушая, как мой недовольный желудок ворчит и стонет, пытаясь переварить первую за последние дни пищу, и задаюсь вопросом, что происходит. Интересно, почему меня выпустили из клетки?

Интересно, что они на самом деле собираются со мной сделать?

Потому что я знаю, что это будет не так просто, как позволить мне уйти безнаказанной. Все, что связано с правительством, сопряжено с подвохом и километрами бюрократической волокиты.

— Деклан О'Доннелл - один из наших лучших агентов-шпионов.

Я открываю глаза и вижу мужчину средних лет с черными, как лак для обуви, волосами в темно-синем костюме в тонкую полоску, сидящего напротив меня на одном из стульев. Я не слышала, как он вошел. Неужели я заснула? Или он просто материализовался из воздуха, как Дракула?

И что, черт возьми, он только что сказал о Деклане?

Сбитая с толку, я повторяю:

— Шпионаж?

— Это другое слово, обозначающее шпиона.

— Ни хрена себе. Ты мне уже не нравишься.

— Я пытался быть кратким, а не снисходительным.

— Ты потерпел неудачу.

Он поджимает губы и хмуро смотрит на меня.

— Возможно, вы хотели бы сесть, чтобы нам было удобнее разговаривать.

Разговаривать. А вот и подвох.

— Мне совершенно комфортно там, где я нахожусь, спасибо.

Он скрещивает ноги, отщипывая несуществующую ворсинку со своего пиджака.

Я его раздражаю. Хорошо.

Как будто я его вообще не прерывала, он продолжает с самого начала.

— Деклан был для нас бесценным активом на протяжении более двадцати лет. Одна из наших самых долговременных инвестиций. Я знаю его как человека безупречной честности, неизменной преданности и, — он усмехается, — хотя его методы иногда бывают грубыми, исключительных способностей.

Деклан — шпион? Это то, что он хочет сказать? Этого не может быть. Мой мозг отказывается принимать это.

Просто смирись с этим. Он ждет, когда ты что-нибудь скажешь.

— Это значит, что этот Деклан хорошо убивает людей.

— Действительно. Он - Леонардо да Винчи среди убийц. Чрезвычайно эффективный, совершенно безжалостный. Также эволюционировал, чтобы убивать без угрызений совести, как крокодил.

За очками в проволочной оправе и отработанными манерами дружелюбного менеджера по рекламе у этого парня взгляд стервятника.

— Так что представьте себе мое удивление, когда я узнал о вас.

— Я уже говорила вам, ребята. Я не знаю никакого Деклана. Но все равно спасибо за еду. Теперь можно мне обратно в клетку?

Он машет рукой, как будто я веду себя нелепо.

— Вы прошли испытание. Нет необходимости продолжать этот фарс.

Сидеть прямо - это борьба, но, в конце концов, я добиваюсь своего.

— Испытание?

— Неужели вы думали, что мы позволим одному из наших самых ценных агентов завести романтические отношения без прохождения процедуры проверки?

— Это риторический вопрос? Потому что у меня есть кое-какие чувства, которыми я могу поделиться с тобой, если это так.

— Ответ - нет. Мы бы этого не сделали. Мы не идем на такой риск. Итак, вас привезли сюда для проверки.

Я ничего не говорю. У меня все еще кружится голова и меня подташнивает, и, возможно, от меня пахнет мочой. Трудно сосредоточиться на том, что говорит этот Костюм, или чего он хочет от меня, потому что недоверчивый хор нестройных голосов «Деклан - шпион?» крутится у меня в голове, как песня на повторе.

Глядя на меня со странным выражением, Костюм признается:

— Я не ожидал, что вы так хорошо себя покажете.

Я понимаю, что его странное выражение лица - это восхищение, и у меня возникает нехорошее предчувствие, к чему он клонит.

— Эм... спасибо?

— Мы бы хотели, чтобы вы работали на нас.

Мне требуется время, чтобы это нелепое заявление проникло в мой пульсирующий череп.

— У меня уже есть работа, но я ценю ваше предложение.

Он хихикает.

— Не как инструктор по йоге. В сборе разведданных.

— Другими словами, шпионаж.

— Правильно.

Чтобы выиграть немного времени, пока мой мозг оправится от этого нового шока, я спрашиваю:

— Кого вы имеете в виду, говоря «мы»?

— Правительство Соединенных Штатов.

— Вы имеете в виду ЦРУ?

— Конкретное подразделение не имеет значения.

— Но я хотела бы знать, на кого я буду работать.

— Вы бы отчитывались перед куратором, который давал бы вам задания. Это все, что вам нужно знать на данный момент.

— Мне по-прежнему придется платить налоги?

— Да.

— Так в чем же плюс?

— Вы бы послужили своей стране.

— Я считаю себя гражданином мультивселенной.

— Я не шучу, мисс Келлер.

— Как и я. Я стала бы плохой инвестицией. Когда инопланетяне приземлятся, я буду в рядах первых, кто добровольно отправится с ними на Марс.

Он делает паузу, чтобы собрать все силы и терпение.

— Я не совсем ясно выражаюсь. Это не предложение. Это приказ.

Я снисходительно улыбаюсь ему.

— Жаль, что ты мне не начальник.

Он мрачнеет.

— Если вы откажетесь, вам сделают инъекцию хлорида калия, которая вызовет остановку сердца в течение семи минут. Это будет фатально. Это также будут мучительные семь минут. Затем мы завернем ваше тело в биоразлагаемый саван, усиленный средством для привлечения акул, и сбросим вас в море. Ваше тело никто никогда не найдет.

— Ух ты. А я-то думала, что мы так хорошо ладим.

— Вы упрямы, как коза. Мне это нравится. Мне также нравится ваш настрой. За двадцать пять лет моей работы тысячи вражеских диверсантов прошли через различные объекты, за которыми я наблюдаю. Девяносто один процент из них предоставляют нам нужную информацию в течение одного дня после прибытия. Еще четыре процента делают это за два дня до того, как сдаются. Вы можете понять, почему я впечатлен.

— А как насчет остальных пяти процентов? — Он лишь улыбается. — Спят на дне морском, да?

— Такое странное выражение для описания чего-то столь невыразимо жестокого. Прежде чем вы примете решение, я бы хотел, чтобы вы имели в виду две вещи. Во-первых, отказ равносилен верной смерти.

— Ты уже упоминал об этом.

— Я подумал, что это достаточно важно, чтобы повторить еще раз. Во-вторых, вы не единственная, на кого это распространяется.

Он на мгновение замолкает, просто чтобы убедиться, что я понимаю, чем он угрожает.

— Вы сказали, что Деклан был одним из ваших лучших агентов.

— И теперь он один из наших лучших агентов, у которого есть слабое место. Вы.

Я могу сказать, что он говорит это вполне серьезно. Если я не буду сотрудничать, Деклан и я умрем.

Гребаные бюрократы.

— О, еще один пункт. Вы положите конец вашим с ним отношениям.

Мой пульс сбивается с ритма. Мои руки становятся липкими. Мой желудок сжимается в ужасный маленький узел. Мы смотрим друг на друга, как мне кажется, очень долго в полной тишине, прерываемой лишь случайным урчанием моего желудка.

Наконец, я говорю:

— А черта лысого тебе не надобно.

— Я не могу допустить, чтобы один из моих лучших агентов отвлекался. Ваши отношения - это обуза.

Я повышаю голос:

— Я не стану ничего заканчивать.

— Вы именно это и сделаете, мисс, и придумаете что-нибудь такое, что не заставит его заподозрить, что у нас был этот разговор. Как вариант, ты много думала, пока сидела взаперти, и поняла, что он тебе не подходит.

Меня охватывает паника. Мне одновременно жарко и холодно, я застыла на месте, но меня сильно трясет. Мой голос тоже дрожит, когда я говорю:

— Он в это не поверит. Он слишком умен, чтобы я могла сделать это убедительно.

— Я абсолютно уверен в вашей способности быть убедительным. В конце концов, на карту поставлена жизнь Деклана. — Он лишь улыбается, говоря это. — И действительно, кажется, что он тебе очень нравится, учитывая, что ты скорее умрешь с голоду в одиночестве в транспортном контейнере, чем признаешься, что когда-либо встречалась с ним. Я так восхищаюсь такой преданностью. Я знаю, что ты сделаешь для нас все от тебя зависящее.

Он встает. Его шаги отдаются тихим шелестом по полу. У двери он останавливается. Я чувствую, что он смотрит на меня в ответ, но не могу оторвать взгляда от пустой тарелки с едой на кофейном столике. Я не могу сосредоточиться. Я едва могу дышать.

Деклан - шпион. Я собираюсь стать шпионкой. И я должна поставить точку в наших с ним отношениях.

И сделать это убедительно.

Или он умрет.

Может быть, я все еще в больнице с этим сгустком у меня в голове, и мне все мерещится.

— Я дам вам немного времени, чтобы вы во всем разобрались. Но с этим нельзя долго тянуть. Лучше всего быстро сорвать пластырь. Я свяжусь с вами, как только все будет сделано. И помните, мисс Келлер, этого разговора не было. Не пытайтесь проявить изобретательность и рассказать ему об этом разговоре каким-нибудь глупым способом, например, написать ему записку. Я узнаю, если вы это сделаете.

Чувствуя себя дурно, я говорю:

— И как ты об этом узнаешь?

— Точно так же, как я узнал имя парнишки, который столкнул вас со ступенек школьного двора, когда вам было четырнадцать, и у вас случился выкидыш. Это моя работа. Добро пожаловать на борт, мисс Келлер.

Дверь распахивается и закрывается.

Он уходит прежде, чем успевает увидеть, как содержимое моего желудка извергается на пол.

38 ДЕКЛАН

Жду ее в другой комнате дальше по коридору от первой. Почти через два часа хождения взад-вперед мне удается убедить себя, что я отпущу ее, когда она меня об этом попросит.

Потому что она попросит меня об этом. Это данность. Ни за что на свете она больше не сможет мне доверять, только не после этого.

Я не могу позволить себе думать о том, через что ей, возможно, пришлось пройти за последние несколько дней. Лишенная пищи и воды, брошенная в холодную, черную камеру без окон, с перспективами угроз неизвестно чем и кем… Я не могу даже думать о том, как Слоан, должно быть, страдала.

Как она, должно быть, ненавидит меня.

Я просто должен сосредоточиться на том, чтобы вытащить ее с этого чертова корабля в целости и сохранности на сушу.

Наконец открывается дверь. Я оборачиваюсь и вижу Слоан, стоящую в открытом дверном проеме. Наши взгляды пересекаются. Мое сердце замирает в груди.

Она босиком. На ней джинсы и красный свитер, оба мятые и в пятнах. Ее волосы растрепаны в беспорядке. Ее лицо бледное и осунувшееся.

У нее затравленный взгляд. Она выглядит так, словно недавно плакала.

Мое сердце снова начинает биться с мучительной силой. Я пересекаю комнату несколькими большими шагами и подхватываю ее на руки. Не говоря ни слова, она зарывается лицом мне в шею, дрожа.

Мы поднимаемся на лифте на летную палубу. Никто из нас не произносит ни слова. Я прохожу по короткому коридору, и мы оказываемся на холодном океанском воздухе.

Я пересекаю летную палубу, направляясь туда, где меня ждет вертолет. Я помогаю ей забраться внутрь, пристегиваю ремни безопасности и надеваю наушники ей на уши.

Она закрывает глаза и подставляет лицо солнцу.

Обратный полет к дому кажется бесконечным. Миля за милей океан простирается под нами, прежде чем, наконец, появляется в поле зрения береговая линия. Я приземляюсь на вертолетную площадку и едва успеваю все выключить, прежде чем снова заключаю ее в свои объятия.

По пути в дом я прохожу мимо выглядящих потрясенными Кирана и Паука.

Киран спрашивает по-гэльски:

— Как поживает малышка?

— Жива, — коротко бросаю я.

Я оставляю их позади, недоумевая. Они не будут спрашивать больше, и я не буду предлагать никакой другой информации. Они думают, что это был один из наших врагов, который попытался забрать ее, прислав своих людей морем. Они думают, что я заключил сделку, чтобы вернуть ее.

Иначе они никогда не смогут этого узнать.

О, какую запутанную паутину мы плетем.

В хозяйской спальне я укладываю Слоан на кровать. Она лежит и смотрит на меня своими затравленными глазами.

Почему она молчит? Почему она ничего не говорит? Как, черт возьми, я допустил, чтобы до этого дошло?

Я сажусь на край кровати рядом с ней и осторожно беру ее холодную руку.

— Ты ранена?

Она молчит так долго, что это пугает меня.

— Они пытались заставить меня говорить о тебе.

Я никогда не слышал, чтобы у нее был такой голос. Слабый. Бесцветный. Побежденный.

— Я знаю, — говорю я, убирая прядь волос с ее лба. — Мне так жаль. Мне многое нужно объяснить.

Хотя я понятия не имею, с чего начать. Может быть, это помогло бы, если бы я знал, что они сказали ей на допросе. Или, может быть, мне для разнообразия стоит перестать беспокоиться о себе.

— Ты хочешь поговорить об этом сейчас? Тебе нужна еда? Должен ли я дать тебе отдохнуть?

— Я не голодна. Однако я устала. И я думаю, было бы лучше, если бы мы вообще не говорили об этом.

Я яростно говорю:

— Если они причинят тебе вред, я убью каждого из них.

Она закрывает глаза и делает медленные вдохи. Затем поворачивает голову к окнам и осторожно вынимает свою ладонь из моей.

Это похоже на удар в грудь.

— Слоан. Малышка. Пожалуйста, поговори со мной.

Она облизывает потрескавшиеся губы. Голосом, в котором звучит тысяча лет жизни, полной страданий она заявляет:

— Прямо сейчас я к этому не готова. Я... я не знаю, кто я такая. В основном устала. Мне действительно нужно поспать.

Весь воздух из моих легких разом выбивают.

— Черт возьми. Мне очень жаль. Я понятия не имел, что они это сделают. Я...

— Остановись.

Я сжимаю челюсти и сижу неподвижно, ожидая. Это одна из самых трудных вещей, которые я когда-либо делал.

После напряженной паузы она открывает глаза и смотрит в потолок. Она решительно говорит:

— За последние несколько дней у меня было время хорошенько все обдумать.

От тона ее голоса у меня внутри все переворачивается.

Она ставит точку.

— Слоан...

— Просто дай мне это понять.

— Я могу все объяснить...

— Тут нечего объяснять. Если мы останемся вместе, я всегда буду мишенью для подобных вещей. Сначала, это была банда MС-13. Теперь это правительство. Кто-то всегда будет пытаться добраться до меня из-за тебя.

— Подожди. Просто расскажи мне, что они тебе сказали.

Она начинает выкрикивать.

— Они угрожали моему отцу, моим братьям и сестрам. И Нат, Деклан. Они угрожали мне жизнью Нат. Я не могу рисковать их безопасностью. И я больше не пройду через что-то подобное. — Слоан останавливается, чтобы перевести дух. — Итак, я собираюсь воспользоваться твоим обещанием, что ты позволишь мне уйти, если я попрошу тебя об этом.

Пол уходит у меня из-под ног. Все мое тело холодеет. Когда я говорю, мой голос хриплый от боли.

— Вот так просто?

— Это похоже на ту цитату из Сунь-цзы, которую ты мне сказал, когда застал меня за просмотром телевизора после твоего трехдневного отсутствия. «Мудрый воин избегает битвы». Я собираюсь пересидеть всю эту битву.

Она поворачивает голову и смотрит мне прямо в глаза. Смотрит на меня пронзительно пристально.

Мое сердце замирает на мгновение. Холод в моем теле тает, затем превращается в кипение.

Это была не та цитата, которую я ей сказал. Я знаю это. Она тоже это знает.

Она пытается мне что-то сказать.

Но мне нужно больше информации, чтобы понять, что это такое. Мне нужно задать ей еще несколько вопросов.

— Куда ты пойдешь? — спрашиваю я.

— Сначала повидаюсь с Нат. После этого вернусь домой, в Тахо. — В ее глазах мелькает смешинка, но лицо остается бесстрастным. — Мне пора остепениться с настоящим парнем, а не с одним из вас, мафиози. Кем-нибудь немного более скучным.

Парень? Скучно? Она ненавидит оба эти слова. Что, черт возьми, происходит?

Она видит мое замешательство. Небрежным движением она обхватывает свое правое запястье большим и указательным пальцами левой руки. Остальные три пальца она растопыривает веером.

Я сразу узнаю этот знак. Это тактический сигнал, который военнослужащие используют для безмолвного общения друг с другом.

Она делает знак врагу.

Когда я смотрю в ее глаза, встречаясь с ней взглядом, она дергает себя за мочку левого уха.

Я собрал все воедино: враг подслушивает.

Потом я вспоминаю, как Грейсон рассказывал мне, что заместитель директора был впечатлен ею, и все становится на свои места.

Этот чертов сукин сын пытался заставить мою женщину отвернуться от меня.

Но он не знает моего льва так, как я. Он не знает, как сильно она ненавидит, когда ей указывают, что делать. Насколько она сильна или бесстрашна. Как невозможно заставить ее подчиниться чьей-то воле.

Она склоняется только по своей воле. Даже тогда она все еще держит меч.

Адреналин разливается по моим венам. Моя умная, смышленая девочка. Мне хочется громко рассмеяться, но это желание пересиливает ярость, которую я испытываю, когда думаю о том, что я собираюсь сделать с этим сукиным сыном.

Только я должен быть осторожен. Я должен был предположить, что у него повсюду есть уши. Может быть, и глаза тоже. Киран провел полную проверку безопасности перед тем, как мы переехали, но я не знаю, делал ли он это каждый день, как следовало бы. За последние несколько дней я был не совсем на высоте своей игры.

Единственное, о чем я мог думать, была Слоан.

Подыгрывая, я торжественно говорю:

— Если это то, чего ты действительно хочешь.

Когда Слоан медленно, с облегчением выдыхает, я знаю, что она может сказать, что я ее понял. Она говорит:

— Так и есть.

— Хорошо. Я все устрою.

Я встаю, наклоняюсь и целую ее в щеку, затем хрипло шепчу ей на ухо:

— Я обожаю тебя.

Я выхожу из комнаты, не оглядываясь. Захожу в свой кабинет, запираю дверь и достаю маленький радиочастотный детектор из нижнего ящика своего стола. Я не торопливо начинаю сканировать комнату в поисках жучков. Когда я убеждаюсь, что в комнате нет прослушки, достаю из кармана свой сотовый телефон и набираю номер, который запомнил.

Когда на линии отвечают, я говорю:

— Привет, Казимир. Это Деклан. У меня есть к тебе предложение.

39 СЛОАН

Проходят почти сутки, прежде чем я снова встречаюсь с Декланом.

А пока я высыпаюсь. Принимаю душ. Одеваюсь. Я ем еду, которую доставляет Киран. Мы не разговариваем друг с другом, я просто открываю дверь на его стук и наблюдаю, как он ставит поднос на кофейный столик. Затем Киран уходит, не встречаясь со мной взглядом.

Я понятия не имею, что происходит, за исключением того, что Деклан заботится обо всем, о чем нужно позаботиться. Я знаю, что сообщение, которое пыталась передать, было получено и понято правильно.

Если бы это было не так, он никогда бы не согласился отпустить меня так быстро. Была бы драка, долгая и громкая.

Потому что он такой же упрямый, как и я, этот красивый ублюдок.

Утром второго дня он появляется в дверях спальни после легкого стука. Облаченный в свой привычный черный костюм от Armani, Деклан выглядит мрачным и таким красивым, что это причиняет боль.

— Самолет в Нью-Йорк вылетает через девяносто минут. Нам нужно уехать отсюда в течение пятнадцати минут.

— Я готова. Я собрала сумку. Надеюсь, ты не против, что я забираю кое-что из одежды, которую ты мне купил. Я оставила все украшения.

Его глаза вспыхивают. Они снова вспыхивают, когда я заправляю прядь волос за ухо, и бриллиантовый браслет, который он мне подарил, сверкает у меня на запястье. Я улыбаюсь и опускаю рукав свитера, чтобы скрыть его.

— Все в порядке, — говорит Деклан спокойным голосом. — Может, пойдем?

— Давай.

Понятия не имею, для кого мы разыгрываем эту вежливую пантомиму, или черноволосый мужчина, говорящий мне, что он узнает, если я расскажу Деклану о нашем разговоре, был всего лишь пустой угрозой. Но у каждой игры есть свои правила. Я уверена, что в шпионских играх есть много таких, которые предполагают скрытое наблюдение. Лучше сыграть свою роль до конца, чем быть застигнутым врасплох.

Мы садимся на вертолет и летим к частному терминалу в аэропорту. Самолет Деклана ждет на взлетной полосе, двигатели уже запущены. Он переводит меня от одного к другому с бесстрастной деловитостью, как будто доставляет посылку для подпольных СМИ.

У подножия трапа своего самолета он официально целует меня в обе щеки.

— До свидания, Слоан.

Затем поворачивается и уходит, даже не взглянув на меня.

Притворяясь, что его хладнокровие мне не вредит, хотя это и уловка, я поднимаюсь по трапу и сажусь в одно из больших капитанских кресел впереди, рядом с камбузом. На столике между стульями лежит книга.

«Пророк» Халиля Джебрана. Одна из страниц в ней с загнутыми уголками. Когда я обращаюсь к нужному месту, выделяется один отрывок.

«Любовь не осознает своей глубины до часа разлуки».

У меня перехватывает горло, я шепчу:

— Я тоже, гангстер. Я тоже.

Дверь кабины закрывается. Самолет набирает высоту. Я пристегиваю поясной ремень, закрываю глаза и делаю боксерское дыхание, пока не понимаю, что этот дерьмовый трюк никогда для меня не работает.

Потом я совершаю набег на шкафчик с выпивкой на камбузе и выпиваю бутылку шампанского за пятьсот долларов, потому что уже скучаю по Деклану.

40 НАТ

Kейдж отказался отпустить меня в «Ла Гуардиа», чтобы забрать Слоан. Он тоже не пошел бы. Он сказал, что это слишком опасно. Сказал, что сейчас все слишком нестабильно, и пока все не уляжется, я не уйду из его поля зрения.

Я, конечно, сопротивлялась. Сказала, что она моя лучшая подруга. Я нужна ей.

Кейдж сказал, что единственное, что нужно Слоан, - это контейнер, достаточно большой, чтобы вместить все разбитые сердца, которые она собирает.

Потом я поняла, что это может быть ловушка. За последние несколько недель Деклан уже прикончил всех остальных боссов мафии в Штатах. Вытащить Кейджа на открытое место было бы идеальным способом избавиться от последнего препятствия.

Я согласилась не ехать только из-за этого. Потому что мысль о потере Кейджа так же ужасает меня, как мысль о потере Слоан.

В конце концов, ему пришлось удалить видеозапись ее похищения с парковки. Я смотрела ее так много раз, что могу поклясться, что мои слезные протоки почти износились.

К тому времени, когда звонит водитель Кейджа и сообщает, что он едет из аэропорта со Слоан, у меня начинается приступ паники.

— Он сказал, сколько это займет времени? — требую я ответа у Кейджа, заламывая руки и расхаживая взад-вперед перед большим креслом в его офисе.

— Успокойся, детка, — мягко говорит он, наблюдая за мной своими проницательными темными глазами, которые никогда ничего не упускают.

— Иди, сядь ко мне на колени.

— Я не могу сидеть. Я схожу с ума. Что, если она ранена?

— Она не пострадала.

— Но откуда ты знаешь?

— Потому что ее нельзя сломить, как арахис из пенопласта.

— Или твое эго.

Его глаза разгораются.

— Ты что мне дерзишь?

— Не делай вид, что тебе это не нравится.

Хриплым голосом он говорит:

— Иди сюда, и позволь мне показать тебе, насколько сильно мне это нравится.

Вздохнув, я поворачиваюсь и иду в другую сторону.

— Позже. Извини. Я слишком рассеяна. Это самый долгий период, когда я не разговаривала с ней с тех пор, как мне было пять лет, и я чувствую, что у меня не хватает конечности. Когда мы разговаривали по телефону, ее голос звучал нормально — как обычно, — но мне кажется, что это было миллион лет назад. А что, если это было притворство? Что, если он заставлял ее казаться счастливой? Что если...

Кейдж протягивает руку, усаживает меня к себе на колени и обхватывает рукой мой подбородок. Глядя мне в глаза, он говорит:

— С ней все в порядке, детка.

Он крепко целует меня. Я мгновенно расслабляюсь, тая в его твердом теле, наслаждаясь ощущением его рта.

— Лучше? — шепчет он, когда мы отрываемся, чтобы сделать вдох.

Я прячу лицо у него в шее.

— Лучше. Если он причинит ей боль, будь, пожалуйста, так любезен прикончи его.

Кейдж выдыхает.

— Я вижу, что здесь не будет мира, если я не положу ему начала.

На его столе звонит сотовый телефон. Мое сердце начинает бешено колотиться. Я спрыгиваю с его колен и смотрю на телефон, прижав руки по обе стороны от лица и прикусив губу.

Качая головой, Кейдж разворачивает стул и тянется за ним. Он отвечает, ничего не говоря, что довольно странно с его стороны, затем мгновение слушает. Потом он вешает трубку и смотрит на меня.

— Она уже поднимается.

Издаю негромкий звук радости и ужаса и выбегаю из комнаты на лестничную площадку лифта.

Перед входной дверью находится ряд лифтов. Мы находимся на верхнем этаже высотного здания.

Моджо, растянувшийся на полу гостиной, поднимает голову и смотрит на меня. Он гавкает в знак солидарности, а затем быстро снова засыпает.

Я задерживаю дыхание, когда лифт замедляет ход и останавливается. Двери раздвигаются, и вот она.

Выглядит так, словно возвращается с ретрита по йоге в аду.

Дело не в ее наряде, который представляет собой красивый кремовый кашемировый свитер, дизайнерские узкие джинсы и заоблачно высокие каблуки, и не в ее лице, которое такое же красивое, как всегда. Хотя, может быть, и тоньше.

Все дело в ее глазах.

Ее обычно ясные зеленые глаза — ее обычно сухие ясные зеленые глаза — наполняются какой-то странной водянистой субстанцией, которую, если бы я не знала ее лучше, приняла бы за слезы.

Мое сердце подпрыгивает.

— Слоан? — нерешительно спрашиваю ее я.

Ее лицо морщится. Она роняет сумку, которую несет, затем икает и громко говорит:

— Как ты, черт возьми, поживаешь, сестренка? — и обнимает меня.

Я чувствую запах алкоголя, и меня переполняет облегчение.

Она всего лишь пьяна, а не плачет. Плакать означало бы, что это конец света.

Я выпаливаю:

— Я в порядке, я так волновалась, я не могу поверить, что этот ублюдок забрал тебя, Кейдж убьет его, если он причинил тебе боль, о боже, я так сильно по тебе скучала, ты в порядке?

— Отлично. Великолепно, детка, просто великолепно.

Она смеется. Ее смех звучит безумно.

Я отстраняюсь и держу Слоан на расстоянии вытянутой руки. Изучая выражение ее лица, я говорю:

— У меня от тебя мурашки по коже.

— Девочка, — икает она, — это взаимно.

Снова обезумев, я оглядываю ее с головы до ног.

— Слоан, поговори со мной! Ты ранена?

Она энергично кивает.

— Такое ощущение, что с меня содрали всю кожу, и бросили в кипящую воду, и там тоже есть провод под напряжением, так что меня бьет током, пока я варюсь заживо. Нет. Нет, нет, дело не в этом. Такое чувство, будто меня душат, поджаривают на раскаленных углях и сбрасывают с очень высокого здания, и все это одновременно.Это ужасно. Это хуже всего! Как, черт возьми, ты с этим справляешься?

Теперь я в полном замешательстве.

— Справляюсь с чем, милая? О чем, черт возьми, ты говоришь?

Из-за моей спины Кейдж говорит:

— Мне кажется, она пытается сказать тебе о том, что влюблена.

Мы обе смотрим на него. Потом мы смотрим друг на друга. Затем Слоан устало произносит:

— О, черт.

Я кричу:

— Да не может быть! Ты влюблена в своего похитителя? — Она кривляется. — Я имею в виду... может быть? Откуда ты знаешь, действительно ли это любовь?

Кейдж складывает руки на груди.

— Это любовь только в том случае, если ты готов умереть за того, кого любишь.

Ее стон слабый, жалкий и даже более тревожный, чем почти-попытка-не-разрыдаться.

— О, нет. Слоан, у тебя нет к нему чувств. Такое иногда случается с теми людьми, которых похищали. У них появляется симпатия к своим похитителям. Это называется Стокгольмский синдром, и это… Почему ты смеешься?

— Долгая история. Кто-нибудь, пожалуйста, может принести мне выпить? Я думаю, что хотела бы провести следующие несколько дней в состоянии комы.

Она проходит мимо меня в гостиную и бросается лицом вниз на диван. Я беспомощно смотрю на Кейджа, который почему-то не кажется удивленным таким поворотом событий.

— Лучше присмотри за ней, — говорит он, дернув подбородком в ее сторону. — Я принесу вам, девочки, немного виски. Похоже, тебе тоже не помешало бы выпить.

Кейдж целует меня в лоб, затем неспешной походкой направляется на кухню. Я спешу к Слоан, опускаюсь рядом с ней на колени на пол рядом с диваном и глажу ее по волосам.

Слоан поворачивает голову и смотрит на меня, а затем шмыгает носом.

— Знаешь, что самое худшее?

— Что?

— Он мне нравится. Он умен. И забавный. О боже, это сухое чувство юмора. Оно точь-в-точь как у меня! И он такой же упрямый, как и я. Еще больше. Ты не поверишь, насколько этот человек упрям. Он практически мул. — Ее лицо снова морщится. Она хнычет. — Как один из тех мулов, на которых они возят туристов на дно Гранд-Каньона.

Я не уверена, что происходит, но Слоан ни за что не влюбится в своего похитителя. Она не влюбляется. Это просто не то, что она делает. И не с ним.

Интересно, это что-то вроде декомпрессии, которая происходит после травмирующего события? Я понятия не имею, что сказать, поэтому просто издаю успокаивающий звук и продолжаю гладить ее по волосам.

Она переворачивается на спину и закрывает глаза рукой.

— И от него хорошо пахнет. То есть, когда он не курит. И он щедр. Боже, ты бы видела эти украшения! Вот, взгляни на это.

Слоан протягивает мне руку, демонстрируя браслет с крупным бриллиантом, который я бы не стала надевать на улице из страха, что меня ограбят.

— Он купил тебе это?

— Да. И одежду. Так много одежды. Нижнее белье La Perla. Кашемировые свитера всех цветов. Джинсы за тринадцать сотен долларов, черт возьми. Кто делает это для своего пленника? И он защитил меня от MС-13! Он спас мне жизнь! — Она издает стон. — И когда я попала в больницу...

— В больницу? — Повторяю встревоженно. Она игнорирует мой вопрос.

— ... он остался со мной и рассказал мне сказку на ночь, и хотя он сказал, что я похожа на верблюда, на самом деле он не это имел в виду. И когда медсестра сказала, что я беременна...

— Беременна?

— ... он позвонил Ставросу, чтобы тот приехал за мной. Он не хотел, но он сделал это, потому что думал, что Ставрос был отцом ребенка, и это было правильно, но когда он узнал, что Ставрос не был отцом ребенка, он снова похитил меня!

Я кричу:

— Кто отец этого ребенка?

Она игнорирует этот вопрос и продолжает безостановочно перечислять положительные качества Деклана, пока не исчерпывает себя — это занимает некоторое время — и не замолкает.

Я сижу ошеломленная.

Многое произошло с тех пор, как ее похитили.

И, совершенно очевидно, она занималась сексом с Декланом. Эмоциональным сексом.

Такого, какого у нее никогда не было.

— Срань господня, — тихо говорю я. — Ты влюблена в него.

После минутного раздумья Слоан становится совершенно спокойной.

— Да. Какой ужас. У вас случайно в доме не завалялось цианида? Если это то, на что похожа любовь, я бы хотела немедленно лишить себя жизни.

Я отмахиваюсь от этого заявления, потому что она всего лишь драматизирует, а драма - это ее второе имя.

— Но, если ты влюблена в него… почему ты здесь?

Ее молчание кажется странно напряженным.

— Что сказал тебе Кейдж?

— Только то, что Деклан позвонил и сказал, что вернет тебя обратно. Я была слишком расстроена, чтобы вдаваться в подробности. Почему ты спрашиваешь?

Она резко садится и смотрит на меня.

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, верно?

Я моргаю.

— Ладно, теперь ты действительно начинаешь выводить меня из себя.

Она берет мои руки и сжимает их.

— Просто послушай секунду.

Она делает глубокий вдох, медленно выдыхает, закрывает глаза.

— Эта штука...

Она замолкает, чтобы икнуть, затем начинает сначала.

— Все, что происходит между мной и Декланом, очень сложно. У него сложная жизнь.

Я сухо говорю:

— И это ты мне рассказываешь. Любить преступника - это не совсем прогулка по парку. Количество выстрелов, к которым тебе придется привыкнуть, просто до смешного огромно.

Слоан открывает глаза и бросает на меня очень странный взгляд. Такого я никогда раньше не видела, как будто она пытается решить, что сказать.

Или чего не следует говорить.

— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала, что ты моя лучшая подруга, и я люблю тебя. Никто и ничто никогда не встанет между нами.

Я морщу лоб.

— Это из-за ребенка?

— Нет никакого ребенка.

— Ты не беременна?

— Нет.

— Меня это немного смущает.

— Я здесь, потому что Деклану нужно было уладить кое-какие дела, и мне было небезопасно находиться рядом с ним, пока он это делал.

С чувством глубокого удивления я понимаю, о чем она говорит.

— Но он посчитал, что с Кейджем ты будешь в большей безопасности?

— Да. Ну, вроде того. — Слоан поморщилась. — Как я уже сказала, все сложно.

— Так что не усложняй все для меня еще больше.

Она медленно выдыхает, затем с сожалением бормочет:

— Я не могу.

Теперь я в еще большем замешательстве.

— Он поставил тебе ультиматум? Как будто это был он, или я, или что-то в этом роде?

— Нет. Он сказал, что никогда не заставит меня выбирать.

Она опускает взгляд на наши руки. Ее голос смягчается.

— Но он подумал, что ты могла бы.

Я решительно заявляю:

— Ни за что.

Когда она поднимает на меня взгляд, я настаиваю:

— Ни за что, черт возьми, Слоан. Мне все равно, даже если ты сосешь член Гитлера, ты всегда будешь моей лучшей подругой.

После недолгого молчания она опускает голову на наши сцепленные ладони и заливается смехом.

Я скорчиваю рожицу.

— Я рада, что хоть один из нас считает ситуацию забавной.

Слоан поднимает голову и улыбается мне.

— Если бы я не смеялась, детка, мне пришлось бы застрелиться.

Кейдж возвращается из кухни с двумя стаканами виски. Когда он протягивает их нам, я спрашиваю:

— Дорогой, что сказал тебе Деклан, когда звонил, о том, почему он возвращает Слоан?

Он отвечает без колебаний.

— Что ему нужно было уладить какие-то дела, и ей было небезопасно находиться рядом.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше?

— Ты уже лезла на стены от беспокойства. Я не собирался ничего к этому добавлять.

Я бросаю взгляд на Слоан, которая выглядит странно виноватой, затем снова на Кейджа.

— Что еще он сказал такого, чего ты мне не сказал?

Он складывает руки на своей массивной груди и говорит неодобрительным тоном:

— Что твоя подружка из пенопластового арахиса - любовь всей его жизни.

У меня отвисает челюсть.

— Подожди. Вы, ребята, теперь друзья?

— Нет. Но он оказал мне огромную услугу, так что мы договорились о перемирии на некоторое время.

— Что? — Я вскакиваю на ноги, роняя стакан с виски. — Ты больше не в состоянии войны?

— В данный момент нет. Посмотрим, как долго это продлится.

Бросив мрачный взгляд в сторону Слоан, он говорит:

— Он хитрый, этот ирландский засранец. У него много трюков в рукаве.

Улыбка, которая приподнимает губы Слоан, легкая и загадочная.

Ошеломленная, я перевожу взгляд с одной на другого.

— У вас, ребята, есть от меня секреты!

Кейдж притягивает меня в свои объятия.

— У меня нет от тебя секретов, детка. Если хочешь, чтобы я в точности передал тебе, что он сказал, я повторю это слово в слово.

— Ты чертовски прав, что сделаешь это, — решительно говорю я, обвивая руками его шею. Даже когда я злюсь на Кейджа, он неотразим.

Он целует меня нежно, но поцелуй быстро переходит в страстную фазу. Я встаю на цыпочки, чтобы подойти ближе. Кейдж наклоняется и обхватывает мою задницу большими руками, притягивая меня к своей промежности. Рычание удовольствия вырывается из его груди.

Слоан сухо говорит:

— Я все еще здесь, детки. На случай, если вы не заметили.

Я отрываюсь от Кейджа, ухмыляясь, и смотрю на нее.

— Это напомнило мне кое-что. О том, как подобрать румяна под цвет платья вашей подружки невесты?

У Слоан отвисает челюсть. Ее глаза расширяются.

— Ты выходишь замуж?

Кейдж хмурится.

— Ты не заметила камень? Я же говорил тебе, что он слишком маленький, детка.

— В нем десять карат, милый. Еще немного, и мне понадобился бы бандаж на запястье.

Слоан поднимается с дивана, хватает меня за руку и изумленно смотрит на мое обручальное кольцо из платины с бриллиантами. Она громко говорит:

— Я думала, это гребаное кольцо коктейльное!

— Вот именно, — говорит Кейдж, ощетиниваясь. — Я куплю тебе кое-что покрупнее.

Слоан все еще в шоке смотрит на мою руку. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Кстати, о сложностях... мой «плюс один» на свадьбу может создать небольшую проблему для остальных ваших гостей.

— Не волнуйся. Мы заставим всех проверить оружие у двери.

Глаза Слоан сияют.

— Я люблю тебя, сестренка.

— Я тоже люблю тебя. А теперь давай присядем. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все, что произошло с тех пор, как тебя не было, включая то, что, черт возьми, происходит с твоим ребенком.

Кейдж громко говорит:

— Детка? Какой ребенок?

Слоан и я смотрим друг на друга и улыбаемся.

41 СЛОАН

Проходит неделя. Я ничего не слышу от Деклана. Я стараюсь не беспокоиться о нем, но терплю сокрушительную неудачу. Тем временем, Нат и я похожи на пару девушек из женского общества, которые допоздна смотрят фильмы, пьют вино и помешаны на парнях.

За исключением того, что наши парни - опасные взрослые мужчины, которые зарабатывают на жизнь тем, что проворачивают далеко не самые хорошие дела.

На восьмой день я смотрю десятичасовые новости по телевизору в гостевой спальне, когда показывают репортаж о внезапной смерти заместителя директора ФБР. Всего в сорок восемь лет он скончался от смертельного сердечного приступа в своем доме в Вирджинии.

Они нашли его в постели. Его домработница сказала, будто ей показалось, что он решил поспать подольше, и оставила его одного, когда пришла утром убираться.

На экране изображен черноволосый мужчина, который предложил мне работу шпионки.

Я резко сажусь в постели, расплескивая вино по одеялу.

Я знаю, что это дело рук Деклана. Я просто не знаю как.

Десять минут спустя Кейдж стучит в дверь моей спальни.

— Ты не спишь?

Надев одну из ночных рубашек Натали, я рывком открываю дверь и смотрю на него.

— Звонил твой парень. Он хочет, чтобы ты была готова к отъезду через тридцать минут. Я сказал ему подождать до утра, но он сказал, что не может так долго ждать.

Мое сердце бьется так сильно, что мне приходится прижать руку к груди.

— Я буду готова. Он придет сюда?

— Невероятно, но да.

— Почему это невероятно?

Кейдж просто смотрит на меня.

— О. Ты мог бы убить его.

— Верно мыслишь.

— Но ты этого не сделаешь.

— Нет, не сделаю.

Мгновение мы смотрим друг на друга, пока я не говорю:

— Спасибо.

Он раздраженно выдыхает.

— Ты хоть представляешь, что со мной случится, если я причиню ему вред сейчас.

— Да. Нат лишила бы тебя яиц хирургическим путем.

— Правильно. — Кейдж замолкает. Его темные глаза становятся еще темнее. — Но мои люди придерживаются других стандартов.

— Понятно. Честно говоря, я думаю, он разочаровался бы в тебе, если бы все было слишком просто.

Кейдж задумчиво кивает.

— Передай ему, что я сказал, что хотел бы знать, откуда у него информация, которую он мне дал.

— Какую информацию?

— Что ФБР собирало на меня досье за последние двенадцать лет с целью посадить меня в тюрьму. Он прислал мне все. Очевидно, они были чертовски близки. Но каким-то образом вся эта информация теперь исчезла. Стерта начисто, как будто его никогда и не существовало. — Кейдж сверлит меня взглядом своих темных глаз. — Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Нет, — говорю я без колебаний, не дрогнув под его проницательным взглядом. — Я ничего об этом не знаю.

Через мгновение Кейдж сухо произносит:

— И даже если бы ты знала, ты бы мне не сказала.

Я мягко говорю:

— Это не из-за неуважения к тебе.

— Я знаю причину. И я должен признать, я не думал, что в тебе это есть.

— Ты и я, у нас с тобой это общее.

Кейдж улыбается, качая головой.

— Хорошо. Собери свои вещи и попрощайся с Нат.

Когда он поворачивается, чтобы уйти, я спрашиваю:

— Кейдж?

Он оборачивается, ожидая вопроса.

— Как ты можешь быть уверен, что вся информация о тебе сейчас исчезла?

Его улыбка слабая, настолько слабая, что ее почти трудно различить.

— Твой ирландец не единственный, у кого есть контакты в бюро.

Он знает кого-то, кто работает в ФБР? Вот черт. Что это значит? Знает ли он, что Деклан шпион?

Паника заставляет мое сердце биться как гром среди ясного неба. Трудно сохранять совершенно нейтральное выражение лица, но, думаю, мне это удается.

Улыбка Кейджа становится шире.

— Когда я сказал ему это, на другом конце провода повисла странная пауза. Вероятно, у него было такое же выражение лица, как у тебя сейчас.

Я жду, пока он скроется из виду, прежде чем привалиться к стене.

Внизу, в гараже здания, Нат и я стоим рядом друг с другом, держась за руки, позади шеренги вооруженных русских. Кейдж стоит перед своими людьми, скрестив руки на груди.

Когда подъезжает большой черный Эскалейд, мужчины поднимают винтовки и направляют их на машину.

Представив Деклана, умирающего под градом пуль прямо у меня на глазах, я подавляю вздох и крепче сжимаю руку Нат.

Внедорожник останавливается. Деклан открывает водительскую дверь и выходит. Он встречается со мной взглядом своих прелестных глаз. Голод в них ощутим.

Рядом со мной Нат бормочет:

— Ого. У него такие голубые глаза.

Кейдж бросает на нее кислый взгляд через плечо.

Деклан медленно обходит внедорожник спереди, поправляя галстук и облизывая губы, когда смотрит прямо на меня, игнорируя всех остальных и их оружие.

— Этого достаточно, — приказывает Кейдж.

Деклан останавливается. Двое мужчин мгновение оценивают друг друга. Люди Кейджа неугомонны, пальцы на спусковых крючках, так и чешутся нажать. Напряжение в воздухе настолько велико, что мне хочется кричать. Рука Нат в моей дрожит.

Только Деклан и Кейдж сохраняют спокойствие.

Поддерживая зрительный контакт с Кейджем, Деклан говорит:

— Попрощайся со своей подругой, детка.

Его голос ровный и невозмутимый, но я слышу в нем потребность. Его потребность ощущается, как гелий – нечто жизнерадостное и переполняющее.

Нат и я заключаем друг друга в крепкие объятия.

Она шепчет мне на ухо:

— Святая корова, он силен, как бык.

— Расскажи-ка мне об этом подробнее.

— Ты уверена, что это то, чего ты хочешь?

— Уверена больше, чем когда-либо в чем-либо.

— Потому что единственный раз, когда я с ним разговаривала, он угрожал подбросить твое изуродованное тело к нашему порогу.

— Он единственный человек, которого я когда-либо встречала, который более драматичен, чем я. Но на самом деле он кошечка. Обещаю.

Она вздыхает.

— Позвони мне, как только устроишься.

— Так и сделаю. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Я сжимаю Нат в последний раз, затем отпускаю и поворачиваюсь к Кейджу.

— Позаботься о ней ради меня.

— Ты знаешь, что я так и сделаю.

— И спасибо тебе.

Он оглядывается на Деклана, и в его голосе появляются мрачные нотки.

— Пока не благодари меня. Это еще не конец.

Нат мягко предупреждает:

— Милый.

Я целую Деклана в шершавую щеку и стараюсь не улыбаться. Деклан открывает мне пассажирскую дверь, и я запрыгиваю внутрь.

— Пристегнись, — хрипло говорит он, не сводя с меня глаз.

Я тоже скучала по тебе.

Мы покидаем место без единого выстрела. Я наблюдаю за удаляющимися Нат и Кейджем в боковое зеркало и задаюсь вопросом, как закончится эта история о друзьях, влюбленных и врагах, и никто из нас в конечном итоге не пострадает.

Честно говоря, я не думаю, что это возможно.

В такой запутанной истории, как наша, в конце всегда кто-то умирает.

42 ДЕКЛАН

По дороге в аэропорт никто из нас не произносит ни слова. Я наблюдаю за Слоан краем глаза, когда она смотрит в окно на проплывающие мимо городские огни, но я не настаиваю на разговоре. Она погружена в свои мысли, пытается все распутать. Я знаю, что лучше не перебивать ее.

Как только мы оказываемся в салоне моего самолета, я притягиваю Слоан к себе и крепко целую.

В ответ она издает тихий звук облегчения и прижимается ко мне, как будто у нее подкашиваются колени.

Я запускаю руку в ее волосы. Она цепляется за мои плечи. Мы целуемся в горячем отчаянии, пока не опускается трап и дверь кабины не закрывается. Затем Слоан открывает глаза и пристально смотрит на меня.

Хриплым голосом она говорит:

— Значит, ты шпион правительства США.

— Нет. Я шпион ирландского правительства.

Ей требуется мгновение, чтобы переварить это, медленно моргая от удивления.

— Двойной агент?

— Скорее агент-фрилансер. Никто не знает, что я на самом деле задумал.

После изумленной паузы она медленно выдыхает, качая головой.

— Это многое объясняет.

— Значит, все улажено.

— Что все?

— Мы собираемся пожениться.

Через мгновение Слоан прячет лицо у меня на груди и заливается смехом.

Я глажу ее по волосам и улыбаюсь.

— Куда бы нам поехать в наш медовый месяц?

— Где здесь ближайший сумасшедший дом?

— Я говорю серьезно.

— Я тоже.

Я твердо говорю:

— Это не обсуждается.

— Ты понятия не имеешь, как устроены женщины, не так ли?

— Ты не типичная женщина.

— Вероятность того, что мы поженимся, равна нулю.

— А что, ты хочешь ухаживаний в течение трех лет, за которыми последуют пышное белое свадебное платье и белый забор из штакетника?

— Черт возьми, нет.

— Я так и думал. Все улажено.

— Деклан!

— Хватит и одной ночи, женщина. Ты можешь наорать на меня за это позже.

Когда она остается напряженной и сопротивляющейся в моих объятиях, я мягко добавляю:

— Пожалуйста.

— О, ты зол.

— Ты даже не представляешь насколько.

Она сухо говорит:

— Думаю, у меня есть подсказка.

Я снова целую Слоан, на этот раз еще крепче.

Это не высота, которая заставляет меня чувствовать, что я лечу, потому что мы еще даже не поднялись в воздух.

43 СЛОАН

Когда мы возвращаемся в пляжный домик на Мартас-Винъярд, уже очень поздно. Или очень рано, в зависимости от того, как вы на это смотрите. Паук и Киран стоят у главных ворот с винтовками в руках.

Я слегка машу им рукой. Паук улыбается и приподнимает подбородок. Киран, ухмыляясь, весело отдает мне честь.

— Кажется, у них хорошее настроение, — замечаю я, когда мы проезжаем через ворота.

Деклан говорит:

— Все потому, что их бесстрашный лидер вернулся.

— Оу. Должно быть, тебе приятно иметь таких преданных людей.

Его голос становится сухим.

— Я говорил не о себе.

С этими словами я расплываюсь в улыбке.

Мы паркуемся на круговой подъездной дорожке. Перед входом в дом ждут еще десять вооруженных людей. Один из них открывает пассажирскую дверь еще до того, как Деклан встает с водительского сиденья, и помогает мне выйти из машины.

Я узнаю его. Он был одним из мужчин на кухне в ту ночь, когда я чуть не отрезала себе мизинец, чтобы спасти Паука.

Склонив голову, он говорит что-то по-гэльски.

Я спрашиваю Деклана, что это было, как только мы оказываемся внутри.

Его улыбка удивленная.

— Грубо говоря, что-то типа «добро пожаловать домой, моя королева».

— Серьезно? Как фантастично. Ты можешь сказать всем парням, чтобы они называли меня так?

— Нет.

— Отлично. Я попрошу Кирана рассказать им за меня.

Деклан хихикает, затем берет меня за руку и тянет за собой, направляясь в хозяйскую спальню. Просто чтобы подразнить его, я зеваю.

— Я думаю, что приму хорошую долгую ванну перед сном.

— Ты можешь принять ее после.

Я невинно спрашиваю:

— После чего?

Деклан бросает на меня испепеляющий взгляд.

— После того, как я покажу тебе, почему ты хочешь стать моей женой.

Распахнув дверь спальни, он втаскивает меня внутрь, затем пинком захлопывает за собой дверь. Он не утруждает себя никакими другими объяснениями, просто хватает меня и крепко целует.

Я отстраняюсь, задыхаясь от смеха.

— Кто-нибудь скучал по мне?

Обхватив мою голову руками, он хрипло говорит:

— Да. По тебе, и твоему умному ротику, и твоей идеальной заднице. Я чуть не сошел с ума, черт возьми. Я больше никогда не хочу разлучаться с тобой так надолго.

Мое сердце колотится от счастья. Я смотрю в его прекрасные голубые глаза, полные обожания, и не могу сдержать глупой улыбки, которая появляется на моем лице.

— Думаю, это можно устроить... сэр.

Деклан прикрывает веки. На его челюсти напрягается мускул. Он облизывает губы, затем снова целует меня, держа мою голову, когда я обвиваю руками его талию. Деклан жадно впивается мне в губы, издавая горловой звук удовольствия.

Когда поцелуй заканчивается, мы оба прерывисто дышим.

— У меня есть для тебя подарок за возвращение домой, — шепчет он.

— О, хорошо. Сколько в нем карат?

Он приподнимает бровь.

— Сколько карат ты хочешь?

— Я говорила не о кольце. Помимо колец, есть множество других украшений. — Я мило улыбаюсь. — Как диадемы, например. Видел ту, что герцогиня Кембриджская надела на свою свадьбу с принцем Уильямом?

Он пытается не улыбаться, но ему это не удается.

— Ага.

— Вот такую же. Только больше.

— Итак, корона.

— Теперь ты понимаешь картину.

— С той секунды, как я увидел тебя, я понял, что ты требовательна к себе. Иди сюда.

Снова взяв меня за руку, Деклан подводит меня к кровати. Затем он молча встает, наблюдая за выражением моего лица, пока я рассматриваю аккуратно разложенный дисплей на шелковом пододеяльнике.

Волна жара разливается по моей груди, и я тихо говорю:

— Неплохая коллекция.

Он медленно проводит рукой вверх по моей спине и сжимает затылок. Наклонившись к моему уху, он говорит:

— Выбери то, что любишь.

Мои соски напрягаются. У меня пересыхает во рту. Между моих ног расцветает пульсация жара, такая же, как та, что согревает верхнюю часть моего тела. О боже. Я сейчас упаду в обморок.

Однако я не хочу пропустить все самое интересное, поэтому заставляю себя медленно дышать, осматривая кнуты, флоггеры, хлысты и лопатки, расставленные в ряд от одного края матраса до другого.

Я показываю на один из них, обтянутый красно-черной кожей, с плетеной ручкой и длинными кожаными кисточками, свисающими с конца.

Массируя мою шею, Деклан издает тихий звук одобрения.

— Этот мне тоже нравится. Раздевайся.

Деклан отступает назад, складывает руки на груди и пристально смотрит на меня.

Выжидает.

Святые сыр и рис, этот мужчина знает, как правильно приветствовать девушку дома.

Я снимаю пальто и позволяю ему упасть на пол. Трясущимися руками я расстегиваю блузку. Это белое шелковое платье с длинными рукавами, которое я привезла с собой в Нью-Йорк, когда впервые поехала навестить Нат, а кажется, что это было целую жизнь назад. Вся моя одежда была упакована в багажник Бентли, из которого меня похитили, и Нат хранила ее для меня у них дома.

Я делаю мысленную заметку позже спросить Деклана, что случилось с розовой юбкой из тюля от Бетси Джонсон, которая была на мне в тот вечер, затем выкидываю из головы все мысли и снимаю блузку с плеч.

Мой лифчик падает вслед за ней прямо на пол.

Деклан смотрит на меня жадными глазами, пока я расстегиваю ширинку на джинсах и тяну молнию вниз. Облизывая губы, он наблюдает, как я снимаю джинсы. Когда я снимаю трусики и отбрасываю их в сторону, он долгое время ничего не делает, только смотрит на мое обнаженное тело.

Затем Деклан мучительно медленно обходит меня по кругу.

Сзади он убирает волосы с моей шеи. Деклан целует меня в затылок, затем двигается губами к моей шее сбоку и нежно прикусывает меня там, скользя другой рукой по моей груди и вниз между ног.

Стоя позади меня, он горячо рычит мне в ухо:

— Это принадлежит мне. Повтори.

Большой ладонью он накрывает мое лоно и сжимает.

Тяжело дыша в предвкушении, я шепчу:

— Оно твое.

За свое упущение я получаю легкий шлепок между ног.

Я подскакиваю и выпаливаю:

— Оно ваше, сэр.

— Да, детка. Мое. И это.

Деклан скользит рукой вверх по моему животу к левой груди, которую тоже сжимает, затем к правой, поглаживает большими пальцами мои соски, пока они не начинают жаждать его рта.

— Да, сэр. Они принадлежат вам.

Низкое, довольное рычание вырывается из его груди. Он скользит рукой вверх, к середине моей груди, прижимая ее к моему пульсирующему сердцу.

— И это, — шепчет Деклан, уткнувшись носом мне в шею. — Это тоже мое, детка?

Я прерывисто вздыхаю и закрываю глаза, откидываясь на его грудь. Все мое тело гудит от электричества. Эмоции струятся по моим венам, как огонь. Моя кожа настолько чувствительна, что, кажется, я чувствую каждую клеточку его пиджака на своих лопатках.

— Да, сэр. Вся я, сэр. Я вся ваша.

Деклан резко выдыхает, касаясь моей кожи. Запустив одну руку в мои волосы, а другой обхватив мое горло, он запрокидывает мою голову и целует меня.

Я открываю рот и позволяю ему брать, брать и брать, чувствуя, как его эрекция упирается в мою задницу, зная, что скоро он даст мне то, что мне нужно, и едва сдерживаясь, чтобы не умолять об этом.

Когда Деклан прерывает поцелуй, произносит:

— Не двигайся, или ты будешь наказана.

Он подходит к комоду с левой стороны кровати и открывает ящик. Затем наклоняется и что-то вынимает из него. Поворачиваясь ко мне, Деклан держит в одной руке пару наручников, а в другой - черную бархатную повязку на глаза.

— Встань на колени.

Его голос такой сексуальный и мрачный, что по моему телу пробегает дрожь. А все из-за его альфа-голоса, — он такой доминирующий. Я реагирую на него, как собака Павлова, и начинаю пускать слюни, когда опускаюсь на пол.

Деклан подходит ко мне, не торопясь, зная, что чем дольше он заставляет меня ждать, тем больше будет расти моя потребность. Я не понимаю, как никто до него, ни один мужчина, никогда не понимал этого во мне. Я даже сама этого не понимала.

Он открыл двери внутри меня, о существовании которых я и не подозревала, что они были заперты или вообще были там.

— Дай мне свои руки.

Я поднимаю руки и выставляю ладони, запястья вместе. Деклан защелкивает на них наручники, туго стягивая их. Затем он наклоняется и натягивает повязку мне на глаза, поправляя резинку сзади, чтобы повязка плотно прилегала и я ничего не могла видеть.

Деклан отходит, оставляя меня дрожащей на коленях, судорожно сглатывающей, ослепленной.

— Идеально, — бормочет Деклан.

У меня между ног все насквозь промокло. Я хочу протянуть руку и дотронуться до своего клитора, чтобы проверить, так ли он набух, как кажется на ощупь, но Деклан не дал мне на это разрешения, поэтому я просто жду и дрожу, чувствуя себя восхитительно живой.

Я слышу шуршание ткани. Звук расстегиваемой молнии. Деклан снимает с себя одежду. У него на это уходит целая вечность.

Я так возбуждена, что вот-вот взорвусь.

Затем его голос раздается где-то у самого моего уха.

— Я собираюсь трахнуть тебя, пока ты будешь связана и с завязанными глазами, милая девочка. Но сначала я собираюсь полакомиться твоей киской и сделать твою идеальную задницу ярко-красной.

Мой выдох - это стон.

— Если ты кончишь до того, как я разрешу, я буду недоволен. Ты хочешь доставить мне удовольствие?

Я что-то ляпаю. Скорее, лепечу это. Думаю, что это утвердительный ответ, но, честно говоря, я не могла бы сказать наверняка, пока Деклан не отвечает:

— Хорошая девочка.

Как эти два простых слова заставляют меня дрожать. Как они заставляют эмоции разрастаться в моей груди до такой степени, что становится больно.

Деклан проводит рукой по моим волосам. Нежно целует меня в лоб. Щиплет мои твердые соски, пока я не начинаю задыхаться. Затем он поднимает меня на ноги и помогает добраться до кровати. Он толкает меня плашмя на коллекцию секс-игрушек и удерживает, прижав руку к середине моей спины.

Его голос хриплый от эмоций, он говорит:

— Я принадлежу тебе, Слоан. Каждый уголок моей никчемной черной души. Каждая частичка моего испорченного черного сердца. Тебе принадлежит все это, и так будет всегда. Я твой раб, а не наоборот. Никогда не забывай об этом.

Затем Деклан с такой силой бьет меня кожаным хлыстом, что я кричу.

— Скажи мне, если хочешь, чтобы я остановился, — говорит он сквозь стиснутые зубы и снова хлещет меня.

Мой стон громкий и прерывистый. Моя задница горит, а киска пульсирует. Мои соски напряжены и покалывают.

— Еще, — умоляю я. — Пожалуйста, сэр. Снова.

Деклан говорит что-то по-гэльски, что-то похожее на похвалу. Я получаю еще один удар, и еще. Боль обжигает мою спину, за ней следует жар, за которым следует мощный импульс удовольствия.

Возможно, я смогу кончить только от одних ударов, если он продолжит говорить со мной в таком духе.

Деклан грубо переворачивает меня на спину, раздвигает мои бедра и просовывает свое лицо мне между ног, приникая к моему набухшему клитору своим жадным ртом и посасывая.

Выгибаясь, я стону и зарываюсь руками в волосы Деклана.

Он просовывает в меня большой палец и трахает меня им, пока лакомится моей киской, а я беспомощно извиваюсь на кровати.

— Такая чертовски красивая, — рычит Деклан, останавливаясь, чтобы прикусить нежную плоть на внутренней стороне моего бедра. — Моя прекрасная девочка. Скажи, что тебе нужно, чтобы я тебя трахнул.

— Мне нужно, чтобы вы трахнули меня, сэр. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Деклан возвращается к облизыванию и посасыванию моего клитора, протягивая руку, чтобы ущипнуть мои соски. Это так приятно, что я выкрикиваю его имя.

Деклан переворачивает меня обратно на живот и снова шлепает по заднице. Тонкие кожаные ремешки скользят по моей коже с резким свистящим звуком, который звучит как самая прекрасная музыка, которую я когда-либо слышала.

Отчаянно нуждаясь в облегчении, я вырываюсь и начинаю тереться о кровать.

Бросив хлыст на пол, Деклан поднимает меня на колени и шлепает по заднице и верхней части бедер голой ладонью. Он останавливается только для того, чтобы поласкать мою мокрую киску и пощипать клитор, прежде чем снова отшлепать меня.

Я рыдаю. Выпрашиваю. Безумно крича, изо всех сил стараясь быть хорошей и не кончать. Пытаюсь угодить ему, потому что в данный момент это все, что имеет для меня значение в мире.

Он - мой мир и все, что в нем есть.

Кровать прогибается под его весом. Деклан сжимает мое бедро одной рукой, а другой направляет свой твердый член к моему входу.

Тяжело дыша, он командует:

— Вежливо попроси своего хозяина позволить тебе кончить, милая девочка.

Я прерывисто шепчу:

— Пожалуйста, позвольте мне кончить на ваш прекрасный твердый член, сэр. Хозяин... хозяин... пожалуйста...

Деклан толкается в меня с благодарным стоном и начинает трахать быстро и глубоко, натягивая меня обратно на свой член с каждым резким движением бедер. Это посылает ударные волны удовольствия по моему телу, начинающиеся в моей киске и быстро распространяющиеся повсюду. Я дышу короткими вдохами, уткнувшись лицом в пуховое одеяло, и мои груди раскачиваются. Его стоны удовольствия звенят у меня в ушах.

Когда он начинает шлепать меня, трахая, я кончаю.

Извиваясь и вскрикивая, я кончаю так сильно, что Деклан чертыхается. Он протягивает руку и поглаживает мой клитор, заставляя меня биться в конвульсиях еще сильнее вокруг члена. Деклан вонзился так глубоко внутрь меня, что, наверное, чувствует каждый пульс и сжатие. Он стонет, прижимаясь лбом к моей спине, продолжая трахать меня до самого оргазма.

Затем он тоже кончает, склоняясь надо мной, входя в меня с глубоким грудным стоном, приподнявшись на локтях, запутавшись руками в моих волосах.

Содрогаясь, Деклан выдыхает мое имя.

И это похоже на прорыв плотины внутри меня. Накопленные за всю жизнь эмоции просто пробивают мне ребра и разрывают меня на части.

Я разрыдалась.

— Ангел, — говорит Деклан встревоженно, задыхаясь. — Детка, почему ты плачешь?

Я воплю:

— Я плачу, потому что люблю тебя!

Невероятно, но Деклан начинает смеяться.

Сначала это тихий смешок, но он быстро перерастает в искренний, сотрясающий грудь смех. Смех, из-за которого его просто могли убить.

Деклан отстраняется, переворачивает меня на спину и устраивается между моих бедер. Он снова толкается в меня с тихим стоном. Затем он снимает повязку с моего лица и целует в кончик носа.

Пристально глядя в мои слезящиеся глаза, он говорит:

— Это первая чертова вещь, которую ты сказала, которая имеет хоть какой-то смысл.

Потом он целует меня и говорит, что тоже любит, и я плачу еще сильнее.

44 СЛОАН

Когда я открываю глаза, уже утро.

Я лежу на боку, лицом к окнам. Шторы задернуты, но из-под них пробивается полоска света, разбрасывая по полу золотистые солнечные лучи. Деклан дремлет позади меня, его дыхание глубокое и медленное, одна рука закинута мне на талию. Носом Деклан зарылся в мои волосы.

Я не особенно религиозный человек, но я действительно верю в чудеса. Я знаю, что есть так много вещей, которые мы не можем понять, но которые обладают силой двигать нами, несмотря ни на что. Таинственные вещи. Удивительные вещи. Вещи необычайной красоты, которые говорят с душой.

Вещи, которые исцеляют нас в местах, которые были разрушены так давно, что мы думали, что они потеряны навсегда.

Лежа в этой теплой постели в этой тихой комнате с этим прекрасным мужчиной, я чувствую чудеса вокруг себя.

Деклан шевелится, вытягивая ноги, крепче обхватывая меня за талию. Находя губами мой затылок, Деклан нежно целует меня.

Хриплым ото сна голосом он говорит:

— Вы, верблюды, храпите как-то нехорошо.

Я начинаю смеяться.

— Это не смешно. Я почти не сомкнула глаз.

— Переживёшь.

Я переворачиваюсь в объятиях Деклана и улыбаюсь. Он улыбается в ответ, убирая волосы с моего лица.

— Доброе утро, — бормочет Деклан.

— И тебе доброе утро.

Устраивая голову на подушке, Деклан позволяет своему пристальному взгляду блуждать по моему лицу. Он тихо удовлетворенно вздыхает.

— Слава богу, я не стал священником.

Я приподнимаю брови.

— Да, это был бы неудачный выбор профессии, учитывая твою склонность стрелять в людей.

— Хотя я почти им стал. Я планировал получить степень магистра богословия, но вместо этого пошел в армию.

Я смотрю на Деклана, уверенная, что он шутит.

— Серьезно? Ты?

Он хихикает.

— Ага. Я не всегда был твердолобым. Когда-то давным-давно я был очень романтичным человеком.

Его взгляд слегка затуманивается.

— Но жизнь рано избавила меня от всех моих романтических представлений.

Я протягиваю руку и глажу Деклана по шершавой щеке, инстинктивно понимая, что за этим кроется какая-то история. История о потере и боли.

У мужчины с большой черной татуировкой «Мне отмщение», нанесенной чернилами на грудь, очень тяжелый багаж.

Я делаю зарубку в темноте и гадаю, что бы это могло быть.

— Ты был влюблен?

Его губы изгибаются. Это улыбка, но горькая.

— Если бы только все было так просто. Нет, что увело меня от бога, так это то, как вся моя семья была убита, один за другим, и никто так и не был привлечен к ответственности за содеянное. Никто из их убийц так и не заплатил свою цену. — Он понижает голос. — Пока я не решил заставить их заплатить. И они заплатили.

Я смотрю на него, и мое сердце учащенно бьется, а желудок скручивает.

— Кто убил твою семью?

В его паузе я ощущаю океан страдания.

— Тогда в Ирландии шли кровавые бандитские войны. С каждым днем насилия становилось все больше. Мои родители попали под перекрестный огонь перестрелки в кафе. Они праздновали годовщину своей свадьбы. Мой старший брат Финн погиб при взрыве в пабе. Мой младший брат Мак погиб в столкновении с грузовиком, которым управляли два члена ирландской банды, направлявшиеся взорвать банк. А моя сестра, Сесилия, была в ночном клубе, который подожгла банда, которая хотела запугать его владельца, чтобы он заплатил за защиту. Это не сработало, потому что он умер от едких паров дыма вместе с двадцатью тремя другими людьми, включая мою сестру. Двери были забаррикадированы. Сотрудники экстренных служб прибыли туда недостаточно быстро, чтобы всех вывести.

Я прижимаюсь щекой к груди Деклана, закрываю глаза и прижимаюсь к нему еще теснее. Я ничего не могу сказать, чтобы как-то поддержать его, поэтому даже не пытаюсь.

— У меня не осталось ничего и никого, включая мою веру, поэтому я вступил в Военно-воздушные силы. Оттуда я был завербован в Управление военной разведки, ирландскую версию ЦРУ. И я научился убивать людей. То были плохие люди. Угрозы национальной безопасности и тому подобное. Я делал это так хорошо, что меня постоянно повышали в должности. Затем со мной связался священник нашей семьи, который эмигрировал в Штаты еще до смерти моих родителей. Сказал, что слышал о моей репутации. Сказал, что не согласен с моим выбором, но у него здесь есть кое-какие контакты, которые могут оказаться полезными. — Его тон становится сухим. — За определенную цену, конечно. Церковь закрывает глаза на грешников, у которых достаточно глубокие карманы. Как бы то ни было, это навело меня на мысль, что мне нужно расширить свою операционную базу. Во всем мире были злые люди, которые не несли ответственности за свои поступки. Поэтому я приехал сюда, где никто, кроме священника, не знал, что случилось с моей семьей, присоединился к мафии и проложил себе путь наверх.

— Ты хорошо ориентируешься в иерархиях, где главенствуют мужчины.

Деклан тяжело выдыхает.

— Держи своих друзей близко, а врагов еще ближе. Нет лучшего способа дестабилизировать систему, чем изнутри.

— Значит, ты - Троянский конь.

— Ага. Цель - система сдержек и противовесов. Официальные правовые системы могут сделать не так уж много. Им нужна рука помощи.

Я некоторое время думаю об этом. Борьба с терроризмом, контрразведка, избиение плохих парней под видом друзей… У него много забот.

Неудивительно, что Деклан всегда такой раздражительный.

— Теперь, когда все главы других семей мертвы, что будет дальше?

— Они перегруппируются. Это займет некоторое время, но всегда найдется новая змея, которая заменит старую. Но тебе больше не грозит опасность быть использованной ими в качестве разменной монеты, чтобы попытаться заставить Кейджа вновь открыть свои транспортные маршруты.

— Почему же?..

— Слухами земля полнится. Ты моя. Любой, кто осмелится хотя бы вздохнуть в твою сторону, умрет.

Я издаю стон.

— Я заболела.

— В смысле?

— Твое заявление заставило меня влюбиться в тебя еще сильнее.

— Если это тебя заводит, то ты определенно шпионский материал. Чтобы преуспеть в моей работе, нужен определенный тип личности. — Он делает паузу. — Вот почему я подумал, что тебе может быть это интересно.

Я в ужасе поднимаю на него глаза.

— В том, что зарабатываешь на жизнь убийством людей? Мне жаль, но какими бы злыми они ни были, я не смогла бы этого сделать. Мне даже не нравится убивать пауков.

— Есть много других способов быть полезным в качестве шпиона.

Я морщу лоб.

— Так это была твоя идея, чтобы те придурки на корабле допросили меня?

— Нет, — твердо говорит он. — Моя идея заключалась в том, что я буду твоим куратором. Потенциально. Но они смирились с этим и решили провести испытание огнем.

— Куратор? Кто это?

— Человек, который дает тебе задания.

Я на мгновение задумываюсь.

— За исключением части с убийствами людей и того, что ты мой босс, в этом действительно есть определенная гламурная привлекательность.

Глаза Деклана буквально горят, он бормочет:

— Мы были бы как мистер и миссис Смит.

— Тебе действительно нравится эта идея, не так ли?

— А тебе нет?

— А как насчет студии йоги, которую я планирую открыть? Мне пришлось бы изменить имя, чтобы оно подходило королеве — когда мы не занимаемся шпионажем.

— У тебя все еще могла бы быть своя студия. Большинство людей, которые работают всфере шпионажа, внешне ведут совершенно нормальную жизнь.

— Шпионаж, — повторяю я, пробуя это слово на вкус. — Ох.

Он хихикает.

— Видишь? Тебе тоже нравится эта идея.

Я надуваю губы.

— Давай-ка отложим это обсуждение на после завтрака.

Он улыбается так, словно у него все уже готово.

— Меняю тему: как долго, по-твоему, продлится это перемирие между тобой и Кейджем?

Деклан переворачивается на спину и берет меня под мышку. Я перекидываю свою ногу через его и обхватываю ступней его лодыжку.

— Не знаю. Я все еще ирландец, как и убийцы его семьи. Он не сможет долго смотреть сквозь пальцы на это.

— Значит, вы планировали посадить его в тюрьму?

— Нет, таков был план ФБР. Он был в моем черном списке, пока ты не попросила меня не причинять ему вреда. Но теперь он у меня в долгу, этот ублюдок.

— С ним и правда все так плохо?

Он коротко и с трудом выдыхает через нос.

Я расцениваю это как «да». Нам с Нат придется хорошенько подумать о том, как составить список гостей на ее свадьбе. Репетиционный ужин мог превратиться в кровавую баню.

А это последнее, что нужно бедной девушке, учитывая, что ее первый жених так и не появился на их свадьбе.

Деклан поворачивает голову и смотрит на меня с жестким блеском в глазах.

— Кстати о людях, которых я должен был убить, когда у меня был шанс, ты виделась со Ставросом, пока была в Нью-Йорке?

— Я не видела его с тех пор, как ты пытался отослать меня к нему, как будто возвращал диван.

Жесткий блеск исчезает из его глаз. На смену ему приходит нежный блеск.

— Ты так злилась на меня по этому поводу.

— Я все еще злюсь. Ты не единственный, кто может затаить обиду.

Деклан переворачивается, прижимая меня к матрасу, и хватает меня за челюсть.

— Я могу как-нибудь загладить свою вину перед тобой?

Его тон наводит на размышления. Его глаза горят. И этот большой пистолет, который Деклан зажал между ног, подталкивающий меня в бедро, надеясь на время игры.

Я убираю улыбку со своих губ и мрачно отвечаю ему.

— Да. Отныне обращайтесь ко мне «Ваше королевское высочество», сэр.

Глядя мне в глаза, он бормочет:

— Все, что ты пожелаешь, моя королева. Все, что угодно, независимо от того, что бы это ни было.

Потом Деклан целует меня, и на его губах я ощущаю вкус вечности.

ЭПИЛОГ КЕЙДЖ

Он расхаживает передо мной взад-вперед, как одержимый, глаза у него дикие, а энергия термоядерная.

Я никогда не видел его таким. По сравнению с остальными моими людьми Ставрос - мышонок.

С другой стороны, любовь может превратить даже самого здравомыслящего человека в разъяренного зверя.

Мне следовало знать.

— Как ты мог позволить ему заполучить ее? — кричит он, покраснев от натуги. — Она моя!

Его слова эхом отражаются от голых бетонных стен, поднимаясь высоко к стропилам и разлетаясь, как испуганные голуби.

Хорошо, что мы одни на этом складе. Иначе у него уже текла бы кровь из-за такого неуважения ко мне.

— Еще раз заговоришь со мной в подобном тоне, и ты пожалеешь об этом.

Ставрос резко останавливается и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Заламывая руки, он шепчет:

— Мне жаль. Мне так жаль, я не имел в виду… Я просто... я не могу жить без нее. Слоан — это моя жизнь.

Я понятия не имею, как эта женщина промывает мозги мужчинам, заставляя их падать к ее ногам, как слюнявых дураков, но это подарок, я должен был отдать его ей. Если бы она когда-нибудь решила организовать свой собственный синдикат, у остальных боссов были бы серьезные неприятности. Помани она пальцем, и все наши солдаты дезертировали бы от нас ровно через десять секунд.

— Сделай вдох, Ставрос. Присаживайся.

Я киваю подбородком на ближайший стул.

Он опускается на него и упирается локтями в колени. Уронив голову на руки, он стонет.

— Ирландец. Ирландец. Я так сильно его ненавижу!

Я сухо говорю:

— Ты не одинок в этом мнении.

Ставрос поднимает голову и умоляюще смотрит на меня.

— Почему тебе просто не убить его?

— Политика.

Это один из способов описать это. Другое дело, что моя женщина отрубила бы мне мужское достоинство и бросила в блендер, а затем скормила бродячим собакам. Но я не собираюсь говорить ему об этом.

Кроме того, есть способы обойти это.

— Это не значит, что этого не произойдет. Просто не в данный момент. И я не могу сделать этого лично.

Выражение его лица становится обнадеживающим.

— Значит, я мог бы это сделать? Я мог бы убить его, и все было бы в порядке?

Мысль о том, что он подберется достаточно близко, чтобы дотронуться пальцем до этого коварного ирландского ублюдка, смехотворна, но я не хочу препятствовать такому энтузиазму.

— Это было бы не только хорошо, я бы дал тебе годичный отпуск от уплаты десятины.

Воодушевленный, Ставрос вскакивает на ноги.

— Но никому ни слова о том, что ты получил разрешение, — предупреждаю я, пристально глядя на него с угрозой насилия в глазах. — Ослушаешься меня, и тебе конец.

Ставрос бормочет слова благодарности, бросаясь поцеловать мне руку.

Я хочу отшвырнуть его прочь, но у меня не хватает духу пнуть его, когда он лежит.

Влюбленность сделала меня чертовски мягкосердечным.

Мы обмениваемся еще несколькими словами, затем он уходит, выглядя так, словно витает на седьмом небе от счастья. Если бы я знал, что ему так не терпится пролить ирландскую кровь, я бы дал ему задание гораздо раньше.

Когда он уходит, я запираю все двери и выключаю весь свет. Затем я направляюсь в заднюю часть склада к потайной лестнице.

Кнопка, утопленная в полу, приводит в действие распашную дверь, замаскированную под участок кирпичной стены. Дверь медленно открывается на бесшумных петлях, показывая чернильную черноту за ее пределами. Я делаю несколько шагов вперед, нащупывая на стене кнопку, чтобы закрыть дверь.

Я попал в цель. Дверь за мной захлопывается. Я погружаюсь во тьму.

Нажимаю на другой выключатель, и голая лампочка, свисающая с потолка, освещает лестничную площадку. С трех сторон я окружен неокрашенным гипсокартоном. Четвертая сторона открыта, с сосновой лестницей, спускающейся в еще большую темноту.

Я спускаюсь по лестнице, включаю свет на нижней площадке и направляюсь к металлической клетке.

Она небольшая, но прочная, выполнена из армированных стальных прутьев, утопленных в бетон сверху и снизу. Внутри клетки находится туалет. На полу стоит пластиковый кувшин с водой объемом в галлон и пустая тарелка. На тонком матрасе на спине лежит мужчина.

Он поворачивает ко мне голову, щурясь от света. Это молодой латиноамериканец, которому едва исполнилось тридцать, которого весь остальной мир считает мертвым.

С таким же успехом он мог бы быть мертвецом.

Я прислоняюсь плечом к его клетке и улыбаюсь ему сверху-вниз.

— Привет, Диего. Я так понимаю, твой друг и бывший заместитель Деклан О'Доннелл - шпион. У меня есть к тебе предложение...

КОНЕЦ

Перевод выполнен: t.me/bookinfashion

Заметки

[

←1

]

Динь-Динь Белл - фея, из сказки Дж. Барри «Питер Пэн».

[

←2

]

Запрещенная на территории РФ соцсеть, принадлежащая компании Meta, деятельность которой расценивается как экстремистская.

[

←3

]

Башня Джона Хэнкока – самое высокое здание Бостона и Новой Англии, входящее в одноимённый комплекс зданий — Хэнкок-Плейс, в просторечии «Хэнкок».

[

←4

]

Мара Сальватруча, широко известная как MS-13, - международная преступная группировка, возникшая в Лос-Анджелесе, Калифорния, в 1980-х годах.

[

←5

]

Самая популярная разновидность покера.

[

←6

]

Названия экзотических фруктов. По вкусу мякоть рамбутана напоминает землянику и одновременно виноград, с нотками малины, его семена в сыром виде ядовиты; черимойа или «сметанное яблоко» - небольшой плод, напоминающий смесь вкусов банана, папайи, персика и ананаса; агуахе – небольшой плод, напоминающий драконьи яйца, полностью съедобен, по вкусу нечто среднее между бананом и ананасом.

[

←7

]

Киран использует идиому, свойственную ирландскому диалекту, указывающую на то, что человек просиживает время.

[

←8

]

Идиома, обозначающая буквально: «Не догоняешь».

[

←9

]

По вкусу напоминает Докторскую колбасу.

[

←10

]

Эпиктет «Беседы»

[

←11

]

(франц.) наивная провинциалка

[

←12

]

Буквально означает, что он будет брюзжать, как старая перечница.

[

←13

]

Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь». Послание к Римлянам 12:19.

[

←14

]

В современной лингвистике тезаурус — особая разновидность словарей, в которых указаны семантические отношения (синонимы, антонимы, паронимы, гипонимы, гиперонимы и т. п.) между лексическими единицами.

[

←15

]

Женщина-вампир в ирландских легендах. С ирландского её имя можно перевести как «Алая кровопийца»

[

←16

]

Полая игрушка, в которую кладут сюрпризы (конфеты, маленькие игрушки и т.п.) Готовят пиньяту к празднику, подвешивают её, и разбивают палкой, завязав перед этим глаза — конечно, если смогут найти с завязанными-то глазами.

[

←17

]

«Большой брат» — нарицательное имя для любой общественной организации, технической системы, стремящейся установить тотальную слежку или контроль над людьми; происходит из романа Джорджа Оруэлла «1984». Корректный перевод «Старший брат».

[

←18

]

Запрещенная на территории РФ социальная сеть, созданная с целью рекламы.

[

←19

]

Ты моя, милая девочка. Моя.

Оглавление

Предупреждение

Команда

Плейлист

1 СЛОАН

2 ДЕКЛАН

3 СЛОАН

4 СЛОАН

5 СЛОАН

6 ДЕКЛАН

7 СЛОАН

8 ДЕКЛАН

9 СЛОАН

10 ДЕКЛАН

11 СЛОАН

12 ДЕКЛАН

13 СЛОАН

14 ДЕКЛАН

15 СЛОАН

16 ДЕКЛАН

17 ДЕКЛАН

18 СЛОАН

19 ДЕКЛАН

20 СЛОАН

21 СЛОАН

22 СЛОАН

23 ДЕКЛАН

24 СЛОАН

25 СЛОАН

26 СЛОАН

27 ДЕКЛАН

28 СЛОАН

29 СЛОАН

30 СЛОАН

31 СЛОАН

32 СЛОАН

33 ДЕКЛАН

34 ДЕКЛАН

35 СЛОАН

36 ДЕКЛАН

37 СЛОАН

38 ДЕКЛАН

39 СЛОАН

40 НАТ

41 СЛОАН

42 ДЕКЛАН

43 СЛОАН

44 СЛОАН

ЭПИЛОГ КЕЙДЖ